Текст книги "Пастух"

Часть вторая. Волк и пастух

Глава 10

В сарае позади дома убитой пожилой женщины Маркус Уильямс неотрывно смотрел в глаза сумасшедшего. Он словно окаменел, введенный в транс ответным гипнотическим взглядом убийцы. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог перевести взгляд и как следует разглядеть этого человека.

Акерман был прикован к стулу наручниками и цепями на щиколотках. Старая тряпка и обрывок клейкой ленты закрывали ему рот, гарантируя, что убийца не сможет позвать на помощь. Запекшаяся кровь покрывала его лицо. Маркус сразу же подумал о южном правосудии[4]4
  Южным правосудием в некоторых штатах США называют самосуд, известный также как суд Линча.


[Закрыть], и после того, что сделал этот психопат, у него не было особых возражений против того, чтобы применить его к нему. Человек на стуле заслужил все, что теперь могло его настигнуть. И все же где следует провести границу? Где та незримая черта, которая отделяет наказание для убийцы от превращения в убийцу? Какова реальная разница между правосудием и местью? Но задавать все эти вопросы больше не входило в его обязанности, теперь это было заботой шерифа.

Маркус ждал, что шериф будет поражен не меньше его, однако, когда тот появился из-за угла, вид скованного по рукам и ногам человека удивил его не больше, чем зрелище звезд на небе. Шериф стоял, держа пистолет в опущенной левой руке, и совсем не был похож на человека, вошедшего в помещение, где находился подозреваемый в убийстве, не говоря уже о серийном маньяке. Если только шериф не был готов к тому, что увидит…

Этот день определенно обещает стать очень длинным…

Он перевел пистолет с убийцы на шерифа.

– Похоже, на этот раз вы поймали крупную рыбу. Собираетесь оставить или бросите обратно в воду?

– Думаю, решение будет зависеть от него, – сказал шериф, чей пистолет все еще был направлен стволом в пол. Казалось, нацеленное на него оружие волновало его не больше, чем перспектива дождя воскресным вечером.

– Не хотите рассказать, что здесь происходит?

Их взгляды встретились, и в это мгновение Маркус вспомнил, от кого получил пистолет, и мысленно отругал себя за то, что не проверил магазин. Теперь, когда он подумал об этом, пистолет действительно показался ему слишком легким. Он должен был догадаться, что оружие не заряжено. Я начинаю сдавать – в этом нет никаких сомнений.

Но поскольку шериф продолжал разыгрывать шараду, Маркус тоже посчитал, что может продолжать в том же духе, и по-прежнему держал девятимиллиметровое папье-маше направленным на выбранную цель.

– Держу пари, ты был хорошим полицейским, Маркус, – сказал шериф. – Я считаю службу в правоохранительных органах одной из самых тяжелых профессий. Люди рассчитывают на тебя, думая, что ты сделаешь их мир безопасным. Однако факт остается фактом. Мир часто бывает мрачным местом, преисполненным зла. Монстры прячутся под кроватями. А во тьме скрываются волки, только и ждущие, что один из нас отобьется от стада. И к кому все обращаются, если нужно развеять тьму? Они смотрят на полицию, обычных мужчин и женщин, давших торжественную клятву служить и защищать. – Продолжая говорить, шериф сделал шаг вперед. – А мы не похожи на рыцарей в сверкающих доспехах. Мы не можем вот так запросто прискакать и убить драконов, которые водятся в этом мире. Но порой нам приходится принять этот вызов. Мы действуем внутри системы, где невиновного могут приговорить к смерти, а очевидный хладнокровный убийца остается на свободе из-за формальной ошибки следствия. И где же те люди, которые встанут на защиту правого дела, пусть даже это не принесет им славы, где те, кто готов пожертвовать собой ради других? Знаешь, я не считаю себя просто правоохранителем. Я думаю, что полицейский больше похож на пастуха, защищающего стадо. Мы заставляем волков держаться подальше от него.

– И именно это вы сейчас делаете? Отгоняете волков?

– Я не жду от тебя понимания. Но в каком-то смысле это как раз то, что я делаю. Мне удалось поймать многих людей, считавших, что они могут избежать правосудия. Однако, вопреки распространенному мнению, правосудие не слепо. Оно настигнет тебя, где бы ты ни пытался скрыться. Никакого суда, никаких присяжных. Мы отбрасываем формальности и переходим сразу к наказанию.

– Но не вам решать, кого…

Шериф подошел еще ближе и перебил Маркуса.

– Я нашел машину, которую он угнал и бросил. Знал, что он передвигается пешком, пустил по его следу собак и отследил его до этого сарая. Если бы только я добрался сюда раньше… Ладно, к черту, подобные мысли могут свести с ума. Я прошел по следу и поймал этого психа, когда он точил нож, который пустил в ход, убивая Морин. Он явно хотел, чтобы ножичек был острым для следующей доброй бабушки, намеченной им в жертвы. Так что я сумел его поймать, сковать и избить до потери сознания. А потом вернулся в дом и, должно быть, запер за собой заднюю дверь. Наверное, по привычке.

Пока шериф говорил, Маркус мысленно взвешивал его слова. Во многом он был согласен с тем, что тот делал, но знал и другое: чем чаще убиваешь, тем легче даются убийства. Чем убедительнее подводишь рациональную базу под свои действия, тем больше готов сам себе прощать. Чем дальше идешь по этой дорожке, тем сильнее размываются для тебя границы между добром и злом, и ты уже порой не понимаешь, с какой стороны оказался.

Маркус не знал, что думать о моральных последствиях действий шерифа, но на самом деле это и не имело значения. Соглашался он с шерифом или нет, он был уверен в одном: шериф не собирался позволить ему уйти отсюда живым.

– Не подходите ко мне ближе, – сказал он.

Шериф проигнорировал его просьбу.

– У меня был план скрыть причину смерти Морин и как-то выдать ее за самоубийство. Но потом… Потом у меня появился гораздо лучший план для нашего друга Акермана. Твоя теория подошла как нельзя лучше.

– Какая теория?

– О том, что сейчас самое подходящее время кого-нибудь убить. Как ты сказал, у нас здесь есть превосходный козел отпущения. Совершенно правдоподобно. И, видишь ли, есть и тот, кого мне нужно убить. – Шериф вздохнул и покачал головой. – Но, черт побери, сынок, ты вмешался в это дерьмо и изменил мои планы. Наверное, я действовал недостаточно быстро. Я просто хочу сказать, что мне очень жаль, сынок, но подчас волки оказываются не единственной угрозой для стада. Случается, что кто-то в стаде заболевает и становится опасным для всех остальных. Для большего блага приходится жертвовать одним ради многих. Порой людей нужно защищать от них самих, и я действительно сожалею об этом.

* * *

– А что, если у меня вдруг случится амнезия, я позволю вам сделать свое дело, а сам пойду своей дорогой, как будто ничего не случилось? – спросил Маркус, хотя не собирался так поступать и не особенно верил, что шериф примет его предложение.

– Ты считаешь меня законченным идиотом?

– Вообще-то я думаю, вы находитесь в полном рассудке, и готов заявить об этом во время суда над вами.

Шериф рассмеялся.

– Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах, но теперь тебе уже не удастся сменить карты, которые у тебя на руках. В глубине души ты понимаешь, что я поступаю правильно. Посмотри на этого сидящего перед нами зверя. – Он сделал жест в сторону Акермана. – Он, вероятно, сейчас придумывает различные способы, чтобы заставить нас страдать. Я сочувствую маленькому мальчику на том видео, но тот мальчик мертв. Я не могу позволить, чтобы еще хоть один человек пострадал от его рук. И не позволю. Мы здесь имеем дело не с людьми. Это монстры, и они не заслуживают права на жизнь.

– Да кто вы такой, чтобы решать, кто может жить, а кто должен умереть? Вы пытаетесь играть роль бога, шериф, а я не думаю, что Господь наш милосердный благосклонно взирает на таких самозванцев.

Их взгляды встретились, и шериф сказал:

– Прости меня, сынок. – С этими словами он начал поднимать руку с зажатым в ней пистолетом.

Не думая и подчиняясь чисто инстинктивному порыву, Маркус швырнул в шерифа свой бесполезный пистолет. Мир вокруг замедлил движение.

Как только пистолет вылетел из его руки, он ухватился за край стоявшего справа от него стола, приподнял его и опрокинул на шерифа, вложив в это движение всю свою силу. Стол ударил шерифа в левый бок, и пуля, нацеленная в грудь Маркуса, срикошетила от полупустой грязной полки.

С молниеносной скоростью Маркус оценил расположение полок и рванулся к двери. Он слышал шаги шерифа у себя за спиной и, как только добрался до двери, обернулся и с силой толкнул последний ряд полок. Подобно костяшкам домино, полки сначала попадали друг на друга, а потом завалились в центр сарая. У Маркуса больше не было времени оглядываться, и он выскользнул из двери, слыша позади крик боли, изданный шерифом.

Стоило Маркусу оказаться на улице, как тьма поглотила его. Наступила ночь, и свет излучали только два стоявших поодаль друг от друга фонарных столба. Он нырнул под покров темноты и направился туда, где припарковал свой пикап.

Он знал, что действовать необходимо быстро. Шерифу не понадобится много времени, чтобы выбраться из завала и выйти с противоположной стороны сарая.

Но куда я поеду, даже если доберусь до пикапа? Я не могу обратиться в местную полицию по совершенно очевидным причинам, так что остается только полиция штата. Но и попав к полицейским штата, какие доказательства я смогу предъявить? Как мне убедить их, что местный шериф, которого они наверняка хорошо знают, превратился в преступника, пытавшегося меня убить?

Он сразу же выбросил эти мысли из головы. Такие вопросы в данный момент не имели значения. Ему приходилось решать проблемы по мере их поступления, а первостепенной задачей сейчас было убраться отсюда живым.

Глава 11

Маркус огибал фермерский дом с западной стороны. Он бежал изо всех сил, не собираясь давать шерифу шанс догнать себя. Едва он достиг угла дома, уже собираясь свернуть во двор перед фасадом, как услышал звук, который никак не ожидал услышать. Его инстинкт кричал во весь голос, приказывая ему остановиться. По инерции он пробежал еще немного, но сумел затормозить как раз вовремя, чтобы снова скрыться за углом.

Выстрел из пистолета пронзил ночную тишину, и пуля просвистела там, где только что находилась его голова. Выглянув из-за угла, он заметил стрелявшего как раз перед тем, как раздался второй выстрел. Он увидел Льюиса Фостера, одетого во все черное, присевшего на корточки рядом с автомобилем шерифа.

Маркус стукнул кулаком о стену дома. Другие машины не появились, а это значило, что Фостер уже был здесь, поджидая их. Шериф все спланировал, а он угодил прямо в расставленную для него ловушку.

Он услышал шаги, приближавшиеся к дому со стороны сарая. Шерифу понадобилось даже меньше времени, чем предполагал Маркус, чтобы выбраться наружу и отправиться за ним в погоню. Отлично… Попал между скалой и твердолобым ублюдком. Он огляделся в поисках чего-нибудь, что мог бы пустить в ход против них. Множество мыслей промелькнуло у него в голове, но все они оказались бесполезными.

Но он продолжал осматриваться по сторонам, не прекращая поиски. И нашел потенциальное оружие – наверно, древнейшее из всех известных человечеству. С тех самых пор, как человек приобрел способность любить и сострадать, открылась также и дверь для ненависти и зависти. Подобные эмоции заставляли мужчин и женщин убивать ради того, что им не принадлежало. И каждый раз, когда человек испытывал потребность кого-то убить, у него под рукой, похоже, всегда находился булыжник.

– Сдавайся, сынок. Тебе больше некуда бежать, – донесся голос шерифа из-за угла дома.

Они почти загнали его в ловушку. Он чуть ли не физически ощущал, как петля затягивалась на его шее, а у него не было ни малейшего представления, как из нее выбраться.

Думай, думай, думай. НЕТ! Не думай. Действуй!

Он знал, что, если высунет голову из-за угла, ему ее тут же отстрелят. Но что, если я сумею отвлечь Фостера хотя бы на секунду? Ответ он нашел вместе с лежавшим у дома свернутым шлангом для полива, заканчивавшимся металлическим наконечником. Теперь он уже не раздумывал, а действовал. Если бы у него оставалось время подумать, он, быть может, даже не стал бы пытаться, но время на размышления давно истекло. Левой рукой он взялся за наконечник и открыл кран на полную мощность. В правую руку взял камень и направился к фасаду дома. Показавшись из-за угла, он направил мощную струю воды прямо в лицо Фостеру, застиг его врасплох и получил несколько секунд, которых оказалось достаточно, чтобы отвлечь противника.

Фостер выстрелил, но промахнулся. Маркус метнул камень, как Нолан Райан[5]5
  Нолан Райан – американский профессиональный бейсболист.


[Закрыть], одержимый духом пещерного человека. Он был питчером в школьной бейсбольной команде – не самым выдающимся игроком, но и не сказать чтобы худшим. Но как бы то ни было, в эту ночь его цель оказалась близка, и камень угодил Фостеру в середину лба.

Фостер заорал от боли и снова спустил курок, выстрелив вслепую, но попал только в черное пространство неба. Маркус быстро сократил дистанцию между ними и, как только Фостер начал приходить в себя, снова ударил помощника шерифа. Фостер пошатнулся, а Маркус нанес ему еще один удар в лицо, и противник повалился наземь.

Три страйка. Я тебя выбил. Следующий отбивающий. Подняв пистолет Фостера, он направился к своему пикапу, но столкнулся с другим препятствием. Фостер успел разрезать ножом его покрышки.

Звук еще одного выстрела разнесся по округе. Маркус нырнул за пикап и произвел серию выстрелов в направлении шерифа, заставив того держаться за углом. Когда он стрелял, рука у него была твердой, но внутренне он содрогался от страха. Он чувствовал себя отвратительно и не был уверен, хватит ли ему силы духа, чтобы отнять еще одну человеческую жизнь.

У него не возникало подобных мыслей во время драки у бара, когда он наносил удары напавшим на него парням. В конце концов, всех их раны и ушибы со временем заживут. Но отнять человеческую жизнь – совсем другое дело. Он уже все это проходил. Бывал в таких ситуациях. Отбирал то, что может дать только Бог.

И сегодня он опять оказался не в том месте и не в то время, попав в положение, когда либо ты убьешь, либо тебя убьют. Речь действительно шла о жизни или смерти. Он отчетливо сознавал, что противник убьет его безо всяких колебаний и последующих угрызений совести, но сам при этом не знал, сможет ли жить дальше, снова обагрив свои руки кровью.

Он попытался добраться до полицейской патрульной машины, но шериф теперь сам осыпал его дождем из пуль. Маркус дважды выстрелил в ответ, целясь в угол дома, но после второго выстрела затвор заело. Это означало, что в пистолете закончились патроны. Не имея другого выхода, он отбросил пистолет в сторону и направился единственным открытым для него путем.

Он что было сил бежал в темноту, стараясь как можно дальше уйти от людей, желавших его убить.

* * *

Шериф посмотрел туда, где только что находился противник. Маркус пропал. Шериф слышал, как он бежит, и понял, что ему никогда не догнать значительно более молодого мужчину. Он вышел из-за угла как раз в тот момент, когда Льюис Фостер не без труда поднялся на ноги. Помощник шерифа встал и принялся вытирать кровь с лица, одновременно выискивая взглядом ранившего его человека. Шериф видел, что Фостер прямо-таки сгорает от желания оторвать Маркусу голову.

– Где он? – спросил Фостер с дрожью в голосе.

– Убежал. По всей вероятности, в сторону шоссе, – ответил шериф спокойным, будничным тоном.

– Ну что? Отправимся в погоню за ним? – Фостер стоял сгорбившись, упираясь руками в колени.

– Только не пешком. Не беспокойся, я знаю, куда он побежал. Далеко не уйдет.

* * *

В то время как шериф и его помощник отвлеклись на охоту, человек, убивавший людей и пожиравший их души, сумел освободиться от оков. Когда мужчина, которого шериф называл Маркусом, опрокинул полки, самая близкая из них ударила в стол, к которому Акерман был привязан, и расколола стул, к которому он был прикован. От удара он вместе со стулом повалился набок. Избавиться от крепкого стола и стула было бы физически невозможно, но, как только стул раскололся, он смог от него освободиться.

Не забыть поблагодарить Маркуса за помощь…

Теперь он мог передвигаться, но по-прежнему оставался скованным цепями у запястий и лодыжек. Его руки были заведены за спину, но, проделав небольшой маневр, он пропустил цепи под ногами, и теперь они оказались впереди. Акерман изучил обстановку в поисках чего-либо, что помогло бы ему освободиться от цепей. И у противоположной стены заметил свой билет на свободу. Фортуна явно ему благоволила.

Он добрался до ацетиленовой паяльной лампы, которую словно нарочно положили здесь для такого важного момента, установил ее в нужное положение и разжег пламя, используя кремниевый ударный механизм, свисавший с клапана. Затем отладил огненную струю, так что она приобрела чистый синий цвет, и принялся за дело. Он понимал, что в процессе резки оков неизбежно обожжется, но сейчас это волновало его меньше всего. В конце концов, ему было не привыкать терпеть боль, а его тело уже и так было покрыто шрамами.

Он решил задержаться в этом маленьком городке. Притворился потерявшим сознание, подслушал главное, что запланировал шериф, и ощутил острый интерес. Он уже начал наслаждаться затеянной шерифом игрой. Вот только, может, настало время изменить правила?

Он всегда получал удовольствие от хорошей игры. Но другим не оставлял шанса сыграть по своим правилам.

Глава 12

Маркус мчался так, словно за ним по пятам гнался сам дьявол, и холодная чернота, казалось, проникала ему под кожу и прямо в сердце. Тусклое сияние луны служило для него единственным источником света. Всю свою жизнь он ненавидел темноту, и хотя он не признался бы в этом ни одной живой душе, боязнь темноты оставалась единственным детским страхом, который, повзрослев, ему так и не удалось преодолеть.

Мысль о том, что некое зловещее создание прячется во тьме или в тени, не заставляла шевелиться волосы у него на затылке. Но он точно знал, что в этом мире существуют реальные монстры. Жуткие монстры из фильмов ужасов, может, являлись в этот мир, а может, и нет. Но Маркус точно знал, что чудовища часто обитали под кожей людей. Он видел их. Он видел, на что они способны.

А в темноте он становился уязвимым. В темноте он не мог увидеть монстров, когда они приходили за ним. Если он видел, что ему противостоит, он знал, что способен с этим сразиться. В конце концов, таков был его дар – сражаться, убивать.

Он думал, кому может доверять. Полиции штата? Техасским рейнджерам? Могу ли я вообще кому-то доверять? Он прекрасно понимал, что не может отправиться к Мэгги. Прийти и сказать девушке, что ее отец хотел убить его, не казалось ему подходящим для второго свидания.

Ему необходимо связаться с полицией штата или ФБР. Маркусу эта идея не очень-то нравилась, но других вариантов не оставалось. Он знал, что не может вернуться в свой новый дом. Там они и будут его поджидать. Кроме того, он не видел, что в доме может оказаться ему полезным, не считая, быть может, бутылки холодного пива или стаканчика виски.

У него не было выбора. Ему нужно добраться до шоссе. Оттуда его кто-нибудь подвезет до другого городка или, может, по пути встретится патруль полиции штата. Даже если ему придется проехать на попутках до большого города, чтобы обратиться в полицию штата, он сможет доложить об увиденном, и шериф, по самому худшему сценарию, убьет Акермана еще до прибытия полицейских. Мир станет лучше, если избавится от психопата, а Маркус сможет выбраться из всего этого с чистой совестью, зная, что сделал все возможное.

После скитаний в темноте, показавшихся ему бесконечными, он добрался до автотрассы. Две параллельные полосы асфальта, изгибавшиеся и исчезавшие где-то у черного горизонта, показались его усталым глазам оазисом в пустыне. Он утер пот со лба и с новой решимостью пустился в долгий путь вдоль пустынного в этот час отрезка Южно-Техасского шоссе.

Глава 13

Акерман бродил во тьме почти два часа. Он любил темноту. Она давала ему ощущение покоя. Через какое-то время он набрел на странный небольшой дом в конце длинной проселочной дороги. Это жилище выглядело куда менее привлекательным, чем дом Морин Хилл, но он был уверен, что его обитатели окажутся столь же гостеприимными, как и пожилая женщина. Как надеялся Акерман, его визит станет таким же знаменательным событием в их жизни, каким стал для Морин. Старые алюминиевые панели, пожелтевшие и растрескавшиеся, покрывали бунгало, построенное в стиле ранчо. Деревянные подоконники и карнизы в нескольких местах просели, оставив щели. Покрытый пылью зеленый «эль-камино»[6]6
  Одна из моделей «Шевроле», давно не выпускаемая.


[Закрыть], державшийся, видимо, из последних сил, стоял на подъездной дорожке, а во дворе среди редкой растительности застыли в неподвижности качели.

Он догадался, что лишних денег в этой семье не было, но для него подобные вещи не имели значения. Черные или белые, богатые или бедные – он был убийцей, предоставлявшим всем равные возможности.

Двигаясь теперь целенаправленно, он пересек передний двор и миновал вход под навесом, словно лев, пробирающийся сквозь высокую траву. Голод накатил на Акермана, и он понимал, что, если в ближайшее время не удовлетворит этот голод, тот начнет пожирать его изнутри.

Он часто ощущал себя человеком, загнанным в колодец, но при этом умирающим от жажды. Ему казалось, что он проклят судьбой и обречен скитаться по миру, чтобы утолить жажду, которая была неутолима, и ослабить голод, никогда не покидавший его. Временами он сравнивал свое положение с проклятиями, наложенными древнегреческими богами на людей вроде Тантала или Прометея, приговоренных провести вечность в страшных муках. Он чувствовал себя в ловушке в мире, где для него не было места, где он был окружен людьми, которых ненавидел с такой силой, какую сам себе не мог объяснить. Быть может, какая-то его часть и желала положить конец смертям и сумасшествию, но непреодолимое стремление убивать подавляло в нем все остальное.

Он крадучись обошел вокруг дома и оказался на заднем дворе, где увидел свет, горевший в одном из окон. Несмотря на ненасытное желание, он двигался расчетливо и абсолютно неслышно. Он приобрел способность подкрадываться тихо, научившись контролировать свой голод. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы соблюдать необходимую осторожность.

Акерман заглянул в окно и увидел красивую молодую женщину, мывшую посуду в кухонной раковине. Ее темно-русые волосы растрепались, и хотя она завязала их сзади в конский хвостик, непослушные пряди падали ей на лицо. Она кого-то ему смутно напоминала, но он не мог определить, кого именно. На ней была майка без рукавов и грязные синие джинсы. Она казалась уставшей, трудясь над горой посуды. Ее глаза имели красивый зеленый оттенок, но темные круги под ними приглушали их сияние.

Ему оставалось только гадать, неудачный ли выбор работы или неблагоприятные жизненные обстоятельства оставили отметины под этими красивыми глазами. Была ли она официанткой? Работницей на фабрике? Или одинокой матерью? Или в этом доме все же присутствовал мужчина? Был ли неверный муж причиной стресса или ее беспокойство порождала собственная неверность? А может, круги под глазами возникли всего лишь из-за недостатка сна? Существовал миллион различных причин, но единственно верную он никогда не узнает. И это его раздражало.

Он смотрел и впитывал в себя ее образ. Он попал под воздействие ее обаяния. Стремление обнять ее, любить эту женщину охватило его. Он хотел привлечь ее к себе и прошептать, что все будет хорошо. Он был сильным. Мог защитить ее. Мог дать все, чего ей не хватало.

Акерман всегда мечтал полюбить кого-то. Если не считать давних воспоминаний о матери, он никогда больше не испытывал настоящей любви. Никогда не любил и не был любим в ответ. Он задавался вопросом, сможет ли оставить свою нынешнюю жизнь и начать новую, как нормальный человек.

Интересно, согласится ли она, если я предложу ей бежать со мной?

Ты не заслуживаешь любви.

Заткнись, я могу стать другим, стать лучше, чем сейчас.

Ты – монстр. И не можешь отрицать этого.

Он крепко закрыл глаза и прижал руки к вискам, но не мог заглушить в себе голос отца.

Мы сыграем с тобой в маленькую игру, Фрэнсис.

Нет, я не хочу больше играть. Хочу, чтобы игра закончилась.

Убей ее, и боль пройдет.

Но он знал, что боль не прекратится. Она не прекращалась никогда.

Он вернулся мыслями в прошлое, когда убил впервые. Отец начал с малого. Акерман-старший поймал бродячую кошку для использования в своем эксперименте. Затем приказал сыну убить животное, но мальчик не хотел убивать. Когда же он отказался…

Акерман бессознательно провел пальцем по шраму на руке.

Убей ее, и боль пройдет.

Но независимо от того, что он делал и кого убивал, отец не позволял боли утихнуть.

Он вытер слезы. Он знал, что, даже если она согласится с ним бежать, он никогда не станет по-настоящему нормальным человеком. Ему уже не искупить своей вины, хотел бы он того или нет. Он мог изменить свою судьбу не более, чем заставить планету не вращаться или солнце замерзнуть. Его жажда всегда будет слишком сильна.

Продолжая наблюдать за ней, он думал обо всех путях, которые никогда не откроются для него, обо всех чудесных вещах, какие ему не удастся испытать. Эти мысли вызвали в нем ярость. Красная пелена гнева саваном окутала его, и женщина в окне перестала быть воплощением всего хорошего, что могло с ним случиться. Наоборот, теперь она представляла собой все то, что было у него украдено, все, чего ему никогда не суждено познать.

Ненависть к ней находилась за пределами здравого смысла. Он ненавидел их всех, и он заберет у них то, чего сам лишился уже давно. Отнимет у них жизнь.