Текст книги "Внутренний голос. Почему мы говорим с собой и как это на нас влияет"

Сознательный контроль автоматических действий и магическая четверка

Рик Анкель не единственный спортсмен первого эшелона, который полностью потерял суперспособности. То и дело люди, которые годами оттачивали свой талант, наблюдают, как он рассыпается подобно древнему «шевроле», когда внутренний голос начинает болтать без умолку. Подобное может случиться не только со спортсменами, но и с любым, кто наращивал мастерство в определенной области: с учителями, которые знают наизусть план урока; с теми, кто запускает новые проекты и умеет привлекать инвесторов; с хирургами, которые проводят сложные операции. Чтобы понять, почему навыки нам отказывают, нужно изучить, как внутренние беседы отражаются на внимании[48]48
  Сайен Бейлок – один из признанных мировых экспертов в области исследования деавтоматизации сформированного двигательного навыка под воздействием сбивающих факторов. Сведения взяты из методической работы Sian L. Beilock and Rob Gray. “Why Do Athletes Choke Under Pressure?” in Handbook of Sport Psychology, 3rd ed., ed. G. Tenenbaum and R. C. Eklund (Hoboken, NJ: John Wiley and Sons, 2007), 425–444.


[Закрыть].

На нас обрушивается неиссякаемый поток бесчисленных образов и звуков, вызывающих разные мысли и чувства. Внимание позволяет фильтровать информацию и отсеивать неважное[49]49
  Michael I. Posner and Mary K. Rothbart. “Research on Attention Networks as a Model for the Integration of Psychological Science,” Annual Review of Psychology 58 (2007): 1–23.


[Закрыть]. Чаще всего оно включается непроизвольно (например, мы автоматически поворачиваемся на громкий звук), и все же от животных человека отличает способность сознательно концентрироваться на задачах.

Когда нас обуревают эмоции, как Анкеля в тот осенний день 2000 года, внутренний голос направляет внимание на возникающие препятствия, практически исключая из поля зрения все остальное. Этот прием хорош в большинстве случаев, но не тогда, когда речь идет об отточенном до автоматизма навыке, как, например, бросок мяча. Но сначала давайте посмотрим, благодаря чему отточенные навыки спортсменов позволяют им подняться на небывалую высоту.

Одиннадцатого августа 2019 года американская гимнастка Симона Байлз вошла в историю мирового спорта. На чемпионате США по спортивной гимнастике она первой среди женщин выполнила двойное сальто назад с тремя винтами в комбинации вольных упражнений. Как отметил один из комментаторов, «этот трюк требует невероятной, почти сверхчеловеческой силы, координации и тренировки»[50]50
  Amanda Prahl. “Simone Biles Made History with Her Triple Double – Here’s What That Term Actually Means,” PopSugar, Aug. 15, 2019, www.popsugar.com/fitness/What-Is-Triple-Double-in-Gymnastics-46501483. Также см.: Charlotte Caroll. “Simone Biles Is First-Ever Woman to Land Triple Double in Competition on Floor,” Sports Illustrated, Aug. 11, 2019, https://www.si.com/olympics/2019/08/12/simone-biles-first-ever-woman-land-triple-double-competition-video.


[Закрыть]. Его невозможно выполнить, целенаправленно контролируя каждое движение, потому что все происходит в воздухе, где на тело воздействует гравитация и неумолимые законы физики.

Байлз справилась с трюком, казавшимся невозможным. Он требует вращения тела одновременно вокруг двух разных осей, а также предполагает два сальто с тремя вращениями (отсюда и название). Отличный результат в этом случае можно расценить как наивысшее достижение работы мозга, который несколько лет регистрировал доведенные до автоматизма движения тела: бег, прыжки, колеса, заднее сальто, вращения и приземления. Для выполнения трюка спортсменка соединила в потрясающую комбинацию ряд элементов, на освоение которых ушли годы. Однако для их выполнения не понадобился сознательный контроль. Внутренний голос Байлз не выверял каждый ее шаг, хотя, возможно, ликовал, когда зрители взревели от восторга.

Как и все спортсмены, Байлз создала этот трюк из отдельных движений, которые связала между собой в ходе тренировок. В итоге разрозненные элементы слились в единую комбинацию. Благодаря автоматическим движениям тела, которые мозг помог связать в целое (в сочетании с поразительной генетикой), Симона вошла в историю спорта. До неудачи, случившейся с Анкелем, казалось, что и он движется по тому же пути, демонстрируя безупречные движения и невероятную силу рук. Что же произошло с ним на поле?

Он утратил связь.

Внутренний голос слишком сосредоточился на отдельных физических компонентах броска и таким образом непреднамеренно разрушил общую последовательность. После нескольких неудачных бросков Анкель абстрагировался и акцентировал внимание на телесной механике: положении бедер, ног, движении руки. На первый взгляд – мудрое и очевидное решение. Анкель призвал на помощь мозг, чтобы наладить отработанную схему, которая срабатывала десятки тысяч раз. Но в этом и заключалась ошибка.

Заполняя налоговую декларацию, стоит перепроверять расчеты, даже если вы опытный бухгалтер. Но если вы пытаетесь сознательно контролировать привычные, доведенные до автоматизма действия (как, например, бросок питчера), то нарушите сложные сценарии[51]51
  Beilock and Gray. “Why Do Athletes Choke Under Pressure?”. Обратите внимание, что в данной работе используется другой термин для обозначения того, что я называю «сознательным контролем».


[Закрыть]. Это наглядная демонстрация способности мозга полностью погружаться в проблему. Он чрезмерно концентрируется на отдельных элементах последовательности, тогда как они срабатывают только в совокупности. В результате возникает аналитический паралич[52]52
  Sian Beilock. Choke (New York: Little, Brown, 2011).


[Закрыть].

Болтовня в голове разрушила бейсбольную карьеру Анкеля. Действия внутреннего голоса оборачиваются для нас негативными последствиями не только в случае доведенных до автоматизма навыков. В конце концов, одна из особенностей, отличающих человека от других видов животных, – это способность к концентрации внимания.

Именно умение логично рассуждать, решать проблемы, выполнять несколько задач одновременно и контролировать свои действия позволяет нам работать, создавать семью и делать многое другое, проявляя мудрость, смекалку и творческие способности. Правда, приходится быть внимательными и гибкими, и тут приходит на помощь, условно говоря, «генеральный директор» мозга: способность к целенаправленной деятельности. Она лежит в основе нашего умения направлять мысли в нужное русло и выбирать линию поведения[53]53
  Adele Diamond. “Executive Functions,” Annual Review of Psychology 64 (2013): 135–168.


[Закрыть]. За эти функции отвечает префронтальная кора головного мозга – передняя часть лобных долей. Она активизируется, когда спонтанной реакции на события недостаточно и необходим сознательный контроль поведения. Работа этих отделов позволяет сохранять в памяти актуальную информацию (кратковременная память – составная часть механизма целенаправленной деятельности), отсекать ненужную информацию, не реагировать на раздражители, обдумывать разные варианты, фокусировать внимание на том, что важно, и осуществлять самоконтроль. Например, мы вполне можем удержаться от искушения: не открывать новую вкладку в браузере и не блуждать по интернету. В двух словах, без способности к целенаправленной деятельности человек не смог бы жить так, как привык. Но и эта способность подвержена нападкам со стороны неблагосклонно настроенного внутреннего голоса.

Мозгу необходимо нейрологическое управление, потому что концентрация внимания, аналитические размышления, творческие поиски и выполнение задач часто требуют, чтобы мы вышли из автоматического режима и осознанно предприняли усилия. Для этого процесса необходимо включение способности к целенаправленной деятельности, возможности которой ограничены[54]54
  Amitai Shenhav et al. “Toward a Rational and Mechanistic Account of Mental Effort,” Annual Review of Neuroscience 40 (2017): 99–124.


[Закрыть]. Подобно компьютеру, который «тормозит», если запущено слишком много программ, способность к целенаправленной деятельности ухудшается при избытке требований.

Эту особенность мозга иллюстрирует классический пример, известный как «магическое число четыре»[55]55
  Nelson Cowan. “The Magical Mystery Four: How Is Working Memory Capacity Limited, and Why?” Current Directions in Psychological Science 19 (2010): 51–57.


[Закрыть]. В любой произвольный отрезок времени человек способен удерживать в памяти от трех до пяти единиц информации. Возьмем номер телефона в США. Гораздо проще запомнить его в формате 200-350-2765, чем 2003502765. В первом примере цифры сгруппированы порциями по три. Во втором придется запомнить сразу десять – нагрузка на мозг выше.

Способность к целенаправленной деятельности требует участия всех свободных нейронов, но негативно настроенный внутренний голос отбирает часть мозговых ресурсов[56]56
  Идея о том, что пресервативное мышление негативно влияет на способность к целенаправленной деятельности, была изучена со всех сторон. См. Michael W. Eysenck et al. “Anxiety and Cognitive Performance: Attentional Control Theory,” Emotion 7 (2007): 336–353; Hannah R. Snyder. “Major Depressive Disorder Is Associated with Broad Impairments on Neuropsychological Measures of Executive Function: A Meta-analysis and Review,” Psychological Bulletin 139 (2013): 81–132; и Tim P. Moran. “Anxiety and Working Memory Capacity: A Meta-analysis and Narrative Review,” Psychological Bulletin 142 (2016): 831–864.


[Закрыть]. Бесконечный внутренний монолог привлекает все внимание к источнику отрицательных эмоций и задействует нейроны, которые могли бы послужить на благо. Мы блокируем полезную способность, пытаясь одновременно выполнить две задачи: осуществить желаемое и выслушать страдающего оратора внутри нас. Вот научное объяснение того, как болтовня сознания отвлекает на себя часть нашего внимания.

Пробовали ли вы когда-нибудь читать книгу или заниматься чем-то, требующим концентрации, после серьезной ссоры с любимым человеком? Это практически невозможно. Грустные мысли вытесняют способность к целенаправленной деятельности, потому что внутренний критик со своими злобными тирадами прорвался в головной офис и захватил все нейронные ресурсы. Проблема в том, что в большинстве случаев задача масштабнее, чем запоминание прочитанного. Мы работаем, воплощаем мечты, общаемся с окружающими – и подвергаемся оценке.

Когда нужно сконцентрироваться, внутренний диалог – речь о назойливых тревожных мыслях – совершает настоящую диверсию, и это подтверждают многие исследования. Студенты проваливаются на экзаменах[57]57
  Nathaniel von der Embse et al. “Test Anxiety Effects, Predictors, and Correlates: A 30-Year Meta-analytic Review,” Journal of Affective Disorders 227 (2018): 483–493.


[Закрыть], у исполнителей развивается боязнь сцены и склонность драматизировать события[58]58
  Dianna T. Kenny. “A Systematic Review of Treatments for Music Performance Anxiety,” Anxiety, Stress, and Coping 18 (2005): 183–208.


[Закрыть], а бизнесмены терпят неудачу в переговорах. Ученые выяснили, что тревога заставляла людей занижать изначально заявленную цену[59]59
  Alison Wood Brooks and Maurice E. Schweitzer. “Can Nervous Nelly Negotiate? How Anxiety Causes Negotiators to Make Low First Offers, Exit Early, and Earn Less Profit,” Organizational Behavior and Human Decision Processes 115 (2011): 43–54.


[Закрыть], раньше времени прекращать переговоры, и в итоге они зарабатывали меньше. Другими словами, внутренняя болтовня мешала им хорошо выполнять свою работу.

На настрой нашего оратора может в любой момент повлиять огромное количество факторов. В таком случае становится сложно сосредоточиться на повседневных задачах, и это лишь подливает масла в огонь внутреннего диалога. Барахтаясь в собственных мыслях, мы ищем выход из сложной ситуации. Какие же у нас варианты?

Этим вопросом примерно 30 лет назад заинтересовался один психолог. Как выяснилось, внутренний диалог не сводится исключительно к рассеиванию внимания. Мысленный оратор влияет и на социальную жизнь.

Социальная изоляция

В конце 1980-х годов бельгийский психолог Бернар Риме решил исследовать, влияют ли сильные отрицательные эмоции, которые рождаются в результате диалога с самим собой, на желание поговорить[60]60
  Bernard Rimé. “Emotion Elicits the Social Sharing of Emotion: Theory and Empirical Review,” Emotion Review 1 (2009): 60–85. Часть информации взята из лекции: Bernard Rimé. “The Social Sharing of Emotion” (лекция прочитана в рамках проекта Collective Emotions in Cyberspace Consortium), YouTube, опубликовано 20 мая 2013, источник www.youtube.com/watch?v=JdCksLisfUQ.


[Закрыть].

Риме провел несколько исследований, в ходе которых приглашал испытуемых в свою лабораторию и спрашивал, рассказывали ли они кому-то о неприятных случаях из своего прошлого. Затем попросил участников в течение нескольких недель фиксировать в дневнике все неприятные события, которые с ними происходили, и отмечать, обсуждали ли они эти ситуации в социальных сетях. Он также проводил эксперименты: специально расстраивал находящихся в лаборатории людей и наблюдал, делятся ли они переживаниями с другими участниками.

Риме убеждался снова и снова: люди испытывают потребность рассказывать другим о неприятных событиях из своего прошлого. Но это не всё. Чем печальнее опыт, тем сильнее желание. Кроме того, испытуемые часто возвращались к разговору – через несколько часов, дней, недель или месяцев. Порой это желание не покидало их до конца жизни – независимо от возраста, уровня образования, пола, региона и культурной среды. В Азии, Америке и Европе[61]61
  Несмотря на то что результаты исследований Риме предполагают, что стремление делиться своими эмоциями характерно для всех культур, тем не менее разные народы отличаются степенью открытости. См. Archana Singh-Manoux and Catrin Finkenauer. “Cultural Variations in Social Sharing of Emotions: An Intercultural Perspective on a Universal Phenomenon,” Journal of Cross-Cultural Psychology 32 (2001): 647–661. Также см.: Heejung S. Kim. “Social Sharing of Emotion in Words and Otherwise,” Emotion Review 1 (2009): 92–93.


[Закрыть] исследователь получал схожие результаты: сильные эмоции действовали как реактивное топливо, провоцируя людей рассказать о пережитом. Похоже на закон человеческой природы. Единственное исключение – постыдные или травмирующие ситуации, которые испытуемые хотели бы скрыть или забыть.

Такое постоянство поражало, хотя, казалось бы, подтверждало очевидное: люди склонны говорить о том, что их потрясло. Если все в порядке, то и беседовать как будто не о чем. Однако на вершине успеха или в моменты отчаяния внутренний монолог облекается в слова, которые буквально слетают с языка.

На первый взгляд, ситуация нормальная и безобидная, но постоянное стремление делиться с другими неприятными эмоциями порождает серьезный парадокс. В поисках поддержки мы делимся мыслями со знакомыми, которые нам сочувствуют, и этим же их отталкиваем. Словно боль, которую испытывает внутренний оратор, заглушает социальные сигналы, подсказывающие, когда нужно остановиться. Это не значит, что, рассказывая окружающим о своих проблемах, вы однозначно себе вредите. Это лишь прекрасный пример того, как внутренний диалог может превратиться из полезного инструмента в нечто вредоносное[62]62
  Подробнее см. в статье Susan Nolen-Hoeksema, Blair E. Wisco and Sonja Lyubomirsky “Rethinking Rumination,” Perspectives on Psychological Science 3 (2008): 400–424; также см.: Thomas E. Joiner et al. “Depression and Excessive Reassurance-Seeking,” Psychological Inquiry 10 (1999): 269–278; Michael B. Gurtman. “Depressive Affect and Disclosures as Factors in Interpersonal Rejection,” Cognitive Therapy Research 11 (1987): 87–99; и Jennifer L. Schwartz and Amanda McCombs Thomas. “Perceptions of Coping Responses Exhibited in Depressed Males and Females,” Journal of Social Behavior and Personality 10 (1995): 849–860.


[Закрыть].

Многие из нас способны выслушать лишь ограниченное количество жалоб, даже от близких людей. Кроме того, когда слушаешь ты, но не слушают тебя, терпение однажды лопается. Крепкие взаимоотношения основаны на принципе взаимности. Именно поэтому мы платим за прием у психотерапевта, но бесплатно пользуемся временем своих друзей. Когда баланс в общении нарушается, социальные связи распадаются.

И вот что еще хуже: люди, которые привыкли слишком много жаловаться, чаще других сталкиваются с одиночеством[63]63
  Подробнее см. в статье Nolen-Hoeksema, Wisco and Lyubomirsky “Rethinking Rumination”; и Lyubomirsky et al. “Thinking About Rumination,” Annual Review of Clinical Psychology 11 (2015): 1–22.


[Закрыть]. Им сложнее восстанавливать отношения, и они попадают в замкнутый круг[64]64
  Подробнее о том, как напряженные социальные отношения способствуют усилению чувства социальной изоляции и одиночества, см. в статье Julianne Holt-Lunstad “Why Social Relationships Are Important for Physical Health: A Systems Approach to Understanding and Modifying Risk and Perception,” Annual Review of Psychology 69 (2018): 437–458; и Julianne Holt-Lunstad, Timothy B. Smith, Mark Baker, Tyler Harris and David Stephenson. “Loneliness and Social Isolation as Risk Factors for Mortality: A Meta-analytic Review,” Perspectives on Psychological Science 10 (2015): 227–237.
  Более подробно о печальных последствиях одиночества и социальной изоляции см. в статье John T. Cacioppo and Stephanie Cacioppo “The Growing Problem of Loneliness,” The Lancet 391 (2018): 426; Greg Miller. “Why Loneliness Is Hazardous to Your Health,” Science 14 (2011): 138–140; и Aparna Shankar, Anne McMunn, James Banks and Andrew Steptoe. “Loneliness, Social Isolation, and Behavioral and Biological Health Indicators in Older Adults,” Health Psychology 30 (2011): 377–385.


[Закрыть].

Средоточие буйных эмоций, известное всем как средняя школа, – типичный пример постепенного развития социальной изоляции. В ходе одного исследования ученые в течение семи месяцев наблюдали более чем за тысячей школьников и выяснили, что дети, склонные к внутренним переживаниям, чаще делились ими со своими сверстниками[65]65
  Katie A. McLaughlin and Susan Nolen-Hoeksema. “Interpersonal Stress Generation as a Mechanism Linking Rumination to Internalizing Symptoms in Early Adolescents,” Journal of Clinical Child and Adolescent Psychology 41 (2012): 584–597. Исследование Джона Качиоппо и его коллег делает акцент на взаимосвязи одиночества и сосредоточения на себе. John T. Cacioppo, Hsi Yuan Chen and Stephanie Cacioppo. “Reciprocal Influences Between Loneliness and Self-Centeredness: A Cross-Lagged Panel Analysis in a Population-Based Sample of African American, Hispanic, and Caucasian Adults,” Personality and Social Psychology Bulletin 43 (2017): 1125–1135.


[Закрыть]. Как можно предположить, этих детей ожидало множество негативных последствий: социальная изоляция, статус изгоев, сплетни и слухи и даже угрозы физической расправы со стороны сверстников.

К сожалению, такая тенденция характерна не только для детей младшего школьного возраста и подростков, но и для взрослых. При этом обоснованность страданий не имеет значения: чрезмерный поток жалоб отталкивает окружающих. В одном из исследований выяснилось, что взрослые чаще обращались за эмоциональной поддержкой, и это естественно[66]66
  Susan Nolen-Hoeksema and Christopher G. Davis. “ ‘Thanks for Sharing That’: Ruminators and Their Social Support Networks,” Journal of Personality and Social Psychology 77 (1999): 801–814.


[Закрыть], но получили обратный результат.

Бесконтрольное стремление поделиться своими чувствами не единственное порождение внутреннего диалога, которое отпугивает окружающих. Люди, увязшие в переживаниях, склонны вести себя агрессивно[67]67
  Thomas F. Denson et al. “Understanding Impulsive Aggression: Angry Rumination and Reduced Self-Control Capacity Are Mechanisms Underlying the Provocation-Aggression Relationships,” Personality and Social Psychology Bulletin 37 (2011): 850–862; и Brad J. Bushman. “Does Venting Anger Feed or Extinguish the Flame? Catharsis, Rumination, Distraction, Anger, and Aggressive Responding,” Personality and Social Psychology Bulletin 28 (2002): 724–731.


[Закрыть]. Когда испытуемых подтолкнули к анализу пережитого ими неприятного опыта (исследователь безжалостно раскритиковал написанное ими сочинение), они держались с обидчиком более резко. Испытуемые чаще выражали неодобрение ученому, если была такая возможность, чем те, кто не анализировал неприятный опыт. Другими словами, чем дольше я варюсь в собственных мыслях и размышляю о том, как вы меня обидели, тем больше вероятность, что я буду по отношению к вам агрессивен. Внутренний диалог также приводит к тому, что мы вымещаем агрессию на тех, кто этого не заслуживает[68]68
  Brad J. Bushman et al. “Chewing on It Can Chew You Up: Effects of Rumination on Triggered Displaced Aggression,” Journal of Personality and Social Psychology 88 (2005): 969–983.


[Закрыть]. Например, начальник устроил нам выволочку, а мы срываем гнев на детях.

Но ни одно исследование не изучало нашу жизнь в виртуальном мире. В эпоху активного освоения киберпространства выводы Риме о влиянии эмоций на нашу социальную жизнь приобретают новое значение. Facebook и аналогичные ему сервисы изменили мир, обеспечив нас платформой, где можно поделиться своими глубинными переживаниями с другими и узнать об их горестях (по крайней мере, окружающие заставляют нас поверить в то, что переживают определенные чувства). И правда, первое, что видит человек, заходя в Facebook, – призыв поделиться своими чувствами, ответив на вопрос: «О чем вы думаете?».

И мы делимся.

В 2020 году аудитория Facebook и Twitter насчитывала почти два с половиной миллиарда человек – это треть населения Земли[69]69
  Facebook Newsroom, Facebook, newsroom.fb.com/company-info/; и J. Clement. “Number of Monthly Active Twitter Users Worldwide from 1st Quarter 2010 to 1st Quarter 2019 (in Millions),” Statista, www.statista.com/statistics/282087/number-of-monthly-active-twitter-users/.


[Закрыть]. И люди часто сидят в этих соцсетях, чтобы поделиться своими чувствами[70]70
  Mina Choi and Catalina L. Toma. “Social Sharing Through Interpersonal Media: Patterns and Effects on Emotional Well-Being,” Computers in Human Behavior 36 (2014): 530–541; и Adriana M. Manago, Tamara Taylor and Patricia M. Greenfield. “Me and My 400 Friends: The Anatomy of College Students’ Facebook Networks, Their Communication Patterns, and Well-Being,” Developmental Psychology 48 (2012): 369–380.


[Закрыть]. Хочу подчеркнуть: нет ничего плохого в обмене информацией в соцсетях. Это всего лишь очередная реалия в долгой истории развития человечества, а реалии сами по себе не бывают плохими или хорошими. Вредят они нам или помогают – зависит от способа взаимодействия с ними[71]71
  Результаты одного из исследований, которое провели мы с коллегами, ярко это иллюстрируют. Пассивное посещение Facebook (то есть просмотр информации о других пользователях) ухудшает эмоциональное состояние, тогда как активное использование того же ресурса (то есть производство информации с его помощью) – нет. См. Philippe Verduyn et al. “Passive Facebook Usage Undermines Affective Well-Being: Experimental and Longitudinal Evidence,” Journal of Experimental Psychology: General 144 (2015): 480–488. Более подробно см. в статье Philippe Verduyn et al. “Do Social Network Sites Enhance or Undermine Subjective Well-Being? A Critical Review,” Social Issues and Policy Review 11 (2017): 274–302.


[Закрыть]. И все же при общении в соцсетях нужно учитывать две вещи: эмпатию и время.

Важность эмпатии сложно переоценить – как для отдельного человека, так и для целой группы[72]72
  Jamil Zaki. The War for Kindness: Building Empathy in a Fractured World (New York: Crown, 2019); и Frans B. M. de Waal and Stephanie Preston. “Mammalian Empathy: Behavioural Manifestations and Neural Basis,” Nature Reviews Neuroscience 18 (2017): 498–509.


[Закрыть]. Она позволяет формировать значимые отношения с окружающими, благодаря ей мы часто хотим кому-то пожаловаться (рассчитывая на отклик)[73]73
  Rimé. “Emotion Elicits the Social Sharing of Emotion.”


[Закрыть]. Кроме того, на ней основано существование разных общностей. Мы развили способность к эмпатии, потому что она помогает нашему виду выжить.

Мощный инструмент для запуска эмпатии – наблюдение за эмоциональным откликом других людей (когда мы видим, как человек вздрагивает, или слышим надрыв в его голосе). Но в онлайн-пространстве отсутствуют физические проявления, свойственные реальной жизни. Ускользают едва заметные жесты, изменения мимики и интонаций голоса[74]74
  John Suler. “The Online Disinhibition Effect,” Cyberpsychology and Behavior 3 (2004): 321–326; Noam Lapidot-Lefler and Azy Barak. “Effects of Anonymity, Invisibility, and Lack of Eye-Contact on Toxic Online Disinhibition,” Computers in Human Behavior 28 (2012): 434–443; и Christopher Terry and Jeff Cain. “The Emerging Issue of Digital Empathy,” American Journal of Pharmaceutical Education 80 (2016): 58.


[Закрыть]. В результате мозг лишается информации, необходимой для выполнения важной социальной функции – блокировки жестокости и оскорбительного поведения. Другими словами, недостаток эмпатии часто приводит к троллингу и кибербуллингу (травле в виртуальном пространстве), последствия которых могут быть тяжелыми[75]75
  Committee on the Biological and Psychosocial Effects of Peer Victimization: Lessons for Bullying Prevention, National Academy of Sciences Report; Michele P. Hamm et al. “Prevalence and Effect of Cyberbullying on Children and Young People,” JAMA Pediatrics, Aug. 2015; Robin M. Kowalski et al. “Bullying in the Digital Age: A Critical Review and Meta-analysis of Cyberbullying Research Among Youth,” Psychological Bulletin 140 (2014): 1073–1137; и Robert Tokunaga. “Following You Home from School: A Critical Review and Synthesis of Research on Cyber-bullying Victimization,” Computers in Human Behavior 26 (2010): 277–287.


[Закрыть]. Например, кибербуллинг связывают с длительной депрессией, тревогой, злоупотреблением психоактивными веществами, а также с некоторыми неприятными физическими состояниями, такими как головная боль, нарушения сна, расстройства пищеварения. Кроме того, он влияет на стрессоустойчивость.

Чтобы справиться с эмоциями, особенно если речь идет о горевании, необходимо время[76]76
  Достигнув максимума, эмоции обычно начинают ослабевать. Philippe Verduyn, Iven Van Mechelen and Francis Tuerlinckx. “The Relation Between Event Processing and the Duration of Emotional Experience,” Emotion 11 (2011): 20–28; и Philippe Verduyn et al. “Predicting the Duration of Emotional Experience: Two Experience Sampling Studies,” Emotion 9 (2009): 83–91.


[Закрыть]. Когда мы хотим поделиться с кем-то в реальной жизни, часто приходится ждать встречи или удобного для беседы момента. За время ожидания происходит нечто удивительное: мы анализируем свои чувства, и часто они ослабевают. В целом исследователи поддерживают концепцию «время лечит» и советуют не торопиться.

А теперь переместимся в параллельный мир цифровой реальности. Современные устройства позволяют попасть туда в любой момент и начать общаться с пользователями соцсетей сразу же после удручающего события – прежде чем проанализируем свои чувства и продумаем действия. Благодаря возможности моментальной связи, когда мы на взводе, внутренний голос почти порывается декламировать со сцены. Мы публикуем сообщения, оставляем записи, комментируем. Без фактора времени и поведенческих проявлений, запускающих эмпатию, социальные сети становятся подходящим местом для проявления неприглядных особенностей нашего оратора. Это может привести к конфликтам, враждебности и бесконечным диалогам – как внутренним, так и внутри сообщества, между людьми. Кроме того, в подобной ситуации объем информации невероятно велик.

Частые и длительные рассказы о проблемах раздражают окружающих и отдаляют их от нас, однако аналогичное действие оказывают и сообщения, насыщенные эмоциями, а не событиями[77]77
  Caitlin McLaughlin and Jessica Vitak. “Norm Evolution and Violation on Facebook,” New Media and Society 14 (2012): 299–315; и Emily M. Buehler. “ ‘You Shouldn’t Use Facebook for That’: Navigating Norm Violations While Seeking Emotional Support on Facebook,” Social Media and Society 3 (2017): 1–11.


[Закрыть]. Поток чувств нарушает неписаные правила: остальным пользователям соцсетей сразу хочется, чтобы человек поделился с друзьями в реальности, а не затапливал виртуальное пространство. Так, депрессия активирует внутреннего оратора и буквально вынуждает писать в соцсетях о мрачных переживаниях, однако многие отмечают, что подобные публикации не находят желаемой поддержки.

Социальные сети не только открывают пространство, где можно делиться (иногда сверх меры) обуревающими нас чувствами и мыслями[78]78
  Jiyoung Park et al. “When Perceptions Defy Reality: The Relationships Between Depression and Actual and Perceived Facebook Social Support,” Journal of Affective Disorders 200 (2016): 37–44.


[Закрыть]. Факторы, влияющие на интенсивность внутреннего диалога, не ограничиваются эмпатией и временем. Социальные сети позволяют нам создавать определенное представление о своей жизни и заставлять других пользователей ему верить. Мы выбираем, что публиковать, а что нет, и это влияет на внутренние диалоги других людей.

Человек испытывает сильную потребность в самопрезентации[79]79
  Подробное описание двух основных ролей, которые мы играем в повседневной жизни, см. в книге Ирвинга Гоффмана: Гоффман И. Представление себя другим в повседневной жизни. – М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково Поле, 2000. А также Mark R. Leary and Robin M. Kowalski. “Impression Management: A Literature Review and Two-Component Model,” Psychological Bulletin 107 (1990): 34–47.


[Закрыть]. Мы работаем над внешностью, пытаясь повлиять на восприятие нас окружающими. Так было всегда, но благодаря социальным сетям наши возможности существенно расширились. Интернет позволяет мастерски создавать историю своей жизни, маскируя недостатки и неприглядные моменты[80]80
  Рэнди Цукерберг прекрасно описала эту особенность Facebook в интервью The New York Times. «Чего вы стыдитесь в своей виртуальной жизни в Facebook?» – спросил ее журналист. Рэнди ответила: «Я маркетолог. И иногда не могу забыть об этом даже в нерабочее время. Порой друзья звонят мне и говорят: “Похоже, у тебя замечательная жизнь”. А я отвечаю: “Я же маркетолог. Я публикую лишь то, что выглядит замечательно”». Susan Dominus. “Randi Zuckerberg: ‘I Really Put Myself Out There,’ ” New York Times, Nov. 1, 2013, источник: www.nytimes.com/2013/11/03/magazine/randi-zuckerberg-i-really-put-myself-out-there.html.


[Закрыть]. Самопрезентация улучшает самочувствие[81]81
  Amy L. Gonzales and Jeffrey T. Hancock. “Mirror, Mirror on My Facebook Wall: Effects of Exposure to Facebook on Self-Esteem,” Cyberpsychology, Behavior, and Social Networking 14 (2011): 79–83.


[Закрыть], удовлетворяет потребность выглядеть привлекательно в глазах окружающих и держит в узде внутренний голос.

Но есть подвох. Если вам гламурные кадры из собственной жизни поднимают самооценку, то остальных они могут раздражать, так как люди имеют привычку сравнивать себя с другими[82]82
  Leon Festinger. “A Theory of Social Comparison Processes,” Human Relations 7 (1954): 117–140; и Katja Corcoran, Jan Crusius and Thomas Mussweiler. “Social Comparison: Motives, Standards, and Mechanisms,” in Theories in Social Psychology, ed. D. Chadee (Oxford: Wiley-Blackwell, 2011), 119–139. Иногда мы сравниваем себя с другими, чтобы понять, какую позицию занимаем в определенной области. Иногда – чтобы почувствовать себя лучше (сопоставляя себя с кем-то, кто предположительно «хуже» нас) или понять, как развиваться в важных для нас сферах жизни (объект сравнения – те, кто предположительно «лучше» нас). Кроме того, есть доказательства, что, сравнивая себя с окружающими, мы лучше узнаём себя и оцениваем.


[Закрыть]. С появлением социальных сетей механизмы сравнения достигли предела. В 2015 году мы с коллегами провели исследование[83]83
  Verduyn et al. “Passive Facebook Usage Undermines Affective Well-Being.”


[Закрыть], которое показало: чем больше времени испытуемые проводили в Facebook, пассивно наблюдая за чужой жизнью, тем сильнее завидовали[84]84
  Чем больше мы размышляем о том, что живем хуже других, тем печальнее последствия. Вот убедительный пример: длительное исследование, в котором приняли участие 268 молодых людей, показало, что чем чаще они сравнивали свою жизнь с жизнью других пользователей Facebook и были недовольны результатом, тем больше они об этом думали и тем более подавленными становились. Feinstein et al. “Negative Social Comparison on Facebook and Depressive Symptoms,” Psychology of Popular Media Culture 2 (2013): 161–170.
  Также см.: Melissa G. Hunt et al. “No More FOMO: Limiting Social Media Decreases Loneliness and Depression,” Journal of Social and Clinical Psychology 37 (2018): 751–768; Morten Tromholt. “The Facebook Experiment: Quitting Facebook Leads to Higher Levels of Well-Being,” Cyberpsychology, Behavior, and Social Networking 19 (2016): 661–666; R. Mosquera et al. “The Economic Effects of Facebook,” Experimental Economics (2019); Holly B. Shakya and Nicholas A. Christakis. “Association of Facebook Use with Compromised Well-Being: A Longitudinal Study,” American Journal of Epidemiology 185 (2017): 203–211; и Cesar G. Escobar-Viera et al. “Passive and Active Social Media Use and Depressive Symptoms Among United States Adults,” Cyberpsychology, Behavior, and Social Networking 21 (2018): 437–443.
  Исследования также свидетельствуют о том, что аналогичные выводы можно сделать в отношении других соцсетей, например Instagram. Eline Frison and Steven Eggermont. “Browsing, Posting, and Liking on Instagram: The Reciprocal Relationships Between Different Types of Instagram Use and Adolescents’ Depressed Mood,” Cyberpsychology, Behavior, and Social Networking 20 (2017): 603–609.
  Негативные последствия зависти хорошо известны. Тем не менее это чувство нельзя назвать полностью отрицательным. В небольших дозах зависть может быть полезна, мотивируя нас самосовершенствоваться. Jens Lange, Aaron Weidman and Jan Crusius. “The Painful Duality of Envy: Evidence for an Integrative Theory and a Meta-analysis on the Relation of Envy and Schadenfreude,” Journal of Personality and Social Psychology 114 (2018): 572–598.


[Закрыть] и, следовательно, хуже себя чувствовали.

Раз трансляция своих чувств с помощью соцсетей и атмосфера самолюбования, которую они создают, стимулируют бесконтрольную внутреннюю болтовню, возникает логичный вопрос: почему мы продолжаем делиться информацией в виртуальном пространстве? Исследователи выяснили: когда мы делимся информацией о себе с окружающими, задействуются те же нейронные связи, что и при общении с приятным нам человеком или употреблении доставляющих удовольствие веществ (того же шоколада, например)[85]85
  Почему мы продолжаем использовать социальные сети, несмотря на негативные последствия? Ответов несколько: 1) желание оставаться в курсе жизни сообщества в любой момент может перевесить желание чувствовать себя лучше; 2) желание получить обратную связь от других людей; 3) люди часто имеют неверное представление о том, как Facebook влияет на них (например, фокусируются на положительных моментах, которые можно получить при использовании соцсетей, и не видят – а возможно, даже и не знают – тот вред, который могут им нанести подобные сервисы). Более подробную информацию см. в работе Ethan Kross and Susannah Cazaubon “How Does Social Media Influence People’s Emotional Lives?” in Applications of Social Psychology: How Social Psychology Can Contribute to the Solution of Real-World Problems, eds. J. Forgas, William D. Crano and Klaus Fiedler (New York: Routledge-Psychology Press, 2020), 250–264.


[Закрыть]. Весьма убедительны результаты нейроученых из Гарварда[86]86
  Diana I. Tamir and Jason P. Mitchell. “Disclosing Information About the Self Is Intrinsically Rewarding,” Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 109 (2012): 8038–8043.


[Закрыть]: из предложенных на выбор двух вариантов – рассказать о себе или получить деньги – люди чаще выбирали первое. Другими словами, удовольствие от социального общения сродни физическому, ублажающему наши дофаминовые рецепторы.

Подведем итог: когда мы позволяем внутреннему голосу управлять нашим социальным поведением – как в интернете, так и в реальной жизни, – мы часто сталкиваемся с множеством негативных последствий. Один из самых разочаровывающих результатов – меньший объем поддержки. Мы попадаем в порочный круг социальной изоляции, и это ранит еще сильнее. Понаблюдав, вы заметите: социальное отвержение люди часто описывают теми же словами, что и физическую боль: «повредить», «ранить», «травмировать». И это относится практически ко всем языкам мира – инуктитуту, немецкому, ивриту, венгерскому, кантонскому, бутанскому[87]87
  Geoff MacDonald and Mark R. Leary. “Why Does Social Exclusion Hurt? The Relationship Between Social and Physical Pain,” Psychological Bulletin 131 (2005): 202–223; Naomi I. Eisenberger, Matthew D. Lieberman and Kipling D. Williams. “Does Rejection Hurt? An fMRI Study of Social Exclusion,” Science 302 (2003): 290–292.


[Закрыть]. Меня поразило, что дело вовсе не в метафорах. Тело подвергается реальному воздействию, запуская внутриклеточные механизмы, аналогичные реакции на физическую боль.