Текст книги "Там, где водятся ведьмы. Han, sorginak dauden lekuan"

Тут вполне можно было ожидать продолжения в стиле: «В темноте он нащупал ее трепетную грудь, девушка задрожала всем телом и, чуть помедлив, уступила его настойчивым ласкам». Но на самом деле все было не совсем так. Для начала, вокруг вовсе не было темно – падая, Пако выронил включенный фонарик, тот закатился в угол и светил оттуда вверх, заполняя пространство мягким рассеянным светом. Снаружи палатка теперь выглядела янтарным аквариумом, внутри которого плавали темные четкие силуэты. Если возвращаться к теме груди, то она была у Катталин упругой и красиво очерченной, а вместо того, чтобы трепетать и дрожать, девушка решительно взяла инициативу в свои руки. Нельзя сказать, что Пако в жизни был безвольным тюфяком, но в этой ситуации, просто подчиниться сулило гораздо более волнительное и острое удовольствие, чем лезть напролом с «настойчивыми ласками». Катталин, в свою очередь, вовсе не была распутной, да и опыта в любовных делах имела совсем немного. Но… Просто так получилось.

Какие-то мелкие зверушки выбежали на поляну, гонясь друг за другом, и остановились как вкопанные, завороженно глядя на переплетение теней внутри освещенной палатки. На огонек заглянула сова, уселась на ближайшем суку и, щуря свои огромные глаза, с любопытством стала рассматривать происходящее. Она давно уже заметила присутствие загипнотизированных мышей, но будучи сытой, просто глянула на них сверху и опять вернулась к созерцанию необычной картины. От ближайшего ручья неслышно подобралась ламия, но поняв, что здесь ей ловить нечего, разочарованно пожала зелеными плечами и пошлепала, уже не таясь, назад в свою пещеру.

Глава 7

Они так и проспали всю ночь в обнимку на смятых спальниках среди разбросанной одежды, а теперь, разбуженные веселым гомоном утренних птиц, не спешили вставать, предпочитая понежиться в объятиях друг друга. Солнечный свет, проходя через рыжую крышу палатки, придавал обычно бледной коже Катталин теплый бархатисто-карамельный оттенок. Пако подумал, что может вот так вечно любоваться почти совершенной линией обнаженного бедра Катталин, ее изящной шеей, покатыми округлыми плечами, ну и всем остальным, что положено иметь красивой молодой женщине и с чем у Катталин был полный порядок.

Но тело человека, даже подверженного состоянию влюбленности, живет по своим законам, игнорировать которые порой оказывается просто невозможно. Так что очень скоро молодые люди, наспех натянув на себя, что было под рукой, уже торопливо шагали в противоположные от палатки стороны к ближайшим зарослям кустарника.

Позже, умывшись в студеном ручье и приведя в порядок себя и одежду, они сидели рядышком на камне под теплыми лучами утреннего солнца и жевали скудный завтрак, состоявший из остатков вчерашнего ужина.

– Может нам стоит вернуться в город? – Пако пытался придумать хоть какой-нибудь выход из создавшейся ситуации.

– Думаешь, нас там не найдут? Нет, теперь они не отстанут, хоть в Мадрид езжай, хоть в Китай… Увы, разбираться со всем этим нам придется здесь самим. – Катталин задумчиво смотрела на игру солнечных зайчиков в густой листве ближайшего дуба. – Надо спросить совета у дядюшки Оленце́ро, он не откажет любимой прапраправнучатой племяннице!

– У кого? Это опять какое-то магическое существо?

– Нет, что ты. У него небольшая усадьба в укромной долине, огород, хозяйство. А занимается он тем, что делает уголь, ну, из дров, знаешь? – Пако на всякий случай кивнул. – И потом продает на рынке. На уголь всегда хороший спрос, на жизнь хватает – запросы у него скромные. Добротная одежда, да хорошая еда, вот все, что ему нужно. А на Рождество Оленце́ро, вот уже не одну сотню лет развозит детям подарки и сласти, тем, кто хорошо себя вел, конечно, а непослушным достается кулек угля, а еще…

– Ага, а в подвале у него живут эльфы!

– Какие эльфы? – Катталин непонимающе посмотрела на Пако.

– Зеленые! А на конюшне упряжка оленей под предводительством красноносого Рудольфа!

– Нету у него оленей, только ослик, – она обиженно отвернулась.

– Извини, просто я привык, что подарки на Рождество Санта развозит, вот и пошутил… неудачно.

– Санта и волхвы всякие – это у вас там в Испании, а здесь у нас – Оленцеро! Но это не главное. Может, он сможет бабушку успокоить? Другого мне ничего не придумывается.

– Ладно, пошли к твоему дяде. Если он поесть любит, может и нас чем-нибудь вкусненьким угостит?

Пако спрыгнул с камня, полез в палатку и начал сворачивать спальники. Катталин, чуть помедлив, присоединилась к нему. После того, что случилось ночью, они чувствовали себя немного неловко в столь стесненном пространстве, словно что-то мешало им сделать последний, совсем небольшой, но такой трудный шаг навстречу друг другу, довериться полностью, без остатка и принять ответное доверие. Эйфория от счастливого избавления, так повлиявшая на них вчера, рассеялась, словно дым, оставив после себя пустоту и неуверенность. Молодой человек случайно коснулся пальцев девушки, та рефлекторно отдернула руку, сразу же мысленно отругав себя за этот нарочитый жест сомнения. Пако сделал вид, что не заметил этого. Чутье подсказывало ему, что самое главное сейчас – не спешить. С самого начала этой истории, события развивались стремительно, как разворачивающаяся пружина, с отчаянным напором толкая их все дальше и дальше, не оставляя им даже небольшой передышки чтобы оглядеться, привести в порядок мысли и чувства. Им обоим нужно было время, может, час, может, год… Кто знает.

Пако выбрался на воздух, задумчиво глядя на горные вершины, нестройными рядами уходящие в затянутую дымкой даль. Ему вдруг отчетливо захотелось курить, хотя он в жизни не прикасался к сигаретам.

«Так, хватит заморачиваться!» – одернул он сам себя. – «Все само образуется, так или иначе… Пока просто в живых остаться бы не помешало!»

Пако повернулся и нарочито весело обратился к палатке:

– А долго нам до твоего дяди идти?

– Неблизко, – Катталин уже выбиралась наружу со свернутыми вещами в руках, – если поспешим, к вечеру как раз успеем.

– Тогда, лучше, поторопимся, еды-то у нас совсем никакой не осталось!

Он нагнулся и начал выдергивать колышки, удерживающие тент.

История повторялась: они снова шли вверх – вниз по склонам, заросшим все тем же высоким лиственным лесом. За несколько дней, что прошли с начала путешествия, Пако попривык к походной жизни, рюкзак уже мешал не так сильно, ноги не болели. Катталин и вовсе не замечала усталости, она выглядела весьма экстравагантно с бабушкиной резной черной тростью в руке, на которую, впрочем, почти не опиралась, предпочитая просто размахивать ей в воздухе. Пако приходилось быть начеку и иногда ловко уворачиваться – лишиться глаза, или остаться без зубов ему совершенно не улыбалось.

Несмотря на то, что будущее виделось молодым людям весьма туманным, чтобы не сказать угрожающим, идти было не в пример приятней, чем в первые дни похода. Катталин была от природы девушка веселая и довольно разговорчивая, утренняя подавленность скоро ей наскучила, настроение улучшилось, и она без устали развлекала Пако разговорами об обычаях ламий, особенностях местной флоры и фауны, о погоде, музыке, книгах, да много еще о чем. Ее спутник был очень ей благодарен – интересная беседа, даже если она была, в основном, в форме монолога, отлично отвлекала от мрачных и бесплотных рефлексий.

Пробираясь ведомыми только юной ведьме тропами, избегая жилья и людей, к концу дня они вышли на открытый каменистый крутой склон. Гора, на которой они находились, была довольно высокой, и отсюда открывался захватывающий вид на уходящие к горизонту синеватые вершины и тенистые долины между ними. Посвистывал ветер, высоко, но все же ниже разрозненных кучевых облаков, кружил гриф, высматривая добычу.

– Далеко еще? Может, привал? – Пако приостановился и поудобней пристроил рюкзак на затекших плечах.

– Вон в ту долину, – Катталин показала рукой направление. – Осталось немного. Лучше пойдем, чтобы точно засветло успеть.

– Ладно, пошли.

Они начали осторожно пробираться по каменистой тропке вдоль узкого и глубокого ущелья. Точнее, осторожничал только Пако, непривычный к подобным прогулкам по скалам, а Катталин прыгала с камня на камень с грацией горной серны, даже не глядя в сторону глубокой пропасти. Молодой человек старался не смотреть вниз, и медленно шел по шатким валунам, некоторые из которых начинали неожиданно сползать под ногами в сторону обрыва. Так он преодолел уже половину пути до того места, где тропа переходила в более пологий и широкий травянистый склон, как вдруг откуда-то издалека ветер донес металлический лязг. Пако мгновенно узнал этот звук – медные колокольцы!

– Момочоррак! – крикнул в ужасе Пако.

Он резко остановился и попытался развернуться на тропе, чтобы посмотреть, не преследуют ли их. Камни под ногами предательски зашатались, Пако потерял равновесие и со всего маху упал спиной прямо на острые обломки скал. Рюкзак смягчил падение, но камни стронулись с места и заскользили сплошным потоком к краю пропасти, увлекая за собой тщетно пытающуюся ухватиться хоть за что-нибудь распластанную человеческую фигуру.

Катталин услышала крик и шум оползня, бросилась назад, но успела лишь увидеть, как Пако, окруженный пыльным облаком, скрылся за краем обрыва. Еще какое-то время слышался шум падающих в пропасть камней, затем наступила тишина, лишь ветер раздергивал в клочья висевшую над краем пропасти пыль.

Глава 8

Катталин, застыла в ужасе, по щекам ее заструились беззвучные слезы. Что за злая судьба! Этот парень, неожиданно ставший за эти дни для нее кем-то особенным, не имел права вот так глупо погибнуть, даже не дав ей разобраться в собственных чувствах. В каком-то иррациональном гневе, забыв об осторожности, она бросилась к обрыву; на самом краю, встав на колени и не обращая внимания на острые камни, впивающиеся в ноги, девушка осторожно заглянула вниз, ожидая увидеть худшее. Но… внезапно встретилась глазами с Пако. Он смотрел на нее с перекошенным от боли и ужаса лицом, застыв в неестественной позе немного ниже, будто пригвожденный к отвесной скале.

Случилось так, что молодой человек рухнул в пропасть спиной к горе, и, пролетев метров шесть и даже успев попрощаться с жизнью, вдруг почувствовал сильный рывок, и его падение резко остановилось. Его спас притороченный к рюкзаку зонт – загнутая рукоять зацепилась как крюком за хилый стволик какого-то деревца, пытающегося укорениться в маленькой расселине на отвесной скале. Пако висел над бездной, абсолютно беспомощный, слегка покачиваясь под порывами ветра. Его мутило. Деревце угрожающе потрескивало, было понятно, что долго оно не протянет.

Гриф, кружащий над обрывом, заинтересовался происходящим и снизился, чтобы получше разглядеть возможную добычу.

– Держись, я тебя вытащу! – негромко сказала девушка, оценивая обстановку.

«Было бы за что – обязательно бы держался! – мрачно подумал Пако.

Катталин вскочила и прошла несколько шагов по тропе, озираясь в попытке найти что-нибудь подходящее для этого непростого дела. Но тщетно. Все вещи и снаряжение, включая несколько метров крепкой веревки, остались в рюкзаке и сейчас были, очевидно, недоступны. Она схватила валяющуюся на тропе трость, но тут же бросила ее обратно – палка была слишком короткой и помочь никак не могла.

– Черт! – ругнулась девушка вполголоса. – Как же мне не хочется это делать!

Она решительно вернулась к обрыву, постояла несколько секунд на краю, концентрируясь, и шагнула в пропасть. Пако, видевший это снизу, непроизвольно зажмурился…

– Эй, глаза на всякий случай, лучше открыть! – послышался чуть сдавленный голос Катталин прямо у него над ухом. – Расслабься и не шевелись!

Конечно, молодая ведьма и не думала падать, а плавно опустилась по воздуху на несколько метров вниз и была теперь на одном уровне с Пако, прямо перед ним; лицо ее было сосредоточенно и спокойно, воздух дрожал маревом вокруг ее натянутого как струна силуэта. Катталин ухватилась руками за лямки рюкзака и одним плавным движением отцепила висящее, словно марионетка, тело от спасительного деревца. Девушка стиснула зубы от напряжения, компенсируя навалившийся ей на руки вес, воздух вокруг ведьмы сгустился, иногда по нему проскакивали искры статического электричества. Внезапно Катталин на мгновение потеряла контроль, воздух тут же утратил свою плотность, и они провалились вниз на несколько метров. Она увидела, как расширились зрачки Пако, но уже в следующую секунду ей удалось сконцентрироваться и восстановить равновесие. Лоб Катталин покрылся испариной, она прикрыла веки, и из-под них пробивалось зеленоватое свечение. Пако отрешенно смотрел на напряженное лицо ведьмы не в силах ничем помочь. Какое-то время они балансировали над пропастью, а затем начали плавно подниматься. Выше, выше, вот уже край обрыва. Но Катталин не спешила избавиться от своей нелегкой ноши, сделав над собой усилие, она долетела до конца тропы и аккуратно опустилась на ровную, поросшую травой площадку и разжала усиленную магией хватку, устало опустив плечи. Было заметно, что левитация далась ей нелегко – она мелко дрожала, лицо ее посерело, под глазами появились темные круги, а на футболке проступили влажные пятна пота. Но теперь, именно теперь, Пако осознал, что не было в мире женщины красивей и желанней. Он порывисто обнял ее, ведьма покачнулась и почти повисла у него на руках.

– Ты спасла мне жизнь…

– Ага, вместо того чтобы, укокошить еще там в Доностии, – она криво улыбнулась. – Бабушка будет в ярости!

Он осторожно опустил ее на траву, сел рядом, устроив ее голову у себя на коленях, дал отхлебнуть немного вина. Постепенно Катталин оживала – щеки чуть порозовели, дрожь прошла. Пако гладил ее спутанные волосы, сам понемногу приходя в себя. Полежав еще немного, она села, чуть покачнувшись.

– Нам пора.

– Ты уверена, что сможешь идти? – Пако был не на шутку обеспокоен ее состоянием.

– Какое-то время смогу, а потом будет твоя очередь меня тащить! Да, скажи, зачем ты полез в пропасть?

– Мне показалось, что я услышал момочоррак… – Пако затравленно оглянулся. – Их точно здесь нет?

– Так вон же они! – Катталин с улыбкой махнула рукой в сторону противоположного склона. Там в тени большого дерева уютно устроились две крупные рыжие коровы. Вот одна лениво поднялась, тряхнула головой, и по ущелью разнесся знакомый печальный звон надетого ей на шею колокольчика. Молодые люди расхохотались, повалившись в траву. Они смеялись долго, почти до колик, давая выход невероятному нервному напряжению, чувствуя, как пережитый страх понемногу отступает. И вдруг, сквозь это истерическое веселье, Катталин отчетливо поняла, что ей не надо разбираться ни с какими чувствами – чувства уже сами разобрались с ней.

Глава 9

Так или иначе, но надо было идти. От былой грации девушки не осталось и следа, она тяжело опиралась на руку спутника, еле переставляя отяжелевшие ноги. Да и Пако был не в лучшей форме – саднили многочисленные царапины и ушибы, два пальца на правой руке распухли и плохо двигались, он чувствовал себя разбитым и опустошенным. В довершение ко всему он был с ног до головы покрыт коричневатой пылью, одежда в некоторых местах была порвана, даже рюкзаку прилично досталось. Зато зонт, так любезно вмешавшийся в историю с падением, был в полном порядке, его загнутая рукоять все так же вызывающе торчала над правым плечом Пако.

Медленно ковыляя, они спустились в долину, представляя собой довольно жалкое зрелище. Их сопровождали лишь резкие крики разочарованного грифа, продолжавшего чертить круги в вечереющем небе.

Скоро начали попадаться признаки близкого жилья: небольшие участки обработанной земли, на которых сияли алыми боками помидоры, желтели среди ярких узорчатых листьев пузатые тыквы, торчали, не помещаясь в земле, оранжевые столбики моркови, увенчанные сверху пучками перистой ботвы… Затем потянулся ухоженный фруктовый сад, где среди сочно-зеленой листвы там и сям виднелись наливающиеся соком разнообразные плоды.

Катталин уже еле шла, Пако и впрямь думал понести ее, но тут дорога привела на широкую ухоженную лужайку, покато поднимающуюся к белым стенам приземистого каменного дома, крытого черепицей. Справа к лужайке подступал лес, по левую руку виднелись аккуратные хозяйственные постройки и большой пруд, откуда доносилось кваканье лягушек и перекличка водоплавающей домашней птицы. Увидев усадьбу, девушка приободрилась и пошла ровнее. Неожиданно откуда-то выскочил небольшой рыжий пес с умной мордой и заостренными чуткими ушами. Он остановился поодаль и принялся с чувством облаивать незваных гостей.

– Пи́нчо! Пи́нчо! Это́рри о́на!22
  Pintxo! Pintxo! Etorri hona! – Пинчо! Пинчо! Иди сюда! (баск.)


[Закрыть]

Дверь дома отворилась, и на пороге показался дородный мужчина средних лет, одетый, несмотря на теплую погоду, в плотные холщовые штаны и темный жилет, на голове у него красовался лихо сдвинутый набок черный берет, шею украшал щегольской бело-голубой клетчатый платок, а из густой короткой бороды торчала изогнутая вересковая трубка. Крупные добродушные черты его лица расплылись в широкую улыбку при виде Катталин, но увидев плачевное состояние путников, мужчина посерьезнел и что-то быстро спросил по-баскски.

– Лучше б по-испански, дядюшка… – мягко прервала его Катталин.

– Да, точно, меня предупредили, что твой… друг не понимает истинное наречие… В любом случае: о́нги это́рри! – добро пожаловать! Проходите в дом, Мари́ Доми́нги, – это супруга моя, – пояснил Оленцеро для Пако, – уже чего-то настряпала, а судя по вашему виду, вам не помешает как следует поесть и отдохнуть… Но сначала, – он критически оглядел путников, – мыться!

Они вошли в обширную продолговатую залу, посредине которой стоял длинный дубовый стол со множеством стульев с высокими спинками по сторонам; у одной торцевой стены находился огромный камин, с несколькими монументальными креслами, полукругом расставленными перед очагом, а у другой, около растопленной дровяной плиты, хозяйничала жизнерадостная румяная женщина в смешном заостренном чепце. Она весело поприветствовала гостей издали, извиняющимся жестом указав на что-то булькающее и явно требующее непрестанного помешивания. Запахи, надо сказать, от плиты распространялись самые аппетитные.

Оленцеро, не задерживаясь, провел гостей поперек через залу, они вышли через невысокий сводчатый проем в полутемный коридор, где хозяин распахнул одну из дверей. Из проема повеяло банным теплом и приятным запахом цветочного мыла. Внутри просторной комнаты с каменными стенами и полом, стояли две широкие деревянные бочки, выполняющие роль ванн, и несколько скамей с мочалками, мылом и прочей банной утварью. Бочки были наполнены доверху, над водой клубился парок.

«Нас явно ждали» – насторожился Пако, но он уже слишком устал, чтобы всерьез об этом задумываться.

– Так, молодежь, считайте меня несколько старомодным, но купаться будете каждый сам по себе! – Оленцеро лукаво улыбнулся и ловко задернул штору, разделившую баню вдоль на две части и явно повешенную тут для подобных случаев. – Мальчики – налево, девочки – направо!

С этими словами он вышел, прикрыв за собой дверь. Молодые люди не посмели ослушаться гостеприимного, но строгого хозяина, и скоро каждый уже сидел в своей бочке, по шею в горячей ароматной воде. Пако чувствовал, как вода растворяет и смывает усталость, что царапины и ушибы, которыми было испещрено его тело, затягиваются и постепенно пропадают.

Какое-то время они отмокали молча, все еще слишком утомленные, чтобы говорить. Затем Катталин вдруг спросила из-за занавески:

– Пако – это же уменьшительное от Франсиско? И тебе нравится твое имя?

– Никогда не думал об этом. Вообще-то у меня двойное имя: Хуан Франсиско, маме больше нравилось звать меня Пако, а в школе я был Хуан…

– О, Хуан – это же Йон, если по-баскски! Можно я буду звать тебя так? Тем более что на истинного испанского Пако ты и внешне-то совсем не похож!

– Ну если тебе так хочется, – Пако стало немного обидно. – А мне вот твое имя нравится, оно очень красивое.

– Имя как имя, немного устаревшее, но у нас в семье всех, у кого есть способность к магии, называют Катталин.

– И твою маму?

– Нет, – по голосу было слышно, что Катталин улыбается, – мою маму зовут Эсте́р, и она учительница музыки. А вот бабушку, да, тоже зовут как меня… А мужчинам у нас магия не передается…

В дверь решительно постучали и голос Оленцеро произнес:

– Эй, молодежь, хватит плескаться, пора за стол! Оставьте свою грязную одежду как есть и наденьте чистое, там найдете!

Пако, или Йон, как его окрестила Катталин, вылез из бочки, вода в которой помутнела и окрасилась в рыжевато-серый цвет дорожной пыли, споро намылился и окатился из стоявшей рядом шайки. Судя по плеску воды, за занавеской происходило приблизительно то же самое. Йон какое-то время надеялся, что его позовут «потереть спинку», но, увы. Он вздохнул, взял со скамьи полотенце, такое большое, что в него можно было завернуть небольшого слона и начал вытираться. Послышался шорох отодвигаемой занавески, и Катталин, в одном полотенце, пришлепала босыми ногами по теплому каменному полу. У нее были изящные узкие ступни, ногти на ногах, впрочем, как и на руках, были выкрашены черным лаком. Она выглядела посвежевшей и отдохнувшей, темные влажные волосы рассыпались по бледным обнаженным плечам, она ласково улыбалась. Йон наскоро обмотал полотенце поперек себя и повернулся ей навстречу.

– Йон!

– Катталин!

Он нежно поцеловал приоткрытые мягкие губы девушки, она так же нежно ответила на поцелуй. Он обнял ее за плечи.

– Люблю тебя!

Она обвила руками его шею.

– Ма́йте сайту́т!

Конечно, перевод ему был не нужен.

Их нежности прервало вежливое покашливание за дверью. Йон выпустил юную ведьму из объятий, и она упорхнула на свою половину – одеваться. Молодой человек, с еще кружившейся от неожиданного приступа счастья головой, повернулся к скамье и взял приготовленную для него одежду – простые белые свободные штаны и белую же рубаху с широким воротом. Ко всему этому прилагался красный пояс, а под лавкой нашлась и обувь – что-то среднее между тапочками и полукедами. Вся одежда оказалась точно впору, но это уже воспринималось само собой разумеющимся. Закончив одеваться и пригладив подсыхающие волосы, Йон повернулся к Катталин. Та уже была почти готова: на ней было легкое приталенное белое платье, блестящие темные волосы она собрала в хвост и как раз завязывала его яркой алой лентой.

Они вышли в залу в приподнятом настроении, очень довольные друг другом, радостно улыбаясь и держась за руки. За окнами уже стемнело, а здесь, несмотря на летнюю пору, горел камин, придавая уюта и наполняя воздух ароматом смолистых поленьев. На коврике у огня дремал, вытянув лапы, уже знакомый рыжий остроухий пес. Длинный стол был уставлен в общем-то нехитрой, но очень аппетитной, явно хорошо приготовленной снедью. Тут было и тушеное мясо, и запеченная утка, и какая-то рыба, и множество овощей. Посередине стояла миска с ломтями румяного домашнего хлеба и пузатая бутыль красного вина.

Хозяин дома сидел во главе стола перед пустой тарелкой в ожидании трапезы. По левую руку от него сидела улыбчивая Мари́ Доми́нги, по ее виду было заметно, что она так и сгорает от нетерпения накормить гостей. Молодые люди сели справа, Катталин внезапно поняла, что умирает от голода, в животе предательски заурчало, но без приглашения дядюшки хватать что-то со стола было очень невежливо. Оленцеро, впрочем, не стал никого мучить ожиданием, улыбнувшись в бороду, он сделал картинный жест рукой, приглашая начинать.

– Ах вы, мои милые, вижу, что голодные! Давайте, налегайте на провизию. А потом и поговорим.

Бутыль пошла по кругу, щедро наделяя всех вином; некоторое время было слышно лишь звяканье ножей и вилок, да стук чашек по столу. Наконец хозяин с довольным видом отодвинул тарелку и поднял вновь наполненную кружку.

– Ну что ж, мне представляться, наверное, не надо, но все же… – он подмигнул Йону, – Оленцеро, к вашим услугам.

– Пак… В смысле, Йон к вашим! – молодой человек вскочил, уронив салфетку и слегка поклонился, немало всех позабавив.

– О, у тебя баскское имя? – удивился Оленцеро.

– Теперь да, понимаете…

– Это я его так назвала, когда мы в бочках сидели! – обычно бледная Катталин разрумянилась от вина, она держала в руке начисто обглоданную утиную кость и явно подумывала продолжить разбираться с бедной птицей.

– То есть окрестили чин по чину – с погружением и омовением! – Оленцеро громко расхохотался. – Ну, быть тебе Йоном, парень, никуда не денешься!

Отсмеявшись, хозяин посерьезнел:

– Бабка твоя, – он внимательно посмотрел на Катталин, – совсем тут что-то разнервничалась, письма мне шлет престранные… Вот что, давайте-ка, ребятки, вы мне сами все по порядку расскажете… Наливайте себе еще, не стесняйтесь!

Он достал трубку и принялся не спеша ее раскуривать, искоса поглядывая на молодых людей. Катталин начала несколько сумбурно, но очень живо пересказывать события последних дней, Йон больше помалкивал, иногда добавляя какие-то детали от себя или уточняя сказанное. Услышав историю с неудачным отравлением, Оленцеро покачал головой и пробормотал, не вынимая трубки изо рта:

– Да, сдала старая ведьма, это ж надо, травить человека из-за такой ерунды! Молодец, племяшка, что не стала! Есть же более гуманные способы, да вот хоть бы к лами́и отвести – и человеку приятно, и дело сделано!

Йон изменился в лице и закашлялся, поперхнувшись вином.

– Да шучу я, шучу! – в глазах Оленцеро плясали веселые искорки. – Продолжайте!

– Честно говоря, – Катталин потупилась, теребя краешек скатерти, – мы потом к ламии, собственно, и пошли. Это был бабушкин план «Б».

С другой стороны стола Мари Доминги тихонько охнула. Оленцеро от удивления чуть не выронил трубку и одним глотком осушил свою кружку. Перевел дух, налил себе еще.

– Да, дела… Но, смотрю, молодой человек-то живехонек!

Девушка лишь молча кивнула, было похоже, что она сейчас разрыдается.

– Ага, вы не нашли ламию? Ну да, от городских они обычно прячутся… – Оленцеро глубоко затянулся, окутавшись клубами голубоватого дыма.

– Нашли… Но… Я не смогла это терпеть! Я взбунтовалась!

– Да как же ты тогда отобрала у ламии ее законную добычу?!

– Эгускилоре. – чуть слышно прошептала Катталин.

– Хм, солнечный цветок. Что ж умно, хотя и довольно жестоко по отношению к ламии – сидеть несколько часов на солнцепеке, считая лепестки… Бедная девочка, надеюсь, у нее все в порядке!

Йону подумалось, что при всем желании он не смог бы назвать зеленую ластоногую хищницу «бедной девочкой».

– А потом, – продолжила Катталин, – нас поймали момочоррак…

Конец истории, правда, за опущением некоторых интимных подробностей, Оленцеро выслушал не перебивая, попыхивая трубкой и потягивая вино. Рассказ о падении в пропасть все-таки взял на себя Йон – Катталин очень мило стеснялась и, вообще, не хотела уделять этому эпизоду особого внимания, но молодой человек решительно вмешался и расписал свое спасение самыми яркими красками. Рассказывая, он держал ведьму за руку, а та сидела, краснея от смущения, глядя в свою опустевшую тарелку.

– Ого! Молодец, девочка! Вытащила парня вместе с рюкзаком! Мари, ты только послушай! – Оленцеро повернулся к жене, та восхищенно закатила глаза. – То-то я смотрю, вы такие хм… красивые заявились! Да, ребятки, заварили вы кашу… Но и бабка, ведьма, чтоб ее, Верховная, хороша! А ведь была такая всегда рассудительная…

Хозяин встал, подошел к камину и принялся задумчиво ворошить угли, снопы искр вылетали из-под кочерги и поднимались в трубу.

– Ладно, молодежь, время позднее, – сказал он наконец. – Утро вечера мудренее. Завтра подумаем, что нам со всем этим делать. Ваши спальни в конце коридора, направо. Спите спокойно!

Гости встали и, сердечно поблагодарив хозяйку за угощение, отправились спать. Оленцеро стоял у камина, провожая молодых людей доброй улыбкой. Проходя мимо, Катталин привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку.

– Спасибо, дядюшка! Спокойной ночи!

Йон, следуя за ней, вдруг неожиданно сам для себя, приостановился и сказал:

– Ондо ло’йн!

Хозяин удивленно вскинул брови и улыбнулся еще шире.

– О, смотрю, ты уже понемногу у нас осваиваешься. Молодец! – и дружески потрепал его по плечу. – Ондо ло’йн сури, и тебе спокойной ночи!

Йон и Катталин прошли по едва освещенному коридору и остановились у дверей, ведущих в спальни. Они обнялись, девушка тихонько сопела Йону в шею, и это было очень приятно.

– Спи хорошо!

– Доброй ночи, милый!

Они разошлись по комнатам, как наставлял их Оленцеро: мальчики налево, девочки направо. Не зажигая свет, Йон быстро разделся и с наслаждением вытянулся на широкой мягкой постели. Как это было здорово после нескольких дней походной жизни! Наволочка пахла луговыми цветами, одеяло было легким и в меру теплым. Йон заложил руки за голову и прикрыл глаза. Вдруг скрипнула, приоткрываясь, дверь и знакомый голос прошептал в темноте:

– Йон, ты спишь? Можно к тебе?

Она еще спрашивала!