Текст книги "Огни большого города"

Лямка все же не выдержала.

Рюкзак, набитый до отказа замененными неработающими плафонами, немилосердно тянул вниз, больно врезаясь в плечо старенькими, много раз латаными лямками, и ничего удивительного, что это произошло.

За последние два часа котомка потяжелела вдвое, и теперь лямка, которую Зина не удосужилась подшить накануне перед сменой, предательским треском сообщила, что вот-вот разорвется и тогда рюкзак со старыми, отработавшими свое железяками загремит вниз с двухсотметровой высоты кому-нибудь на голову. Гранд-стрит, на которой стоит Империум Голд Билдинг, одна из центральных улиц города. Пешеходов внизу много в любое время суток, с кем-нибудь старый баул да повстречается.

Признаться, по чести, Зине не было жалко ни рюкзака, ни меди, которой он был набит до отказа, ни неудачливого пешехода, которому всё это счастье может приземлиться на голову. Единственное, о чем можно было бы сожалеть, – это о труде, который может пропасть в одно мгновение. Шеф никогда не верил на слово своим работникам и всегда платил за проделанную работу только по факту. Не предоставил на вечерней летучке старые плафоны взамен установленных новых, значит, ты их не поменял, а просто так, для отвода глаз, проболтался целый день на высоте, не желая надрываться. А раз нет плафонов – нет и денег.

Для Зины, этот, битком набитый металлоломом рюкзак, означал реальный заработок, и, если он сейчас ухнет вниз – придется опять неделю сидеть на голодном пайке. Опять не удастся вовремя заплатить квартирной хозяйке за съемное жилье, если эту нору можно так назвать, и мадам Стерва её точно сожрет, без хлеба и соли, как и обещала в прошлый раз.

Как только лямка треснула в первый раз, девушка прекратила работу и неподвижно повисла на головокружительной высоте. Держалась лишь силой собственных рук и страховочным, кожаным ремнем, обхватившим её худенькую фигурку за осиную талию и цепью пристегнутым к пожарной лестнице. На самом деле по этой пожарной лестнице ни один нормальный пожарный никогда в жизни не полезет.

На такую высоту ни один гидрант, ни одна раскладная лестница не достанет. Если загораются верхние этажи небоскребов, их, как правило, тушат с цепеллинов. Если вообще тушат. Как правило, ждут, пока догорит до нижних, где уже можно достать. Но все же Зина была благодарна неизвестному ей архитектору, додумавшемуся снабдить все небоскребы города пожарными лестницами, а на самых больших высотах – железными скобами, за которые можно цеплять страховочную цепь. Для таких высотников, как она, подобные приспособления были жизненно необходимы.

Осторожно, почти повиснув над пропастью, стараясь не совершать резких движений, Зина перенесла вес рюкзака полностью на левое плечо, подтянула, укоротив, страховочную цепь и уперлась каблуками потрепанных, но еще крепких кожаных ботинок, в стену дома. Ветер, словно сочувствуя девушке, усмирил свой ураганный темперамент и теперь всего лишь слегка трепал ее неровно остриженные волосы, торчащие из-под кожаной кепки. Зина сдвинула на лоб очки-гогглы, похожие на те, какими пользуются пилоты цепеллинов, и стянула с лица на шею плотный коричневый платок.

Все это призвано было защищать лицо от смога, пыли и песка, постоянно кружащихся в воздухе, но сейчас и очки, и платок мешали. Повернув голову направо, насколько это было возможно, она отогнула воротник коричневой кожаной с клепками куртки и достала из-под него длинную, нарочно искривленную иголку с суровой ниткой. Несколькими ловкими, быстрыми, но в то же время, осторожными, чтобы не дергать, стежками девушка-верхолаз приметала лямку к рюкзаку и перекусила нитку зубами.

Все! Теперь нужно добраться до верхней площадки небоскреба, шестигранным карандашом, подпирающим небо, и уже там зашить рюкзак как следует. До площадки лямка должна выдержать. Обязана!..

Зина поглядела наверх. До вершины было в два раза ближе, чем до земли. Империум Голд Билдинг – второе по величине здание в городе, и работать на нем позволяют только профессионалам – лучшим верхолазам.

Шестигранный, со слегка срезанными углами и немного сужающийся кверху, небоскреб доминантом возвышался над остальными высотками в этой части огромного города, с презрением поглядывая блеклыми глазницами окон на остальные дома, в лучшем случае доходящие ему до середины. В этом доме сидели самые богатые и самые влиятельные отцы города, решающие в своих роскошных и безразмерных кабинетах, как именно завтра будет жить огромный мегаполис, растянувшийся от Залива и до еще неосвоенных Равнин. Каждый год город прирастал новыми кварталами, по большей части трущобами и промышленными зонами и люди, сидящие в Голд Билдинг, решали, как именно это будет происходить.

Но справедливости ради, стоит отметить, что башня Империума была далеко не самым красивым зданием в городе. Те же Дворец Искусств или Главный Институт Наук больше радовали глаз своими формами, но Империум Голд Билдинг и не должен был нравиться людям. Он должен был внушать страх и трепет всем жителям города, да и остальным людям за пределами его. Белый город никогда не был столицей, но всегда спорил с ней по значимости и могуществу. И такие башни, как Империум, Гранд-Тауэр или Стим-Панк Билдинг были призваны способствовать этому.

С сожалением отметив про себя, что, пожалуй, поработать сегодня уже более не удастся, Зина начала карабкаться вверх. Невысокая, худощавая, со скуластым обветренным лицом, она была похожа на маленького жучка, упрямо карабкающегося по стволу огромного дерева. Очень проворного жучка. Если бы сейчас кто-нибудь посмотрел на девушку-верхолаза, то подивился бы её ловкости и сноровке. Но на таких работников, как Зина, никто и никогда не обращает внимания. Более респектабельные граждане не любят замечать тех, кто делает трудную и черную работу.

В районе последних десяти этажей лестница кончилась, и дальше ползти пришлось, цепляясь за железные скобы, вбитые прямо в стену здания. Некоторые из этих скоб вбила сама Зина, а потому прекрасно знала их расположение и могла карабкаться по ним чуть ли не с закрытыми глазами. Но все же лучше смотреть, за что цепляешься и куда ставишь ногу.

Зина сидела на вершине небоскреба, возле радиоантенны, мерно гудящей то ли от работы, то ли от непрекращающегося ветра, который снова усилился, и спокойно жевала сухарь. Осточертевший рюкзак она давно подшила, и теперь он валялся в стороне. Наглые голуби топтались возле него и поглядывали на Зину, выпрашивая крошки от сухаря, но девушка не обращала на них внимания. На вид ей было двадцать пять, и, если бы не обветренная кожа на лице и, неровно остриженные рыжие волосы её можно было бы назвать красивой.

Хотя то, что это девушка, можно было понять, только внимательно приглядевшись. Мужская одежда, обгрызенные ногти с заусеницами, мозоли на ладонях, от которых не спасали даже перчатки-беспальцовки, – все это делало Зину мало похожей на обычную девушку. Плюс ко всему, еще и несносный характер, за который она не раз получала от этой жизни, причем далеко не пряники.

Дожевав сухарь и стянув перчатку с правой руки, Зина высморкалась, по-мужски, зажав пальцем ноздрю. Глупые голуби сорвались с места, догоняя соплю. Вытерев ладонь о штаны, девушка взглянула на небо. Солнце, клонясь к закату, то и дело выпрыгивало из-за тяжелых облаков и клубов дыма, непрерывным шлейфом тянувшихся из многочисленных труб промышленной Южной зоны города. На востоке в заливе виднелись остроносые мачты кранов промышленного порта, трубы гигантских трансокеанских лайнеров и вились целые стаи горластых чаек. Еще там воняло тухлой рыбой и соляркой, но с вершины небоскреба этого, по счастью, почуять было нельзя.

Дома на севере города были самыми низкими, зато эти районы были самыми обширными. Северные трущобные кварталы тянулись на десятки километров – целые районы однотипных домов и улиц, вычерченные будто по линейке и отстроенные словно по шаблону. Зато в центре города и доброй половине его западной части возвышались исключительно небоскребы и высотные дома, большинство из которых были увенчаны шпилями радиоантенн. В той же западной стороне, но уже за городской чертой начинались виллы и загородные дома состоятельных жителей мегаполиса.

Неожиданно послышался рев зуммера и Зина, повернув голову, увидела, как через квартал отсюда, от причудливой швартовочной башни Аэр-Тауэр – вокзала воздушного сообщения, медленно отделился и стал подниматься в небо колоссальный цепеллин дальнего следования. Меленькие дирижабли назойливых рекламных компаний с электрическими баннерами на крутых бортах, мигающие множеством лампочек, ринулись в разные стороны, освобождая лайнеру пространство для маневра. Включив сигнальные и габаритные огни, дирижабль медленно, словно нехотя, развернулся и взял курс на юго-запад вглубь континента, проплывая мимо самого большого здания города – Стим-Панк Билдинг – штаб-квартиры самой могущественной корпорации не только в городе, но и на всем восточном побережье страны.

Эту трехгранную башню из железобетона венчали три шпиля, на вершинах которых, спиной друг к другу, стояли три титана, сгорбившиеся под тяжестью медного вращающегося глобуса. Сколько корпорация Стим-Панк потратила на эту модель планеты, остается только догадываться, но в лучах заходящего солнца она выглядела впечатляюще. Чего, собственно, и добивалась всесильная компания.

Зина повернулась и прищурилась на солнце. Пора спускаться, на сегодня рабочий день закончен. Работать все равно больше не получится. Скоро зажгутся фонари, а в таком состоянии их менять нельзя. Убьет электрическим током.

Закинув на плечи рюкзак и перемахнув через перила, девушка-верхолаз начала свой спуск по стене небоскреба.

Гораздо быстрее, безопаснее и легче было бы спуститься через сам небоскреб на лифте и выйти через вестибюль, да вот только простого рабочего не пропустят ни в одно фешенебельное здание. Зина, и остальные, такие же верхолазы, за семь лет работы, облазили практически все небоскребы города, но за все это время внутри самих зданий не побывали ни разу. Лишь через окна видели роскошные внутренние интерьеры.

Богатые и преуспевающие люди не хотят видеть в своих апартаментах, или хотя бы даже в вестибюле, сброд из трущоб. Как говорит Люк – город один, а народов два. Зэйн предлагал Зине набор отмычек, при помощи которых можно открывать чердачные двери и через них спускаться к лифтам, но она отказалась. Если верхолазы начнут проявлять излишнюю наглость и станут шляться через парадные подъезды, от богачей, обитающих в небоскребах, посыплются жалобы, а Гриндер и так спит и видит, как вычесть лишний грош из зарплаты своих работников. Подобные штучки с отмычками сходят с рук только самому Зэйну, непонятно только почему. Этому халявщику вообще все всегда сходит с рук, а Зина в счастливицах никогда не ходила, поэтому предпочитала спускаться на землю привычным для себя способом.

Улицы Белого города полны народу и транспорта в любое время суток. А центральные улицы в особенности. Если смотреть сверху, то нескончаемые вереницы людей и машин, спешащих по проспектам, очень напоминают артерии со струящейся по ней кровью. Серафим Суррогат один раз показывал Зине кровеносные сосуды в микроскоп, так что она имела приблизительное представление о подобных вещах.

Повиснув на руках на карнизе второго этажа, Зина спрыгнула вниз, грузно приземлившись на брусчатку мостовой, крякнув от тяжести своего рюкзака. Ближайший прохожий, напуганный внезапным появлением девушки, одарил её неласковым взглядом, пробурчал какое-то неласковое ругательство и поднял воротник коричневого кожаного пальто, надвинул на глаза такую же шляпу. Сунув руки в карманы, он поспешил дальше по своим делам.

Горожане редко останавливаются посреди тротуаров, они всегда куда-нибудь бегут. Исключение составляют уличные музыканты, которые, развлекая прохожих своей не замысловатой музыкой, пытаются заработать пару-тройку медяков. В этом городе каждый старается выжить, как может, но город все равно пожирает своих жителей. У многих из тех, кто сейчас шагал по улице мимо Зины, были самые разнообразные имплантаты. Как метко выразился Люк – запчасти человеческие. У кого-то была искусственная рука, у кого-то нога, у кого-то глаз, или оба глаза, или обе ноги. Были и те, у кого имплантата не видно, потому, что врачам-имплантологам пришлось заменить пациенту печень или селезенку, которые сожрал рак Броуда – безжалостный бич Белого города.

Все началось лет сто назад. Город в ту пору был в два раза меньше и чище, а народ, как говорили, чуточку добрей и отзывчивей. Да и сам город в те времена еще не назывался Белым. Именно тогда и появились первые заболевшие раком Броуда, названным так в честь профессора-первооткрывателя болезни, который стал и первой официальной жертвой новой заразы. Раковые клетки, появившись в любом месте, в считанные недели поражают облюбованный ими орган, который в итоге приходится удалять, а на его место устанавливать искусственный.

У профессора Стефана Броуда сначала обнаружился рак кожи. Ученому удалось изготовить первую искусственную в мире кожу и лично пересадить её себе. Академия наук посчитала, что болезнь удалось победить, и даже наградила профессора самой почетной премией, какая только нашлась. Но через некоторое время у ученого открылся рак мозга. Искусственные мозги и в наше время еще не смогли изобрести, а в ту пору и подавно, так что заменить их было совершенно нечем. Говорят, профессор скончался в страшных мучениях.

Парадоксально, но благодаря раку медицина шагнула очень далеко. За последнее время доктора настолько наловчились изготавливать имплантаты, что, как утверждают сами пациенты, их почти невозможно отличить от настоящих органов. А многочисленные медицинские фирмы оперативно скупили патенты на новые изобретения в этой области и теперь интенсивно, навязчиво, а порой даже и чересчур агрессивно предоставляют свои услуги в расчете на любой кошелек. Ведь заболеть может абсолютно любой человек, вне зависимости от благосостояния и положения в обществе. Во всей этой ситуации удивляет лишь одно. Раком Броуда болеют исключительно жители Белого города. Ни в одном другом месте ничего подобного не зафиксировано. От чего институт рака существует только в этом городе.

Как ни странно, несмотря на все это, в город из провинций продолжают прибывать все новые и новые переселенцы. Ведь после Великой Экономической Депрессии именно здесь оказалась сосредоточена львиная доля всех финансов страны. Видимо, те, кто приезжает из деревень и захудалых городков, искренне считают, что как раз их-то рак и не коснется. Что ж, быть может, кому-то и вправду повезет. Хотя Зина такого случая припомнить не могла.

Подкинув на плечах рюкзак и поправив лямки, она подтянула страховочную цепь на поясе, чтобы не мешала при ходьбе, и направилась вперед по улице вместе с остальным потоком прохожих.

Солнце еще не успело скрыться за горизонтом, но его лучи уже погасли за многочисленными тучами, а больше того, за непроглядным смогом, который всегда висит над городом. В огромном мегаполисе солнце всегда встает поздно и заходит рано, и, если бы не многочисленные плафоны, которыми были практически усеяны стены всех домов и небоскребов, на улицах города большую часть времени царил бы полумрак.

Когда-то в Белом городе, как и во всех других нормальных городах, на улицах, на столбах висели обыкновенные, сначала керосиновые, а потом и электрические фонари. Но с ростом города их света стало не хватать и оттого много лет назад осветительные плафоны стали размещать прямо на стенах самих домов. Их вешали и вешают в таком количестве, что ночью город светится ярким белым светом как днем. Именно из-за этой особенности город получил свое название. Однако плафоны, как и любой другой предмет, имеют свойство время от времени выходить из строя. Тогда такие верхолазы, как Зина, должны лезть на стены и менять старые на новые. Все бы ничего, но строители в последнее время повадились возводить небоскребы один выше другого. Травматизм и смертельные случаи в работе верхолаза вещь обыденная. Зато город, как утверждает мэр Брэйнджборр, дарит своим гражданам тепло и свет, согревая душу каждого жителя. Вот только этот свет давно никого не радует.

Как заявляют оппозиционные газеты, за которыми, поговаривают, стоит Пророк, Белый город вырождается. Смертность здесь давно превысила рождаемость, а населением он прирастает исключительно за счет потока мигрантов, которые нескончаемой рекой стекаются со всех направлений, не только из провинций страны, но и из-за рубежа, из-за океана. Работа найдется всем. Зачастую это тяжелый и плохо оплачиваемый труд. Зато её много. Вот и Зина десять лет назад пятнадцатилетней девчонкой приехала в этот город из родной деревни в поисках своего счастья. Как ей казалось, весь мир был у её ног. Или, по крайней мере, этот город точно. Но глупой девочке быстро объяснили, кто где хозяин и что надо расставаться с детскими иллюзиями.

Свернув с оживленного проспекта, Зина спустилась по мраморной заплеванной лестнице в подземный переход и зашагала по серому безликому коридору, вдоль стен которого выстроились торговцы газетами, пирожками с мясом подозрительного происхождения, билетами «беспроигрышной» лотереи и прочей ерундой. За целый день работы Зина сжевала только два сухаря и выпила воды из фляги, поэтому жрать, как всегда, хотелось очень сильно, и она бы не отказалась сейчас от пирога, пусть даже и с крысятиной. Ничего страшного. Крыса или кошка – тоже мясо, и тоже по земле… ну хорошо, по канализации, бегает, но в кармане не было ни гроша, поэтому девушка прошла мимо торговцев до конца коридора, не поднимая головы, чтобы не разжигать аппетит.

Однако среди прочих тружеников подземного сервиса она заметила необычный коллектив. Тройка кломпов сидела возле одной из колонн и играла свою незамысловатую музыку.

В этот город приезжают многие. Кому-то везет, кому-то не очень, а кому-то очень не везет. Как и в любом мегаполисе, в Белом городе имелись свои бомжи или на местном жаргоне – кломпы. Это те представители общества, которых само это общество не желает замечать ни под каким предлогом. Эти бродяги, как и остальные, так же не застрахованы от рака, но, в отличие от тех же киберов, для них не предусмотрены социальные гарантии. Без денег ни одного кломпа не станут лечить даже в подпольной клинике. Поэтому заболевшим попрошайкам приходится выкручиваться самим при помощи подручных материалов. Как правило, на результаты таких стараний страшно смотреть. Вот как сейчас.

Этих трех кломпов Зина знала по именам. Малыш, Труба и Мешок. На вид было совершенно непонятно, сколько им лет и какого они пола. Самый старший у них Малыш. Сухонький, маленький, с пергаментной, почти прозрачной кожей и остреньким личиком. Издалека, если не приглядываться, он смахивал на миленького ребенка. Но вблизи было хорошо различимо его уродство.

На коленях у Малыша, раздутым животом вверх лежал Мешок. Малыш хлопал Мешка по животу, как по барабану, и у того из раскрытого рта вылетал довольно звонкий и красивый звук, а Труба издавал звуки из некоего подобия духовой трубы, торчащей изо рта. Точнее вместо рта. Самого рта не было, его сожрал рак. В итоге из всего этого получалась музыка. Страшная музыка, если вспомнить, какими инструментами она достигалась.

Проходя мимо, Зина заметила, что в жестянке, стоящей перед кломпами, было совсем мало мелочи. Два жалких медяка. Поравнявшись с ними, девушка приветственно кивнула, но останавливаться не стала. Ступив на эскалатор, ведущий в бездонное чрево метро, Зина обернулась, но бродяжек уже загородили люди, нескончаемым потоком спускающиеся в метро. Она пожалела, что не отдала побирушкам свой последний сухарь.

Подземка встретила, как всегда, шумом турникетов, гвалтом постоянно ссорящихся между собой нищих, которые годами не выбираются на поверхность, и визгом тормозов подъезжающих составов. Торговцев газетами, пирогами и рекламных крикунов здесь было еще больше чем, на поверхности. Они тоже вносили посильную лепту в царящий шум. Пассажиры метро давно уже привыкли не обращать на них внимания, спеша по делам, как, впрочем, и констебли, заложившие руки за спину, неспешно прогуливающиеся вдоль перронов. Вообще-то, по правилам, служители закона обязаны гонять из подземки весь этот галдящий сброд, но Зина за десять лет ни разу не видела ничего подобного.

Визжа колесами по рельсам, подлетела очередная электричка, и Зина вместе с остальными пассажирами вошла в вагон. Противный, словно ржавый голос непонятного пола объявил следующую станцию, двери закрылись и состав нырнул в темноту тоннеля.

Свободных мест, как и положено, в час пик не оказалось, а уступать уже занятое уставшей девушке никто не собирался, поэтому Зина, как всегда, скинула рюкзак на пол и уселась прямо на него. Стоявшая рядом пожилая тетка в полинявшем пальто и шляпе непонятной формы с завистью посмотрела на девушку. У тетки с собой не было ничего такого, на что можно было бы присесть.

На следующей станции никто не вышел, зато зашло еще больше людей. Стало тесно настолько, что Зине с ее рюкзаком пришлось отодвинуться к самой стене. Все тот же скрипучий голос объявил следующую остановку, и двери закрылись.

Однако тронуться с места электричка не успела.

Неожиданно раздался натужный хлопок, и состав сотрясла ужасная сила. Вылетели стекла, в вагонах погас свет, закричали люди. Началась паника. Зина сразу поняла, что в электричке взорвалась бомба. Люди, ломая заклинившие двери или просто выпрыгивая через высаженные окна, принялись выбираться из вагонов и бежать к эскалаторам и лестницам, ведущим наверх.

Кто-то грубо отшвырнул Зину в сторону, она больно ударилась виском о поручень и упала на пол. Чей-то подкованный железом сапог, а может, это был и протез, наступил девушке на руку, и она вскрикнула. Но её голос потонул в общем хаосе. Отодвинувшись в угол, Зина решила переждать, пока закончится это общее сумасшествие. Оппозиция взрывает вагоны поездов или вестибюли магазинов с завидной регулярностью, так что ничего удивительного, что Зине уже «посчастливилось» пару лет назад побывать в одном подобном теракте. Тогда взорвали остановку городской надземной монорельсовой дороги, на которой Зина вместе с другими пассажирами ждала состав. В тот раз погибло около пятнадцати человек, еще двадцать получили ранения различной тяжести. Зине осколками поранило ноги. Двое её друзей-верхолазов погибли на месте, еще один чуть позже скончался в больнице.

В этот же раз «обошлось». Бомба взорвалась в соседнем вагоне, и девушка отделалась всего лишь ссадиной на голове и оттоптанной рукой.

Зине подумалось, что какие все-таки люди глупые. Чего кричать и сходить с ума. Самое страшное уже произошло – бомба взорвалась, хуже уже не будет. Самым лучшим было бы для тех, кто выжил, спокойно подняться наверх и обратиться к медикам, вместо этого люди готовы затоптать друг друга непонятно из-за чего.

Дождавшись, пока вагон покинул последний выживший пассажир, Зина поднялась на ноги, хватаясь здоровой рукой за поручень, и огляделась по сторонам в поисках своего рюкзака. Несмотря ни на какие теракты, она не собиралась лишаться своего законного заработка. Освещение в вагонах не работало, поэтому рюкзак никак не находился. Прижав отдавленную руку к телу и морщась от боли, Зина здоровой рукой залезла в карман и достала маленький портативный фонарик. Попыталась больной рукой завести ручку динамки, но пальцы не слушались. Пришлось крутить динамо зубами. Фонарь моргнул раз, другой и осветил разгромленный вагон неуверенным тусклым светом. Давно пора поменять лампочку в фонарике, да где ж её взять. Луч света выхватил из темноты брошенные сумки, чьи-то потерянные ботинки и шляпы. На первый взгляд мертвых тел в этом вагоне не обнаружилось. Зина осторожно двинулась к выходу.

Откуда-то сбоку послышался слабый стон. Посветив в том направлении, Зина увидела молодого парня в спецовке западных заводов, лежащего между сидений. Похоже, его затоптали в общей свалке. Подойдя к нему и присев на корточки, девушка, потормошила пострадавшего за плечо.

– Эй, ты живой?.. – спросила она, светя парню в лицо.

Юноша открыл глаза и поглядел на неё мутным взором.

– Ты кто? – спросил он, испуганно оглядываясь по сторонам.

– Зина. Ты встать сможешь?

– Не знаю, – ответил парень и попытался приподняться на локте, но тут же скривился от боли и снова растянулся на полу.

– Тебя сильно помяли. Лежи, не вставай. Скоро должны явиться спасатели. Они помогут.

Зина поднялась на ноги, и хотела было направиться к выходу, но пострадавший схватил ее за ногу.

– Не уходи, – Прошептал он, испуганно глядя по сторонам.

Ему было страшно одному оставаться в темном, пустом и разгромленном вагоне. Зина посмотрела на него и улыбнулась, как когда-то улыбалась ей мама.

– Я пойду за помощью, скажу, что ты здесь. Так они быстрей тебя найдут.

– Оставь фонарик, – прошептал парень. – Пожалуйста.

Зина заколебалась. Фонарик у неё был один, другого достать было негде, а купить – не было денег. Но, посмотрев на испуганное и искаженное гримасой боли лицо парня, она все же, скрепя сердце, протянула ему фонарь.

– Он старенький, но надежный, – проговорила она, расхваливая свою рухлядишку, словно собиралась продать за три цены.

– Спасибо.

Свой рюкзак Зина нашла на перроне уже за пределами вагона. Пассажиры, выбегая, пинками, вытолкнули его наружу. Несколько плафонов высыпалась из него, но у Зины не было сил снова собирать их. Подхватив рюкзак и закинув его на плечо, она заковыляла к эскалатору. Проходя мимо развороченного взрывом вагона, она непроизвольно взглянула на него и тут же отвернулась. Даже при таком скудном освещении были видны мертвые тела, а из окна свесилась детская ручка.

Эскалатор не работал, и наверх пришлось подниматься своими ногами. Почти у самого верха навстречу Зине показались первые спасатели, спешившие вниз – пожарные и констебли. Докторов среди них видно не было. Один из пожарных направился к ней, остальные поспешили дальше вглубь подземки.

–Ты ранен? – спросил пожарник, подходя к Зине и из-за одежды принимая её за мальчишку.

– Не сильно, – ответила она, подкидывая на плече рюкзак. – Дойду своими ногами.

Пожарный уже пожилой дядька с пышными седыми усами и имплантированной рукой, внимательно оглядел Зину, кивнул и поспешил вниз.

– Там, в соседнем от взорванного вагона, парень, – крикнула Зина вдогонку пожарному. Тот остановился и обернулся на неё. – Его помяли, но вроде жить будет. У него фонарик… мой, – почему-то добавила она.

Пожарный кивнул и вновь устремился вниз по эскалатору.

Зина потрясла поврежденной рукой, сморщилась от боли и зашагала вон из метро. Теперь хотелось не только есть, но и пить, и в ванную, и спать, и… и еще много чего.

* * *

Доктор Фредерик Лорме закончил свою работу и разогнулся от широкого стола, заваленного отчетами, графиками, длинными лентами считывающих приборов и прочими бумагами. Близоруко прищурившись на большие напольные часы, стоящие в дальнем углу комнаты, он так и не разглядел сколько времени. Пошарив на столе среди бумаг, он нашел свои массивные, бифокальные очки в медной оправе, водрузил их на нос и снова взглянул на часы, заодно повернув в их сторону раструб настольной лампы.

Часы показывали семь часов вечера. Доктор крякнул, приподнял очки на лоб и потер уставшие глаза.

– Клаус! – позвал он. – Клаус, ты еще не ушел?!

Из соседней с кабинетом лаборатории выглянул молодой научный сотрудник с вихрастой головой и первым пушком на подбородке, в белом халате и стереоскопических очках, поднятых на лоб.

– Звали, учитель? – спросил он, заходя в кабинет.

– Клаус, мальчик мой, ты все еще здесь? – доктор удивленно уставился на своего помощника.

– Так вы еще здесь, вот я и не ухожу, – Клаус снял со лба очки и вертел их в руках.

Фредерик Лорме усмехнулся одним уголком рта и снисходительно покачал головой.

– Если такой одержимый своей работой лабораторный червь, как я, готов сутками просиживать в кабинете, еще не значит, что вы, мой мальчик, должны губить свою молодость в этих душных стенах, – проговорил доктор, поднимаясь со стула и бросая надоевшие очки на стол. Еще раз потер глаза, подошел к ученику и положил ему руку на плечо. – Вам давно уже пора быть дома или в пабе и пить пиво со своими друзьями или… – доктор сделал многозначительную паузу, – или подругой. Клаус, у вас есть девушка?..

Клаус, смутившись, уставился в пол, теребя в руках свои окуляры, но ничего не ответил.

Доктор Лорме усмехнулся.

– Понятно. Можете не отвечать. В таком случае, раз вы все равно все еще здесь, принесите мне последние данные со счетчика Григга.

– Сейчас, учитель.

Клаус развернулся и поспешно скрылся в лаборатории. Через минуту он вернулся, неся в руках длинную ленту с фиксирующего прибора, испещренную черточками и точками. Все еще смущенный вопросом о девушке, неловко подал бумагу своему руководителю.

Приняв ленту, доктор вернулся к столу, нацепил на нос очки и принялся внимательнейшим образом изучать предоставленные данные. Чем глубже он углублялся в разглядывание всех этих закорючек, тем более вытянутым и удивленным становилось его лицо.

Выронив из рук бумагу и рассеянно стянув с носа очки, доктор Лорме удивленно уставился на ученика.

– Клаус, мальчик мой, – пробормотал он, – вы, что, не настроили прибор?

– Никак нет, учитель, – даже обиделся молодой аспирант. – Приборы работают как всегда, исправно. Я сегодня утром все проверял.

– А вы сами смотрели данные, которые он выдал? – Лорме нагнулся, подобрал с пола бумажную ленту и протянул её Клаусу.

– Еще не успел, учитель.

– Потрудитесь полюбопытствовать.

Приняв бумажку, Клаус пробежался по ней глазами и вопросительно взглянул на учителя, не понимая, причины его волнения.

– По вашим глазам я вижу, что вы все равно не разделяете моего волнения, – грустно произнес доктор Лорме, глядя на ученика.

Клаус кивнул.

– Мальчик мой, вы, видимо, просто не в курсе всей ситуации, – доктор Лорме повернулся к своему столу и стал рыться в куче бумаг. Через несколько мгновений он отыскал небольшой блестящий предмет филигранной работы. Вставил носитель памяти в специальное гнездо на столе и указал на зеленоватый, круглый, сильно выпуклый экран, закрепленный над столом. Пододвинул к себе блок клавиатуры, какими пользуются секретари-машинистки и набрал несколько команд. Монитор осветился зеленым ядовитым мерцающим светом.

– Вот, посмотрите, – доктор Лорме кивнул в сторону экрана.