Текст книги "Избранное"

«Речам льстецов внимай с опаской…»

 
Речам льстецов внимай с опаской.
Их тайный умысел раскрой.
Улыбкой, сладкою и вязкой,
Они любезны нам порой.
 
 
Но не спеши быть откровенным
И сокровенным не делись.
Уверен – извратят мгновенно,
Себе присвоив вашу мысль.
 
 
До одержимых светлой страстью
Им никакого дела нет,
Они не плакали от счастья
В часы космических побед.
 
 
Чужих, завистливых на диво,
Их никогда не удивят
Ни поля хлебного разливы,
Ни хороводов наших лад.
 
 
И не вместит их юмор куцый
Великих дел страны родной…
Они в глаза вам улыбнутся,
Но подхихикнут за спиной.
 

«Тебя в Париж уносит самолёт…»

 
Тебя в Париж уносит самолёт.
Что ж, в добрый путь. Диковин там премного.
Хочу, однако, молвить наперёд,
Что счастлив только тот, кого дорога
На Родину обратно приведёт.
 

Отповедь

 
Кривить душой я в жизни не привык
И никому не делал в жизни зла,
Так почему проворный твой язык
Опять чернит меня из-за угла,
Что я кого-то где-то обругал,
Что я живу с народом не в ладу,
Что кто-то вроде бы меня видал
В нетрезвом виде в городском саду.
 
 
Да, я не всем пришёлся ко двору…
Тому, кто любит лесть, не подпою,
Я в оборот бездельников беру
И взяточникам спуска не даю.
Но, если к месту ложь разоблачу,
Наддам приспособленцу поделом,
Тогда сухой закон свой размочу
От радости за дружеским столом.
 
 
Но то, что нализался я вина
И будто по дороге шёл не так, –
Ты эту байку сочинил спьяна
Среди таких же, как и ты, гуляк.
Меня ни клевета не свалит с ног,
Ни равнодушие иных друзей,
И дай-то Бог, научится мой слог
Разить святош прицеленней и злей.
 

На свалке

 
Для других – металлолома куча,
Ржавый, никому не нужный хлам,
Но иного мненья мой попутчик:
– Подожди-ка, что-то вижу там…
 
 
Отодвинул проволоки скруток,
Отодрал фанерный переплёт,
Изогнувшись, влез очками в груду
И радёхонько воскликнул: «Вот!»
 
 
Будто невидаль какую вертит
И ворчит, переходя на гнев:
Кран исправный выбросили, черти!
Он на даче пригодится мне.
 
 
На детали ржавчина-хвороба.
Горьким было, видимо, житьё…
И похоже, негодуют оба
На того, кто выбросил её.
 

«Клёны, липы и осинки…»

 
Клёны, липы и осинки
Облепили косогор.
Расписные их косынки
Тронул ветер-бузотёр.
 
 
Трепет листьев. Птичий гомон.
Хоровод завёл игру.
Говорю своим знакомым:
– Принимайте гостя в круг!
 
 
С вами вместе душа в душу
Танцевать и петь готов,
Ваш порядок не нарушу –
Не из модных трясунов!
 

«Душа испытывает гнёт…»

 
Душа испытывает гнёт.
Жена ушла на совещанье.
И будет долгим ожиданье,
Лишь поздно вечером придёт.
 
 
Осталась от вчерашней ссоры
Посуды кухонной гора.
Звучат в ушах слова-укоры,
Остепениться, мол, пора.
 
 
Дались ей совещанья эти!
Они – во сне и наяву…
Меня как будто дразнят черти,
Что подозреньями зову.
 
 
Остался недоверья лёд.
Встречать не выбегу, как прежде…
Но жду – в опасливой надежде –
И злюсь, что долго не идёт.
 

«Я узнал знакомого в прохожем…»

 
Я узнал знакомого в прохожем.
На ходу здороваемся с ним.
Но товарищ не спешит, похоже.
– Задержись, – сказал, – поговорим.
 
 
Собеседник мой словоохотлив,
Словно душу вдруг решил излить,
Дома, если верить, он заботлив,
Как снабженец проявляет прыть.
 
 
На работе у него неплохо
Продвигаются дела свои,
Диссертацию собрал по крохам,
И защита скоро предстоит.
 
 
На мгновенье чувство зазудело
Молвить слово, чтобы встало в лад,
Но осёкся тотчас оробело:
Парень гнул лишь про свои дела.
 
 
А мои лежали тяжкой ношей
На душе, молчание храня…
Я стоял, товарищем не спрошен,
Словно бы и не было меня.
 

Брату

 
Я ругаю брата не но злости.
За другое разъярён почти:
Он опять нагрянул к маме в гости
Беззаботно отпуск провести.
 
 
Аппетитно пахнет лес груздями,
Ежевикой дразнят тальники…
Порыбачить он не прочь с друзьями
И сварить ушицу у реки.
 
 
Но всего милей ему застолье,
Чтобы тосты…
Тут он начеку,
Тут охотник посудачить вволю
О любви к родному очагу.
 
 
– Ну-ка, вспомни, –
Я к нему с наскоком –
Ты любил, бывало, повторять,
Что не дашь родным своим истокам
Захиреть и не оставишь мать!
 
 
А дрова не колоты у мамы,
Изгородь поломана, и в сад
Ходят все, кому не лень, и шрамы
Старых яблонь жалобно болят.
 
 
Но однажды сам себя на мысли
Я поймал, расстроившись вдвойне:
Всё, что брату выше перечислил,
Полностью относится ко мне.
 

По грибы

 
Давно я собираюсь на природу,
Да всё никак не вырвусь – дел полно.
Но завтра утром с заводским народом
И я поеду в чащу. Решено.
 
 
Возьму с собой большущую корзину,
И белых наберу, само собой.
При виде их, уверен, рты разинут
Любой прохожий, и грибник любой.
 
 
Там много рыжих, бурых, бледнолицых…
Счастливый, разомлею от ходьбы.
Вот только бы в лесу не заблудиться,
И знать, где будут прятаться грибы.
 

Косынка

 
Помнишь горную тропинку
За речной голубизной,
Уронила ты косынку
Под пахучей бузиной.
 
 
Плыл закат на синих крыльях,
Где журчливая вода,
И о чём мы говорили,
Я запомнил навсегда.
 
 
О любви, большой и чистой,
Чтоб без края и конца,
Чтоб по-русски бескорыстной,
Без обманов подлеца.
 
 
Выходили на тропинку,
Пробирались по кустам
И забыли про косынку…
До неё ли было нам?..
 

«Снег не тронут, вроде недотроги…»

 
Снег не тронут, вроде недотроги.
Первоклашка с сумкой на спине
Норовит идти не по дороге,
А по пухлой снежной целине.
 
 
Носом шмыгает, по пояс вязнет…
Ах, дурашка, я сказать хочу,
На тропинку, мол, сверни, проказник!
Но раздумал. И стою, молчу.
 
 
Шаг за шагом снег одолевает,
Сам себе прокладывает путь…
Улыбаюсь, вслед ему киваю.
Вот и сам готов в сугроб шагнуть.
 

Перед дождём

 
Налетевший ветер резво
Потрепал осин верхи,
Путь птенцам в гнездо отрезал,
Приземлил их в лопухи.
 
 
Кур согнал с навозной кучи,
Пыль за домом взвил столбом
И навис лохматой тучей,
Чтоб приплясывать дождём.
 
 
В бочку к мухам затонувшим
Опрокинул стрекозу…
Не хочу быть равнодушным –
Беззащитную спасу.
 

«Спутал дни…»

 
Спутал дни:
Суббота ль,
Воскресенье…
Ветер. Вьюга гнёзда вьёт кругом.
По-студенчески, в пальто осеннем
Жду тебя, маячу под окном.
 
 
Хоть доселе не плясал ни разу,
Я пляшу, чтоб стужа не взяла.
Я кричу тебе в окно, но фраза
К языку как будто приросла.
 
 
Снежный ком взлетает вверх, как птенчик, –
Нет ответа, и опять топчусь…
Видно, в ожиданьи нашей встречи
Я плясать взаправду научусь.
 

Сторож

 
Я в деревне отпуск провожу.
Сплю в саду. Привычка. И к тому же,
Яблоки и сливы сторожу,
С кем влюблённо с давних пор я дружен.
 
 
Но, однако, спать тревожней стал,
Потому что слышу разговоры:
На приволье, в нашенских местах
По ночам хозяйничают воры.
 
 
Я-то думал, ради озорства
Кто-то по сторожке камнем двинул…
Не случайна, стало быть, молва,
Не мешает припасти дубину.
 
 
Ночи стали, как на зло, темны,
И луна куда-то закатилась.
Было время – спал и видел сны,
Но теперь не сплю, скажи на милость!
 
 
Ждать, однако, долго не пришлось.
Шорох, кто-то замер тенью длинной.
Осторожен долгожданный «гость»…
Вот сейчас схлопочет он… дубиной.
 
 
Но, пришельца взглядом поискав,
Вижу тут: стоит влюблённых пара.
И подумал: жизнь моя – тоска,
Вроде залежалого товара.
 
 
И взмолился тихо напослед
Уважаемых фамилий отпрыск:
«Чем я занят, господи, мой свет?!
Поскорей бы кончился мой отпуск!»
 

«Взглянул я в зеркало – и сам не свой…»

 
Взглянул я в зеркало – и сам не свой,
Морщины на лице как паутина.
Подумал, может быть, в другом причина –
Что зеркало досталось с кривизной?
 
 
Но вот я познакомиться решил,
Себя считая юношей влюблённым…
Она же, вскинув брови удивлённо,
Съязвила громко: «Ну и насмешил!..»
 

«Мы были юными тогда…»

 
Мы были юными тогда
И гордыми, наверно, тоже.
А робкими мы были? Да!
Но и влюблёнными, похоже.
 
 
Но что-то сдерживало нас.
При встрече опускали взгляды,
Как будто не были мы рады
В любви признаться сей же час.
 
 
Но что-то сдерживало нас.
А вдруг большая-пребольшая
Любовь – открыто, напоказ,
Та, что преграды сокрушает?!
 
 
Нас сдерживал страшенный зверь.
Зовут: «Жилплощадь». Это – грустно…
Да и в кармане было пусто,
Как, впрочем, пусто и теперь.
 
 
Но вскоре повзрослели мы
И как-то сразу осмелели,
Когда средь снежной кутерьмы
Нашли дорогу еле-еле.
 
 
Не звал, не умолял, но вот
Негаданно сама явилась.
Без спроса в душу поселилась
И без прописки в ней живёт.
 

«Ещё вы встретитесь, поверь мне…»

 
Ещё вы встретитесь, поверь мне.
Однажды ты услышишь стук.
И это будет он за дверью,
В шинели серой давний друг.
 
 
Войдёт с душою нараспашку
С вокзала прямо, весь в снегу,
Как будто в полевых ромашках,
Что видишь летом на лугу.
 
 
Тревожны дальние дороги.
В загоне нынче верность, честь.
И девушки, увы, не строги,
Да и парней таких не счесть.
 
 
А он, презрев чужие моды, –
И дело тут не в похвальбе! –
Преодолевший все невзгоды,
Вернётся радостный к тебе.
 

Вернулся…

 
Я вбежал неожиданно, смело,
В униформе солдатской и цел.
Ты меня разглядеть не успела.
Я тебя разглядеть не успел.
 
 
Потому, может быть, поцелуи
Были скоры и не горячи,
А ладони – холодные струи
И тяжёлые, как кирпичи.
 
 
Взгляд молчал, словно ты виновата
И в душе поселилась беда…
Неужели подумать могла ты,
Что уже не вернусь никогда?!
 

Шинель

 
Шинель, в которой ты домой приехал,
Повесил в кладовой – не в гардероб.
Теперь и здесь она тебе – помеха,
На выброс приготовлена… Но стоп!
 
 
Оставь её и отмени решенье.
Шинель не просто вещь для нас с тобой.
В ней за Россию деды шли в сраженья,
Отцы рубеж держали боевой.
 
 
И сам пришёл со службы при наградах.
Был в пекле, где в засадах ждут враги.
Шинель свою ты приведи в порядок
И для детей на память сбереги!
 

Сон

 
Все тот же сон приснился мне в ночи.
Мы вновь с тобой вдвоём в степи.
Кругом заносы снега, хоть кричи.
И только ночь, куда мы не ступи.
 
 
А где-то рядом слышу ведьм возню.
И вновь себя вопросами казню.
Гнезда не свил. Куда теперь пойдём?
Где я найду тебе ночной приют?
Какой хозяин нам откроет дом?
Какая ведьма нас согреет тут?
 
 
Здесь ни огня на много верст кругом.
Здесь степь, да снег, да мы с тобой вдвоём.
 
 
В который раз приснился тот же сон.
О, Боже! Пусть не в руку будет он!
 

Стройка

 
Куда бы я мимо ни шёл,
К нему обращаюсь глазами.
Он солнышком припорошён,
Спелёнут надёжно лесами.
 
 
Ни окон пока, ни дверей,
Но смотрится всё пригожей,
Узорчатей и стройней,
С пчелиными сотами схожий.
 
 
И вроде обычный пейзаж:
Площадка, бетонные плиты,
И кран, что на верхний этаж
Кирпич подает деловито.
 
 
Я вижу в спецовках ребят,
Движения, лица и чёлки.
Наверно, про них говорят,
Что стены возводят пчёлки.
 
 
Я вновь поглазеть горазд
На это вот обыкновенье…
И снова в который раз
На стройку держу равненье.
 

«Ну, наконец-то, объявился ты…»

 
Ну, наконец-то, объявился ты,
Меня порадовал открыткой,
Где в каждой строчке чувств с избытком,
Такой запал душевной теплоты!
 
 
С годами стал ты мудр. Сдаётся мне,
Не ради славы так влюбленно
Мотаешься с блокнотом по стране
И со своим магнитофоном.
 
 
Когда по радио мы слышим
О хлеборобах очерки твои,
Кричу шумливой дочке: «Тише!» –
И, стоя, внемлю людям от земли.
 
 
Для нас дела на первом месте.
Мы часто забываем о себе.
Мы забываем даже о семье –
Признаемся – не к нашей чести!
 
 
С нас жизнь за это строго взыщет…
И, слава Богу, все же понял ты,
Что дружба не живёт без пищи,
Ей нужно больше встреч и теплоты!
 

«Он думал о России, о народе…»

Ю.Гагарину

 
Он думал о России, о народе,
В космическую врезываясь даль.
Тот, кто в бессмертие уходит,
О смерти думает едва ль.
 

Апрель 1961

«Наш корабль удачно взял разбег…»

 
Наш корабль удачно взял разбег.
В космосе советский человек.
Вижу: радость светится на лицах.
Кажется, быстрее тает снег
И хлопочут веселее птицы.
 

Апрель 1961

IV. Из книги «Через годы»

Москва

Издательство «Пробел»

2005

«Звучит по радио: Гагарин!..»

Ю.Гагарину

 
Звучит по радио: Гагарин!
«Восток», космическая даль…
Воистину он чудо дарит,
Что сознаём сейчас едва ль.
 
 
Нам слышать эту весть отрадно.
Мы с ним теперь навек друзья.
И мне ни капли не досадно,
Что первый в космосе не я.
 
 
Наоборот, душе легко,
Слова заветные приходят
О трудолюбчивом народе,
Поднявшем сына высоко.
 
 
…А ныне говорю со вздохом,
Воспоминанием томим:
Мы жили с ним в одну эпоху,
В стране великой жили с ним!
 

1961, 1998

Перекрёстки

 
Свиделись случайно на причале
Школьные давнишние друзья.
Столько лет друг друга не встречали,
Без объятий вроде бы нельзя.
 
 
Ни объятий, ни лобзаний. Просто
И спокойно встретились они.
Не было дотошливых вопросов,
Пересудов, праздной болтовни.
 
 
О делах поговорили живо,
Вспомнили, что стоит вспомянуть…
Ну, всего хорошего!
Счастливо!
И опять у каждого свой путь.
 
 
Запросто расстались, но при мысли,
Что вот так же просто и легко
Встретятся и снова перечислят
Тех, кто рядом или далеко,
 
 
Жизнь, однако, ставит нам загвоздки,
Парни возмужают и тогда
Переменят не одни причёски,
Стянется и память коркой льда.
 
 
Мимолётность в дружбе, скажем жёстко,
Даст со временем и крен, и течь…
Много в жизни будет перекрёстков, –
Мало будет перекрёстков встреч.
 

На даче

 
От духоты и стен кирпичных,
От шума, пыли и машин
На дачу еду, как обычно,
Немного отдохнуть в тиши.
 
 
Там воздух свеж и ждут полива
И огурцы, и кабачки.
Увидишь вдруг – себе на диво –
Гороха полные стручки.
 
 
Но стоит выйти за калитку,
В сторонку сделать шаг-другой,
Душа испытывает пытку,
Когда ты вляпался:… ногой.
 
 
Кругом разбитые бутылки.
А сколько свалок на задах…
Беспомощно чешу в затылке,
Вздыхаю тяжко: «ох» и «ах».
 
 
От чьей-то ругани ядрёной,
Что громче взрыва средь полей,
Небоязливые вороны
Взлетают дружно с тополей.
 

«Идёт по улице девчонка…»

 
Идёт по улице девчонка,
В недавнем прошлом егоза.
Из-под солдатской шапки чёлка
Кольцом спадает на глаза.
 
 
И это нам теперь не странно…
Я за неё, пожалуй, рад.
Ведь и в других известных странах
Мы видим девушек-солдат.
 
 
А мать, на дочь свою кивая,
Толкует с кем-то у крыльца:
Такая, право, боевая,
Пошла характером в отца.
 
 
Но перед тем была беседа
У мамы с дочкой боевой.
Всплакнув, сказала: «Привереда,
Ты, дочка, прежде стань собой.
 
 
Рожать детей – вот бабья доля,
Семью бы раньше завела.
Когда б моя на это воля,
В солдаты девок не брала».
 
 
А дочь в ответ ей, как по нотам:
В бордель идти я не хочу.
А больше нет вокруг работы
Ни по душе, ни по плечу.
 
 
Да и такое нынче время…
И потому удел таков:
Мужское поредело племя,
Послужим мы за мужиков.
 

«Мы идём в плену оваций…»

 
Мы идём в плену оваций
Шоп-моделям, папарацци,
Не затронув стольких тем…
Нам бы раньше догадаться,
Что мы заняты не тем.
 

«Среди людей он громко матерится…»

 
Среди людей он громко матерится,
Поскольку хочет чем-то отличиться.
А рядом с ним идёт девица.
Похоже, к парню хочет «прилепиться».
Такая же, наверно, «птица».
 

«От злости лопнуть я готов…»

 
От злости лопнуть я готов.
Спешил к любимой на свиданье,
И вроде бы приметил зданье,
И путь как будто бы не нов…
 
 
Отмерил тысячи шагов
Между коробочек-домов,
Не помогли мои старанья –
Я снова перепутал зданья…
 

«Не из тех я, кто в отчей дали…»

 
Не из тех я, кто в отчей дали
Помнит только берёзки да клёны
И, любуясь шатром небосклона,
Под ногами не видит земли,
От которой исходит: «Внемли!»
 

Скворцы

 
Зима отплачется ручьями,
И жди тогда скворцов домой.
Да вот беда, я замечаю:
Скворечни нету ни одной.
 
 
Но ждут гостей деревьев кроны…
В деревне столько перемен,
Повсюду дачников хоромы,
Стоят ряды телеантенн.
 
 
Нет, нынче радость мне не в радость.
Другое видел сорванцом:
В селе дворы соревновались
На лучший дворик для скворцов.
 
 
А сколько в споре было рвенья,
Что разгорался там и тут:
Чьи птицы краше опереньем,
Чьи слаще по утрам поют.
 
 
Да, было так в иные годы,
Но нет уже деревни той,
Когда водили хороводы
И ждали птиц родных домой.
 
 
Я говорю об этом с «нервом»
И вслух, не пощадив себя,
Ведь я теперь скворца, наверно,
Не отличу от воробья.
 
 
Деревню русскую под корень
Сразил какой-то умный тать,
И нет таких на свете зёрен,
Чтоб возродить её опять.
 

Пикник

 
Костёр горит на берегу Свияги,
Где вымахал сплошной стеной тальник.
Находят мальчики сушняк, коряги,
Подбрасывают топливо в жарник.
 
 
Но вот один подросток громко, зычно
Командует:
– Ломай талы, братва!
И напоказ движением привычным
Зелёный ствол кромсает на дрова.
 
 
Высокий, стройный, с буйной шевелюрой,
От острой боли заскрипел и взвыл…
Всем показалось: небо стало хмурым,
И тёплый вечер стал душе не мил.
 
 
Ребята ходят, собирают хворост.
Их оживлённый разговор поник,
Как будто в каждого проникла хворость,
Которая испортила пикник.
 
 
Надеются, авось случится диво –
Воскреснет тал на радость берегам,
И вставшая из мёртвых эта ива
Виновного отхлещет по рукам.
 

«Я больше не хочу свиданий…»

 
Я больше не хочу свиданий.
Закрыто сердце на засов.
Не нужно лишних оправданий,
И о любви высоких слов.
 
 
Ты, как разменную монету,
Не обнажай своих колен,
Не мни так нервно сигарету,
Избавь меня от пошлых сцен.
 
 
Не надо слёз, притворных вздохов,
Хочу любви я без измен,
Хочу я жизни без подвохов,
А наша просит… перемен.
 

«Звёзды в небе. Снег. Морозно…»

 
Звёзды в небе. Снег. Морозно.
Под ногами хруст да хруст.
Но, хотя уже и поздно,
Парк отнюдь ещё не пуст.
 
 
Стали тёмным полукругом
Много «он», «она», «оно»,
Пьют из горла, друг за другом,
То ли пиво, то ль вино.
 
 
Парни с девушками рядом.
Поцелуи напоказ.
Он его ругает гадом,
А оно ему: «Ты мразь!»
 
 
Снег кругом. Природы нега.
Но для этой шоп-орды
Рядом не сугробы снега,
А сугробы ерунды.
 

«Смотрю в окно и вижу пожилую…»

 
Смотрю в окно и вижу пожилую,
Точнее, старенькую женщину. Она
Пройти не может лужу дождевую…
Протоптанная тропка ей нужна.
 
 
А тропкой ходят дамочки и дамы,
И те, что скачут словно жеребцы,
Что на себя лишь смотрят, и упрямы.
И все спешат, как царские гонцы.
 
 
Мне эта женщина давно знакома.
Она ходила тропкой много лет
Проведать внуков, чувствами влекома,
В руках держа с мороженым пакет.
 
 
Потом её не видел очень долго.
Подумал, что неладное стряслось.
И вот она… И вроде стало колко
В моих глазах. Как будто бы от слёз.
 
 
И про себя я женщине в подмогу
Кричу: «Друзья, я умоляю вас,
Освободите матери дорогу!..»
Боюсь, идёт она в последний раз…
 

«Идёт и вздорит. Нет, позорит!..»

 
Идёт и вздорит. Нет, позорит!
Сначала думал: ну, и пусть…
Но так порой словцом пришпорит,
Как будто плёткой, только струсь.
 
 
Не занимаюсь пустяками! –
Наперекор ей говорю,
Но в честном споре, не лукавя,
Тропинку к истине торю.
 
 
Я вслух бранюсь, что в парке нашем
Угла родного не найти,
Мы под чужие ритмы пляшем
И на чужой поём мотив.
 
 
Браню поводырей открыто,
Их пресмыкателей кляну.
Иду и трогаю сердито
Души тревожную струну.
 

«Усталые, придём сейчас с работы…»

 
Усталые, придём сейчас с работы,
И в кухне наши встретятся пути,
Мне от твоей улыбки-приворота.
Назад уже, конечно, не уйти.
 
 
Вопросов сразу возникает масса.
Как ни открой, а холодильник пуст.
Увы, ещё пустее наша касса…
Зато – избыток самых сильных чувств,
 
 
Стоим и спорим, кто же расточитель
И кто за голод понесёт ответ…
Любовь – она ещё и наш мучитель.
Так кто же приготовит нам обед?
 

Не забудем!

Отцу ~ Блохину А.Ф.

 
Я вспоминаю сорок первый год
И тех, что разглагольствовали много,
Врагов-де не допустим до порога,
А сунутся – возьмём их в оборот.
 
 
Но просчитались… Вспомнил я отца.
На фронт ушел он первым добровольцем.
Перед уходом говорил в сердцах
С Перовым, краснобаем-комсомольцем:
 
 
– Ты всю деревню разорил, подлец,
Теперь же уезжаешь по вербовке,
Болтун и раскулачиванья спец,
Одни лишь слёзы от твоей сноровки…
 
 
Перов сбежал подальше от войны.
Остался жив и, думаю, наверно,
Считал себя спасителем страны…
А мой отец ушел в атаку первым!
 
 
Бесславно враг закончил свой поход.
Но, рассуждая о цене Победы,
Мы не забудем сорок первый год
И все на нас свалившиеся беды!
 

Напоминание

 
А вот окопы… Сразу сердце колет.
Хоть я войны не видел наяву –
Враг не дошёл сюда, но наше поле
Фашистов уложило бы во рву.
 
 
Здесь в сорок первом матери и деды
В мороз жестокий и во весь свой пыл
Долбили твердь, рубили ДЗОТы следом…
Такой заслон орде готовил тыл.
 
 
События, как в прошлое лавины,
Уходят вдаль, не удержать никак,
Но оживают в памяти картины,
Что мы обязаны сберечь в веках!
 

Внук

 
Отобрал я доски, из которых
Мастерю сейчас стеллаж для книг.
Звук ножовки, свежих стружек шорох –
Вдохновенья моего родник.
 
 
Карандаш за ухом. Ставлю метки.
Рядом вьётся внук, помощник мой.
Он ногой отбрасывает ветки.
Морщит лоб, кивает головой.
 
 
Мальчуган смышлён, и точно знает,
Что в проекте у меня, и всё ж
Спрашивает громко, чем я занят.
Держит брус и мне кричит: «Хорош!»
 
 
Я глаза в него вперяю зорко.
Сдерживаю чувств приливший шквал.
– Мастерю тебе, дружок, подпорку,
Чтоб по жизни ты быстрей шагал.
 

«Много понаделано ошибок…»

 
Много понаделано ошибок –
Жизнь моя по рытвинам неслась.
Счёта нет паденьям и ушибам…
Испытал и кратких взлётов сласть.
 
 
Так случилось: с подчинённым грубо
Обошёлся. Наломал он дров…
Обозвал его, как помню, дубом
И уволить тотчас был готов.
 
 
Оказалось, ты стояла рядом,
Слышала наш шумный разговор
И вступилась за него. С бравадой
Говорила что-то мне в укор.
 
 
Наши встречи стали вроде пытки.
Лопнула связующая нить.
Несмотря на многие попытки,
Я не смог концы соединить.
 
 
Над багажником навис я грузно.
В размышленье сумрачном затих.
Погрузить бы все ошибки в кузов
И скорей на свалку отвезти!
 

«Хочу сказать я о таком…»

А. Сытину

 
Хочу сказать я о таком
Твоём лирическом герое,
Кто светлым помыслом влеком,
Не только созерцать настроен
И любоваться красотой
Земли, растений и букашек,
И пить взахлёб грибной настой,
А в поле – аромат ромашек.
 
 
Он любит думать, вникнуть в суть
Движений, мыслей и поступков.
А если вник, уже ничуть
Его не повернуть к уступкам.
 
 
Он трудоголик, парень свой.
Порой горяч и в меру скрытен.
Кричу ему вослед: «Постой!
Не ты ли Александр Сытин?!»