Текст книги "37 Geminorum"

Я не дышал. Пустыми глазницами на меня смотрел застывший Асланян. Это был момент, когда нужно было снять эту убийственную хреновину. Выключить, отбросить, избавиться. Я остро это чувствовал, но оставался недвижим. Это было явно не в моей компетенции, но я продолжал сидеть, движимый любопытством. Кровь отчаянно билась в моей голове, скулила и металась, но ни один мускул в теле не дрогнул. Я продолжал работать, взяв побелевшие пальцы рук в замок. Любопытство вело меня за неведомую черту нового знания. Подсознание шептало, что заплатить за него придется самой жизнью. Раздираемый на части сомнениями, я решил прыгнуть в неизвестное. Новый смысл лился в сознание, обрекая на существование в зыбкой неизвестности. Балансирование на неустойчивом плоту, между бытием и небытием. Плоту, который выдерживал лишь одного. Голос приговорил меня. Чтобы я отдал, чтобы не слышать его тогда? Чтобы я отдал…

После трехкратного предупреждения последовал основной текст, произнесенный тише, с ощутимым немецким акцентом.

«Мое имя Гюнтер фон Бок, я являюсь профессор высшей технической школы город Данциг. Что более wichtig, я есть второй участник проекта „Рыночная площадь“. Если вы слюшает эту запись, значит, меня уже нет в живых. Если вы слюшает запись, вы есть сопротивление. Причиной моей смерть является знание. Знание в том, что наша планетарная система не есть предмет эволюции одноклеточных в многоклеточных, ни замысел любого рода известных вам богов. Случайность ей чужда. Наш мир – есть искусственно созданная и поддерживаемая эко-система, полностью регулируемая и тотально управляемая. Разумные существа высшего порядка выбрали эта планета, преследуя лабораторные, исследовательские и научные цели. Это все. Вы знает достаточно, чтобы умирать быстро и без следов. Знание смертельно, так как наши мысли – есть маленькие частицы материи. Их можно поймать. Но не все так страшно, как вам jetzt казаться. Тьма есть, имеет место быть и свет. Защита от перлюстрации мысли, хранилище внутренний тайн сейчас на вашей голове. Шлем. Не снимайте его ни-ког-да. Чтобы ни случилось, ни днем, ни ночью. Если желаете сохранять себе жизнь. Ваши мысли попадут в сферу анализатора и очень скоро придут те, кто оставит очень мало след от тела, даже на молекулярном уровне. Устное или письменное распространение информации смертельно. Как для принимающего, так и для источника распространения. Ваша задача – выжить! Двигать свое знание на пути к свободе, самоопределению и возможность вибирать. Используя и преумножая наработки, полученные до вас, вы это можете! При полной разрядке шлем не является защитой».

Голос хотел сказать еще что-то, но его прервали на слоге «по» первого слова. Раздалось фоновое шипение. Не успел я похоронить свое сознание под грудой вопросов, последовал новый голос и другие слова. Этот был бесцветным и торопливым, словно автор хотел поскорее разделаться с осточертевшей книгой. «Говорит Леонид Асланян, четвертый участник проекта „Рыночная площадь“. Найдите базу сопротивления и ознакомьтесь с прогрессом проекта на протяжении поколений. Запомните географические координаты базы. Запись не допускается, вся информация – в голове. Летальный исход при потере шлема – восемь минут. Примета – излучатель в форме вытянутой сферы на высоте 25 метров». Через несколько секунд последовали координаты. Голос повторил их три раза, и запись оборвалась. Шипение. Такое, как я слышал в ракушке, которую мама купила мне на Черном море в детстве. «Вечный шум моря», – сказала она. Вот мы и встретились снова.

Обугленный рот на берегу Волги. Шлем на голове. Сферический излучатель. Я снова привел в действие выключатель, нащупав его большим пальцем между шлемом и головой. Ничего нового в повторном прослушивании не открылось, пришлось открыть хотя бы пиво. Все началось «вниманием», а закончилось координатами. Компьютерная мышь хаотично защелкала, ища спасения в сети. Поиск: «Гюнтер фон Бок». С черно-белого фото с рассеянным напряжением гения смотрел вдаль сухой старик с острым носом и выцветшими глазами. Лоб напоминал стиральную доску. 1922–1979 гг. Профессор высшей технической школы города Лейпциг. Большую часть жизни работал директором и руководителем немецкого авиационного научно-исследовательского института в Восточном Берлине (ГДР). В 1971 году спешно покинул занимаемые посты, оставил авиационные проекты, оборвал связи и перебрался в Польшу. Близ портового города Щецин на озере Дембе фон Бок основал независимую техническую лабораторию. Столь странное поведение научного сотрудника мгновенно привлекло внимание спецслужб стран Советского лагеря. Восточно-германские разведчики из «Штази» передали профессора польским коллегам из «Экспозитуры» для наблюдения. Первые три года визуальный контакт с Гюнтером устанавливался ежедневно. После снижения степени риска на два уровня – раз в неделю. Ранней весной 1979 года контрразведчики, незримо навещавшие старика в лаборатории, забили тревогу. На месте лаборатории они нашли лишь ничтожное количество пепла. Считается, что профессор был тайно переправлен в Израиль, а оттуда в Соединенные Штаты, где продолжил свои изыскания под новым именем. Гюнтер был лишен всех званий и государственных регалий на Родине. Хотя, если отбросить политический контекст, профессор фон Бок числится пропавшим без вести по сей день.

Истлевший окурок добрался до пальцев.

Когда зеленая секция перестала мигать, я выдернул штепсель. Розетка озлобленно моргнула. Достал овощи из холодильника, табельное оружие с дополнительной обоймой и чистое полотенце. Поцеловал жену, которой не было, помолился Богу, в которого не верил, и вышел в мир. Мир бился новым пульсом. Капюшон на шлем не налез. Дети на лестничной площадке оставили дохлую крысу в мышеловке и переключились на человека с вращающейся антенной.

– Кашкадер! – сказал беззубый Петя.

Мой старенький Ниссан дребезжал подвеской по схематическим дорогам Тверской области. Координаты из послания я записал на желтый листок. Забыл о его важности и измял в потных ладонях так, что буквы еле проглядывали. Второй листок с координатами оставил в прихожей, рядом с фото улыбающейся сборной СССР 1966 года по футболу. Место назначения располагалось в пяти километрах от Белого Городка и примерно в полутора от места гибели Асланяна. Я не верил ничему, кроме букв на листке и единственной рабочей фары, освещающей дорогу.

Сферического излучателя не обнаружилось, хотя коммуникатор показывал нужные координаты. Взял фонарь, сумку, закрыл машину и побрел. Было не так темно, как я предполагал, но лес оказался полон неожиданно зловещих звуков. Каждому я пытался найти объяснение, замирая и приседая зачем-то. Кроме того, заросшая земля неожиданно уходила под ногами, обнаруживая ухабы и ямы. Я проваливался в воду; материл Башмака, лесных чертей и двуглавого орла. Вставал и пробирался вперед, хватаясь за колючие стволы, выхватывая из темноты круглые пейзажи, нарисованные моим китайским фонарем. Периодически он гас, и я истерично тряс пластиковое тело, отыскивая верное положение контактов. Твердо решив продолжить поиски форпоста сопротивления поутру, повернул по дуге обратно, к машине. Провалившись в сотый раз и прокляв лешего, я запустил нервный круг света по сторонам и обнаружил нечто. Черные деревья, взявшись за руки, образовывали в одном месте идеальный круг. Подошел ближе и в свете звезд разглядел наверху решетчатую полусферу, с выдающимся из нее ровным металлическим шпилем. Конструкция аккуратно замаскирована ветками, вплетенными в решетку сферы. Излучатель? К несущей балке, прикрепленной к стволу, были прикручены вспомогательные антенны, венчала дело вытянутая проволочная сфера. Похоже, несколько кабелей спускались вниз и исчезали в листве. Позвонить Гаусову, запросить ордер на обыск лесной базы? Я прошептал себе под нос его нелестный ответ и подкрался вплотную. Изучив основание деревьев, обнаружил, что пробраться сквозь них внутрь не удастся. Под ветками располагались плотно прилегающие друг к другу доски, образующие каркас. Лачуга была ловко сбита вокруг трех вязов. Дощатые стены, несколько слоев камуфляжной сети, прилаженные ветки с пожухшей листвой по кругу. Я дважды обошел конструкцию, ощупывая стены. Окон нет, земля по кругу утоптана. Поодаль стояла картонная коробка от пылесоса, в которую были набиты остатки бытового мусора. В третий заход я нащупал горизонтальные щели. Дверь? Она не поддавалась, ручек, замков не было. Стал простукивать кулаком, пока не получил удар в районе щиколоток. Дверь была подвешена на поперечно расположенной трубе, вращаясь, подобно лопасти.

Я расстегнул кобуру, снял АПС с предохранителя, передернул затвор и прислушался. Наклонился, медленно полез внутрь. Дохнуло сыростью и пластмассой. Десятки перемигивающихся огоньков встретили меня под потрескивающий напев жестких дисков. Дрожащее пятно света поползло по стенам. Тесная комната была забита оборудованием до отказа, пространства для перемещения осталось лишь на пару метров. Пробирался с трудом, словно на подводной лодке. Приборные панели на стенах, серверные шкафы, мониторы и системные блоки. Был ограничен и потолок, откуда свисали распределительные щиты, желтые трубки и полки с папками. И это не считая бесконечно ветвящейся паутины проводов. Большой синий тумблер задействовал центральный вентилятор, погнавший в лачугу прохладный лесной воздух. Я щелкнул еще одним, тем, что над дверью. Привод замка зашевелился, и о желоб, расположенный снизу, стукнул фиксирующий штырь. Дернул дверь: закрыто. Третий зеленый тумблер повернулся, и у меня за спиной нечто ожило. Лязгающие звуки вылетали очередью, ускорялись, пока не образовали единую звонкую трель. Я вспыхнул, выхватил табельное оружие и откинулся спиной на дверь. Нечто блестящее спустилось с потолка у стены и замерло, глухо ударив о пол. Потряс фонарь, и он высветил хромированную лестницу, уходящую наверх. С третьей попытки нашел свет: четыре энергосберегающие лампы, подвешенные в плафонах по углам. Разноцветные провода, рожденные коммутаторами, сходились наверху. На потолке вместо люстры – огромный крестообразный разветвитель. Одни кабели падали вниз, словно разноцветные водопады, другие цеплялись и ползли по стенам, как змеи. Заглушенный дизельный генератор в масле и канистра с бензином стояли у лестницы.

Окна отсутствуют. Центральное место занимает заставленный книгами и тетрадями письменный стол с истертой и прожженной столешницей. Настольная лампа, пенал и чертежный инструмент. Бутерброд с красной рыбой, от которого пахло. Кружка с надписью «Vien Weapon Summit Piecemaker 1993» с недопитым чаем. Пара кожаных перчаток без больших пальцев. Лупа в пластиковой оправе, на линзу которой приклеена разлинованная бумага. Я взял журналы с края стола. Оглавления синим маркером: «Индукционные токи», «Ферма Тивола», «ИДС». Мелкий неразборчивый почерк бежал по страницам с истертыми углами, заклеенными треугольниками скотча. Записи чередовались с чертежами технических устройств, вклейками схем, вырезками из газет. Самая огромная схема красовалась на стене над столешницей. Чтобы разглядеть закрепленный кнопками ватман, я опустился на офисный стул со сломанной спинкой. Умирающая пружина вздохнула. Рисунок был выполнен в соответствии со всеми канонам графической культуры. В правый нижний угол вынесены данные: масштаб, автор «Л. Асланян» и прочее. То, что я видел было умело начерчено рукой Леонида Гисаковича и обнесено многочисленными стрелками сносок. Больше всего это напоминало гигантского механического… комара. Огромное насекомое шагало по бумаге, выпучив глаза, поверхность которых была поделена на множество многогранников. Сноска, исходящая от одного из глазных граней гласила: «Оптоплазменная камера сверхвысокой четкости». Киборг-комар имел сквозные вырезы во множестве частей своего тела. Я мог наблюдать строение всех его члеников в деталях. Многие сноски оканчивались увеличенным масштабом важных узлов. Вместо обычных брюшек, хоботков и ложноножек внутри его располагались части кибернетического механизма. Внутри комара находились «модуль управления P-1», «гидравлический поршень высокого давления» и «сенсорный датчик обратной связи D2J». Часто за названиями следовали сложные вычислительные алгоритмы взаимодействия агрегатов. Поверхность бумаги во многих местах была повреждена ластиком, присутствовали черновые заметки, небрежно раскиданные повсеместно. В верхнем углу карандашом было кривовато написано: «самоликвидация имаго 2.5–3 ч».

Академик работал над схемой до самого дня гибели. Я достал из сумки фотоаппарат, настроил вспышку и стал снимать все подряд. Я искал самих роботов, но обнаружить их в этом техническом хаосе не удалось. Повсеместно были наклеены разноцветные «напоминалки» с пометками и формулами, пестрящие словосочетаниями «Фарадей-2», «миграция матки» или «молочная кислота». В выдвижных ящиках нашлись десятки измерительных приборов, внушительный набор миниатюрных часовых инструментов, пыльные линзы, световые фильтры, изолента. И всюду тетради, блокноты, листы с записями.

Среди прочего я обнаружил две пожелтевшие фотокарточки. На одной мужчина лет сорока в шлеме и растянутом вязаном свитере принимал из аппарата, похожего на огромный телефакс, бумагу. Сосредоточенное лицо, обрамленное бородой, утонувший в процессе взгляд, глубокие борозды лобовых складок. Я отметил, что его шлем при всем своем сходстве был иным, нежели мой. Задняя подвижная антенна отсутствовала, как и надписи. Форма не круглая, а каплевидная, вытянутая к затылку. Перевернул потрескавшуюся карточку и увидел едва различимую пометку: «Е.Д.П.». Эта фотография была старшей: изображение сжалось, подложка отслоилась. Вторая фотография оказалась мельче, но моложе первой. Я не сразу понял, что изображено, и нетерпеливо вертел фото в руках, пытаясь определить ракурс съемки. Снимок был затемнен и отдавал фиолетовым. Складывалось впечатление, что его делали ночью. По центру изображена неоднородная бурлящая масса, плотная внутри и размытая по краям. Она витала в воздухе. Эпицентр песчаной бури? Загадочная надпись на обратной стороне: «транспорт образцов маткорабль. 7 км юг Инза L48». Я придвинулся к свету и поднес лупу. В центре – сложный узор. Внутри вязкой массы частиц, напоминающей цифровой шум, угадывалось несколько округлых объектов, похожих на головы людей. С волосами и без. К головам иногда примыкало нечто, очень напоминающее оголенные человеческие ступни. Лупа покатилась по полу, я поднял чертов шлем на затылок. Виски давило, хотелось блевать. Потрогал шершавую рукоять пистолета. Прислушался, но услышал лишь сердца. Мое колотилось, серверное скрипело в шкафу. Объект по центру снимка был брикетом из человеческих тел, сложенных «валетом» – ноги к голове.

Кроме письменного, в помещении находился полукруглый двухуровневый лабораторный стол: он занимал треть всего помещения. Толстая столешница замарана пятнами разных цветов, шрамами ожогов, следами острых инструментов. На столе нет и сантиметра свободного пространства. Десятки предметов замерли в тесных объятиях друг друга. Ждали хозяина, который вышел на перекур. А если это не Асланян? Крестовая отвертка застыла в пазе болта электронного блока, обнажившего силиконовые внутренности плат. Книга на английском языке открыта на главе «Caltech Submillimeter Observatory». Рядом отечественная – «Спектральный анализ и эллипсометрия» с множеством разноцветных закладок. Большую часть стола занимала металлическая балка, различные ответвления которой причудливо распускались в стороны подобно веткам. Стальное дерево было подключено через usb разъем к миниатюрному ноутбуку с севшей батареей. Незакрепленные ветви разложены на столе и под ним. Часть металлического ствола оголена, из нее торчали гроздья проводов, пластиковые блоки. Это последнее, чем занимался Асланян перед роковым походом «за грибами». Под столом был промышленный обогреватель, запертый зеленый сейф и странный черный аппарат, который я уже видел. Порылся в столе. Вот она. Улыбающийся ученый с карточки «Е.Д.П.» принимает из аппарата бумагу. Архаичный и тяжелый, он похож на старый советский телефакс. Рядом стоял лоток, полный бумаги с напечатанными на ней бессвязными сообщениями. В доме найдена кровать, с помощью пружин убирающаяся в стену, и платяной шкаф. На скомканной постели лежала распечатанная статья «Устройство сенсоров», а самодельный шкаф заполнен мятой мужской одеждой.

Обследовав комнату и не найдя информации о проекте «Рыночная площадь», я вернулся к единственному предмету, внутрь которого не было доступа: военному сейфу с пожелтевшей биркой «при пожаре выносить в первую очередь». Крестообразный рычаг тяжело лязгал, но не поддавался. Ключа не нашел. Тогда я одной рукой приподнял шлем, а другой нащупал внутренний тумблер «Рыночная площадь 1968 сейф». Хуже не будет. Щелчок в положение «вкл», и сейф ответил ленивым утробным рыком. Крутанул рычаг, дверь скрипнула. Бинго! В верхнем отделении стального чрева лежал обернутый в бархат немецкий пистолет Глок с двумя дополнительными обоймами и надписью на рукоятке: «In Herrlicher Kamaradschaft» – «В знак сердечной дружбы». Пачка американских банкнот номиналом 50 и 100 долларов соседствовала с блокнотом, озаглавленным «Ключи и алгоритмы». Ровная стопка из семи журналов формата А4 в черных переплетах располагалась внизу. Три нижних журнала оказались совершенно пусты. Остальные четыре имели следующее заглавия, выведенные через трафарет на обложке: «Брандтель-1», «Бок-2», «Поливанов-3», «Асланян-4». Я открыл журнал под цифрой один. Выцветшие чернила и аккуратный каллиграфический почерк. С первых строк я узнал, что записи принадлежат специалисту по насекомым, энтомологу Федору Федоровичу Брандтелю. Вести журнал, напоминающий опытный дневник, он начал в августе 1968 года. Поначалу это были сведения о генетическом строении насекомых, их устройстве и жизнедеятельности. Брандтеля интересовали обычные кровососущие комары, именуемые Culicidae. Встречались рисунки насекомых и графические схемы зон их миграции. Большинство записей были неясны. Например, «гипопигидий сложного строения, с хорошо обособленными гоностилями и гоноплевритами, реже гоностили редуцированы». По мере опытного изучения комаров Брандтель столкнулся с особями, возможности которых выходили за пределы научно допустимых. Он называл их «особые комары». В конце каждой главы Федор Федорович делал выводы языком, понятным неискушенному обывателю. Вывод, помеченный красным восклицательным знаком 8 апреля 1969 года, гласил: «После опытов в Брулево ошеломлен! Меня и раньше крайне будоражил тот факт, что особые самки Culicidae безошибочно находят нужных млекопитающих на огромных расстояниях, чего не встретить у других представителей кровососущего гнуса. Обычный гнус улавливает запах молочной кислоты, содержащийся в поте животного, на расстоянии не более 10–12 метров. Изученные Culicidae способны находить цель за тысячи метров. Это не характерно для длинноусых Nematacera в целом и комаров в частности. Особые Culicidae отличаются несколько увеличенной головой, удлиненными антеннами. Они безошибочно следуют к жертве по прямой (график 14-а и 15-а). Насекомые используют наведение?! Я склонен ответить „да“. И вот почему…»

12 октября 1969 г. «Известные мне и Мамонову способы исчерпаны. Это не тепловой след, нечто другое. Сигнал проходит даже в зеркальный инкубатор, чем только ни пытались прервать его…»

12 декабря 1969 г. «Проследил их толстый канал Выемки-Стерликово и обнаружил рой! Неимоверно плотное скопление особых насекомых диаметров свыше 5 метров с отходящими в 20 направлениях маршрутными рукавами. При попытке приближения Culicidae рассеялись полностью менее чем за 25 секунд. Делаю химию на местности».

26 июля 1970 г. «Мамонов мой Олежка пропал. Уехал на своих „Карпатах“ за углем и привет… Позвонил в милицию, приехал на Панфиловцев лейтенант, принял заявление. Три дня нет вестей, хоть этот герой Курска и обещал. В Астрахани рапортуют о холере, полученной с моря. Еду туда».

12 сентября 1970 г. «Наблюдал регенерацию долгоантенных в роях. Диаметр сгустка – 3.5 метра. Оптика 400-2, расстояние 70 м. Регенеративный процесс неясен. Точнее, его нет. Самка получает сформированные яйца внутрь очень быстро, счет на минуты! После перемещает их в группах в направлениях крупных населенных пунктов на расстояния до нескольких сотен километров. Рои – транспортные узлы, действующие в определенных точках. Нашел четыре в области (карта 6). Рукав роя „Надежда“, направленный на Харьков (схема 7), превышает толщину остальных в 8 раз. Насекомые мигрируют к крупным городам? Из сложной куколки всего за несколько часов генерируется взрослая особь».

12 января 1971 г. «Они обладают разумной активностью! Нужно препарировать и разбираться, но в последний месяц решительно невозможно заниматься наукой и даже бытом. Только защита от этих тварей. Справить нужду – целая операция. Мирошниченко мертв. Один на даче, живу в комарином облаке, получая сотню укусов за день. Костюм РХБ спасает, но в нем нестерпимо находиться более 6 часов. Вентиляция нулевая. Побег в Белосток не удался. Оборудование уничтожено».

4 февраля 1971 г. «Находясь в трезвом уме и твердой памяти! Насекомые читают мысли и противодействуют!!! Помощники, которые знали, исчезли. Эйпман и Яша Меридис перестали отвечать. В министерстве меня держат за психа! Зинуше ничего говорить не стану…»

На этом записи обрывались. Внизу страницы были еще какие-то слова, но лист был варварски оторван. Я перевернул страницу. Чужая рука размашисто вывела по центру эпитафию: «Федор Федорович Брандтель. Энтомолог и предтеча. 1902–1971 гг.».

Я закрыл первый журнал, заполненный лишь на треть. Глотнул воды и прочувствовал, как холодный ключ сверлит мое нутро.

Взял второй, озаглавленный «Бок-2». Записи Гюнтера фон Бока, исчезнувшего при невыясненных обстоятельствах на польском озере, пахли плесенью. Часть текста намокла и расплылась, другая была на языке Гете. На затвердевших страницах схемы насекомых отсутствовали. Зато появились многочисленные чертежи локаторов, устройств и шлемофонов. Они занимали едва ли не половину всего журнала, бережно исписанного мелким почерком. Первая запись была тревожной: «18 февраля 1971 г. я узнал от Штилле пропажа мой друг Федор Брандтель. Мы состояли в исполнительном комитете „Объединенной лиги естественных наук“ более 18 лет. 21 февраля в ледяной дождь человек принес очень нежданный посылка и письмо мой резиденция в Шенхаузер-аллея. Коробка была опытный журнал Федора, папка с чертежами и контейнеры с материалами. Versiegeln, ничего нельзя было трогать, только читать письмо! То, что лежит на дне – смертельно. Брандтель изложил основные тезис как воровство мыслей неким телепат das abfangen. Эти телепат имели смешанный die elektromechanische и биологическую сущность, но в микроскопическом масштабе. Первый делом я должен изучить схемы увода погибшего при опытах локаторщика. Все это было близко от сумасшествие. Эти схемы содержали допущения и гипотезы, современной науке вредные. Основа die radioelektronishe…»

Далее Бок рассказывал, как он свернул широкую научно-инженерную деятельность и посвятил себя созданию инновационного защитного механизма, предотвращающего утечку информации. Нужны были скрупулезные испытания, а Министерству обороны ГДР требовалась новая авионика. Интересы тоталитарной машины и Бока расходятся. Гюнтер подвергается политической травле, известный математик Будах выступает с его публичной критикой в научных кругах. Немец со скандалом уходит в отставку и переезжает в польский Щецин. Там на свет появляется первый опытный прототип защитного шлема. Брандтель оставил тестовые алгоритмы для проверки активизации комаров в случае утечки информации: «Если изделие пропустит мысли, ты погибнешь, не дочитав первой страницы черного журнала. Читай предложения ниже строго по одному, затем наблюдай насекомых вокруг, фиксируй их активность». Ранние шлемы грешили ненадежной материальной частью, электропитание сбоило, защита пропадала. Бок не спешил. Шлемы модернизировались в течение двух с половиной лет. Шестой опытный образец проработал без сбоев около сорока трех суток. Через шесть лет после того, как расписался в получении посылки, Гюнтер фон Бок сорвал сургучную пломбу и открыл черный журнал Федора Брандтеля.

«Гюнтер! Мы подозревали, что мир – не есть то, что мы о нем знаем. Уникальная экосистема, в которой гармонично и целесообразно переплетены климатические и часовые пояса, смены времен года, цветения и увядания. Могла ли она появиться случайно? Регенерация энергии флорой, необходимой для фауны, баланс морской и сухопутной жизни? Бесконечный круговорот воды и феномен цикличности жизни? Уникальное равновесие элементов, взаимозаменяемость и взаимообусловленность – все это случайно? Мы были правы. Иные Боги правят здесь. Иные Боги».

Брандтель, хоть и имел помощников-физиков и руководил ходом технических изысканий, однако в первую очередь, являлся биологом. Деятельность Федора Брандтеля по анализу технической сущности особых насекомых была сумбурной и малоэффективной. В первые месяцы работы Бок устанавливает, что микро-модули используют радионаведение с помощью концептуально новых, неизвестных человечеству, волн. Бок вылавливает, описывает и изучает особых комаров. Он продает дом в Германии и приобретает профессиональную лабораторию для макросъемки Leica. В журнале появляются сотни детальных снимков, на которых изображены комары во всех возможных ракурсах, в разрезах вдоль и поперек, целиком и по частям. Щецинская лаборатория растет, в конце 1977 года там проживает и работает шесть человек. Гюнтер экспериментирует с экранирующими материалами покрытия, стремясь обеспечить конфиденциальность работ. В лаборатории появляются млекопитающие: лисы, росомахи, еноты, козы. Основной задачей является установление цели сбора крови особыми комарами. Термин «база сопротивления» Гюнтер придумывает летом 1977 года в качестве шутки, позже оно приживается и становится официальным. В 1978-м начинается работа над аппаратом, который способен фиксировать и записывать передаваемые комарами сигналы. Так появляется «Тетра».

15 апреля 1977 года: «Я получил ожидаемый линза 18FC и препарировал комар самостоятельно. 7 часов операции, невероятный нерв и часовой механизм вскрыт. Biocyberg! Членики подвижны, иметь гибкий структура, внутри – голубой гелий, электрозаряженный. Я понимать и обосновывать 10 % процессов, протекающих в этом лилипут, но уже это более, чтобы считать самым совершенным механизм. Либо кто-то много и страстно работать, либо это не есть технологии земля. Уникальное биотехногенное существо, интеллект на основе кремния, двигатели на электроимпульсах и гибкое устойчивое шасси, приспособленное к полетам».

27 апреля 1977 года: «С начала проведения опыта я сделаться какой-то король комаров. Вокруг лаб постоянно висит облако. Активных действий нет, только забор кровь. Я постоянно ловить и отбирать особи. Шлем действует! А вот с экраном надо работать… Влодзику я сделать второй шлем, когда мы рядом, они сбоят».

9 мая 1977 года: «Комары лишены подзарядки либо регенерации энергии. Der tank отсутствует, заряженные частицы геля в ходе жизнедеятельность менять окрас на темный и отдавать энергия. Химический анализ в приложении 6. Особи не обновляются. Жизнь 30–45 суток, полетный нормал до 2000 км. Структура после отключения разлагается одномоментно, сходно der bioorganismus. Трое суток – и нет остатка памяти. Новые особи транспортируют в виде личинок. После высадки – раскрытие в скрытых областях. Ареал обновления – приложение 18–24. P.S. Польские патриоты чуть не сожгли лаб в ночь на 9-ое. Спасибо „Газета Выборжа“. Сейчас охрана полиции кругом».

12 октября 1977 года: «Закончил установить защитное покрытие лаб основа каучук. Исключая две зоны сложной отражающей структуры сигнал не проходит. Перестав получать сигнал извне, комары гибли в 40 часов. Изучать труп имеет проблема, тление повергает буквально на минуты, основные членики теряют структуру на глазах. Начал опыты по захват цели, маршрутизации, целеполагание. Лабораторное проведение укуса и смежных процессов осложнено. Пробирка с имаго держится на поверхности кожи лаборанта до 10 часов. Взрослая особь биокомара ориентирована конкретной цели и брать кровь статистов не желает. Результат нулевой».

24 ноября 1977 года: «Es ist gelungen! Передающее устройство размещен в усиках кулицида. Ампутация обоих усиков приводит к потере центральной связи. Ориентация в норме. Особь пытается покинуть лабораторию и допускает забор крови у случайных цель. Через 39 часа 12 минут 18 секунд инфоблокады комар гибнет. Алгоритм график 12 и 12А. Программа самоуничтожения. Наконец подсоединили душевую».

09 января 1978 года: «Начал испытывать „Тетру“, и сразу феномен! После укуса братьев Метелкиных, „Тетра“ уловить волны d-zone. Идет передача массив информации, колебания достигают границы чувствительности. Объем информации огромен. Сравнивали с показателями передачи до укуса. Лабораторные исследования подтвердили. Особи транслируют информацию о крови!? Объем передачи после укуса животных минимальны. Кто-то сильно интересуется здесь людьми».

12 ноября 1978 года: «Закончил с Манштамом испытания биполярного транзистора для „Тетры“, разобрались с нелинейными искажениями входных каскадов. Пишем все! Обратная связь с полиграфом устойчивая. Очень таинственное, но великое дело! Стелла переехала ко мне. Что теперь делать со всем этим счастьем?»

03 марта 1979 года: «Мы тонем в перфоленте! Много букв, смысла – ноль. Расшифровка не движется. После пропажи Зибора боюсь привлекать сторонних шифровальщиков. Привезли катушечное оборудование из Потсдама, книги по природе монохроматических волн и интерференции».

Заканчивался журнал немецкого инженера грустно.

18 июля 1979 года: «Комары продолжают кружить, переносить транспортные базы, забирать кровь, передавать информация. А я танцую на месте полгод. Все эти шифрования и криптографии не дали движения вперед. Не могу идентифицировать принцип. Нужен ум. Префект машет план детский лагерь, КГБ на каждом дереве. Занимаюсь борьба, не наука. Узлы ушли на восток. Должен идти кто-то другой. Осень жизни».

На следующей странице был нарисован комар с человеческим лицом и шлемом с антеннами. Он улыбался и порхал, а на носу – очки.