Текст книги "Сержант и капитан"

Самогон Лавочкина оказался вовсе недурен на вкус. Выпив по одной, мы все трое переглянулись, и поручик Семенюшкин опять сказал:

– Ну, давайте еще по одной, да я пойду.

Лавочкин с готовностью разлил по кругу. После этой порции он немного осмелел и решился вставить слово. Прокашлялся и сказал задумчиво и чуть мечтательно:

– Хорошо, как будто и никакой войны нет. Как будто в атаку мы сегодня не ходили.

Я подумал в этот момент, что воюю бок о бок с этими людьми всего-то дней десять, не больше, но кажется, как будто десять лет. Я почти ничего о них не знаю, кроме имен и званий, но уже привык к ним. Так было не раз. С весны 18-го года, с того момента, как я вступил в Добрармию, точно такая же мысль посещала меня множество раз. Я думал так же о других людях, что они близки мне, они мои товарищи по оружию, но это все, что я о них знаю. Потом их убивали, они пропадали без вести, их ранили, переводили в другие части, меня переводили в другую часть, снова вокруг меня были новые люди, снова я к ним привыкал и снова их терял. Ни прошлого, ни настоящего. Сплошное кровавое сегодня.

– Расскажите о себе, прапорщик, – попросил я Лавочкина.

– А что рассказывать, господин капитан. Я как все. Родился, крестился, жениться не успел, родители купеческого роду, богатую лавку держали в Саратове. Убили их красные, магазин разграбили. Вот я в Добровольческой армии и оказался. В Великую войну повоевать не пришлось. В конце 17-го я еще юнкером был на ускоренных курсах в Александровском военном училище. В Москве участвовал в октябрьских боях, потом добрался до Дона, вступил в Добрармию. За отличия в боях произведен в прапорщики два месяца назад. Сестра у меня есть, Алевтина, так ее, слава богу, родители, пока живы были, отправили учиться в Париж. Назад, как вы понимаете, она уже не вернулась. И хорошо, мне спокойней. Разыщу ее, может быть, когда-нибудь, когда красных разобьем. Вот и вся моя короткая жизнь. Больше рассказывать нечего.

– Это точно, – заметил Семенюшкин. – За последние два года никто из нас не видел ничего такого, чего не видел бы другой. А ведь до войны я столько анекдотов знал. Теперь все забыл. А те, что помню, кажутся глупыми и несмешными.

– Да-да, – подхватил Лавочкин. – Вот меня спроси, что я помню, – только войну и помню, и ничего больше. А она так надоела, что еще и разговаривать о ней ну никакого желания нет. И все-таки, как вы думаете, господин капитан, победим мы или нет?

– Победим, – солгал я.

– Ну, Бог троицу любит, – намекнул поручик Семенюшкин, – да я пойду.

Мы выпили по третьей, и на этот раз он действительно встал и откланялся. Лавочкина я тоже отправил к себе – мы все очень устали за этот день. Он хотел оставить бутылку, но я отказался:

– Признаюсь вам честно, прапорщик, алкоголь на меня наводит меланхолию, а нам сейчас в отчаяние впадать ну никак нельзя. И вы тоже не увлекайтесь. Да, в общем, зачем я вам это говорю. Вы и сами все знаете.

Я вышел его проводить. Во дворе стоял Бабков и курил. Увидев нас, бросил козью ножку в снег и вытянулся по стойке смирно.

– Вот что, прапорщик, налейте-ка вы этому бравому солдату, он сегодня это заслужил. Рядовой Бабков, вы самогон пьете?

– Что ж я, не солдат, что ли? – бодро ответил тот.

Лавочкин налил ему стакан до краев. Бабков аккуратно с достоинством принял его, поднес ко рту, понюхал, оценивающе качнул головой и выпил в два глотка, не уронив ни капли. Умелец.

18 октября 1919 года. Бабков хороший солдат. Дисциплинированный, упредительный, даже, можно сказать, веселый. Но что-то в нем не так. То ли он не может понять, где находится, то ли не может с этим смириться, то ли, наоборот, пытается примириться с этим. Но в любом случае он мучается, и это видно. И это мне не нравится. Если бы он не спас мне жизнь, я бы давно отдал его в контрразведку. Но контрразведка неизвестно где в отличие от большевистской ЧК, которая действует прямо в прифронтовой полосе. Я подумал: вот если бы я попал к красным и решил скрыть свое имя и звание, чтобы меня не расстреляли, и присоединился бы к красным, чтобы выжить, как бы действовал я? Стрелял бы я в своих? Нет, никогда. Поэтому не могу подумать, что Бабков стреляет в бывших своих, не отказавшись от них полностью. Либо я прожил слишком мало, либо размеры сундука, в который вмещается человеческая подлость, настолько огромны, что мне трудно их представить. Не могу я понять, почему я не верю своему новому ординарцу. В нем точно что-то не так. Попробую поймать его на этом. Лучше будет, если я поймаю его, хуже будет, если вся рота попадется благодаря ему.

На этом дневник капитана Корнилова обрывался, больше записей не было, хотя чистые страницы оставались. Никита долго сидел перед раскрытой тетрадью, пытаясь примириться с действительностью. Искренность капитана Корнилова не оставила ему выхода. Капитан Корнилов дошел до конца и не отступил. Сержант Корнилов поступит так же. Но капитан Корнилов сражался не в одиночку – с ним была его рота, его полк, его дивизия. Никите нужны союзники. Он взял телефонную трубку и набрал номер Митиного мобильного.

* * *

– Слушай, Никита, я тебя нанял для чего? Чтобы ты мне помогал в особых случаях. Этот случай еще не наступил, а ты первый приходишь за помощью. – Митя ходил из угла в угол своего кабинета, нервно потирая руки.

Никита сидел в кресле и водил взглядом за его перемещениями:

– Я к тебе не за помощью пришел. Я твой друг. Ты много раз говорил об этом. И я тебе предлагаю совместное предприятие. Дело для людей, которые доверяют друг другу.

– Ты предлагаешь неприятности. Судя по тому, что ты рассказал, ты перешел дорогу серьезным людям. – Митя перестал перемещаться и присел на край своего стола. – Я должен посоветоваться с папой. Такие вопросы просто не решаются. Послушай, а мы что, с лопатами будем где-то что-то копать? Это смешно.

Никита, не желая терять союзника, политкорректно заметил:

– Смейся сколько угодно, ты участвуешь в деле или нет?

– Да. – Митя поднял руки, сдаваясь на милость победителя. – Исключительно для того, чтобы посмотреть, как ты будешь с лихорадочным блеском в глазах бегать по неизвестной тебе территории и взрыхлять ее. А я с бутылкой пива в руках буду хохотать над тобой. Потом мы вернемся в Москву и снова будем монотонно ломать и строить.

Они вместе рассмеялись. Никита похлопал своего друга по плечу и пошел к двери. На полпути обернулся и напомнил:

– Ты слово дал. Помни об этом.

– Договорились. Ты, главное, не забывай на работу выходить вовремя, искатель приключений, – мстительно кинул вслед Митя.

Как только Никита зашел в свой кабинет, зазвонил телефон. Никита поморщился. Лучше бы было, если бы трубку взял Петраков, а то ему с недавнего времени телефонные звонки приносят только несчастье. Телефон не обращал внимания на его мысли и продолжал трезвонить. Никита взял трубку. Это была Даша.

– Я вернулась и требую, чтобы ты уделил мне время. У меня родилась идея. Хочу, чтобы ты помог ее осмыслить. – Дашин голос просто звенел. Она рвалась к свершениям.

Вот оно, очарование коротких командировок куда бы то ни было. Движение туда, движение сюда. Взрыв впечатлений и отчаянный стук по клавиатуре. Никита долго был там, где каждый день – сюжет для небольшого рассказа, но не смог бы сейчас написать и двух строк о своей службе. Не потому, что он не умел писать, а потому, что у него не было времени научиться безучастно писать о чем угодно. Все, что произошло, случилось, стояло перед глазами, но разве можно этим делиться с посторонними. Патрули, зачистки, засады, стычки, перестрелки, сражения, гибель друзей и врагов – все слилось в нечто единое, из чего не знаешь, что вычленить. От описания открытия консервной банки штык-ножом до описания рукопашной схватки. Все важно. Нужно прожить лет пять вдали от всего этого, чтобы потом написать об этом относительно честно. Но у журналистов и писателей времени на это нет. Вот поэтому они пишут, а Никита не может. Остается только подчиниться любимой писательнице:

– Прибуду, когда назначите, моя несравненная создательница несравненных литературных образов.

– Корнилов, если бы я тебя не любила, мне пришлось бы сказать, что это пошлость. Не издевайся над тем, чем я занимаюсь. Я – не феминистка, но если будешь держать меня за дуру, самым высоким каблуком от Vicini мне нетрудно заехать тебе в любое место, которое меня злит. – Даша запуталась в своих непритязательных образах.

– Даша, ты пьяна?

– Наконец-то ты понял, разведчик. Может, приедешь прямо сейчас? Овладеешь мной без сопротивления.

– Должен заметить, что теперь пошлишь ты. Но я еду. Жди. – Никита решил временно отложить свои предсказуемые приключения ради непредсказуемой, но почти обожаемой женщины.

Даша открыла дверь с бокалом вина в руках. Никита поморщился. Он терпеть не мог, когда кто-то пьет в одиночку, тем более женщина, тем более любимая. Или не любимая? Он уже не знал точно.

– Рада тебя видеть. Действительно рада.

Она нежно обняла его и положила голову ему на плечо.

– Ты хотела рассказать о новой сногсшибательной идее.

– А да! – Даша оттолкнулась от него, как будто очнувшись, и радостно хлопнула в ладоши. – Конечно! Знаешь, когда я была в Питере, мне пришла в голову чудесная мысль. Пойдем в комнату.

На столе в гостиной стояла бутылка французского вина и тарелка с нарезанным сыром. Даша называет это «набором для активизации мозговой деятельности». Вокруг «набора» разбросаны листы белой бумаги с пометками и рисунками. Муки творчества. Даша пишет всегда на компьютере, но начинает на бумаге. Потому что на старте она ужасно злится и психует, рвет и комкает исписанные листы, бросает их с ненавистью в корзину. Никита никогда не присутствовал при подобной сцене, но Даша сама призналась и добавила, что если бы начинала писать новую вещь на компьютере, то разбила бы его в первый же день. Импульсивная девушка.

Даша налила вина в уже приготовленный второй бокал, подала Никите. Они сели на диван.

– Ну, так вот, – продолжила Даша. – Я решила сменить жанр…

Она произнесла эту фразу так, словно после нее весь мир должен обрушиться или по крайней мере Никита должен рухнуть с дивана, икая от изумления. Ничего такого не произошло. Никита вопрошающе пожал плечами:

– И?..

– Что значит и?.. – вскинулась Даша. – Ты что, не понимаешь? Я решила сменить жанр, – повторила она по слогам и обиженно надула губки. Сложила руки на груди и картинно отвернулась.

– Хорошо, хорошо. Я пошутил. Ты меня просто сразила, и я впал во временный ступор, – пошел на попятный Никита.

– Да? Ну слушай. – Даша тут же забыла про свои обиды. – Мои истории о любви продаются неплохо. Но тиражи небольшие, слава тоже небольшая. И, самое главное, издательство забирает любую халтуру, лишь бы она была про любовь. Последнее время я пишу откровенную чушь, а этого никто не хочет замечать. Лишь бы вовремя сдавала нужный объем слез, соплей, измен, расставаний и хеппи-эндов. Восемь авторских листов – и точка. Но бесконечно изобретать любовные линии невозможно. Поэтому мне нужно нечто новое, и я знаю что.

– Что?

– Детектив. Настоящий классический детектив с небольшой долей иронии, – торжествующе объявила Даша.

– Не хочу обидеть, но, по-моему, на книжных лотках этой продукции через край, – осторожно заметил Никита.

– Да, правильно. И вся эта продукция приносит авторам отличный доход и, главное, их имена у всех на слуху. А имена-то все женские. Шляпки, юбки и бюстгальтеры правят бал. Мужиков давным-давно загнали на задворки жанра издатели. Посмотри на статистику – вас по сравнению с нами очень мало, и к тому же вас убивают в геометрической прогрессии. Получается, что мы, женщины, определяем запросы издательского рынка. А издателю все равно – книга должна продаваться. И в этом ее главное назначение. Любовные романы читают только женщины, а детективы читают и мужчины и женщины. Улавливаешь разницу?

– Улавливаю. Хочешь настоящей славы. Это справедливо. У тебя есть сюжет? – Никита подумал, не рассказать ли Даше историю с дневником капитана Корнилова, но не решился.

– Сюжет есть. Представь. Хороший интеллигентный парень с высшим образованием ушел на войну и вернулся другим человеком. Он стал крутым. Хладнокровный и справедливый, он точно знает, чего хочет. Он хочет справедливости для всех. Он становится частным детективом. Берет в напарники крутую независимую девицу, и они вместе творят суперкрутые дела. Ну, как?

– Звучит неплохо. – Никита точно решил не рассказывать про дневник. Даша явно закусила удила. И если ей рассказать хоть что-нибудь, она вытянет остальное, распишет в лучшем виде и подставит и себя и его.

– Моя помощь нужна?

– Еще бы! Ты объяснишь мне все те моменты, которые для моего понимания недоступны в силу обстоятельств. Будешь моим главным героем. Согласен?

– То есть меня не будут убивать в самом начале?

– Это точно. Будешь жить из романа в роман.

– Я согласен. – Польщенный Никита глотнул вина.

– Тогда рассказывай.

– Хорошо. Только переместимся в спальню, я очень устал, – признался Никита.

Даша посмотрела на него через вино в бокале:

– Корнилов, сколько бы я ни пыжилась, ты меня все равно переиграешь. Ты хитрый вояка и обыграешь кого угодно, только близко подпусти. Давай телепортироваться в спальню.

Никита так ничего и не смог рассказать, а Даше этого и не нужно было. Он ушел утром, когда она спала. Когда выходил из подъезда, зазвонил мобильный. Митя приглашал на рандеву с папой. Похоже, они решили внести свой пай в создание акционерного общества по поиску сокровищ.

В конторе было еще малолюдно. Восемь утра. Рабочий день начинается в девять. Но начальство было уже на месте. Полусонная Ниночка на вахте услужливо проверещала:

– Никита Иваныч, шеф ждет вас как можно скорее.

– Бегу.

Толстый лысый папа сидел за своим столом, нахохлившийся и невыспавшийся. Митя, в полузабытьи, подперев рукой голову, сидел с краю стола. Он откровенно спал.

Никита встал посередине комнаты, не зная, что делать. Папа смотрел в упор и молчал. Митя продолжал спать. Затем глава фирмы изрек:

– А тетрадь при тебе?

Никита предъявил дневник капитана Корнилова. Сергей Борисович пролистал его, потер пальцем пожелтевшие строчки и вернул Никите.

– Вроде не подстава. Итак, молодой человек. Мой сын мне все рассказал. История мне нравится, а самое главное, он тебе верит. Я не захотел ждать и вызвал всех. Скажи, что мы можем сделать?

– Искать клад – дело непростое. Нужны кирки, лопаты, веревочные лестницы, масляные фонари, мушкеты, кортики, солонина в бочках и, наконец, шхуна, на которой мы повезем сокровище. И, самое главное, нужна карта.

– Понимаю. Нужно время и люди. – Позднеев-старший не обратил внимания на красочную эскападу Никиты.

– Совершенно верно.

– Ты это получишь. – Папа ударил сына по руке. Митя вскинулся, как неопытный солдат, и тут же снова уснул.

– Договоримся на охране за мой счет и полном обеспечении, согласен?

– Безусловно. А как быть с иностранной державой? Ведь Митя дал вам полный расклад? Мистер Балашофф тоже очень заинтересованная сторона. Его сбрасываете со счетов?

Позднеев-старший неприятно поводил челюстями, как будто прикусил что-то несъедобное:

– Нет. Как можно. С мистером Балашоффым объяснишься ты. Это наша страна, Никита. Здесь мы диктуем условия, а не какие-то иностранцы, пусть и советского происхождения. Я уже знаю, что у него охрана из местного ЧОПа набрана на время. Пусть за нее держится и свои заморские руки не распускает на наши богатства. Да, и вот еще что. Дома больше не ночуй. Вот тебе адрес. – Он быстро написал его на своей визитке, затем вынул из кармана связку ключей и подбросил на руке. – И ключи. Вечером приедут люди. Будут охранять тебя. Они чеченцы, ты не против? Не боишься?

Он прищурился, внимательно следя за реакцией Никиты.

– Чеченцы такие же люди. Есть хорошие, есть плохие. Хороших больше, чем плохих, могу свидетельствовать, – ответил Никита, глядя прямо в глаза начальнику.

– Отлично. Значит, непонимания не будет?

– Не будет.

* * *

Квартира была на Беговой улице. В пятиэтажной хрущевке, спрятанной далеко во дворах. Типичное бандитское логово – что-то среднее между пыточной и спортзалом. В гостиной маты, турник, две штанги, гантели. Никита для активизации мозговой деятельности повисел вниз головой на турнике. Потом нашел одну-единственную книгу. Руководство по рукопашному бою. Начал читать.

В дверь позвонили. Никита никогда не реагировал на дверные звонки. Он всегда был твердо уверен, что открытие двери на звонок сродни входу в отделение милиции. Вроде бы ничего экстраординарного, а сердце щемит. Может, паспорт поменяют, а может, пятнадцать суток дадут. Внешний враждебный мир ждет любого за этой перегородкой, называемой дверь. Особенно если эта дверь бронированная. Она вызывает наибольшую озлобленность у находящегося извне. У киллера, водопроводчика, газовщика, милиционера, курьера. И только у киллера есть его святое право садануть через дверной глазок, если ответа из-за двери нет, а сопение раздается. Опоздает на секунду – заряд прилетит изнутри. Но звонок долго не унимался. Он знает, что внутри кто-то есть. Если это свои, Никита их достаточно промариновал. Пора было задать банальный вопрос: «Свои?».

– Свои, – в ответе чувствовался кавказский акцент.

– Ну, раз свои, заходи, – ответил Никита в тон.

Замок железно чиркнул, и в прихожую зашел молодой чеченец такого победоносного вида, что Никита невольно улыбнулся.

– Ты чего дразнишься, крутой, что ли?

– Нет, парень. Это ты крутой. А я тебе только двери открываю. Как зовут?

– Таус. – Он немного растерялся.

– Привет тебе, Таус.

– Руслан сейчас приедет.

Никита повернулся и устало пошел на кухню. Через несколько секунд они встретились у холодильника. Никита спросил:

– Выпьем?

– Давай.

И тут пришел Руслан. Высокий рост, рукопожатие горца, настороженные, но в меру, глаза. Поздоровался с Никитой, сказал, что в курсе проблемы и находится в его полном распоряжении. В сумке у него была закуска и два автомата Калашникова. Они сели втроем вокруг кожаного мата в гостиной. Никита налил немного виски. Руслан с Таусом поставили между собой черную литровую «Смирновскую». Между замкообразных бутылок стояли зелено-красные тарелки с огурцами, помидорами и холодным мясом. Рюмки – форты, стаканы – равелины. Налили.

– За что пьем? – спросил Руслан.

– За всеобщее понимание, – ответил Никита.

– Правильно сказал.

Выпили. Захрустели зеленью. Говорили только Руслан и Никита, Таус молчал как самый младший. Но разговор не клеился, ведь хозяева этого убежища знали, кто такой Никита. Неловкость момента звенела в воздухе, и Никита взял слово:

– Слушайте, мужики. Мы не знаем друг друга. Но я хочу, чтобы вы поняли: был я на вашей родине и служил честно. Это я затем говорю, чтобы потом не было неожиданностей.

– Да знаю я, – ответил Руслан, сразу смягчившись. – Здесь это не имеет значения. Не беспокойся.

Таус сверкнул зрачками. Руслан что-то резко сказал по-чеченски. Таус начал смотреть в пол. Они снова все выпили и даже чокнулись перед этим. Таус быстро перебрал градус, по-настоящему захмелел. Резко толкнув Руслана, быстро заговорил на чеченском. Руслан ответил на русском неестественно громко, тыча в Никиту пальцем.

– Воевал и воевал. Это его дело. Я же воевал. Поймал бы его тогда, убил бы. А ты, что сделал бы, если я тебе в руки попал? – обратился он к Никите.

– То же самое. – Никита сжал пустую бутылку из-под виски, как гранату.

– Честный солдат. Для кавказца у меня очень спокойный характер, но иногда я злюсь. – Смешно, но в руке Руслана тоже была зажата водочная бутылка.

Они замолчали. Бутылки были пусты. Пора было ложиться спать.

Никита отполз на ближайший мат и сразу начал видеть сны. Ему снилось, что он раскрыл дело и с большой спортивной сумкой, набитой золотом, возвращается домой. На сумке написано «Каждый получает то, что заслуживает». Дома почему-то сидят за накрытым столом Сергей Борисыч, Митя, Петраков и Костоватый.

– За удачный исход предприятия! – провозглашает тост Позднеев-старший. Хлопает шампанское, и мир взрывается.

Автоматная очередь обсыпала штукатурку прямо над головой Никиты. Одна пуля с мерзким звоном отрикошетила от турника и ударила в подстилку. Никита инстинктивно откатился назад, накрывшись матрасом.

Что-то, похожее на входную дверь, пролетело вдоль прихожей. Ослепительные вспышки автоматных очередей чертили в темноте вибрирующие молнии. Таус, спавший у самого входа в гостиную, похоже, был мертв. У него не было головы, сплошное месиво. Справа лежал «калашников». Никита бросился к автомату и нажал курок до упора. Искры заметались в прихожей. Один из нападавших силуэтов упал. В замешательстве они отступили в кухню и ванную.

– Руслан!!! – заорал Никита, ничего другого в голову не приходило.

– Уходи… – Крик погас в стрельбе. Придя в себя, незваные гости вновь пошли в атаку, открыв ураганный огонь по дальней комнате, откуда короткими очередями стрелял Руслан. Он яростно кричал по-чеченски. Что-то подобное Никита слышал, когда боевики атаковали комендатуру в Старых Промыслах в Грозном, где он ночевал.

Никита бил со своей стороны одиночными, укрывшись за штангой. Пули нападавших, звеня, как медные пятаки, рикошетили от нее во все стороны.

Кто-то закричал:

– Хрен с ними! Время! Бросайте гранаты!

Никита понял, что против тяжелой артиллерии им не устоять. Он перекатился к балконной двери и, уже не рассчитывая остаться в живых, приподнялся и рывком перетянул себя через порог. Тут же перемахнул через балконные перила. Раньше, когда он подходил к дому, обратил внимание на ветвистые деревья с кронами минимум до третьего этажа. Никита не ошибся, ветки пружинисто приняли его. И в тот же момент в квартире полыхнуло два взрыва подряд. Посыпались оконные стекла, и обиженно завыли автосигнализации. Бой окончен.

Зацепившись за ветку на доли секунды, Никита тут же прыгнул вниз. Ему казалось, что он побежал, едва коснувшись газона. Вслед никто не стрелял. Пройдя дворами, он вышел на автостраду, которая шла под соединяющий Беговую и Ваганьковское кладбище мост. На лавке троллейбусной остановки сидел старик без определенных занятий, в черной кепке, потертой фуфайке и с железными протезами во рту. Он был в компании бутылки водки с подозрительно потертой этикеткой и пластикового стаканчика. Никита присел рядом.

– Отец. Ты взрыв слышал?

– Слышал что-то такое.

– Может, милицию вызовешь?

– А на хрена это мне?!

– Правильно, отец, ты не вызывай. Тебе ведь все равно. Тем более что милиция приедет туда, где уже убит мой друг, который другом мне никогда не был. Ну что, папаша, выпьем за упокой наших мятежных душ.

Тот без возражений достал из бокового кармана второй пластиковый стаканчик, плеснул в него жидкости и протянул Никите. Затем наполнил свой.

– Хорошие люди были?

– Точно не знаю. Но, наверное, хорошие. Не успел познакомиться близко. Пей смело.

Они выпили, даже не крякнув. Водка была паленая, на вкус – как плохо прожеванная пластмасса.

– Далеко ли тебе ехать?

– Какая разница? – Никита с отвращением стряхнул остатки пластмассового спирта из пластмассового стаканчика.

– Ты, пацан, героя из себя не строй. Пострелял пару раз и думаешь, хамить можешь? А еще водку мою пил! Героями мы были, когда землю жрали под Сталинградом, но не отступили.

– Это под каким Сталинградом, мужик? Тебе же чуть больше пятидесяти на вид, не больше.

– Сохранился хорошо, потому что воду сырую не пью. Езжай, не тебе мою правду судить.

«Он прав, – подумал Никита, садясь в пойманный “москвич”. – Сейчас умерли два человека. Бессмысленно. Но смерть есть смерть. Лучше уж беззаветно врать о том, что видел ее, как этот старик, и быть живым, чем всю жизнь помнить, что кто-то умер просто так рядом с тобой, а ты не помог и незаслуженно выжил».

– Куда едем? – спросил неожиданно шофер. Он словно вынырнул из пустоты. Никого не было, и вдруг человек с рулем в руках. Никита нервно дернулся и пришел в себя. Он несколько минут сидел рядом с водителем и молчал, глядя в одну точку в темноте перед собой.

– Куда едем, парень? С тобой все нормально? – Шофер начал беспокоиться.

– Да, все нормально. Теперь нормально. Поехали медленно вперед, я пока подумаю, куда точно мне надо ехать, – ответил Никита и посмотрел на часы. Пять часов утра. Ехать некуда. К Даше дорогу придется забыть. Домой точно соваться не стоит. Есть только одно место. Контора.

По пути он пытался дозвониться до своего друга. Мобильный Мити женским металлическим голосом отвечал, что абонент недоступен или находится вне зоны действия сети.

Охранник на вахте в офисе был из новеньких. Никиту не знал и потому сначала испуганно проверил паспорт и только после пропустил внутрь. В кабинете было еще неуютнее, чем днем. Главный босс всегда приезжает в восемь утра. Ждать осталось недолго. Никита сел за стол, положил на него руки по-школьному, на руки положил голову и заснул почти мгновенно.

Ему опять приснился сон. Второй за эту беспокойную ночь. О том, что органы правопорядка рьяно взялись за расследование этой перестрелки на Беговой, вычислили его и присылают одну за другой повестки с требованием явиться на допрос, а он все не приходит. Тогда за ним посылают, но дверь закрыта, на звонки нет ответа. Что делать? Вскрыть дверь. Может, главного свидетеля уже заставили замолчать навеки. Они получают санкцию, ломают замок – и тут сюрприз. Парочка усталых киллеров, поджидающих Никиту уже который день. Немая сцена. Затем жаркий спор с применением подручных огнестрельных средств. Побеждает сильнейший, то есть органы правопорядка. Во всяком случае, Никита за них. Соседи в ужасе набирают «02». Киллеров, если среди них будут живые, долго допрашивают. Они сдают всех и вся, только никак не могут ответить, где Никита. А Никита мирно спит за столом в своем кабинете. Арсеньевич хитро посмеивается вместе со своими кошками вслед увозящему киллеров-неудачников милицейскому «уазику».

* * *

Невообразимый грохот опять разбудил его. Дверь едва не слетела с петель. Дежавю. Никита не сразу продрал глаза. Комната в мгновение заполнилась людьми. Все молчали. Зажегся свет. Перед ним стоял шеф, за спиной телохранители, заместители и Митя.

– Что случилось? – тут же заорал папа в полный голос в лицо Никите: – Что, б…, е… твою мать, случилось? Кто это был? Почему ты жив?

Он грохнул своими огромными ладонями по столу и затопал ногами.

– Что там, б…, произошло? Двое моих людей убиты. Кто это сделал? Кого мочить?

Никита молчал, ожидая своей очереди и медленно просыпаясь. Только сейчас он понял, насколько смертельно устал.

– Ну что молчишь? Придумай что-нибудь, успокой меня, скажи, что знаешь, кто это был, и знаешь, где их найти. И мы сейчас же поедем и отомстим.

Он замолчал, тяжело и недружелюбно дыша. Митя делал за его спиной знаки. Мол, говори что-нибудь, не зли папу, иначе он все тут разнесет и всех уволит.

– А откуда вы знаете, что произошло на Беговой? Ведь это случилось, – Никита посмотрел на часы, – меньше трех часов назад, и я не мог дозвониться до вашего сына, по совместительству вашего первого заместителя. Вам звонить не решился. Тем более что номер телефона не знаю. Так откуда вы знаете всю эту печальную историю? Я сидел тут, готовился ее рассказать в красках и подробностях, а вы появились, уже зная все от начала до конца. И потом… Что это за вопрос, – «почему ты жив»? Вы считаете меня в чем-то виноватым?

Шеф молчал, видимо, немного ошалев от такой наглости. За него ответил как всегда находчивый Петраков:

– Успокойся, Никита. Никто тебя ни в чем не обвиняет. Ты должен понять. Погибли два человека. Руслан давно работал с нами, Сергей Борисович ему доверял, как себе. Это очень большая потеря. – Невыспавшийся Костоватый поддерживающе размахивал руками за спиной Петракова, приседая на ударениях.

– Мне тоже понравились эти парни. Руслан помог мне уйти. Он человек чести. И потому мне тем более хочется выяснить, кто нас предал. Я считал, что об этом схроне знают кроме его обитателей Руслана и Тауса только вы, Сергей Борисович, и я. Оказывается, это не так, – поставил Позднеева-старшего перед фактом Никита.

Сергей Борисович согнал из-за соседнего стола Петракова и сел на его место. Затем скомандовал:

– Все вышли! Быстро!

Подчиненные тут же бросились исполнять приказание, сбивая друг друга с ног. Митя не вышел, остался на часах у дверей.

– И ты тоже, сынок.

– Я?!

– Да, ты. Выходи. Так будет лучше. Не обижайся. Мы поговорим с глазу на глаз. Твой друг, кажется, считает, что среди нас крыса, а мне это совсем не нравится. Нам просто необходимо поговорить по душам без свидетелей.

Митя всем своим видом показал, что смертельно обиделся, как Ленский на Онегина. По лицу заходили желваки, губы сжались в тонкую полоску. Он вышел, хлопнув дверью с такой силой, что обсыпавшаяся штукатурка пролетела через всю комнату до противоположной стены. Никита даже пригнул голову.

Сергей Борисович задумчиво протянул:

– Итак, ты думаешь, что среди нас крыса.

От его бешенства не осталось и следа. Бизнесмен трезвого расчета прикидывал варианты. Но теперь закипать начал невыспавшийся Никита Корнилов:

– Сколько можно об этом говорить. Давайте лучше делать выводы.

– Давай.

– О том, что о квартире на Беговой знал ограниченный круг лиц, уже говорилось.

– Так.

– Мишенью был я. Это тоже понятно.

– Ну, так.

– Мишенью я стал после того, как получил офицерскую тетрадь.

– Верно.

– Вывод – напали те, кому нужна эта тетрадь. Причем нужна настолько, что они готовы развернуть настоящую войну. Вывод второй – у них есть деньги на эту войну. И эти деньги дает им очень богатый человек. А я пока знаю только двух – вас, – Никита упер указательный палец в шефа, – и американца с русской фамилией Балашофф. Хотя не исключен и третий человек или корпорация. Отбрасываем вас. Остается Балашофф. Если он прислал стрелков, значит, у него в вашей конторе имеется крот.

– Не буду спорить. Но ведь я никому ничего не говорил. Даже если крыса существует, откуда она узнала? Впрочем, это не важно. Стрелков послал Балашофф, больше некому. Захватим этого американца – и дело с концом. Он нам все выложит в лучшем виде. И крысу сдаст. – Сергей Борисович удовлетворенно потер руки.

Никита возразил:

– Нет. Вы хотите развязать войну, не зная реальных сил противника. У него есть чем ответить. И потом, что-то тут не так. Во-первых, у американца была возможность разобраться со мной и до этого и гораздо меньшей кровью. Во-вторых, он сам позвонил мне, встретился, попытался договориться. Вел он себя, надо сказать, достаточно миролюбиво. Нет, что-то тут не так. Может, у Руслана были проблемы, о которых вы не знали, и этой ночью мишенью был он, а не я?