Текст книги "Пушки царя Иоганна"

– Позовите воеводу! – требовательно прокричал он.

– Что тебе нужно? – последовал ответ с воротной башни.

– Я послан выборным русским царем Владиславом. Он милостиво обещает всем вам прощение, если вы откроете ворота!

– Скажи Владиславу, что он еще не царь!

– Григорий, это ты?

– Да, Александр, я!

– Пся крев, грязный изменник! Ты и сам голову сложишь, и людей своих погубишь.

– Зачем ты так ругаешься, Сашка!

– Затем, что ты предал королевича Владислава.

– Врешь ты все! Это Владислав нас предал, когда отказался выполнять обещанное. И ты свою веру ксендзам продал за тридцать сребреников! Даже ругаться стал как поляк. Пошел прочь отсюда, а то стрелять велю!

Парламентер, скрипнув зубами, вернулся к королевичу с гетманом и доложил им обо всем. Ходкевич выслушал его без особого интереса, а вот Владислав принялся расспрашивать офицера.

– Как вас зовут?

– Александр Новицкий, ваше высочество.

– Вы русин?

– Да.

– И, вероятно, православный?

– Пока да.

– Что значит «пока»?

– Я дал обет перейти в католичество, если Господь дарует нашему оружию победу в этом походе.

– Да будут все ваши обеты исполнены!

– Аминь.

– Вы, как я вижу, знакомы с Валуевым?

– Да, мы прежде были друзьями.

– Ступайте, мы довольны вашей службой.

Когда Новицкий отъехал, королевич еще раз окинул взглядом городские укрепления и спросил у гетмана:

– Кажется, стены этой крепости не слишком и крепки?

Действительно, в отличие от построенного из кирпича Смоленска, стены Вязьмы были деревянными и лишь несколько квадратных приземистых башен были сложены из белого камня. Впрочем, вокруг стен был выкопан глубокий ров и наполнен водой, так что совсем легкой добычей вяземский кремль не выглядел. Так и не дождавшись ответа, королевич продолжил:

– Вероятно, разбить их не составит особого труда?

– Ваше высочество, – почтительно отвечал ему Ходкевич, – раз уж мы не стали задерживаться у Смоленска, то совсем уж не стоит отвлекаться на эту ничтожную крепость. Когда мы возьмем Москву, она сама упадет к вашим ногам, а ее жители притащат вам Валуева в цепях. Вы ведь этого хотите?

– Пожалуй, я бы не отказался посмотреть, как этот изменник будет висеть в петле.

– У вас будет такая возможность. А сейчас мы, оставив здесь небольшой заслон, двинемся дальше.

– Что же, я вполне согласен с вашими доводами. Прикажите нашей армии поворачивать.

– С вашего позволения, я уже сделал это. Тут в нескольких милях переправа через один из притоков реки Вязьмы. Наплавной мост. Разведка проверила – все чисто. Мы перейдем на другой берег, а оставшиеся рядом с крепостью жолнежи будут всю ночь палить костры, чтобы враг думал, что здесь вся наша армия. После чего утром нас догонят.

– Прекрасный план, – буркнул королевич, немного обиженный, что гетман не посоветовался прежде с ним, и повернул своего коня.

Когда они оказались у переправы, дело шло к вечеру. Речка была в этом месте невелика и неглубока, однако берега с обеих сторон были очень крутыми. Авангард армии уже заканчивал переправу на восточный берег, и вслед за легкими хоругвями шагала выбранецкая пехота.

– А ведь здесь прекрасное место для засады, – заметил Владислав, внимательно оглядывая окрестности.

– Вы правы, – согласился с ним чувствующий себя немного неловко Ходкевич, – но я послал разведку, чтобы убедиться в отсутствии врага.

– Как вы думаете, пан гетман, а почему Валуев не устроил нам засаду здесь?

– На западном берегу трудно укрыться, а с восточного – вернуться в крепость. Вот если бы мекленбургский герцог был где-то рядом, то он непременно устроил бы какую-нибудь пакость.

– Но вы уверены, что его здесь нет?

– Нет, не уверен. И поэтому настоятельно рекомендую вам оставаться на этом берегу, пока не переправятся основные силы.

– Что же, быть по сему.

Как и ожидалось, переправиться всей армии не удалось. К авангарду присоединились только несколько баталий венгерской пехоты с пушками, а основная часть войска заночевала на западном берегу. Окружив место ночлега возами и выставив караулы, доблестные шляхтичи принялись укладываться спать. Впрочем, заснуть сразу у них не получалось. Воспоминания о случившейся днем стычке с противником многим взбудоражили кровь, так что заснуть без доброго куфеля ароматной старки не было никакой возможности. Выпив же, ясновельможные паны принялись рассказывать друг другу о своих подвигах, и чем больше спиртного проваливалось в ненасытные глотки, тем бо́льшие орды схизматиков оказывались начисто вырубленными в только что случившемся деле. Разумеется, далеко не все в польском лагере предались безудержной пьянке. Многие жолнежи, особенно из числа действительно побывавших в бою, наскоро поужинав, легли отдыхать, неодобрительно посматривая в сторону своих совершенно распоясавшихся товарищей. Доверенные офицеры гетмана всю ночь проверяли караулы, безжалостно наказывая заснувших и поддерживая по возможности порядок среди никак не желавших угомониться.

Владиславу тоже не спалось. Какое-то время он беседовал с Казановским, не обращая внимания на томные взоры, бросаемые панной Карнковской. По правде говоря, из-за всех случившихся днем перипетий слуги королевича не успели поставить ему походный шатер, а устроиться с фавориткой на возу молодой человек немного стеснялся. К тому же у него еще были иллюзии по поводу того, что ее инкогнито остается нераскрытым. Словом, прождав любовника некоторое время, Агнешка разозлилась и отправилась спать в возок отца. В конце концов, она действительно всем для него пожертвовала, а он… и ведь даже этот несносный пан Адам, слащавое лицо которого в последнее время вызывало у панны ненависть пополам с презрением, говорил, что ночь – ее время!

Увы, ночь не принесла ей успокоения. Проворочавшись на жестком ложе без сна, она встала в ужасном расположении духа. А ведь будь она рядом с Владиславом, любая дерюга показалась бы ей мягче перины! Впрочем, он ведь тоже спал один, так что, решив, что королевич уже достаточно наказан за свою неучтивость, Агнешка направилась к нему. Несколько времени спустя девушке пришло-таки в голову, что прежде чем появляться перед королевичем, следовало хотя бы попытаться привести себя в порядок. Но, к сожалению, эта мысль пришла ей в голову слишком поздно. Увидев ее неумытой, с опухшими от слез глазами и спутанными волосами, этот несносный пан Казановский тут же расхохотался. А ее принц, вместо того чтобы защитить даму своего сердца… тоже улыбнулся!

Этого разочарования нежная душа панны Карнковской вынести уже не могла, и она, рыдая во весь голос, бросилась к коновязи. Найдя среди лошадей королевича одну оседланную, Агнешка, птицей взлетев в седло, ударила в бока бедного животного каблуками. К несчастью, это была не смирная кобылка, на которой обычно передвигалась панна верхом, а настоящий боевой конь. Почувствовав энергию всадника, благородное животное с места поднялось в галоп и вихрем пронеслось через весь лагерь. Все, что смогла вцепившаяся в поводья девушка, это направить его в сторону переправы. Оторопевший от увиденного Владислав кинулся было наперерез, но где там! Агнешка вихрем промчалась мимо него, а уже через несколько секунд копыта ее коня гулко стучали по бревенчатому настилу моста. Пан Адам первым сообразил, что так ее не остановить и, вскочив на другого коня, поскакал следом. Увы, он опоздал всего лишь на несколько мгновений. На мост уже вступил отряд панцирной кавалерии, ротмистр которого едва увернулся от несущейся на коне обезумевшей от горя панны Агнешки. Ничего не поделаешь, нужно было ждать, когда этот отряд перейдет, надеясь, что девушку смогут остановить на том берегу.

Беда была лишь в том, что времени уже не оставалось. Никто не заметил, как ночью какие-то люди, добравшись до моста вплавь, закрепили на нем маленький плот с бочонком пороха. Один из них остался рядом с переправой до утра, притаившись за большим камнем. Когда начало светать, прохладная вода вытянула из его тела последние остатки тепла. Плохо понимая, что происходит вокруг, русский ратник, стиснув зубы, следил за мостом. Когда же по его бревнам загрохотали копыта коней, он из последних сил улыбнулся и потянул за просмоленную бечевку. Черный как смоль шнур натянулся подобно струне, но ничего не происходило. Обеспокоенный подрывник едва не запаниковал, однако собравшись с силами дернул бечеву посильнее. Наконец хитроумный механизм внутри бочонка пришел в движение, и на крутящееся рифленое колесико упал курок с зажатым в нем кусочком пирита. Сноп искр воспламенил запал, и через мгновение прогремел взрыв. Переправу затянуло дымом, обломки бревен полетели в разные стороны. Пронзительно заржали испуганные лошади, сбрасывая с себя седоков, а стоны раненых, заглушала яростная ругань уцелевших.

Григорий Валуев перешел на нашу сторону вскоре после смоленского похода. Говоря по совести, даже не знаю, чем отцу Мелентию удалось его прельстить. В Литве благодаря богатому боевому опыту и воинским талантам русский воевода был в чести. Но вот поди же ты, бросил все и вернулся, причем вместе со своим отрядом. Получив назад свои вотчины, весьма успешно служил на засечной линии. Несколько раз был награжден за то, что громил мелкие банды крымцев, а год назад я перевел его воеводой в Вязьму. Собственно, это не совсем моя инициатива. В русском войске, как впрочем, и во всей администрации, идет постоянная ротация кадров. Один год помещик служит, другой занимается хозяйством. Служит тоже не в одном месте, а там, куда пошлет Родина, сиречь я. Один и тот же дворянин может служить при дворе стольником, потом отправиться в город воеводой, затем в действующую армию, после чего и вовсе в посольство.

С одной стороны, в этом явный плюс. Скажем, воеводы на местах не успевают обзавестись связями и слишком уж провороваться. С другой – изначально чувствуя себя временщиками, частенько не слишком уж заботятся о вверенных им территориях. Другой минус в том, что способности у всех разные. У одних хорошо получается водить в бой рати, у других – вести дипломатические переговоры. Третьи – умелые управленцы, а четвертые не способны вообще ни на что, и таких не сказать чтобы мало. Но проклятое местничество требует, чтобы они получали чины и должности в соответствии со своим происхождением. Ох, доберусь я до разрядных книг!..

Впрочем, это я отвлекся. Таких людей как Григорий Валуев я помню и держу на контроле, поэтому назначения он все эти годы получал по военной части, хотя и не слишком высокие. Вязьма тоже городок небольшой, однако отряд у Валуева довольно крупный, и что самое главное – он там первый воевода. То есть над ним никого нет. Это в будущих местнических спорах большое преимущество, так что, надеюсь, он не в претензии. Устроить засаду на авангард королевича было его инициативой. Тактический прием этот – древний как мир. Перед наступающим войском противника гарцует небольшой отряд, изображающий из себя разведчиков или просто заблудившихся. Враги, разумеется, настороже, и посылают, скажем, кавалерийскую сотню избавиться от соглядатаев, но едва та бросается за удирающим разъездом, как на нее наваливаются две сотни. Враги, опешив от наглости, ждут подвоха, но своих выручать надо, и в бой идет полк. Добравшись до места боя, он попадает под удар двух полков… и так может продолжаться довольно долго. У казаков такой прием называется вентерем.

Пока поляки гонялись за Валуевым, мои войска затаились в лесу недалеко от предполагаемого места переправы. Первоначально я думал, что опытный Ходкевич не станет делить свое войско и переходить на наш берег, а сделает это утром. Ну а когда его армия начнет переправу, можно будет нанести по ней чувствительный удар и тут же отступить. Однако мои предположения не подтвердились. Польско-литовский авангард, после разведки, перешел на наш берег и, окружив место ночлега возами, занял круговую оборону. Всего переправилось около пяти тысяч войска при четырех больших пушках и десятке мелких. Разбить такой отряд сразу было невозможно, тем более что сил у меня было ничуть не больше. Драгуны, рейтары и стрельцы стремянного полка. Те же пять тысяч ратников при двенадцати пушках конной артиллерии. Нужно было что-то придумать, и я вспомнил про свои опыты с подрывными устройствами. Сделать мину из просмоленного бочонка с порохом и колесцового пистолета – дело несложное. Сложнее было найти людей, умеющих правильно ее установить, но, надеюсь, они справятся. Ближе к утру мои ратники начали занимать места для атаки.

– Я здесь, ваше величество… – шепотом сказали кусты совсем рядом со мной.

– Тьфу ты, чуть не напугал! – отозвался я так же шепотом. – Все готово?

– Так есть, – ответил Михальский, покидая свое убежище.

В просыпающемся польском лагере слышался шум. Одни ругали нерадивых слуг, другие седлали лошадей, третьи готовили еду. Над речушкой клубился густой туман, до поры скрывавший готовившихся к атаке стрельцов и драгун.

– И впрямь туманы здесь по утрам, – удовлетворенно заметил я.

– Оттого здешние места так и называют – Тумановка, – пояснил Корнилий.

– И откуда ты все знаешь?

– Так бывал я тут, – пожал плечами бывший лисовчик.

– Что-то подрывники кота за хвост тянут…

– Может, запал не сработал или порох отсырел?

– Вполне вероятно, – вздохнул я. – Все впопыхах, на коленке. Вот вернусь в Москву, озадачу этого мастера мины делать. Как его?..

– Исаев.

– Во-во.

– Давно пора.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что у вашего величества довольно занятий, помимо изготовления мин. Вы давно могли найти какого-нибудь мастера, да и обучить его этим хитростям.

– Но-но! – строго посмотрел я на своего телохранителя. – Царя поучаешь?

– Вы же знаете, что я прав.

– Ни черта ты не прав, – скорее из упрямства возразил я, – научить дело не хитрое – а вот если он перебежит, как…

– Как я?

– Казимеж, ну что ты мне мозги крутишь? Ты – совсем другое дело! Ладно, заканчиваем эти разговоры, надо начинать атаку.

– И вправду, – согласился Михальский, услыхав, как гулко стучат копыта по бревнам моста, – кажется, они начали переправу…

Грянувший в этот момент взрыв разорвал в клочья благостное утреннее спокойствие. Испуганные крики, пронзительное ржание лошадей, вопли раненых перемешались в какую-то яростную какофонию звуков. Однако это было только начало. Стрельцы, подобравшиеся в тумане довольно близко к противнику, бросились в атаку. Стянутые цепями возы стали бы серьезным препятствием для них, если бы гарнизон вагенбурга оказался готов к их нападению. Но внимание защитников в первый момент оказалось прикованным к взлетевшему на воздух мосту, а потом стало поздно. Атакующие подтащили к заграждению бревенчатые мостки и, приставив их к возам, в мгновение ока прорвались внутрь лагеря. Пока одни из них остервенело лезли вперед, сметая своими ужасными топорами все на своем пути, другие поддерживали своих товарищей залпами из мушкетов.

Первой, не выдержав этого зрелища, побежала выбранецкая пехота. Набранные в нее обычные мужики, кое-как экипированные и вооруженные, оказались не готовы к бою с таким противником. Побросав оружие, они с дикими криками бросились к реке в попытке прорваться к стоящим на другом берегу основным силам. Добежав до крутого спуска, они с разбега прыгали вниз, ломая ноги, а иногда и шеи, затаптывали в толчее друг друга и оглашали все вокруг паническими криками. В отличие от них, венгерские наемники сохранили присутствие духа и оказали достойное сопротивление. Беда была лишь в том, что пики в тесноте боя оказались крайне неудобны, а мушкеты не заряжены. Тем не менее венгры ожесточенно дрались шпагами, алебардами, обломками пик и вообще всем, что под руку попадется. Что касается валахов и казаков, то часть из них побежали вместе с пехотинцами. А другие, напротив, стали плечом к плечу со своими товарищами и попытались дать отпор.

Практически одновременно началась атака и с другой стороны. Федор Панин в первый раз вел своих драгун в настоящую атаку. Все было совсем не так, как на учениях, но тем не менее они его не подвели. В отличие от стрельцов, подобравшихся к вражескому лагерю почти вплотную, им предстояло пересечь довольно большое расстояние по открытой местности. Быстро миновав его в конном строю, русские спешились и завязали перестрелку с противником. Тем временем приданные им конные артиллеристы уже разворачивали свои пушки. Дав залп практически в упор, они сразу же разбили ядрами один из возов, проложив дорогу атакующим. Кинувшись в образовавшуюся брешь вагенбурга, драгуны продолжили наступление. Лишенные тяжелых доспехов, они двигались быстро. Добравшись до врага, русские сначала стреляли, а потом, засунув в дула своих легких ружей длинные кинжалы, кололи таким оружием, как пикой.

Скоро весь польский лагерь представлял собой арену ожесточенной схватки. Теснимый с одной стороны стрельцами, а с другой драгунами, противник шаг за шагом отступал. Наконец, самые сообразительные поняли, что удержать вагенбург все равно не получится, и, вскочив на коней, попытались прорваться. Правда, в отличие от запаниковавших пехотинцев, они не стали ломиться к превратившейся в западню реке, а рванулись вперед, надеясь выскочить в чистое поле. И тут на них обрушился последний удар. Развернувшиеся лавой рейтары Никиты Вельяминова охватили широкой дугой ищущих спасения и безжалостно вырубили в жаркой схватке.

На другом берегу взрыв моста поначалу вызвал недоумение, а затем и панику. Правда, здесь Ходкевич с помощью своих офицеров быстро навел порядок. Затрубили трубы, загремели литавры – и поспешно одевшиеся и вооружившиеся воины принялись занимать свои места в строю. Плечо к плечу, стремя к стремени, хоругвь к хоругви. Быстрее всех были готовы немецкие и венгерские наемники, затем подтянулись успевшие надеть доспехи крылатые гусары и панцирные казаки. Магнатские отряды тоже были готовы довольно быстро, а вот некоторые перебравшие с вечера шляхтичи еще долго бегали по лагерю с выпученными от ужаса глазами.

– Что будем делать? – почти прокричал Владислав гетману. – Надо же послать нашим помощь!

– Сохраняйте спокойствие, – огрызнулся тот. – Сейчас мы восстановим мост, и мекленбургский дьявол пожалеет, что все это затеял!

– Но как?

Ходкевич не удостоил его ответом и лишь показал на толпу слуг и жолнежей, спешивших к мосту с топорами, срубленными тут же стволами деревьев и даже с частями разобранных возов. Спасшихся с того берега беглецов тоже посылали туда же, вразумив предварительно парой тумаков или плетей.

– Пан королевич!.. – непонятно откуда выскочил Карнковский. – Пан королевич, я нигде не могу найти Агнешку. Скажите ради Святой Девы Марии, что она с вами!

– Боюсь, мне нечем вас утешить, – холодно отозвался Владислав. – Ее нет со мной.

– Боже! Куда же делась моя бедная девочка?

– Я видел, как она… – начал было Казановский.

– Помолчите, пан Адам, – решительно прервал его королевич. – Не стоит давать несчастному отцу надежд, могущих не оправдаться!

– Что?! Где вы видели ее?! – закричал старый шляхтич, как безумный. – Где моя Агнешка?!

– Боюсь, она на той стороне.

– Умоляю, спасите ее!

– Мы сделаем все, что сможем, – отмахнулся Владислав, – а сейчас не мешайте нам.

Ходкевич одобрительно посмотрел на него и приказал жолнежам оттащить плачущего старика. Но едва те схватили обмякшего шляхтича под руки, как на другом берегу раздался глухой звук, и над головами собравшихся прошелестело ядро. Туман уже почти рассеялся, и стало видно, как на другом берегу московиты устанавливают пушки.

– Проклятье, – скрипнул зубами гетман, – опять этот герцог обставил меня! Эй, прикажите подвезти пушки.

Однако пока его приказ выполнялся, несколько ядер успели проложить просеки в рядах польских воинов. Скрепя сердце Ходкевич скомандовал им отойти, но тут же последовал новый сюрприз. Как только они удалились на достаточное расстояние, на противоположном берегу появились стрельцы и принялись расстреливать импровизированных саперов из своих мушкетов.

Тем временем, повинуясь приказу гетмана, артиллеристы пытались установить свои пушки для стрельбы по вражескому берегу. Проклятые московиты, разумеется, заметили их и тут же перенесли огонь на своих польских коллег. Одно из посланных ими ядер ударило прямо в конскую упряжку, разметав в стороны несчастных животных. Другое разломало колесо у большого орудия выведя его таким образом из строя. Еще одно едва не оторвало голову французскому инженеру, командовавшему артиллерией. Однако воинственный галл, нимало не смутившись этим происшествием, только захохотал и бросился наводить доставленную наконец к месту боя пушку.

– Не будь я де Мар, если не отплачу московитам ответной любезностью! – азартно закричал он и вжал фитиль в затравку.

Пушечное жерло с грохотом извергло из себя ядро, никуда, впрочем, не попавшее.

– Похоже, здесь пройти нам не удастся, – заявил Владислав, мрачно наблюдавший за перестрелкой. – По крайней мере, сегодня.

– Отчего вы так думаете? – всполошился стоящий рядом Казановский.

– Разве вы не заметили, что пушки герцога бьют дальше и точнее наших? Не представляю, в чем тут дело, но факт налицо.

– Но наши, кажется, больше… – неуверенно возразил пан Адам.

– И тяжелее, а потому их куда сложнее передвигать по полю боя.

– В пятнадцати верстах отсюда есть брод, – вмешался в их разговор Ходкевич. – Я уже послал туда отряд кавалерии.

– Пятнадцать да еще пятнадцать – будет тридцать, – проявил математические способности фаворит королевича. – Глядишь, к вечеру и доберутся.

– Не думаю, что Иоганн Альбрехт станет ждать нас, – вздохнул Владислав. – Похоже, что он уже сделал все, что хотел.

– Боюсь, что вы правы…

Понаблюдав за польскими маневрами в подзорную трубу, я с досадой отставил капризную оптику. Видимость у нее была откровенно неважной. То, что поляки перегруппируются и подтянут артиллерию, было ясно и так. Их пушкари, похоже, знали свое дело не хуже наших, и тяжелые каменные ядра пролетали все ближе к цели.

– Отводи людей! – крикнул я Вельяминову. – Нечего их даром терять!

– И то верно, – тряхнул он головой и умчался командовать.

– Ну куда тебя нечистый поволок?.. – лишь покачал я ему вслед головой. – Посыльных нет, что ли?

– Похоже, что сегодняшний день за вами, ваше величество.

– Что ты сказал? – обернулся я к Михальскому, не расслышав.

– Я говорю, вы добились победы и теперь нужно воспользоваться ее плодами.

– Боюсь, друг Корнилий, я свалял немалого дурака.

– Почему вы так говорите? – изумился бывший лисовчик.

– Потому что я взял с собой лишь кавалерию. Будь со мной моя пехота и пушки, Владислав с Ходкевичем никуда бы не ушли отсюда. А теперь нужно отступать, пока поляки не очухались и не поквитались.

– Что прикажете делать с пленными?

– И много их?

– Примерно пять сотен.

– Вот как? Я полагал, их несколько больше.

– Слишком ожесточенно сопротивлялись, – пожал плечами Михальский, – стрельцы и драгуны так рассвирепели, что не стали брать пленных. Те немногие, что выжили, взяты рейтарами.

– Лучше бы и их вырубили, – пробурчал я, – чтобы не задерживали.

– Это просто, – безучастно откликнулся тот.

– Да ладно тебе… и без того меня католики редкостным душегубом ославили. Раз уж захватили, погоним к себе. К тому же дел в стране невпроворот. Каналы рыть, шахты копать… пригодятся куда-нибудь.

– Угу, – согласился литвин, – трофеи тащить.

– И много трофеев? – оживился я.

– Одних пушек полтора десятка, но тяжелых только четыре.

– Ладно, пойдем посмотрим, что там за пушки, стоит ли связываться.

В захваченном лагере между тем царила суета. Ворвавшиеся ратники кинулись было делить трофеи, однако Пушкарев быстро пресек все эти поползновения и велел собирать добро и грузить его на уцелевшие возы. Драгуны сначала немного повозмущались, но повинуясь приказу Панина, притихли и включились в работу. Ну, тут, я думаю, Анисим с Федором договорятся. Потом на привале поделят по числу ратников, как не раз уже бывало. Рейтары, а точнее – холопы служащих в рейтарах и кирасирах дворян, тем временем занимались разоблачением павших в бою шляхтичей, казаков и валахов. Немногих уцелевших согнали в кучу и позволили перевязать друг другу раны. Пленники тоже довольно ценная добыча. Люди знатные и богатые могут заплатить за себя выкуп, а всех прочих вполне можно похолопить. Обычаи войны, ничего тут не поделаешь.

Я как раз закончил осматривать трофейные пушки и пришел к выводу, что хоть и не бог весть какие, а все равно в хозяйстве пригодятся, и велел прихватить их с собой. Проезжая мимо рейтар, я обратил внимание, как один из пленных, молодой шляхтич, почти мальчик, пытается отстоять от экспроприации свою шапку. Однако пленивший его ратник, очевидно, решил, что хорошую лисью шапку может, чего доброго, забрать кто-нибудь другой, и недолго думая схватившись за нее одной рукой, другой дал увесистую затрещину. Пленник, как видно, не ожидал такой подлости и упал, оставив свой головной убор в руках захватчика. Но каково же было удивление всех присутствующих, когда он поднялся. По его плечам раскинулись две туго заплетенные косы цвета спелой пшеницы.

– Девка!.. – удивленно воскликнул рейтар, продолжая держать ее шапку в руках.

– Черт возьми! – вырвалось у едущего рядом со мной телохранителя.

– Что, узнал? – усмехнулся я.

– Нет, ваше величество, я никогда раньше не видел ее. Неужто это…

– Любезная панна Карнковская! – воскликнул я по-польски, подскакав ближе. – Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете?

– Вы?! – отшатнулась девушка.

– Увы, прекрасная панна, уж не знаю, кого вы рассчитывали здесь увидеть, но это всего лишь я. Но вы не ответили на вопрос.

– Я здесь оказалась совершенно случайно, – помялась полячка, – моя лошадь понесла перед самым боем…

Я внимательно посмотрел на свою давнюю знакомую. С момента последней встречи девушка сильно переменилась. Тогда она была еще совсем юной девчонкой, а теперь передо мной стояла… такая же девчонка, только чумазая от порохового дыма и, кажется, крови.

– Вы ранены?

– Нет, не думаю…

– Ну, то, что вы, милочка, не думаете, совершенно очевидно. Иначе бы не оказались в подобной ситуации.

– Меня освободят! – вспыхнула гордая полячка.

– Всенепременно! – хмыкнул я в ответ. – Но, может, пока вас не освободили, вы отправитесь со мной?

Панна Агнешка на мгновение задумалась, но тут в разговор вступил пленивший ее рейтар.

– Не обижай, государь, своего верного холопа, – насупленно пробурчал он, – моя добыча!

– Как зовут? – спросил я у него, нахмурившись.

– Савва Протасов, из жильцов[49]49
  Жилец – московский служилый чин.


[Закрыть].

– И сколько же ты хочешь, Савва Протасов, за сию пленницу?

Молодой рейтар еще более насупился, потом вздохнул и, набравшись смелости, махнул рукой:

– Не продается девка!

– Чего так? – изумился я.

– Эй, Протасов! – гаркнул на парня подъехавший Вельяминов. – Ты говори, да не заговаривайся!

– Прости, господин полковник, и ты, государь, не гневайся, – продолжал тот перечить. – Не хочу продавать!

– Эко его разобрало!.. – едва не засмеялся я, глядя на упорствующего рейтара. – Видать, оголодал.

Присутствующие дружно заржали над смущающимся молодым человеком, и лишь у Корнилия был такой вид, как будто он целится.

– Не смейся, надежа государь, – выпалил покрасневший как рак рейтар, – я, может, женюсь на ней!

Это неожиданное признание вызвало еще больший взрыв хохота у собравшихся вокруг, и только Михальский сохранял спокойствие.

– Родители-то твои живы еще? – поинтересовался я, отсмеявшись.

– Батюшка в ополчении погиб, а матушка жива, слава богу!

– Ну вот если матушка твоя благословит сей союз, то приходи, я перечить не стану. А сейчас, ей-богу, прекрасной панне лучше будет под моим покровительством. А теперь говори, сколько хочешь выкупа за нее?

– Коли так, государь, то не надо мне выкупа, – обреченно вздохнул парень, потом помялся и нахлобучил пленнице на голову только что отобранную у нее шапку. – Возьми, простынешь еще.

– Быть по сему! – решил я. – Панна Карнковская, позвольте представить вам моего телохранителя пана Михальского. С этой минуты он отвечает за вашу безопасность. Эй, болезные, подсадите боярышню в седло, у нас мало времени!

Девушка, похоже, была несколько напугана матримониальными планами взявшего ее в плен молодого человека и потому не переча вскочила на подведенную ей кобылку. Я же, глядя на стоящего с потерянным видом парня, вдруг неожиданно для самого себя снял с головы свою шапку и протянул ему:

– Держи, заслужил!

То что Анисим Пушкарев – человек хозяйственный, в стремянном полку ведали все, а потому никто не удивился его приказу тащить из ляшского лагеря все что только можно унести. Стрельцы, впрочем, ничуть не уступали в этом своему командиру, и споро покидав «нажитое непосильным трудом» имущество в захваченные возы, запрягли в них трофейных лошадей. Ездовых в импровизированный обоз назначили из числа легкораненых. Одним из таких был чернобородый Семен, едва не зарубленный венгерским пехотинцем в утреннем бою. Впрочем, от его алебарды стрелец ловко увернулся и тут же ответным ударом раскроил своим бердышом череп противника. Обливающийся кровью мадьяр упал, а его убийца тут же запнулся о тело убитого и охромел. И вот теперь он сидел на козлах и правил парой лошадок, то и дело морщась от боли в поврежденной ноге.

– Как нога-то? – поинтересовался поравнявшийся с ним верховой стрелец.

– Болит, проклятая, мочи нет… – скривился тот в ответ.

– Сказывают, тебя царские лекари смотрели?

– Да что этот басурманин понимать может, – отмахнулся чернобородый. – Дернул за ногу, окаянный, так, что я свету божьего не чаял увидеть, да велел ногу не тревожить. А как ее не тревожить?

– Все же лучше, чем верхом, – рассудительно заметил его товарищ.

– Скажешь тоже, лучше… да лучше бы они мне винца налили! Я сам видал, как Прохору наливали.

– Не гневи Бога, Семен, Прошке-то весь бок пропороли. Сейчас лежит в беспамятстве, того и гляди богу душу отдаст!

– Вот-вот, оно ему все одно без надобности… – пробурчал стрелец и с надеждой посмотрел на приятеля. – Слышь, Игнат, ты бы попросил у артельщика?

– Ополоумел? В походе за пьянство и повесить могут!

– Так то здорового, а я хворый.

– А Пушкареву без разницы, какой ты!

– Это верно, – пригорюнился чернобородый. – Ну и ладно, не помру как-нибудь. Чего нового-то слыхать?

– Да чего тут нового, – пожал плечами Игнат, – побили маленько ляхов, да и удираем. Драгуны остались их задержать елико возможно, да потом нас догонят.

– Немецкие драгуны или русские?

– Панинские.

– Понятное дело – православных не жалко…

– Тьфу на тебя! Хотя слушай… сказывают, один рейтар из московских жильцов поймал ляха, а тот оказался девкой!

– Иди ты!