Текст книги "Пушки царя Иоганна"

– Ну посуди сам: сейм вряд ли выделил много денег на эту войну, и большинство жолнежей и шляхтичей осаждавших Ригу, отправится по домам. Хорошо если пять тысяч из них присоединится к его войску. Король Сигизмунд даст сыну тысячи четыре кварцяного войска, не более. Ну и тысяч пять он наберет в Литве… А у нас только в Смоленске восемь тысяч хорошего войска. Пусть осаждает.

– Ходкевич – опытный военачальник, – покачал головой фон Гершов, – разбить его будет трудно. У вас не так много сил в Москве, чтобы быстро выступить ему навстречу.

– Давай посчитаем, – согласился я. – Что мы имеем?

– Если позволите, я начну со своего полка. Восемьсот хорошо обученных драгун, это неплохо. Есть еще русский полк, которым командует Федор Панин. Но они обучены гораздо хуже, там много новобранцев, и у них просто не было времени. Но полторы тысячи драгун у вас есть. Кстати, а почему Панин до сих пор поручик?

– Недолго осталось, – усмехнулся я, – вот устроим смотр, и награжу Федьку за верную службу. – Считай дальше.

– Следующим я назвал бы полк Вельяминова. Почти две тысячи рейтар, это большая сила, хотя они не слишком хорошо обучены.

– Но-но, – добродушно заворчал стоявший до сих пор тихо Никита, – дойдет до дела – мы еще посмотрим, кто лучше обучен!

– Прости, Никита Иванович, но это правда. Большинство из них как было поместной конницей, так и осталось. Они недурно вооружены, безусловно храбры и имеют некоторое понятие о дисциплине, но до настоящих рейтар им далеко, кроме, может быть, двух-трех эскадронов. С кирасирами та же проблема, мекленбуржцы неплохи, но ваши рынды…. Но, как бы то ни было, две с половиной тысячи тяжелой кавалерии у вас есть. Лучшие из них не слишком уступят королевским гусарам, а остальные, при удаче, смогут поддержать их атаку…

– Продолжай, я слушаю.

– Теперь о пехоте. Первыми я назову полк Гротте. Они опытны и хорошо вооружены. Большинство из них нанято вами еще на родине, остальные присоединились здесь. Полторы тысячи обученных солдат – это, конечно, немного, но лучше чем ничего. Дальше идут стрельцы. Те, которыми командует Анисим, весьма недурны. Я бы даже сказал, что они не уступают вашим мекленбуржцам. Остальные хуже их, хотя и лучше польских гайдуков. Как бы то ни было, у вас восемь тысяч недурной пехоты.

– Ну что же, почти двенадцать тысяч хорошего войска… – согласился я, – продолжай.

– Если армия вашего величества и превосходит в чем-то противника, то это, несомненно, артиллерия. Вы всегда придавали ей большое значение, и это принесло свои плоды. Несмотря на то что значительную часть имевшихся пушек пришлось отправить для укрепления Смоленска, оставшихся с лихвой хватило для стен кремля, Белого и Земляного городов. А ваша полевая артиллерия просто выше всяких похвал. Я иногда просто теряюсь, зачем столько легких орудий? Если не ошибаюсь, их уже больше четырех десятков.

– Ошибаешься, – спокойно возразил я, – почти шестьдесят.

– Вот-вот, – согласился Кароль, – и к ним почти две тысячи пушкарей, которые все это время усердно тренировались и исправно получали жалованье. Это чертовски дорого!

– И чертовски действенно!

– Что же, если вы не ошиблись с оценкой польских сил, то беспокоиться и вправду не о чем. Кому мне сдать полк?

– Пожалуй, фон Визену – он из Мекленбурга, и солдаты его знают.

Каждый раз, возвращаясь домой, Никита Вельяминов испытывал нешуточное беспокойство. После памятного происшествия он усилил охрану, поменял сторожей и посулил холопам, что спустит с них три шкуры, если они станут покрывать своевольство Алены. Похоже, принятые меры принесли свои плоды, и все же окольничий серьезно беспокоился. Впрочем, сестра в последнее время вела себя вполне благонравно, не давая поводов для претензий. Спешившись, окольничий придирчиво осмотрел двор. Все было чисто, караульные ели его глазами, и, так и не найдя к чему придраться, он вошел в дом. Алена встретила его поклоном и тут же поднесла ковш с квасом. Брат с удовольствием выпил и, решив, что все в порядке, улыбнулся сестре.

– Все ли ладно? – примирительно спросил он.

– Слава богу, – отвечала она, также улыбнувшись.

– Вот и хорошо, – почти успокоился Никита, – чем занималась?

– Приданое шила, – почти проворковала Алена, мгновенно насторожив брата.

– Али надумала?.. – удивленно спросил он, припомнив о сватовстве Буйносова.

– А чего тут думать… смотр-то скоро будет?

– Какой еще смотр?

– А то ты не ведаешь!

– Да откуда же ты все знаешь? – изумился окольничий. – Ведь я не велел никого пускать…

– Слухами земля полнится, – загадочно отвечала сестра.

– Вздорные то слухи!

– Так чего ты тогда взъярился?

– Ничего! Только попомни, даже если смотр и случится, тебе на нем не бывать!

– Посмотрим.

– Да что же это такое! Слышишь меня – в своем дому я хозяин!

– Слышу, братец, а только против судьбы не пойдешь.

– Господи, да что же вы, Евины дочери, такие вздорные! Ежели что втемяшится, так никаким колом не выбьешь…

– То ли еще будет, братец… вот сам когда женишься, тогда и хлебнешь с шила патоки.

– Спасибо, успокоила, – засмеялся Никита, потом, оборвав смех, серьезно спросил: – Сестрица моя милая, а с чего ты взяла, что он тебя выберет? Ведь если смотр случится, со всей Руси девиц привезут, молодых да пригожих, в шелках да бархате и узорочье богатом…

– А я – самая красивая.

– Эва как! И других красавиц, значит, нет?

– Отчего же не быть – есть, а только выберет он меня!

– Да почему ты так решила?

– Это не я решила, а он. Только еще не знает об этом.

– Тьфу!..

Перед тем как выступить в поход на Смоленск, королевич Владислав решил дать пышный бал и пригласил на него всю здешнюю шляхту. Это вызвало немалое воодушевление среди местного панства, и приглашенные рекой потекли в столицу. Всякому ведь лестно оказаться на таком празднике, хотя не каждый мог это себе позволить. Те кто побогаче, надевали роскошные кунтуши и садились на великолепных лошадей, а приехав, сорили деньгами, стараясь пустить собравшимся пыль в глаза. У других и одежда и кони были попроще, но гонору они имели ничуть не меньше. Третьи и вовсе шли пешком, надеясь хоть издали посмотреть на чужое великолепие.

Отдельную категорию составляли шляхтичи, имевшие дочерей. Тут уж никому не интересно, приносят ли пенензы твои маетки, или ты от нищеты уже заложил жидам дедовскую саблю. Уж если Господь наградил тебя дочкой, так будь любезен, одень ее как королевну да найди возок, чтобы с удобством довез ее до замка, и пусть все видят, какая красавица у тебя выросла. Может, приглянется какому знатному да богатому пану, да и выскочит за него замуж, освободив небогатых родителей от обузы. Правда, надо смотреть в оба, ибо вместо достойного жениха может оказаться какой-нибудь голодранец с пустыми карманами, да и еще, чего доброго, вскружит юной паненке голову. Тут уж точно греха не оберешься, когда твоя кровиночка окажется с большим животом, а жениха уж и след простыл. Поэтому родители на балах ноздрями мух не ловят, а бдительно следят за своими дочерями. Да и как тут не следить, когда перед глазами постоянно мелькают совсем потерявшие стыд Карнковские…

Хотя нельзя не признать, что красавица панна Агнешка если и потеряла свою репутацию, то не без прибыли для своего престарелого отца. Теодор Даждбог Карнковский, благодаря протекции королевича, получил немалое староство и сумел поправить свои дела. Так что отцы семейств хоть и воротили от него нос, но иной раз задумывались – а может, дело того стоило?.. Что же касается самой Агнешки, то ослепленная любовью панна не обращала на пересуды никакого внимания и просто блистала, затмевая своей красотой и нарядами самых знатных и богатых девиц в Литве. Вот и сегодня, пока они танцевали с Владиславом, за ними следило множество глаз, и если бы не устроенный затем перерыв, недоброжелатели своими взглядами непременно прожгли бы в панне Карнковской дыру. Как это часто бывало в промежутке между танцами, вокруг королевича тут же собрались его приближенные и принялись вышучивать собравшихся, не переходя, впрочем, известной черты.

– Обратите внимание на эту парочку, мой принц, – шепнул на ухо Владиславу Казановский.

– Вы говорите об этом скромно одетом шляхтиче с весьма красивой пани? – переспросил королевич и тут же вскрикнул, удостоившись щипка от своей возлюбленной. – О боже, неужели ты ревнуешь, Агнешка?

– Вот еще, – сверкнула глазами фаворитка, – у вашего высочества совсем плохо со зрением, ибо эта «красавица» по крайней мере вдвое старше меня!

– Ну уж не настолько, – осклабился пан Адам, – пани Марыся, конечно, чуть старше вас, но никак не вдвое.

– Ты ее знаешь?

– А как же, и ее и мужа – пана Якуба Храповицкого.

– Подожди, так это тот самый…

– Да-да, это тот самый Храповицкий, которого «мекленбургский дьявол» отпустил из плена без всякого выкупа.

– И отчего же такое благоволение?

– Вот уж не знаю.

– Перестань, Адам, ни за что не поверю, что ты ничего не знаешь!

– Ну, есть один слушок… – помялся, набивая себе цену, Казановский.

– Не томи, негодник, что за слушок?

– Говорят, что герцог с давних пор влюблен в его жену и потому был снисходителен. Но умоляю вас, не вздумайте даже обмолвиться об этом. Двум шляхтичам эта история уже стоила жизни, ибо пан Якуб весьма искусен в сабельном бое.

– Ты думаешь, в этой истории есть хоть капля правды?

– Не знаю, но когда Радзивилы захотели выкупить бедолагу Кшиштофа, у них ничего не вышло, а ведь у этой семейки водятся денежки.

– Да уж; ты не представишь их?

– Да ведь вы знакомы с Храповицким – он был со своей хоругвью в Смоленске, когда ваш отец готовил прошлый поход на Москву. Помните, тогда еще порох взорвался и унес с собой этого чертова фон Кирхера…

– Да, помню, – помрачнел Владислав, которому было неприятно это воспоминание, – но все же пригласи их.

Казановский, не чинясь, тут же поднялся и уже через минуту подвел чету Храповицких к королевичу, после чего те обменялись приветствиями в самых изысканных выражениях.

– Внимание вашего королевского высочества весьма лестно для нас, – поклонился пан Якуб.

– А мне весьма лестно, что столь известный своим воинским искусством шляхтич присоединится к моей армии, – любезно отозвался тот.

– Увы, я лишен такой завидной возможности, – отозвался Храповицкий.

– Отчего же?

– Как вам, вероятно, известно, я был в плену у русского царя. Условия, на которых он отпустил меня, совершенно исключают возможность присоединиться к походу.

– Он взял с вас клятву не воевать против него?

– Вовсе нет, он попросил меня не участвовать в походах против него, – с грустной улыбкой отвечал пан Якуб, сделав ударение на слове «попросил». – Если же его войска пересекут границы Речи Посполитой, я в своем праве.

– Никогда не слышал о подобных условиях освобождения, – нахмурился королевич.

Храповицкий собрался было что-то ответить ему, но пани Марыся мягко остановила супруга и обратилась к Владиславу сама:

– Нынешний русский царь – человек весьма необычный, и не все его действия бывают понятны окружающим, однако он человек чести и никогда бы не потребовал от моего мужа чего-то недостойного.

– Вас послушать, так он просто цвет рыцарства! – громко воскликнула Агнешка, которую весь этот разговор с самого начала раздражал.

– Я знал много достойных рыцарей, – отвечал пан Якуб, не глядя на фаворитку королевича, – но ни одного, кто бы мог с ним сравниться!

– А почему вы называете герцога Иоганна Альбрехта русским царем, – спохватился Владислав, – ведь единственный законный царь Московии – это я?

В голосе королевича зазвенел металл, и взгляд сделался острым, как будто он целился из пистолета, однако Храповицкий не успел ему ответить, потому что к королевичу подошел личный посланник богемского короля граф Хотек в сопровождении двух офицеров.

– Какой превосходный бал, ваше королевское высочество, – учтиво произнес он, сопроводив свои слова изящным поклоном.

– Благодарю вас, граф.

– Но он, разумеется, не сможет задержать начало кампании? У нас не так уж много времени.

– Никоим образом, все уже подготовлено, и мы выступаем через три дня, – отвечал ему королевич, чувствуя себя школьником, попавшимся на том, что не выучил урок. В какой-то мере так оно и было, ведь именно посланник привез ему деньги для ведения войны и бдительно следил, чтобы они расходовались по назначению.

– О, это весьма приятные известия!

– Что я слышу: вы так скоро покинете нас? – не смогла удержаться от восклицания панна Карнковская и вышла вперед.

Взволнованные слова девушки привлекли к ней внимание присутствующих, и все дружно уставились на нее. Но та, не обращая на окружающих ни малейшего внимания, продолжала едва ли не со слезами на глазах.

– Не могу поверить, что вы можете быть столь жестоки, ваше высочество, – лепетала она, и неподдельное горе могло бы растопить, наверное, даже каменное сердце. – Неужели вы не могли предупредить…

На лице Владислава появилось нечто вроде раскаяния, а его приятель Адам пожал плечами, дескать, женщина, что с нее взять! Взгляды посланника и его офицеров и вовсе не выражали ничего, кроме презрения пополам с равнодушием. Хотя нет, один из них, довольно изящный молодой человек в черном камзоле, сильно побледнел и, не отрываясь, смотрел на остававшуюся прекрасной даже в своем отчаянии девушку.

– С вашего позволения, мы оставим вас, – еще раз поклонился граф и собрался было уходить, как вдруг взгляд панны Агнешки остановился на его спутнике, и девушка невольно вскрикнула:

– Вы?!

– Вы знакомы? – удивленно спросил посланник.

– Не припоминаю, – пожал плечами молодой человек.

– Не припоминаете? – почти взвизгнула она. – Зато я вас хорошо помню! Вы офицер этого ужасного герцога Мекленбургского! Вы были с ним, когда он захватил наш бедный Дерпт… это шпион!

– Что? – насторожился королевич.

На поднятый шум стали оглядываться окружающие. Многие шляхтичи подходили ближе, внимательно прислушиваясь к происходящему. Наконец к королевичу и его спутникам подбежал отец панны Агнешки.

– Что случилось, дорогая?

– Ваша дочь утверждает, что этот человек был среди людей герцога Мекленбургского, когда он захватывал Дерпт, – любезно пояснил ему Казановский, настороженно поглядывая на офицера.

Пан Теодор Даждбог внимательно присмотрелся и уверенно заявил:

– Да, я узнаю его, это пан Болеслав фон Гершов, и он действительно служил этому дьяволу!

– Что вы на это скажете, лейтенант?

– Ничего.

– Ничего? – с возмущением воскликнул бывший воевода Дерпта. – Да ведь вы, разбойники, дочиста ограбили меня…

– Я наемник, герр Карнковски, – пожал плечами офицер, – в ту пору я служил герцогу Мекленбурга, как сейчас – королю Богемии.

– Вы раньше этого не говорили, фон Гершов, – заметил посланник.

– Вы раньше этого не спрашивали, – безучастно откликнулся лейтенант.

– С вашего позволения, господин граф… – вмешался в разговор второй офицер.

– Говорите, капитан.

– Лейтенант служит со мной уже четыре года, и за это время мы где только не побывали. Я, конечно, знал, что он прежде служил в войсках герцога Иоганна Альбрехта, и не в обиду будь сказано, среди нас, рейтар, это лучшая рекомендация. Так я вот что скажу вам, господин граф: нет ни малейшей вероятности, что он шпион московитов.

– В самом деле, – согласился Хотек, – если война длится сколько-нибудь долго, то люди этой профессии успевают побывать на всех сторонах.

– Совершенно верно, господин граф, – поклонился капитан.

– Что же, полагаю, инцидент исчерпан, ваше королевское высочество, продолжайте развлекаться! – попрощался посланник.

Через некоторое время оба офицера оказались в шинке и, заказав по доброй кварте пива, стукнули кружками.

– Что, Болеслав, испугался? – спросил капитан, ополовинив свою.

– Вот еще, – усмехнулся фон Гершов, последовав его примеру.

– Испугался, – удовлетворенно заявил ему собеседник, – иначе ты не стал бы пить.

– Иди к черту!

Довольный капитан засмеялся, и они снова приложились к пиву, а выпив, потребовали еще.

– Так-таки и не помнишь этой расфуфыренной девчонки? – снова заговорил он, когда им принесли требуемое.

– Я что, должен всех продажных девок помнить на своем пути?

– Ты думаешь, она продажная девка?

– Знаю! Вопрос лишь в цене.

– Похоже, она крепко ранила тебя в сердце, дружище.

– Она мне жизнь сломала.

– Ха-ха, какие слова! – засмеялся было капитан, но затем резко оборвал смех: – Ты знаешь, что мы скоро возвращаемся?

– Откуда? Я думал, что мы пойдем в Московию вместе с этим напыщенным принцем.

– Нет, у нас много дел в Богемии.

– Мне все равно!

– Вот и правильно. Только граф велел мне подыскать человека, которого можно отправить с письмом в Померанию. Очень важным письмом.

– А я тут при чем?

– Ну, ты ведь померанец…

– И что, ты хочешь отправить офицера как простого гонца?

– Не простого, Болеслав. Дело весьма важное. К тому же граф не забудет этого происшествия, и когда мы вернемся, у него и отцов иезуитов к тебе могут возникнуть вопросы. Ей-богу, тебе лучше держаться пока подальше от Богемии. Потом вернешься, все позабудется или вовсе будет не до того.

– А у тебя не будет неприятностей?

– С чего бы? К тому же я думаю на время оставить службу. Ты ведь знаешь, что я нашел одну богатую вдовушку, а это такой товар, что долго не залежится…

– Спасибо тебе, капитан Вааль, я твой должник.

– Я же просил – не называй меня так! Я женюсь, разбогатею и буду зваться как благородный господин, к примеру – фон Вальденштейн! А должок… кто знает – может, и вернешь.

Ранним утром, не успела еще просохнуть от росы трава, на Поганое поле вышли царские полки. Всюду раздавались мерный топот ног, сухой треск барабанов и гортанные команды офицеров. Первыми прошли немцы из Мекленбургского полка и, на ходу перестроившись из колонны в две батальные линии, заняли левый фланг. Следом несколько менее стройно, все-таки довольно ловко вышли стрельцы в красных кафтанах и заняли центр. Следующими старательно маршировали на правый фланг солдаты из недавно сверстанного полка нового строя, для большинства которых этот смотр был первым. Хотя опытных солдат среди них немного, маневр был проделан быстро и четко. Так что даже обычно скупой на похвалу полковник Гротте одобрительно кивнул головой и буркнул в усы: «Гут!»

Затем раздался стук копыт, и на поле появились пушкари из царского артиллерийского полка. На каждое орудие приходилась шестерка крепких ногайских лошадок, уверенно тащивших свой груз. Следом за ними четвериком везли телегу с зельем[28]28
  Зелье – здесь: порох.


[Закрыть] и прочим припасом, а прислуга, за исключением нескольких начальных людей, гарцевавших верхами, бежала рядом. Достигнув назначенных им мест, пушкари споро отстегивали упряжки и, передав их коноводам, выкатывали орудия в первую линию пехоты. Каждый из них настолько хорошо знал свое дело, что казалось, будто пушки двигаются и заряжаются сами собой, и мало кто подозревал, скольких трудов стоила подобная слаженность.

Тем временем с другой стороны поля строились кавалеристы: рейтары, кирасиры и драгуны. Едва ратники достигли готовности, командовавший конницей Никита Вельяминов махнул воеводским шестопером, и рейтарский полк пришел в движение. Сначала шагом, потом все убыстряя аллюр, московские дворяне двинулись на пехотную линию. Казалось, что тяжелая кавалерия непременно стопчет осмелившихся стать на ее пути пехотинцев, однако у тех было свое мнение. Первыми в дело вступили пушкари, вжавшие фитили в затравки своих пушек и давшие дружный залп по атакующим конникам. Будь их орудия заряжены ядрами, а не соломенными пыжами, рейтары наверняка недосчитались бы многих своих товарищей. Позиции обороняющихся затянул дым, под прикрытием которого из строя выбежали саперы, таща на ремнях рогатки, и быстро установили их на пути конной лавы.

Рейтары, впрочем, тоже были не лыком шиты и, доскакав до преграды, развернулись и принялись караколировать. В ответ по ним дали несколько залпов из мушкетов, пищалей и пушек, все-таки заставив отступить. Тогда окольничий ввел в дело драгун. Те быстро пересекли поле и дали залп по пехоте, под прикрытием которого их спешившиеся товарищи ринулись к рогаткам и принялись их убирать. Стоящие за заграждением пикинеры не ожидали подобной подлости, но, не растерявшись, бросились вперед, пытаясь достать противника своим оружием. Слава богу, что в чаянии маневров у пик не было наконечников, иначе это бы стоило многим драгунам жизни.

Впрочем, копейщики и тут не сплоховали и принялись лупить своих противников плашмя как оглоблями. Те пробовали отвечать, однако у защищенных панцирями и шлемами пехотинцев было преимущество. Тем не менее осатаневшие от такого противодействия драгуны все-таки растащили заграждения и кинулись драться. Конечно, их ружья были короче пик, но многие пикинеры, на свою беду, успели их поломать и не смогли отбиться от ловко махающих прикладами противников. Пока они так «развлекались», Вельяминов подтянул к образовавшимся проходам кирасир и был готов атаковать, но тут я велел трубить отбой. Кавалеристы, услышав сигнал, организованно отошли, кроме тех, кто продолжал ожесточенно драться с пехотой. Расходившихся вояк впору было разливать водой, но, слава богу, вскоре и их утихомирили.

– А все-таки, Хайнц, мы твои заграждения развалили и, не останови нас государь, порубили бы в песи! – горделиво заявил Вельяминов командиру оборонявшихся.

– Прости, Никита Иванович, – не согласился с ним Гротте, – но будь наши ружья заряжены свинцом, а не паклей, вы бы до рогаток даже не дошли.

– Чего бы это? – нахмурился окольничий.

– Ладно-ладно, – прервал я спорщиков, – вы еще подеритесь, горячие финские парни!

– Зачем драться, мой кайзер, – флегматично отозвался немец, – все и так ясно.

– Что тебе ясно? – окрысился Вельяминов.

– А ты что скажешь, Анисим? – спросил я у стрелецкого полуголовы, не обращая внимания на спорщиков.

– Ежели ляхи попрут на нас так же, как Никита Иванович давеча, – спокойно отвечал умевший зрить в корень Пушкарев, – побьем супостата!

– Клюге?

Командовавший новоприборным полком наемник лишь развел руками:

– Ваши солдаты еще неопытны, но уже знают свое дело, ваше величество; а в обороне, под прикрытием артиллерии, они будут непобедимы.

– Понятно, а что по действиям конницы скажете, господа стратеги?

– Рейтары действовали неплохо, – отвечал, поразмыслив, Гротте, – на рогатки не налетели, караколировали весьма изрядно. Будь на нашем месте гайдуки или казаки, наши бы их смяли.

– Федькины драгуны умно подошли, – поддакнул Анисим, – не на нас, а на новобранцев. Ну и рогатки разобрали. Молодцы, чего там!

– А почему это на вас – не умно? – удивился Клюге. – Пикинеры лучше стрельцов!

– Это смотря когда, – охотно пояснил стрелец, – ваши-то с жердями стояли без наконечников, а мои с бердышами. Начнись драка – куда больше побитых было бы!

– Кстати, жертв много? – встрепенулся я.

– У других не знаю, а у меня нет! – заявил Пушкарев. – Пара стрельцов порохом морды опалили, оттого что на полку сыпали без ума, а так ничего – бог миловал.

– Покалеченных нет, – отрапортовал Клюге, – два десятка пикинеров помяты в драке с драгунами, но доспехи защитили!

– У тебя как? – обернулся я к Вельяминову.

– Слава богу, благополучно, – отмахнулся тот, – несколько лошадей охромело, да когда с пушек палить начали, кое-кто наземь сверзился.

– Хоть не сильно зашиблись-то?

– Да не знаю, а только если в седлах не держатся, так и не жалко! Чай, не гультяи поверстаны, как у Федьки.

– А у него как?

– Так вот он, пусть сам и доложит.

Услышав, что разговор про него, Панин вышел вперед и, сняв шапку, поклонился.

– Два десятка побитых, государь. У кого ребра сломаны, у кого руки-ноги, а иным по голове пришлось. Однако до смерти никого не убили.

По лицу поручика было видно, что переживает за потери, но глаза не прятал и смотрел не мигая.

– Не журись, ротмистр, тяжело в учении, легко в бою!

– Поручик я, – вздохнул Федор.

– Я сказал – ротмистр, значит, ротмистр! Ишь чего удумал, с царем спорить!

– Что?.. Я… государь…

– Ладно-ладно, до Москвы доберемся, получишь указ на руки. Ты – ротмистр, прочих начальных людей – в поручики, а нынче… держи вот.

Повинуясь моему знаку, один из свитских вытащил загодя подготовленную шпагу с богато украшенным эфесом и с поклоном передал ее мне. Я принял оружие и тут же протянул его новоиспеченному ротмистру. Панин осторожно, как святыню, принял награду и, вынув ее из ножен, истово приложился губами к клинку.

– Ну что же, – продолжал я, – драгуны с солдатами экзамен выдержали, что про пушкарей скажете, господа большие начальники?

– Пушкари работали хорошо, – важно заметил Гротте, – я побывал во многих сражениях, но никогда не видел ничего подобного. Могу, не кривя душой, сказать вам, ваше величество, что ваша артиллерия – лучшая в Европе!

– Так уж и лучшая? – усмехнулся я в ответ. – А кто говорил, что короткие шестифунтовые пушки никуда не годятся?

– И сейчас скажу, – пожал плечами полковник, – в любой другой армии они были бы почти бесполезны. Дело не в пушках, мой кайзер, дело в том, как вы их применяете. Пущенное в упор ядро сделает просеку во вражеском строю, а картечь и вовсе будет смертельна. А учитывая, с какой скорострельностью они могут давать залпы, – ваша армия непобедима!

– А пороху пожгли… – вздохнул долго молчавший Вельяминов, – на немалый поход хватило бы. В думе коли узнают – с ума сойдут.

– А вот для того ты у меня в Пушкарском приказе судьей сидишь, – улыбнулся я, – чтобы те, кого это не касается, ничего не знали.

– Оно так, – тоскливо отозвался Никита, – в пушках я не больно-то разумею.

– А тебе зачем? Твоя забота – споры разбирать, а дело дьяки да мастера знают. Ну и я немножко!

К слову сказать, мой окольничий совершенно напрасно прибеднялся. Разумеется, в некоторых тонкостях он не разбирался, но учиться зазорным не считал, а потому не стеснялся спрашивать у более знающих людей. Что же касается управления людьми, тут он был на своем месте. Мастера пушечных дворов были сыты, одеты, исправно получали жалованье и потому место свое ценили. Из волостей и сел, приписанных к приказу, жалоб на него тоже не поступало, что по нынешним временам редкость. Иной раз мы с ним до хрипоты спорили, причем главным образом по поводу этого самого артиллерийского полка.

Во-первых, Никита не желал понимать, зачем в нем так много людей. Все-таки их содержание стоило денег. Каждый раз, когда из пушечного двора поступала новая партия пушек и к ним уже был готов расчет, он вздыхал, делал вид, что соглашался с тем, что обученный резерв необходим, но стоило пройти времени – и бодяга начиналась по новой. Во-вторых, к необходимому типу пушек мы пришли далеко не сразу. Эксперименты шли довольно долго, меняли все: калибр и длину ствола, форму каморы, с лафетом намучились так, что страшно вспомнить. В конце концов получилось довольно короткое орудие, стрелявшее шестифунтовым кованым ядром или каменной картечью. Из-за короткого ствола дальность была невелика, однако пушка получилась относительно легкой и могла действовать в пехотных рядах, к тому же ее можно было заряжать быстрее.

Правда, ядра, саржевые[29]29
  Саржа – хлопчатобумажная ткань.


[Закрыть] картузы и порох обходились в немалые деньги, но дело того стоило. Если Ван Дейку удастся наладить литье чугуна, ситуация с ядрами должна улучшиться. К тому же я собирался перейти на чугунную картечь и даже приказал закупить в Швеции жести для поддонов. Никита пока не знал, для чего она нужна, и, наверное, поэтому молчал. Что он скажет, когда узнает об истинном назначении этого довольно дорогого материала, я не хочу даже думать. Впрочем, полагаю, как всегда: сначала постонет, а потом, увидев результаты испытаний, скрепя сердце согласится.

Тем временем раздача слонов продолжалась. Иоахим Клюге, бессменный заместитель Хайнца Гротте стал наконец полковником. Подготовленный им полк нового строя был недурно обучен, так что заслужил. Началось все с того, что после потерь в полк Гротте стали брать русских рекрутов. Командиров они понимали плохо, но потихоньку научились. Потом, когда прибыло пополнение из Мекленбурга, русских солдат свели в отдельную роту, позже их стало две, затем батальон, и, наконец, развернули в полк. Начальные люди от командира роты и выше были пока из немцев, а младше них – дослужившиеся из нижних чинов. Впрочем, это временно, вон у драгун прежде тоже все начальство было немецкое, а теперь целый русский полк под началом Панина. Почему он только ротмистр? Ну, пусть послужит еще, глядишь, и в полковники выбьется. К тому же ротмистру меньшее жалованье полагается. Такая вот арифметика. Вельяминов и так «целый окольничий», придет время – станет боярином, но не сейчас.

– Анисим? – окликаю потихоньку Пушкарева. – А ты в полковники не желаешь? Или как там у вас… полковые головы?

– Господь с тобой, кормилец, – смеется стрелец, – на что мне такая напасть? Стрелецких голов у тебя немало, а многие ли из них, государь, тебя в своем дому принимали? На меня и так многие косоротятся, пошто собак дразнить? Вот сын мой вырастет, так его и пожалуешь.

– Быстрый какой… а будет ли из него толк?

– Отчего же не быть? Батюшка у него, я чаю, не за печкой уродился. Матушка тоже не совсем убогая. Да и сестры – разумницы, сам говорил!

– Говорил, – соглашаюсь я, – что же, подрастет твой парень да покажет себя – быть ему полковником! Кстати, а господа, новый чин получившие, проставляться-то думают или как?

Пока царские войска выполняли мудреные маневры, а вошедшие в раж ратники азартно лупили друг друга дрекольем, солнце успело проделать большую часть своего пути по небу и день стал клониться к вечеру. Служивые, ясное дело, проголодались и втихомолку матерились на свое начальство, заставившее заниматься невесть чем, не подумав при том о кормежке. Особенно громко судачат стрельцы, у которых дома своих дел невпроворот.

– Эхма… – мечтательно тянет один из них, чистя мушкет, – сейчас бы горячего похлебать!

– Ага, сейчас тебя попотчуют… – зло отозвался его чернобородый сосед в сбитом набекрень колпаке, – того и гляди, ноги протянем с такою службой!

– Ладно тебе, Семен, – миролюбиво отвечает стрелец, – мне Маланья пирогов завернула да луковицу, чай, не пропадем.

– Пирогов ему жена завернула… – продолжает бубнить чернобородый, – а я уж и забыл, каковы они на вкус бывают!

– Чего так? – простодушно удивился собеседник. – Корма́ только на той неделе получали. Нешто все съел?

– Дурак ты, Игнашка, – ить у меня дети! Это тебе четверть ржаной муки отсыпали, так ты и рад… а мне бы в мастерскую надо. Кой день то караулы, то учения, то еще какую бесовщину выдумают…

– Не гневи Бога, Семен, мы царскую службу справляем, а за то жалованье получаем: и хлебное, и денежное, и всякое прочее. А дети не только у тебя есть.