Текст книги "Таинственный Хранитель"

Явление Агриппины

В это утро, равно как и в предыдущее, Андрей вспоминал произошедшее с ним в галерее дворца, точно кошмарный сон, к тому же глупый, дурной, сон-без-башни. А как еще должен воспринимать повторную встречу с привидением сравнительно здоровый на голову мужчина, который считает себя серьезным исследователем в области интерьеров восемнадцатого века, пишет кандидатскую диссертацию и которому до сей поры не то что призраки, но даже домовые и летающие тарелки никогда не являлись?

В остальном – обычное утро обычного дня. Судя по прелюдии, по зачину, по первым штрихам – день сулил неплохие перспективы. В квартире висела ненавязчиво-воздушная тишина, нарушаемая лишь звуками улицы. На дереве под окном не по сезону лихо выводила рулады невидимая птичка, и от её аномального пения на душе у Андрея сделалось светло и радостно, как в детстве, когда, проснувшись, он открывал глаза, и его охватывала беспричинная радость просто от факта собственного существования в этом огромном и прекрасном мире, который обещал ему все новые открытия и, конечно же, приключения, какие происходили с героями его любимых книг. Босиком прошлепав на кухню с твёрдым намереньем сварить кофе, он обнаружил на столе записку бабушки: «Уехала к подруге, буду поздно. Твоя неугомонная Ба». Вот уж, действительно, «неугомонная», подумал он, насыпая кофе в кофемолку. Восьмой десяток – а легка на подъем, как в юности! И что удивительно, голова в полном порядке и одевается со вкусом – истинная дама, никогда не напялит на себя бесформенное, молью битое шмотьё, как многие её ровесницы – куда там! – обязательно туфли на каблучках, перчатки, шляпку и обязательно, чтобы сумочка в тон… Он невольно усмехнулся и поставил джезву на огонь. Замечательная у меня Ба, ей богу!..

И в самом деле, Елизавета Петровна Иванова (ударение на второй слог не обязательно) отличалась завидной энергией и, несмотря на возраст, еще подрабатывала репетитором, натаскивая современных балбесов и балбесок, собиравшихся поступать в какой-нибудь престижный ВУЗ. Её специальность – иностранные языки. Немецкий и французский она знала в совершенстве, всю жизнь преподавала – в школах, в пединституте, брала учеников для дрессировки (так она отзывалась о своих левых заработках) и действительно дрессировала их по полной программе, так что потом благодарные родители благодарили её, дарили подарки, в конвертиках заносили премиальные (Андрей называл их чаевыми) и рекомендовали родителям очередных балбесов. Естественно, Елизавета Петровна будучи женщиной волевой и педагогом милостью божьей не могла пройти мимо собственного внука; благодаря ей Андрей почти в совершенстве владел немецким и весьма недурно французским. Посетив Германию в порядке студенческого обмена, он щеголял своими знаниями языка, выполняя обязанности переводчика, и служил посредником в ситуациях различной степени сложности, нет-нет, да и возникавших в чужой стране.

На работе в привычном уже Большом дворце он появился в половине одиннадцатого, поднялся на второй этаж и прошел в свой кабинет, где ждал заваленный бумагами стол, а коллеги, словно все вымерли. Дверь была заперта, он повернул ключ в замочной скважине, прошел к столу и включил компьютер. Ольга Олеговна и Марина Семеновна, третья соседка по комнате, отсутствовали неизвестно где. Ольга Олеговна, видимо, отправилась по музейным делам в Питер, заодно мечтая прихватить в Эрмитаже двух-трёх котят, чтобы с течением времени они выросли в истинных охотников – мастеров спорта по крысиной ловле. А Марина Семеновна, та вообще редко сюда забегала, разве что обедать приходила.

Нежданное одиночество сразу подняло настроение Андрея, – женщины слишком любили общение, тем более, с молодым симпатичным искусствоведом; в этом не было ничего удивительного, постоянно вариться в собственном соку, пробавляясь прошлогодними сплетнями о коллегах, про которых все известно до четвертого колена, уже давно им наскучило, а говорить о своей работе было как-то не интересно: работа она и есть работа.

Делая выписки из трудов усердных искусствоведов, не один десяток лет посвятивших изучению Гатчины архитектурной, восстановлению после войны Большого Гатчинского Дворца, в том числе – воссозданию в первозданном виде подлинных интерьеров Ринальди и Бренна – он вновь не замечал времени. Некоторые данные были просто поразительны. Поразительным было и то, сколько энергии и труда вложили в возрождение практически полностью разрушенного фашистами дворца эти замечательные люди. Ведь при отступлении немцы сожгли и заминировали здание, уничтожили часть остававшихся в подвалах ценностей, а часть увезли в Германию. На одной из стен дворца красовалась глумливая надпись, оставленная оккупантами: «Здесь были мы. Сюда мы больше не вернемся. Если придет Иван, всё будет пусто». Надпись эту, сделанную на штукатурке, сохранили для истории, сделав частью экспозиции. И как только могли немцы, народ европейской культуры, допустить такое варварство?! Размышлял Андрей. Тогда как Красная армия, напротив, пыталась по возможности сохранить музеи и картинные галереи на занятых территориях. И после этого европейцы, по сути, отказываются признавать нас равными себе в культурном отношении!.. Абсурд. Или политика?.. Впрочем, поведение фашистов как раз понятно: уничтожая культурное достояние другого народа, разрушаешь и уничтожаешь его душу. Именно этого и добивались фашисты – они хотели уничтожить, растоптать душу России. Какое счастье, что в российском народе есть глубинные ценности, которые неподвластны самому хитрому и изворотливому врагу, есть люди, готовые положить свою жизнь на алтарь восстановления духовной памяти народа…

Углубившись в свои мысли, Андрей параллельно стучал по клавиатуре компьютера, приводя свои «выписки на полях» в божеский вид электронного документа. Он и не заметил, как дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел Борис Львович, главный хранитель музейной коллекции. Некоторое время Борис Львович наблюдал за увлеченно работавшим Андреем, потом негромко кашлянул, объявляя о своем присутствии.

– Борис Львович! – Андрей слегка привстал, приветствуя коллегу. – А я вас даже не заметил.

– Вы с таким энтузиазмом трудитесь, что мне неловко вас отвлекать, – сказал тот. – Извините меня, грешного, Андрей Иванович, но я пришел по вашу душу…

Борис Львович печально смотрел сверху внизу на Андрея. Интересно, почему он всегда выглядит таким грустным? Подумал тот. Пожалуй, я не могу припомнить случая, чтобы он улыбался. Этакий гатчинский рыцарь печального образа.

– Пришли по мою душу? – переспросил он. – Это в каком же смысле?

– К сожалению, в самом прямом. Видите ли, Андрей Иванович, мне тут позвонили из одной влиятельной петербургской газеты и попросили принять их журналиста. Они собираются написать о нашем музее, о том, что уже сделано, о перспективах развития. Для нас это очень важно, как вы понимаете, но возникла проблема – с журналистом некому пообщаться. Хотелось бы встретить его, рассказать о дворце поподробнее, о наших замечательных хранителях, провести по парку – в общем, не пожалеть ради этого времени. А сегодня, как назло, все куда-то по делам разбежались. Поэтому, Андрей Иванович, у меня к вам превеликая просьба: встретьте вы этого питерского журналиста и расскажите ему все, что его интересует. Очень вас об этом прошу. – И он замолчал, глядя на Андрея большими, печальными, темными глазами.

Настроение Андрея тотчас упало: так хорошо начинался день, так легко и даже весело шла работа – и вот нате вам! Но куда денешься? Собственно, пока он здесь, в музее, трудится, Борис Львович как бы является его непосредственным шефом. Стоит его хорошему отношению измениться – и у Андрея сразу возникнет множество больших и малых проблем и со сбором материалов, и с изучением архивов. Поэтому он постарался скрыть свое недовольство и даже улыбнулся, глядя на Бориса Львовича.

– Ну, что ж, надо так надо! – энергично произнес он. – Тем более, я уже немного устал. И где же ваш журналист?

– Едет в восемнадцатом автобусе, будет минут через пятнадцать.

– Прекрасно! Тогда иду встречать. Он знает, что есть остановка у дворца?

– Да, я все объяснил, – кивнул Борис Львович.

– Уже бегу, – сообщил Андрей, выключая компьютер.

– Весьма вам признателен, Андрей Иванович, – сказал Борис Львович и покинул кабинет.

Выйдя из дворца, Андрей пересек посыпанный гравием плац, прошел по мостику и сразу оказался на остановке автобуса. Время еще было, он достал пачку сигарет и с удовольствием закурил. Небо, с утра затянутое облаками, прояснилось, демонстрируя миру яркую и глубокую синеву. Приятно грело солнце, дул легкий освежающий ветерок. Андрей прикрыл глаза и подставил лицо ласковым лучам, а когда открыл глаза, увидел, как от Балтийского вокзала поворачивает на ведущую прямо ко дворцу дорогу восемнадцатый автобус. Вот автобус притормозил, открылись двери, и на асфальт спрыгнул мужчина с дорожной сумкой, а следом вышла рыжеволосая девушка с небольшой сумкой через плечо. Мужчина торопливо зашагал через дорогу, а девушка огляделась и, сделав шаг по направлению к Андрею, вдруг остановилась и воскликнула: «Ба, знакомые все лица!» Андрей несколько мгновений вглядывался в ее лицо, потом широко развел руками: «Агриппина! Сколько лет, сколько зим! Так ты и есть этот самый журналист из Питера, которого мне велено всячески ублажать?» Она тряхнула гривой рыжих волос, отчего они золотом вспыхнули на солнце, и весело рассмеялась: «Получается, я!» Они с удовольствием смотрели друг на друга. Встреча была неожиданной и… приятной.

– Ну, вперед, – сказала Агриппина, показывай мне свое дворцовое хозяйство!

Они зашагали к главному входу, искоса, стараясь, чтобы было не слишком заметно, посматривая друг на друга. Знакомство их, собственно, было шапочным. Ну, пересекались несколько раз в компаниях. Андрей знал, что Агриппина работает в солидной газете, она тоже слышала краем уха, что он искусствовед, – этим все и ограничивалось. И вдруг случайная встреча. В некотором роде, романтично. Уже подходя к крыльцу, Андрей внезапно расхохотался во весь голос. Понял, понял, в чем дело, с трудом выговорил он. Никак не мог уразуметь, чего он мнется и все про журналиста мне твердит из Петербурга. Агриппина остановилась и почти сердито уставилась на него.

– Кто твердит? Что ты понял? И вообще, что происходит, и почему ты ржешь, как ненормальный?

– Да это Борис Львович все замутил, – с трудом выговорил Андрей. – Тут такое дело, видишь ли… Не знаю даже, стоит ли говорить…

– Ну уж нет, – Агриппина, кажется, уже по-настоящему злилась. – Или давай колись, или я сию же секунду разворачиваюсь и уезжаю обратно. И этому твоему Львовичу наябедничаю, что ты меня смертельно обидел.

– Львовичу не надо. Пожалуйста… И не смотри ты на меня, как на врага народа, – дело как раз во Львовиче, вернее, в его семейной жизни.

– Так-так, продолжайте, сударь, продолжайте…

– Только между нами!

– Могила. – И она уставилась на него своими зеленоватыми, точнее, цвета морской волны, глазищами.

На мгновение Андрей позабыл обо всем на свете – так хороша была Агриппина, стройная, в кремовом облегающем жакетике, обтягивающих бедра брючках до колен и в шелковой легкой блузке в цвет своих необычайно красивых глаз.

– В чем дело – язык проглотил? Я жду! – напомнила она.

– Да… это… – он тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и заговорил, немного придя в себя. – Дело в том, что у Бориса Львовича есть жена.

– Вот уж, право, чудо из чудес! – фыркнула возмущенно Агриппина.

– Именно, чудо из чудес… – со значением повторил ее слова Андрей. – Ибо дама эта, также как и он, работающая в музее, чрезвычайно, пожалуй, даже патологически ревнива. Знаешь, как он мне сегодня говорил о приезде журналиста? Исключительно в мужском роде, так что я высматривал мужчину, и уж никак не ожидал встретить даму, тем более тебя. Жену его зовут Эльвира Рафаэльевна, она наполовину татарка, наполовину, кажется, армянка. Тут и темперамент, и характер – все в одном флаконе. Супруг ее боится как огня. Однажды на моих глазах такая сцена разыгралась, что я потом эту даму еще долго стороной обходил. Одна из наших смотрительниц-пенсионерок ушла в отпуск и на ее место на месяц взяли студентку, ну, подработать девушка хотела. Так Эльвира приревновала ее к мужу, потому что он с ней разговаривал и якобы на нее глаз положил. Она устроила настоящую истерику и набросилась на бедную девицу, которая ничего ни сном ни духом не ведала. Вцепилась ей в волосы и даже выдрала клок. Девицу отбили. Та перепугалась до смерти и на следующий день уволилась.

– Хмм… Вот это да! Я и не подозревала, что в мирных стенах музея могут кипеть такие страсти, – изумилась Агриппина. – Хорошо, что ты меня предупредил. Постараюсь даже не смотреть в сторону этого вашего Бориса Львовича.

– Можешь не переживать, он сам постарается тебе на глаза не показываться, – ухмыльнулся Андрей. – Ну вот, теперь ты в курсе, какие у нас страсти мадридского двора, – пошли осматривать экспозицию.

Они бродили по восстановленным залам дворца около двух часов. Андрей с увлечением рассказывал об интерьерах этого огромного здания, напоминавшего своей архитектурой средневековые замки. Несмотря на «габариты», внутри оно было весьма уютным и удобным для проживания большой семьи, свиты и многочисленной обслуги. Девушке особенно понравилась спальня императрицы Марии Федоровны, жены Павла Петровича. Кровать под балдахином, многочисленные безделушки, которые так нравятся всем женщинам…

Агриппина сразу включила диктофон, и слова Андрея не пропадали втуне – его голос улавливали чуткие микрофоны, фиксировала магнитная плёнка, превращавшая его пространный рассказ в заготовку для будущей статьи.

Когда они шли по картинной галерее, рассматривая живописные полотна, девушка с интересом вглядывалась в лица, смотревшие на них из далеких уже времен. Благодаря мастерству живописцев, эти люди, казалось, продолжали жить «по ту сторону холста» какой-то нереальной призрачной жизнью, и глаза их словно следили за экскурсантами из своего далека. Она почувствовала это.

– У меня такое ощущение, что они за нами наблюдают, – проговорила она, зябко передернув плечами. – Брр! Какое-то даже неприятное чувство, будто это они здесь живые и они хозяева, а мы пришлые и не совсем желанные гости.

– Наверно так и есть, – усмехнулся Андрей. – Отчасти.

Вдруг Агриппина остановилась перед одним из портретов и замерла. Потом перевела взгляд на Андрея, снова уставилась на портрет – снова посмотрела на Андрея. В глазах ее читалось неподдельное изумление.

– Что с тобой? – поинтересовался он, приблизившись.

– Портрет! – произнесла она удивленно.

– Ну да, портрет, – подтвердил он.

– Ты ничего не замечаешь? – она впилась в него взглядом.

– Портрет как портрет, восемнадцатый век. Граф Иван Павлович Кутасов, фаворит Павла.

– Да я не о том, какой век! Ты на лицо посмотри – это же вылитый ты!

Андрей с недоверием уставился на портрет. Черт, вдруг подумал он, да на нем же точно такой кафтан, как у призрака! И голубая лента через плечо… Кажется, и исчезал он где-то здесь…

– Ты чего? – тормошила его за плечо Агриппина. – Побледнел вдруг. Я тебя зову, ты не отвечаешь… Подумаешь, похож на мужика с портрета – тоже мне невидаль!

– А что, действительно похож? – медленно переспросил он.

– До удивления. Просто одно лицо: смуглый, нос с горбинкой, пронзительные карие глаза, высокие скулы. Даже выражение лица схожее. Нарядить тебя в такой кафтан – не отличишь.

– Странно, – словно издалека отозвался Андрей. – Я ведь здесь давно работаю, а ведь никогда не обращал внимания. Очень странно… – Он еще раз посмотрел на портрет. Глаза графа Кутасова словно заглянули ему прямо в душу, даже голова слегка закружилась. Пронизывающий, даже чем-то пугающий взгляд.

Но Агриппина уже тормошила его и тянула за руку – идем же, идем, я еще хочу подземелье осмотреть…

Они спустились на первый этаж, подождали очередную группу и под руководством гида по каменным истертым ступеням сошли под землю. Каменные стены тоннеля источали сырость, всем сделалось зябко и не по себе. Туристы сразу притихли. Но подземный ход оказался не слишком длинным и скоро они подошли к зарешеченному выходу, смотревшему на берег Серебряного озера. Экскурсанты тотчас подняли галдеж. Дальше территория «Водоканала» – сурово объяснил всеведущий гид. Потолкавшись у решетки, туристы насладились видом по ту сторону – и вернулись обратно тем же путем.

Покинув наконец дворец, Агриппина и Андрей углубились в парк. Девушка явно уже устала, и они устроились на скамье у Белого озера, чтобы дать отдых ногам, перекурить и обменяться впечатлениями.

– Вот уж не думала, что так устану, – заявила Агриппина, потирая икры. – А ведь хочется и парк посмотреть. Ты не очень спешишь? – она искоса глянула на него. – Когда я работаю, то становлюсь ужасно дотошной – за что меня на службе и держат. Все, что ты мне про дворец рассказывал, конечно, безумно интересно, но немного отдает искусствоведением. А мне нужно, чтобы в моем материале была какая-нибудь изюминка, ну, что-нибудь про привидения, про проклятье какое-нибудь, тяготевшее над Павлом. Завлекалочку какую-нибудь надо, понимаешь?

– Понимаю, конечно, – усмехнулся он. – У нас с тобой разные жанры…

– Вот именно, мы работаем в разных жанрах! – обрадовалась Агриппина. – Ну, что, продолжил экскурсию? Только пожалуйста не слишком долго, а то я останусь без ног.

– Тогда давай прогуляемся до павильона Венеры. Там недалеко Березовый домик расположен. Думаю, для твоего репортажа этого будет более чем достаточно.

– Не для репортажа, а для очерка, – поправила она. – Может, мне даже две полосы дадут… – прибавила мечтательно. – Ну, вперед! – Она спрятала диктофон в сумочку, и тут же извлекла из нее небольшой цифровой фотоаппарат. – Сейчас только сделаю несколько снимков дворца, а потом еще павильон Венеры и, как его там, домик этот…

– Березовый домик, – подсказал он.

– Да, Березовый домик…

Павильон Венеры, с которого сняли многолетние леса, блистал яркой новизной хорошо забытого старого. Они перешли на остров и устроились на скамейке неподалеку от него. Перед глазами лежала озёрная гладь, точно широкое зеркало, в котором отражались и небо, и высокие деревья, и обновленное здание павильона; легкий ветерок гнал по воде сверкающую солнечную рябь. Агриппина сняла босоножки и положила ноги на скамейку.

– Уфф, – с облегчением выговорила она, – даже не представляла, что парк такой огромный. Хорошо было этим, предкам нашим, они на лошадях да в каретах раскатывали, а тут, бедный несчастный журналист, да еще черт меня дернул эти босоножки на каблуках одеть…

Повисло молчание. Проплывавшие по небу облака, чьи тени бороздили воду озера, словно призрачные корабли, навевали грезы.

– Значит, тебе нужно что-нибудь этакое, занимательное? – негромко заговорил Андрей. – Ты только представь себе – вечер, садится солнце, от пристани на противоположном берегу отчаливает разукрашенная цветами гондола, в которой к Венериному павильону от дворца отплывают дама и кавалер… Внутри павильона прелестные фрески, изображающие олимпийских богов, разные там Амуры и Венеры во фривольных позах… На столе изысканные яства и вина… Все очень галантно и изысканно. Остроумная беседа, любовные игры и все такое прочее… Ну как тебе картинка, подойдет?

– О, вполне! Кринолины, кружевные юбки, драгоценности, сверкающие в свете свечей, курятся благовония, кавалер уже использовал несколько шпанских мушек… Я была бы не против очутиться на месте его дамы, – усмехнулась Агриппина.

– Честно говоря, я бы тоже не отказался от роли кавалера, – заявил Андрей. – Разумеется, твоего кавалера, – подчеркнул он, и девушка улыбнулась этому нечаянному признанию. – Помнишь, мы проходили мимо развалин Адмиралтейства? Здесь, на Белом озере когда-то плавали настоящие корабли и даже устраивались между ними баталии. Наверное, это тоже выглядело впечатляюще. А по вечерам в дворцовом театре давались представления. Там выступали известные труппы из Европы, исполнялись оперы и драмы. Жизнь двора была довольно насыщенной. Кстати, насчет тайн и подземелий. Говорят, что раньше существовал подземный ход между Большим дворцом и Приоратом. И якобы Павел I из своего кабинета в пятиугольной башне мог пройти по нему до Приоратского дворца, так сказать, инкогнито. К сожалению, этот подземный ход – всего лишь красивая легенда. – Он внимательно посмотрел на девушку. – Ну, что делать будем? Могу, конечно, показать тебе ещё и парк Сильвия, но на мой примитивный мужской взгляд ты уже никакая.

– Совершенно никакая, – вздохнув, подтвердила она. – И знаешь, мне почему-то совсем не хочется домой в Питер – здесь такая благодать!..

– А зачем тебе домой? Еще рано, смотри как светло! – и тут они вдруг услышали, как с противоположного берега озера доносится бой часов на башне дворца. – Один, два… – считал вслух Андрей, – шесть… Неужели уже шесть часов? – изумился он. – А я и не заметил, как пробежало время.

И вдруг он с удивлением понял, что ему совершенно не хочется расставаться с Агриппиной. Более того, он испытывал удивительно приятное чувство, находясь возле нее, и, – окажись он на месте куртуазного кавалера восемнадцатого века, уж точно был бы не прочь провести с ней время в Венерином павильоне. Эка меня заносит, подумал он, скашивая глаза на рыжеволосую красавицу. Ее рыжие с золотым отливом волосы растрепались, на щеках выступил румянец от прогулки на свежем воздухе, отчего она выглядела сейчас совсем девчонкой. Невольно он залюбовался ею, и вдруг решил, что предпримет все возможное и невозможное, чтобы пробыть с нею подольше.

– У меня появилась здравая мысль, – сообщил он. – Ты есть хочешь?

– Аки волчица! – воскликнула она, опуская ноги, и тут же принялась застегивать босоножки. – До этого я как-то не задумывалась о еде, но ты спросил – и у меня аж желудок свело. Где у вас можно хорошо поесть и вообще приятно провести время?

– А идем-ка в «Гамбринус»! Приятный старинный дворик, столики на улице – милое кафе и кормят неплохо.

Они ели шашлыки, запивая неплохим красным вином. Потом заказали десерт. Потом решили, что могут позволить еще бутылочку вина, – опускавшийся на Гатчину вечер был на редкость хорош. Когда сгустились сумерки, на столиках зажгли свечи. Со всех сторон раздавался смех, доносились обрывки разговоров. Андрей чувствовал себя умиротворенным и словно выпавшим из привычной реальности. Похоже, Агриппина тоже испытывала подобные ощущения, потому что даже не заговаривала об отъезде. Она уже успела рассказать Андрею, что пару месяцев тому назад окончательно рассталась со своим бой-френдом, с которым они встречались два года. И получилось это как-то само собой, без особых трагедий и обоюдной порчи нервов, – словно для обоих закончился определенный этап жизни. Более того, она знает девушку, с которой он теперь «поддерживает отношения» и на которой (вроде бы) собирается жениться, но её это нисколько не колышет. Даже странно – ну, нисколько!.. Он молча слушал ее, попивая вино и не отрывая взгляда от ее лица. Как странно, думал он, почему я прежде не обращал на нее внимания? Она же просто чудо! Девушка моей мечты! Быть может, потому что она была не одна? Или потому что я еще не был готов к встрече с нею?.. Его мобильник вдруг проснулся и настойчиво прозвенел пару раз, информируя хозяина о том, что пришло сообщение. Андрей посмотрел: от бабушки. Быстро набрал ответ: «Все в порядке. Возможно, не приду ночевать». Через пару минут мобильник звякнул снова. Сообщение от бабушки было кратким и емким: «Давно пора!» Он усмехнулся и сунул телефон в карман.

– Что-то серьезное? – спросила Агриппина.

– Бабушка волнуется, – ответил он небрежно, а про себя подумал: и зачем я написал ей, что не приду ночевать?

– А у меня уже ни одной бабушки нет в живых, вздохнула девушка. – Откинувшись на стуле, она пригубила вино и продолжала: – Все-таки очень жаль, что у тебя нет в запасе ни одной истории с привидениями, или еще с какой-нибудь мистикой, относящейся к замку. У меня слабость к такого рода историям. Люблю чертовщину! Я даже иногда статейки на эту тему пописываю, правда, под псевдонимом.

– Ну, правильно, – серьезно сказал он. – Тебе сам бог велел, или черт, – как тебе больше нравится.

– Это еще почему?

– Есть в тебе что-то ведьминское. Уж не знаю, хорошо это или плохо.

Она рассмеялась в ответ глуховатым, воистину, «ведьминским» смехом, от которого внутри у него все перевернулось. Потом замолчала, только смотрела на него, и в ее расширившихся в темноте зрачках отражались отблески горевших свечей.

– А что если я расскажу тебе нечто в этом духе, но возьму с тебя слово молчать? – он испытующе смотрел на нее.

– Ну, слово я, конечно, сдержу…

Он серьезно кивнул и заговорил:

– На днях со мной произошел один странный инцидент, вернее, два; после первого случая я подумал: такая глупость. Да и сейчас думаю, что глупость, что это просто от усталости. Но сейчас я и сам не знаю, как это все расценивать…

И Андрей подробно рассказал Агриппине и о первой, и о второй встрече с призраком в картинной галерее дворца.

Когда он наконец умолк, она некоторое время молча глядела на него своими выразительными глазами, буквально затаив дыхание, потом выдохнула:

– Так вот в чем дело! Вот почему ты так побледнел, когда я тебе сказала, что ты похож на того мужика с портрета…

– Ну да! Я не потому изменился в лице, что на него похож, а потому, что он выглядел так, как мой призрак, одежда и все остальное.

– Да-да, понимаю… – тихонько сказала она и опять смолкла.

Они выпили еще вина, обсудили странное приключение Андрея, а потом она засобиралась домой. Он расплатился с официантом, и они направились к Балтийскому вокзалу. Электричка стояла возле платформы, призывно сверкая огнями. Они забрались в вагон и сели на скамью, касаясь друг друга плечами. Говорить не хотелось. Обоим было хорошо. Хотелось просто сидеть вот так, рядом, и ни о чем не думать. Электричка свистнула предупредительно и тронулась с места.

– Ой, а ты как же? – встрепенулась Агриппина.

– Как истинный джентльмен, я должен тебя проводить, – сказал он. И кивнул на окно: – Ночь на дворе, мало ли что… – Про себя же подумал, что переночует у Володи или Сергея. В крайнем случае перекантуется на Московском вокзале.

Электричка плавно набирала ход, колеса постукивали на стыках рельсов, навевая дремоту. Агриппина смотрела в темное окно, где изредка возникали и затем исчезали во мраке огни фонарей. Он поглядывал на ее милый профиль и понимал, что влюбился, как школьник. Единственное, чего ему отчаянно хотелось, так это быть рядом с этой прелестной молодой женщиной, слушать ее голос или просто вот так сидеть подле нее и молчать.