Текст книги "Таинственный Хранитель"

С ума шествие. Шаг шестой

Ну, как я мог, идиот безмозглый! – хлопнул он себя по голове. Первым делом следовало сообщить Агриппине. Виктору-то сразу набрал, правда, и он доселе в неведении – перестраховался я, может быть, излишне. Не захотел довериться мобильной связи… Но Агриппина-то не знает! Сколько мы ходили с немцами? Часа четыре примерно, – Андрей и сам точно не знал, сколько времени потратил на делегацию (в первую очередь, конечно, на фон Берга), Он, как это с ним иногда случалось, выпал из времени, отбился от хронометража – так (или почти так) не наблюдает часов кролик, пока удав смотрит на него пристальным гипнотическим взглядом.

Поразительной была лёгкость, с которой профессору Бергу (откуда этот профессор вообще взялся на его голову?) удавалось, то добиться расположения Андрея, то возбудить его неприязнь, подозрительность, то вызвать недоумение и заставить сомневаться в его, профессора, адекватности. Это напоминало скорее не удава с кроликом, а игру в кошки-мышки, однако амплуа мышки Андрея не устраивало, съесть его – задачка не из лёгких. Запросто можно подавиться, а там и летальный исход не исключён, и кто в итоге кошкой окажется? Немец говорил о Кутасове, туманно намекал на свою причастность к этой истории. Но каким боком залётный «фон» может быть причастен к их, гатчинским делам? Для того чтобы разобраться в этом, Андрей и согласился с ним пообедать. Продолжение следует, вторая серия начнётся завтра в двенадцать тридцать.

В половине восьмого Андрей был на углу Соборной и Маркса. Виктор опаздывал, но скоро его фигура возникла в поле зрения, так что Андрей даже не успел рассердиться на приятеля за отсутствие пунктуальности.

– Привет! – энергично прокричал тот издалека и энергично замахал обеими руками. – Вот и я, заждался? – Он окинул приятеля взглядом. – По твоему взъерошенному виду можно заключить – тебе есть, что рассказать.

– Ты прав, старик. Знаешь, с кем я познакомился? С профессором из Дрездена, который сначала о Кутасове речи заводил…

Пойдёт направо – о Кутасове…

Налево – всё про Рагнарёк…

– Чего-чего? – смешался Виктор. – Ни черта не понимаю! Давай по порядку.

– Хорошо, давай по порядку. Помимо неподдельного интереса к личности господина Кутасова, этот чокнутый профессор из Дрездена озадачил меня утверждением, что Рагнарёк непременно состоится. Каково?! Нет, ты не понимаешь, это надо было слышать! Причём, излагалось это всё в такой академической манере… А ещё он думает, что артефакты Одина и прочих асов… Послушай! Он, немец, профессор истории, специалист по викингам, знаток кёнингов… Потом объясню. Так вот! Учёный муж утверждает, что их копья, молотки и другие артефакты отданы людям на сохранение.

– Ты сам-то в порядке? Принял на грудь, признавайся? Нет? Тогда вообще ничего не понимаю… Подожди-подожди, – опомнился вдруг Витька. – Один виртуальный персонаж, помнится… Точно из Германии, какой-то учёный и в возрасте уже… Твоего немца зовут… часом, не Фридрих?

– Фридрих, – подтвердил Андрей. – Откуда знаешь?

– Он в форуме писал нечто подобное – ну, про артефакты, да и Рагнарёк в каком-то серьёзном, чуть не историческом аспекте у него всплывал. В Питер как раз в конце августа должен был приехать, а сам из Дрездена. «Герр Фридрих» его ник на форуме. Мы общались года два. Дядька – с придурью, конечно, но я не отказался бы с ним встретиться в реале. У него мой телефон был, помнится, да вот у меня того телефона уже не стало…

– Старый номер? – спросил Андрей, сочувственно-ехидно.

– Старый, – согласился Виктор обречённо. – Андреас, я фамилию его не знаю, но косвенные улики налицо. Если наши Фридрихи идентичны, – он улыбнулся такому обороту собственной речи, – то это легко выяснить при личной встрече.

– Если завтра убежишь со службы в половине второго дня – встретишься. Будет тебе Фридрих. На блюде с голубой каёмочкой, как положено. И помни мою доброту. И цени нашу дружбу.

– Замётано. – Приятели дружно рассмеялись. Они дошли до начала Соборной и повернули обратно, наслаждаясь отсутствием объектов автомототранспорта в этой части улицы.

– Витя, а твой Мистер Икс – он из чьих будет?

– Что ты имеешь в виду?

– Что-что… Розенкрейцер, масон, мальтийский рыцарь, чёрт-егознаеткто? – с иронией спросил Андрей. – Какому богу служит?

– А, это… – совершенно серьезно отозвался Виктор. – Послушник Креста и розы. Готовится к посвящению в рыцари ордена.

– Да уж, не чета тебе, – не удержался и снова поддел его Андрей. – И в игрищах мальтийских участвуешь, и с мальтийцами хороводишься, и символику розенкрейцеров изучил от «а» до «я», – вот только нигде не состоишь полноправным членом.

– Ну, я пока я выбираю… стою на перепутье… По-моему, суетиться с посвящением не следует. Это девочки, пардон, по залёту замуж торопятся, – а мне некуда спешить, впереди вечность.

– О как! – восхитился Андрей. – Друг Виктуарий, не говори красиво.

– Иди ты!

– Щас пойду! Последний вопрос. На каком это форуме вы познакомились с герром Фридрихом?

– Форум Креста и Розы. Общались от случая к случаю, но, узнав, что я немец, да ещё не из простых – фон Ниссен – он проявил ко мне интерес, даже как-то проникся. Понял, что я кое-чего знаю по теме Ордена, серьёзно занимаюсь этим и вообще… Послушай, старина, – он вдруг пристально посмотрел на Андрея, – у тебя совесть есть? За каким чёртом мы стрелу забили – о немцах долдонить?

– Да странные какие-то совпадения получаются. Особенно, если мой профессор и твой «герр» – действительно одно лицо.

– Мир тесен, как студенческое общежитие. Это давно подмечено, и мы к этой формуле вряд ли что добавим. Немец пусть до завтра погодит, а ты сейчас лучше поведай мне разгадку нашего вчерашнего ребуса, – зря я, что ли, тебе «громовников» с «кузнецами» отыскивал посредством распознавания образов?

– Вообще-то моей заслуги тут никакой. Это всё бабуля… – И Андрей рассказал в подробностях, как Елизавета Петровна разобрала по косточкам всех «громовников», не поняв даже, что имеет дело с загадкой – для неё это были просто «стихи какие-то».

– Ясность появилась, и сделалось ясно, что ничего не ясно, – резюмировал Виктор, выслушав эту историю.

– Будем выяснять, – в тон ему ответил Андрей, – по крайней мере, теперь мы знаем, где искать.

Виктор убежал ловить телефонный звонок из Канады, о котором его загодя оповестили, прислав СМС.

Андрей вернулся домой «между волком и собакой», засел было за диссертацию, однако голова работала плохо, и он вскоре задремал, не раздеваясь, завернувшись в плед. Неизвестно сколько он проспал, пока среди ночи не встрепенулся вдруг, разбуженный внезапной мыслью, она пронзила его мозг словно электроиглой – Агриппина ведь так и не позвонила! Неужели до утра затянулось у них совещание? – это было бы смешно, если б не было так обидно. Не желая показаться навязчивым, он, тем не менее, позвонил – увы, это ни к чему не привело. Дома – длинные гудки, их можно слушать до бесконечности; на мобильном – автоответчик, механическая девушка предлагает дождаться сигнала и выплеснуть свои горькие горести в эфир. Сначала Андрей не хотел разговаривать с автоответчиком, но минут через десять позвонил снова и наговорил роботу целое звуковое письмо.

Засыпая, старался не думать об Агриппине. Вытеснял ненужные мысли, вспоминая утро и Елизавету Петровну, играючи срубившую голову рифмованной загадке сфинкса. Ай да бабуля, ай да умница! – думал, – без неё неделю бился бы над детской этой текстовочкой. Детская-то детская, а поди додумайся! Что-то зарыто в земле, в парке, надо наведаться завтра и узнать, что за дивное место отстоит от часовой башни на указанное количество шагов в восточном направлении… Надо наведаться… если время будет… если не забудет… как волну забывает волна… Он уснул.

Проснулся рано, было совсем темно. И тут же навалились мысли, мысли… Материальные атрибуты асов, – может ли такое быть? А почему, собственно, и нет? Почему умнейшие люди своего времени истово искали Великий Магистерий, иногда жизнь клали на опыты с реактивами? Они просто не знали, что Магистерий должен явиться как дар древних богов, а не быть измышлением умных алхимиков – ими займётся тётушка Хель.

Стоп. А собственно, какие магические артефакты, кроме молотка Тора, копья Одина, ожерелья Фрейн (ради которого она переспала с четырьмя карликами – правда, не сразу, а по очереди) известны историкам? На память Андрею ничего больше не пришло, он без особой печали констатировал, что, с одной стороны, в мифологии Севера Европы как был дилетантом, так, вероятно, и останется, – с другой же стороны, следует изучить вопрос более досконально.

Какое счастье, подумал он, что век Интернета не требует от своих сынов многотрудных библиотечных бдений. Поисковики – великая вещь, ради них одних стоит заделаться технократом.

Андрей включил компьютер и дождался, пока система загрузится. Итак, что скажет городу и миру оракул по имени Яндекс? Какие магические предметы имели в собственности – наяву или в представлениях древних, не суть – жители Асгарда, а также ваны, отвечавшие за плодородие и отличавшиеся от асов ангельским миролюбием?

Артефакты, стало быть – целый перечень (кое-где Андрей не удержался от собственных комментариев):

Брисингамен – одно из сокровищ асов, волшебное ожерелье богини Фрейи.

(Комментарий Андрея: То самое, ради которого и четырёх карликов за четыре ночи не жаль сквозь себя пропустить, штука красивая, но магической силой не обладает, всё волшебство его – что красоту придаёт, да и то – избирательно, не всякой даме подойдёт. Волшба тоже ведь разная. Агриппине, думаю, штуковина подошла бы… Читал про ожерелье, когда спецкурс сдавал по историям-мифологиям.)

Гунгнир (датск., норв., швед. Gungner) – копьё Одина, всегда попадает в цель, убивает всякого, в кого попадёт.

(Комментарий Андрея: Вот это полезная в хозяйстве вещь, стоит выбрать жертву – соперника, завистника, ненавистника – он труп, без вариантов. Можно использовать при совершении суицида. Вполне может сохраняемо быть из поколения в поколение, даже в кладовку, наверное, поместится… хотя нет, про размеры не сказано.)

История (комментарий из википедии – свободной энциклопедии).

Изготовлено двумя гномами братьями Ивальди (в некоторых источниках упоминается гном Двалин), чтобы показать богам мастерство подземного народа. Обладало волшебным свойством поражать любую цель, пробивая самые толстые щиты и панцири и разбивая на куски самые закаленные мечи.

Локи, отправившийся к гномам за волосами для Сиф, получил от них для Одина это копьё, а для Фрейра – корабль Скидбладнир.

Копьё соотносится с руническим символом, Gar.

Драупнир – волшебное золотое кольцо Одина.

(Комментарий Андрея. Вот это вещь! Идеально для умножения золотого запаса – как семейного, так и корпоративного, вплоть до золотовалютных резервов государства. Лайт-вариант – неразменный рубль. Думаю, на должность хранителя кольца был бы наибольший конкурс.)

Комментарий из википедии.

Было подарено Одину гномами Сидр и и Броком. Согласно легендам, это кольцо каждый девятый день приносило своему владельцу ещё восемь точно таких же (видимо, имелось ввиду золотых, но не волшебных). Это кольцо – первое изделие, которое Сидр и выковал, чтобы выиграть спор с Локи.

Мьёллнир (древнескандинавское Mjolnir – «Крушитель»; правильное произношение – мьёльнир) – в германо-скандинавской мифологии молот Тора.

Лёгок, как перо, и после метания возвращается в руку метавшего.

(Комментарий Андрея. Помню-помню, учил к зачёту. Тоже неплохо иметь дома такую вещицу. Хотя аборигены Австралии бумеранг сами по себе придумали, про Тора ни сном ни духом вроде бы. Может, отдали им на хранение, а они авторские права и присвоили? Нет, вряд ли – далековато от страны викингов. И кары никакой с небес за плагиат.)

Извикипедии.

Только Тор и его сын Магии могли поднять Мьёллнир. Тор надевал специальные рукавицы, чтобы дотронуться до молота, и специальный пояс, удваивающий силу носящего. Удар Мьёллнира вызывал гром.

Он изготовлен гномами Броком и Сидр и при споре с Локи о мастерстве кузнецов. Молот был признан асами лучшим творением гномов, и Локи проиграл спор.

Одно время был похищен ётуном Тримом, но благодаря хитрости Локи и мудрости Хеймдалля Тор вернул свой молот обратно.

Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов; на нём в Рагнарёк выплывает из царства мёртвых Хель для битвы с асами.

(Комментарий Андрея. Ну, это я знал, запало в память тогда же, со спецкурса – корабль из ногтей мертвецов, впечатляет. Хранить неудобно, в отличие от следующего раритета судно в размерах не уменьшается – по крайней мере, ни слова на сей счёт.)

Кинжал Могучего – волшебное оружие Одина. Атрибут власти над мирами, залог могущества и бессмертия.

Изготовлен гномами Двалином и Синдри, подарившими это чудесное оружие Одину. Оставленный без присмотра, Кинжал Могучего был использован Локки для того, чтобы срезать ветку омелы, которой был умерщвлён Бальдр.

(Комментарий Андрея. С лёгкостью отсечёт у дерева Игдрассиль лишние ветви, если надо – перерубит корни, а ещё, наверное, им хорошо вырезать на спинках скамеек что-нибудь типа «Один + Фрея = Любовь», «Рагнарёк недалёк» или «ООО Нагльфар покупает ногти. В любом состоянии. Дорого».)

Скидбладнир – корабль, выкованный гномом Двалином, был самым большим кораблём в мире, но складывался так, что его можно было заткнуть за пояс, или положить за пазуху.

Википедия.

Скидбладнир (норв. Skiöblaönir) – в скандинавской (норвежской) мифологии корабль бога Фрейра. Скидбладнир построили гномы Брок и Синдри, сыновья Ивальди. Сначала корабль принадлежал богу Локи, но Локи отдал его Фрейру в возмещение за кражу золотых волос богини Сиф, жены Тора.

Скидбладнир мог вместить всё воинство Асгарда и плавал как по морю, так и по суше. Паруса его всегда наполнялись попутным ветром. Корабль был изготовлен из множества маленьких частей, и столь искусно, что его можно было сложить, как ткань, и засунуть в мешок.

Гьяллархорн – золотой рог Хеймдаля. Его звук возвестит о начале Рагнарёка

(Комментарий Андрея. Ежели хранитель этого чуда света, не представляя по малолетству или по глупости последствий, из озорства или по любви к музыке решит подудеть – волчара Фенрир мигом цепь порвёт, и – начнётся катавасия! Придётся тогда признать, Фридрих фон Берг – гений, учёный-провидец, как в воду глядел.)

Общее резюме Андрея.

Под атрибутами богов, согласно полученным сведениям, следует понимать указанные вещички. Неужели все они скрываемы людьми, отданы в Мидгард на сохранение по воле Одина? Или не все, а лишь некоторая часть их здесь, среди нас, а остальное – в Асгарде, или где там? Неужели прав фон Берг? Фридрих? Или он блефует? Проверял меня? Или просто изучал? Слова иногда несут совсем иное, нежели означают. А я, видимо, совсем с ума сошёл, если пишу об Одине как о реальном персонаже, а об Асгарде как о понятии географическом.

P.S.Схождение с ума происходит постепенно, но верно. Три первых шага – общение с призраком, четвёртый – получение послания с того света в виде зашифрованного текста, пятый – профессор Фридрих. По логике вещей, сегодня предстоит совершить шестой шаг с ума.

Андрей то и дело впадал из крайности в крайность. Потом решил, что размышлений без пользы должно быть минимум. Лучше вообще не быть. Решил выкинуть из памяти чёртова Фридриха и его маргинально-атипичные гипотезы.

Маргинально-атипичные гипотезы? По первым буквам – МАГ. Может, фон Берг – маг? Больно гладко всё складывается, и ко времени – и с Виктором «герр Фридрих», получается, знаком, Кутасовым интересуется, мне «упал на уши», а информации от него, как с козла молока. Одни «маги» – одни гипотезы в голове от немца, голову сломаешь, взвешивая их между извилин. – Думал Андрей рассеянно, пока бабушка не позвала пить кофе, а когда, наконец, из кухни раздался её звонкий утренний голос, звучный, как труба иерихонская, он поневоле прервал свои раздумья. Вошёл на кухню, улыбаясь, и Елизавета Петровна улыбалась ему свежо и открыто, так искренне, как улыбаются только родным людям. Они сидели друг напротив друга, пили кофе в одинаковом ритме – маленькими неспешными глотками, смакуя напиток, за необязательной болтовнёй прячась от нарочитой серьёзности нашего мира, оставляя «на потом» умственные терзания Андрея; ах если бы в любой момент времени жить легко, смакуя жизнь по глотку, как этот чёрный кофе, в который и сахар, и сливки каждый добавляет сам. По вкусу.

Агриппина наконец позвонила. Извинилась за вчерашнюю недоступность – в прямом и переносном – но её вины не было, освободилась за полночь, когда номер окончательно сверстали, звонить ночью не решилась – слишком поздно, люди спят, а утро вечера мудренее. Андрей, отбросив конспирацию «не телефонности», наплевав на происки телефонистов и сотовых операторов, поведал девушке решение «задачки о громовнике», не забыв и предысторию рассказать вкратце.

– Елизавета Петровна гений, – восхитилась Агриппина. – А я дальше спать пошла. Целую, Люблю. И тэ-дэ. И тэ-пэ.

– А вчера немцы в Гатчинский музей приезжали, – Андрей приготовился рассказывать про фон Берга, но Агриппина выразительно зевнула – там, в телефонном своём далеке – и Андрей отложил рассказ до лучших времён, дай бог, и рассказать он сможет побольше, после сегодняшнего обеда-то.

В рабочий кабинет Андрей вошёл без четырёх минут полдень. На улице занудно моросил дождик, провоцируя умиротворение и тихую леность. Андрей взялся листать записи, но его хватило ненадолго – голова вновь была «нерабочая», мысли вертелись вокруг предстоящей встречи, упорно не желая возвращаться к учёным занятиям. Наконец, Андрей не выдержал, вышел из кабинета и широким шагом направился к парадной лестнице – внизу, в холле сподручнее встречать профессора фон Берга – как тому сориентироваться, где ему искать Андрея, да и охранники не пустят его, сразу примутся звонить Борису Львовичу (Фридрих по-русски не бельмес, как понял Андрей), и это будет не лучший вариант встречи.

Проходя мимо того самого портрета, где Кутасов застыл в прямоугольном оконце рамы, вытянулся в полный рост – в мальтийском мундире, с широкой лентой через плечо, в белом парике, Андрей чувствовал, как ускоряется его пульс, и вот, стремительно отстукивая с левой стороны, бешено колотится о грудную клетку его сердце. К горлу подкатила тревога без причин, омут вселенской скорби разверзался в изножье.

Он ускорил шаг, быстро удаляясь от портрета – и ощутил, как нормализуется сердечный ритм, и тревожная нота не омрачит уже симфонического пространства внутри него. Он спустился в холл, и вовремя – Фридрих возник перед ним тотчас же, остановился, и, пожимая руку Андрея произнёс (почему-то по-английски):

– Привет. Я сильно опоздал. Но я пришёл вовремя. Смотря какую точку циферблата взять за начало координат.

Андрей ответил по-немецки:

– Добрый день, профессор. Всё нормально, вспомните Оккама и не преумножайте сущностей. У вас и без того есть, над чем поразмыслить. И помните – мне трёх лет не хватит, чтобы забыть немецкий язык, а вы за сутки забыли, что я им владею.

Андрей попросил охранника (дежурил, вероятно, новенький – лицо его было Андрею незнакомо) в случае появления Виктора Ниссена сообщить по телефону и назвал номер. Витя, впрочем, позвонил сам – он как раз проходил Адмиралтейские ворота, о чём и поведал жизнерадостно – «…в этот миг я застыл в створе ворот…» к моменту его появления в холле дворца, Андрей с Фридрихом были готовы самолично встретить его.

– Вы знаете, кого мы ждём? – спросил Андрей, когда они шли по коридору.

– Откуда мне знать? – недоуменно сказал Фридрих. – Вы меня разве уведомили?

– Его зовут Виктор Ниссен. Он немец и мой хороший друг.

Профессор остановился на секунду, поднял глаза, наморщив лоб, точно припоминая – имя знакомое, но до того смутное… знакомое сочетание звуков не вызывает ассоциаций…

– Виктор фон Ниссен, – уточнил Андрей, и довесок возымел своё действие – Фридрих вспомнил:

– Ах, да. Мы некоторое время переписывались по Е-мэйл, общались на тематическом форуме.

– А я как раз подумал, что вы найдёте точки соприкосновения… Смотрите, вот и Виктор – собственной персоной. Он рад приветствовать уважаемого профессора на гатчинской земле.

– Точно-точно, – подтвердил Виктор, он говорил по-немецки медленно, долго подбирал каждое слово, но старался не допускать ошибок. – Здравствуйте, repp Фридрих, если это вы. – Со своим посредственным немецким он всё-таки пытался держать марку, играя в национальную гордость германца, в меру своего, конечно, понимания.

– Здравствуйте. Рад с вами познакомиться лично… очно… Кажется, у молодых это называется «девиртуализация». Даже специальное слово придумали. Приглашаю вас пообедать со мной и Андреем. – Они с Виктором обменялись крепким рукопожатием.

Направились опять в Каре – близко, и ни у кого не нашлось возражений. Расположились за столиком, меню было почти без надобности: свиные отбивные и без того не замедлили явиться – на сей раз в трёх экземплярах. Правда, коньячку профессор не заказал. Он взял вино – красное полусухое – предварительно мастерски продегустировал продукт и благосклонно кивнул официанту (сегодня у их столика священнодействовал субтильный юноша): разливайте, мол.

Разговор пока был лёгким и необязательным, но Андрей видел: профессор не так прост, его показное радушие – чемодан с двойным дном, а цеховая солидарность «истинных учёных» для немца – наживка (на которую Андрей вчера клюнул), а вовсе не причина искать сближения. Ему явно нужно от Андрея нечто, о чём он не говорит – и не заговорит, будьте покойны. Пока это одно впечатление, но сегодня руки у Андрея развязаны, сегодня он отдыхает, вчерашние профессорские штучки-дрючки сегодня не пройдут, никаких эмоциональных контактов фон Берг с ним не установит. А он будет наблюдать и делать выводы о странном, себе на уме, субъекте из города Дрезден.

– Не стану скрывать, что городок ваш я выбрал для пристального изучение и дальнейшего описания совсем неслучайно, – между тем говорил фон Берг. – С вами, Виктор, мы дистанционно постигали вековые тайны рыцарей-крестоносцев, орденов, не канувших в Лету, но получивших новые стимулы к развитию. Вы меня бесспорно обогатили новыми знаниями. Надеюсь, и я был вам небесполезен. Дух рыцарства, который воскресил Павел Первый, взывает ко мне из глубины веков. Я должен написать книгу о Гатчинском Принце, и моё нынешнее появление в России посвящено сбору материалов.

– А вчерашняя делегация учёных мужей – ваша свита, – сказал Андрей со скрытой насмешкой.

– Нет, это мои коллеги, – без тени иронии ответил профессор. – Но сегодня я приехал один. – Он развёл руками, словно демонстрируя своё одиночество. – Скажите, Андрей, вы можете помочь мне с материалом? Не знакомы ли вам какие-либо легенды, истории, анекдоты и небылицы, связанные с пребыванием в Гатчине Павла Петровича – и в качестве наследника, и в ранге императора? Не склоняют ли имена его ближайших друзей и сподвижников? Не появлялось ли в обозримом прошлом слухов о каких-то необъяснимых вещах, не становились ли вы сами – вот вы, Виктор – свидетелями паранормальных явлений?

Андрей вздрогнул внутренне – вот оно! Начинается. Фон Берг рассматривал их пристально и строго, взглядом зорким, орлиным, выискивал, не пробежит ли тень тревоги по его лицу или по лицу Виктора. «Ага, сейчас… выкажу волнение и выдам себя…Не дождёшься, немчура. Вот вчера бы тебе подсуропиться». Виктор выглядел столь же безмятежным, пожалуй, профессору не помог бы и дистанционный детектор лжи.

– Кроме легенды о призраке Михайловского замка… – монотонно-вежливо заговорил Андрей, – не знаю никаких таинственных преданий.

– Но Михайловский замок – это Санкт-Петербург. А меня интересует Гатчина. Точнее, комплекс музеев.

Тут заговорил Виктор – медленно, подбирая немецкие слова с тщательностью.:

– Увы, герр Фридрих… Прошу прощения, что называю вас ник-неймом, и всё-таки, удивительно: мы живём в разных странах, заочно знакомы на форуме Креста и Розы, и вдруг – встречаемся в реальном мире, благодаря случайности. А вы хотите писать книгу мистических историй? Или доказывать их научную состоятельность? – Он подмигнул Андрею, что не укрылось от зоркого взгляда профессора.

– Хочу писать исторический роман. В строгом смысле, к науке истории он не будет иметь отношения. Это скучная наука, а я люблю мистику, способную обернуться достоверной, самой достоверной реальностью.

– Вы знакомы с подлинной историей здешних мест при Павле? – спросил Андрей, но поправился. – Нет, я, разумеется, знаю, что знакомы. Вопрос только – насколько хорошо?

– Пока не очень, – улыбнулся профессор. – Но я стараюсь, чтобы белых пятен с каждым днём оставалось меньше и меньше.

Не зря говорят, что первое впечатление – самое верное. Вчера, едва перекинувшись с фон Бергом парой-тройкой фраз, Андрей подумал, что заезжий профессор куда более осведомлён, чем хочет показать. Теперь он думал так же; этот Фридрих прощупывает их с Виктором, блефует, подлинной цели своей не называет – и не назовёт.

Сначала его интересует Кутасов (само по себе наводит на размышления), потом паранормалыцина, намёки разного калибра, различных степеней прямоты/изящества – смутные подозрения Андрея укреплялись, костенели, обретали каркас.

Пообедав, они вышли на плац. Солнышко светило неярко, совсем по-осеннему, и профессор, невозмутимый и внешне благодушный, произнёс:

– Узнаю эту погоду. Солнце, на которое можно смотреть, как на любой другой предмет. Представляете? – Я узнал его по рассказам отца. День, когда он вошёл в Гатчину, вернее, въехал в кабине грузовика, запомнился ему такой же погодой, как мне запомнится день сегодняшний. По крайней мере, похожей.

– Осень пришла, – пожал плечами Андрей.

– Тогда тоже была осень. Середина сентября, ещё довольно ранняя осень.

– Сорок первого года, – констатировал Андрей.

– Да, – сказал Фридрих и развёл руками. – Отец не был фашистом, он не убивал людей, не участвовал в боевых действиях. Он служил в штабе. Носил очки, имел очень плохое зрение. Отец восхищался Гатчиной. Он провёл здесь много времени, но он клялся, что не только в России, а вообще – ни в Польше, ни в Литве – за всю войну никого не убил! И я ему верю, это был честнейший и добрейший человек. От него я услышал и про дворец, и про парк, который всё более редел, потому что нужны были дрова, много дров.

– Вы знаете, в каком состоянии был Большой дворец, когда ваш отец и его сослуживцы покинули Гатчину? Он до сих пор не восстановлен до конца.

– Война, увы, штука жестокая, – спокойно ответил профессор. – Отец хотел стать учёным, но был мобилизован и работал в штабе вермахта… Секретарём. Он был канцелярская крыса. Он с таким упоением рассказывал отрывки и истории о той поре своей молодости, о тайнах города, ставшего на два года местом жительства. Говорил, что пытался спасти то, что было возможно спасти.

Андрею не хотелось развивать эту тему, и он молчал. Молчал и Виктор – тому было нелегко и говорить по-немецки, и воспринимать на слух речь фон Берга, когда та хоть чуточку ускорялась.

– Имя графа Кутасова я узнал от отца. По какой-то причине он симпатизировал русскому вельможе чуть ли не больше, чем самому Бисмарку. Когда отец рассказывал о Кутасове, я не задумывался, правдивы его истории, сложились они сами собой в народной памяти или отец их выдумал от начала до конца. Так вот, друзья мои… Я хочу разыскать потомков графа.

– Где вы собираетесь их искать? – не выдержал Андрей, картинно недоумевая, какие поиски вообще возможны – здесь и сейчас. Но это нарочитое недоумение было призвано скрыть вполне натуральное изумление, в которое привели его слова фон Берга о «потомках Кутасова» – «по мою душу явились, герр профессор?»

– Искать надо в Санкт-Петербурге, – улыбнулся Фридрих. – Или в его живописных окрестностях.

– А с чего вы взяли, что потомки Кутасова отыщутся?

– Чувствую… По запаху мистерий, которые не разыграны ещё, но разыграются очень скоро, – невнятно проговорил он, и неожиданно зашёлся петушиным фальцетом:

– Одному человеку отправили чужую бандероль, по ошибке отправили, а потом спохватились – и давай локти кусать!

– Кто, кому и насколько ценная бандероль?

– Очень ценная! – прочувствованно ответил профессор, и Андрей проникся интонацией, с которой это было сказано. – И это моя бандероль! Моя! – Сказал как отрезал. Замолчал.

– Кому отправили вашу корреспонденцию, герр Берг? – невозмутимо спросил Андрей. Улыбка играла на его губах.

– А вы? Вы не знаете?

– Нет, – удивился он.

– Жаль. Что не знаете. Я не остался бы в долгу. Я не останусь в долгу в любом случае. Планете угрожает тяжёлая экологическая и экономическая опасность. Ради предотвращения катастрофы я и пытаюсь найти того, кто встанет со мной бок о бок. В их ряду первыми номерами будут потомки достойных людей – Кутасова Ивана Павловича и его друзей. Только им под силу то, что не под силу никому, даже грозным богам.

– Что это? – спросил Андрей.

– Вчера я рассказывал вам – скоро грянет Рагнарёк, чтобы его предотвратить, мне нужна власть над Норнами.

– У потомков Кутасова она имеется?

– Вполне возможно.

Андрею вдруг стало весело, он засмеялся. Разговаривать с профессором ему больше не хотелось, имитировать беспристрастие или невозмутимость, мимикрировать не хотелось, на уровне мимики – тем более.

Профессор Берг лишь чуточку приоткрыл карты, но Андрею хватило и того; поблагодарив Фридриха за угощение, они с Виктором дружно отказались принять новое приглашение на обед – «пардон, завтра и послезавтра мы, к сожалению, не сможем составить вам компанию».

– В традицию у нас с тобой не вошло… – Андрей заговорил по-русски с нескрываемым удовольствием. Фридрих фон Берг отчалил, и они остались вдвоём с Виктором. – Самое интересное знаешь что?

– Ну?

– Только между нами…

– Естественно.

– Про потомков Кутасова заяснял герр профессор, про их несомненные достоинства. – Виктор кивнул. – Витя! Ты сейчас беседуешь тет-а-тет с прямым потомком Кутасова и не подозреваешь как тебе повезло.

– Значит, ты – потомок? – изумился Ниссен. – А молчал всю дорогу… Хоть когда бы похвастался, не в присутствии герр-Фридриха, а так… приватно.

– Хвастаться особо нечем, к тому же я сам узнал об этом буквально на днях.

– Тогда всё представляется в несколько ином свете. Сдаётся мне, что с фон Бергом наши тропинки ещё пересекутся… под кривым углом.

– Посмотрим… Бесспорно одно: бок о бок с ним сражаться, даже в статусе достойнейшего отпрыска достойнейшего рода, я не планирую.

– Зато перекусили. Узнали много нового про Рагнарёк… – усмехнулся Виктор.