Текст книги "Таинственный Хранитель"

– Меня даже не волнует, знает ли немец о моей принадлежности к роду Кутасова, или же выстрелил наугад. Всё едино промазал.

Андрей чувствовал и почти знал: Фридрих фон Берг, учёный-историк из Дрездена – недруг. Как минимум – потенциальный. Как минимум – в этой истории. Странно, но Виктору это ощущение тоже передалось, и если «герр Фридрих» встретится ему на очередном форуме Розы и Креста, никаких контактов с этим персонажем Виктор иметь не будет.

Раскопки

Чем дальше распутываешь клубок загадок, тем интереснее становится, что там, на следующем витке? Заветная сердцевина, долгожданный ответ на все вопросы или следующий виток, дающий пищу уму, но не утоляющий жажды душевной. Во втором случае не стоит гадать, сколько ещё звеньев осталось в цепи, но надеяться, что этот-то шаг станет последним – необходимо.

Накануне вечером, прогуливаясь по улицам, двигались куда ноги несут – глаза глядели в плоскость завтрашнего предприятия. Виктор сдержанно похвалил проницательность Елизаветы Петровны, хотя тут мы имеем в чистом виде эффект «свежей головы», но всё равно молодец.

Андрей посетовал на то, что «могучий отец» из стихотворения – коренастый дуб – слишком широко разросся, не ввысь тянулся всю дорогу, а вширь разрастался, приняв под покровительство слишком большой сектор земли – копать наугад «под дубом» значит вертеть колесо не слишком благосклонной фортуны, вот бы избежать её гримас. Виктор согласился с доводами и предложил использовать металлоискатель, сам же вызвался раздобыть оный у одного из своих друзей – следопытов – «красных», а не «чёрных», стало быть, реликтовый человек приятель Виктора.

– Мы не знаем, что именно ищем. Собственно, эта штука не обязана быть металлической, – скептически кривил губы Андрей.

– Верно, не обязана. Но я высоко оцениваю вероятность захоронения клада именно в металлической упаковке. Это – гарантия долговечности, в любой истории с кладом, зарытым в лесу, обязательно присутствует кованый ящик, – ответил приятелю Виктор.

Андрей сидел на обшарпанной деревянной скамейке в глубине двора, на песке у себя под ногами чертил отрешённо треугольники и ромбы, но вместо грубого легионера-убийцы мыслителю явилась любовь – Агриппина въехала во двор нежданною, без звонка.

– Хотела сделать тебе сюрприз, – объяснила она.

Оглядела его – в руке ивовый прут, у ног сплошная геометрия – и нашла единственно верное слово для описания мизансцены.

– Архимед, – сказала она.

– Так точно, – согласился Андрей.

Дополнительный инвентарь типа «металлоискатель» явился, как и было оговорено. Виктор был залихватски-весел, бесшабашен и без умолку сыпал анекдотами, почерпнутыми в ходе визита к «следопыту». Не в пример предыдущему, день раскопок выдался ветреным и бессолнечным, то и дело налаживал дождик, всякий раз недолгий – точно его отговаривал идти тучный хозяин в сером бесформенном полушубке, оседлавший небосвод, словно заправский барин.

Виктор вернулся с работы и скоро звонил Андрею – уточнить, в котором часу будет проведена операция.

– Часа в два. В половине второго последний обход территории, отключают фонари уличные, – пояснил он задумчиво. – Согласись, ночное кладоискательство в 24 шагах от стены Большого дворца не слишком респектабельное занятие.

– Согласен. Итак?

– В половине второго выдвигаемся на исходную и ждём…

– Чего?

– У моря погоды, как водится.

«Ждать у моря погоды» Андрею пришлось намного раньше: надумав позвонить Агриппине, он опять не смог дозвониться. Повторил набор номера – раз, другой, третий. Вердикты, сообщаемые вежливым роботом, разнообразием не отличались – в трубке звучало неизменное «Абонент недоступен», а потом ещё и по-английски. Он так и не дождался «хорошей погоды» – мобильную связь безбожно штормило, а потом Андрею стало не до того – серьёзные дела намечались, час «ч» приближался с неотвратимостью скорого поезда, да и новостей особых не было.

Они вышли на исходную ровно в назначенное время, с двумя острыми, точно бритва, лопатами и, разумеется, с условно-полезным чутким металлоискателем. Обход территории стражами ночного парка начался, и глухие шаги, удаляясь в сторону Адмиралтейства, дали друзьям сигнал «наизготовку».

Следовало поспешать. Времени в запасе было около часа, а это не так много, как может показаться. До «могучего отца» оказалось ровно 24 шага, что обрадовало Витю, в любых расчётах ценящего точность, любящего оправдавшиеся ожидания.

Едва подошли к дереву – металлоискатель подал сигнал «есть!»

– Дерн тихонько уберём и рядом положим. – Андрей был осторожен, предусмотрителен. – Предстоит следы грамотно замести.

Дружно принялись за дело: плечо к плечу, к черенку черенок. Начал моросить противный мелкий дождь, но ни Андрей, ни Виктор его даже не заметили – блиц-раскопки дело серьёзное, внимания требует, не позволяет мелочам тебя отвлечь… Что-то звякнуло о штык лопаты, и Андрей осторожно, как хрустальный шар, извлёк из земли бесформенный металлический осколок, ржавый от времени, с оплавленным краем.

– Осколок, – разочарованно констатировал Андрей.

– От снаряда. С Великой Отечественной остался.

– Откуда ещё… В гражданскую здесь из пушек не палили.

Вздохнули и принялись восстанавливать видимость нетронутого ландшафта в точке, где ржавой сталью напомнила о себе смерть, напомнила о себе война.

Снова Виктор двигался вокруг мощного ствола дуба, чутко слушая землю кругом металлоискателя, пока тот не подал хозяину свой безошибочный сигнал.

– Здесь, – разом произнесли «кладоискатели» и принялись копать землю, не забыв предварительно убрать дёрн. В пункте номер два маршрута следопытов копать пришлось дольше, и уже усталость даёт о себе знать – не так яростно вонзаешь штык лопаты в грунт, не столь стремительно выбрасываешь землю.

– Стой! – вдруг замер Андрей, и Виктор тоже замер, прислушиваясь – растущие звуки не были громкими, но источник находился в непосредственной близости от места поиска и характерный саунд-трек любовной игры звучал, переливаясь от негодующего «с ума сошёл… не здесь…» девушки до ритмичных слитно звучащих, с каждой секундой ускоряясь, женско-мужских стонов. И наконец – в апогее – протяжное «аааа». Синхрон. Браво!

– Нашли место, – покачал головой Виктор.

– Войди в положение. Может, им негде. А у них любовь.

Отстонавшаяся парочка появилась в поле зрения «кладоискателей», парнишка был мосластый, неуклюжий, прыгая на одной ноге, он натягивал брюки. Девушка оказалась плотненькая, её развитая грудь вздымалась и опускалась пока она, замерев на месте, поправляла юбку. Раз-раз – девушка ловко натянула трусики, такая ловкость почти всегда выдаёт богатый экстремальный опыт. Виктор и Андрей замерли, пока те не ушли, потом принялись стремительно углублять яму, где основной помехой были корни дерева, их приходилось перерубать чуть ли не ежесекундно.

– Написано же – в глубину стрела с четвертью. Шаг с четвертью, примерно метр, – прерывисто дыша, проговорил Виктор.

– Больше.

– Почему?

– А подумай.

– Не думается.

– Нарастает сверху слой, за два века могло неслабо нарасти, – разъяснил Андрей.

– Тьфу чёрт! То-о-очно! – Виктор присвистнул и в сердцах выплеснул из груди истошное ругательство (звук получился как у тех парня с девушкой в самом апогее), и работа продолжилась.

Их окружали мириады крохотных, маленьких и побольше звуков, звучаний, вросших в ночную тишину, но ни тот ни другой не обращали на звучание тишины никакого внимания.

Но вскоре им пришлось покинуть место раскопок – закончив обход, сторожевой наряд вернулся на исходный рубеж, и приятели спешно ретировались под сень густых кустов сирени. Но недолго пришлось им бездействовать, к вящей радости наших друзей охранники тут же двинулись во дворец – на главной вахте, пыхая клубами белого пара, кипел чайник, а что может быть лучше, чем с промозглого крыльца шагнуть в натопленные сени и выпить, дуя на блюдце и потея лицом, стакан-другой крепкого душистого чая – с мятой, с мелиссой, с черничным листом!

Работа продолжилась. И вот. Наконец. Эврика! – впору было кричать, сдвоив голоса. Невзрачный бурый ящик, когда его оттёрли самую малость, обернулся изящной шкатулкой, а на крышке обнаружился символ – глаз, вписанный в ромб.

– Всевидящее око, – торжественно объявил Виктор. – Классический символ масонов, да и не одних масонов – это древний знак!.

Шкатулка оказалась заперта миниатюрным замочком, сломать который рукастому инженеру Вите не составило ровным счётом никакого труда. Но это было потом. А сейчас победители – кладонахо-дители без особых треволнений вернули плацдарм «могучего отца» в исходное состояние. Со стороны, по крайней мере, всё выглядело просто идеально.

Возвращались через Адмиралтейские ворота, а зачем пошли этим путём – да низачем, просто так пошли и вышли. Но пока ступали по дорожке к выходу, услышали из-за кустов – невероятно густых, но низкорослых, так что верней будет сказать, Андрей и Виктор слышали из-под кустов те же звуки, что раньше – слитного женско-мужского, синхронного равноускоренного крика.

Шли друг за другом. Идущий первым, Виктор обернулся

– Пьеса с теми же актёрами, как думаешь?

– Вряд ли. Двойной экстрим в столь сжатые сроки никакая любовь не вынесет. Разве которая до гроба, – пошутил Андрей.

Чем ближе они подходили к дому Виктора, тем сильнее их обуревало волнительное нетерпение. По большому счёту, было неизвестно, что скрывает в недрах своих железная шкатулка с Всевидящим оком на крышке и есть ли внутри неё хоть что-нибудь? С каждым шагом, сокращавшим остаток пути, они, не сговариваясь, прибавляли скорость; так и шли по Маркса – не глядя друг на друга, но неизменно вровень, плечом к плечу, равноускоренно. На финишной прямой, свернув уже во двор, не шагали, а летели – и всё вровень. Улицы были абсолютно пустынны, наступало кромешное время – тот час, когда сны наиболее сладки, а бессонница делается нестерпимой, открывая перед избранниками своими кленовые врата безумия.

По счастью, перед Андреем и Виктором отворились совсем другие «врата» – сначала кодовый замок, щёлкнув, впустил их в чёрное чрево подъезда, и они бегом ринулись вверх по лестнице, перескакивая ступеньки, за считанные секунды одолев путь до квартиры; затем Виктор, звякнув ключами, отворил последнюю дверь, и вот они в квартире Виктора.

Сразу – в комнату, Ниссен на правах хозяина выдвинул из-под дивана ящик со слесарным инструментом. Там нашлось всё необходимое, чтобы замок шкатулки был безжалостно сломан; Андрей, затаив дыхание, заглянул внутрь – там что-то было, и ему, как и Виктору стало ясно, как божий день, что ценность находки – это «что-то», неведомое пока содержимое; что сама шкатулка – лишь футляр, хранилище; иначе не могло быть. И неважно, что Всевидящее око на крышке оказалось золотым – это выяснилось немного позже, но никого особо не взволновало, этот факт даже не запомнился особо.

Теперь приятели медлили, тянули сколь возможно миг предвосхищения. Им уже было радостно: внутри есть что-то, а стало быть, внутри – то самое. Как может быть иначе?

– Ну! С победой?

– С победой, старик.

Не грех порадоваться. Ей-богу, не грех, пускай и заранее. Шкатулка стояла в центре стола, крышка была откинута, и они наконец решились – с внутренним трепетом извлекли на свет божий тонкую прямоугольную дощечку, испещрённую какими-то знаками и листок, сложенный по сгибам, точь-в-точь как первый, из рамы портрета. Андрей развернул его: надпись в верхней части сохранилась лучше, чем на том, первом, и восстановления с помощью компьютера текст не требовал. Тем более Андрею и Виктору были хорошо знакомы эти четыре строчки:

 
Нашедший да поймет,
Понимающий да услышит,
Услышавший да увидит,
Увидевший да найдет.
 

В нижней части листа, где в прошлый раз была загадка про сына-громовника, теперь обнаружился рисунок. Андрей принялся разглядывать его, вертел и так, и сяк, а Виктор, от любопытства высунув кончик языка, смотрел на рисунок сбоку, поверх плеча Андрея, чуть не упираясь в него щетинистой щекой.

Сообща они сделали вывод: изображение представляет собою некий план, схему местности, но соотнести его с каким-либо конкретным ландшафтом они не могли, как не могли определить масштаб. Никаких дополнительных указаний рисунок не содержал, нарисован план был, вероятно, не картографом, а обычным рисовальщиком. Одна из точек на схеме была отмечена красным крестиком – похоже, это и был следующий «пункт назначения» в их таинственном путешествии.

Внимание приятелей переключилось на дощечку, листок со схемой на время оставили в покое. Потемневшая древесина, по которой когда-то давным-давно прошёлся резец, запечатлев на её поверхности три ряда странных символов-фигур.

Андрей с интересом вертел перед глазами дощечку, разглядывая её со всех сторон. Ниссен выхватил её у него из рук и в свою очередь пристрастно осмотрел, кроме непонятных значков, тут ничего больше не было интересного.

– Что бы это значило? – произнёс Андрей, адресуя риторический свой вопрос в пустоту. Однако из пустоты отозвался Виктор:

– Каракули. Абракадабра.

– Три ряда одинаковых.

– Угу, я заметил.

Усталость наконец дала себя знать – голова Андрея отяжелела, мысли в черепной коробке ворочались медленно, напоминая старческое ворчание. Сосредоточиться толком не удавалось. С Витей происходило то же самое – его взгляд вдруг сделался бессмысленным, и не меньше минуты пребывал в прострации, упершись в одну точку – словно компьютер «завис», а через минуту «отвис». На восточной стороне неба рассвет готовился прорезаться, точно молочные зубы младенца – а может, уже прорезался, откуда Андрею знать? – засматривать в окно, высматривая утро, ни ему, ни Виктору сейчас не пришло бы в голову.

Они пребывали в состоянии изменённого сознания. Странные Символы глядели на них, складываясь в послание далёкой цивилизации, написанное на инопланетном языке. О принадлежности Символов к земным алфавитам, даже о сопряжённости их с чем-либо, существующим на Земле, и речи быть не могло.

Андрей утратил чувство времени, а вскоре – и пространства. Он отметил краем сознания, как вырубился Виктор – уронил голову на сложенные, как для молитвы, ладони и уснул прямо за столом. И в этот момент, как по наитию, в изменённом сознании Андрея тусклой неоновой строкой мелькнуло слово.

В рассвете было слово, и слово было у Андрея, и слово было «руны».

«Пойду домой» – подумалось ему, но мозг разучился продуцировать нейронные сигналы и отправлять их на периферию мышечной системы. Не прошло и минуты, как Андрей крепко спал, свернувшись калачиком в мягком «гостевом» кресле.

Утро вечера мудренее

Утро вечера мудренее – чистая правда, клянусь. Наутро, прихлёбывая кофе, Андрей и Виктор смеялись так, что стёкла дребезжали.

– И как это я так? – весело недоумевал Андрей. – Видел же я эти руны! Не помню где, но видел, и неоднократно. Руны – вполне узнаваемая штука. Дожил! От усталости у землекопа невольного в мозгах сделался паралич, я отправил Скандинавию со всеми её шведами, финнами и норвежцами из солнечной системы прочь, в иную галактику – позор на мою седую голову! Стыд и позор!

– А я-то, я-то хорош… – только крутил головой Виктор.

– Витя, тебе-то не так позорно – не вспомнить рун! Инженер, технарь – ты можешь за всю жизнь их в глаза не увидеть.

Виктор саркастически смеялся.

– Ну, ты даёшь, Андреас! Инженер, значит неграмотный? Может и книжек не читать, он технарь, ему простительно?

– Тебе, фон барон всё простительно. Расслабься. Маху мы вчера дали! Мы с тобою…

– Воистину! Дали маху.

Андрей отправился домой, он сегодня собирался в Питер. Бабушка носу не казала из комнаты, была на редкость неразговорчива, апатична. Такое редко случалось, и Андрей на всякий случай спросил, просунув голову на её территорию:

– Бабуля, у тебя всё нормально?

– Да, не волнуйся. У меня всё в порядке. В холодильнике бери ветчину, масло, огурцы, помидоры – завтракай… У меня к тебе, внучок, единственная просьба – сообщай мне предварительно, если не придёшь ночевать. Всегда звонил, сообщал, и приучил меня к этому. Теперь я беспокоюсь, если долго тебя нет вечером и звонка от тебя нет.

– Виноват, Ба, исправлюсь, – поспешно согласился он.

А внутри него крепло некое беспокойство, суть и причину которого Андрей не мог пока что выщемить из ленты ежедневных событий. Потом, уже по дороге в Питер, вернее, ещё на станцию, у него возникло глупейшее ощущение, будто за ним наблюдают. Несколько раз он неожиданно оглядывался, пытаясь установить источник этого неприятного ощущения, однако его окружали неприметные, серые, невзрачные, обычные на вид люди, явно спешившие по своим делам и смотревшие куда угодно, только не на него. Однако тревога и внутреннее напряжение не покидали, словно внутри него, независимо от сознания, вдруг загорелась и настойчиво мигала красная лампочка – сигнал опасности. Этот человек, в плаще и тёмных очках, – вроде я его уже видел! Встрепенулся он. Точно, когда от Ниссена домой шёл – не этот ли типчик за мной пристроился?.. Похоже, у меня начинается паранойя, констатировал он.

Иногда мелочи расставляют тебе подспудные ловушки, забирая в плен твоё сознание, искажая реальность до неузнаваемости, – например, этот человечек, ставший твоей тенью; плюгавенький ходит поблизости, шпионит, и ты его видишь раз, другой, третий… Фиксируешь частности, а общей картинки не получается, поэтому нервничаешь, выходишь из себя, боишься – сам не знаешь, чего или кого: ножа в спину, карманника в метро или обманутого в марте мужа, спроси кто – не ответишь. Мужчина повернул направо и нырнул под арку, скрывшись из глаз. Надо взять себя в руки, – подумал он, а то так и в психушку недолго загреметь. Наверное, дает о себе знать бессонная ночь…

Андрей невольно отметил, насколько увеличилось на улицах Питера и в метро количество молодых людей. Неизменная примета осени – учебный год вступил в свои права, побуждая студентов всех видов и мастей бежать, ехать, а кого и лететь на крыльях любви к знаниям (дай бог, чтобы не безответной) в вузовские аудитории, на лекции-семинары.

Да и сам он – человек ещё молодой, направляясь учить своих подопечных уму-разуму, становится такой же каплей в общем потоке, как и каждый из них; и его лепта есть в том осеннем чувстве, с которым в первые дни сентября, когда учебная суета ещё не стала привычной, обыденной, не утратила праздничного привкуса (эти два ощущения, праздника и непривычности, связаны, как однояйцевые близнецы), сталкиваемся все мы.

Университетский вестибюль в первый день занятий напоминал Вавилон эпохи столпотворения. Сегодня у Андрея одна-единственная пара. Не стоит бросаться с места в карьер в учёбу, входить в ритм занятий надобно постепенно – дальше, конечно, его стратегия будет другой – минимизировать число присутственных дней, забив их что называется под завязку. Но сегодня – первый семинар, вводное занятие, и Андрей всегда проводил его в щадящем режиме, не желая сразу «нагнетать рабочую атмосферу», не перегружая эти два академических часа, а уж потом постепенно, в семестре, набирая полные обороты. Нужно уметь спешить медленно, как утверждает старинная мудрость. Поэтому первое занятие прошло в спокойной дружеской обстановке; преподаватель и студенты встретились и разошлись довольные друг другом.

Заскочив в столовую, он подкрепился парой бутербродов с кофе и отправился в библиотеку. Перекинулся несколькими фразами с легкомысленной Симочкой, поздравил с началом нового учебного года серьезную Августу Афанасьевну и попросил ее поискать литературу по скандинавским рунам. Знавшая тематику его диссертации, Августа Афанасьевна несколько удивилась – но что с них взять, с этих преподавателей, почти все с приветом! – и она скрылась где-то в лабиринте книжных стеллажей, чтобы появиться через некоторое время с единственной тощенькой книжицей. Положила книжицу на барьер и пожала плечами: больше по этой теме нет ничего. Да и откуда взяться – все-таки мы не историки, удивительно еще, что хоть что-то обнаружилось. Андрей кивнул, расписался за взятую литературу и сел за стол. Полистал книгу, повествующую о скандинавской истории, с одной небольшой главкой о зарождении скандинавской письменности, где упоминалось, что она была рунической. Увы, мне! – сказал он себе, придется тащиться в центральную библиотеку. Хотя… какого черта! Нет, самая умная мысля всегда приходит опосля… Какого лешего я не залез сразу в Интернет?! В нагрудном кармане у него вдруг завибрировал мобильник. Он взглянул на номер, и горячая волна радости затопила все его существо – Агриппина!!! Он выскочил из читального зала в коридор.

– Куда ты опять пропала? Я уже извелся, весь день вчера названивал – абонент недоступен. Признавайся, чем занималась?..

– Дорогой, а ты никак ревнуешь? – вкрадчиво спросила она и чуть хрипловато рассмеялась. – Не сердись, я такая балда рассеянная, просто забыла зарядить трубку. И весь день удивлялась: ни одного звонка! А потом забегалась, интервью делала с одним противным дядькой, он нам рекламу обещал, а мне, соответственно, процент капнет. Так вот от дядьки этого так устала, что заявилась домой, расшифровала текст, приняла ванну – и в постельку… Ты правда не сердишься?

– На тебя невозможно сердиться, – вздохнул он. – У меня тут такие события разворачиваются, а ты изволишь быть недоступной!

– События? Как интересно… И что же такого замечательного с тобой приключилось?

– Расскажу. Но только при личной встрече. Не доверяю нынче телефонам.

– О, даже так?

– Именно так. Как ты думаешь, чем я занимаюсь в данный момент?

– Понятия не имею. Наверное, торчишь в своем институте и достаешь несчастных школяров.

– Что верно, то верно! – рассмеялся он. – Только со своими бурсаками я уже расправился, а сейчас пытаюсь расшифровать одно преинтереснейшее послание из прошлого.

– То самое? Опять?

– Господи, Агриппина, мы с тобой уже сто лет не виделись! – невольно воскликнул он. – У нас какой-то телефонный роман получается.

– А разве есть что сказать в формате нетелефонном? – Ему показалось, что она улыбается. – И потом, разве Елизавета Петровна не разгадала тот исторический ребус? Или решение оказалось неверным?

– И решение было верным, и исторический ребус разгадан. Вот только… дальше я согласен общаться с тобой только в формате визави!

– Иначе никак?

– Никак!

– Андрей… – заныла она, – ну что случилось? Не томи душу! Неужели ещё одна записка от Него? – она сделала на последнем слове ударение, не желая, очевидно, произносить слово «призрак».

– В общем, да… Только не совсем записка.

– И опять шифр? – она была страшно заинтригована.

– Ну, как тебе сказать?.. Не знаю, есть там шифр или нет, потому что послание написано руническим письмом.

– Класс! – восхитилась девушка. – А нельзя ли поподробнее?

– Только при личной встрече, – твёрдо заявил он.

– Если вы настаиваете, сэр, – протянула она, – тогда в половине первого на метро «Невский проспект». Идет? Или у тебя ещё занятия будут?

– Нет, на сегодня я свободен. Впрочем, – он понизил голос до шепота, – для тебя я всегда свободен.

– Приятно слышать… Значит, на «Невском».

– Я буду ждать тебя в сквере у Казанского собора – вдруг опоздаешь.

– Договорились, в сквере возле Казанского. В крайнем случае, полюбуешься на фонтан, если застряну в пробке… – И она отключилась.

Андрей положил мобильник в карман и постарался напустить на себя серьёзный вид, приличествующий солидному преподавателю престижного петербургского вуза, что удалось ему не без труда: звонок Агриппины привел его в состояние эйфории, и блаженная улыбка никак не желала покидать его лица. Собравшись с силами, он возвратился в читальный зал и с благодарностью вернул книгу в надежные руки Августы Афанасьевны, с которой, как ни странно, у него сложились неплохие отношения, в то время как большинство его коллег за глаза прозвали ее библиотечным Цербером. Затем он поспешил на кафедру, где накинул куртку и, прихватив свою черную, уже несколько потертую за прошлый год папочку, направился к метро.

День выдался ясный, но прохладный. Расположившись на скамейке возле собора, Андрей и в самом деле непроизвольно принялся разглядывать струи фонтана, – как и предрекла Агриппина. Вокруг сновали толпы туристов, которые, прихватив бутылочки с пивом или водой и что-нибудь пожевать, устраивались на соседних скамейках передохнуть от бесконечной ходьбы по его любимому городу, обменивались впечатлениями, жевали, смеялись, целовались или даже ругались. Его это нисколько не беспокоило. Он смотрел в синее, не испорченное ни одним облачком небо, подставлял лицо лучам ласкового солнышка и наслаждался ожиданием, предвкушая Её появление. Собственные переживания настолько захватили его, что он даже не заметил, как она пересекла сквер, подошла к нему вплотную, слегка наклонилась и подула ему в ухо – ау! Он вздрогнул от неожиданности, но тут же засмеялся, схватил девушку в охапку и усадил рядом. Попалась! Она откинулась на спинку, прикрыла глаза и замерла так на несколько мгновений, подставляя лицо солнышку. Потом прошептала: «Как хорошо…» – и, вздохнув, открыла глаза. Взглянула на него, взяла под руку, прижалась крепко-крепко: «Я так рада тебя видеть, я соскучилась, нет, я тоскую…» – и положила голову ему на плечо. Андрей был на седьмом небе от счастья. Но тут к их скамейке подтянулось шумное семейство из мамы с папой и парочки ребятишек, которые бухнулись рядом с ними и тотчас затеяли бурную возню.

– Такой кайф испоганили, – разочарованно протянула Агриппина. Она вскочила на ноги и потянула Андрея за руку. – Идемте, сэр, нас ждут великие дела…

Андрей поднялся и невольно залюбовался девушкой – до чего же хороша! В черной блестящей обтягивающей куртке она выглядела просто потрясающе. Рыжие пышные волосы обрамляли по-петербургски бледное лицо, словно светящийся ореол. Зеленые глаза сверкали, как… как два изумруда. Скоро стихи начну сочинять, подумал он обреченно, шагая следом за ней к припаркованной неподалеку машине.

По дороге он довольно подробно пересказал ей события последних дней. Времени было предостаточно, повсюду их поджидали пробки. И правда, в городе слишком много машин! – подумал он, продолжая свое довольно оригинальное повествование. Рассказал о знакомстве с фон Бергом, о ночных раскопках и, конечно же, о самом результате этих самых раскопок – таинственном ларце с дощечкой внутри и еще каким-то странным планом, назначение которого пока ни ему, ни Виктору разгадать не удалось. Агриппина слушала его рассказ с горящими глазами, перебивая эмоциональными восклицаниями, то ли полного восторга, то ли сожаления, что ее-то там не оказалось. Впрочем, периодически повествование приходилось прерывать, потому что Агриппина внезапно выдавала фразы типа: «Куда прёшь, козёл, не видишь – поворачиваю!» Или же умудрялась показать язык какому-нибудь наглому владельцу джипа, прущему напролом. Когда Андрей, наконец, добрался до того момента, как они стали разглядывать дощечку, и он с устатку решил, что видит перед собой таинственное послание инопланетян, Агриппина от хохота едва не выпустила руль, так что ехавший позади фольксваген чуть не влетел в них и возмущенно загудел.

– Ты давай осторожней! – воскликнул Андрей. – А то до дома не доберемся! Ну, значит, к утру-то я отошёл от бурно проведенной с Виктором ночи, вернее, в себя пришел, и понял, что это руническое письмо. Только времени уже не было заняться расшифровкой, надо было в институт ехать. Пришлось оставить до лучших времен, тем более что в этом деле я не силён – специализация другая, – закончил он с усмешкой.

Поочерёдно преодолев все пробки, они, наконец, выбрались из центральной части города и, уже не встречая на пути серьёзных препятствий, вырвались на оперативный простор и покатили по проспекту Просвещения. Какое-то время Агриппина молча вела машину, словно раздумывая над услышанным, потом вдруг сказала:

– А знаешь, возможно, я смогу тебе помочь! По крайней мере, попытаюсь…

Он удивлённо посмотрел на нее. Не поворачивая головы и не отрывая взгляда от дороги, она продолжала.

– На сто процентов не обещаю, но попробую. Видишь ли, я немного знаю руны… – На мгновение повернула к нему голову и усмехнулась: – И не надо на меня таращиться, словно я с луны свалилась! Я действительно немного знаю руны.

– Но откуда?

– Да от своей прабабки-колдуньи! – она искоса и лукаво глянула на него.

Андрей изумлённо воззрился на нее: неужели говорит серьезно? Она молча наклонила голову и усмехнулась, словно прочитав его мысли. Потом сделала аккуратный поворот и припарковалась возле универсама – дома шаром покати. Андрей вышел вслед за ней из машины и обреченно подумал: вот только колдуний нам и не доставало!..

Поднявшись на четвертый этаж, они, наконец, оказались дома. «Тащи сюда!» – воскликнула Агриппина, и Андрей послушно отнес сумки с провизией в кухню, где она сноровисто рассовала большинство пакетов и пакетиков по полкам холодильника. «Садись сюда и не мельтеши под ногами», – указала ему на табурет хозяйка, и он послушно пристроился на табурете, с удовольствием наблюдая, как она ловко расправляется с полуфабрикатами, бросая на шипящую сковородку котлеты, нарезая овощи для салата и одновременно мурлыкая что-то себе под нос.

– Ну вот, кушать подано! – удовлетворенно сообщила Агриппина, оглядывая накрытый стол. – Иди, вымой руки – и прошу…

А когда он возвратился из ванной, она уже вовсю уплетала аппетитно пахнущие блюда.

– Извини, я голодная, как собака, – проговорила с набитым ртом. – Чего стоишь столбом – пробуй, давай! Вкусно.

И он тоже принялся за еду, действительно, на редкость вкусную. Когда пили чай, зеленый, с цветками жасмина, аромат которого, как выяснилось, обожала Агриппина, он не выдержал и поинтересовался:

– Если серьезно – откуда ты знаешь руны? Исключая, конечно, прабабку-колдунью, с усмешкой прибавил он.

– Оттуда и знаю, от прабабки, – она укоризненно глянула на него. – Она у меня ингерманландка, это один из финских этносов, не очень большой. Тебе, вообще-то, следовало бы знать, что ингерманландцы переселились в район современного Петербурга и современной Гатчины еще в XIV веке, после Шлиссельбургского мирного договора. Обитали, в основном, в мелких поселениях. Моя прабабка жила как раз в Гатчинском районе, и я девчонкой у неё часто гостила. Женщина она была исключительная, даже необыкновенная! Между прочим, я такая рыжая в неё. Она и в старости смотрелась прекрасно, и фигура, и лицо выглядели не по возрасту молодо. Хорошо помню большой деревянный дом с печкой типа русской, с котлом на палке, в котле вечно что-то варилось. В доме сумрачно, только кошки бесшумно шастают, и сплошь черные. Меня к ней на лето первый раз привезли, когда мне было года три. Ох, и напугалась я тогда – до сих пор помню охвативший меня страх, – когда ее увидела. На ней была старинная одежда: длинная рубаха с широкими рукавами, которые она поддергивала до локтя, с застежкой на груди и пестрая длинная юбка, кажется, клетчатая, а поверх что-то типа лифа без рукавов или кофты. В её внешности не было ничего страшного, но что-то такое от неё исходило, чего я, маленькая, жутко перепугалась. Сейчас я определила бы это нечто как личную силу.