Текст книги "Женитьба дурака . Теория и практика культурологических игр. Семейная психотерапия"

Глава 6
Смешно дураку

Пока я не хочу проводить исследование явления, которое мы называем смехом. Мне будет достаточно привести примеры того, что дурак с ним естественно связан. Да это и так очевидно, поскольку над дураком все смеются. Но если это так, то смех связан и с разумом. Поэтому собрать примеры того, как смеются над дураком разумные люди, и как смеется неразумный дурак – это создать начальное описание исследуемого явления.

У Даля в Словаре:

«Дураку все смех на ум».

В его же собрании пословиц:

«Чужой дурак – смех, а свой дурак – стыд.

Где умному горе, там глупому веселье.

Дураку, что глупо, то и потешно».

С детства помню:

Смешно дураку, что седелко на боку.

Седелко – это часть упряжи, его одевают лошади на холку, чтобы она не сбивалась. Сбил холку – лошадь не работник. Беда! А дураку смешно…

Дурак определенно связан со смехом. Но не только.

У Даля в Словаре есть поговорка, которая к тому же показывает, что смех дурака так же определенно связан и со слезами. Так что можно предположить, что и дурак связан с плачем:

«Из дурака и плач смехом прет».

Эту же тему он развивает в сборнике пословиц:

«Дурацкий смех – не смех, а плач.

Где умному горе, там глупому веселье».

Кроме того, дурак, а через него и разум, определенно состоят в каком-то отношении со стыдом. В сборнике Ивана Михайловича Снегирева «Русские народные пословицы и притчи», изданном в 1848 году, то есть раньше работ Даля, приведена поговорка, которая говорит определенно:

«Дурак стыда не знает».

Даль, как вы помните, в «Пословицах» связывает это со стыдом:

«Чужой дурак – смех, а свой дурак – стыд».

Отсюда ясно видно, что стыдно, когда тебя осмеивают, хотя бы через твоего родственника. Его глупость становится и твоим недостатком. Каким-то образом она делает тебя уязвимым для стыда. Каким?

Выставляя на позор. Когда мы говорим: «Какой позор!» – мы неосознанно уверены, что говорим: «Какой стыд!» Отсюда и устойчивое словосочетание: стыд и позор! Но позор – это всего лишь возможность видеть, зрить, обозревать. Выставить на позор, значит, выставить на обозрение.

И от этого становится стыдно!..

Почему?

Невольно вспоминается, что у слова «стыд» есть родство со словом «студ», то есть остывание, холод. Выставить на позор, значит, выставить на стыд, студ, холод, мороз, лишить тепла. Почему? Потому что люди словно бы кутаются в одежду из множества защит, которые должны скрыть их от людских глаз. И там, внутри этого клубка из грязных тряпок, – тепло и уютно.

Мазыки называли такие защитные обертки – лопотью. Лопоть – это, собственно, одежда, тряпье, в переводе с офеньского языка. Но для мазыков она была и частью сознания, призванной защитить меня от человеческих глаз.

Почему взгляд человека, который рассмотрел меня под слоем изо лжи и хитрости, выстуживает? Почему мне становится стыдно под таким взглядом?

Иллюстров приводит странную поговорку из собрания П. Кулиша:

«Как рожены, так и заморожены».

Он относит ее к дуракам, ставя вслед за поговоркой: «Дураков не орут, не сеют, – они сами родятся». В такой последовательности она, конечно, не вызывает сомнения и звучит даже как-то современно: отморозки! Но стоит только её взять отдельно, да ещё соотнести с той поговоркой, что матушка рожь кормит всех дураков сплошь, то есть приложить ко всем дуракам сразу, как становится очевидно: мы все заморожены от рожденья.

И об этом кричит весь народный любовный фольклор, кричат все зазнобы, застудившие девичье сердечко, все огни страсти, ради которых девка готова потерять стыд, вся битва с залеткой, чтобы он не обнимал принародно, не целовал прихороводно… то есть не выставлял на позор. Но в разговор о любви я сейчас уходить не хочу. Пока и дурака будет лишку. Как говорилось в старину: дурак узел завяжет, умный не развяжет.

Дурак каким-то образом постоянно не только сам живет на грани жизни и смерти, он ещё и ухудшает выживание близких. Выстудить их дом, даже если этот дом – всего лишь внутренние защиты от людских взглядов – это определенно ухудшит наше выживание. Но еще важнее, что это ухудшение выживания умных людей.

Умные люди должны прятать от других то, что дурак выставляет напоказ. Почему? Похоже, именно потому, что этим человеческий разум отличается от нечеловеческого. Скажем, от звериного. Или же этим отличается не разум, а культура? То есть воспитание, приличия, а значит, мышление?

И дурак, в таком случае, вовсе не так уж далек от разумной основы, даже более того, он в разуме, но в самом начальном, в самой основе, которая позволяет выживать в природе, но не в человеческом обществе?

Это тем более подтверждается связью дурака с речью. Дурак, как и разум, узнается по речи, в отличие от животных, которыенемы. Но разум, ум – нус, вяч, логос – это именно речь. Чем отлична речь дурака от нашей с вами речи?

Глава 7
Дурацкие речи

Дурак определенно связан со смехом, стыдом, бранью и речью. Соответственно, с ними должен быть связан и разум. Иногда, как в случае со смехом и стыдом, связь эта непростая, хотя остается в рамках главной задачи разума – обеспечивать мое выживание. Но выживание не просто на Земле, а в человеческом обществе, где главной опасностью для жизни становится не природа, а природа человеческая, то есть сами люди.

Что касается речи, то связь с нею разума очевидна и давно исследована. Но как связан с речью дурак? Попробую просто привести основные поговорки, которые поминают дурацкие речи.

В советское время – в 1957 году – В. П. Аникин без ссылок на источники приводит чрезвычайно выразительную поговорку, прямо отвечающую на мой вопрос:

«Осла знать по ушам, медведя – по когтям, а дурака – по речам».

При этом прямо отвечающая на вопрос поговорка, не отвечает ни на что. С одной стороны, это очевидность – дурака всегда распознаешь по его дурацким речам. Но что такого в его речах?

В 1915 году Иллюстров приводит не менее яркое объяснение:

«У мудрых уста в сердце, а у дураков сердце в устах» (Иллюстров, с.123).

Можно ли посчитать, что речь идет о том, что дурак выбалтывает всё, что у него на душе? Что-то вроде: что у трезвого на уме, то у пьяного (или дурака) на языке. Или же здесь следы представлений о том, что разум находится не в мозге, а в сердце?

Пожалуй, более ясной является поговорка из того же сборника Иллюстрова:

«Умному недостает ушей, а глупому (или «у глупого») и один язык слишком» (Т. ж).

Её поясняет следующая за ней:

«Умный любит учиться, а дурак – учить».

Да и еще одна, чуть ниже, пожалуй, тоже:

«Пока умный думает, глупый уже делает».

А делает он так, что всем вокруг худо, почему и говорят: услужливый дурак опаснее врага.

О том, что дурак необучаем, и что он сам лучше всех всё знает, говорит поговорка из сборника Г. М. Гольдгард-Ландау 1888 года. Обычно эта поговорка звучит в сокращенном виде: хоть кол на голове теши. Но полностью она звучала так:

«Дураку на голове хоть кол теши, а он всё своё несет».

«Несет» этой поговорки явно связано с речью, как и «нести околесицу». Речь в этой поговорке идет не просто о том, что дурак необучаем и что его нельзя переделать, а о том, что он выслушивает то, что ему говорят, и будто бы не вмещает его в себя, как переполненная чаша. Он сам полон знаниями, которые ему носить в себе трудно. И он их постоянно выплескивает из себя, речами.

Но мы знаем, что знания у дурака – дурацкие. По нашим понятиям, и не знания вовсе. Однако имеет ли мнение других людей значение для дурака? Иначе говоря, если мы не считаем знания дурака знаниями, то перестают ли они от этого ими быть? Если поглядеть со стороны дурака, то он определенно так не считает. Его знания для него – полноценнейшие знания, и он щедро делится ими с другими людьми. Так ли это?

Не совсем. Тут мы вступаем в область психологии, и философские понятия перестают работать. Объясню. Формально, то есть так, как любит сейчас рассуждать философия, знанием является то, что человек считает знанием: и дурак знает, что Христов день праздник.

Философы могут самому знанию давать очень разные определения, но по своей сути любые знания являются лишь образами нашего сознания. Когда мы глядим на них так, то отчетливо видим: подобные образы есть и у обезьян, и у собак. Но мы не считаем их знаниями. Хотя бы потому, что животные их знаниями не считают, не осознают.

И люди довольно часто не осознают, что то, что есть в их сознании, является знанием. Вот, к примеру, я отмахнулся от комара, моя собака щелкнула зубами, чтобы его поймать, а кошка зацепила его лапой. Знания ли это? «Причем тут знания!?» – рвется естественный ответ. Однако, если рядом будет сторонний наблюдатель, он вполне может сказать про мое отмахивание, что я знаю, как отгонять комаров. И действительно, при желании, я мог бы написать об этом ученый трактат, тем самым превратив свое внутреннее знание в знание записанное и оформленное.

Про кошку же сказать, что она знает, как ловить, или про собаку, что она знает, как щелкать зубами, – сказать трудно. Это можно сделать, но через усилие. Потому что, какое же это знание! Самое большее – рефлекс!..

Знания – по своей природе лишь образы. Образы миров, существ, вещей или действий. Они есть у всех живых существ, но эти существа, обладая знаниями, не знают, что это знания. Знает это только человек, и только потому, что может давать вещам и явлениям имена, к примеру, имя Знание. Следовательно, в широком смысле, дурак определенно обладает знаниями, потому что у него есть образы. Хуже того, он обладает знаниями и в узком смысле, то есть осознает имеющиеся у него образы как знания.

И еще хуже: он даже знает, как эти знания использовать! А как можно использовать знания?

Как кажется, по назначению, то есть по значению, которое скрыто в каждом отдельном образе. Ничего подобного.

То, что скрыто в самих образах, мы исполняем, не осознавая их как знания – просто щелкаем зубами и машем лапками. Когда же мы осознаем, что некие образы являются знаниями, мы используем их не по назначению образов, а по назначению знаний вообще. А что надо делать со знаниями? Их надо собирать, хранить и передавать другим.

Вот дурак и передает, то есть учит.

Можно ли сказать, что он сам при этом не хранит или не собирает знания? И этого не скажешь. Дурак, определенно, и собирает, и хранит всю возможную чушь, при этом отчетливо осознавая, что это знания, и что ими он сможет осчастливить какого-нибудь доброхота, особо жадного до учения.

Что же не так?

Пожалуй, только то, что дурак собирает и хранит не те знания, что у умных людей считаются действительными знаниями. Он не знает не знаний, он не знает, что в этом мире является ценным, как товар по имени знания. Но это ему и не важно. Потому что за этими простыми действиями, которые совершают как дураки, так и умные люди, скрываются психологические устройства, заставляющие нас вести себя определенным образом.

И если человек разумный может обучать других с разными целями, среди которых, конечно, есть и личные, вроде похвальбы или игры в великолепие, но главное, что ему нужно обучить, а обучить для дела, которое должно быть сделано. То дурак, похоже, занят именно получением удовольствия от того, что учит. Удовольствие это подобно излюбленному дураком красному колпаку. Оно тешит честолюбие дурака. Об этом кричат многие из поговорок.

Но есть и то, что важнее честолюбия и бахвальства – это прямо связано с речью: поучение других позволяет выпускать из себя то, что переполняет сознание. А значит, причиняет тонкую душевную боль, которую невыносимо таскать в себе. Её надо выпустить, выговорив, то есть, прозвучав. И дурак не просто болтает или поучает. Он просто звучит.

Звучит своей болью.

Но почему тогда про него говорят: «Дурак, кто говорит не так»?

Ведь русский народ всегда был чрезвычайно отзывчив на чужую, особенно душевную боль. И нет лучшего средства проверить это, как спев русскому человеку душевную песню, в которой звучит боль. Почему за боль дурака, как записывает Даль, можно сказать, бьют: «У дурака дурацкая и речь»?

Ответ, который будет действительно точным, наверное, вызовет разочарование: потому что дурак звучит не просто болью души, а болью, которая и есть дурак.

Иначе – он звучит тем состоянием разума, которое узнается снаружи как дурацкое, а внутри – есть боль сознания.

Что я хочу этим сказать. Пожалуй, то, что разумный человек волен в том, что делает и в том, что говорит. Он тоже может сказать глупость, и будет за это осужден и наказан, что справедливо. Но дурак не волен не звучать так, как болит. Он потому и необучаем, что боль его невыносима, и всё, что он хочет, – избавиться от нее. А для этого надо звучать, то есть мелко дрожать всем телом, начиная с языка и голосовых связок.

Более всего это похоже на то, как ведет себя животное, в которое впился хищник или большой паразит. Оно занято только тем, чтобы вырваться из этой хватки, и оно кричит. Вот это и делает дурак. Потому ему и не до учебы.

Это если смотреть на задачу психологически.

К сожалению, люди смотрят на нее по-бытовому, а с бытовой точки зрения дураки чаще всего весьма довольны и собой, и своей жизнью. И даже не подозревают, что им больно. Как не подозревает этого проглотивший несколько стаканов водки пьяница. Или объятый любовной страстью любовник. Но слово «страсть» происходит от страдания. Почему и страдания Христовы назывались страстями.

Человек, которому больно, вовсе не обязательно осознает свою боль. Мы же не осознаем как боль необходимость носить одежду и обувь? А вот младенец осознает, и дети осознают и весьма мучаются, когда их заставляют одеваться. Мы привыкаем, и у нас, как говорит наука, снижается болевая чувствительность. Привычка свыше нам дана, замена счастию она…

Я не чувствую боли от плохих условий жизни, от подлого общения с себе подобными, от содержания собственного сознания. Я привык, потому что для выживания в жестком мире нужно иметь жесткую броню. А вот душа привыкнуть не может… и она плачет от боли. Этот плач у нас зовется дурацкими речами.

И поскольку мы глядим и видим при этом счастливое тупое лицо обладателя этих речей, то невольно делаем вывод, что он вполне осознанно избрал не развивать свой разум, так сказать, назло хорошим людям.

Тогда хорошие люди принимаются лечить больного. И лечат его просто и доходчиво, так чтобы боль от их учебы превысила его внутреннюю боль. Только в этом случае у дурака появляется возможность услышать то, что снаружи.

Глава 8
Дурака учить

«Дурака учить, что мертвого лечить» (Снегирев, с. 457). Дурак болеет, потому что его сознание болит, но его невозможно вылечить от этой болезни, ему нельзя помочь. Думаю, как раз потому, что боль его так велика, что пораженные ею участки сознания просто омертвели. Их как бы нет совсем!

Но эти участки у остальных людей заняты разумом. Разум же, как раз отличается способностью обучаться просто потому, что для обеспечения выживания в меняющихся условиях надо быстро приспосабливаться, то есть познавать новое и учитывать в своих действиях. Дурак необучаем. Как кажется, по своей доброй, то есть злой воле. Иначе, чего бы он был таким радостным и так бойко лез поучать других: дурак дурака учит, и оба не смыслят? (Т. ж.).

Но в действительности, вероятнее то, что он и не может обучаться, и даже не осознает этого – у него просто нет такой возможности. Видимо потому, что необходимые для этого части разума отсутствуют. Но разум – это лишь определенный набор образов, значит, поражена сама ткань, из которой эти образы создаются – пара или сознание. Она больна и омертвела в той части, которая и предназначалась для развития разума, либо эта часть исходно была перекрыта, так что разум и не мог развиваться.

Чем могла быть перекрыта часть сознания?

Вопрос не простой. Если пара, из которой душа с помощью осознания творит образы, превращая переработанную часть пары в сознание, – это равномерная и единообразная по своим качествам среда, то перекрыть ее, чтобы какой-то участок не использовался, можно только пространственно. Как бы вырезав островок. Но тогда появляется вопрос о том, почему именно этот островок предназначался для развития разума? И кем он был выбран?

Я бывал вне тела, это могло бы подтолкнуть к мистике. Но мое пребывание в том теле, которое выходит из физического, в сущности, в душе или призраке, нисколько не убедило меня в том, что при этом мир устроен не естественно. Пока мои ощущения от тех состояний говорят лишь об одном: мы всего лишь упустили в своих научных исследованиях часть природы, искусственно ослепили себя на этот глаз. Но и в этой части, даже если есть Бог, все устроено так, чтобы обходиться без вмешательства сверхъестественных сил. Таков мой опыт.

Если участок сознания выделяется под развитие разума, он должен выделяться естественно, и тогда, либо это любая часть свободного сознания, либо сознание неоднородно. Как можно перекрыть участок сознания, если оно однородно?

Тут я вынужден подключить свой опыт прикладного психолога. Перекрыть такой участок, который еще не обрел свойств и отличий, заранее невозможно. Пара постоянно творится душой и заполняется образами. Сделать какой-то участок недоступным можно, как можно искусственно ослепить себя и перестать воспринимать часть окружающей действительности, но только после того, как этот участок родился и обрел качества, то есть заполнился образами.

Вот эти качества и можно себе запретить видеть в собственном сознании. Но для этого то, что видит, должно продолжать их видеть, но при этом узнавать как нежелательное. Это можно сделать с собой искусственно, как делают люди веры, к примеру, научной. А можно сделать болью, которая будет отворачивать меня от каких-то образов. Как учат детей уму разуму через зад, то есть поркой. Как создают условные рефлексы у животных, к примеру, подключая к куску пищи электрический ток. После таких упражнений, собака воротит от желанного куска морду, будто вы хотите ее обидеть. Она его просто не видит! И не уговаривайте.

Это всё означает, что дурак, части сознания которого перекрыты болью, прекрасно видит то, о чем ему говорят люди, но не хочет туда смотреть. Он дурак, условно говоря, по выбору. И вполне мог бы измениться, если бы у него хватило сил поставить перед собой такую задачу. Но вот задачу-то он ставить и не хочет. Потому что, для ее решения, придется идти в боль, придется сражаться и, главное, менять себя. А зачем? Ведь дуракам легче. Их бог и так кормит.

Дурак довольно быстро приспосабливается к той нише, которую выделяет ему подобным общество, и принимается ловко паразитировать за счет других. Это страшная ловушка, потому что достаточно один раз принять себя опущенным, – а ниша – это всегда местечко внизу, – как дальше жизнь становится на удивление проста. И главное – в ней не надо больше думать. То есть разум становится не нужен!

Но почему «не думать» оказывается такой ценностью для дураков? Почему думать не хочется, ведь думать – это приятно, это наслаждение? К тому же, мы и не можем не думать, мы все равно думаем постоянно, даже если не замечаем этого! Разум просто не может останавливаться.

Тогда что значит «не думать» выражений вроде: главное – там не надо больше думать? Похоже, речь идет не о думании вообще, а о целенаправленном думании, соответствующем тем требованиям, которые предъявляются к человеческому разуму. Но целенаправленность предполагает направление. Похоже, эта цель лежит как раз за той болью, которой наполнено сознание дураков. Чтобы думать так, как требуют, надо каждый раз ходить через поле боли.

Когда же ты позволяешь себе «не думать», разум течет по плотностям сознания свободно, а значит, обтекает болезненные участки и уходит в те пространства сознания, которые для тебя блаженны, вот только не ценны для людей. Это как раз те места, где хранятся знания, которым дураки учат друг друга, но знания эти «не смыслят», то есть, не наполнены смыслом, имеющим ценность для человеческого бытия.

Но при этом, очевидно, что думать приятно и дураку. И он вовсе не отказывается думать, он отказывается думать так, как требуется, чтобы считаться умным. Он, попросту, отказывается думать в той части образа мира, которая принадлежит умным людям. Именно эта часть его сознания и перекрыта.

Если причина глупости в этом, то она излечима. Достаточно понять, куда ты не хочешь ходить в своем сознании и задаться вопросом: почему? – как появится возможность найти причины, которые растут из боли, как из корней. И тогда можно очистить сознание и от этой боли, и от причин. Всё излечимо.

Но это только в том случае, если сознание как среда равномерно и единородно.

Однако есть подозрение, что сознание – среда гораздо более сложная, чем достаточно для рождения разума. Она сама в своей природе содержит возможность не только для рождения, но и для развития, возможно, бесконечного. Это видно по нашей способности творить обобщенные и обобщающие понятия. Понятия – тоже образы. Однако образы отличаются по качеству. Каким-то образом одни из них в состоянии давать представление о множестве других и даже управлять подобными множествами.

Это невозможно в однородной среде.

Поэтому мазыки предполагали, что обобщающие понятия рождаются из сознания иной плотности, более тонкого и легкого. Поэтому они существуют как бы в слое пары, который плавает поверх нашего обычного сознания. Благодаря этому, образы обобщающих понятий и оказываются как бы над теми обычными образами, которые способны объять.

Развитие сознания и, соответственно, разума идет не вширь. Главное – уметь раскрывать в себе способность переходить во все более тонкие его слои, где нет лишней суеты и толкотни образов, благодаря чему воздух там прозрачней, а мир проще. Оттуда и видна действительность истинного мира.

Вот если перекрыта сама способность переходить в более тонкие слои сознания, то есть творить обобщенные и обобщающие понятия, тогда можно оказаться дураком заранее. И это, похоже, неизлечимо.

Однако народ знал средство, которым лечил дураков и, похоже, во многих случаях оно было действенным.