Текст книги "Плюс-минус двенадцать. Сборник рассказов"

Лоцман: То-то же. Старому Махно можно доверять. Старый Махно видит, шо вам надо, и ви сейчас будете это усе неоднократно иметь…

Бортовой журнал.

(Дата, время)

Пояс астероидов прошли без чрезвычайных происшествий.

По прохождении пояса астероидов ошвартовались у станции, идентификационный номер 2028—15ГБ, для дозаправки, текущего ремонта и кратковременного отдыха.

Капитан Гагенсхайм.

PS

Капитанчик – ты душка!

Мальчики, прилетайте еще! Мы будем скучать!

Анжела, Мэри, Зинуля, Кристина, Изабелла, Изаура, Мурена, Нюрочка, Изольда, Анжела, Гульнара, Василий, Софья, Дуся, Капитолина Петровна и другие.

Радио.

Здравствуйте. И снова у микрофона я, Иннокентий. Итак, крайние новости.

Что мы с вами видим на ваших экранах? Да, да, именно его – дхармаглот имени Путина, продолжающий свой такой же первый, как и он сам, полет к границе Солнечной системы. Капитан передает нам привет, они недавно прошли пояс астероидов, все системы работают нормально, команда чувствует себя превосходно – летайте дхармаглотами Аэрофлота!

Заметки писателя.

А почему до сих пор невесомость? Неужели так и не починили? Мы же для этого же останавливались… Кажется. Или не для этого? Пойду спрошу.

Капитан говорит – нет невесомости. Как же так? У него нету, а у меня есть… По-моему, он что-то недоговаривает. И двоится… Ну да, конечно, кто я для него такой? Со мной и двоиться можно, и… Нет, так не пойдет. Пойду спрошу, уважает ли он меня?

Говорит, уважает. В особенности, говорит, как писателя. Как это он сказал? Как «инженера человеческих душ». При чем тут душ?.. Но двоится он теперь заметно меньше. Наверное, и впрямь уважает. Пойду скажу, что я его тоже уважаю.

Капитан – замечательный человек. Я ему так и сказал. Со всей прямотой. Что бы еще такое… Да. А я ему первому дам почитать! Пойду скажу…

Нет. Устал я. Потом…

Дневник кочегара.

Я уже говорил, что наш кэп – это О? Говорил вроде… А как его звать – это говорил где-нибудь? Не помню… Надо проверить…

О! А капитана-то нашего звать-то, оказывается, Гагенсхайм! Га-ген-схайм! Гы. Епт, и не выгороворишь ни хрена… Блин. Да, а как меня звать, я где-нибудь говорил? Не говорил, блин, лоханулся… Во девки! Проф… фессио… а… э… оанализм… Да…

А лоцмана зовут знаете как? А я вот знаю. Махно. На всю жизнь запомню. Махно – голова… Блин… Голова… У меня тоже, блин, голова… Пойду в мед-пункт. Пущай мне этот… как его… Них… Нех… нет, не так… Ну, короче, пущай лекарства какого-нить плеснет в мензурку. Заодно, может, и подскажет…

Бортовой журнал.

(Дата, время)

Отстыковались от станции, идентификационный номер 2028—15ГБ, двигаемся по заранее проложенному маршруту с минимальным опозданием. К сожалению, после профилактического обследования экипажа, на котором настоял медперсонал вышеуказанной станции, выяснилось, что два его члена, пилот Копытин и штурман Чмырев, все-таки незначительно пострадали при столкновении с недействующим трансляционным спутником (об этом происшествии подробнее сказано в записи бортового журнала, сделанной пилотом Копытиным ранее) – у обоих выявлено легкое сотрясение мозга на фоне общего переутомления. Остальные члены экипажа в норме. Кроме того, механик Борман, ремонтируя грави-установку, попутно выявил незначительные неполадки в бортовом самописце, вследствие которых, вероятно, часть данных, хранящихся в нем, может быть искажена либо утрачена.

Капитан Гагенсхайм.

Бортовой самописец.

(Шум двигателей, радиосигналы, характерные для межсистемных кораблей Лебедя).

Писатель (дрожащим голосом): Что это?! Капитан, что… Что происходит?! Что это?!

Капитан (раздраженно): Не мешайте, и без вас дурно.

Писатель (нервно): И вам тоже?!

Капитан: Что «тоже»?

Писатель: Дурно! И вам тоже дурно? Я думал, я один это вижу!..

Капитан (раздраженно): Чтоб я еще раз взял на борт писаку… Вы что, думаете, что я слепой?!

Писатель (нервно): Но это же летающая тарелка!

Капитан: Махно, вы можете себе такое представить?

Лоцман (устало): Увы мне – могу, капитан.

Капитан: Писатель! Вы же известный писатель? Современный же?

Писатель: Да…

Капитан: Вот об этом вот и напишите!

Писатель: О чем? О тарелке?

Капитан: Да нет, дурья твоя башка! О том, что контакт с альфой Лебедя установлен еще три года назад, что об этом писали газеты, показывали по радио – а известный современный писатель почему-то не в курсе!

Писатель (ошеломленно): Да не может же быть! Как же так? Вы уверены?.. А почему никто не знает?

Капитан: Махно?!

Лоцман (доверительным тоном): Джонатан, вы-таки должны знать правду. И старый Махно сейчас будет ее сказать… Слушайте сюда. Никто ничего не скрывает. Все все знают. Все в курсе. Но это им – всем – неинтересно. Понятно вам теперь?

Заметки писателя.

Видел летающую тарелку. Большая такая, красивая: вся белая, с голубой каемочкой и семью мигающими огоньками.

Сначала подумал, что это остаточные явления от вчерашней сатурналии. Однако, когда капитан немного изменил курс и что-то сказал в микрофон, я понял, что если это и галлюцинация, то наша с ним общая. Ну и спросил, что, собственно, это такое там летает. Ну, капитан и ответил. Тарелка, говорит. С альфы, говорит, Лебедя. Я спросил, далеко ли это, но он только рукой махнул. Может быть, еще дальше Плутона.

(Бред собачий. Надо все выяснить по приезде. Да не может такого быть, чтобы три года… Может, не писать тогда про нее? Раз неинтересно…)

Дневник кочегара.

А писулькин-то наш-то, а!? Дааа, это тебе, чувак, не в книжечки пописывать и не с девочками, блин, развлекаться за чужой счет. Он-то, небось, думал, что это все так, литература да еще желтуха всякая – а вот выкуси.

Выкусил, блин. Ходит теперь как девственность внепланово потерявши.

Ничего, я, как их увидел в первый раз… Перепугался, блин, до ума решения. Ничо-о, кэп ка-ак волшебный пендель выписал – и я уже обратно в норме. Хотя, конечно, все равно, блин, страшно. Кэпу вон хорошо говорить «контакт установлен» – а какой он, епрст, установлен, если мы даже не знаем, с какой стороны у них рот? Кто их в натуре видел-то? А? Не знаю таких. И чего они сюда приперлись? Может, торгуют чем?

Книга.

Мне сегодня снова повезло. Даже дважды. Или трижды?

Начнем с того, что грави-установка была приведена в работоспособное состояние (заслуга нашего механика). Никогда не думал, что сила тяжести – это приятно. Как-то о таких вещах обычно не задумываешься, а вот приходит невесомость, и обнаруживается, что мы, люди, к ней чертовски не приспособлены.

Далее. Легко, но сытно позавтракав (между прочим, механик у нас еще и повар – вот что значит профессионал!), я отправился в рубку – и что же я увидел прямо посередине центрального иллюминатора? Настоящую летающую тарелку! Я сначала даже не поверил своим глазам и решил, что в завтраке было что-то не то, однако капитан Гагенсхайм тактично объяснил мне, что это не галлюцинация, не рекламная акция Международной Ассоциации Психоаналитиков, каковая (Ассоциация) не так давно в борьбе за потребителя отважилась на нечто подобное, и даже не съемки малобюжетного кино о работниках космоса с элементом фантастики, а самая что ни есть натуральная летающая тарелка. Честно говоря, принять присутствие инопланетного разума, который к тому же может оказаться бесконечно чуждым нашему, так близко от Дома, было нелегко. Однако, лоцман Махно пояснил, что «у нас несовпадающие интересы», да и «военные в курсе», так что этих господ, прибывших к нам откуда-то с альфы Лебедя, можно считать «недокучливыми соседями по коммуналке, именуемой Космосом».

И еще одна встреча, которая выпала мне за сегодняшний день. Всего через пару часов после «рандеву с незнакомкой» мы едва не столкнулись с совершенно невероятным сооружением. Больше всего оно напоминало старинный жбан, который иногда можно видеть на картинах, посвященных жизни наших недалеких предков. Только этот жбан был больше нашего «Громовержца», по-моему, раза в полтора, железный и ржавый. Как эта штуковина может двигаться, не разваливаясь на составляющие, я не представляю. Однако – может, и довольно быстро. Она, невидимая на радаре, вынырнула откуда-то слева и снизу, и капитану, который, к счастью, не стал полагаться на автопилот и управлял кораблем сам, пришлось уворачиваться, избегая столкновения. Разминулись мы с этим жбаном без потерь, если не считать нервных волокон, которые на такой работе вообще очень быстро кончаются. Когда я поинтересовался, откуда Это могло прилететь, капитан отозвался, что такие вот штуковины – единственный транспорт, доступный ныне обитателям окрестностей Альдебарана. Не знаю, может, и пошутил…

Письмо Бормана.

Милая моя, Елизавета Сергеевна.

Здравствуйте. Как поживаете? Как маменька? Передавайте ей от меня большой привет.

Сам я, Вашими молитвами, здоров, хотя зело, пожалуй, невесел, поелику ничего хорошего о нашем рейсе сказать не могу. Может быть, это все из-за пассажира нашего? Сходите, будьте добры, к Лукерье Ильиничне, пущай она там по картам аль по гуще кофейной посмотрит, али еще как – может, зря я на хорошего человека-то наговариваю? А вдруг не зря?

Тут ведь какое дело. С лоцманом, мы знакомы, пожалуй, что и недавно, однако он (особенно в свете недавних событий) зарекомендовал себя как наиполезнейший член нашинского экипажу. Всех остальных я знаю значительно дольше и не думаю, что это кто-то из них на нас порчу наводит. А писатель – он писатель и есть. И капитан наш ему не очень-то доверяет… Конечно, лет сто и сто пятьдесят назад и если бы дело было только в мороженной говядине и в грави-установке, то я бы решил, что это над нами так гремлин какой шуткует, однако в наше просвещенное время придерживаться подобных взглядов, конечно же, весьма нелепо и глупее что-либо придумать было бы трудно. Но какие же тут могут быть гремлины, если мы без малого врезались в заржавленную кадушку размером с два наших флигеля? Конечно, капитан был на мостике и поэтому все обошлось счастливо… Но ведь и Смит-Заозерный там был тоже… Как и во время памятного нашего старта.

Так что не пожалейте Вы, уж пожалуйста, красненькой, сходите к Лукерье Ильиничне, прошу Вас, ибо не в моих силах находиться в неведении.

Что о прочих делах наших скорбных, то грави-установку, паче чаяния, мне починить удалось, так что мы здесь хотя бы ходим, едим и спим как все нормальные люди. Правда, что-то случилось с нашим борзописцем (я не имею в виду пассажира), будь он неладен, так что еще неизвестно, как мы все будем отчитываться за этот наш рейс и чем нам это грозит. Что именно случилось, сказать, разумеется, невозможно. Вы знаете, наверное, что вскрывать бортовой самописец или производить с ним какие-то иные работы, а равно и манипуляции с содержимым, нам строжайше, категорически запрещено. Я было предложил заглянуть в него, однако капитан лишь подтвердил этот запрет.

Засим прощаюсь, Ваш супруг,

Игнат Борман.

P.S. Не забудьте, пожалуйста, мою просьбу насчет Лукерьи Ильиничны!

P.P.S. Если вдруг про меня что будет говорить – вранье.

Бортовой журнал.

(Дата, время.)

Капитан Гагенсхайм вахту сдал, пилот Копытин вахту принял. Автопилот активирован, неисправностей не обнаружено. Идем мимо космоколхоза «Очень Светлый Путь» в кильватерном следу дхармаглота.

Пилот Копытин.

Заметки писателя.

Пролетая над «Очень Светлым Путем», посылаю всех к такой-то матери!..

Впрочем, колхозницы там очень даже ничего.

Дневник кочегара.

Вышел подышать свежим воздухом и слегка, блин, развеяться. А то как последний… или даже который следом за ним… Ну, короче, вышел…

Красотища-то какая, едрены пассатижи! Колхоз, поля, в полях колхозницы, скафандры этак в обтяжечку – загляденье. Помахал им. Застеснялися… Сразу видно – непрофессионалки. А, да что это я, в самом-то деле?! Дело-то поправимое, тут же главное – практика, ну и еще чтоб с душой, блин, с огоньком, так сказать… Опять же, романтика там, звезды… Тряхнуть, что ли, стариной? Эй, старина, тряхнуть, блин, тобой, не?

Поглядывают. Почему бы и нет? Вон та, маленькая, например… Пойду знакомиться.

Нет, хорошо, блин, что я не пожарник.

Радио.

Здравствуйте, дорогие радиолюбители. Как всегда, в это время с вами я, Генриетта Занудова. Поскольку вы уже второй день вместе с нами с неослабевающим, как утверждают сотрудники отделов статистики и шпионажа вопреки всем заверениям бухгалтерии, вниманием следите за полетом первого корабля нового поколения, дхармаглота имени Путина, мы начнем наш выпуск с краткого обзора происшествий, происшедших, прошу прощения за каламбур, с этим замечательным судном.

Итак, что с ним произошло за время полета? Ни-че-го. Ровным счетом ничего интересного. Строго говоря, на это надеялись все, кроме хозяев устаревших суденышек, окончательно загрязняющих и без того не очень-то чистую, стараниями Человека, Солнечную систему, да еще наиболее непритязательных наших коллег. Об этих коллегах – немного и отдельным абзацем.

Представьте себе, что вы, наша уважаемая аудитория, путешествуете на каком-нибудь космоходе. Чего бы вам во время вашего путешествия хотелось бы больше всего? Я лично могу сказать, что мне бы хотелось, чтобы это путешествие началось без помех, продолжилось без неприятностей и закончилось без смертельных исходов. Мне бы вот этого очень хотелось. И мне кажется почему-то, что и вам бы хотелось чего-нибудь близкого по смыслу. Вы наверняка хотели бы, чтобы вас доставили из пункта А в пункт Б, по возможности живым, быстро, удобно и надежно. Чтобы вот не было желания требовать деньги назад. Но – этого хотелось бы тем гипотетическим нам, находящимся на борту корабля, который, в свою очередь, находится где-то между точкой А и точкой Б. Что же касается остальных, которые волею случая остались на земле, кто никуда не движется и кому – давайте уже, наконец, признаем это – просто скучно… Им ведь смертельно скучно, поэтому они хотят развлечений, желательно, щекочущих нервы и по возможности – по возможности! – реалистичных, ведь остальные они могут получить сразу же и практически без проволочек, стоит только свистнуть. Какие две разные «по возможности», вы не находите? А что происходит потом?

А потом наши коллеги начинают работать, искать, суетиться – и находят! Они находят эти развлечения… А еще дальше? А дальше они начинают желать, чтобы произошло событие, о котором те люди, которым смертельно скучно, будут читать, поеживаясь и с удовольствием осознавая, что «вот это» происходит не с ними и не на их лестничной площадке, не на их балконе и не в их ванной, а где-то там, далеко, с кем-то незнакомым настолько, что они уже и так как бы не очень-то существуют…

Да. Но вернемся к нашему дхармаглоту. Судя по заявленной программе, он, проведя два дня в полете в обычном пространстве, должен будет совершить переход в надпространство и произвести там пробное ориентирование. Честно говоря, я плохо представляю, что там будет происходить конкретно, но нам сейчас это покажут… Простите, а что это за посудина маячит за кораблем?

Заметки писателя.

Ну и как это называется? Даже здесь кто-то топает этажом выше? Еще бы музыку включили…

(Да… Надо над этим пассажем немного подумать и обязательно куда-нибудь воткнуть. Очень уж это в духе нашего времени.)

Бортовой самописец.

Капитан (по персональной связи): Петров!

Кочегар (по персональной связи): Да, капитан?

Капитан (по персональной связи): Петров, не заставляй меня становиться поэтом, ты знаешь, я этого не выношу. А теперь рассказывай, какого ты делаешь не на своем рабочем месте, а шляешься снаружи с какой-то девкой?

Кочегар (по персональной связи): Прогуливаюсь, капитан. Здесь очень красивые звезды. И девушки. Вы ж меня знаете, у меня все под контролем.

Лоцман: Капитан, я, конечно, дико извиняюсь…

Капитан: Что?

Лоцман: Капитан…

Капитан (раздраженно): Да говорите вы, Махно, что вы стесняетесь?

Лоцман (терпеливо): Капитан, не теребите мальчика, пускай он себе погуляет. Опаздывать нам еще рано. Вон эта хреновина перед нами.

Капитан: Думаете? (по персональной связи) Ладно, Петров, считай, тебе посчастливилось. Не забудь Махно бутылек поставить.

Кочегар (по персональной связи): Есть, сэр!

Капитан (грустно): Распущу я с вами экипаж…

Лоцман: В каком смысле?

Капитан: В смысле – распустятся они у меня. На шею сядут. И будут, между прочим, совершенно правы.

Лоцман: Вы это мене бросьте. У вас хорошая команда. Давайте лучше еще по маленькой?

Капитан: Давайте, Махно. (по внутренней связи) Борман!

Борман (по внутренней связи): Да, капитан?

Капитан (по внутренней связи): Что у нас сегодня на закуску?..

(Топот ног.)

Кочегар (кричит, заглушая ответ Бормана): Капитан!

Капитан (по внутренней связи): Борман, извините, я не понял.

Кочегар (снова кричит): Капитан, посмотрите, что происходит снаружи!

Капитан (удивленно): Этого… Петров, какого посторонние на корабле? Ты что-то перепутал, здесь тебе не там!..

Лоцман (спокойно): Да не суетитесь вы. Поздно уже.

Капитал: Но только что было рано…

Лоцман: Было.

Капитан: Ну и что у нас?.. Этто еще что?

Лоцман: Дыра. Черная. Маленькая.

Капитан (кричит): Петров! В реакторный… Хотя, кой хрен, и правда поздно. Откуда она?

Кочегар (сбивчиво): Там был этот… дармоед… потом бац – и дыра. Еле успели.

Лоцман: У нас есть немного времени…

Капитан: Да! (по внутренней связи) Всему экипажу… Нет, всем, находящимся на борту – собраться в рубке. Повторяю: всем, находящимся на борту – собраться в рубке.

(Топот множества ног.)

Писатель: Что случилось, капитан?

Капитан: Вам, знаете ли, несказанно повезло. О таком еще никто не писал.

Писатель (с ужасом): Что вы хотите сказать?!

Капитан (спокойно): Вы – первый писатель, которого несет в черную дыру. Это, знаете ли, большая редкость – черная дыра таких размеров и на таком расстоянии.

Писатель: Я не хочу…

Капитан: А никто не хочет.

Писатель: Надо же что-то делать!

Капитан: Надо. Прощаться. Сейчас вот попрощаемся – и можете начинать записывать впечатления.

Бортовой журнал.

(Дата, время.)

В результате перехода в надпространство дхармаглот оставил вместо себя небольшую черную дыру. Нам – самое оно.

Капитан Гагенсхайм.

2012.05—2012.12.

Отредактировано 2015.03.26.

Банка светящихся рыбок
Рассказ

Темно-синий междугородний автобус маршрута «Коломна-Москва» с шипением закрыл двери и отошел от последней своей промежуточной остановки. Водитель, держась одной рукой за руль, пальцами другой потер переносицу.

– Вадик, ты как? – спросила его Алла с ноткой беспокойства в голосе.

Вадим неопределенно пожал плечами:

– А что, так плохо выгляжу? Пока – четко и ясно. Что там народ?

– Вроде ничего, – Алла окинула взглядом салон автобуса. Двое пассажиров спят, остальные пятеро смотрят «Улицы разбитых фонарей».

– Мы никого высадить не забыли?

– Нет. Точно.

– Хочешь подремать?

– А ты?

Вадим улыбнулся:

– Угу. Ладно, осталось-то…

– Скорей бы. Только не гони уж.

Она встала, тряхнула светлой челкой и отправился к туалету. Вадим хмыкнул. «Нет, ничего она девчонка», подумал он, «и чего мы с ней тогда цапались?» Потом он встряхнулся, передернул плечами, зажмурился, затем вытаращил глаза и пробурчал:

– Не спать… Не спать…

Сон был прямо перед ним, словно аквариум, в который Вадима окунало каждый раз, когда голова от рывков автобуса дергалась чуть вперед.

Наверное, вот так же было у Сметанина, когда он отправился в свой, как оказалось, последний рейс… И прихватил с собой десяток пассажиров. Вадим пытался вспомнить невысокого жизнерадостного дядьку лет пятидесяти с этой его вечной щербатой ухмылкой. Каждый раз пытался – когда проезжал этот отрезок дороги, – и с каждым разом получалось все хуже. Сметанин словно бы превратился в набор фактов и сведений: в разводе, дочка, пара внуков, любит слегка поддать, слушает Высоцкого, регулярно – по сезону – ходит по грибы и на рыбалку… анекдоты травить любит… но рыбалку больше. И уже полтора месяца все это – в прошедшем времени.

Сметанин мог припереть на работу полупустой коричневый рюкзак и старую сборную удочку в чехле, а потом, вымотанный уже вроде до предела, уехать куда-нибудь на Пахру. На ночь. И, заявившись на следующую смену, рассказывать во время перерыва, «десяток карасиков поймал» и что «вооот такая щука сорвалась, понимаешь». С «вооот такими глазами». Настоящий рыбак был. И водила – настоящий. Был.

И Вадиму представилось вдруг, как Сметанин сидит на махоньком складном стульчике на берегу реки с удочкой в руках. Сидит эдак вот, смотрит на поплавок, иногда отпивает глоточек из чекушки – для сугреву. Всегда он смотрит на поплавок? Или, бывает, клюет носом, проваливаясь в свой собственный аквариум?..

– Привет, Вадик! Слухай… Я тут давеча русалку поймал!

– И что?..

– А как?! – восклицает Сметаныч, растопыривая руки и тараща глаза в притворном отчаянии, а потом гогочет, довольный произведенным эффектом.

Рыбаки, сидящие рядком на длинном пирсе, усмехаются, неотрывно следя за своими поплавками.

– Ну как, клюет? – спрашивает Сметанина Вадим.

– А то! Сейчас сам увидишь… Оп! – он резко подсекает. – Во, смотри, какая!

Вадим разглядывает бьющуюся у самого его лица светящуюся рыбку.

– Красиво…

– А то! – повторяет Сметанин.

Он чуть поворачивается, и рыбку перехватывает человек, появившийся откуда-то из-за левого плеча Вадима. Человек этот, в старомодном цилиндре на голове и коричневом плаще со множеством складок, аккуратно снимает рыбку с крючка и кладет в большую банку. Воды в банке нет, но рыбка не ложится на дно, а начинает кружить там внутри, поглядывая на Вадима так, словно это он виноват в ее несвободе. Человек в плаще и цилиндре идет дальше, собирая рыбок, одну за другой, потом резко поворачивается к Вадиму и, держа светящуюся банку в левой руке, правой снимает с головы цилиндр. Его глаза вспыхивают отраженным светом и он, раскрывая рот, вдруг громко кричит:

– Гу-у-у-у!

Вадим дернулся и широко распахнул глаза. Слева проехала огромная махина, которую он лишь едва-едва не подрезал. Сбрасывая скорость, Вадим, бросил взгляд направо. Алла мирно дремала на своем сиденье, отвернувшись к окну. Телевизор все еще вещал, и что-то ярко светилось в правом зеркале заднего вида. Вадим прищурился и разглядел – всего на секунду, но именно «разглядел», а не «показалось», в этом он был уверен – человека. Тот стоял на обочине дороги, с цилиндром, высоко поднятым над головой, в одной руке, и с ярко светящейся банкой в другой.

– Вот черт, – Вадим поежился – и тут его прошиб холодный пот, выгнав из организма остатки сонливости.

Фары, которые должны были освещать дорогу впереди, не горели. Как и габаритные огни. В салоне автобуса тоже было совсем темно, не считая слабенького света от экранов двух телевизоров. «Автобус-призрак», подумал Вадим и глянул в окно слева. Рядом с ними проезжала небольшая обшарпанная легковушка. Оттуда, снизу, с пассажирского сиденья, на него с осуждением на физиономии смотрел какой-то очкарик. Вадим поспешно включил ближний свет и габаритники.

Пассажир, дремавший в правом ряду у прохода, встал и неуверенно зашагал, покачиваясь, по направлению к туалету. Проснулся. Скоро всех надо будет будить. Выхино.

Миновав неудобный поворот, Вадим подвел автобус к конечной. Затормозил. Открыл двери. Никто, кроме того парня, и не подумал встать.

– Люд! – сказал парень, обращаясь к своей попутчице, сидевшей у окна. – Люда, пойдем!

Вадим, наклонившись, осторожно тронул Аллу за плечо. Никакой реакции.

– Алла! Эй, проснись, – он потряс девушку.

– Люда! – в голосе парня в салоне послышались панические нотки. – Люда, ты чего?!

Вадим резко развернул Аллу лицом к себе. Глаза ее были открыты.

– Алла!

Вадим скатился с кресла и сильно встряхнул Аллу. Без толку. Оставив ее, он вышел в салон.

– Врача позовите! – крикнул ему парень.

Вадим не ответил. Он на ватных ногах молча подошел к человеку, сидевшему на ближайшем сиденье по правой стороне салона. Мужчина, в черной расстегнутой куртке и серой рубашке, левая рука намертво вцепилась в подголовник впереди стоящего сиденья. Вадим коснулся его плеча и заглянул в глаза.

– Эй!..

Никто не ответил.

Некому было отвечать.

2015.05.24—25.