Текст книги "Лунная нить"

Они резко оборачиваются и крепко вцепляются мне в плечи – Хуан Карлос слева, Руми справа.

– Идем уже, кондеса, – ворчит Руми.

Madre di Luna. Ему скучно.

– Это мое! – говорю я, упираясь ногами. Я не могу отдать им свой гобелен. Не могу, не могу, не могу! – Верни!

Хуан Карлос запирает дверь спальни. Вместе с Руми они тащат меня по коридору в сторону тронного зала. Мне не остается ничего, кроме как идти за ними, спотыкаясь о длинное платье и громко чертыхаясь.

– Моя бабуля сгорела бы от стыда, если бы услышала, – деликатно замечает Хуан Карлос, в очередной раз сворачивая за угол.

Я неуклюже обхожу кудахчущую курицу, и они чуть ослабляют хватку. Воспользовавшись моментом, я выпрыгиваю вперед, но успеваю лишь зацепить шерстяную ткань кончиками пальцев. Руми разворачивается и оттесняет меня к стене; я чудом успеваю подставить руки, чтобы не удариться.

– Куда вы несете мой гобелен? Я работала над ним много часов! Отдайте сейчас же!

– Вы преподнесете его королю, – говорит Хуан Карлос, когда мы приближаемся к лестнице. – Подарки – важная часть нашей культуры. Если вы усвоите наши традиции, то сможете стать лучшей супругой для моего короля. Гобелен – весьма изысканный дар. Вы сможете вернуть его расположение.

– А я разве когда-либо пользовалась его расположением?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – замечает Руми.

– Потому что у меня есть мозги.

Он отворачивается, но я успеваю заметить легкую улыбку на его губах.

– А ты не хочешь добиться его милости?

О нет, я тут вообще ни при чем. Его заботит лишь собственная шкура. Хуан Карлос вскользь упомянул, что Руми переживает, и теперь я понимаю почему. Он боится за свою репутацию при дворе.

– По-моему, это ты хочешь вернуть его расположение, – огрызаюсь я. – Дурак. Таскаешься за королем как помешанный и хватаешься за каждую крупицу его внимания. Весь двор потешается над тобой и твоими спектаклями.

Руми хмурится.

– Ты вообще представляешь…

Он осекается и гневно выдувает воздух. Я жду, уперев руки в бока.

– Все на меня смотрят, – наконец говорит он. – Это нехорошо. Я не буду повторять дважды. Ты сейчас возьмешь этот гобелен, вручишь королю после приема, и все вернется на свои места.

– Почему нехорошо? – спрашиваю я.

Он бросает на меня раздраженный взгляд и продолжает идти, не выпуская гобелен из рук. Что это сейчас было? На мгновение в его глазах промелькнуло что-то похожее на… страх? Но почему? Неужели он так боится впасть в немилость?

– Уверена, за время, которое я провела в темнице, твое положение при дворе не улучшилось.

Хуан Карлос быстро переглядывается с Руми. Кажется, я попала в яблочко. Король недоволен им.

– Ты понятия не имеешь о том, чем я здесь занимаюсь, кондеса, – сухо отвечает он.

Я открываю рот, чтобы язвительно возразить, но понимаю, что он прав. Руми – родственник Атока и лекарь. Это все, что мне известно. Я понятия не имею, кто он такой на самом деле. Чем он занимается целый день? Теперь этот вопрос не дает мне покоя. Я списываю все на любопытство и спешу переключиться на более важные вещи.

До Карнавала осталось всего пять недель. Я провела в замке неделю, и Каталина до сих пор не знает о дне свадьбы. А значит, мы уже упустили целую неделю для подготовки восстания. Мы думали, что у нас будет достаточно времени на поиски Эстрейи, что Ана будет жива и сможет помочь. От этой мысли внутри все сжимается.

Они, наверное, уже знают об Ане. Знают, что я подвела и ее, и Софию. Настал черед Каталины. На ее плечи еще никогда не ложилась такая ответственность, но сейчас она должна взять власть в свои руки. Надеюсь, она догадалась выставить солдат перед мостом, который больше не защищен магией Аны. Надеюсь, она смогла распорядиться остатками провизии с умом.

Мы приближаемся к высоким двойным дверям, ведущим в большой зал. Руми оборачивается, но следит за тем, чтобы я не могла достать гобелен.

– Вручи гобелен сразу после приема, кондеса, – снова говорит он. – С душой, наедине. Помнишь, что я говорил о лести? Она может творить чудеса. Готова?

– Нет, конечно.

– Плохо, – говорит Хуан Карлос.

Я в последний раз пытаюсь отобрать гобелен, но Руми уворачивается. Двери распахиваются, и я плетусь за ним, неотрывно глядя на вытканные серебром слова тайного послания.

Глава десятая

КОРОЛЬ-САМОЗВАНЕЦ СТОИТ на тронном возвышении в роскошной тканой накидке и короне из перьев. Вынуждена признать: выглядит впечатляюще. Каталине бы тоже понравилось (если отвлечься от факта, что эта корона украшает голову лаксанца).

Цвет продолжает преследовать меня повсюду. На стенах, на тканях и даже на лицах лаксанцев. Дома все иллюстрийцы носили холодный и освежающий белый. Даже дети. И если честно, в глубине души мне всегда было немного грустно оттого, что они придерживаются таких строгих взглядов в отношении цвета.

На Руми сегодня простые черные брюки, цветной полосатый жилет, кожаные сандалии и шляпа. Наконец похож на члена королевской семьи. Пока он ведет меня к трону, Аток не сводит с нас глаз, но Руми держится очень достойно.

Приблизившись к тронному возвышению, он опускается на колено.

– Да здравствует вечно Верховный владыка Инкасисы…

– Довольно, – обрывает его Аток. – Прочь с дороги, primo.

Руми встает и присоединяется к королевской семье. Я снова обращаю внимание, что среди них нет принцессы Тамайи. По возрасту ей уже положено быть здесь. Странно. Сейчас нам меньше всего нужны неизвестные переменные. Зачем Аток прячет свою сестру? Он чего-то боится?

Аток смотрит на меня сверху вниз с таким видом, будто я – паук, которого можно растоптать.

Слева от него – верховный жрец в длинной темной мантии. Его маленькие черные глазки неотрывно следят за мной. Я не решаюсь встретиться с ним взглядом: до сих пор не могу забыть, как он едва не задушил меня при помощи кровяной магии.

– Кондеса, – холодно говорит Аток, сжимая золотой подлокотник.

– Король Аток.

Он кивает в сторону пустого золотого трона рядом с собой.

– Ты должна молчать.

Я едва сдерживаю возражения. Я поклялась держать себя в руках и отыгрывать свою роль. Каталина и наш народ надеются на меня. Ладно. По крайней мере, я смогла назвать его королем: это уже успех.

Руми неуклюже подбегает ко мне, снова вызывая смех придворных, и вручает гобелен. Я думала, Аток как-нибудь прокомментирует мою работу, но он уже смотрит на дверь в ожидании просителей.

Лекарь встает сбоку от тронного возвышения и бросает на меня выразительный взгляд, очевидно означающий «не опозорь меня». Можно подумать, он сам не позорится, когда паясничает при дворе. Я поднимаюсь по ступеням и занимаю место рядом с Атоком. Напряжение возрастает. Самозванец подозрительно поглядывает на сложенный гобелен у меня на коленях, и я рефлекторно вцепляюсь в ткань еще сильнее. Аток уже собирается что-то сказать, но…

– Они ожидают снаружи, король Аток, – говорит Сайра, и всеобщее внимание сосредоточивается на высоких двойных дверях.

Я выдыхаю с облегчением.

– Впустите первого просителя, – говорит лжекороль.

Его бронзовая рука опускается на подлокотник прямо рядом с моей, и я осторожно отодвигаюсь. Кажется, не заметил. Сейчас он полностью сосредоточен на своей роли: важное лицо, холодная негостеприимная поза. Он сидит на золотом троне словно божество. Но его трон на самом деле весь состоит из огня и лжи.

В отличие от прошлого раза, сегодня аудиенции ожидают только двадцать человек. На скамьях по обе стороны от дорожки, ведущей к трону, сидят лаксанцы в роскошных тканых одеждах. Двое стражей открывают двери, и в зал входит небольшая группка людей, одетых в традиционные наряды Нижних Земель – легкие туники, штаны и добротные кожаные сандалии рыжевато-коричневого цвета.

Инкасиса разделена на Верхние Земли, Эль Альтиплано, и Нижние Земли, Тьерра Баха, – тропические леса у подножия гор, где всегда влажно и тепло. Холодов там не бывает даже в сезон дождей. Аток считает себя властителем всей Инкасисы, но в Нижних Землях по-прежнему остаются племена, у которых есть собственные правители.

Конечно же, все они платят королевский налог. Все, кроме иллари, живущих в джунглях Яну. Согласно легенде, после того как лаксанцы изгнали их из Ла Сьюдад, они скрылись в джунглях и построили там город Пайтити – полностью из золота. Лишь одному из тех, кто пытался найти этот город, удалось вернуться живым сотни лет назад. Но он ослеп, как только вышел из леса, и больше не смог найти дорогу в город. Мануэль всегда мечтал добраться до этого удивительного места.

Сердце сжимается. Знает ли он, что случилось с его матерью? С Софией? Я отгоняю от себя эти мысли и пытаюсь сосредоточиться на людях, пришедших сегодня к Атоку. Возможно, мне удастся узнать что-нибудь полезное.

Просители рассыпаются в любезностях, бесконечно восхищаясь величием и славой узурпатора. Неудивительно, что он такого высокого мнения о себе. Думаю, рано или поздно Аток прикажет отлить гигантскую золотую статую, которая увековечит его незавидную внешность.

– На что ты жалуешься, проситель? – спрашивает Аток, умасленный, словно пирожок, готовый к запеканию.

Посланник из Нижних Земель выступает вперед, почтительно склонив голову. Теребя в руках край сомбреро, он бросает на меня нервный взгляд.

– О Верховный правитель Инкасисы! Я хотел бы пожаловаться на засилье иллюстрийцев в Ла Сьюдад. Они расползлись по городу, словно гнусная зараза.

Я прищуриваюсь и выпрямляю спину.

– Продолжай, – говорит Аток.

– Они нарушают порядок на улицах, – говорит жалобщик. – Воруют еду на рынке, спят на порогах. Некоторые даже пытаются вернуть свои старые… – Он обрывается на полуслове и откашливается. – Отнять наши дома.

Я зажмуриваюсь. Каталина! Скорее всего, она опять пыталась всем угодить: вместо того чтобы действовать, как положено королеве, раздавала слишком большие пайки и израсходовала все запасы. И иллюстрийцы решили взять дело в свои руки. Уставшие, голодные, оставшиеся без сильного лидера, они отправились покорять город, подвергая себя огромной опасности.

Какой кошмар. Но я не могу винить иллюстрийцев, которые покидают крепость в поисках еды. Голод беспощаден.

Я хорошо помню дни после восстания, когда скиталась по Ла Сьюдад и спала на порогах. Я научилась прятаться в туннелях, темных переулках и под широкими мостами. У Каталины такой школы выживания не было. Ее сразу же спрятали от всех ужасов за стенами крепости, в тепле, безопасности и достатке. Всеобщий любимый ребенок. Ей никогда не приходилось бороться за кусок хлеба. Может, мы зря так ее опекали? Может, ей тоже стоило бы поучиться быть сильной? Потому что сейчас ее малодушие может погубить весь наш народ.

– Это, безусловно, проблема, – соглашается Аток с холодной безжалостной улыбкой.

Хочется сорвать с него корону и разбить ему лицо.

– Что же вы предлагаете с этим делать? – продолжает он.

Я легонько касаюсь его руки кончиком пальца.

– Возможно, я могла бы пойти…

– Молчать, – шипит Аток. – Отвечай, проситель.

– Возможно, стоит их арестовать, – отвечает тот. – Они бывалые нарушители закона, жадные…

– Чего? – возмущаюсь я.

– Довольно, – перебивает Аток, сжимая мое запястье. – Капитан, займитесь этим немедленно.

Военачальник Атока стоит у высоких двойных дверей. В ответ на приказ короля он молча кивает и выходит, забрав с собой нескольких стражей. Сердце сжимается. В подземелье теперь будет еще больше пленных иллюстрийцев. Еще больше жизней на моей совести.

Неужели Каталина не могла хотя бы немного облегчить мне жизнь? Я съеживаюсь в кресле. Нервно постукиваю ногой по каменному полу; хочется скорее сбежать из этого душного зала и вдохнуть полной грудью. Кажется, будто я оказалась между двумя горными потоками и меня сейчас снесет волной. Некуда бежать. Возможно, мне было бы менее тревожно, если бы я была собой, а не отыгрывала чужую роль. Я вынуждена по собственному желанию скрываться под маской. Заперта в стенах замка, куда я пришла добровольно. Но я больше не могу ни секунды смотреть на своего врага – не говоря уже о нескольких неделях.

Одно неверное действие, одно неосторожное слово – и я пропала. Делаю глубокий вдох. Волну нельзя укротить, но можно оседлать. Я должна оседлать эту волну, иначе мне не выбраться.

Заседание королевского совета затягивается. Все обсуждают запланированную на завтра поездку в город. Обо мне не упоминают, а значит, я смогу остаться и побродить по замку, пока здесь будет поменьше народу.

Король переходит к обсуждению новых полей для производства листьев коки. Настроение окончательно портится. Аток хочет, чтобы все занимались либо посадкой, либо продажей коки и использовали худшие свойства этого несчастного растения, превращая его в наркотик.

И этим он хочет прославиться. Торговать смертью.

Украдкой поглядываю на Руми. Он стоит, прикрыв глаза, будто умирает от скуки. От его сосредоточенности не осталось и следа. Кажется, он может заснуть прямо там, где стоит. Как же это раздражает! Madre di Luna, неужели ему все равно?

Атока интересует лишь благополучие семьи и друзей; на остальных ему наплевать. Сколько жизней и мечтаний он разрушил, даже не задумываясь о последствиях? Я заставлю его заплатить за то, что он столько лет не оглядываясь перешагивал через чужие судьбы.

Герольд вызывает следующего просителя. Судя по количеству золотых украшений на запястьях и шее, он весьма богат.

– Мой король, прошлой ночью во время поездки по городу я был ограблен Эль Лобо. Он забрал мой кошель с деньгами, плащ – и даже лошадь!

Как-то раз я наблюдала, как на иллюстрийскую крепость надвигается гроза. Ослепительные молнии пронзали тяжелые черные тучи. Помню, как завывал ветер; как я хваталась за подоконник в ожидании бури. Так вот, в моменты гнева лицо Атока напоминает мне грозовое небо. Пугающее, опасное, безжалостное.

– Довольно, – произносит Аток и обращается к другому стражу: – Какие меры предпринимаются?

Стражник встает с длинной деревянной скамьи и откашливается.

– Ну? – напирает Аток.

Воин неловко переминается с ноги на ногу.

– С сожалением вынужден признать, что у нас нет новых зацепок, Ваше Величество. Если бы у нас было больше времени…

– Времени? – холодно переспрашивает король. – У вас было достаточно времени, чтобы добыть о нем сведения. Ты хочешь сказать, вы до сих пор не узнали его имя? Кто он? Лаксанец? Иллюстриец?

Аток бросает на меня гневный взгляд.

– Мы не можем подтвердить, что разбойник является представителем нашего народа, – говорю я.

Он морщит лоб, очевидно не веря моим словам.

Страж растерянно пожимает плечами.

– Мой король, он носит черную маску, полностью скрывающую лицо, и мы…

– Прошлой ночью он наведался в одно из наших хранилищ, – перебивает Аток. – Еще четырьмя днями ранее ограбил наших придворных по пути в Нижние Земли. Он просто выставляет нас дураками!

Я вцепляюсь в свои бока, чтобы не расхохотаться. Лицо несчастного стражника, стоящего перед разъяренным королем, приобретает пунцовый оттенок.

– К следующему разу жду хороших новостей, – вкрадчиво говорит Аток. – А теперь вон отсюда.

Стражник с содроганием закрывает за собой дверь, а все остальные начинают оживленно обсуждать загадочного человека в черном.

Сайра выходит вперед, и в зале мгновенно воцаряется тишина, словно кто-то затушил огонь, набросив толстое одеяло.

– Ваше Величество?

Король благосклонно кивает жрецу.

– Вы уже решили, кого принести в жертву во время Карнавала? Нужно еще подготовиться.

– Я принял решение, – громогласно возвещает Аток. – Принцесса Тамайя будет принесена в жертву Инти во время Карнавала. Она удостоилась чести быть избранной и с радостью будет ожидать дня, когда воссоединится с солнечным богом.

Я в ужасе смотрю на него. Он хочет убить собственную сестру? По залу прокатывается приглушенный ропот. Люди не верят своим ушам и удивленно переглядываются.

Аток поднимает руку, снова привлекая всеобщее внимание. Простой жест, которому мгновенно повинуется весь зал.

– Думаю, сегодня я достаточно благодушен, чтобы принять еще одного просителя. Пригласите его.

Перед Атоком предстает купец из Эль Меркадо[35]35
  El Mercado – рынок (исп.).


[Закрыть]. У него возник конфликт с владельцем соседней лавки, и он просит вмешаться. Сайра отвечает от имени короля и обещает разрешить спор через семь дней, во время следующего приема.

Как же давно я не была на рынке! Не заказывала салтеньяс, не бродила вдоль прилавков, любуясь работами местных ткачей – сумками и котомками, одеялами и пончо. Может быть, в другой жизни я бы тоже открыла лавку и продавала свои ковры.

Я пытаюсь устроиться поудобнее, и гобелен тихо шуршит у меня на коленях. Как же тошно! Я не хочу дарить Атоку этот гобелен. Мне нужно передать послание Каталине. Может, лекарь уже давно забыл о своем предложении. Может…

– Что там у тебя на коленях? – спрашивает Аток, искоса глядя на сверкающий гобелен.

Я сдуваюсь, как слоеный пирожок, оставленный на солнце. Carajo. Пытаюсь сглотнуть, но горло немеет. Все смотрят на меня.

– Ну? – напирает Аток, вцепившись мне в руку. – Откуда у тебя это?

Откуда ни возьмись за спиной появляется Сайра. Перегнувшись через мой подлокотник, он внимательно рассматривает гобелен. Я чувствую кожей его дыхание и внутренне содрогаюсь, когда он проводит пальцем вдоль серебряной нити.

На лбу выступает пот. Madre di Luna. А вдруг жрец сможет прочитать послание при помощи кровяной магии? Возможно ли это? Я не могу отдать Атоку этот гобелен, ведь тогда мое послание никогда не покинет стен замка. А что если у кого-нибудь возникнут подозрения? Я вцепляюсь в гобелен обеими руками.

– Я…

Последний проситель, торговец, направляется к выходу.

– Espera[36]36
  Подождите (исп.).


[Закрыть], – неожиданно вырывается у меня.

Купец оборачивается и с недоумением спрашивает:

– Вы обращались ко мне, кондеса?

Сердце бешено колотится в груди. Большинство наших шпионов добывает информацию на рынке. Кроме того, Каталина, скорее всего, отправила шпионов к воротам замка. Мы обсуждали это перед отъездом. Могу лишь надеяться, что она не забыла.

Луна, хоть бы сработало!

– У меня есть подарок для этого человека, – громко и уверенно говорю я.

Это мой шанс. Если купец примет гобелен, то он точно окажется за пределами замка.

От удивления Аток выпускает мою руку.

– Что?

Я поворачиваюсь к лаксанскому торговцу.

– В последнее время у вас было много хлопот на рынке, и в качестве компенсации мне бы хотелось подарить вам сотканный мной гобелен. Пожалуйста, примите этот дар. Мне было бы очень приятно, если бы мой гобелен украсил вашу лавку. Возможно, я даже как-нибудь зайду посмотреть.

Я разворачиваю гобелен, чтобы его мог увидеть весь зал. Купец стоит, разинув рот от удивления, и не знает, что сказать. Наконец он подходит к тронному возвышению, берет гобелен и рассыпается в благодарностях.

– Я очень люблю ткать. Я бы даже сказала, обожаю. Я могла бы ткать гобелены для вашей лавки.

Торговец бледнеет, но быстро приходит в себя, посмотрев на Атока.

– Это слишком щедрый подарок, – шипит Аток. – Он прекрасно сможет заполнить свой прилавок и без твоей помощи.

Но мне ведь нужно будет отправлять другие послания…

– Вы уверены? – не унимаюсь я. – Думаю, можно было бы назначить за них хорошую цену. Он может заработать гораздо больше, чем планировал.

– Довольно, кондеса, – холодно прерывает Аток. – Я думал, твой подарок предназначается мне.

– В некотором смысле так и есть. Это подарок для вашего народа.

Торговец уходит, держа мой гобелен в руках бережно, словно младенца.

Я с облегчением выдыхаю и сажусь. По-прежнему дрожат колени. Аток поворачивается ко мне и подозрительно присматривается. Долго молчит, но затем все же спрашивает грозным голосом:

– С чего ты решила сделать такой подарок простому торговцу?

Жрец наклоняется поближе в ожидании ответа.

– Для меня важно, чтобы ваш народ уважал будущую королеву, – решительно отвечаю я. – Мне показалось, что это отличная идея – подарок, которым смогут любоваться все лаксанцы.

– А как насчет подарка для твоего короля? – спрашивает он. – По-моему, я заслуживаю.

Я нервно сглатываю.

– А вам недостаточно того, что я стану вашей женой?

Аток переводит взгляд на мои губы.

– Нет.

Сайра усмехается и поудобнее устраивается в кресле. С трудом сдерживая раздражение, я отвожу взгляд.

– Постараюсь выткать для вас что-то особенное.

Я чувствую его взгляд, но не поднимаю глаз. Наконец он снова отвлекается на придворных, и я медленно выдыхаю. Сердце по-прежнему колотится. Сильно тошнит. Лучше сосредоточиться на хорошем, пока меня не вырвало прямо на его золотой трон: я сделала свое дело. Первое послание отправлено. Наши шпионы увидят гобелен на рынке и сообщат Каталине.

Усевшись, я начинаю искать в толпе Руми. Кажется, все под большим впечатлением от моего таланта и щедрости по отношению к лаксанскому торговцу. Но от одного взгляда Руми меня пробирает дрожь.

Он буквально дымится от ненависти.