Текст книги "Лунная нить"

– Дыши, – шепчет София, и мы въезжаем на дорогу, ведущую к железным воротам.

Впереди возвышается замок. Его белые стены, простые и строгие, поблескивают в лунном свете. Узкие арочные окна скорее напоминают щели. Как в тюрьме. Я даже не могу представить, на что теперь будет похожа моя жизнь. Какие ужасы ждут меня? Воображение рисует темные подземелья где-то глубоко под замком, бесконечно долгие дни без еды и холодные ночи без надежды на тепло.

Мой гнев неожиданно превращается в удушающий страх. Я одобрила этот план и не раздумывая бросилась в омут, точно так же как бездумно согласилась стать двойником Каталины много лет назад. Очередное импульсивное решение привело меня прямо в логово врага, где ни один мой малейший промах не останется незамеченным. Оказавшись в замке, я никогда больше не смогу быть Хименой. А что, если они поймают меня на лжи? Я крепко зажмуриваюсь и изо всех сил пытаюсь вспомнить, зачем я прямо сейчас еду навстречу пугающей неизвестности. Как далеко я готова зайти ради своей королевы?

Я открываю глаза, и мы выезжаем на большую дорогу. Путь преграждают высокие железные ворота. К прутьям прикреплено изображение Эль Лобо; за информацию о разбойнике в черной маске предлагается денежное вознаграждение. Я придерживаю поводья и жду. Притихшая и настороженная София следует моему примеру. Ночная тишина тяготит, словно за ней – по ту сторону крепостной стены – скрывается нечто зловещее. Как лисий капкан, спрятанный в лесу.

– Там кто-то есть, – шепчу я Софии. – На стене. Слева от ворот. Убери оружие, черт возьми! Ты же моя «горничная»!

София хмурится, но прячет меч в ножны.

– Мне все это не нравится.

Как, впрочем, и мне. Я запрокидываю голову и оглядываю ту часть крепостной стены, где заприметила людей; вижу еще двоих стражников в верхнем ярусе сторожевой башни. Темно; лишь Луна и звезды освещают наши лица.

– Кто вы?

Сердце замирает. Назад пути нет.

– Кондеса, – громко и четко говорю я. – Я пришла по повелению Ато… короля.

Раздается звон цепей, и постепенно решетка поднимается, словно открытая пасть гигантской анаконды, которая вот-вот поглотит добычу. Я подстегиваю коня. София едет по левую руку – слава Луне, что она рядом. Меня бьет крупная дрожь, и я удивляюсь, как до сих пор не испугала несчастную лошадь.

Внутренний двор выглядит так же, как в моих воспоминаниях, – только гораздо ярче. Я ожидала увидеть белокаменный замок, но теперь стены выкрашены в ядовито-зеленый и усеяны изображениями самозваного короля в венце из подсолнухов. Двор имеет квадратную форму; вдоль каждой из сторон тянутся белые аркады. Повсюду огромные горшки с растениями; вдоль стен расставлены каменные скамейки. Конюшни, если не ошибаюсь, должны быть где-то справа.

Главный вход преграждают высокие железные двойные двери. Выглядят очень внушительно: так просто внутрь не попасть. Вдруг двери распахиваются, и нам навстречу выходит человек возраста Аны. Он с холодной внимательностью рассматривает меня. Высокий и тощий, увешанный амулетами, в мантии баклажанового цвета, которая развевается при ходьбе. Он продолжает молча изучать меня, и я замечаю, как раздуваются его ноздри.

– Кондеса, – снисходительно произносит он. – Будем знакомы, я жрец Сайра.

Пульс учащается, и рука инстинктивно тянется к рукоятке меча. София судорожно вдыхает. Это второй человек после короля. Теневая фигура, стоящая за самыми сумасбродными указами Атока. Мучитель, разрушающий жизни при помощи своей кровяной магии.

Он останавливается прямо перед моей лошадью и проводит указательным пальцем по ее шее. Я замираю, внимательно наблюдая за его руками.

– Ты должна была прийти одна, – непринужденно замечает он.

Я стискиваю зубы и напрягаюсь. Жрец отходит от лошади. Мне становится не по себе; по рукам пробегают мурашки. Мое внимание привлекает серебристая вспышка в темном окне. О нет. Мимо меня пролетает что-то тонкое и длинное. Я вскрикиваю: стрела выбивает Софию из седла, и она падает на землю, сильно ударившись головой. Кровь льется из раны в ее груди; на белом камне остаются крупные алые пятна.

Глава четвертая

КРЕПКО ЗАЖМУРИВАЮСЬ. ГЛАЗА говорят одно, разум – другое. Это неправда. Этого не может быть.

Дрожа, я соскальзываю с лошади и падаю на колени рядом с Софией. Она смотрит на меня. Из носа и рта льется кровь; длинные, похожие на змей струи стекают по щекам и шее. Она бьется в судорогах, и за несколько мгновений моя юбка пропитывается ее кровью, прилипая к ногам. Слишком, слишком много крови. Стрела попала в грудь, рядом с сердцем. Если попытаться вытащить ее, София умрет еще быстрее. Но, может, мне удастся хотя бы остановить кровотечение? Я тянусь за стрелой.

– Не надо, – задыхаясь, говорит София. – Я уже мертва.

Я хватаю ее за руку. Холодная как лед.

– Нет.

– Кондеса, – шепчет София слабым голосом, словно она уже стала призраком. – Спаси мою маму…

Кто-то грубо отталкивает меня. София, захлебываясь, хватает губами воздух и затихает; я не вижу ее в момент смерти. Они отняли у меня ее последний вздох – как всё и всех, кого я уже успела потерять. Моих родителей и дом, город, который я так любила, возможность быть самой собой. Это я позвала Софию. Она погибла из-за меня.

Инстинкты берут верх. Я давлю каблуками пальцы, бью локтями в животы. Царапаюсь и брыкаюсь, пока чертовы лаксанцы оттаскивают меня от Софии. Глаза наливаются кровью. Я луплю солдат по спинам, со всей силы ударяю по кадыкам и заламываю руки. Мои удары несовершенны, небрежны, исполнены злобы и отчаяния. Прибывает подкрепление. Я окружена. Но у меня в сапогах еще спрятаны короткие кинжалы, и благодаря Ане я хорошо знаю, что точные удары могут ранить не хуже меча. Наклонившись, я тянусь к правому сапогу.

Жрец выступает вперед, и время замедляется.

– Довольно, кондеса, – говорит он, высокомерно подняв подбородок и пристально наблюдая за мной.

Теперь у меня по кинжалу в каждой руке. Еще два спрятаны в сапогах. Грудь вздымается и опускается в такт учащенному дыханию. Но внезапно я ощущаю приступ удушья, будто кто-то схватил меня за горло; затем – нарастающее давление, от которого скрючиваются пальцы на ногах. Жрец лишь поднял указательный палец, и этого оказалось достаточно, чтобы лишить меня воздуха. Я замираю.

– Вот и все, – с холодной улыбкой произносит Сайра. – Тебе конец.

Я крепко зажмуриваюсь. К горлу подступает тошнота. Жрец ослабляет хватку, и я судорожно вдыхаю воздух, пропитанный запахом свежей крови. Пульс замедляется; я постепенно прихожу в себя от боли и шока и остаюсь наедине со страхом и чувством вины, которые сплелись, словно оставленные без присмотра обрывки шерстяных ниток. Когда я наконец открываю глаза, передо мной предстает настолько угнетающее зрелище, что хочется засмеяться. Я окружена двенадцатью лучниками со стрелами наготове. Их изумленные лица выражают ужас. Те, кого мне удалось ранить, отползают или, хромая, ковыляют прочь.

Я совершила ошибку. Я должна вести себя как кондеса, а не боец сопротивления. Нужно усмирить бунтарский дух Химены. Каталина не стала бы вступать в бой. Ей подобает молчаливо гневаться и лить слезы от бессилия, не теряя при этом достоинства. А я, как последняя дура, дала жрецу и его прислужникам лишний повод для подозрений, хотя София говорила, что надо быть сильной и не принимать поспешных решений. В качестве двойника Каталины я могу стать главным оружием в борьбе против Атока – если он будет считать меня смиренной и покорной.

Жрец останавливается на расстоянии вытянутой руки. Он легко может убить меня прямо сейчас при помощи кровяной магии. Но я знаю, что он этого не сделает. Я здесь, чтобы стать женой его короля. Восстанавливаю дыхание, и бешеное сердцебиение постепенно замедляется. Прячу кинжалы обратно в сапоги. Один из стражников поднимает с земли меч Софии, запятнанный ее кровью. Ее отсутствующий взгляд будет преследовать меня вечно. Я крепко зажимаю рот рукой. Это оружие Аны, и будь я проклята, если позволю лаксанцу прикоснуться к нему. Я медленно опускаю руку и сжимаю кулак.

– Верните меч, – обращаюсь я к жрецу.

Он бросает взгляд на оружие в мясистой лапе стражника.

– Ты закончила представление?

Злобно шиплю в ответ. Представление? Так это называется? Сайра свысока наблюдает за мной и гаденько ухмыляется. Стиснув зубы, коротко киваю.

– Тогда иди за мной. А я, может быть, прослежу, чтобы он не потерялся.

Вранье. Я больше никогда не увижу меч Аны. Он пропал навсегда. Как и София. Кажется, будто сегодня у меня вырвали сердце, оставив в груди зияющую дыру.

Жрец круто разворачивается. Словно по команде, ноги несут меня следом за проклятым лаксанцем. Я делаю это ради Каталины – моей будущей королевы, моей лучшей подруги, моей сестры, о которой я всегда мечтала, и единственной живой души, которая знает меня настоящую.

Стражники по-прежнему направляют на меня стрелы. Ни один из них даже не ослабил тетиву. Я все вижу. Замок выглядит совсем не так, как в моих детских воспоминаниях. Нет больше белых камней, которые было так приятно гладить кончиками пальцев. Нет больше свободного пространства. Вместо этого лаксанцы раскрасили все в яркие цвета, от которых рябит в глазах: один коридор – ярко-желтый, как плод маракуйи, другой – тревожно-красный, как сырое мясо. Если над фасадом замка работал трезвый человек, то интерьеры явно оформляли, хорошенько напившись пива.

Куда ни глянь, повсюду пестрые изображения лаксанцев, тропических цветов, попугаев и лам. В каждом углу – растения в горшках; в носу свербит от ароматов ванильных, апельсиновых и эвкалиптовых свечей. По пути нам встречаются собаки, кошки и даже мул. Верните белый! Здесь невозможно дышать.

Стражники напирают с обеих сторон. Жрец щелкает пальцами и указывает на сутулого парня, застывшего в дверном проеме перед просторным фойе. Один из стражей дергает меня за локоть и заставляет резко остановиться. Я шиплю себе под нос проклятия.

– Подготовь кондесу к встрече, – обращается Сайра к молодому лаксанцу и уходит.

Половина стражников следует за ним. Трое остаются; их стрелы по-прежнему целятся мне в сердце. Я чувствую на себе взгляд незнакомца. В его темных глазах с тяжелыми веками читается вдумчивая настороженность, но в следующий же миг она сменяется презрением. Он выпрямляется, принимая свалившуюся на него ответственность с такой легкостью, будто его попросили надеть новую рубашку.

Я изучаю лицо своего надзирателя. Он некрасив. Сплошные углы и ломаные линии. Орлиный нос, тонкие губы, квадратная челюсть. Смуглая кожа, напоминающая по цвету медь или рыжевато-бурую горную породу. Черные, слегка вьющиеся волосы до плеч, немного смягчающие угловатость скул. На нем бежевые брюки, черная рубашка, расстегнутая у горла, и типичные для лаксанцев кожаные сандалии, из-за которых у них никогда не бывают чистыми ноги.

– Будьте любезны, передайте кинжалы, которые спрятаны у вас в сапогах, – говорит парень, скрестив руки на груди. Он просит сдать оружие с такой интонацией, с какой внимательный хозяин мог бы предложить гостю что-нибудь выпить.

Стражники беспокойно переминаются с ноги на ногу, ожидая моей реакции. Не отрывая взгляда от своего надсмотрщика, я наклоняюсь и достаю два кинжала из четырех. Бросаю к его ногам, но он не двигается.

– Что еще?

– Все, – отвечаю я. – Или я похожа на арсенал?

Парнишка приподнимает одну бровь. Снова вспоминаю Софию, и меня распирает от ярости. Хочется наговорить гадостей и выпустить пар.

– Ужас, во что вы превратили замок. Представляете, если в мире есть много разных цветов, это вовсе не значит, что нужно использовать все сразу.

Он молча прикрывает глаза.

– У меня нет времени рассуждать насчет цветов, кондеса. Его Сиятельство ждет.

От раболепия, с которым он произносит «Его Сиятельство», к горлу подступает тошнота.

– Мне кажется, у вас есть что-то еще, – настойчиво добавляет он.

– Это все, – говорю я, протягивая руки ладонями вверх.

Он внимательно смотрит на меня, но через несколько мгновений неуверенно качает головой.

– Я так не думаю.

– Думай что хочешь, лаксанец.

Он недовольно хмурит густые черные брови. Полагаю, ему не нравится, когда я использую это слово как ругательство. Один из стражей издает возглас возмущения. Молодой лаксанец поднимает руку, и я делаю шаг вперед, ожидая услышать очередное оскорбление. Но он с силой отталкивает меня. Я ударяюсь головой о каменную стену; он хватает меня за горло. Со стороны лаксанец не казался особенно высоким, но сейчас он грозно нависает надо мной. Я пытаюсь разомкнуть его пальцы, чтобы вдохнуть. Но в этот момент другой рукой он подхватывает мое левое бедро и, дернув вверх, ловко достает из сапога кинжал. Бросив нож через плечо, он наконец ослабляет хватку. Я судорожно вдыхаю.

Лаксанец смотрит на меня сверху вниз, и ненависть вскипает в нем, словно бурлящий кипяток. Я вижу это по изгибу его тонких губ. Я чувствую это, когда его пальцы снова сжимаются вокруг шеи. От его одежды странно пахнет. Кажется, грязью и травами. Или жженой листвой. Задыхаясь от едкого запаха, я утыкаюсь носом в его предплечье и ощущаю легкое головокружение.

– Теперь правый, – холодно произносит он. – Или мне помочь?

С трудом сдерживаюсь, чтобы не плюнуть ему в лицо. Он резко отстраняется, словно не может находиться рядом со мной ни секунды больше. Что ж, это взаимно.

Ссутулив плечи, лаксанец снова прислоняется к стене. Я наклоняюсь, кладу руки на колени и хватаю губами воздух, чтобы поскорее избавиться от невыносимой вони. Отдышавшись, я выпрямляюсь и бросаю гневный взгляд на своего конвоира. Достаю из сапога последний кинжал; борюсь с искушением вонзить клинок ему в сердце. Словно прочитав мои мысли, он напрягается и медленно тянется к карману. Здравый смысл побеждает, и я бросаю нож к его ногам. Оружие со звоном падает на камни, и лаксанец наконец удовлетворяется.

– Вам предстоит встреча с Его Величеством, – говорит он. – Постарайтесь держать себя в руках, сумасшедшая.

Я молчу.

– Небольшой совет, кондеса. Смирение перед королем может творить чудеса. Возможно, Его Сиятельство даже предоставит вам комнату с нормальной кроватью. – Оттолкнувшись от стены, он выпрямляется и продолжает: – А может быть, он решит, что вы ему вовсе не нужны, и вы проведете остаток своей жизни в подземелье.

Я бледнею.

– Он не посмеет…

– Ужасно, не правда ли? – жалостливо вопрошает мой собеседник. – Так неприятно, когда тебя ни во что не ставят и обращаются с тобой как с мусором… Я, лаксанец, даже не могу себе представить, каково это.

О чем он говорит? Лаксанцев никогда не притесняли. Они сами захотели остаться на вершине горы и жить по-старому. Сами отказались от благополучного будущего. Иллюстрийская королева хотела, чтобы они ассимилировались. Она стремилась к созданию единой страны, а неблагодарные лаксанцы подняли бунт против нее. Убили ее.

Мой надзиратель кивает в сторону массивных двойных дверей в противоположном конце зала.

– Готовы встретиться с королем, кондеса?

Стражники окружают меня, и мне ничего не остается, кроме как последовать за этим неприятным молодым человеком, лениво ковыляющим через открытый квадратный вестибюль. Зал прекрасно просматривается с балконов, расположенных со всех сторон. Двое стражей, охраняющих вход, открывают перед нами высокие двери с удлиненными золотыми ручками.

Лаксанец наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо:

– После вас.

Пытаясь унять дрожь в коленях, я делаю первый шаг навстречу врагу.

Глава пятая

НА ВОЗВЫШЕНИИ МЕЖДУ двумя массивными колоннами стоит пустой золотой трон. Не знаю, почему меня это удивляет. После восстания Аток захватил большую часть золота иллюстрийцев. Лаксанцы переплавили семейные реликвии, чтобы заднице Его Королевского Высочества было удобно сидеть.

Длинный зал оформлен в цветах земли: рыжевато-красные оттенки глины, насыщенный коричневый цвет почвы, увлажненной дождем, золото горных скал, освещенных солнцем. Мой спутник жестом указывает мне, что нужно остановиться.

– Вас вызовут. И тогда вы сможете предстать перед королем.

Я делаю над собой усилие, чтобы не закатить глаза. Какая помпа! Какой церемониал! Король решил запугать меня? И что же? Он достиг своей цели? Разум говорит «нет», а вот тело свидетельствует об обратном. Ладони вспотели. К моему удивлению, дрожат колени. Хорошо, что я все же выбрала юбку, пусть она и запятнана кровью Софии.

Смуглый лаксанец покидает меня и, ловко пробравшись сквозь толпу, останавливается недалеко от трона. Однако стражники по-прежнему рядом и крепко держат меня за руки. Мне остается только ждать и рассматривать тронный зал.

Здесь собралось множество лаксанцев. Все они одеты в традиционные наряды – однотонные хлопковые туники, штаны и сандалии с открытыми носами. Их накидки всех цветов от зеленого халапеньо до розовых лепестков – настоящие произведения ткацкого искусства. На некоторых изображены джунгли или серебристая гора, на других – ламы и кондоры. Женщины одеты в простые рубашки, заправленные в многослойные юбки с рюшами. На плечах – шали с бахромой, искусно сплетенные в технике макраме. Головные уборы украшены яркими камнями и перьями, а прически из кос – золотыми заколками.

Мой народ никогда с этим не согласится, но мне, если честно, нравится, как они используют цвет в ткачестве. Обычно я окрашиваю шерсть в нейтральные тона, следуя иллюстрийской традиции. Но иногда очень хочется поэкспериментировать с разными оттенками. Когда используешь белый цвет в качестве основного, возможности для творчества весьма ограничены.

В центр зала выходит герольд и громко откашливается.

– Узрите! Повелитель высокой горы и нижних джунглей и всего, что между ними. Сын бога солнца Инти и верный слуга Пачамамы[21]21
  Инти и Пачамама – боги инкского пантеона. Инти – бог солнца, Пачамама – богиня земли и плодородия.


[Закрыть], король Аток, Властитель Инкасисы!

Я собираюсь с силами перед первой встречей с врагом. Я готовилась к этому моменту многие годы. И тем не менее руки дрожат. Я прячу их за спиной и гордо поднимаю подбородок. Во мне борются гнев и страх. Молюсь Луне, чтобы гнев победил.

Слева открывается дверь, и в зал входит самопровозглашенный король. Низкий и коренастый, с глупым лицом, очень смуглой кожей, темными глазами и волосами. Красную тунику и черные брюки прикрывает роскошный плащ, вытканный золотой нитью. Я присматриваюсь к его запястьям. Ана говорила, что Аток вставил Эстрейю в серебряный браслет.

Следом за самозванцем движется процессия во главе со жрецом. Увидев его, я содрогаюсь: надеюсь, от злости. За ним следуют родственники Атока. Замыкает процессию уже знакомый мне сутулый лаксанец. Он не отрывает глаз от Атока и вытягивается вперед, словно подсолнух навстречу солнцу. Члены королевской семьи становятся полукругом у ступеней, ведущих к трону, а узурпатор поднимается на возвышение.

Мой надзиратель бросает на меня быстрый взгляд. Теперь, когда он стоит среди похожих друг на друга мужчин и женщин, я с ужасом осознаю: он родственник Атока. Как же я не догадалась! Я ищу взглядом принцессу Тамайю – младшую и единственную оставшуюся в живых родную сестру Атока, – но ни одна из женщин, стоящих у трона, не выглядит как моя ровесница и не одета достаточно роскошно для принцессы. Почему ее нет? Среди женщин она обладает наивысшим статусом при дворе. Разве она не должна повсюду следовать за братом?

– Кондеса, – холодно произносит Аток. – Подойди.

Я расправляю плечи и медленно иду по бесконечно длинному проходу – мимо гадких ухмылок, мимо оскорблений полушепотом и насмешливых взглядов. И вот наконец я оказываюсь перед самозванцем. На лбу выступает пот, но я не вытираю его, чтобы случайно не опустить голову.

По обе стороны от Атока стоят слуги с опахалами из банановых листьев. На его руках и шее сверкают золотые кольца, браслеты и ожерелья. Корона поблескивает в серебристых лучах лунного света. Я помню эту корону. Помню, как прекрасно она смотрелась на темных кудрях королевы. Когда мои родители были еще живы.

Все падают ниц, но я стою. Стражники толкают меня и давят на затылок; больно бьюсь лбом об пол. Дыхание учащается.

– Встаньте, кондеса, – говорит узурпатор.

Я изо всех сил стараюсь сохранять молчание, но происходящее настолько смехотворно, что я едва сдерживаю хохот. Фальшивый король восседает на троне с холодным торжественным взглядом (видимо, изображая божество) и смотрит сверху вниз на меня, иллюстрийку.

В памяти всплывает бледное ошарашенное лицо Софии. Нельзя забывать: Аток очень опасен. Вспыльчивый, безжалостный и, что хуже всего, совершенно невежественный. Он утверждает, что хочет помочь лаксанцам и жителям нижних равнин, но при этом собирается проложить дорогу через их земли, уничтожая дома и природу, чтобы было легче поставлять коку в соседние страны. Удовольствия, богатство и слава – вот чему Аток поклоняется на самом деле, и его жадность привлекает в Инкасису подобных ему преступников из могущественных стран.

Какую цену мне придется заплатить за его невежество? Отдать жизнь? Пожертвовать своей миссией? Или даже жизнью Каталины – если он когда-нибудь узнает, что я все это время выдавала себя за нее? Я не хочу испытывать страх, поэтому сосредоточиваюсь на злости.

– Вы – племянница королевы, угнетавшей нас много лет, – говорит Аток. – Но вы ни капли не похожи на нее. Да, она была тиранкой, но по крайней мере отличалась особенной красотой.

Я пропускаю его слова мимо ушей. Хочет унизить меня перед своими подданными? Да пожалуйста. Я и не такое готова стерпеть ради мести.

– Сожалею, что разочаровала вас.

Он делает вид, что не заметил иронии в моих словах.

– Я готов смириться с вашей незавидной внешностью, если это будет моим единственным разочарованием. В конце концов, скоро вы станете моей женой.

Я впадаю в полнейший ступор. Мне казалось, я готова к этому. Но, глядя на своего врага, излучающего самоуверенность и могущество, я ощущаю внезапное желание сесть, пока ноги еще держат меня. Его слова доносятся до меня словно сквозь туман, и я никак не могу ухватиться за смысл. Голова трещит.

– …поженимся во время Карнавала. Мы…

Я вздрагиваю.

– Что вы сказали?

По толпе прокатывается недоуменный ропот. Аток холодно смотрит на меня, поигрывая желваками, затем наклоняется вперед и произносит:

– Никогда больше не перебивай меня. Nunca[22]22
  Никогда (исп.).


[Закрыть].

Во рту пересыхает. Усевшись поудобнее, Аток начинает барабанить пальцами по подлокотнику трона.

– Я сказал, свадьба будет во время Карнавала.

Земля уходит из-под ног. Карнавал? Но ведь это всего лишь через… восемь, нет, шесть недель. Я думала, у меня будет больше времени. Мне нужно найти Эстрейю, придумать, как высылать гобелены из замка. Ана должна подготовить войска.

И тут я внезапно осознаю весь ужас нашего положения. Ана не в крепости. София мертва. Мануэль где-то за тридевять земель. Единственный человек, кто может взять на себя командование и повести иллюстрийцев в битву за трон… это Каталина.

К Атоку подходит верховный жрец и что-то шепчет ему на ухо. Сайра пристально смотрит на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли. Время замедляется – как тогда, перед воротами замка, – и я изо всех сил стараюсь удержаться на ногах.

Жрец наклоняется и снова что-то шепчет. Аток кивает.

– Прекрасная идея, Сайра.

Пульс учащается, и сердцу становится тесно в груди.

– До свадьбы, – начинает Аток, – вам запрещается покидать замок. Стража будет с вами днем и ночью. Если попытаетесь сбежать или причинить вред одному из моих подданных, я сожгу мост. Иллюстрийцы будут окружены и принесены в жертву Инти.

Я слушаю, поджав губы. Это блеф. Магия Аны защитит мой народ… Кажется, сейчас я хлопнусь в обморок. Если Ана в опасности, мы можем остаться без защиты в любой момент. Или еще хуже: мост снова станет видимым. Я должна добиться ее освобождения и возвращения в крепость. Тогда мы будем готовы к бою. Стены иллюстрийской цитадели практически невозможно разрушить; без Эстрейи Аток лишь потеряет значительную часть своей армии, но не сможет победить.

– Я хочу получить полный доступ к бастиону, – продолжает Аток.

– После свадьбы, – твердо отвечаю я. – Не раньше.

В зале наступает полная тишина, но мне все равно.

Он не должен попасть в иллюстрийскую крепость. Насколько я понимаю, лаксанцы слабо представляют, как работает защитная магия над мостом. Они не знают, что за этим стоит Ана, и думают, что мой приказ может открыть им дорогу.

Аток поднимается и, уперев кулаки в бока, говорит:

– Прямо сейчас.

– Если вы всерьез говорите о мире между нашими народами, то примете мои условия, – настаиваю я. – Откуда мне знать, вдруг вы попытаетесь убить меня до свадьбы? Но когда мы поженимся, – вкрадчиво добавляю я, – крепость и источник перейдут к вам.

Только сказав это вслух, я понимаю, что так все и будет на самом деле. Если я провалю свою миссию, мой народ лишится не только будущей королевы, но и дома… и жизни. Святые небеса. Это наш единственный шанс вернуть то, что принадлежит нам по праву.

– Осталось подождать всего шесть недель, – говорю я. – Я буду здесь. Какие еще гарантии вам нужны?

Кажется, мой ответ удовлетворяет его, и Аток снова садится.

– В качестве жеста доброй воли я проявлю снисхождение.

Аток щелкает пальцами, подманивая парнишку, стоящего в конце очереди. Это он забрал у меня оружие. Парень, от которого пахнет жженой амброзией.

– Руми, – повторяет Аток, повышая голос. – Хватит мечтать… или чем ты там занимаешься, черт побери!

Парнишка вздрагивает от неожиданности, и по толпе прокатывается волна смеха. Он неуклюже прокладывает себе путь к трону. Придворные расступаются, и он падает на колени перед королем, положив руку на сердце. Снова слышны смешки.

– Верховный Владыка Инкасисы, – начинает он. – Я Ваш покорный слуга. Как я могу…

– Отведи кондесу в ее покои, – нетерпеливо перебивает Аток. – Позаботься о том, чтобы ее искупали, а одежду сожгли. Теперь она будет носить лаксанское платье. – Даже не смотрит в мою сторону. – Оставь стражника за дверью. Теперь ты за нее отвечаешь, primo[23]23
  Двоюродный брат (исп.).


[Закрыть].

– К моему великому удовольствию, Ваше Величество. Да здравствует вечно повелитель Инкасисы! – отвечает Руми со слащавой улыбкой. Само обаяние и манерность. Совсем не похоже на то, как он вел себя со мной.

Руми продолжает стоять на коленях. Кто-то тихонько посмеивается.

– Руми, – раздраженно прикрикивает Аток. – Сейчас же.

Он мгновенно вскакивает на ноги.

– Да, Ваше Сиятельство. Por supuesto[24]24
  Разумеется (исп.).


[Закрыть].

Закатив глаза, король поворачивается ко мне.

– Можешь идти.

Я хмурюсь. Он так и не сказал ничего об иллюстрийских пленниках.

– Одну минуту, Аток.

Он склоняет голову и начинает сосредоточенно изучать свои ногти.

– Мне нужна гарантия, что иллюстрийцы будут освобождены из плена. У нас была договоренность, ведь так?

– Была, – соглашается Аток. – Но, понимаешь ли, один из моих двоюродных братьев так и не вернулся во дворец.

Я ощущаю легкое покалывание в теле, словно готовлюсь к схватке.

– Братьев? – переспрашиваю я.

Губы Атока искривляются в самодовольной улыбке, и в этот момент он почему-то напоминает мне ягуара.

– Посланник.

Меня прошибает холодный пот. Из-за моего безрассудства он сделает что-то плохое с Аной. Матерью Софии. Моей подругой, которая никогда не забывала припасти для меня чашечку кофе после обеда, пекла куньяпес[25]25
  См. словарь «Еда» в конце книги.


[Закрыть] на мой день рождения и научила меня сажать коричные деревья.

– Я не знала. Por favor, отпустите иллюстрийцев, – говорю я, и голос предательски дрожит, превращая мою просьбу в мольбу.

Аток безучастно смотрит на меня, по-прежнему держа руку на весу и всем своим видом показывая, что ногти занимают его гораздо больше, чем наш разговор. Я жду затаив дыхание.

В его лице что-то меняется, как будто он ухватился за удачную мысль.

– Хорошо, кондеса. Им разрешат покинуть замок.

Ноги подкашиваются от облегчения. Хочется поблагодарить его, но я сдерживаюсь. Он не имел права удерживать Ану и наших солдат. С какой стати я должна благодарить его за их освобождение? Руми спускается с тронного возвышения. Стража снова хватает меня за руки и тащит по узкому проходу, по обе стороны которого стоят лаксанские вельможи, глядящие на меня с нескрываемым презрением. Какие же они мерзкие!

Когда до высоких деревянных дверей остается всего несколько шагов, в зале раздается зычный голос Атока:

– И еще, кондеса.

Я настороженно оборачиваюсь; стража по-прежнему держит меня за руки.

– Теперь вы принадлежите мне. И не забывайте, что я могу взять в плен еще больше иллюстрийцев, если вы не прекратите упрямиться. Не искушайте меня. Теперь вы в моей власти.

От его слов по спине пробегают мурашки. Стражники толкают меня вперед; двери захлопываются, и грохот, многократно умноженный эхом, заполняет пустой коридор. Я замечаю, что за мной стоит двоюродный брат Атока. Стража плотно окружает меня, и я стискиваю зубы.

– Каково это – принадлежать Его Сиятельству? – спрашивает Руми. – Наверное, неприятно терять контроль над собственной жизнью.

– Я никому не принадлежу, – тихо возражаю я.

Руми молча смотрит на меня. Сложно понять, о чем он сейчас думает. Я гордо вскидываю подбородок, приготовившись к противостоянию, но Руми больше ничего не говорит. Аток хочет унизить меня, подчинить иллюстрийцев своей воле, стать более могущественным и получить законное право на престол благодаря браку. Если кондеса станет его королевой, иллюстрийцам придется покориться.

Что ж, к счастью, король-самозванец женится на мне, а не на ней.