Электронная библиотека » Издательство Брокгауза Ф.А. и Ефрона И.А. » » онлайн чтение - страница 26


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 21:11


Автор книги: Издательство Брокгауза Ф.А. и Ефрона И.А.


Жанр: Энциклопедии, Справочники


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)

Шрифт:
- 100% +

После четырех императоров, воцарившихся в зрелом возрасте, престол опять достался, по праву наследства, юноше, и опять недостойному. Предоставив управление государством любимцам, Коммод (180 – 193), подобно Нерону, жаждал лавров не на поле битвы, а в цирке и амфитеатре: но вкусы его были не артистические, как у Нерона, а гладиаторские. Он погиб от руки заговорщиков. Ни их ставленник префект Пертинакс, ни сенатор Дидий Юлиан, купивший порфиру у преторианцев за громадные деньги, не удержались во власти; иллирийские легионы позавидовали своим товарищам и провозгласили императором своего полководца, Септимия Севера. Септимий был родом из Лептиса в Африке; в его произношении слышен был африканец, как в речи Адриана – испанец. Его возвышение знаменует успехи Р. культуры в Африке. Здесь еще живы были традиции пунийцев, странным образом сливавшиеся с римскими. Если тонко образованный Адриан восстановил гробницу Эпаминонда, то Септимий, как гласит предание, воздвигнул мавзолей Ганнибалу. Но пуниец теперь воевал за Рим. Соседи Рима снова почувствовали на себе тяжелую руку победоносного императора; римские орлы облетали границы от Вавилона на Евфрате и Ктезифона на Тигре до Иорка на далеком севере, где умер Септимий в 211 г. Септимий Север, ставленник легионов, был первым солдатом на престоле Цезарей. Грубая энергия, которую он принес с собой из своей африканской родины, выродилась в дикость в его сыне Каракалле, который захватил единовластие убийством брата. Он еще яснее проявлял свои африканские симпатии, везде ставя статуи Ганнибала. Рим обязан ему, впрочем, великолепными термами. Как и отец, он неутомимо защищал Р. землю на двух фронтах – на Рейне и на Евфрате. Его необузданность вызвала заговор среди окружавших его военных, жертвой которого он погиб. Вопросы права играли в тогдашнем Риме такую роль, что именно солдату Каракалле Рим обязан одним из величайших гражданских подвигов – предоставлением всем провинциалам права Р. гражданства. Что это была не просто фискальная мера, видно из льгот, дарованных египтянам. Со времени завоевания Августом царства Клеопатры, эта страна находилась на особом бесправном положении. Септимий Север возвратил Александрии самоуправление, а Каракалла не только предоставил александрийцам занимать государственные должности в Риме, но и ввел, впервые, египтянина в сенат. Возвышение пунийцев на престол Цезарей повлекло за собой призвание к власти их соплеменников из Сирии. Сестре вдовы Каракаллы, Мезе, удалось устранить с престола убийцу Каракаллы и заместить его своим внуком, известным в истории под семитическим именем Елагабала (Гелиогабала): это было имя сирийского божества, жрецом которого состоял юноша Авит.

Воцарение его представляет странный эпизод в истории Р. императоров: это было водворение в Риме восточной теократии. Но жрец был невозможен во главе Р. легионов, и Гелиогабал был скоро заменен своим двоюродным братом, Александром Севером (222 – 235). Воцарение Сассанидов на место парфянских царей и вызванное этим религиозно-национальное обновление персидского востока заставили молодого императора провести много лет в походах; но какое значение имел и для него религиозный элемент, об этом свидетельствует его божница (Lararium), в которой собраны были изображения всех богов, пользовавшихся культом в пределах империи, и в том числе Христа. Александр погиб близ Майнца жертвой солдатского своеволия. Тогда произошло событие, показавшее, до какой степени быстро совершался в войсках, самом жизненном элементе тогдашнего Рима, процесс ассимиляции Р. и провинциальных элементов и как близок был час господства варваров над Римом. Легионы провозгласили императором Максимина, сына гота и аланки, бывшего пастухом и обязанного своему богатырскому телосложению и храбрости быстрой военной карьерой. Это преждевременное торжество северного варварства вызвало реакцию в Африке, где провозгласили императором проконсула Гордиана. После кровопролитных столкновений власть осталась в руках юноши, внука Гордиана. В то время, когда он с успехом отражал на востоке персов, он был свергнуть другим варваром на римской военной службе – арабом Филиппом, сыном разбойничьего шейха в Сиро-арабийской пустыне. Этому семиту суждено было пышно отпраздновать в 248 г. тысячелетие Рима, но он процарствовал не долго: его легат, Деций, был вынужден солдатами отнять у него власть. Деций был римского происхождения, но семья его давно уже была выселена в Паннонию, где он и родился. При Деции обнаружили свою силу два новых врага, подрывавших римскую империю – готы, вторгнувшиеся из-за Дуная в Фракию, и христианство. Против них направил Деций свою энергию, но его гибель в сражении с готами уже в следующем году (251) избавила христиан от его жестоких эдиктов. Власть захватил его товарищ, Валериан, принявший в соправители своего сына Галлиена: Валериан погиб в плену у персов, а Галлиен продержался до 268 г. Р. империя была уже так расшатана, что целые области отделялись от нее под автономным управлением местных главнокомандующих (напр. Галлия и царство Пальмирское на Востоке).

Главным оплотом Рима были в это время генералы иллирийского происхождения: там, где опасность от готов заставила сплотиться защитников Рима, были избираемы один за другим, по совещанию командиров, способнейшие полководцы и администраторы: Клавдий II, Аврелиан, Проб и Кар. Аврелиан покорил Галлию и царство Зиновии и восстановил прежние пределы империи; он же обнес новой стеной Рим, который давно вырос из рамок стен Сервия Туллия и стал открытым беззащитным городом. Все эти ставленники легионов скоро погибали от рук возмутившихся солдат: Проб, напр., за то, что, заботясь о благосостоянии провинции, заставил солдат разводить виноградники на Рейне и на Дунае. Наконец, по решению офицеров в Халкедоне, в 285 г., был возведен на престол Диоклетиан, достойно завершающий собой ряд языческих императоров Рима. Преобразования Диоклетиана совершенно изменяют характер и формы римской империи: они подводят итоги предшествовавшему историческому процессу и полагают начало новому политическому порядку. Диоклетиан сдает в архив истории принципат Августа и создает римско-византийское единодержавие. Этот далматинец, надев на себя венец восточных царей, окончательно развенчал царственный Рим. В хронологических рамках очерченной выше истории императоров постепенно совершался величайший исторический переворот культурного характера: провинции покоряют Рим. В области государственной это выражается исчезновением дуализма в лице государя, который в организации Августа был принцепсом для римлян, а для провинциалов – императором. Дуализм этот постепенно утрачивается, при чем военная власть императора поглощает в себя гражданскую, республиканскую магистратуру принципата.

Пока было еще живо предание Рима, держалась и идея принципата; но когда в конце II века императорская власть досталась африканцу, военный элемент во власти императора совершенно вытеснил Р. предание. Вместе с тем частое вторжение в государственную жизнь Р. легионов, облекавших императорской властью своих командиров, унизило эту власть, сделало ее доступной всякому честолюбцу и лишило ее прочности и продолжительности. Обширность империи и одновременные войны по всей ее границе не позволяли императору сосредоточить все военные силы под своей непосредственной командой; легионы на другом конце империи свободно могли провозгласить императором своего любимца, чтобы получить от него обычное «пожалование» деньгами. Это побудило Диоклетиана реорганизовать императорскую власть на началах коллегиальности и иерархии. Император, в звании Августа, получал товарища в другом Августе, управлявшем другой половиной империи; при каждом из этих Августов состояло по Цезарю, который являлся соправителем и наместником своего Августа. Такая децентрализация императорской власти давала ей возможность непосредственно проявляться в четырех пунктах империи, а иерархическая система в отношениях Цезарей и Августов соединяла их интересы и давала легальный выход честолюбию главнокомандующих. Диоклетиан, как старший Август, избрал своим местопребыванием Никомедию в Малой Азии, второй Август – Милан. Рим не только перестал быть центром императорской власти, но этот центр от него удалился, был перенесен на восток; Р. не удержал даже второго места в империи и должен был уступить его городу побежденных им некогда инсубров – Милану. Новая власть удалилась от Рима не только топографически: она стала ему еще более чуждой по своему духу. Титул господина (dominus), который еще Тиберий предоставлял исключительно рабам, стал официальным титулом императора; слова sacer и saciatissimus – священнейший – стали официальными эпитетами его власти; коленопреклонение заменило собой отдачу воинской чести: золотая, усеянная драгоценными каменьями, риза и белая, покрытая жемчужинами, повязка на лбу императора указывали на то, что на характере новой власти сильнее отразилось влияние соседней Персии, чем предание Р. принципата. Исчезновение государственного дуализма, сопряженного с понятием принципата, сопровождалось также изменением в положении и характере сената. Принципат, как пожизненное президентство сената, хотя и представлял собой известную противоположность сенату, но вместе с тем держался сенатом. Между тем, Р. сенат постепенно переставал быть тем, чем прежде. Он был некогда корпорацией служилой аристократии города Рима и всегда возмущался приливом чуждых ему элементов; когда-то сенатор Аппий Клавдий поклялся заколоть первого латинянина, который дерзнет войти в сенат; при Цезаре Цицерон и его друзья острили над сенаторами из Галлии, а когда, в начале III-го века, в Р. сенат вошел египтянин Кераунос (история сохранила его имя) в Риме уже некому было возмущаться. Иначе и быть не могло. Богатейшие из провинциалов давно уже стали переселяться в Рим, скупая дворцы, сады и имения обедневшей римской аристократии. Уже при Августе цена недвижимости в Италии, вследствие этого, значительно возвысилась. Эта новая аристократия стала наполнять сенат. Наступило время, когда сенат стал называться «красой всех провинций», «цветом всего мира», «цветом человеческого рода».

Из учреждения, составлявшего при Тиберии противовес императорской власти, сенат сделался императорским. Это аристократическое учреждение подверглось, наконец, преобразованию в бюрократическом духе – распалось на классы и разряды, отмеченные чинами (illiustres, spectabiles, clarissimi и т. д.). Наконец, оно распалось на двое – на римский и константинопольский сенат: но это распадение уже не имело существенной важности для империи, так как государственное значение сената перешло к другому учреждению – к совету государя или консистории. Еще более, чем история сената, характерен для Р. империи процесс, совершившийся в области администрации. Под воздействием императорской власти здесь создается новый тип государства, на смену городской державы – городоправcтва, каким является республиканский Рим. Цель эта достигается бюрократизацией управления, заменой магистрата чиновником. Магистрат был гражданином, облеченным властью на определенный срок и несущим свою обязанность, как почетную должность (honor). При нем состоял известный штат приставов, писцов (арраritores) и слуг. Это были люди им приглашенные или даже просто его рабы и вольноотпущенники. Такие магистраты постепенно заменяются в империи людьми, находящимися на постоянной службе императора, получающими от него определенное содержание и проходящими известную карьеру, в иерархическом порядке. Начало переворота относится еще ко времени Августа, назначившего жалованье проконсулам и пропреторам. В особенности много для развития и усовершенствования администрации в империи сделал Адриан; при нем произошла бюрократизация двора императора, который прежде управлял своими провинциями посредством вольноотпущенников; Адриан возвел своих придворных на степень государственных сановников. Число слуг государя постепенно растет: сообразно с этим увеличивается число их разрядов и развивается иерархическая система управления, достигающая, наконец, той полноты и сложности, которую она представляет в «Государственном календаре чинов и званий империи» – Notitia dignitatum.

По мере развития бюрократического аппарата изменяется весь облик страны: он становится однообразнее, ровнее. В начале империи все провинции, в отношении к управлению, резко отличаются от Италии и представляют большое разнообразие между собой; такое же разнообразие замечается в пределах каждой провинции; она включает в себя автономные, привилегированные и подвластные города, иногда вассальные царства или полудикие племена, сохранившие свой первобытный строй. Мало по малу эти различия стушевываются и при Диоклетиане частью обнаруживается, частью совершается коренной переворот, подобный тому, который был совершен французской революцией 1789 г., заменившей провинции, с их исторической, национальной и топографической индивидуальностью, однообразными административными единицами – департаментами.

Преобразуя управление римской империи, Диоклетиан разделяет ее на 12 диоцезов под управлением отдельных викариев, т. е. наместников императора; каждый диоцез подразделяется на более мелкие, чем прежде, провинции (в числе от 4 до 12, в общем итоге 101), под управлением чиновников разных наименований – correctores, consulares, praesides и т. д. Вследствие этой бюрократизации исчезает прежний дуализм между Италией и провинциями; сама Италия дробится на административные единицы, и из римской земли (ager romanus) становится простой провинцией. Один Рим еще остается вне этой административной сети, что весьма знаменательно для его будущей судьбы. С бюрократизацией власти тесно связана и ее централизация. Эту централизацию особенно интересно проследить в области судопроизводства. В республиканской администрации претор самостоятельно творит суд; он не подвержен апелляции и, пользуясь правом издавать эдикт, сам устанавливает нормы, которых намерен держаться на суде. В конце рассматриваемого нами исторического процесса установлена апелляция на суд претора к императору, который распределяет жалобы, по характеру дел, между своими префектами. Таким образом императорская власть фактически завладевает судебной властью; но она присваивает себе и самое творчество права, которое суд прилагает к жизни. По упразднении комиций законодательная власть перешла к сенату, но рядом с ним император издавал свои приказы; с течением времени он присвоил себе и власть издавать законы; от старины сохранилась лишь форма распубликования их посредством рескрипта императора к сенату. В этом установлении монархического абсолютизма, в этом усилении централизации и бюрократии нельзя не видеть торжества провинций над Римом и в то же время творческой силы римского духа в области госуд. управления. Такое же торжество покоренных и такое же творчество Р. духа приходится отметить и в области права. В древнем Риме право имело строго национальный характер: оно было исключительным достоянием одних «квиритов», т. е. римских граждан, и потому называлось квиритским. Иногородние судились в Риме претором «для иноземцев» (peregrinus); та же система была затем применена к провинциалам, высшим судьей которых стал римский претор. Преторы сделались, таким образом, творцами нового права – права не римского народа, а народов вообще (jus gentium).

Создавая это право, римские юристы раскрыли общие начала права, одинаковые у всех народов, и стали их изучать и ими руководиться. При этом они, под влиянием греческих философских школ, особенно стоической, поднялись до сознания естественного права (jus naturale), проистекающего из разума, из того «высшего закона», который, по выражению Цицерона, возник «до почина веков, до существования какого-либо писанного закона или устроения какого-либо государства». Преторское право сделалось носителем начал разума и справедливости (aequitas), в противоположность буквальной интерпретации и рутине права квиритов. Городской претор (urbanus) не мог остаться вне влияния преторского права, которое стало синонимом естественного права и естественного разума. Обязанный «придти на помощь гражданскому праву, дополнять его и исправлять ради общественной пользы», он стал проникаться началами права народов, и, наконец, право провинциальных преторов – jns honorarium – стало «живым голосом римского права». Это было время его расцвета, эпоха великих юристов II и III веков Гая, Папиниана, Павла, Ульпиана и Модестина, – продолжавшаяся до Александра Севера и давшая римскому праву ту силу, глубину и тонкость мысли, которая побудила народы видеть в нем «писаный разум», а великого математика и юриста, Лейбница – сопоставить его с математикой. Подобно тому, как «строгое» право (jus strictum) римлян под воздействием права народов проникается идеей общечеловеческого разума и справедливости, в римской империи одухотворяется значение Рима и идея римского владычества. Повинуясь дикому инстинкту народа, алчного до земли и добычи, римляне времен республики не нуждались в оправдании своих завоеваний. Еще Ливий находит совершенно естественным, чтобы народ, происходящий от Марса, покорял себе другие народы, и приглашает последних покорно сносить римскую власть. Но уже при Августе Виргилий, напоминая своим согражданам, что их назначение – владычествовать над народами (tu regere imperio populos, Romane, memento), придает этому владычеству моральное назначение – водворять мир и щадить покоренных (parcere subjectis).

Идея римского мира (pax romana) становится с этих пор девизом римского владычества. Ее возвеличивает Плиний, ее прославляет Плутарх, называя Рим «якорем, который навсегда приютил в гавани мир долго обуреваемый и блуждавший без кормчего». Сравнивая власть Рима с цементом, греческий моралист видит значение Рима в том, что он организовал общечеловеческое общество среди ожесточенной борьбы людей и народов. Этой же идее римского мира дал официальное выражение император Траян в надписи на храме, воздвигнутом им на Евфрате, когда до этой реки была вновь отодвинута граница империи. Но значение Рима скоро поднялось еще выше. Водворяя среди народов мир, Рим призывал их к гражданскому порядку и благам цивилизации, предоставляя им широкий простор и не насилуя их индивидуальности. Он властвовал, по словам поэта, «не оружием только, а законами». Мало того: он призывал постепенно все народы к участию во власти. Высшая похвала римлян и достойная оценка их лучшего императора заключается в замечательных словах, с которыми греческий оратор, Аристид, обратился к Марку Аврелию и его товарищу Веру: «при вас все для всех открыто. Всякий, кто достоин магистратуры или общественного доверия, перестает считаться иностранцем. Имя римлянина перестало быть принадлежностью одного города, но стало достоянием человеческого рода. Вы установили управление миром на подобие строя одной семьи». Не мудрено, поэтому, что в Р. империи рано появляется представление о Риме, как общем отечестве. Замечательно, что эту идею вносят в Рим выходцы из Испании, давшей Риму и лучших императоров. Уже Сенека, воспитатель Нерона и во время его малолетства правитель империи, восклицает: «Рим – как бы наше общее отечество». Это выражение усваивают себе затем, уже в более положительном смысле, римские юристы. «Рим – общее наше отечество»: на этом, между прочим, основывается утверждение, что изгнанный из одного города, не может проживать в Риме, так как «Р. – отечество всех». Понятно почему страх Р. владычества стал уступать у провинциалов место любви к Риму и какому-то поклонению пред ним.

Нельзя без умиления читать стихотворение греческой женщины-поэта, Эринны (единственное, от нее до нас дошедшее), в котором она приветствует «Рому, дочь Ареса», и сулит ей вечность – или прощание с Римом галла Рутилия, на коленах лобызавшего, со слезами на глазах, «священные камни» Р., за то, что он «создал единое отечество многим народам», за то, что «благом стала для покоренных против их воли римская власть», зато, что «Рим превратил мир в стройную общину (urbem fecisti quod prius orbis erat) и не только владычествовал, но, что важнее, был достоин владычества». Гораздо существеннее, чем эта благодарность провинциалов, благословляющих Рим за то, что он, говоря словами поэта Пруденция, «поверг побежденных в братские оковы», другое чувство, вызванное сознанием, что Рим стал общим отечеством. С тех пор, как, по выражению Ам. Тьерри, «маленькая община на берегах Тибра разрослась во вселенскую общину», с тех пор, как расширяется и одухотворяется идея Рима и римский патриотизм принимает моральный и культурный характер, – любовь к Риму становится любовью к роду человеческому и связующим его идеалом. Уже поэт Лукан, племянник Сенеки, дает этому чувству сильное выражение, говоря о «священной любви к миру» (sacer orbis amor) и прославляя «гражданина, убежденного в том, что он родился на свет не для себя, а для всего этого света». Это общее сознание культурной связи между всеми римскими гражданами порождает в III веке понятие romanitas, в противоположность варварству. Задача соратников Ромула, отнимавших у соседей, сабинян, их жен и поля, превращается, таким образом, в мирную общечеловеческую задачу.

В области идеалов и принципов, возвещаемых поэтами, философами и юристами, Рим достигает высшего своего развития и становится образцом для последующих поколений и народов. Он был обязан этим взаимодействию Рима и провинций; но именно в этом процессе взаимодействия заключались зародыши падения. Оно подготовлялось с двух сторон: претворяясь в провинциях, Рим утрачивал свою творческую, созидательную силу, переставал быть духовным цементом, соединявшим разнородные части; провинции были слишком различны между собой в культурном отношении; процесс ассимиляции и уравнения в правах поднимал на поверхность и ставил нередко на первый план национальные или социальные элементы, еще не культурные или стоявшие много ниже общего уровня. Два, в особенности, учреждения действовали вредно в этом направлении: рабство и войско. Рабство выводило в люди вольноотпущенников, самую испорченную часть античного общества, совмещавших в себе пороки «раба» и «господина», и лишенных всяких принципов и преданий; а так как это были люди способные и необходимые для бывшего господина, то они играли роковую роль повсюду, в особенности при дворе императоров. Войско принимало в себя представителей физической силы и грубой энергии и выводило их быстро – особенно во время смут и солдатских восстаний на вершину власти, приучая общество к насилию и к преклонению перед силой, а правящих – к пренебрежению законом. Другая опасность грозила со стороны политической: эволюция Р. империи заключалась в создании из разнородных по устройству областей, сплоченных Р. оружием, единого стройного государства. Цель эта достигалась развитием специального органа государственного управления – первой в мире бюрократии, которая все размножалась и специализировалась. Но, при все более усиливающемся военном характере власти, при все большем преобладании некультурных элементов, при развивавшемся стремлении к объединению и уравнению, стала ослабевать самодеятельность старинных центров и очагов культуры.

В этом историческом процессе выдается время, когда владычество Рима уже утратило характер грубой эксплуатации республиканской эпохи, но еще не приняло мертвенных форм позднейшей империи. Лучшей эпохой Р. империи всеми признается II век, и это приписывается обыкновенно личным достоинствам царствовавших тогда императоров; но не этой только случайностью следует объяснять значение эпохи Траяна и Марка Аврелия, а установившимся тогда равновесием между противоположными элементами и стремлениями – между Римом и провинциями, между республиканским преданием свободы и монархическим порядком. Это было время, которое можно характеризовать прекрасными словами Тацита, восхваляющего Нерву за то, что он «сумел соединить вещи прежде (olim) несовместимые (dissociabiles) – принципат и свободу». В III в. это стало уже невозможным. Среди анархии, вызванной своеволием легионов, развилось бюрократическое управление, венцом которого была система Диоклетиана, с ее стремлением все регламентировать, определить обязанности каждого и приковать его к месту: земледельца – к его «глыбе», куриала – к его курии, ремесленника – к его цеху, подобно тому, как эдиктом Диоклетиана всякому товару была указана цена. Тогда-то возник колонат, этот переход от античного рабства к средневековому крепостничеству; прежнее деление людей по политическим разрядам – Р. граждане, союзники и провинциалы – было заменено делением на социальные классы. Вместе с тем наступил и конец античного мира, державшегося двумя понятиями – самостоятельной общины (polis) и гражданина. Полис заменяется муниципием; почетная должность (honos) обращается в повинность (munus); сенатор местной курии или куриал становится крепостным человеком города, обязанным до разорения отвечать своим имуществом за недобор податей; вместе с понятием о polis исчезает и гражданин, который прежде мог быть и магистратом, и воином, и жрецом, теперь же становится или чиновником, или солдатом, или церковником (clericus).

Между тем в Р. империи произошел самый важный по своим последствиям переворот – объединение на почве религиозной. Переворот этот подготовлялся уже на почве язычества посредством соединения богов в общий пантеон или даже путем монотеистических представлений; но окончательно это объединение совершилось на почве христианства. Объединение в христианстве вышло далеко за пределы политического объединения, знакомого античному миру: с одной стороны христианство объединяло Р. гражданина с рабом, с другой стороны – римлянина с варваром. В виду этого естественно возник вопрос, не было ли христианство причиной падения Р. империи. Рационалист Гиббон в прошлом веке разрешал этот вопрос в безусловно утвердительном смысле. Правда христиане, преследуемые языческими императорами, были нерасположены к империи; правда и то, что после своего торжества, преследуя с своей стороны язычников и дробясь на враждебные секты, христианство разъединяло население империи и, призывая людей из мирского царства в Божье, отвлекало их от гражданских и политических интересов. Тем не менее несомненно, что, сделавшись религией римского государства, христианство внесло в него новую жизненную силу и было залогом духовного единства, которого не могло дать распадавшееся язычество. Это доказывается уже самой историей императора Константина, украсившего щиты своих солдат монограммой Христа и этим совершившего великий исторический переворот, который христианская легенда так прекрасно символизировала в видении креста с словами: «в сем знамении победишь».

Искусственная тетрархия Диоклетиана продержалась не долго; цезари не имели терпения мирно дожидаться своего возвышения в Августы. Еще при жизни Диоклетиана, ушедшего на покой в 305 г., разразилась война между соперниками. Провозглашенный британскими легионами в 312 г. цезарем Константин разбил под стенами Рима своего соперника, последнего ставленника римских преторианцев, цезаря Максенция. Это поражение Рима открыло путь к торжеству христианства, с которым был связан дальнейший успех победителя. Константин не только доставил христианам свободу исповедания в римской империи, но и признание их церкви со стороны государственной власти. Когда победа при Адрианополе в 323 г. над Августом востока, Лицинием, избавила Константина от последнего соперника, самая могущественная корпорация в римской империи, христианская церковь, стала новым подспорьем его единодержавия. Заменив тетрархию Диоклетиана организацией четырех префектур, Константин завершил административные преобразования своего предшественника в том специальном политическом стиле, который стал потом известен под именем византийского, с многочисленными придворными должностями и новыми титулами. Насколько и в каком смысле изменилась с Диоклетиана сама императорская власть, об этом лучше всего свидетельствует созванный Константином никейский собор. Значение, которое заимствовал языческий император от звания «главного понтифекса», имело местно-римский национальный характер и было ничтожно сравнительно с положением, которое занял Константин во главе вселенской церкви. Для новой империи понадобилась и новая столица; ею стал град Константина. Таким образом осуществилось то, что грезилось современникам Цезаря и Августа, о чем говорил с тревогой в своих одах Гораций: возникновение нового Рима на дальнем востоке, преемника древнего города Ромула. Положение Константина было настолько упрочено, что он сделался основателем династии.

После его смерти (337) власть перешла к его трем сыновьям: Констанций получил Константинополь и восточную префектуру, Констант – иллирийскую префектуру и Италию, Константин II – префектуру Галлию с Африкой. Первым делом новых императоров было, по персидскому обычаю, истребление родственников. Междоусобие между младшими братьями и восстание, в котором погиб победивший, соединили всю власть в руках Констанция. В 361 г. легионы Галлии провозгласили императором уцелевшего родственника Констанция, Юлиана. Этот запоздалый неоплатоник в порфире взял на себя неосуществимую задачу возродить язычество и остановить торжество христианства. Судьба, однако, не дала ему даже времени состязаться с «Галилеянином»: два года спустя, одержав победу над персами, он погиб от случайной неприятельской стрелы. Его преемник Иовиан, провозглашенный в лагере, умер на возвратном пути, не дойдя до Константинополя. Избранный там в императоры префект Валентиниан (364 – 375) основал вторую христианскую династию, состоявшую из его брата Валента и двух малолетних сыновей, Грациана и Валентиниана II, царствовавших одновременно, но несогласных между собой относительно главной злобы того дня – арианства. Внутренние несогласия были заглушены неожиданно надвинувшейся с севера грозой. Передовой отряд германского нашествия, вестготы, перешли через Дунай и при Адрианополе сокрушили войска Валента, потерявшего в бегстве жизнь. Юноша Грациан принял в сотоварищи храброго Феодосия, а после смерти сыновей Валентиниана Феодосий стал, с 392 г., последним властителем всей Р. империи в целом ее объеме. Уже в 395 г. его власть перешла к двум его малолетним сыновьям, назначенным Августами – к Аркадию на востоке и Гонорию на западе. Этим двум половинам империи, греческой и римской, уже не суждено было более соединиться. В римской половине потомство Феодосия процарствовало 60 лет, но не в Риме, а в Равенне. После Гонория престол занял Валентиниан III (423 – 455), но история Рима в V в. измеряется уже не годами правителей, а годами бедствий от вторжения сев. варваров.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации