Текст книги "ЧерноLove (сборник)"

– Но мы это сейчас проверим! – вставила Марина и протянула стакан Вадиму, улыбнувшись и посмотрев ему в глаза. Новенькая Надежда выгнулась на диване как самка питона, подчеркнув линию безупречного бедра и надела красивые очки, искренне разглядывая пирожковую пирамиду. Лида улыбалась, понимая то же, что понимал и Вадим.

– Может быть, у тебя завалялся какой-то интересный тайный тост? Ты же мастак толкнуть речь! – спросила Марина.

– Слово «мастак» звучит как-то некрасиво… гм, вы правильно просклоняли, я предпочитаю словосочетание «чувственный умелец». Мой тост не может заваляться, он лежит на полочке в архиве моей памяти, и каждый день я вытираю там пыль времен! А если точнее, то седьмой стеллаж справа, полка «героики и скрытого смысла»! Я его сейчас достану, расскажу и выпью за это вместе с вами. Мне очень хотелось бы, чтобы вы поняли, о чем это я! Уверен, что у вас хватит сил понять то, что я сейчас скажу. – Глядя на лица трех внимательных женщин, Вадим поймал себя на мысли, что подготовка к тосту прошла успешно и шесть заинтригованных глаз смотрели внимательно на него с полным подключением ушей. Он встал с хрустальным стаканом виски напротив и, изменившись в лице, сказал:

– Был такой фильм в бытность моего начального понимания мира – «Комсомольцы-добровольцы». Фильм своего времени о героях с честными сердцами, чистыми душами и носителях настоящей любви. Это были люди другого времени, других ценностей и другого подхода к жизни. Но они были – эти правильные люди, они на самом деле существовали на земле! Там был герой Алешка Акишин, которого сыграл актер Быков. Он остался в затопленной подводной лодке, на дне моря, по колено в воде с товарищем, и приказал ему взять свой дыхательный аппарат, чтобы матрос всплыл на поверхность и остался в живых. Его товарищ отказывается, но после приказа старшего по званию задает ему вопрос: «Алешка! Как же я жить буду?» И тогда Быков, гордо подняв мокрую голову и глядя матросу в глаза, убежденно и гордо ответил: «Счастливо!» Лично для меня эта фраза в одном слове перебила весь Голливуд с его героями-одиночками. Я пью за то Счастье, которое имел в виду Быков, отдавая свой дыхательный аппарат своему товарищу матросу-подводнику. Это совсем не то счастье, которое сегодня предлагается за деньги со всех углов! Это счастье другое и очень настоящее! Слово одно, а смысл совершенно разный! – Вадим опрокинул стакан и откусил пирожок. Не давая им опомниться и не желая выслушивать их отзывы о сказанном, Вадим продолжил: – Надежда! Я вижу, что вы носите очки. А вы знаете смысл преимущества женщины в очках?

– Нет! – быстро ответила Надя с лицом женщины, которая на самом деле никогда такую информацию не слышала. Она была заинтригована еще больше, задержав стакан с виски перед очерченными и специально облизанными губами.

– У всех женщин, носящих очки, есть огромное преимущество перед всеми женщинами без очков. Мужчина, женившись на женщине в очках, получает в жены не одну, а сразу двух женщин. Днем она в очках, а ночью без! Лицо женщины без очков совсем другое. Таким образом, вариант побега к третьей сводится к мизеру, а все остальное зависит только от нее – как днем, так и ночью! Именно от нее зависит гармония на поверхности или внутри, линии культурных параллелей и питание вокруг себя почвы личной водой!

– О Боже! Что ж нам, тоже очки носить, – вставила Лида, – чтобы иметь такое преимущество? Я согласна и прямо сейчас побегу в магазин и выберу себе крутую оправу! – расхохотавшись заметила она, явно никуда не собираясь бежать.

– Я говорил не о крутых оправах, я говорил совсем о другом! Только от женщин зависит, где и когда сделать карантин – в аду или в раю, травить крыс или поливать цветы! Вы все время что-то диктуете, создавая свою личную пустоту и ожидая ее заполнения кем-то. Это долго не может продолжаться, любой пузырек, вылетевший из ванной комнаты, обязательно лопнет и исчезнет. У вас нет заменителя обыкновенному понятию счастья, у вас есть стереотип поглощения. Если вы имеете шкафы, забитые модной одеждой, то обязательно существует второй невидимый шкаф, где все полки пусты! И кто бы что ни говорил, а заполнение второго шкафа – это уникальное искусство. Потребности женщин не менялись уже тысячи лет! Нельзя жить ради пятой машины, семьдесят вторых брюк, двадцать третьего кольца и шестьдесят седьмого платья – повторюсь, это стереотип поглощения. Я прекрасно понимаю, что вы пришли не только из-за пирожков, вам здесь интересней, чем сидеть в кафе и разглядывать нечесаные головы с небритыми лицами и новаторскими взглядами разных Колумбов на житие. Но ни один такой новый Колумб не заглянет к вам во второй шкаф и не ответит, как пахнут женские колени после дождя… – выпалил Вадим, ощущая легкий приход пьяного «колдуна» в голове.

– А как они пахнут? – вскрикнула Надя, с подлинным интересом в глазах.

– Что?.. Колени после дождя? Как это? – глупо улыбнулась Лида.

– Как? Расскажи! Нам интересно! Очень! Расскажи!

– Дайте мне ваши колени! Немедленно, колени к осмотру и к инсталляции! – насмешливым приказным тоном потребовал Вадим. С азартом на лицах, все трое быстро зашевелились на диване и с удовольствием оголили колени намного больше, чем требовалось. – Замечательно! Загвоздка лишь в том, что не хватает только дождя! Когда будет дождь стекать с ваших колен, без чулок и без колгот, вы и сами поймете, какой это божественный запах. А пока информация закрыта! Любая лесбиянка не знает этот запах, любой любящий мужчина этот запах знает и ценит, как награду за чистоту помыслов. У настоящих ведьм никогда колени после дождя не пахнут, это проверяется цветами. Принес цветы, подарил, обязательно вернись через день и посмотри на эти самые цветы. Как они выглядят, такая и женщина. Есть женские дома, где розы умирают уже к вечеру того же дня, это настоящая теневая ведунья, а есть другие, где розы умирают на следующий день, – это тоже предупреждение о повышенной опасности. Меня еще бабушка учила: чем дольше подаренные цветы стоят у женщины, тем меньше в ней черных помыслов и соскобов на достижение своих целей. Женщина может так зашаманить, что постепенно мужик превращается в пюре для употребления в пищу или в позавчерашний компот из грустных скомканных сухофруктов. Каждая женщина способна на многое, но не каждая женщина знает, на что она способна ради достижения своих узких и безграничных целей. Такая отрежет кусок души, а не сердца, тайком, ночью, под звуки природного дождя, когда Луна еще за тучами, но выйдет вот-вот, чтобы осветить результаты труда, как большой пятиламповый круг в операционной с номером перевернутого знака «бесконечность». Этот самый матовый и совсем не солнечный лунный свет, когда окна уже не одеты в шторы, когда лунный свет сейчас ворвется в кровать, где лежит он, после тихой операции обрезания кусочка души. Утро – анестезия, разговоры, рутина, новые дни, а шахматного кубика души уже нет! Это часто так бывает, очень часто, слишком часто, потому что потому…

Они сидели с оголенными коленями, покрытыми конфетной кожей упругих чулок и слушали его не шевелясь, нанизывая свои мысли как жемчуг на нити собственных умозаключений и воображений. Вечер только начинался, вечер хитросплетенных откровений и решения завтрашнего дня!

– О Боже! Какой нестандартный взгляд на невидимый мир, на мир, который мы пропускаем мимо каждый день. – Надя сняла очки и слегка поправила юбку, наслаждаясь линиями собственных ног.

– А чего мы не пьем, а только слушаем, это что, сбор информационных сливок? Это я виноват! Я перепутал снег и тополиный пух, виноват именно я, потому что занял трибуну в актовом зале, где происходят акты разной активной направленности! Я вас обслужу сейчас, я налью вам виски, и мы сделаем еще один шаг в замутнение мозгов и откровенность тайного!

Вадим взял в руки зеленую бутылку с рогатым заморским оленем на этикетке и разлил в хрустальные стаканы достижение шотландского кайфа, разбавив химическую формулу воздуха в комнате. На часах неугомонная стрелка била по щекам цифру за цифрой, продолжая бег без финиша, отсчитывая каждому невидимое расстояние от роддома до кладбища и тихо хохоча над незаметностью своего Рока. Морозный воздух заглядывал в открытую форточку, выпуская пар между антагонизмом двух температур, на кухне надрывался неубиваемый японский магнитофон «Шарп 555», в котором талантливый Кузьмин пел о Симоне, девушке его мечты, на которой он так и не женился… А где-то падали звезды, пронизывая всю фазу Млечного Пути, кто-то мощно ругался в транспорте за лишние сантиметры пространства, кто-то выносил мусор в подарок планете, а кто-то целовался в теплых подъездах, доказывая свою готовность к внутренним движениям и обмену жидкостями. Под землей ежились холодные муравьи, а из квартирных подворотен продолжала раздаваться изящная грызня с пустыми доказательствами любых аргументов и музыкой дряхлых и бывших фей. Кто бы что ни думал, а жизнь продолжалась при внутренней смерти всех, кто думал, что он до сих пор жив! Такова их жизнь, уверенная, что она еще дышит – «…Мы лучше верной смертью оживем!..».

– На улице снег и отвратительная метель, холод без голода и злой зимний ветер. А мы сидим в уюте и пьем в тепле, плюс комфорт и говорящий клоун с фартуком, где корсиканец, и совсем не француз, месье Наполеон примеряет очки, предупреждая в надписи. Мы с вами здесь, моя жена у любовника, нам повезло, такого счастья нет у многих! Я сейчас вернусь, у меня есть дельце на кухне. А вы не скучайте и пошепчитесь, у Надин уже двенадцать тысяч вопросов стоят в глазах и ждут ответа. Да, дорогая? – от последнего слова Надя едва заметно вздрогнула и внимательно посмотрела в глаза Вадиму.

– Как у любовника? – спросили сразу все втроем.

– Это ее собственная любовная интоксикация! Она же не такая, как вы – когда она открывает шкаф, то, к моему глубокому удивлению, всегда знает, что надеть. Это меня удивило и насторожило много лет назад до самой глубины. Она никогда не рассматривала часами свой гардероб, выискивая там мех неизвестного науке Чебурашки. Она не крутилась часами перед зеркалом, подбирая тона, полутона, четверть тона и сочетания нижней части каблука левой туфли с браслетом на правой руке. Она всегда спешит жить, как лето в тундре, как бабочки Парамарибо, как морская волна. А ее любовник – это просто секс-обмен, дань желанию мелких комариных приключений, очередной техосмотр состояния организма в чужом ангаре. Человек, желающий карнавала и имеющий деньги, всегда его сочинит – и будет Самбадром, и будут фейерверки, и будет утро, которое, после праздника тела, все ненавидят. Разве умный человек будет с этим бороться? Никогда!

– И ты об этом так спокойно?!..

– А вы ждали возмущений? Спокойствие – это мой «чойс», это мой выбор! Где был бы смысл что-то менять в мою сторону? Смысла нет! Картины, которые рисует Господь, не выставляются даже в самых лучших музеях мира, и никто не может там исправить хоть один мазок, а я и пытаться не буду! – быстро ответил Вадим и направился в сторону кухни. – Я не лучше Господа, сотворившего ее мысли в ее собственной голове и в ее собственном междуножье! Я колхозник-наблюдатель за всходами ее пшеницы, убирать только будет некому!

– Не уходите! Останьтесь! – быстро отреагировала Надежда с уже подтвержденной надеждой в глазах.

– А в этом месте нашей пьесы я надуваю паруса и бегу на кухню. Принесу вам форшмак, который так оттеняет химический состав виски и дает неожиданную приятность в ощущениях рта. Я его делаю по-особому, как учила меня в детстве соседка тетя Роза, а оттенять вкус виски меня научили в Норвегии. Но если вы хотите взлететь еще выше по вкусовым особенностям «Гленфиддика», то, выпивая виски, бросьте следом чайную ложку меда – это такие же ощущения, как для ушей ноктюрн Гайдна! Форшмак тети Розы понравился даже шеф-повару Боруху из Тель-Авива, а он знает толк в кошерной пище! Да! Были времена!.. Объявляю перерыв в актовом зале, занавес…

Он вспомнил, что ничего не ел с самого утра, его мысли о жене не давали покоя, плюс занятость приготовлением еды и любимый Кузьмин в ушах, хотя мысли и не должны давать покой, его дает сон и умиротворенность в голове, там, где мысли, покоя не будет. Грибоедовщина от Александра Сергеевича, горе, как говорится, от ума. Виски зашли в организм и приятно заполняли дальние капилляры, раскачивая внутренние маятники в разных органах. Сердце набирало обороты, улыбаясь и выталкивая отравленную алкогольную кровь сквозь свои мясные меха. Он все для себя решил, но оставаться неуслышанным он не желал, поэтому новый пирожковый день был ему на руку. Три радиостанции, сидящие на диване в комнате, с любопытством будут обсуждать услышанное, будут задавать множество вопросов и тут же находить смешные ответы. Они будут пережевывать информацию, заходить далеко в женских рассуждениях, в которых им пришлось поучаствовать, прочувствовать, засвидетельствовать. «Нужно добавить жару, чтобы быть изящно пьяным, – думал Вадим, вынимая форшмак из холодильника, – нужно погнать ослика еще больше, по кругу, чтобы отыграть свою пьесу до самого конца. Кто заметно пьян, тот расскажет и то, что было, и то, что на внутренних полках души и что за печатями и за замками». Форшмак смотрел на Вадима аккуратной горкой и дарил запах родного детства на коммунальной кухне. Оставался последний штрих. Он взял ложку и в центре горки сделал небольшое углубление, а затем налил туда постного масла, как в кратер игрушечного вулкана. Вадим улыбнулся собственной мысли: «Так в кратеры настоящих вулканов вкладывает озера сам Создатель». Масло недолго постояло в углублении и медленно просочилось внутрь продукта. Это был хитрый тест на готовность настоящего форшмака, который знают немногие, даже с дипломами суперповаров из суперповарских академий с глупой и невкусной рекламой! «Когда меня ты позовешь!..» – новая песня Кузьмина из японского работяги «Шарпа» заставила его вздрогнуть. «Как будто дождь стучит по крыше… запевала дождь!» У Кузьмина была боль в душе, такую песню пишут от боли, от радости никогда! «Запевала дождь, а не запевала снег!» Взяв тарелки и мед, Вадим направился внутрь квартиры, где три женские живые радиостанции вещали сказочную программу между собой.

– Она не такая, как вы, – сразу же начал Вадим, поставив тарелку на столик, – у нее древний огонь в сердце! Как там написал этот английский мужчина из Стратфорда-на-Эйвоне? «Ее совсем не видно под вдовьим черным покрывалом, лишь узенькую пятку я заметил! Мне с вами помолиться, Госпожа?.. Хорошо! Не будем будоражить Шекспира и греческие трагедии! Вот вам нестандартная закуска под виски и еще мои уши, дабы услышать ваши вопросы. Вадим налил всем виски и, не дожидаясь женщин, быстро опрокинул в себя.

– А тост? – разочарованно спросила Надежда.

– Тост один – «Быть добру!» – облизывая губы от остатков меда, ответил Вадим, уютно усаживаясь в кресло напротив. В вашем возрасте, уважаемые феи дальних морей, температура тела должна быть плюс 37 градусов, потому что 36 и 6 вы уже проехали. Скажу с полной ответственностью, что ваши градусники врут, также врут и градусники у ваших личных врачей и в кабинетах больниц. Ваша температура уже плюс 37, а потом будет и плюс 40 и так далее. Вся съеденная вами икра выйдет в мир обратно с шампанским, и новые банки икры и новые бутылки будут наполняться и ждать вас на полках магазина FOOD and WINE. Но я вас могу обнадежить, что вероятна в вашей жизни как зима, так и лето. Поэтому среди вашего союза с моей женой затерялся вопрос «а что дальше?». Этот вопрос еще похуже вопроса «что делать?». Моя жена и ваша подружка Ирен контролирует свою жизнь сама. Она сейчас делает спиральный минет со жвачкой своему очередному бычку и тоже думает, что контролирует свою жизнь и мою тоже…

– Как это, спиральный минет с жвачкой? – перебила Марина и ее глаза загорелись специальным, отработанным блеском самки. Такой же блеск невероятного любопытства просветился в глазах и Лидочки.

– Я удивлен, что вы до сих пор не знаете об этом! Моя жена Ирен где-то прошла специальную практику, посетив мой любимый город Амстердам. Ну это ведь немудрено! Амстердам – город свободных мыслей о замедленном Рае и город бесконечной практики. Это когда перед минетом вы жуете во рту жвачку, а затем устраиваете полеты этого самого шарика жвачки, внутри рта, вокруг мужского пистолета. Умные гетеры Амстердама и окрестностей придумали замену болезненному и опасному пробитию языка для одной только цели, той самой, которую заменили жвачкой, – понятно? Ликбез закончен, и я снова удивлен, как моя жена до сих пор не посвятила вас в тайны ротовой карусели с одной только целью – производить впечатление и наслаждаться бесконечными звонками восхищения и зазывами на продолжения «жевачечного банкета»! Ну чем не карнавал после ее офисной, убийственно рутинной работы, где она шлифует свои юбки в кожаном кресле, раскачиваясь туда-сюда, и ожидая очередного захода правдивого солнца. За пять последних лет я, вольно или невольно, слышал все ее разговоры по телефону, она несчастный человек с мозгами скованного человека праздника, собирающая разный народ в кабинете и читающая им схоластику достижения целей в ее представлении. Она ни разу не задумывалась, что управлять этими людьми можно только в двух случаях. Первый – это дружно бежать в бомбоубежище, имея единственную цель спасения своих жизней от бомб агрессора, и вторая – знать день рождения каждого офисного работника, чем болеют его старики, имя детей и их дни рождения тоже, где и в каких войсках служили мужчины ее офиса, чем обедает уборщица, сколько конфет съедается за рабочий день, какой марки машины и еще ровно триста пунктов маленьких знаний о том офисном болоте, где свои кулики, свои головастики и свои жабы среди Ирен – единственной лилии на мутной воде. Первый случай – футуристичен, есть предпосылка бомбежек со стороны НЛО, и то это зыбко и не вписывается в интеллект верхних сил, второй – более вероятен, но нужно постараться целый год вести дневник о таких же людях, обкуривающих ее жизнь и думающих, что она совсем уж не лилия на поверхности их работы. Теперь вам понятно, как моя жена выпускает зиму из сердца, контролируя свое сердцебиение и жидкостный обмен вне ее глупого офиса, который дает ей «индепенденс» в виде денег! Все удовольствия придумали люди, но есть еще удовольствия, придуманные Богом, смотреть на восход солнца, слушать птиц и купаться в прохладной воде! Я это говорил Ирен, однажды. Она считает, что от солнца одни ожоги и можно получить рак кожи, птицы гадят на капот ее машины, а иногда на головы прохожих, а в воде почти всегда можно утонуть. Вот это подход!

– Боже мой! Как интересно! – вырвалось у Надежды.

– Боже, здесь ни при чем! Здесь женское воображение при чем, хотя если следовать мысли, что Всевышний контролирует все, то я снимаю свою шляпу перед его воображением и внедрением своего воображения в головы некоторых женщин. Под его небесно-эфирные уроки попала и моя жена, которая сейчас трудится где-то на чужих простынях под самооправданием и самоконтролем своей и моей жизни. Вы можете подумать, что я на ней зациклен и хожу по кругу, как тот самый грустный ослик? Я хотел женщину, с которой можно было бы жить на расстоянии прикосновения руки, я хотел женщину, с которой можно не отупиться, а заостриться. Я хотел отработать семейную карму без печати на собственном лбу, а Ирэн писала мне эсэмэски, и почерк ее телефона напоминал мне мою собственную кардиограмму.

– У нас сегодня что – вечер твоих откровений? – вставила Марина, с любопытством глядя в глаза Вадиму.

– Не мешай ему. Продолжай, дорогой! – быстро перебила Лида.

– Откровений желают все и слышать, и слушать! Потому что любые чужие откровения – это тихое сравнение себя внутри себя! Я тебе отвечу, что освобождение от собственного величия – важнейшая победа над собой. А вы идете другим путем, отвечая на вопрос – «что лучше – сдохнуть от эмоций или скучно жить?» – разлив всем снова и быстро опрокинув шотландское письмо в себя, Вадим продолжил: – Она иногда искала на моих воротниках след помады чужого оттенка, ни разу не спросив меня, нужно ли мне дальнее соприкосновение с новыми запахами, новыми чулками и чужими словами лжи. Она мерила на себя мою, чужую ей жизнь, отвечая на все вопросы вместо меня и ни черта не понимая в том, что мне по сердцу, а что нет! Иногда я ощущал на себе, что у нее мозги поэта-черносотенца, она высказывалась о том, что у мужчин чувство чистоты недоразвито! А я доказывал ей, что у змеи тоже есть душа, но форма у змеиной души – кривая! И хотя в каждом дизайне она может найти изъян, она не видела главного изъяна в себе, когда собственное горло захлебывается в осени, когда характеристика слова «дрянь» – это уже особая порода баб, у которых из любви никогда не получится семейная броня, с кем нельзя смотреть в одну сторону и насыщаться светом женщины. Она же не понимает, что новый человек в жизни другого умного человека ничего не меняет, никогда! Кто сторонник тайного заговора против себя, только окончательно сформировавшийся сумасшедший. Я знаю, чем вы занимаетесь с удовольствием, вы перечисляете черты ваших бывших мужиков и всегда заходите в тупик, тупик общего единогласия – «все мужики – Па». Я должен вас разочаровать, именно в женщин вложена огромная сила поиска, намного превосходящая стремление мужчины остаться рядом и утюжить жизнь вместе, приспособившись к другому мировидению.

– А что значит «все мужики – Па»?

– Я понял ход твоих мыслей, Марина! Сериал «Все мужики сво» я переиначил еще с первой серии этой надуманной мыльной галиматьи. Моя жена считает, что все мужики палачи, только сформулировал это я сам, а не она. В один из пирожковых дней я ей подбросил мою новую фразу, и она пошла гулять в офисе на 34-м этаже в деловом центре, где Ирэн разминает уставшие стопы под столом, но упорно ходит на каблуках, чтобы кто-то вылупился на ее стройные ноги и подумал что-то постельное и чтобы уже дома бороться с отеками стоп горячей водой с розовым маслом и солью вечного моря. Мы видим мир по-разному, и это видение мешает нам обоим жить.

Вадим стоял у окна спиной к гостьям и смотрел на ночной город сквозь широкое окно. В каждом пробегающем внизу огоньке была жизнь, сидящая за рулем. Эта жизнь стремилась добраться из одной точки в другую, потому что ей, этой жизни, было что-то необходимо осуществить, в той самой новой точке. Город гудел железными моторами, заглушая шорохи падающих снежинок. Город, состоящий из миллионов точек, куда стремились люди, плыл во времени, решая самостоятельно, кому добраться до цели, а кому нет. Каменный город, погруженный во тьму, освещал себя сам, вопреки темному времени, вопреки законам природы, назло бессильной луне, гуляющей наверху над толстыми облаками, освещающей самолетные трассы. Вадим смотрел вниз и анализировал свой дальнейший план, план его личных перемен, его побега в ту самую точку, где все по-другому, где все не так. Он уже понимал, что любое страдание – это удобство, многие предпочитают именно его, а счастье всегда требует больших усилий. Он смотрел на древний город, который был древним только благодаря своим усилиям, который чтил страдания своих жителей, но становился сильней от множества сильных лет, от множества сильных столетий, от множества стальных судеб очень крепких его жителей. Вадим смотрел в освещенную тьму и слышал звуки падения московских снежинок. Они шептали ему перевернуть страницу и идти дальше. Он был готов перевернуть страницу своей жизни, пришло время, правильное место, очередной пирожковый день и ее подруги. В голове кружился тайный заговор против самого себя, и он был готов идти дальше, подготавливая второй акт бенефиса. Его руки не дрожали, голова слегка кружилась шотландскими клетчатыми узорами, правое колено дергалось в ритме очередной песни Кузьмина, в которой он тоже не нашел свою единственную любовь. Вадим перенес магнитофон из кухни в комнату и, перевернув кассету, нажал на затертую клавишу.

– Я обожаю эту его вещь! Мы далеки от сибирских морозов, но автор пел об особом морозе, морозе в своей душе по спецшкале Кузьмина. Мое время – валяться на диване, а ваше время – показать себя миру, этот мир смотрит на вас сквозь окно! – Вадим убрал в сторону шторы большого окна, и темная бесконечность улыбнулась, заглядывая в новую квартиру с маленькими людьми. Он сел на диван и дотронулся до ближайшего стакана с помадой на грани, это был настоящий цвет Надежды. Они охотно танцевали, улыбаясь внутренним ощущениям и украдкой поглядывая на Вадима. Они продолжали разговор с помощью тел, витиевато извиваясь руками и бедрами, у них все выглядело гармонично и сексуально на фоне большого окна в сторону города, перечеркнутого толстым снегом. Вадим сидел на диване, держал пустой хрустальный стакан с отпечатками Надежды и, глядя сквозь окно, думал о разумности происходящего. Вадим занимался дальнейшей блокировкой собственной гордыни и уничтожением ревности с ненавистью внутри себя. Он это делал уже давно, на уровне тонкого осознания, на уровне понимания своей жизни с женой. Он знал, что ревность – это всегда программа уничтожения и мужа, и жены, что его бывшая любовь к Ирэн – это давно потухшая мантра, убитая ветром безразличия и осознанной необходимостью жить под одной крышей. И он понимал главное, что ценность жизни женщины в три раза дороже ценности жизни мужчины, поэтому он спасал себя в первую очередь, еще много и много раз анализируя свой выбор, свою правоту перед самим собой, а затем и перед Ирэн. Он хотел уйти или даже сбежать, обойдясь малой кровью и зная влияние ее подруг на ее мировидение, он использовал свой мужской пирожковый день для подготовки тихой победы. «Тихая победа» – что за термин такой, победа хочет быть громкой. Вадим вдруг увидел дымящийся Берлин, лицо не вернувшегося деда-танкиста, восторженные крики бойцов и перестуки стрелковых выстрелов, биение сотен тысяч сердец и лица Егорова и Кантарии с красным флагом наперевес над Рейхстагом. «Победа хочет быть громкой? Нет, только не в этом случае, это не конец войне, потому что войны не было, был поиск себя без слов!» Он долго искал источники счастья, сейчас и раньше.

Источников счастья не было, в доме было только два источника – воды на кухне и воды в ванной, напоминающие отдельные цеха на фабрике потребления счастий! Вадим смотрел на Надежду, она танцевала с закрытыми глазами, повторяя слова песни вместе с Кузьминым – «Чужая жизнь, чужая женщина разбудит…» Он так не хотел, он так никогда не просыпался, это был путь не его. Он всегда посылал к черту любое сближение с чужой жизнью на уровне кожи, он давил свою гордыню, выдерживая злые импульсы в голове. Отголоски потухшей мантры покидали его навсегда под звуки любимого певца, под вкус следов хрустального стакана и морозный выкрик из окна. Марина и Лида, сцепившись французским маникюром, одиноко обнимали друг друга, как танцующие скорпионы и тоже с закрытыми глазами, слова редкой песни проникли и в них, этот мнимый сибирский мороз дотронулся до их сердец только потому, что Кузьмин был настоящим колдуном. У него было не семь нот, а четырнадцать, о семи, якобы лишних, не знали даже в консерваториях! Он колдовал над всеми ушами, сидя в студиях или на кухне. Его колдовство было видно прямо сейчас, на линиях трех красивых извивающихся тел, на линиях, заказанных настоящим Грустным Волшебником. Было сразу видно, кого тянет на дно эхо собственного сердца, а кто легче половины тополиного пуха. Это были его слова, его четырнадцать нот, его мозаика, его заказ на раскрытие всех металлических форточек спрятанных душ. Вадим слушал только его песни, учась на чужом опыте правильных слов. Ревность с ненавистью закрывали черную дверь и, помахивая руками, сделали три оборота ключом. Эхо падающего ключа пронеслось в ушах у Вадима. Ключ падал куда-то вниз, выбивая о гранитные ступеньки, странные ноты скорого конца.

– Вадим! – крикнула Марина, заглушая музыку. – В дверь звонят!

«Вот откуда этот звук падающего ключа!» – подумал Вадим и пошел открывать. Он знал, что за дверью стоит вечная девочка, научившая его любить собственное одиночество на уровне благодати, там стояла женщина, для которой любовь была следствием ощутимой выгоды. Он стоял перед дверью, впитывая тишину пустого коридора, в который сейчас ворвется она.

– Что так долго? Теряешь молодость и расторопность? Я с мороза, сними мне сапоги, сними нежно… Девчонки уже здесь? Слышу по запаху сигарет и виски. Мои любимые пирожки готовы? Сумку на кухню, там икра, открой и на стол, а где форшмак, девчонки съели не все? Ты опять своего Кузьмина поставил? Другой музыке нет, что ли?.. В ванной горит свет, выключи свет в ванной…

Он не слышал лавину ее вопросов и распоряжений, он видел, он уже видел свой завтрашний день в звуках победы, разглядывая ее спину. Он ощущал радость расставания своими ладонями, держащими ее холодные сапоги, плачущие остатками умного, все понимающего снега. Она спешила к ним, туда, где мир был закрыт в узкую призму. Там уже были возгласы и визги встречи, там разливалась шотландская бутылка и прикуривались сигареты, там были взгляды оценки одежды и потоки лживых комплиментов, там была улыбчивая злость в сторону новой Надежды, которую привела ее старая гвардия. Вадим открыл холодильник и налил в стакан холодного кефира, облизнув вкусные губы почти как в детстве.

– Вадик! Ком цу мир, битте! Нам нужна твоя помощь! – сладко-настойчивый приказ прилетел из комнаты, где Кузьмин уже молчал, наблюдая за женщинами с фотографии на кассете.

– Значит так! Боржоми сюда, тарелки поменять, пепельницу обновить, через два разлива «Гленфиддик» закончится, принеси новый лед из морозилки, обязательно лед принеси из розовой ванночки, он с клюквой, сыр нарежь, ты что не видишь, что он заканчивается. Быстро, пулеметом, тушканчиком… ха-ха-ха!

Вадим улыбался вместе с Боней Карловичем Наполеоном на его фартуке, глядя на жену, а затем на Надежду. Он остро осознал фразу – «У каждого есть свой Аустерлиц и свой Ватерлоо». Результаты двух великих битв – выигранной и проигранной, соединились вместе в его сознании. Он улыбнулся еще шире Наполеона и, встретившись с полным пониманием и сочувствием в глазах Надежды, удалился на кухню. В комнате его жена ощутила новые уши в старой аудитории и информационный отдел – возглавляемый Ирэн в бизнес-центре продолжил свою работу под парами локомотивного алкогольного депо.