Текст книги "Под скорбной луной"

Глава 11

У черного входа в дом Белинды с вбитого в стену тяжелого железного крюка свисал зажженный фонарь.

Меня ждали.

Несмотря на тревоги последних двух суток, настроение мое поднялось. Открыв дверь своим ключом, я обнаружил в прихожей еще одну лампу, освещавшую длинный коридор.

Ничто так не греет душу, как осознание: тебя хотят видеть.

Я изгнал из головы крутившиеся в ней страшные картины.

На лестнице в конце коридора зацокали каблучки. Сперва я увидел черную блестящую туфельку, затем светло-зеленую юбку, и наконец в проходе появилась Белинда с маленьким фонарем. Остановилась, придерживаясь одной рукой за перила, и я невольно подумал: свет и равновесие… Ни один скульптор не смог бы передать характер Бел точнее, чем она только что сделала сама.

Ее лицо осветилось теплой улыбкой.

– Майкл!

Четыре быстрых шага – и я оказался у подножия лестницы. Бел стояла на несколько ступенек выше, и я посмотрел на нее, запрокинув голову, впитывая в себя ее образ. Темные волосы она распустила по плечам; карие глаза сверкали ярко, отражая свет фонаря. Белинда глянула на меня, и ее улыбка померкла.

– Милый, похоже, у тебя было несколько ужасных дней…

Я шагнул вверх, и мы встали лицом к лицу. Сжал руками ее виски, посмотрел в глаза, и душевное напряжение спало. Наконец-то, первый раз со дня ее отъезда, я вдохнул полной грудью. Бел отняла руку от перил и обняла меня за плечи. Я ее крепко поцеловал, пытаясь наверстать месяц разлуки, зарылся руками в ее волосы, и губы Бел приоткрылись, встретившись с моими. Сколько мы так простояли? Словно весь мир сосредоточился на двух ступеньках черной лестницы. Часто дыша, Белинда отстранилась.

– Здесь холодно, – шепнула она. – Может, поднимемся?

– С тобой – куда угодно, – хрипло сказал я, и Бел тихонько захихикала.

Мы поднялись на два пролета, и Белинда поставила фонарь на столик в холле. До кровати мы добрались и без света.

Мы подперли головы руками, удобно устроившись на мягкой постели. Бел зажгла лампу, так что мы наконец смогли рассмотреть друг друга, и предложила сделать нам по чашечке кофе, который молола специально для меня, однако я отказался. Накрутил на палец ее блестящий каштановый локон, не желая отпускать любимую. Хотел слышать, как она разговаривает, внимать ее голосу. Как прошла ее поездка?

– Странный получился визит, – призналась Бел. – С самого детства мы с Кэтрин и Маргарет были очень близки – до тех пор, пока Маргарет не переехала в Эдинбург. И вот прошло несколько лет, и, каждый раз, когда я вижу сестру, она…

Белинда заколебалась.

– Что она?

– Всегда словно бы не в духе. О, конечно, перелом лодыжки – штука неприятная. Понятно, что нога болит и Маргарет раздражена. Но дело не только в этом. Она взволнована, возбуждена и несчастлива, отчасти из-за сына, Эдгара.

Кажется, Бел рассказывала, что Эдгар то ли поступил в Оксфорд, то ли готовится поступить в следующем году.

– Что с ним не так?

– Эдгар – избалованный юноша. Мы всегда это знали, а вот Маргарет прозрела не так давно и сознает, что в каком-то смысле это ее рук дело. – Бел машинально разгладила простыню. – Но я ее винить не могу. После того, как сестра потеряла двух детей, похоже, она… стала испытывать чрезмерную благодарность Богу за Эдгара. Потакала ему во всем. Ты ведь знаешь, каковы дети. В результате сын у нее вырос эгоистом. Нет, – пожала она плечами, – у него хорошие манеры, и он использует их тогда, когда ему выгодно. Умен – весь в своего покойного отца, Филипа. Только Эдгар не умеет уважать других и жесток с собственной матерью. Вряд ли он посмел бы с ней так обходиться, будь жив Филип.

Белинда горько вздохнула, жалея сестру.

– Разумеется, Маргарет не хотела его баловать, а теперь слишком поздно. Эдгар не слушает мать, да и разговаривает с ней только по большим праздникам.

До нашей спальни словно докатилось эхо слов ма Дойл, и я невольно вспомнил о Колине.

– Что такое, Майкл?

Я покачал головой.

– Да нет, ничего. Эдгар уже поступил в университет?

– Вскоре поступит. Но тут еще одна сложность. Нет у него тех качеств, которыми обладает Гарри. Ни подлинного интереса к учебе, ни желания работать. – Бел снова вздохнула. – Маргарет опасается, что сын станет одним из этих молодых людей без царя в голове, для которых нет в жизни ничего, кроме азартных игр да опиекурилен, в которых они сидят до зари.

Я до нашего разговора и не думал, как мне повезло с Гарри. Вот кого не приходилось ни стращать, ни уговаривать. Серьезен, даже слишком – так отзывался о нем Джеймс.

– А как в целом прошла поездка? – спросил я.

Лицо Белинды прояснилось.

– О, очень приятно. У Эдинбурга есть свои поводы для беспокойства, но тамошний замок да и виды на город просто великолепны. Я выходила каждый день. Были званые обеды, маленькие концерты в гостиной, да еще Кэтрин приехала на недельку, и нас ее появление взбодрило. Несколько раз выезжали за город: Маргарет передвигалась в кресле на колесиках, и они с Кэтрин делали там зарисовки, а я читала или писала. Словно снова очутились в детстве, в милом Хертфордшире.

Бел тихо засмеялась. Я любил ее смех и сам невольно улыбнулся. Однако уже в следующую секунду любимая помрачнела.

– Расскажи мне о «Принцессе Алисе», Майкл.

В прежние времена я замкнулся бы, попытался скрыть свои неуверенность, расстройство и раздражение, тем более дело было запутанным, что вообще характерно для ранних стадий расследования. Однако Белинде приходилось видеть меня в разном настроении – и в подавленном тоже. Ее озарения порой помогали мне довести следствие до логического завершения, как, например, в случае с убийствами на реке прошлой весной. Слушала она внимательно, в нужных местах понимающе кивала, и я поведал ей все, что случилось со вторника.

– Конечно, мне следует поспешить с определением виновника крушения, потому что Ротерли рвет и мечет, – завершил я свой рассказ. – Не желает вызвать недовольство парламентского комитета.

Бел нахмурилась, стараясь припомнить обладателя упомянутой мною фамилии.

– Это не тот, что был в комитете, который?..

Я кивнул.

– Он заявил, что я задерживаю рапорт, чтобы придать себе веса и защитить лоцмана-ирландца с «Замка Байуэлл».

– Господи ты боже мой!

– Парламенту срочно нужен результат расследования, однако я сомневаюсь, что здесь все так просто. С одной стороны, «Принцесса Алиса» нарушила официальные требования навигации, хотя так делают многие малые суда во время отлива. С другой – подозреваю, что «Замок Байуэлл» превысил допустимую скорость движения в ночное время. Кроме того, все же существует вероятность, что экипаж углевоза пьянствовал и один, а то и оба рулевых были недееспособны. Ничего не известно наверняка, но у меня такое чувство, что крушение вызвано сразу несколькими причинами.

– Скорее всего, комитет желает возложить вину на кого-то одного, – сказала Белинда, – чтобы не допустить подобных катастроф в дальнейшем. Хотя это скорее теория, чем практика.

– А пока, в отсутствие четкого ответа, газеты нагнетают остановку, выдумывают разные истории, что только усложняет расследование и невольно заставляет людей сомневаться в том, что они действительно помнят.

– Что ж, Майкл, ты ведь способен сочинить историю получше, – улыбнулась Бел. – Ты это делал не раз.

– Легко сказать, – пробурчал я. – Это тебе позволено выдумывать небылицы.

Она засмеялась и тут же осеклась.

– Читала вчерашнюю статью о том, что на «Замке Байуэлл» все были пьяны.

– Вот это небылица и есть. Как минимум в отношении лоцмана подобный факт не подтвержден. Разве что я чего-то пока не знаю… Конвей до сих пор не объявился. – Я заерзал в кровати, отбросив подушку. – Меня раздражает, что газеты даже не задаются этим вопросом. Сочинили заголовок – и вся недолга. А между тем, судя по показаниям капитана, Конвей был трезв и за свои действия вполне отвечал.

Мне вспомнились слова Гаррисона: «За штурвал сразу взялся так, словно всегда за ним стоял».

Белинда поморщилась.

– Заголовок, достойный сожаления. Но, во всяком случае, появился он только в «Сентинел», большие газеты об этом не писали. Знаешь, как разыскать этого человека, Перселла?

– Капитан наверняка в курсе, однако я не собираюсь забивать себе голову этими глупостями. Парень несет чушь. Капитан точно не выглядит склонным к пьянству, а потом – у него имеется финансовый интерес в «Замке».

– Весьма безответственно со стороны прессы заявлять, что лоцман ненадежен лишь потому, что он ирландец, – вздохнула Бел. – Тем более что подобные разговоры способны вызвать волнения в обществе.

– Не сомневаюсь, что именно с этого завтра и начнет Винсент. Так и слышу его слова: «Не могли бы вы сделать вид, что не имеете отношения к Ирландии?»

– Ты думаешь, Майкл? По-моему, Винсент вовсе не хочет, чтобы ты притворялся, зато желает убедиться в твоей беспристрастности.

Она нежно высвободила локон из моих пальцев и откинулась на подушку. Забросила руки за голову, сверкнув мягкой белизной внутренней стороны предплечий, и я не сдержался, провел по ее коже пальцем.

– И то лишь потому, что ему требуется заверить скептиков типа Ротерли: разговор на эту тему он с тобой провел.

– Да, конечно.

Я перекатился на спину. Лепнина в месте стыка потолков со стенами в искусственном освещении приобрела совсем иной вид, чем днем. В мерцающем свете лампы резные завитушки отбрасывали странные тени, которые то исчезали, то появлялись снова. Гипсовые цветы и листья, украшавшие изысканные карнизы в углах комнаты, порой словно съеживались и двигались из стороны в сторону.

– Так или иначе, все это не означает, что любой ирландец готов утопить шесть сотен невинных людей, что каждый из моих соотечественников принадлежит к банде. Большинство ирландцев всего лишь пытаются прокормить себя и своих близких.

Белинда перевернулась на бок и, нахмурив брови, посмотрела мне в лицо.

– Никто не винит всех ирландцев скопом. Те, кто принадлежит к «Каменщикам мыса» или Братству, составляют меньшинство. – Я не ответил, и Бел встревожилась: – Что тебя беспокоит, Майкл?

– Даже не знаю, – пожал плечами я. – Надеюсь, Винсент не считает, что я стану выгораживать ирландского лоцмана.

– Он умный человек, – успокоила меня Белинда. – Работаешь ты не за страх, а за совесть, так что в первую очередь он видит в тебе инспектора, а уж затем ирландца.

– Я добросовестно тружусь не только по этой причине, – метнул я на нее быстрый взгляд.

Почувствовав, что я напрягся, Бел тут же согласилась:

– Конечно, нет. – Усевшись, она натянула простыню на колени и обхватила их руками. – Но люди встревожены действиями ирландских движений. В Эдинбурге только об этом и судачат.

– Неудивительно, учитывая произошедшие там в прошлом году взрывы. – Я помолчал. – Что-то конкретное говорят?

– На прошлой неделе лорд Бейнс-Хилл с супругой Франсис были у нас на обеде. Я раньше встречалась с ними пару раз, а Франсис и Кэтрин хорошо знакомы.

Лорд Бейнс-Хилл… Мое сердце забилось. Именно о нем упоминал Том как о лидере переговоров.

– Что ты так смотришь? – удивилась Бел.

– Мне известно это имя. Он что-то говорил об ирландских делах?

Белинда посмотрела на меня вопросительно, словно чувствовала, что я недоговариваю, однако ответила:

– Он рассказывал, что эдинбургское отделение Братства называет себя «Зеленой лигой». Знал об этом?

Я покачал головой.

– Так вот, лорд довольно убедительно объяснил, что взрыв в театре Мэйфер в семьдесят пятом научил Братство кое-чему очень важному: отдельными актами террора ничего не добьешься, даже если угрожаешь самой королевской семье. Братство поняло, что ему требуется продемонстрировать свою способность к целой серии угроз. Потому-то они и устроили взрывы сразу в четырех местах – один за другим. И цели своей безусловно добились: общество сообразило, что ирландский вопрос на самом деле существует.

– Да, так и есть.

– Теперь Бейнс-Хилл опасается, что следует ожидать подобных акций и в Лондоне. Чем скорее мы начнем обсуждать вопрос самоуправления Ирландии, тем лучше, утверждает он, однако беспокоится, что до возвращения мистера Гладстона на пост премьера шансов немного.

Я застонал, уставившись на лепной медальон в центре потолка, с которого свисала люстра.

– Что такое, Майкл? – Она смотрела на меня с удивлением и нежной заботой. – Считаешь, что Братство могло быть причастно к крушению «Принцессы Алисы»? Полагаешь, это начало серии?

Я едва сдержался, чтобы не ляпнуть: похоже, катастрофа на реке – на самом деле второй эпизод, а то и третий, если учесть происшествие в Ситтингборне и случаи насилия в Уайтчепеле.

Хотя… вдруг все эти события совпали по времени по воле случая?

Вполне возможно, однако лорд Бейнс-Хилл мыслит верно: планы и методы Братства эволюционируют. В Клеркенуэлле бомбисты допустили целую череду нелепых ошибок. Не там заложили динамит, не сумели подорвать тюремную стену. В «Мейфэре» же акция была исполнена практически безупречно – четыре заряда были спрятаны в каждом из углов здания театра. Пусть одна из бомб и не сработала, зато три остальных взорвались в течение минуты, вызвав паническое бегство публики к выходу. В итоге сорок человек погибло и сотни пострадали. Я не сомневался, что за прошедшие годы Братство стало более искусным в подготовке террористических актов, научилось лучше планировать и претворять свои идеи в жизнь.

Мне вспомнился погибший в Саутворке лоцман, и на душе стало тревожно. Что, если я заблуждаюсь? Вдруг его убили намеренно, чтобы посадить Конвея на «Замок Байуэлл»? Неужели убийцы хотели поставить у штурвала ирландца, члена Братства?

– Майкл, что случилось? Ты побелел, словно простыня…

Встретившись с Бел взглядом, я постарался обуздать свою фантазию. Не стоит видеть заговор там, где имеет место обычное совпадение. И все же…

Она придвинулась, изучая мое лицо.

– Ты уже предполагал, что это дело рук Братства, правда, Майкл?

Я сглотнул ком в горле.

– Если забыть об ирландце Конвее на борту «Замка», то никаких доказательств тому нет. И я не намерен считать Конвея членом Братства и виновным в крушении до тех пор, пока с ним не переговорю. Хоть бы он наконец объявился… – тяжело вздохнул я.

Белинда слушала молча.

– Возможно, газетчики правы и лоцман действительно был пьян. Но… если Конвей – участник заговора, то какой в этом смысл?

– Вряд ли бы он тогда напился, – согласилась Бел.

– Кроме того, Луби пока и словом не обмолвился насчет «Принцессы».

Я припомнил рассказ Винсента о том, что Луби после Эдинбурга заявил: хватит слов, переходим к делу.

– Я понимаю, что тебе ненавистна сама мысль об участии ирландцев в последних событиях. – Белинда потеребила краешек простыни. – Кстати, я так не думаю. По-моему, будь Братство причастно к крушению «Принцессы Алисы», оно уже взяло бы на себя ответственность. Зачем им хранить молчание? Но… что, если тут действовала другая группа? Вдруг конкурент судоходной компании, который хочет перехватить у нее экскурсионные туры? Или, например, на борту были конкретные люди, которых и пытались убить таким образом?

Я пожал плечами.

– Кроме того, – добавила Бел, – не факт, что «Принцесса» является началом серии. Может, и вправду – несчастный случай, результат нескольких мелких оплошностей? У тебя ведь есть такая версия. А общий настрой против ирландцев заставляет людей сочинять самые пугающие истории.

Да, с подобным эффектом мне приходилось сталкиваться и раньше.

– Чем дольше я буду вести следствие, тем быстрее расползутся слухи.

– Люди напуганы, Майкл. Они пытаются понять, что происходит. Настолько жуткого происшествия в Лондоне не было долгие годы. Даже в железнодорожных катастрофах и обвалах на шахтах не припомню такого количества жертв, а ведь большинство из них – женщины и дети. Вся страна следит за развитием событий.

Конечно, Бел права… Бог свидетель – почти все англичане склонны предполагать самое худшее; они нас презирают и боятся.

– Подобную историю газетчикам народу скормить несложно, – резко бросил я. – Даже если в ней нет ничего, кроме выдумки.

– Ты найдешь истину, – твердо сказала Белинда. – Потребуется время, но ты всегда выводишь виновных на чистую воду.

Не факт, и не всегда вовремя для того, чтобы предотвратить следующую беду… Я не стал делиться своими мыслями. Белинда ко мне добра, и нет никаких причин огрызаться.

Бел сползла с подушки и провела пальцами по моим волосам. Взъерошила их, улыбнулась и снова расправила спутанные пряди.

– Ты ведь не забыл о своем обещании насчет субботы?

– Ты о приеме? Нет, конечно, нет.

Белинда впервые пригласила меня на еженедельный званый вечер, решила представить своим друзьям. Мы со смехом признавались друг другу, что оба немного нервничаем, но когда-то это должно было случиться. Ее возвращение из Шотландии – подходящий момент для подобного события. Народа будет много; значит, на меня внимания обращать особо не станут.

– Я уже приготовил новый костюм, висит в спальне.

Белинда легонько коснулась моего лба своим.

– Спасибо, Майкл.

Я позволил себе закрыть глаза и раствориться в поцелуе любимой. Даже уснул, однако сны мои были полны страха перед возможными слухами, расползавшимися по Лондону подобно зловонным миазмам, возбуждающим ярость и ужас.

Глава 12

На следующее утро, перед тем как выдвинуться в Уоппинг, я направился на газовый завод Бэктона. Решил посмотреть воочию, как комитет по крушениям справляется с опознанием тел.

Уже перед ангарами мой нос уловил запах разлагающихся останков, и я поспешно полез за платком. Ладно, раньше дело начнешь – раньше и закончишь. Я решительно зашел в тот ангар, где лежали трупы. Останки были аккуратно выложены четырьмя рядами на голом полу. В каждом ряду – по сорок тел. Мужчины с одной стороны узкоколейки, женщины – с другой. Там и сям образовались свободные места – значит, покойника уже забрали. В помещении я углядел всего одного чиновника из комитета. Тот стоял с мужской стороны, рядом со склонившейся над телом женщиной. Бедняжка прижала руки ко рту, пытаясь подавить рыдание.

Желудок мой скрутило в узел, и я, отвернувшись, пошел во второй ангар, где обнаружил сержанта Трента и еще нескольких людей из комитета. Среди них мелькал седовласый человек в черном одеянии с белым воротничком. Священник… Смятенной толпы в промокшей одежде, рыдающей и кутающейся в одеяла, здесь уже не было. В просторном помещении висела странная тишина. По одну сторону от рельсов стояли длинные столы, заполненные небольшими открытыми коробками, походившими на миниатюрные гробы. Несколько маленьких групп людей ходили вдоль них, заглядывая то в одну коробку, то в другую, порой вытаскивая дрожащими руками какую-либо вещь.

Мы встретились взглядами с сержантом, и тот, отклеившись от стены, направился ко мне.

Тем временем я взял один из ящичков с ближайшего стола и, наклонив его, рассмотрел содержимое. Несколько монет, булавка, три одинаковые костяные пуговицы – вероятно, от пальто – и простенькое серебряное колечко. Судя по размеру – мужское. Как же мало осталось от человека! В рядах коробок тоже встречались просветы. Наверняка вещи забрали люди, которые знали жертву столь близко, что опознали ее по подобным пустяковым предметам.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался Трент.

– А неплохая мысль, – хрипло пробормотал я, поставив ящичек на место. – Все лучше, чем разглядывать тела…

– Это предложил мистер Стайлз.

– Вот как…

Собственно, ничего удивительного. Разумеется, Стайлз нашел подходящий способ опознания жертв, соблюдая должную степень тактичности.

– Мы собрали драгоценности, пуговицы, очки, карманные часы, табакерки и тому подобную дребедень, – рассказал Трент. – Номер на коробке соответствует номеру на запястье трупа. Так проще. Сами знаете, мертвецы выглядят не совсем так, как при жизни.

– Прошло несколько дней, тела разлагаются, – согласился я.

– Опять же людям не приходится пересекать реку, чтобы искать погибших родственников на той стороне. Вещи-то нам позволили забрать, а вот останки – нет.

– Знаю, – сказал я, пытаясь скрыть раздражение. – Винсент хотел попытаться…

Меня прервал вопль молодой женщины.

– Это вещи Тома! – Ее голос надломился. – Его кольцо…

Она показала дрожащим пальцем на предмет на своей ладони, затем сжала кулачок, отвернулась и спрятала лицо на груди немолодой дамы. Ее плечи тряслись, а рыдания напомнили мне крики попавшегося в ловушку маленького зверька. Голос пожилой женщины был сдавленным и невыразительным. Наверное, мать…

Я подавил стон. Что за чертова служба…

Человек из комитета прихватил коробку и помог женщинам сесть за стол у стены. Девушка устроилась напротив него, и чиновник начал вынимать вещи из ящичка своими толстыми пальцами, выкладывая их на стол. Пожилая дама вяло наблюдала за процедурой совершенно пустыми глазами.

Уже уходя, я услышал еще один крик боли. На этот раз – мужчина, опознавший предметы в другой коробке.

Кто бы ни приложил руку к страшной катастрофе – интересно, смог бы он поступить так же еще раз, заглянув в этот ангар и увидев, какие страдания доставил лондонцам?

Если мы все же имеем дело с несчастным случаем, то распускающиеся в обществе сенсационные слухи лишь оскверняют горе родственников погибших, становятся форменным издевательством над их чувствами.