Текст книги "Моя безумная фантазия"

Она работала в таверне, но ее голос остался мелодичным и не испорченным грубым акцентом. Она доила коров этими изящными руками; подвязав волосы, скребла полы. Почему это не важно? У нее были все возможности узнать его тайну и воспользоваться ею к своей выгоде, а он оправдывает ее.

Он откинул с ее лица пряди волос, испытывая необъяснимую нежность, как будто она была доверившимся ему ребенком. Она не просто мила – очаровательна! Настоящий херувим в облаке шелка и атласа, с распущенными кудрями – образ, сошедший с картины Герчино «Мадонна с младенцем».

«Арчер, ты законченный осел!»

В дверь постучали – негромко и почтительно. Берни оправила пеньюар, взбила волосы, вздернула и опустила подбородок.

– Войдите, – мягко произнесла она, решив, что не стоит сразу показывать свою заинтересованность.

– Я принес вино, как вы велели, мадам.

Лакей, красивый блондин, остановился по стойке «смирно», и все бы ничего, но она не была его командиром, и верхняя пуговица его ливреи была расстегнута.

– Белое? От красного у меня болит голова. Но возможно, это оттого, что я слишком много выпила его в последний раз. Такое может быть, как ты думаешь?

Ухмылка на секунду прорезала загорелое лицо, и оно снова приняло непроницаемое выражение.

– Не знаю, мэм.

– Тебя зовут Питер?

– Да.

– И ты недавно в Сандерхерсте?

– Недавно. – В его голосе проскальзывал чуть заметный ирландский акцент.

– Не нужно так осторожничать, Питер, я стараюсь быть приятной.

– Вы это так называете?

– А как бы ты это назвал?

Его взгляд обжег ее, медленно прошелся по ее полуобнаженному телу.

– Я бы назвал это совращением и не хочу иметь с этим ничего общего, – сказал Питер.

– Прошу прощения?

– Именно. Стыдитесь, Бернадетт Сент-Джон! Преследовать мужчину таким образом! Если мы и окажемся в постели, это будет потому, что я этого захочу, а не потому, что вы поманили меня пальцем.

– И это правильно?

– Да, правильно. И если вы хотя бы наполовину такая женщина, как я представляю, вы дождетесь этого.

– Дождусь?

Его лицо осветилось улыбкой мужского удовлетворения. Берни едва не запустила в него вазой.

– Да, Берни. Это того стоит. А пока пусть вам прислуживают горничные.

Она еще долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь.

Глава 27

Берни настояла, чтобы Арчер и Мэри-Кейт обедали вместе с ней в парадной столовой. Мэри-Кейт видела ее, когда прохаживалась по зале. Прислуживать здесь она могла бы. Есть? Никогда!

Мэри-Кейт настойчиво попросила приносить поднос в ее комнату. Она могла бы избавить молоденькую служанку от лишней работы, но на это был наложен запрет, провозглашенный таким зычным голосом, что наверняка. вся прислуга Сандерхерста, числом более тридцати человек, услышала его.

– Если он считает тебя достаточно хорошей для своей постели, то нет причин не сидеть с тобой за одним столом. Разве не так, Арчер?

Не удовольствовавшись простым унижением, Берни пошла дальше и вовлекла в дискуссию Арчера.

Мэри-Кейт следовало бы отстоять свою просьбу, но за прошедшую неделю она поняла, что у графини Сандерхерст железная воля. Взять хотя бы имя Она наотрез отказывалась отзываться на какое-нибудь другое обращение, кроме Берни, настаивая, что даже более демократична, чем Мэри-Кейт, хотя молодая женщина отнюдь не страдала этим недостатком.

Берни вряд ли подозревала, что вопрос о том, как к ней обращаться, составляет не самую главную заботу молодой женщины. Мэри-Кейт пребывала в сильном смущении, испытывала неуверенность, не находила себе места. Ночи были заполнены страстью, приправленной весельем. А дни – теплом, дружбой и отдыхом, какого она никогда не знала. И все равно Мэри-Кейт чувствовала, что здесь ей не место. Она оставалась в Сандерхерсте не из-за удобств или алчности, в чем, как она думала, подозревает ее Арчер. Впрочем, ей не хватало мужества спросить его об этом. Она безудержно наслаждалась новыми ощущениями.

Ведь эти счастливые дни никогда больше не повторятся в ее жизни. И за ночами, когда она не могла дождаться звука его шагов, и по утрам, просыпаясь рядом с ним, принимая его поцелуи и снова позволяя увлекать себя в пучину страсти, – она помнила, что должна уйти отсюда. Она должна была обрести семью, и любимого, которому будет принадлежать, и, может быть, дом, который с большим правом будет называть своим.

Но вечером она притворится, что владеет этим дворцом и этим принцем. На Арчера работали лучшие портные. Такое совершенство одежды и украшений доступно или очень богатым людям, или тем, кто целыми днями ничего не делает и занимается только своими нарядами. Вечернюю одежду он носил с изяществом, которого трудно было ожидать от такого крупного мужчины. Однако искорки в глазах не совсем соответствовали строгому черному фраку и белоснежному кружеву жабо.

– Думаю, Берни, что Мэри-Кейт внесет недостающее равновесие в наши вечерние беседы.

– Ну вот, Мэри-Кейт, я была права. Мужчина вполне демократичен в своих убеждениях, что и послужит темой разговора сегодня за обедом.

Так и случилось. Говорили о работорговле, которую Берни нашла предосудительной, а Арчер согласился с ее мнением. Обсуждали высокие цены на импортируемые продукты и сообщенную Берни новость о том, что французские революционеры превратили сады Тюильри в картофельные поля.

– Эти глупцы издали дурацкий закон, мои дорогие, по которому под страхом смертной казни можно съесть только один фунт мяса в неделю.

– Очень похоже на французов.

– Ты предубежден против них, Арчер.

– А что прикажешь делать, мама, хвалить этих дураков за то, что они уничтожили лучшие умы своей страны, или за то, что ввели революционный календарь с такими названиями месяцев, как термидор и фруктидор?

– Французский повар у него только из-за меня, – пояснила Берни, обращаясь к Мэри-Кейт. – Я наняла Альфонса очень давно. Мне кажется, сын ненавидит этого человека, потому что Альфонс превосходит его в способности предаваться размышлениям. Арчер обычно впадает в меланхолию, когда идет дождь.

– На небе ни облачка, мама.

– Я всего лишь прибегла к метафоре, дорогой. Ты заметила, Мэри-Кейт, он называет меня мамой, только когда жутко недоволен мной?

– Я же здесь, еще не сбежал из вашей компании, – сказал Арчер, прежде чем успела ответить Мэри-Кейт.

– Это было бы стыдно с твоей стороны, мой милый. Мы, женщины, поступаем, как герои Гомера.

– С возрастом ты стала хуже, мама, я не способен тебя контролировать. Надо было подложить тебе в постель ту лягушку.

– О, ты проделывал со мной и худшие вещи, Арчер! Ты кричал во сне. Ничто на свете не пугало меня сильнее, ничто из того, что мог изобрести твой лихорадочный ум мальчишки, не достигало такого эффекта.

Мэри-Кейт, замерев, наблюдала за их пикировкой. Как они похожи – оба упрямые, самоуверенные, решительные. Сразу видно, что они обожают друг друга.

– Расскажите мне об Индии, Берни. Я слышала, что там жарко и пыльно и местные жители обожествляют коров. Это правда?

Краем глаза Мэри-Кейт поймала благодарный взгляд Арчера. Она подперла подбородок рукой и с готовностью устремила взгляд на Берни, потому что даже за столь короткий срок их знакомства успела узнать, что Бернадетт Сент-Джон – прирожденная рассказчица и не может устоять перед благодарной аудиторией.

Голос Берни гудел, и Мэри-Кейт вполуха слушала о правителе Хайдарабада и о начале третьей майсурской войны, запоминая достаточно, чтобы поддержать разговор, если Берни спросит ее. Но основное ее внимание было обращено на Арчера.

Каждый человек старательно охраняет свои секреты. Арчер Сент-Джон. Судя по внешнему виду, отшельник, человек, по своей натуре стремящийся к уединению. Ученый, король пряностей, брошенный муж. Каждое из этих описаний подходит ему, но ни одно в отдельности.

А что видит он, когда смотрит на нее? Вдова. Леди, совсем недавно извлеченная из таверны. Служанка, почитательница Попа, безнадежная мечтательница.

Мэри-Кейт рассеянно потерла затылок. Боль была терпимой, но ожидание почти непереносимо. Неужели очередное предупреждение? Предвестник нового видения? А она-то думала, что освободилась от них, проведя последнюю неделю без постоянных напоминаний тихого, ненавязчивого голоса о необходимости защитить мужчину, который, казалось, не желал ее защиты и, похоже, не требовал ее. Тем не менее она сделает это ради его же блага. Вот куда ее направляли. Здравый смысл, которым она так гордилась, восстал, протестуя. Любить Арчера Сент-Джона – как глупо.

Я никогда не думала, что полюблю его. Он был моим другом, к которому идешь в затруднении или когда кажется, что окружающие не понимают тебя. У него был чудесный смех, словно сверкающая в утреннем солнце роса, свежая и невинная, не тронутая никаким злом.

Я помню, как детьми мы гуляли по полям позади Сандерхерста, очарованные старинным графским домом графов Сент-Джонов. С помощью нитки, выдернутой из моей нижней юбки, и выточенного из дерева крючка мы ловили рыбу в пруду на юге владения. Он говорил, что ничего не поймает, если я буду болтать, потому что рыбе не нравятся девчоночьи голоса. Поэтому я сидела на берегу, подобрав ноги и прижав палец к губам. Я сдерживалась изо всех сил так, что он в конце концов начинал смеяться и снимал с меня обет молчания. Его улыбки походили на лето, и если я хочу вызвать в памяти это время года, мне всего лишь надо вспомнить тот день.

После счастливых лет смеха и доверия он стал казаться мне моей второй половиной, недостающей частью, куда я запрятала милые воспоминания, чудесные приметы детства. Мне нравилось, что не только он был моим Другом, но и я считалась его другом. Он мог извлечь музыку из ветра. Однажды мы сидели под деревом, и он попросил меня не двигаться. Мы слушали, как шумит в ветвях весенний ветерок, и слышали оркестр листвы.

Тогда-то я и поняла, что он может сочинять музыку, создавать ее в голове – священном вместилище разума. Он уже не был только моим, с таким талантом он принадлежал всему миру.

Мой лучший друг, моя любовь, самый дорогой для меня человек.

Как-то на Рождество он наклонился ко мне, собираясь поцеловать, подарить благословение, которое давал мне всегда, обычный жест между близкими и любящими родственниками. Когда его губы коснулись моей щеки, мне показалось, что в меня ударила, пригвоздив к земле, молния. Как ужасно и как страшно это знание, и как чудесно, словно я знаю великую, но запретную тайну, о которой не смею думать.

С того момента я поклялась стать достойной женой Арчера Сент-Джона. Грех любить кого-то так, как я полюбила его, я попыталась забыть об этом чувстве.

Он присутствует в каждой моей мысли, в каждом сне. Мой друг. Моя любовь.

Мэри-Кейт открыла глаза, оказавшись в тишине, которая показалась ей оглушительным ревом.

Арчер сидел рядом и растирал ей руки. Берни водила у нее перед носом флаконом с нюхательной солью.

– Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?

Мэри-Кейт сидела, уставившись на свечи, будто завороженная огоньками пламени. Хорошо еще, что она не потеряла сознание.

«Это не ты!» – подумала Мэри-Кейт, глядя на Арчера с таким недоумением, что смутила его.

«Но кто же тогда? Кого я должна защитить?»

Глава 28

– Это заряжающийся с казенной части мушкет, Мэри-Кейт, а не змея.

Берни закатила глаза, увидев, как Мэри-Кейт разглядывает ее новое оружие.

– По правде говоря, Берни, мне это неинтересно. Зачем вы вообще привели меня сюда?

За пятнадцать минут они прошли восточное крыло Сандерхерста, вышли через маленькую дверь и оказались на дорожке, ведущей в примыкавший к дому лес. Черные ветки лишившихся листвы деревьев и серое небо создавали унылое впечатление, но воздух был теплый, слышалась капель.

– Потому что я не хочу находиться в лесу одна. Во взгляде Мэри-Кейт отразилась смесь удивления и веселья.

– У вас же пистолет, Берни. Большой, устрашающего вида.

– Я не имею в виду свою безопасность, Мэри-Кейт. Мне нравится заниматься сразу несколькими делами. На мой взгляд, тебе не следует так бояться оружия, моя дорогая. Если ты не вскрикнешь при звуке выстрела, то будешь хорошо стрелять в цель.

– Хотя я и обожаю узнавать новое, Берни, на сей раз должна признаться в невежестве. У меня нет желания учиться.

Берни метнула на нее обвиняющий взгляд, и Мэри-Кейт с неохотой взяла оружие. Увы, звук выстрела заставил ее выронить мушкет. Берни со вздохом подняла его с земли.

– Скажи, Мэри-Кейт, у тебя в последнее время случались видения?

– С того вечера за ужином не было.

– Неделю назад? Мэри-Кейт кивнула.

Берни сделала несколько выстрелов. Женщины подождали, пока перестанет звенеть в ушах и рассеется удушливый дым.

– Значит, она слабеет.

– О чем вы?

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, Мэри-Кейт, что Алиса жива-здорова? – Берни нахмурилась, глядя на мушкет. – Возможно такое, что ты читаешь ее мысли?

– Мне, конечно, хотелось бы знать, почему Алиса Сент-Джон поселилась в моем мозгу, но больше всего я мечтаю о том, чтобы она ушла.

Берни непонимающе моргнула.

– Кажется, она поселилась навеки, Берни. В моей жизни есть многое, что я хотела бы изменить, но Алиса Сент-Джон не имеет к этому никакого отношения.

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему ты, похоже, единственная, у кого бывают эти видения?

– Нет, – ответила она.

Разговор закончился, но Берни, видно, не могла успокоиться, ей хотелось докопаться до истины.

– Держи, – приказала она, сунув мушкет Мэри-Кейт. Та по ошибке взяла его за ствол и чуть не обожглась.

Берни, покачав головой, выбила оружие из рук молодой женщины. Потом нагнулась и приподняла юбки, обнажив красивую лодыжку, обвязанную атласной лентой. За ленту был заткнут весьма угрожающего вида нож.

– Ты похожа на ребенка, которому дали слишком много сладостей, моя дорогая. У тебя глаза размером с блюдце.

– Это же нож!

– Верно, – рассеянно подтвердила графиня, словно только сейчас заметила его.

Берни перебрасывала нож из одной руки в другую. Мэри-Кейт завороженно наблюдала за быстрыми движениями пальцев Берни. Сверкнув, нож воткнулся в дерево в пятнадцати футах от них, прямо в центр нароста на стволе.

Берни подошла к дереву, вытащила нож и еще раз метнула его с потрясающей точностью.

– И что бы ты хотела изменить в своей жизни, моя дорогая?

– Почему ваше любопытство кажется мне таким же целенаправленным, как у Арчера?

– Потому что между вами двумя существует какая-то связь, не слишком очевидная. Почему, скажем, Алиса выбрала именно тебя?

– Служанку, наполовину ирландку, без всяких претензий на благородное происхождение, не слишком привлекательную, еще менее ученую – вы это хотите сказать?

– Какая чушь, Мэри-Кейт. Ты считаешь себя недостаточно хорошей, потому что когда-то доила коров? Или выносила горшки? Неужели я заставила тебя так думать? А что касается твоего сословия, ты воздвигаешь вокруг себя такую стену, Мэри-Кейт, что сразу выделяешься среди других. Ты очень напоминаешь мне меня. Снаружи колючки, а под ними уязвимая душа.

– Мне много лет приходилось защищать себя, Берни.

– Ты это хочешь изменить? А вдруг твои братья оказали тебе услугу, оставив на дороге? Симпатия, вылившаяся в жестокость, Мэри-Кейт, но проявленная ради твоего благополучия. Не забывай этого.

– Тем больше причин продолжать поиски, Берни. Даже если не осталось никакого следа.

– Твой дядя умер десять лет назад. Печально. Я помню сообщение о том, что затонул такой мощный корабль. Мы, Сент-Джоны, обращаем внимание на все, что связано с морем, моя дорогая. В конце концов, это – средство нашего обогащения. Мэри-Кейт?

Лицо девушки осветилось радостью, ее улыбка могла бы затмить солнце.

– Дядя Майкл не был на «Короле Георге», Берни! Дэниел сказал, что видел его несколько лет назад! Почему я сразу не подумала об этом?

– Спокойнее, Мэри-Кейт, прошедшее десятилетие было бурным, а жизнь моряка подвержена суровым испытаниям. Не слишком обнадеживай себя, даже если мы и обнаружим, что его не было на корабле.

– Мы, Берни?

– Разумеется, моя дорогая. Неужели ты откажешься воспользоваться магической властью имени Сент-Джонов? Если так, то это будет проявлением не гордости, Мэри-Кейт, а глупости.

– В данном случае, Берни, у меня, по-видимому, нет выбора?

– Ни малейшего, моя дорогая, – с улыбкой ответила Берни.

– Начнем, разумеется, с Лондона, – сообщила ей за завтраком графиня.

– Почему с Лондона? Берни взмахнула ножом.

– Потому что там находится адмиралтейство, дорогая моя. И прежде чем ты наморщишь свой носик, позволь заверить, что сведения, недоступные для тебя, будут, без сомнения, предоставлены вдовствующей графине Сандерхерст.

– А как же Арчер? Мы скажем ему?

– Арчер согласился с моим желанием наведаться в Сити, Мэри-Кейт, – сказала она, вставая и отряхивая с юбки крошки. Как бы Берни ни старалась, на ее одежде всегда оставались следы трапезы. – Он не сказал прямо, но я подозреваю, он надеется, что там я куплю себе более подходящие наряды. Естественно, просвещать его в отношении остальных планов я не стала. Кстати, он не знает, что ты поедешь со мной.

– А вы не думаете, что лучше бы сказать ему?

– Мэри-Кейт, неужели ты веришь, что Арчер согласится выпустить тебя из-под своего крылышка, особенно если узнает, что ты едешь в Лондон на поиски родных? Он немыслимый собственник, дитя мое, и отнюдь не обрадуется существованию дяди и нескольких братьев.

За последние несколько недель он совсем потерял голову. О, Берни видела все признаки – смягчившийся взгляд и смех, легкость в обращении с окружающими, посвящение Мэри-Кейт в свою личную жизнь, до этого священную и закрытую для посторонних. Нет, Арчер не обрадуется семье Мэри-Кейт. В ответ молодая женщина залилась румянцем.

Через день с небольшим они въехали в Лондон, где скорость, по счастью, приносилась в жертву осторожности. Скорость, с которой они путешествовали, ярко напомнила Мэри-Кейт столкновение, положившее начало ее знакомству с Арчером Сент-Джоном. Однако здесь никакие мольбы не помогли.

Они влились в оживленное движение лондонских улиц. Экипажи, всадники, тележки, запряженные пони, и влекомые лошадьми фургоны, тачки и ручные тележки, наполненные свежей рыбой, другими дарами моря, сырами, – все соперничали в стремлении проехать по главной улице. Если речи можно было бы придать вкус, то получилась бы густая и причудливая смесь из сотни национальностей, диалектов, говоров, кипящая, как в котле. Вдобавок к этим звукам раздавались крики уличных торговок, голоса детей, звон колоколов. Тело Мэри-Кейт, казалось, вибрировало в ответ на шум и гам, эхом отдававшиеся в ее голове.

Она не скучала по Лондону, хотя ей и нравилось жить в этом городе. Сандерхерст тоже был по-своему притягателен. В Лондоне она ни к кому не могла обратиться, она всегда подозревала, что Эдвина не очень-то любили. Никто, кроме Чарлза Таунсенда, не называл его своим другом. Муж не стремился поближе сойтись с соседями, ни к кому не испытывал привязанности. На его похороны почти никто не пришел.

Долгая поездка в карете оказалась сносной благодаря присутствию Берни и ее рассказам о путешествиях и людях, которых она встретила за годы жизни за пределами Англии. Но в конце путешествия обе женщины притихли, К как будто встреча с Лондоном требовала молчания.

Мэри-Кейт смотрела на город новыми глазами, сидя на обитых плюшем подушках в карете Арчера Сент-Джо-на. По мере того как они приближались к его городскому дому, она снова осознала разделявшую их огромную пропасть.

Помоги ему…

– Замолчи, Алиса!

От удивления Берни широко раскрыла глаза.

– Простите, я сказала это вслух?

– Вообще-то да, дорогая. Она говорит с тобой? – Берни задала этот вопрос не столько с сочувствием, сколько с любопытством.

– Она не отпускает меня с того часа, как мы выехали из Сандерхерста. Не хочет, чтобы я удалялась от него.

– Интересно, моя дорогая. Вот только что это означает?

– Не знаю, Берни, как не знаю, почему для этой пытки она выбрала меня.

Особенно теперь, когда Мэри-Кейт была уверена, что не Арчера, а какого-то неизвестного возлюбленного она должна спасти по желанию Алисы.

– А видения тебя посещали?

– Нет, только все время болит затылок. Словно, разреши я, что-нибудь и появилось бы.

– Тогда, дорогая, ты обязательно должна это сделать. Берни только что не потирала в предвкушении руки.

– Не думайте, что я не хочу помочь. Пожалуйста, поймите: я не хочу потеряться в ней. Я с трудом выношу все это.

– И чем дольше это тянется, тем труднее терпеть.

– Откуда вы знаете?

– Забавно, моя дорогая, но ты описываешь мое замужество. – Она усмехнулась, увидев выражение лица Мэри-Кейт. – Отец Арчера был очень тяжелый человек, хотел, чтобы все всегда было в точности, как хочет он. Я вынуждена была одеваться в соответствии с его вкусами, говорить, как он, и заниматься только тем, что он находил подходящим для своей графини. Мне кажется, твоя связь с Алисой до некоторой степени напоминает этот союз, в котором сила на ее стороне. Любой на твоем месте взбунтовался бы.

– Хоть бы она нашла кого-нибудь другого, Берни! Ее присутствие уже невыносимо.

– Но ты говоришь, в Сандерхерсте она тебя беспокоит меньше?

Мэри-Кейт почувствовала, что краснеет, щеки у нее наверняка порозовели. Она покачала головой, посчитав, что молчание послужит достаточным ответом. Берни снова усмехнулась.

Великолепные городские дома с гордостью взирали друг на друга, словно одобряя широкие веерообразные окна над парадными дверями и мощеные подъездные дорожки соседей. Тяжелые бархатные шторы украшали высокие окна с переплетами из кованой стали, будто хотели укрыть обитателей домов. На выкрашенных черной краской дверях висели яркие медные молотки, однако на домах отсутствовали номера и таблички с именами их владельцев. Казалось, что живут здесь в строжайшей тайне, что богатство и титулы вынуждают к анонимности даже на этих тихих и уединенных улицах. Нарушать покой Гросвенор-сквер было небезопасно.

Арчер Сент-Джон пребывал в необычайном раздражении.

Женщины продолжали исчезать из его жизни с нарастающим постоянством. Сначала пропала жена, затем его мать и, наконец, Мэри-Кейт, чье место в его жизни было еще настолько неопределенно, что он пока не знал, как его обозначить.

Для человека, прозванного Отшельником, он слишком много времени проводит, перебираясь с места на место. К тому же ищет женщин. Интересно, он единственный мужчина, которого настолько одолел слабый пол?

Он был известен своим упорством – прекрасной чертой характера – и вместе с тем необыкновенной слабостью. Он никогда легко не сдавался, выходя иногда в своих поступках за границы разумного, чтобы достичь поставленной им самим же цели. В детстве такой целью было научиться играть в шахматы. Он прочитал по этому предмету все, что смог найти, практиковался со слугами и работниками, которые знали эту игру. Только когда он побил всех противников, Арчер почувствовал, что достиг, чего хотел.

Ему мало было просто сидеть на сундуках с казной Сент-Джонов. За многие годы торговля пряностями принесла миллионы – значительный и надежный источник постоянно растущего богатства. Арчер дополнил ввозимые товары скипидаром и камфарным маслом.

И Мэри-Кейт с ее неправдоподобной историей, упрямой настойчивостью и привычкой постоянно исчезать вполне соответствовала ему своей неуступчивостью.

Арчер поднял шелковую штору, чтобы взглянуть на Лондон. Высокие шпили и острые крыши соперничали резкими цветами. Бесчисленные трубы исторгали копоть и дым, испещряя черными отметинами серое зимнее небо.

Чего ради она моталась по всей Англии вместе с его матерью, он не знал. В поисках его пропавшей жены? Они считают, что он недостаточно настойчиво искал ее?

Что он почувствует, если в один прекрасный день, как по волшебству, появится его жена? Что он наконец-то оправдан? Несомненно. Сумеет ли он преодолеть возникшее между ними отчуждение, забудет состояние опустошенности, на которое она его обрекла. А она? Старомодные понятия чести предписывали быть верным, особенно если им с Алисой предстояло возродить их брак из руин.

Мэри-Кейт. Ему придется распрощаться с Мэри-Кейт.

– Не могу выразить словами, как мне жаль, моя дорогая. Так обнадежить тебя, чтобы затем повергнуть в отчаяние.

Берни взяла Мэри-Кейт за локоть, и они покинули адмиралтейство.

Их принимал сам сэр Энтони Петтигрю. О прибытии Берни его известил тот самый чиновник, который отказался разговаривать с Мэри-Кейт в прошлый раз.

Энтони Петтигрю не стал терять времени попусту, звучно поцеловав Берни в губы.

– Берни, я чертовски рад тебя видеть! Вот уж не думал, что ты вернешься в Англию. Полагал, что снова встречусь с тобой в Индии.

– Как видишь, я здесь, жива и здорова.

– И как всегда, великолепно выглядишь. Английский климат тебе явно на пользу, Берни. Значит, остаешься?

Он завладел ее рукой и поднес к губам ее затянутые в перчатку пальцы. Берни улыбнулась и отняла руку.

– Только на несколько месяцев. Соскучилась по дому.

Предложение чая было встречено тем же насмешливым отказом, но прошло не менее часа, прежде чем Берни удалось освободиться от назойливого Энтони Петтигрю. Глава адмиралтейства, обаятельный и привлекательный в духе немолодых государственных мужей, обладал странной привычкой время от времени подмигивать, словно делился с собеседником какой-то на редкость смешной шуткой.

– Дело в том, моя дорогая, что я ничего не могу о нем вспомнить. Ни где встречалась с ним, ни его лицо. Никаких подробностей. Странно, не правда ли? В голове туман. Терпеть не могу, когда со мной такое случается.

– Вы вспомните, – сказала Мэри-Кейт, – когда это уже будет не нужно.

– По правде говоря, это и не важно. В конце концов, он сделал все, что мог. По крайней мере мы знаем, что твоего дяди не было на борту «Короля Георга». Увы, мы не знаем его нынешнего места службы.

– Или хотя бы, жив ли он?

– О милая моя девочка, я ведь просила тебя не питать больших надежд, но иногда ты меня просто не слышишь. Уверена, твой дядя найдется, обязательно. А пока мы должны раскрыть тайну Алисы.

– Я хотела бы никогда не слышать этого имени, Берни.

– Тогда бы ты никогда не встретила Арчера. Ты это хочешь сказать?

Мэри-Кейт закрыла глаза, словно услышала вопрос уже не в первый раз.

– Возможно, нам стоит сократить наше пребывание в Лондоне, дорогая, и наведаться на место столкновения. Там тебя могут посетить какие-нибудь видения, которые укажут нам направление поисков.

– Я оставалась в гостинице целую неделю, Берни, и пересказала вам все свои сны. И потом, я отказываюсь ехать с вами, если вы не прикажете кучеру ехать помедленнее. Хочу добраться до места живой.

– Ерунда, дитя мое. Закрой глаза, держись за ручку над окошком и думай о приятном.

– С закрытыми глазами мне будет только хуже, а думать я смогу только о том, что в первый раз мне повезло, но вряд ли удастся пережить второе столкновение.

– Ты должна настроиться на авантюрный лад, дорогая.

– А вы, Берни, на более умеренный.

– Подобное высказывание можно ожидать от Арчера. По-моему, вы очень подходите друг другу.

По-моему, вы очень подходите друг другу. Неужели так просто? Какая нелепость! И как это верно! Алиса соединила самых неподходящих людей при самых невозможных обстоятельствах? И что это значит? По всей вероятности, Алисы Сент-Джон нет в живых. Живые жены не подыскивают своим мужьям подруг. Они должны изменить направление поиска и сосредоточиться на судьбе Алисы, а не на ее исчезновении.

– Что у вас на уме, Берни? – Мэри-Кейт прервала поток мыслей Берни. – Выглядите невероятно довольной?

– По-моему, настало время установить связь с миром духов, Мэри-Кейт. Наверное, мы все делали не так. Почему бы не спросить у Алисы, где она?