Электронная библиотека » Карин Альвтеген » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Тень"


  • Текст добавлен: 15 апреля 2014, 11:05


Автор книги: Карин Альвтеген


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Он осторожно приподнял одеяло и, не спуская глаз со спины Луизы, бесконечно долго выбирался из постели, стараясь не разбудить жену. Она не пошевелилась. Надев халат, он тихо закрыл за собой дверь. Привычными шагами прошел по скрипучему паркету. Дверь Элен была приоткрыта, в комнате горел красный ночник. Сам не понимая зачем, Ян-Эрик остановился и долго смотрел на дочь. Она спала, и никто не мешал ему думать о своей любви к ней. Одеяло у Элен упало, и он заботливо поправил его, прежде чем идти дальше.

За книжными полками в кабинете была припрятана бутылка виски. Оставив дверь открытой для лучшей слышимости, он сделал несколько глотков из горлышка. Бросил взгляд на стопку с почтой в адрес АО «Рагнерфельдт», но открывать ничего не стал. Два письма были похожи на читательские. Отец по-прежнему получал их, два-три в неделю. Ян-Эрик обычно отправлял в ответ фотографию с факсимильной подписью Акселя.

В ванной почистил зубы. Тщательно стер запах алкоголя. Затем намочив немного туалетной бумаги, убрал белые брызги зубной пасты с зеркала. Чтобы избежать очередного скандала.

Он вернулся в спальню и залез в кровать.


Всё так хорошо начиналось. Он не мог ею насытиться. Впервые верил, что нашел женщину, способную, словно магнит, удерживать на себе его взгляд, который раньше то и дело ускользал в сторону от первоначально заданного направления. Влюбился страстно. Она же, окруженная ореолом таинственности, поначалу противилась сближению, и от ее сопротивления он сходил с ума. Страсть затянула его словно омут. Он хотел быть рядом с Луизой, хотел знать, о чем она думает, когда молчит, хотел ощущать ее запах, любить ее, держать крепко и никогда не отпускать. В конце концов она не устояла перед его натиском.

На этот раз враг немного повременил. Раз-другой попытался – и отступил. Ян-Эрик решил, что победа наконец на его стороне. И не заметил, как его медленно, но верно окружили. Она начала требовать слишком многого, занимать слишком много места. Ему все чаще хотелось как-то ее «разбавить». Она звонила в самое неподходящее время. Накрывала интимные ужины при свечах, за которыми с любопытством выспрашивала его секреты и зачем-то делилась своими. Дарила подарки и устраивала сюрпризы, вынуждавшие его к выражениям благодарности.

Путь к спальне, где он мог наконец блеснуть своими способностями, проходя через повседневность, становился все более долгим и извилистым. Яна-Эрика начали мучить подозрения. Он явно видел, как жена все отчаяннее стремится стать незаменимой. И однажды чувствам пришел конец. Тайна превратилась в знание, интерес – в рутину. Бреясь утром в ванной, он видел на сушилке при свете дня ее белье, которое еще недавно было тайной, целый день будоражащей его воображение.

Ее красота, рассортированная по тюбикам и баночкам, теперь хранилась на полочках в ванной. Ее мысли, которые когда-то его увлекали, при ближайшем рассмотрении оказались вполне заурядными.

Женщина подобна ночному городу, на который смотришь издалека. На горизонте волшебными драгоценностями заманчиво сверкают огни, дразнят обещаниями и возможностями. Но вблизи город ничем не отличается от других – те же требующие ремонта дома и мусор на тротуарах. Дружбы Ян-Эрик не искал – дружба не приносила ему облегчения. Ему была нужна страсть и безудержный секс, и оттого, что Луиза обманула его ожидания, он испытывал ярость.

Влюбленность в очередной раз обернулась разочарованием. Так бывает с кокаиновой дозой. На какое-то время наступает подъем, за которым неизбежно следует падение, еще более безысходное.

Он решил закончить их отношения без объяснений. Просто выйти за сигаретами и не возвращаться. Но именно в тот вечер она усадила его на диван и со счастливой улыбкой сообщила, что у них будет ребенок.


Он проснулся раньше, чем прозвонил будильник. Тихо подошел к тумбочке Луизы и выключил сигнал, потом отправился будить дочь. Ему очень хотелось побыть с ней наедине, попросить прощения за то, что пропустил спектакль. Он постоял немного, глядя, как она спит. Такая большая, но еще ребенок.

– Элен.

Она пошевелилась.

– Элен, пора вставать.

Он положил руку ей на голову и неловко похлопал по щеке. Элен открыла глаза и увидела отца.

– Привет!

Дочь явно обрадовалась ему, потянулась в кровати.

Улыбнувшись, Ян-Эрик сказал:

– Я приготовлю завтрак. Что ты обычно ешь?

– Молоко и бутерброд. С сыром.

Он хотел попросить прощения за вчерашнее, но не находил слов. Немного помявшись, он наконец сдался и вышел из комнаты. В очередной раз поразившись тому, как трудно выбрать правильное поведение. Он любил дочь, но при этом она его пугала. Ее явная зависимость от него и потребность в общении стесняли. Вынуждали его занимать оборонительную позицию. Он не мог дать ей того, чего она хотела. У него этого попросту не было. Она постоянно напоминала о его несовершенстве. И если совсем честно, из-за нее у него часто портилось настроение.

Приготовив бутерброд, он вышел в прихожую за утренней газетой. Когда он вернулся, Элен уже сидела за кухонным столом, он сел напротив. Сейчас. Сейчас он попросит прощение.

– Как в школе?

– Хорошо.

Она продолжала жевать.

– Контрольных много?

– Ну, так, не очень.

Она допила молоко и встала, чтобы взять из холодильника добавку. Он понял, что времени не остается. И начал снова.

– Я хотел сказать, что… Может, ты хочешь еще бутерброд, давай я сделаю.

– Нет, спасибо. Где мама?

– Спит.

– Ты не видел мою зеленую заколку?

Залпом допив молоко, она поставила стакан в посудомоечную машину и вышла из кухни, прежде чем он успел что-то сказать. Из спальни донеслись приглушенные голоса Элен и Луизы. Доверительные разговоры, в которых он никогда не участвовал.


Нить, связывающая его с дочерью, была слишком слабой, чтобы состязаться с цепью, которую удалось сплести Луизе.

Но была еще одна причина, тайная, о которой знали только он и его отец. Внешняя.

В семье Рагнерфельдт не разводятся.

До рождения Элен Аксель вообще не верил, что сын способен стать хорошим семьянином. И хотя сейчас отец способен только обжигать Яна-Эрика сердитыми взглядами, в день, когда он умрет и придется делить имущество, его неудовольствие может обрести гораздо более конкретные формы. Отказать в праве наследования Яну-Эрику, конечно, не смогут, но ловкое и прекрасно разбирающееся в юридических тонкостях перо отца позаботилось, чтобы доля Яна-Эрика оказалась мизерной – если на момент оглашения завещания он не будет вести достойную жизнь.

Ян-Эрик сам читал этот документ. В день, когда Элен исполнился год, отец безупречным профессиональным языком закрепил собственную волю. Между строк завещания читалось откровенное презрение, и большая часть средств отписывалась в пользу Луизы и Элен. Пока брак в силе, это не важно, Ян-Эрик может вести дела и отчитываться перед аудитором. Но при разводе все выйдет наружу, и Луиза окажется главным победителем.

– Я сделал это ради Элен, – объяснил ему отец. – Она наша будущая наследница.

Потом они вернулись к столу, и Ян-Эрик напился коллекционным вином. И даже поучаствовал в непринужденной светской беседе, хотя внутри все клокотало от злости. Оттого, что его обошли наследством.

В тот вечер он попытался, преодолев себя, заняться любовью с Луизой, но не смог избавиться от мысли, что трахает собственного надзирателя.

* * *

Алиса Рагнерфельдт просыпалась рано без будильника.

Отнюдь не по собственной воле – она всегда любила ночь, любила занимать пространство, которое освобождали спящие. Но бодрствование и бессонница – это разные вещи. В последнее время ей хотелось лишь одного – выспаться, но снотворное действовало только несколько часов. В час волка ее будил приступ стенокардии. Сердце сжимало, казалось, все ужасы мира давили ей на грудь. Старость, как выясняется, это нечто иное, как затянувшаяся агония. И лицо незнакомой старухи в зеркале.

Ожидания юности, словно по мановению волшебника, обратились в недоумение перед старостью. Все так быстро прошло, и так мало осталось. Цепочка случайностей незаметно завела ее туда, откуда уже не выбраться. Важные решения, насколько она помнила, всегда принимались без нее. Люди, внезапно появившись в ее жизни, вскоре опять уходили – каждый своей дорогой.

Все рассеялось, но ничего не потерялось. Дух еще присутствует, но он похож на законсервированный прошлогодний фрукт…

Впрочем, сегодня ее поднял с кровати не сердечный приступ, а боль в правом бедре. Она ждала этого и, вытягивая ногу, чтобы снять судорогу, зажгла лампу и вытащила из тумбочки пластиковую папку с газетными вырезками. Пролистав, нашла нужную.

«Экспрессен», 15 сентября:

900 000 шведов страдают почечными заболеваниями – в большинстве случаев даже не догадываясь об этом. Простой тест поможет определить наличие почечной недостаточности.

Алиса пробежала текст глазами – головная боль по утрам, усталость, первые и наиболее распространенные симптомы, дальше зуд, отеки, тошнота, на более поздних стадиях рвота – и вот оно, вот это место. «Онемение и покалывание в ногах, что, по-видимому, вызвано нарушением солевого баланса». Нужно попросить Яна-Эрика отвезти ее в поликлинику. Надо позвонить и записаться. Она заставит их сделать новый анализ, даже если они не посчитают это необходимым.

Алиса встала и открыла жалюзи – за окном еще было темно. Надев домашние туфли и халат, она вышла в кухню. Оторвала листок на календаре, налила воду в кофеварку. Сегодня одной чашки не хватит, в десять придут Ян-Эрик и некая Марианна Фолькесон, так что лучше сварить кофе прямо сейчас.

Кроме всего прочего, нужно удостовериться, что все будет в порядке, когда на супругу Акселя Рагнерфельдта придут смотреть посторонние.

Герда Персон.

Непонятно, какое они могут иметь отношение к ее похоронам, но Ян-Эрик почему-то настаивал. Она налила в стакан воды и выпила лекарство, отставив фляжку со спиртным в сторону. Обычно она позволяла себе глоток виски от стенокардии, но ей не хотелось, чтобы Ян-Эрик почувствовал запах алкоголя. Теперь он бывает у нее редко – очень занят. В последнее время Алиса общается в основном с Луизой. Подумать только, сыну уже пятьдесят! Ее мальчику. А Аннике было бы сорок пять. Алиса сжала зубы. Непрошеные воспоминания порой обрушивались на нее, хоть и не так часто, как прежде. Тирания старости. Неповоротливое настоящее приводило в движение прошлое.

Волевая, требовательная, с четкими представлениями о жизни, в молодости она знала все наперед. Впечатленная идеями Элин Вагнер[1]1
  Элин Матильда Элизабет Вагнер (1882–1949) – шведская писательница, педагог, общественный деятель, активистка феминизма и пацифистского движения.


[Закрыть]
и движения за права женщин, она уж точно не намеревалась повторять ошибки других. Современная женщина должна быть сильной, брать на себя ответственность и требовать бо́льшего – и от себя, и от мужчины. Вместе мужчина и женщина построят лучший мир.

Так писала Элин, и Алиса соглашалась с каждым ее словом. Третья из пяти детей в семье, она послушно помогала в хозяйстве, из чувства самосохранения стараясь приспособиться к маленькому социуму, в котором порядок был определен заранее и все дороги в будущее проторены. Но в глубине души она нетерпеливо ждала чего-то иного. Она была не такой, как ее братья и сестры. Почему-то ее не устраивала их судьба. Почему-то она никогда не останавливала взгляд на предметах, располагавшихся в пределах видимости, и всегда смотрела за горизонт. Туда, где не слышен шорох гравия под велосипедными шинами и куда не долетают крики с футбольного поля. Где не пахнет свежескошенной травой, а на улицах встречаются сплошь незнакомые лица. Где даже смена времен года не позволяет чувствовать себя в безопасности.

Ее пристанищем стала литература.

Она считала дни до срока, когда можно будет вырваться и убежать в большой город со всеми его возможностями.

Наполнив одну чашку, она перелила оставшийся кофе в термос и посмотрела на свои ноги. Да, отекли немного, особенно онемевшая правая. Надо звонить, как только откроется поликлиника. Она бросила взгляд на кухонные часы. Ян-Эрик появится через три часа. До этого она успеет завить волосы на бигуди, чтобы быть красивой, когда они придут. В той мере, в какой она сейчас может быть красивой. Густые каштановые волосы, правда, остались в прошлом, но почему бы не порадовать себя воспоминаниями?

Тогда, в конце сороковых, Алиса укладывала длинную челку с помощью заколки. Ей уже исполнился двадцать один год, она достигла совершеннолетия, и родители больше не имели права ее удерживать. Однако ее отъезд вызвал в семье настоящую бурю, и Алиса покинула дом, сопровождаемая зловещими пророчествами. Сняв комнату у сердитой дамы в районе Васастан, она начала искать работу, не важно какую. Главное – иметь возможность писать, а трудности ей нипочем, потому что у нее есть цель. Домашние еще поймут, что были к ней несправедливы.

Уже на второй день Алису взяли помощником мастера в парикмахерскую «Сити-палас» на площали Нормальмсторг. Она должна была мыть голову клиентам, варить кофе и следить за чистотой инструментов. Все это делалось под содержательные разговоры посетителей и парикмахеров. Некоторые из них вдохновляли ее сочинять по ночам рассказы или, в крайнем случае, заметки для какой-нибудь газеты.

Новичок в столице, она первым делом разузнала, где обитают единомышленники. Непризнанные гении с такими же, как у нее, розовыми мечтами и пустыми кошельками. Избранные, чье искусство будет отмечено в истории культуры золотыми восклицательными знаками. Молодые женщины и мужчины, проводящие время в кафешках квартала Клара, были творческими собратьями и потенциальными партнерами по сексу. Война закончилась, будущее таило в себе массу возможностей. Встречаясь вечером в «Иве и листе», будущие поэты и писатели тосковали по Парижу, курили «Голуаз» и старались попасться на глаза репортерам из расположенных по соседству крупных газетных редакций.

Рагнерфельдт был одним из многих, поначалу Алиса даже внимания на него не обратила, да и он особого интереса к ней не проявлял.

Она встала и подошла к холодильнику. Убедилась, что в доме есть молоко. Ян-Эрик всегда пьет кофе с молоком. А она любит черный.

Эта привычка издавна помогала ей сохранять бодрость, когда слипались глаза. Днем бесконечные стрижки и прически, ночью – перестук портативной пишущей машинки «Роял», которую она купила за семнадцать крон в комиссионном магазине на улице Хантверкаргатан. Потом сердитая домохозяйка запретила Алисе использовать «дьявольскую машину», и ей пришлось писать от руки. Корзина, полная мятых листов, и рукописи, возвращенные из газет и издательств.

По вечерам в Клараквартерен разбавленные красным вином горести слабели, но крепли снова после получения очередного отказа из издательства.

Из дома не писали, несмотря на то что она время от времени сообщала им, что у нее все хорошо. Лишь однажды пришла весточка от старшей сестры – типографская открытка со стандартными пожеланиями доброго Рождества и веселого Нового года.

Когда становилось совсем невмоготу, Алиса с тоской вспоминала время, когда она пропалывала в поле колючие сорняки и потела, смётывая сено в скирду. Та работа приносила конкретные результаты, а теперь Алиса только и делает, что переливает из пустого в порожнее. Она уже была готова признать, что проиграла, когда все вдруг изменилось.

Письмо в несколько строк явилось подтверждением того, что свое поле она наконец прополола и скирду сметала.

Воспоминание заставило ее улыбнуться. В тот день она появилась в кафе как королева и объявила, что у нее приняли рассказ. Она почти физически ощутила, как приподнялась над остальными и заняла место среди избранных благодаря тому, что именно ее тщательно подобранную комбинацию слов признали наиболее профессиональной. Ее дверь открылась, в то время как остальные все еще колотили в свои кулаками. Улыбки. Несколько искренних, но большинство недоверчивых: как могло случиться, что мир до сих пор не оценил их гениальность, а на ерунду, которую придумала Алиса, вдруг обратил внимание?

Внезапно с противоположной стороны стола ее обжег взгляд синих глаз Акселя. У нее даже дыхание перехватило. Он единственный не улыбался, не пил за нее и не поздравлял. Просто смотрел на нее пристальным взглядом, и было ясно: он хочет ее. Нечего тратить время на эту шушеру – надо сейчас же, сию минуту, уйти с ним. От этой мысли у Алисы закружилась голова. Единственный раз плюнуть на все условности и поддаться влечению. Наконец зажить жизнью, к которой она стремилась.

В тот же вечер они заключили договор.

Искусство превыше всего. Вместе они осуществят свои мечты и подарят миру то, что он давно ждет. И с безудержной страстью они принялись за дело.

Поначалу все шло прекрасно. В реальность происходящего было даже трудно поверить. Да, она часто именно так и думала – все это слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. Казалось, осуществились ее детские мечты. Она писала домой длинные, но уже не такие смиренные, как раньше, письма, рассказывала обо всем, но ответов по-прежнему не получала.

Они перестали ходить в Клараквартерен. Отгородились от мира и посвятили себя творчеству. В издательстве Алисе заплатили небольшую сумму авансом, время от времени кому-нибудь из них в виде дополнения к скудному семейному бюджету удавалось продать свое стихотворение. Через знакомых Акселя они сняли маленький домик из двух комнат и кухни на окраине Стокгольма. У каждого – комната с кроватью и письменным столом. Они вдвоем, это придавало им мужество и защищало от посредственностей. Два заговорщика, которые днем уединяются каждый в своем мире, а вечером с пылкой страстью воссоединяются.

Снова присев за кухонный стол, она посмотрела на свою кофейную чашку. Герда купила ее в семидесятых годах. Может, сказать об этом даме из муниципалитета, чтобы это отметили на похоронах? Все-таки что-то личное. Переехав в эту квартиру после того, как у Акселя случился инсульт, она почти ничего с собой не взяла и понятия не имела, откуда здесь взялись эти чашки. Она была не в состоянии собрать вещи, их паковали Ян-Эрик и Луиза. Да, наверное, это они положили. Довольно некрасивые чашки, если присмотреться.

Алиса потрогала обручальное кольцо. Чуть сдвинув его, посмотрела на след, оставленный на пальце.

Пятьдесят пять лет она не снимает его, и оно все глубже врастает в кожу. В тот день были только они вдвоем и священник, гостей не позвали. Даже родителей Акселя не позвали. Она знала, что он потом жалел об этом, но поскольку ее родители приехать не захотели, то своих он тоже решил не приглашать. Для равновесия.

Как он тогда говорил.

Заключив союз, они отказались от своих фамилий, придумав себе новую – Рагнерфельдт.

Имя, которое понесет в мир их Слово.

Оба напечатали по роману, сначала она, потом он, и их вновь созданная фамилия начала все чаще попадать на страницы культурной хроники. Критики сетовали на их молодость, и тем не менее хвалебные рецензии встречались довольно часто. Они искренне интересовались творчеством друг друга. Следили за причудливым ходом мысли, советовали, когда это было нужно, приободряли. Опубликовав по второму роману, они доказали, на что способны, но им хотелось большего. Книги продавались небольшими тиражами, и издательства выплачивали аванс без особой охоты. К тому же после многочисленных газетных рецензий писать стало труднее. Первой книгой удивить читателя легко, куда труднее соответствовать заданной планке. Между ними началось соревнование. Каждый теперь больше концентрировался на собственной работе и меньше интересовался тем, чем занят другой. Вечерние обсуждения текстов друг друга почти сошли на нет – время слишком дорого, чтобы тратить его на что-нибудь, кроме собственного творчества. Однако некоторые вещи можно успеть сделать даже при дефиците времени. Через год родился Ян-Эрик, и они купили дом в Накке. Контакты со старыми друзьями прервались окончательно, поскольку те с презрением отнеслись к новой буржуазной жизни Рагнерфельдтов.

Началась новая эра.

Вместо вдохновенного сочинительства – бессонные ночи и смутные дни. Ради нового члена семьи им пришлось завести новые порядки, которые нарушали планы издательств. Уважительное отношение к пространству друг друга сменилось необходимостью защищать свою территорию. Казалось, причудливые персонажи романов вторгались в реальность, конкурируя с кричащим ребенком, который требовал постоянного внимания.

Тех часов, когда Ян-Эрик спал, не хватало. Чтобы избежать споров и писать по очереди, они составили график, но и этого времени было мало. И тогда они попытались решить проблему по-другому – на сцене появилась Герда. Чтобы убирать, готовить и выполнять прочие ежедневные обязанности, из-за которых они оказались в ситуации, не оставлявшей для творчества ни малейшего шанса.

Герда Персон.

Алиса снова почувствовала раздражение перед предстоящим разговором. Столько шума из-за этой смерти. У государства и так ни на что не хватает денег, неужели муниципалитету больше нечем заняться. О Герде Алиса знала немного, хотя они почти двадцать пять лет прожили под одной крышей. С рождения Яна-Эрика и до того, как Герде исполнилось шестьдесят семь и ей уже самой потребовалась помощница по хозяйству. Впрочем, она бы ей и раньше не помешала, потому что, честно говоря, Герда никогда не отличалась особым пристрастием к чистоте, но Аксель отказывался менять ее и впускать в дом незнакомого человека.

Он считал, что Алиса преувеличивает. А Алиса не понимала, почему нельзя одного чужого человека поменять на другого. И что Аксель мог знать о хозяйстве – ведь он всегда сидел, запершись в кабинете, – тоже оставалось для нее загадкой. Герда неизменно была рядом, к ее присутствию привыкли и не замечали ее, как не замечают кошку или собаку, но что она была за человек, Алиса так и не узнала. Граница между господами и обслуживающим персоналом была нерушимой, и никто из них не стремился сократить дистанцию. Но Герда находилась слишком близко. И видела, как Алиса постепенно превращалась из творческого союзника и равного по силе партнера в супругу-марионетку, которая должна стоять рядом и радоваться, когда муж получает награды. Герда была свидетелем всего, что происходило в их жизни, и Алиса ненавидела ее за то, что ей все известно.

Мало-помалу их жизнь превратилась в вечное соперничество. Но тут Алиса забеременела Анникой, с рождением которой борьба закончилась. Внутренний разлад лишил Алису способности писать и навсегда отодвинул ее в тень Акселя. Она пыталась преодолеть собственные инстинкты. Не могла понять, откуда они взялись – изнутри или извне. Аксель продолжал осуществлять свои мечты, а со своими ей пришлось распроститься.

Дети и все с ними связанное поставили под угрозу осуществление ее планов. Детский крик прогонял вдохновение. Дети плакали – она утирала слезы. Потребность детей в ее присутствии и любви сковывала ее по рукам и ногам.

Алиса Рагнерфельдт вздохнула, взгляд ее был устремлен в прошлое. И только тиканье кухонных часов напоминало о настоящем.

То, что тогда чуть не задушило ее и своей обыденностью едва не довело до депрессии, в действительности было одним мгновением. Но сейчас, спустя сорок пять лет, она была готова на все, лишь бы снова пережить это мгновение.

И получить шанс все исправить.

* * *

Когда Луиза вошла в кухню, Ян-Эрик все еще сидел на своем месте с газетой. Элен ушла, Луиза попрощалась с ней в прихожей. Потом что-то долго делала в ванной, вышла накрашенная и с полотенцем на голове. Ян-Эрик смотрел, как она, словно не замечая его, идет к морозильнику, вынимает два кусочка хлеба из пакета и кладет их в микроволновку. Четкие движения сопровождаются негромкими звуками – хлопанье дверцы, шелест упаковки.

– Заколку нашли?

Она пробурчала что-то похожее на «да» и подошла к холодильнику. Открыла дверцу, снова закрыла, обнаружив сыр на кухонной столешнице.

Он перелистнул страницу, не читая.

– Кофе готов. В кофеварке.

Глупость сморозил. Где же еще ему быть? Луиза, однако, ничего не ответила. Вытащила из шкафа чашку, налила кофе, дождалась сигнала микроволновки, забрала из нее хлеб и положила сверху сыр без масла. Села за стол, притянув к себе часть газеты с культурной хроникой и откусила бутерброд.

Это похоже на тонкий лед. Хрупкая поверхность над темной водой – идти нужно, с осторожностью пробуя каждый шаг.

Два человека настолько близки, что завтракают вместе в халатах. Но расстояние между ними так велико, что преодоление его может стать опасным для жизни. Говорить нечего и не о чем. Даже если очень захочется. Он мог выстроить разговор с кем угодно, но только не с женщиной, которая сейчас сидит напротив него, одетая в домашний халат.

Находиться рядом почти невозможно. До следующей поездки оставалось двадцать четыре часа.

Она перевернула газетную страницу. Сделала глоток кофе. Собрала ладонью крошки от съеденного бутерброда в маленькую горку.

Молчание парализовывало. Стук сердца казался оглушительным. Нужно обязательно что-нибудь сказать, чтобы разрядить обстановку. Но говорить нечего. Абсолютно.

Когда молчание стало совсем невыносимым, он собрался встать и уйти, но тут его взгляд случайно упал на горку крошек, которая только что была сухой и высокой и вдруг превратилась в пологую и мокрую. Он растерянно застыл на месте, не сводя глаз со стола. В следующее мгновение его опасения подтвердились – две новые слезы упали рядом с хлебными крошками.

Все, что недавно казалось ему невыносимым, оказалось ерундой по сравнению с ситуацией, в которой он оказался сейчас.

Луиза плакала. Его холодная жена, которая никогда не демонстрировала никаких чувств, кроме разной степени раздражения, сидела напротив и плакала так, что слезы градом текли по ее лицу.

Но еще больший страх вызывало то, что она ждала утешения от него. От него, который даже не представлял, что в подобных случаях делать, и ничего об этом не знал. Кроме, пожалуй, того, что ее слезы растопили тонкий лед, который еще минуту назад казался опасным, но все-таки защищал от того, что скрывалось под ним и было еще страшнее. От того, что обязательно всплывет на поверхность, если он признается, что заметил ее слезы.

Мгновение он решал, как поступить. С ее склоненного лица падали на стол слезы; еще чуть-чуть, и ему уже не удастся уйти, сделав вид, будто он ничего не заметил. Но принять решение он так и не успел. Не глядя на него, она протянула руку за кофе и в следующую секунду опрокинула чашку на стол.

Ее оплошность лишила его возможности спастись.

– Черт!

Слезы, с которыми она пыталась справиться, прорвались наружу. Он, не успев придумать ничего лучше, рассмеялся:

– Ерунда, подумаешь, кофе!

Она спрятала лицо в ладонях и заплакала навзрыд. Он сидел, глядя в одну точку, и ждал. Никогда раньше он не видел, как она плачет. Он понятия не имел, что это может значить и как ему следует себя вести. Минуты шли. Она плакала, а он в растерянности пытался справиться с ситуацией. Конечно, нужно встать, подойти к жене, обнять. Попытаться унять ее боль. Но он не мог. Не мог пошевелиться. Обвившись вокруг стола, невидимая веревка связала его по рукам и ногам.

– Так больше нельзя.

У него перехватило дыхание. Он спешно перебирал в уме прежний опыт, пытаясь определить, как действовать дальше. Больше всего ему бы хотелось встать и уйти, притворившись, что он ничего не слышал. Прочь от слез и ненужных разговоров.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

В следующее мгновение их взгляды встретились, и он быстро отвел глаза, испугавшись нежданного контакта.

– Не понимаешь? Чего ты не понимаешь?

Луиза быстро вытерла щеки, провела рукой под носом. Она словно бросила ручную гранату, знала, что время пошло. И все же колебалась. Хотела сказать больше, но не решалась.

– Я так больше не могу.

Он сглотнул. Пролитый кофе впитался в газету, страницы окрасились в коричневый цвет. Он хотел принести тряпку, но боялся пошевелиться.

– Мы ничего не делаем вместе, мы даже не разговариваем. Как будто мы с Эллен живем тут одни. Тебя никогда нет дома. А когда ты здесь, то… Мы…

Она замолчала. Опустила взгляд и закрыла лицо руками. Потом встала, оторвала от рулона бумажное полотенце, высморкалась и вытерла под глазами. Она всегда внимательно относилась к собственной внешности, вот и сейчас, расстроенная, в слезах, не забывает думать, как выглядит со стороны.

К ее злости он привык. Внезапные приступы гнева оправдывали его отстраненность и заставляли надевать броню. Но сейчас ей удалось пробить броню. Она прекратила сражение и признала себя слабой, нуждающейся в утешении и понимании. Он предпочел бы, чтобы она была злой.

Луиза вернулась к столу. Слезы иссякли, но лицо слегка припухло. На щеках остались белые следы, тушь под глазами размазалась.

– Мы даже не прикасаемся друг к другу.

Она произнесла это, словно стесняясь, и Ян-Эрик заметил, что она покраснела, даже на шее проступили красные пятна. Луиза опустила глаза, ее ноготь с безупречным маникюром коснулся проклятых крошек. И дернуло же его обратить на них внимание. Сердце громко стучало.

Все, что он годами умудрялся замалчивать, обрело форму и превратилось в огонь, пылающий на столе между ними. В отчаянии он пытался что-нибудь сказать. И не мог придумать ничего, что помогло бы ему выкрутиться из сложившейся ситуации. В растерянности Ян-Эрик поднял руку и посмотрел на часы, и Луиза уловила этот жест, хотя сидела, опустив глаза в стол.

– Ты спешишь?

– Нет, совсем нет.

Поднимая свою чашку, он заметил, что у него дрожат руки.

Сидящая напротив него Луиза сделала глубокий вдох, словно собираясь с силами.

– Ради Элен я готова бороться, но у меня нет сил делать это одной.

Прошло несколько секунд. Его тошнило от происходящего.

– У меня есть предложение.

Ему стало страшно. Неужели ему придется идти в спальню и заниматься с ней сексом?

– Я хочу, чтобы ты начал ходить на психотерапию.

– Что?

Поворот оказался таким неожиданным, что он даже позабыл о своем страхе.

– Психотерапию? Мне? Зачем?

Она не ответила. Просто пристально смотрела на него какое-то время, потом снова вернулась к своим крошкам.

– Я полгода ходила, и мне помогло. Тебе, наверное, тоже будет полезно.

Тут он действительно удивился:

– Ты ходила на психотерапию?

– Да.

– Почему ты не рассказывала об этом?

– Я не думала, что тебе это интересно. В нашей семье ведь ничего друг другу не рассказывают. Редко собираются вместе. А на телефон ты вообще не отвечаешь.

Сердитые нотки быстро переместили их на привычную территорию, где у него уже были свои укрытия. К чему эти вечные упреки? Он работает как проклятый, чтобы содержать семью, а она все равно недовольна. Просторная пятикомнатная квартира в дорогом районе Эстермальм, которую им продали существенно дешевле, только потому, что они носят фамилию Рагнерфельдт. Похоже, она забыла разницу между обязанностью и привилегией. Он зарабатывает на хлеб популяризацией искусства, распространяет знания и учреждает проекты, от которых мир становится лучше. Он приносит пользу. И миру, и своей семье. Именно благодаря ему потрясающая проза Акселя Рагнерфельдта сегодня ассоциируется с гуманитарными миссиями. Все, о чем писал отец, в руках сына превратилось в конкретные дела, ведь именно он стал инициатором многих проектов. Он многого добился, с ним считаются, к нему относятся с уважением. Он доказал это. И несмотря на это, дома его ждут лишь обвинения и ее кислая мина.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации