Текст книги "Инстинкт убийцы"

Оба молча смотрели на экран телевизора, по которому шла реклама таблеток для похудения, демонстрирующая моделей до и после их употребления. Казалось, что все жаждут что-то изменить в своей жизни. Уилл сожалел о том, что не существует таблеток, способных вернуть домой Эмму Кампано. Кем бы ни был ее отец, девушка все равно оставалась невинной жертвой. Даже Пол не заслуживал того, чтобы потерять ребенка. Этого никто не заслуживал.

Уилл покосился на Энджи и снова перевел взгляд на телевизор.

– Как ты думаешь, какими родителями будем мы с тобой?

Она едва не подавилась собственным языком.

– Что это на тебя нашло?

– Я не знаю. – Он гладил Бетти, слегка теребя ее уши. – Так, пришло в голову.

Губы Энджи продолжали шевелиться, пока она приходила в себя после потрясения.

– Ты спрашиваешь себя, каким он будет? Наркоманом, как моя мать, или психопатом, как твой отец?

Уилл пожал плечами.

Она села на диване.

– Что мы расскажем ему о том, как познакомились? Вручим ему экземпляр «Цветов на чердаке»[8]8
  Роман Вирджинии Эндрюс, вышедший в 1980 г.


[Закрыть] и будем надеяться, что все обойдется?

Он снова пожал плечами, продолжая трепать уши Бетти.

– При условии, что он будет уметь читать.

Энджи не засмеялась.

– Как мы расскажем ему о том, почему поженились? Уилл, нормальные дети только и делают, что задают вопросы обо всей этой ерунде. Тебе это известно?

– Существует ли книга о папочке, предъявившем ультиматум мамочке, наградившей его сифилисом?

Когда Энджи не ответила, Уилл поднял голову и посмотрел на нее. Уголки губ Энджи приподнялись в улыбке.

– Вообще-то, об этом снят фильм и он начнется сразу после того, как закончится тот, который идет сейчас.

– Да ну?

– Мерил Стрип играет мамочку.

– Ее лучшие роли связаны с сифилисом.

Он чувствовал на себе взгляд Энджи и не отводил глаз от Бетти, продолжая почесывать ее за ухом, пока собачка не начала подергивать задней лапкой.

Энджи непринужденно перевела разговор на менее болезненную тему.

– Как выглядит жена Пола?

– Она хорошенькая, – отозвался Уилл, отдергивая руку, потому что Бетти куснула его за палец. – А если точнее, то красивая.

– Готова поспорить на свою левую руку, что он ей изменяет.

Уилл покачал головой.

– В ней есть все. Она высокая, умная, элегантная блондинка.

Брови Энджи взлетели вверх, но они оба знали, что Уилл скорее тяготеет к брюнеткам с пагубной привычкой озвучивать все, что приходит им в голову, и перемежать свою речь бранью. Натали Мейнс в парике могла бы стать поводом для беспокойства. Абигайль Кампано всего лишь возбудила ее любопытство.

– Как бы то ни было, – парировала Энджи, – но мужчины изменяют своим женам не потому, что они не хорошенькие, или не умные, или недостаточно сексуальны. Они изменяют потому, что им просто хочется потрахаться, или потому, что им скучно, или потому, что жены больше не желают мириться с их враньем.

Бетти спрыгнула на пол и встряхнулась.

– Буду иметь это в виду.

– Да уж имей.

Энджи выставила ногу вперед, помешав Бетти запрыгнуть на диван. Уиллу было нетрудно представить себе, как она делает то же самое с малышом. Он смотрел на ярко-красные ногти на ногах Энджи. Чего он не мог себе представить, так это как она будет делать педикюр, держа на руках маленькую девочку. Хотя три месяца назад он не мог представить себе, что она вообще когда-то остепенится.

Когда она позвонила, чтобы сообщить, что ему необходимо обратиться в частную клинику и сдать анализы, он пришел в такую ярость, что вышвырнул телефон в окно кухни. После этого они долго скандалили, что Уилл ненавидел, а Энджи обожала. Этой модели отношений они следовали уже почти тридцать лет. Энджи ему изменяла, он ее прогонял, через несколько недель или месяцев она возвращалась, и все начиналось сначала.

Уиллу до смерти надоело топтаться на этом тренажере. Ему хотелось обрести стабильность и некое подобие нормальной жизни. Но у двери не наблюдалось очереди женщин, жаждущих все это ему предоставить. С таким количеством багажа, как у него, нужна была багажная квитанция каждый раз, когда он выходил из дома.

Энджи знала о его жизни все. Она знала о шраме от удара лопатой у него на затылке. Она знала, как было изуродовано его лицо и почему он нервничает всякий раз, когда видит огонек сигареты. В том, что он ее любит, Уилл не сомневался. Возможно, в его любви не было страсти, возможно, на самом деле он вообще не был в нее влюблен. Но Уиллу было с Энджи спокойно, а иногда это самое главное в жизни.

– Фейт Митчелл – хороший коп, – вдруг ни с того ни с сего заявила она.

– Я смотрю, сегодня тебе удалось собрать целую кучу информации, – заметил Уилл, спрашивая себя, кто в департаменте полиции Атланты не умеет держать язык за зубами. – Я вел расследование, связанное с ее матерью.

– Она этого не делала, – ответила Энджи, но Уилл знал, что это машинальная защита, которую копы используют точно так же, как другие люди желают здоровья тем, кто только что чихнул.

– У нее восемнадцатилетний сын.

– Не мне очернять малолетних шлюх, – хмыкнула Энджи. – Будь осторожен с Фейт. Ей хватит десяти секунд, чтобы тебя раскусить.

Уилл вздохнул, ощутив боль глубоко в груди. Он смотрел в проем открытой двери кухни, в которой горел свет. Он видел, что на столе лежит хлеб, а рядом стоит открытая банка «Дюка». Он только что купил этот майонез. Она и в самом деле такая транжира или таким образом пытается ему что-то сообщить?

Энджи забралась на спинку кресла, уселась и опустила руки ему на плечи. Уилл провел ладонями по ее ногам, но она не позволила ему продвинуться дальше. Энджи никогда и ничего не делала просто так, что тут же и доказала, поинтересовавшись:

– Почему ты спросил о детях?

– Просто для поддержания разговора.

– Очень странный разговор.

Он попытался ее поцеловать, но она отстранилась.

– Ну же, – добивалась она, – скажи мне, почему ты спросил.

Он пожал плечами.

– Да просто так.

– Ты пытаешься сказать мне, что хочешь детей?

– Я этого не говорил.

– Может, ты хочешь усыновить ребенка?

Он остановил ее двумя простыми словами:

– А ты?

Она отпрянула, уронив руки на колени. Уилл знал ее практически всю жизнь. За все это время прямой вопрос ни разу не удостоился прямого ответа, и он знал, что в ближайшее время это совершенно точно не изменится.

– Ты помнишь «Дорз»?[9]9
  Название рок-группы (The Doors), в переводе означающее «Двери».


[Закрыть] – вдруг спросила Энджи.

Но она говорила не о рок-группе. Когда они росли, в детском доме были дети, которые появлялись и исчезали так часто, что, казалось, они только и делают, что проходят через вращающуюся дверь. Она прижалась губами к его уху и прошептала:

– Когда ты тонешь, ты не перестаешь учить других людей плавать.

– Ладно. – Он похлопал ее по ноге. – Я выведу Бетти погулять и буду ложиться. Мне рано вставать.

Энджи никогда не умела смиряться с отказом.

– Ты не можешь уделить мне тридцать две секунды своего времени?

– Ты оставляешь на столе открытую банку только что купленного майонеза и после этого еще рассчитываешь на прелюдию?

Она улыбнулась, расценив это как намек.

– Знаешь, – начал он, – ты живешь здесь две с половиной недели, и мы не занимались сексом нигде, кроме этого кресла и этого дивана.

– Ты, наверное, единственный мужчина на земле, которому пришло бы в голову жаловаться на что-то подобное.

– Я склоняю голову перед таким обширным маркетинговым исследованием.

Уголки ее губ приподнялись, но она не улыбалась.

– Значит, вот такой твой ответ?

– Ты уже позвонила агенту по недвижимости?

– Собираюсь, – сообщила она, но они оба знали, что в обозримом будущем она не собирается выставлять свой дом на продажу.

У Уилла не было сил продолжать этот разговор.

– Энджи, хватит. Давай не будем.

Она положила руки ему на плечи и сделала какое-то необычайно эффективное движение бедрами. Она смотрела на него сверху вниз, сверяя все свои движения с его реакциями, и Уилл почувствовал себя лабораторной крысой. Он пытался ее поцеловать, но она всякий раз отстранялась. Она опустила руку себе в шорты, и он ощутил движения ее пальцев, ласкающих промежность. Ее глаза закрылись, между губами показался кончик языка. Сердце Уилла колотилось в груди. Он с трудом сдержался, когда она наконец развернула ладонь и начала поглаживать его.

– Ты все еще измучен? – прошептала она. – Ты хочешь, чтобы я прекратила?

Уилл не хотел ничего говорить. Он поднял ее и уложил спиной на журнальный столик. Последним, о чем он успел подумать перед тем, как войти в нее, было то, что, по крайней мере, это не кресло и не диван.

Уилл подхватил Бетти и, прижав ее к груди, побежал по улице. Она прижалась мордочкой к его шее, щекоча ее радостно высунутым язычком. Вскоре они были уже в соседнем районе, но Уилл не замедлил шагов, пока вдали не показались огни Понсе-де‑Леон. Хотя Бетти яростно возражала, он опустил ее на тротуар и заставил пройти остаток пути до аптеки-закусочной.

Для двух часов ночи тут было на удивление людно. Уилл взял корзину и прошел в глубь магазина, полагая, что найдет то, что ищет, где-то по соседству с фармацевтическими товарами. Он промерил шагами два прохода, прежде чем заметил нужный отдел.

Уилл пробежал глазами по коробкам. Буквы расплывались у него перед глазами. Он отлично видел цифры, но никогда не умел хорошо читать. В начальной школе учитель заподозрил у него дислексию, но толком его никто так и не обследовал. Поэтому Уилл до сих пор не знал, страдает ли он этим отклонением или просто патологически туп. С последним утверждением соглашались все его последующие учителя. Единственным, что он знал наверняка, было то, что, как бы он ни старался, печатные слова действовали против него. Буквы наползали друг на друга, разбегались в разные стороны и утрачивали какое бы то ни было значение к тому времени, как преодолевали расстояние от глаз до мозга. Они разворачивались в обратную сторону, а иногда и вовсе исчезали со страницы. Он уже не знал, где лево, где право, и не был способен сконцентрироваться на тексте даже на час, чтобы не заработать жуткую головную боль. В хорошие дни он был способен читать на уровне второклассника. Плохие дни были невыносимы. Стоило ему устать или расстроиться, как слова начинали вращаться перед его глазами подобно воронкам в зыбучем песке.

Годом ранее о его проблеме узнала Аманда Вагнер. Уилл не знал, как ей это удалось, а спрашивать напрямую не хотел, чтобы не начинать неприятный разговор. Для составления отчетов он использовал программы, распознающие человеческий голос. Возможно, он слишком сильно полагался на проверку компьютером его орфографии. Или, может, Аманда задалась вопросом, почему он пользуется цифровым диктофоном в отличие от остальных копов, предпочитающих старомодные блокноты на спирали. Факт оставался фактом – она знала, и оттого, что теперь Уиллу приходилось постоянно доказывать ей, что от него есть польза, его работа стала гораздо труднее.

Он до сих пор не был уверен, приставила она к нему Фейт Митчелл, чтобы та ему помогала, или потому, что знала: Митчелл постарается во что бы то ни стало вытащить на свет все его пороки. Если выплывет то, что Уилл страдает функциональной безграмотностью, ему никогда не доверят собственное расследование. Скорее всего, он вообще потеряет работу.

Он не мог даже думать о том, что с ним будет, если это произойдет.

Уилл поставил корзину на пол и погладил Бетти, давая понять, что не забыл о ней, потом перевел взгляд на полку. Он рассчитывал, что это будет легче. Но сейчас перед ним находилось как минимум десять разновидностей того, что он хотел купить. Все коробки были одинаковыми, не считая различных оттенков розового или синего цвета. Некоторые логотипы были ему знакомы по телевизионной рекламе. Но среди разбросанного по двору мусора он не видел коробки. Он видел только узкую полоску, на которую было необходимо помочиться. Кто бы ни забрался в мусорный бак прошлой ночью, упаковка была уничтожена, поэтому все, что оставалось Уиллу сегодня утром, – это стоять посреди двора, держа в руках то, что совершенно определенно являлось домашним тестом на беременность.

На нем было две полоски, но что это означало? Некоторые из рекламных роликов демонстрировали смайлики. В других показывали плюсики. Не означало ли это, что существуют тесты с минусами? Или у него в очередной раз все расплылось перед глазами и он увидел две линии вместо одного-единственного минуса? Или он так перепугался, что вместо слова увидел перед собой его символ? Что, если тест совершенно недвусмысленно говорил «нет», но Уилл не смог этого прочитать?

Он решил взять по одной коробке каждого вида теста. Когда он раскроет дело Кампано, то запрется у себя в кабинете и разберется с каждым набором, сравнивая его с полоской из мусорного бака, пока ему не удастся обнаружить необходимую марку. После этого он потратит столько часов, сколько потребуется, чтобы разобраться в инструкции и так или иначе понять, что, собственно, происходит.

Бетти уже запрыгнула в корзину, поэтому Уилл разложил коробки вокруг нее и пошел к выходу, прижимая корзину к груди, чтобы ненароком не вывернуть Бетти на пол. Когда он подходил к кассе, она оперлась лапками о край корзины и снова высунула язычок. Больше всего она походила сейчас на эмблему на капоте автомобиля. Покупатели оглядывались на них, хотя Уилл сомневался, что здесь никогда не видели взрослого мужчину в деловом костюме с чихуашкой на розовом поводке. Все-таки это был почти центр Атланты, а не глухая деревня. С другой стороны, он был практически уверен, что стал первым мужчиной, набившим корзину тестами на беременность.

Ожидая своей очереди, Уилл почувствовал, что стал центром внимания, и уставился на газеты. «Атланта джорнал» уже напечатала утренний выпуск. С нее, как и почти со всех остальных американских газет сегодня, смотрело лицо Эммы Кампано. Очередь оказалась длинной, и у Уилла было достаточно времени, чтобы расшифровать жирные печатные буквы над фотографией: «ПОХИЩЕНА».

Он попытался дышать глубже, чтобы ослабить тугой ком в груди, возникший при мысли обо всех ужасных вещах, которые люди способны делать друг с другом. Он узнал об этом еще от тех детишек по прозвищу «двери», которые возвращались в детский дом от своих опекунов или приемных родителей. Их отдавали в семьи снова и снова. Они снова и снова возвращались с еще более омертвевшими глазами. Оскорбления, пренебрежение, насилие… Хуже их глаз могло быть только его отражение, когда он смотрелся в зеркало после собственного возвращения.

Бетти лизнула его в лицо. Очередь сдвинулась с места. Часы над кассой показывали четверть третьего.

Аманда права. Если Эмме Кампано повезло, она уже умерла.

День второй

Глава 5

Абигайль Кампано казалось, что ее дочь еще жива. Возможно ли это? Или она устанавливает несуществующие взаимосвязи, подобно человеку, утратившему руку или ногу, но еще долго ощущающему ампутированную конечность?

Если Эмма мертва, в этом была виновата Абигайль. Она лишила жизни человека. Причем человека, который пытался спасти ее дочь. До вчерашнего дня ни она, ни Пол никогда не слышали об Адаме Хамфри. Он был для них незнакомцем. А теперь он умер от ее руки. Она была обязана за это заплатить. В мире должна была существовать хоть какая-то справедливость. Если бы только Абигайль могла принести на алтарь этой справедливости себя, она бы с радостью поменялась с Эммой местами. Пытки, боль, ужас, даже холодные объятия могилы были бы лучше этого состояния полного неведения.

Но так ли это? О чем сейчас думают родители Кайлы? Абигайль терпеть не могла эту парочку. Она ненавидела царящую в их семье вседозволенность и их горластую дочку. Эмма не была ангелом, но до встречи с Кайлой она была совсем другой. Она не прогуливала школу и выполняла все до единого домашние задания. У нее никогда не было плохих оценок. И что же ей сказать родителям погибшей девочки? «Если бы вы держали свою дочь подальше от моей, она сейчас была бы жива?»

Или они были бы живы?

«Наши дочери были бы живы, если бы вы меня послушали».

Абигайль заставила себя пошевелиться. Она должна хотя бы попытаться встать с кровати. Не считая необходимости подниматься в туалет, она пролежала здесь последние восемнадцать часов. Она чувствовала себя неловко из‑за того, что ей пришлось колоть успокоительное. Эдакая новоявленная тетушка Питтипэт, которой затуманило разум. Все носились с ней, как с хрустальной. Абигайль уже не помнила, когда с ней так осторожно обращались. Даже мать была с ней ласкова по телефону. Десять лет назад Беатрис Бентли развелась с отцом Абигайль и переехала жить в Италию. В настоящий момент она сидела в самолете где-то над Северной Атлантикой. Ее красивая мама спешила к ней на помощь.

Скоро приедут и родители Адама Хамфри. Но они спешили не к ложу своего ребенка, а к его могиле. Что это такое – хоронить сына? Что чувствуют родители, когда гроб опускается в землю и их ребенок навеки уходит во мрак?

Абигайль часто спрашивала себя, каково это – иметь сына. Разумеется, не ей было об этом судить, но отношения между матерями и сыновьями казались ей такими простыми. Мальчики были понятными и предсказуемыми существами. С одного взгляда становилось ясно, злятся они, грустят или радуются. Им доставляли удовольствие простые радости вроде пиццы и видеоигр, и если они и дрались со своими друзьями, то не до крови или, хуже того, забавы ради. Никто не слышал о мальчиках, пишущих оскорбительные записки или распространяющих друг о друге сплетни по школе. Мальчик никогда не приходит домой в слезах, потому что кто-то назвал его толстым. Ну, может, и приходит, но мать знает, как его утешить. Для этого достаточно погладить его по голове или что-нибудь ему испечь. И мальчики не дуются неделями из‑за каких-то воображаемых обид.

По опыту Абигайль, женщины определенно любили своих матерей, но между ними всегда существовало нечто. Ревность? Обида? Ненависть? Это нечто, чем бы оно ни было, заставляло девочек сближаться с отцами. Со своей стороны Хойт Бентли с наслаждением баловал своего единственного ребенка. Беатрис, мать Абигайль, обижала утрата внимания. Красивые женщины не любят конкуренцию, даже если соперницами являются их собственные дочери. Насколько помнила Абигайль, она была единственным камнем преткновения, из‑за которого ее родители когда-либо ссорились.

– Ты ее балуешь! – кричала Беатрис на Хойта. При этом ее молочно-белая кожа обретала зеленоватый оттенок зависти.

Учась в университете, Абигайль познакомилась со студентом по имени Стюарт Брэдли, который, казалось, был именно тем мужчиной, за которого она могла бы выйти замуж. Он был представителем старых денег, которые одобрял ее отец, и обладателем определенного количества новых денег, способных задобрить ее мать. Стюарт был умен, добродушен и интересен приблизительно так же, как банка маринованных жуков.

Однажды Абигайль приехала на своем БМВ в дилерский центр для обслуживания автомобиля. Пол Кампано был одет в дешевый костюм, слишком тесный в плечах. Он был громогласным и неотесанным, и даже несколько дней спустя от одной мысли о нем у нее начинало гореть между ног. Три недели спустя она отказалась от жизни миссис Маринованные Жуки и переехала к Полу Кампано, еврею с приемными родителями-итальянцами и чувством обиды размером с Род-Айленд.

Беатрис его кандидатуру не одобрила, и вопрос был решен окончательно. Ее мать утверждала, что дело было вовсе не в отсутствии у Пола денег и собственной фамилии. Она разглядела в глубине его души нечто, что будет всегда жаждать и не находить удовлетворения. Даже в день свадьбы Абигайль Беатрис попросила дочь быть очень осторожной. Она считала всех мужчин очень эгоистичными созданиями, лишь малой горстке которых удается преодолеть свои естественные наклонности. Ей казалось, что Пол Кампано, мизинец которого украшал перстень, а голову – стодолларовая стрижка, к их числу не относится. К этому времени Хойт Бентли фактически перебрался жить к любовнице, и Абигайль решила, что предостережение матери – это всего лишь следствие ее собственной унылой и одинокой жизни.

– Послушай меня, милая, – увещевала ее мать, – ни одна женщина не способна изменить прошлое мужчины.

Вне всякого сомнения, Абигайль и Пол были страстно влюблены друг в друга. Он ее боготворил, и папина дочка Абигайль в роли объекта поклонения чувствовала себя более чем комфортно. Пол достигал все новых высот. Вначале он стал управляющим дилерским центром, затем приобрел собственное предприятие, затем еще и еще. И с каждым своим достижением он мчался к Абигайль за похвалой. Ее одобрение значило для него так много, что порой это бывало почти комично.

Наступило время, когда она устала от его поклонения. И тут она увидела, что не столько находится на пьедестале, сколько заперта в сказочной башне. Когда Пол утверждал, что недостоин ее, на самом деле он говорил совершенно серьезно. Его самоуничижительные шуточки, которые поначалу казались такими милыми, внезапно перестали ее забавлять. За всей этой фанфаронадой и бахвальством скрывалась такая пропасть неудовлетворенности, что Абигайль не знала, удастся ли ей когда-нибудь разглядеть ее дно.

Приемные родители Пола были чудесными людьми. Мари и Марти представляли собой редкостное сочетание терпения и умиротворенности. Прошло немало лет, прежде чем в разговоре Мари обмолвилась о том, что Полу, когда он появился в их семье, исполнилось уже двенадцать лет. В воображении Абигайль Пол был пухлощеким розовым младенцем, сразу после рождения угодившим в объятия Мари. Но история усыновления Пола гораздо больше походила на один из романов Диккенса, чем кто-либо готов был признать. У Абигайль возникло множество вопросов, на которые никто не хотел отвечать. Пол открываться перед женой не желал, а родители явно считали, что предадут сына, если станут рассказывать о нем, пусть даже и его жене.

Приблизительно в то же время начались и его бесконечные интрижки. Хотя, возможно, они были с самого начала, а тогда она просто начала их замечать. Было гораздо проще зарыть голову в песок и старательно поддерживать статус-кво, когда с грохотом рушился старательно созданный ею мир. Почему его измены оказались для Абигайль неожиданностью? Она избрала иной жизненный путь, и все же каким-то образом оказалось, что она идет по следам своей матери.

Поначалу Абигайль радовалась дорогим подаркам, которые Пол привозил ей из деловых поездок и с конференций, но затем начала понимать, что это своего рода отступные. Таким образом Пол избавлялся от чувства вины. Шли годы, улыбка Абигайль тускнела, и она все менее охотно пускала Пола в свою постель, когда он возвращался из Калифорнии или Германии с бриллиантовыми браслетами или золотыми часиками.

Тогда Пол начал привозить подарки для Эммы. Их дочь отреагировала на это так, как и следовало ожидать от привыкшей к роскоши девочки. Маленькие девочки так устроены, что всегда жаждут внимания, и Эмма вжилась в роль папиной дочки так же легко, как некогда это сделала ее мать. Пол дарил ей то «Айпод», то компьютер, то машину, и она с радостным визгом бросалась отцу на шею, в то время как Абигайль корила его за то, что он балует дочь.

Вот так просто и незаметно произошло перевоплощение Абигайль в собственную мать. Как и в случае с любыми переменами, этому предшествовало озарение. Ей было ненавистно наблюдать за тем, как легко Пол привлекает на свою сторону Эмму, заваливая ее подарками и окружая безусловной любовью. Он считал дочь верхом совершенства, и она платила ему той же монетой. Его девочке все давалось легко и без малейших усилий. Пол откупал Эмму и от плохого настроения, и от грусти. Когда на второй день занятий она потеряла учебник английского языка, он без вопросов и упреков купил ей второй. Если она забывала выполнить домашнее задание, он звонил и предупреждал учителей, придумывая различные отговорки и оправдания. Если она хотела пойти на концерт, билеты на который были давно распроданы, или мечтала о каких-то новомодных джинсах, Пол тут же ей помогал. Почему это не нравилось Абигайль? Разве не должна такая любовь к ее единственному ребенку вызывать у матери восторг?

Нет. Иногда ей хотелось схватить Эмму за плечи и хорошенько встряхнуть, объяснить ей, что нельзя до такой степени полагаться на отца, что она должна научиться заботиться о себе. Абигайль не желала, чтобы ее дочь выросла в полной уверенности, что получить желаемое можно только с помощью мужчины. Эмма была умной, веселой и красивой. Она могла добиться чего угодно, если бы хорошенько постаралась. К сожалению, готовность Пола прийти на выручку, как только Эмма щелкнет пальчиками, была слишком заманчивой. Он выстроил для нее идеальный мир, в котором просто не было места несовершенствам.

До сих пор.

Раздался стук в дверь. Абигайль поняла, что по-прежнему лежит в кровати. Ей только почудилось, что она сумела сесть. Она пошевелила руками и ногами, чтобы убедиться, что они все еще ее слушаются.

– Эбби?

Пол выглядел совершенно измученным. Он не побрился, его губы потрескались, а глаза ввалились. Вчера вечером Абигайль отвесила ему пощечину, которая обожгла ее ладонь. До вчерашнего дня она ни разу в жизни не поднимала руку на другого человека. За последние двадцать четыре часа она убила юношу и дала пощечину мужу.

Пол заявил, что, если бы они не забрали у Эммы машину, ей бы сейчас ничего не угрожало. Возможно, на самом деле мужчины не так уж просты?

– Пока никаких новостей, – сообщил он.

Она поняла это, едва взглянув на него.

– Твоя мама прилетает около трех часов. Ты меня слышишь?

Абигайль сглотнула, ощутив, как пересохло в горле. Она так много плакала, что слез не осталось вовсе. Слова сорвались с ее губ прежде, чем она успела понять, что собирается произнести:

– Где мой отец?

Пола, похоже, огорчило, что она спрашивает о другом человеке.

– Он вышел, чтобы купить кофе.

Она ему не поверила. Ее отец никогда не ходил за кофе. Для этого существовали люди, призванные исполнять его желания.

– Малышка… – окликнул ее Пол и замолчал.

Абигайль чувствовала его боль, но в ней все онемело. Все же он вошел в комнату и сел рядом с ней на кровать.

– Мы справимся с этим, – сказал он.

– А если не справимся? – спросила она, изумившись мертвенному звучанию собственного голоса. – Пол, что, если у нас это не получится?

На его глаза навернулись слезы. Его всегда было легко заставить плакать. Эмма запросто обработала его в случае с машиной. Когда они сказали, что забирают у нее машину, она визжала и кричала. Она устроила настоящую истерику. «Я тебя ненавижу! – кричала она, обращаясь сначала к Абигайль, а потом к Полу. – Я ненавижу вас до глубины души!» Пол стоял с открытым ртом еще долго после того, как его ангелочек бросился вон из комнаты.

И теперь Абигайль задала ему вопрос, не уходивший у нее из головы всю ночь.

– Пол, скажи мне… Ты что-то сделал? Ты кого-то заставил… – Абигайль пыталась собраться с мыслями, но в них царил полнейший сумбур. – Ты кого-то кинул? Может, ее из‑за этого похитили?

У Пола был такой вид, будто она плюнула ему в лицо.

– Конечно нет, – хриплым шепотом пробормотал он. – Неужели ты думаешь, что я стал бы от тебя это скрывать? Неужели ты думаешь, что я сидел бы, ничего не делая, если бы знал, кто похитил нашего ребенка?

Абигайль почувствовала себя омерзительно. Но к омерзению примешивалось скрытое торжество. Ее радовало, что удалось так легко причинить ему боль.

– Та женщина, с которой я был… Эбби, я не должен был так поступать. Я не знаю, зачем это сделал. Малышка, она ничего для меня не значила. Я просто… нуждался…

Он не сказал, в чем именно нуждался. Они оба знали ответ: он нуждался во всем.

– Скажи мне правду, – попросила она. – Где папа?

– Он кое с кем общается.

– Половина департамента полиции уже находится в нашем доме, а остальные готовы примчаться по первому зову. С кем он может общаться?

– Частное сыскное агентство. Они уже выполняли его задания в прошлом.

– Он знает, кто это сделал? Может, кто-то пытается с ним за что-то поквитаться?

Пол покачал головой.

– Малышка, этого я не знаю. Я не являюсь доверенным лицом твоего отца. Я думаю, что он прав, не полагаясь на Бюро расследований Джорджии.

– Тот полицейский внушает мне доверие. Мне показалось, что он знает свое дело.

– Ага, кому бы я точно не доверился, так это этому долбаному мудаку.

Его слова прозвучали так резко, что она не нашлась что ответить.

– Я был не прав насчет машины, – прошептал он. – Мне не следовало этого говорить. Все это не имеет к машине никакого отношения. Просто она… Она ничего не хотела слышать. Ты была права. Я должен был обращаться с ней строже. Я должен был быть ей отцом, а не другом.

Как давно она ждала, пока он это поймет? Но теперь это было уже не важно.

– Это не имеет значения.

– Я так сильно хочу ее вернуть, Эбби! Я хочу получить еще один шанс все исправить. – Его плечи тряслись от рыданий. – Вы с Эммой – весь мой мир. Я построил вокруг вас свою жизнь. Я не думаю, что смогу жить, если что-то… если что-то случится.

Абигайль села на кровати и обхватила его голову ладонями. Он прижался к ней, и она начала целовать его шею, его щеку, его губы. Когда он ласково уложил ее на кровать, она не сопротивлялась. В этой близости не было страсти и желания, лишь потребность в разрядке. Просто в их распоряжении остался единственный способ, которым они могли друг друга утешить.