Текст книги "Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти"

Однако даже самые лучшие законы, принятые в этих странах, отражают фундаментально несбалансированную ситуацию в обществе. Они могут уберечь простого человека от произвола другого, но не способны защитить индивидуумов и группы простых людей от абсолютистской власти. В свое время об этом писал Бернье, а вслед за ним – Джон Локк, и его ссылки на османскую Турцию, Цейлон и царскую Россию показывают, что тиранический вариант юридической процедуры, который английская аристократия не смогла развить полностью, процветает, не встречая никаких препятствий, в странах восточного деспотизма.

Локк утверждал, что наличие законов в деспотических странах вовсе не свидетельствует о том, что они справедливы: «Если говорить о безопасности и о том, какие преграды ставит государство на пути жестокости и гнета этого абсолютного правителя, то этот вопрос не имеет никакого смысла. Вам скажут, что смерти заслуживает сам вопрос о безопасности. Вам заявят, что между одним подданным и другим должны стоять меры, законы и судьи, которые обеспечат им взаимный мир и безопасность. Что же касается правителя, то он должен быть абсолютным и выше всех этих обстоятельств; поскольку он обладает властью, чтобы принести больше вреда и горя, то он прав, когда делает это. Спрашивать, как можно уберечься от зла и горя, которые приносит эта сильная рука, значит выступать за [создание] фракций и устраивать мятеж. Это все равно что люди, отказывающиеся от природного государства, войдут в состав общества и согласятся, что все они, кроме одного, будут находиться под ограничениями со стороны закона, а этот человек должен сохранить все свободы природного состояния, увеличить свою власть и безнаказанно вести себя так, как ему вздумается. Так может думать только тот, кто считает людей дураками, которые стараются избежать вреда, приносимого им котами или лисами, но согласятся, нет, будут думать, что безопасно быть сожранными львами» (Локк Дж. О гражданском правительстве).

«Абсолютная власть развращает абсолютно»

Это очень горькая истина. В отличие от современных защитников тоталитарных законов и конституций Локк отказывается верить в потенциальное милосердие самодержца: «Тот, кто верит, что абсолютная власть очищает людскую кровь и исправляет природу людей, должен почитать [книги] об этой или любой другой эпохе, чтобы убедиться в обратном» (там же). Всем хорошо известно высказывание лорда Эктона, подтверждающее слова Локка: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно» (Эктон. Эссе о свободе и власти).

Согласие с этой идеей вовсе не означает, что мы разделяем пессимистический взгляд Локка на «низменный характер человеческой натуры». Человек совершает свои поступки под влиянием разных мотивов, которые в разных обстоятельствах имеют разную силу. И поглощенность собой, и общественная направленность требуют своего выражения; и какая черта окажется главной, зависит от культурного уровня и общей обстановки. Если в стране доминирует государственная власть или господствуют собственнические настроения, то появляется абсолютный режим, который позволяет людям, стоящим у власти, удовлетворять свои запросы абсолютно. Именно по этой причине аграрный деспотизм, как и его промышленный собрат, развращает тех, кто купается в лучах тотальной власти, абсолютно.

Оптимум правительственной гласности

Коррумпирующее влияние еще более усиливается за счет одностороннего манипулирования общественным мнением. Это мнение можно формировать различными путями; и здесь, как и везде, интересы правителей и народа сильно расходятся. Это становится ясным, стоит только рассмотреть главные альтернативы.

Оптимум правительственной гласности поддерживается тогда, когда реальным или мнимым достижениям правительства уделяется максимум некритического освещения в средствах массовой информации, в то время как опыту, страданиям и взглядам простых людей – самый минимум.

Оптимум народной гласности представляет собой полную информацию о достижениях и ошибках правительства. Все промежуточные состояния играют на руку правительству, ибо они не позволяют неправительственным силам общества защитить свои интересы.

Независимая критика со стороны населения отличается и по качеству, и по своим целям от критики, которой занимаются ведущие члены управленческого аппарата. Бюрократическая критика необходима для правильного функционирования сложного аппарата управления, но она высказывается либо за закрытыми дверями, либо в публикациях, доступных лишь ограниченному числу образованных людей, которые обычно принадлежат к правящему классу. В обоих случаях проблемы народа рассматриваются главным образом с точки зрения более или менее рационально понимаемых правительственных интересов[20]20
  В современных тоталитарных странах народная критика направляется государством и используется в качестве дополнения и драматизации правительственной критики, которой подвергаются работники, принадлежащие к среднему и нижнему эшелону бюрократии. Критика подобного рода весьма поощряется во многих гидравлических обществах. Письма к Сталину, например, отличны по своему содержанию, но их характер схож с теми письмами и петициями, которые люди адресовали восточным деспотам прошлых веков.


[Закрыть].

Обладая тотальной властью, хозяева гидравлического государства могут без труда поддерживать оптимум правительственных публикаций. При социально недифференцированных условиях голос правительства (а чаще всего суверена) подавляет всю критику, за исключением народного творчества – сказок и песен. При более дифференцированных условиях появляются новые источники: вторичные религии и философские теории, анекдоты, романы и пьесы. Но даже эти средства массовой информации остаются достаточно уязвимыми. В отличие от независимых авторов Запада, которые в условиях западного абсолютизма критиковали не только эксцессы, но и сами основы деспотической власти, критики гидравлического общества почти во всех случаях жаловались только на произвол отдельных чиновников или критиковали отдельные правительственные распоряжения[21]21
  Бывало, что правительственные функционеры указывали на ошибки своих коллег или критиковали административные процедуры гораздо резче, чем простые люди.


[Закрыть]. В отличие от мистиков, проповедовавших полное отречение от мирских дел, эти критики хотели избавить систему тотальной власти от ошибок, но при этом не подвергали сомнениям ее фундаментальные преимущества.

Двойственная функция мифа о благожелательности

Этот миф утверждал интересы деспотического режима в долгосрочной перспективе

У мифа о том, что деспотизм принесет людям счастье, имелись два преимущества. Изображая правителя и его помощников как людей, стремящихся обеспечить населению своей страны счастливую жизнь, они помогали властям обучать и дисциплинировать членов своей собственной группы. Человек, имеющий власть, который действовал ниже рационального минимума правителя, подвергал правительственный аппарат опасности, а тот, кто действовал выше этого уровня, усиливал стабильность режима. Он эксплуатировал свой сад так, как это делает умный садовник. Более того, правитель и его люди не должны ослаблять свои позиции грубыми ошибками в управлении, чересчур высокими налогами или несправедливостью, способной спровоцировать недовольство народа. Миф о великодушном (неэгоистичном) деспотизме драматизирует эти желания, которые сознательно или бессознательно присутствуют в душе каждого думающего члена правящего класса.

Это ослабляет потенциальную оппозицию

Но влияние мифа о том, что люди, находящиеся у власти, заботятся о благе народа, гораздо слабее его воздействия на неправительственные силы общества. Миф соглашается с тем, что отдельные правители и чиновники могут быть плохими, но в целом деспотический режим в основе своей благоприятен для народа, более того, это единственная достойная похвалы и разумная система управления.

Таким образом, озлобленный подданный, постоянно подвергающийся воздействию подобной пропаганды, не может бороться за создание нового, менее деспотического порядка. Он и те люди, которые разделяют его недовольство, могут уйти жить в горы или убить нескольких местных чиновников. Они могут разгромить правительственные войска или даже сбросить угнетающую династию. Но в конце концов они добьются лишь одного – возрождения или омоложения агроуправленческого деспотизма, некомпетентных представителей которого им удалось убрать. Герои знаменитого китайского романа о бандитах «Шуи-ху Чуан» не придумали ничего лучше, чем создать на своем восставшем острове миниатюрную версию той самой бюрократической иерархии, с которой они так жестоко расправились.

Правление хорошего суверена и справедливых чиновников не может изменить господствующую тенденцию

Если бы человек был сосредоточен исключительно на самом себе, результат был бы очень простым. И очень грустным. Но человек – существо общественное. Эта сторона его натуры находит свое выражение и в гидравлическом обществе. В условиях аграрного деспотизма очень трудно быть хорошим сувереном или справедливым чиновником. Но такие экземпляры тем не менее встречаются. В странах гидравлического мира умные лидеры выполняют свои управленческие и юридические обязанности добросовестно, а честные чиновники борются с фискальными и юридическими нарушениями. Храбрые функционеры настаивают на проведении политики, которую они считают справедливой, и при этом навлекают на себя гнев влиятельных вышестоящих чиновников, а иногда и самого суверена.

Те люди, которые проводят такой курс, угрожают интересам крупных интриганов в правительстве; история показывает, что людей, думающих исключительно об интересах общества, всегда было крайне мало. Более того, даже эта малая группа «хороших» людей не до конца понимала, как кривобок тот правительственный оптимум, который она мечтала внедрить. Благородный бюрократ Конфуция, идеальный вождь Бхагавадгиты, «справедливый» государственный муж Древнего Рима и исламского Ближнего Востока пытались быть справедливыми в рамках общества, которое считало деспотическую власть, свои доходы и престиж само собой разумеющимся.

Гидравлический деспотизм: милостивый по форме, но жестокий по содержанию

Деспоты агроуправляемых режимов могут представлять эти режимы как благожелательные для людей; но на самом деле даже при самых благоприятных обстоятельствах они стремятся лишь к своему благополучию, а вовсе не благополучию народа. Они планируют свои гидравлические предприятия таким образом, чтобы те приносили им как можно больше денег и власти. К тому же они считают, что доходы страны должны принадлежать только им одним.

Сталин заявлял, что в современном индустриальном аппаратном государстве культура национального меньшинства является национальной по форме и социалистической по содержанию. Однако опыт показывает, что «социалистическая» (читай: аппаратная) сущность очень быстро смывает с этой культуры все, кроме самых незначительных национальных элементов. Аналогичный механизм действует и в аграрном аппаратном государстве. Перефразируя формулу Сталина и заменяя миф реальностью, мы можем с уверенностью сказать, что гидравлический деспотизм благожелателен по форме, но жесток по содержанию.

Глава 5
Тотальный террор – тотальное повиновение – тотальное одиночество

Отдельный человек в условиях тотальной власти

Человек – не муравей. Его попытки избавиться от свободы показывают, что его противоречиво влечет к тому, что он противоречиво отвергает. Стремление действовать самостоятельно – неотъемлемая черта homo sapiens (человека разумного), и к тому же очень сложная. Не все ее компоненты обладают социальной значимостью; но среди них находится наиболее ценная мотивирующая сила – стремление поступать по совести, невзирая на внешние помехи.

Что происходит с желанием человека сохранить свою автономию в условиях тоталитарного государства? Один вариант тотальной власти, гидравлический деспотизм, не терпит никакой иной политической силы, кроме самого себя. В этом отношении он одержал успех на институционном уровне, ибо блокировал развитие иной силы; он также победил на уровне психологии, поскольку сумел подавить стремление людей к независимым политическим действиям. И это является доказательством того, что гидравлическое правительство – это правительство, главным инструментом которого является устрашение.

Для поддержания рационального оптимума правительства необходим террор

Потребность

Человек – не муравей. Но он и не камень. Политика, которая помогает сохранить оптимум популярности правителей, сбивает людей с толку, не устраняя, однако, чувства фрустрации и тоски. Если за ними не следить, то они могут привести к восстаниям и мятежам. Чтобы бороться с этой опасной тенденцией, гидравлический режим обращается к запугиванию населения. Террор становится неизбежным следствием стремления правителей поддерживать свой, а вовсе не народный, рациональный оптимум.

Его официальное признание: «Наказание – это король!»

Многие защитники гидравлического деспотизма подчеркивали необходимость наказания для сохранения своего режима. Такая политика оправдывалась следующим аргументом – ни в чем не виноватых людей крайне мало. Конфуций предпочитал наказанию образование; но и он верил, что для того, чтобы «исправить жестоких [людей] и отказаться от смертной казни», потребуется сотня лет хорошего управления.

Таким образом, опираясь на различные аргументы, наказание рассматривалось как неотъемлемое средство успешного управления. Индийская книга «Законы Ману» называет внушающее ужас наказание главным средством для поддержания мира и порядка в стране. Наказание, если, конечно, оно справедливо, заставляет людей вести себя как полагается. Если его отменить, то будут разрушены кастовые барьеры, а люди начнут враждовать друг с другом. «Там, где появляется наказание черного цвета с красными глазами», подданные живут мирно и «порядок во всем мире сохраняется благодаря наказанию».

С помощью наказания правитель защищает слабых от произвола сильных, животных – от жертвоприношений, собственность – от ее (неправительственных) врагов, а социальное превосходство – от нападения тех, кто стоит ниже. «Если царь не проводит расследования и не приговаривает к наказанию тех, кто его заслужил, то сильный зажарит слабого, словно рыбу на вертеле; вороны будут есть жертвенный хлеб, а собаки – лизать жертвенные яства; никто не сможет сохранить свою собственность; люди низкого положения (займут место) тех, кто выше их» («Законы Ману»). Таким образом, «лишь наказание управляет всеми сотворенными существами, лишь наказание охраняет их, когда они спят» (Ману). И вправду, «наказание… это царь».

Правители Древней Месопотамии заявляли, что они получили власть от великого Энлила (Бартон Дж. Царские надписи Шумера и Аккада). Этот ужасный бог символизирует «власть силы и принуждения. Противостоящие ему воли сокрушаются и избиваются до тех пор, пока не подчинятся ему» (Якобсен Т. Месопотамия: космос как государство). И хотя считалось, что Энлил использует свою жестокую силу по справедливости, человек в его присутствии «никогда не чувствует себя спокойно, а испытывает скрытый ужас» (там же). Поэтому нам понятно, что желание царя отождествлять себя с Энлилом или другими божествами, произошедшими от него, имело огромное практическое значение. Шумерские цари утверждали, что являются прямыми потомками Энлила (Бартон Дж. Царские надписи Шумера и Аккада). Жители Вавилонии усвоили основную идею, слегка ее модифицировав. Хаммурапи заявлял, что был «призван» Энлилом; он называл своим божественным отцом сына этого божества Сина. В обоих случаях правители Месопотамии хотели подчеркнуть устрашающую силу своей власти.

Террор, присущий деспотизму фараонов Египта, олицетворяла змея Урея, которая лежала, свернувшись на голове фараона и угрожая его врагам смертью. Действия царя сравнивали также с внушающей ужас богиней-львицей по имени Сехмет[22]22
  Согласно одной легенде, Сехмет сумела раскрыть заговор против высшего бога Ра. «Узнав о том, что люди устроили против него заговор», он создал богиню, которая уничтожила заговорщиков. Так появились богиня Сехмет. Она быстро «расправилась с человечеством» и, желая напиться кровью людей – или тем, что она считала их кровью, – «она принялась пить ее, и это было хорошо для ее сердца» (Уилсон Д. Египетские мифы, сказки и посмертные тексты).


[Закрыть].

Китайское искусство управления обосновывало необходимость применения устрашающих наказаний на рациональных и моральных формулах конфуцианства. Но наказание было главным орудием для так называемых легалистов, а также последователей Конфуция вроде Сунь-Цзы. Оно оставалось краеугольным камнем официальной политики в течение всего имперского периода. То, что мы называем сейчас министерством юстиции, в традиционном Китае звалось министерством наказаний.

Исламский правитель следил за тем, чтобы его уважали и боялись. В книге «Тысяча и одна ночь», в которой выведен Гарун ар-Рашид, он изображается в сопровождении своего палача. Так в художественном произведении отражается историческая правда. Палач был привычной фигурой при дворе Аббасидов.

Монополия на насилие

Всякое правительство, заслуживающее этого звания, всегда найдет способ навязать свою волю подданным, и насилие – один из них. Но разные общества создают различные способы применения насилия и контроля за ним.

Интегрированные или фрагментированные образцы насилия

В Древней Греции свободные люди обычно носили при себе оружие; Фукидид объяснял это тем, «что их дома не были защищены» (Фукидид. Пелопоннесская война). Иными словами, правительство не обладало монополией на использование силы. С ростом общественной безопасности в большинстве городов-государств этот обычай исчез, но жителям этих городов, потенциальным воинам, разрешалось держать в своих домах оружие. На одной из фресок мы видим начало военной кампании – «женщин, несущих оружие своим уходящим на войну мужьям».

В средневековой Европе замки полунезависимых феодалов с самого начала служили очень важными вторичными центрами военных действий, а со временем и многие города обзавелись своими собственными вооруженными силами. Эти феодальные и городские центры политической и военной жизни могли использовать насилие, как в пределах своей юрисдикции, так и против какой-нибудь другой. Вассал, явившийся к своему суверену с мечом на боку, служил образцом фрагментированного и сбалансированного примера жестокости, который был характерен для феодального общества.

Концентрация законного применения силы в руках государства происходит не только в условиях тотальной власти. Современные конституционные правительства все больше и больше ограничивают насилие частных лиц. Но оно отличается от аграрных и промышленных аппаратных государств тем, что размеры, качество и использование армии и полиции находятся под контролем неправительственных сил общества. Опыт классической Греции и современных стран Запада показывает, что страна может содержать большую армию, но при этом граждане способны держать ее под контролем.

Контролируемое и неконтролируемое насилие

Армейская дисциплина требует безоговорочной субординации; и главнокомандующий хорошо управляемой армии – к которым не относились войска феодалов – имеет над ней неограниченную власть в пределах своей юрисдикции. Тем не менее в демократических странах он сохраняет свою ответственность перед гражданами, которые контролируют правительство. Генерал Эйзенхауэр рассказывал о советском методе преодоления минных полей. По словам маршала Жукова: «Когда мы встречали на своем пути минное поле, наша пехота шла по нему в атаку, словно его там и не было. Потери, которые мы несли от мин, равны тем, что мы понесли бы, если бы немцы защищали те же позиции сильным артиллерийским или пулеметным огнем, а не минными полями». Эйзенхауэр сухо произнес: «Представляю себе, что началось бы, если бы какой-нибудь американский или британский командующий стал применять аналогичную тактику, а еще более живая картина возникает в моем мозгу, когда я [представляю], что сказали бы наши солдаты, если бы мы попытались сделать подобную практику частью нашей тактической доктрины» (Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европе).

Тактика советских войск помогала сохранить время и боеприпасы; все это отлично вписывается в тактический оптимум правителей. Очевидно, что такого оптимума можно достичь только в том случае, если насилие организовано хозяевами неконтролируемого государства. Социальное качество организованного насилия, как и других правительственных функций, меняется вместе с общей обстановкой, в которой происходит его развитие.

Террор гидравлического деспотизма

Подданные аграрного аппаратного государства практически лишены возможности обсуждать проблему неконтролируемой жестокости. Они могут получить разрешение на владение небольшим, простым оружием, особенно в деревнях, если им приходится защищать себя от бандитов. Но организованное насилие, применяемое в военное время, концентрируется в руках абсолютных правителей, которые обычно дают аудиенцию только невооруженным людям. В гидравлическом обществе чудовище «с черной шерстью и красными глазами» – это не сторожевая собака, которую держат на привязи, а «тигр, который ходит сам по себе».

Физический аспект насилия

Подобно тигру, человек, обладающий властью, должен иметь физические средства для уничтожения своих жертв. И агроуправленческий деспот всегда обладает такими средствами. Он держит под своим неограниченным контролем армию, полицию, разведку; и у него есть тюрьмы, пыточные орудия, палачи и все те инструменты, с помощью которых хватают, лишают свободы и казнят подозреваемых.

Психологический аспект террора

Неопределенность

Более того, деспот может применять все эти орудия с максимальным психологическим эффектом. Люди, обладающие огромной правительственной или собственнической властью, предпочитают окружать некоторые свои поступки большой тайной; но действия деспотического режима загадочны всегда, поскольку это заложено в самой природе режима. Хорошо зная, что никто не сможет привлечь их к ответственности, аппаратчики стремятся окружить секретностью даже самые незначительные дела; они превращают мистификацию в самое настоящее искусство, желая удивить или запугать кого-нибудь. Непредсказуемость – необходимое оружие абсолютного террора.

Ленин: «…власть, не ограниченная никакими законами»

Ленин определял диктатуру пролетариата как «власть, не ограниченную никакими законами». Как и другие его высказывания, эта формула сочетает в себе впечатляющую полуправду с очень важным заблуждением. Во-первых, советская власть никогда не находилась под контролем рабочих, и существуют убедительные доказательства того, что Ленин это понимал. Во-вторых, ни один режим, каким бы диктаторским он ни был, не может существовать без нормативных актов или законов того или иного рода; и это тоже было ему хорошо известно. До того как он сделал приведенное выше заявление, его диктаторское правительство уже издало много революционных статусов и декретов (Вышинский А.Я. Законы Советского государства).

Право деспота толковать, изменять и отменять принятые ранее законы – это фундаментальный конституционный и легальный принцип абсолютного государства. Определение, данное Лениным, подчеркивает искреннее грубое желание диктатора использовать законы так, как ему заблагорассудится. А в области террора он может заходить настолько далеко, что будет трудно понять, где заканчивается незаконный террор и начинается террор по закону.

Незаконный террор и террор по закону

Глава или правитель вовсе не обязательно нарушает законы своего гидравлического государства, когда он сам совершает – или отдает приказы совершить – акты поистине ужасающей жестокости.

В небольших гидравлических племенах от вождя не требуется жестоких действий, поскольку он, будучи близок к своим соплеменникам, не имеет возможности проявлять больше власти, чем требуют от него функции управления племенем. Так обстояли дела в племени сук и у его гидравлических соседей, а также у всех американских индейцев племени пуэбло.

В более крупных гидравлических племенах вождь может попытаться укрепить свою самодержавную власть с помощью показательных актов террора. Шеф племени чагга, например, мог подвергнуть своих соплеменников пыткам разного рода. О вожде Ндесерно рассказывали, что он вырывал сердца у своих жертв, когда они были еще живы, и велел их зажарить, чтобы накормить своих детей. На вождя, который доходил до таких изуверств, соплеменники смотрели с нескрываемым ужасом, но, по словам Гутмана, «такие жестокости… не наносили вреда его престижу». Наоборот, они способствовали укреплению власти.

Той же цели служил и показательный террор древних правителей Гавайских островов, а так называемые каннибальские тексты Древнего царства рассказывают о похожей ситуации в доисторическом Египте. В одном из этих текстов, найденных в пирамидах, рассказывается, как мертвый вождь убил, расчленил и сварил человеческие существа в ином мире ради того, чтобы насладиться их вкусом, а другой сообщает нам о том, как он забирал «жен у мужей, когда ему этого хотелось и согласно его сердечному желанию»[23]23
  Вожди племени чагга, по-видимому, занимались тем же – требовали, чтобы им поставляли девушек и женщин со всего государства, как сообщают нам Виденман и Гутман.


[Закрыть].

В более дифференцированных гидравлических цивилизациях потребность подчеркивать свое высокое положение впечатляющими актами жестокости самодержца была выражена гораздо слабее. И хотя такие действия полностью не прекратились, они теперь совершались только по требованию чрезмерно жестокого суверена или главами династий, которые действовали ниже рационального максимума правителя. Годфруа-Демомбин охарактеризовал иррациональный террористический характер халифата Аббасидов такими словами: «Импровизированные казни и выставление голов [на всеобщее обозрение] были частью обычной жизни Аббасидского двора. Еще во времена правления Эль Манкура человек, которого срочно доставляли во дворец в сопровождении гвардейцев халифа, понимал, что у него есть все шансы не вернуться домой. Он составлял завещание, прощался с семьей и уносил под мышкой свой саван» (Годфруа-Демомбин М. Сирия в эпоху мамлюков и до прихода арабов). Друг аббасидского халифа, который появлялся при дворе каждую пятницу, был «охвачен смертельным ужасом», когда его вызвали туда в другой день. Неужели кто-то на него донес? Неужели он кому-то понадобился? Его отчаяние и страх все время усиливались, пока он не узнал, к своему величайшему облегчению, что суверен решил провести с ним час безделья и удовольствия.

В этих и других случаях поведение правителя превышало закон, но не нарушало его. С другой стороны, чиновники, отличавшиеся чрезмерной жестокостью, часто выходили за рамки даже самого широкого толкования закона. Временами их призывали к ответу, но многих бюрократов, нарушавших закон, критиковали только тогда, когда они уже были мертвыми.

Эти эксцессы самодержавного и бюрократического террора являются крайним проявлением человеческого поведения в условиях тотальной власти. Однако с точки зрения закона подобные действия, вероятно, менее значимы, чем бесчисленные акты террора, превратившиеся в рутину в гибких рамках деспотического закона. Именно этот рутинный террор в управленческих, фискальных и юридических процедурах заставил некоторых наблюдателей назвать действия гидравлического деспотического государства «управлением с помощью порки».

«Управление с помощью порки»

Террор в управленческих процедурах

Язык кнута, по-видимому, регулярно применялся при государственных работах Древнего Шумера. При фараонах каждый правительственный чиновник имел право прибегать к насилию (Кеес Г. Египет). На рисунках Древнего Египта мы видим людей, руководящих разнообразными общественными предприятиями с палкой в руках. Во второй половине XIX века, когда британцы начали отменять «управление с помощью порки», главным инструментом на гидравлических работах оставался хлыст. Современным писателям, которых так сильно впечатляет плановая экономика инков, неплохо бы вспомнить о том, что принц этого племени Гарсиласо де ла Вега, прославляя достижения своих предков, считал само собой разумеющимся, что самый верный способ заставить людей трудиться – это угрожать им побоями, если они будут отлынивать от работы.

Террор в фискальных процедурах

Уже в эпоху фараонов нежелание платить налоги излечивалось побоями. Знаменитая сатира эпохи Нового царства рассказывает нам о том, как египетский крестьянин, который не смог принести хозяину свою долю зерна, был «избит, связан и брошен в ров» (Эрман А. Египетская литература). Порча государственной и храмовой собственности также каралась побоями. Священный Закон ислама запрещает пытки, но сборщики налогов в эпоху халифов, очевидно, считали, что выполнить свою работу без насилия невозможно (Мец А. Возрождение ислама). Во время правления династии Аббасидов пытка до 800 года считалась необходимым мероприятием при сборе налогов; а после короткого перерыва, длившегося около двенадцати лет, ее снова возродили в столь же свирепой форме. Правительственные чиновники «избивали людей, бросали их в тюрьму, подвешивали толстяков за одну руку так, что они чуть было не умирали».

«Арташастра» требовала от полицейских и судов следить за тем, чтобы все сельскохозяйственные налоги были выплачены; в случае необходимости применяли силу. Свод законов императорского Китая предписывал использовать побои как стандартное наказание для тех, кто уклоняется от выполнения своих фискальных обязательств (Буле Г. Руководство по китайским законам).

Террор в юридических процедурах

Китайский кодекс рассматривал вопрос о насилии отдельно от сферы фискальных действий. В случае постоянного сопротивления и/или неспособности выплатить налоги должника следовало доставить в суд; и если возникала такая необходимость, фискальный террор заменялся судебным. Практически во всех гидравлических цивилизациях людей, не желавших давать показания, подвергали пыткам.

В Египте фараонов побои были неотъемлемой частью юридических процедур. «Его допросили с помощью розги» – такова была стандартная фраза в Новом царстве.

Индийские, китайские и исламские источники с многочисленными подробностями описывают юридический террор. «Арташастра» требовала, чтобы «люди, которых считают виновными», были подвергнуты пыткам. За исключением браминов, все остальные могли получить «шесть [видов] наказания», «семь видов порки кнутом», «два вида подвешивания» и «водную трубу». Что касается тех, «кто совершил серьезные преступления», описания наказаний были еще более подробными. Эти люди должны были получить: «девять видов ударов палкой: 12 ударов по каждому бедру; 28 ударов палкой из дерева накта-мала; 32 удара по обеим ладоням и по подошвам ног; два удара – по суставам, причем руки должны быть соединены, как [лапы] скорпиона; два вида подвешиваний лицом вниз; сжигание одного из суставов на пальце после того как обвиняемого заставят выпить рисовой кашицы; нагревание тела обвиняемого в течение целого дня, после того, как его заставили выпить масла; зимой следовало оставлять его лежать на жесткой траве в течение всей ночи. Это – 18 видов пыток… Каждый день можно применять новый вид пытки».

В особо серьезных случаях, когда, например, человека обвиняют в краже царских сокровищ, его следует «подвергнуть один или много раз одной или всем описанным выше видам пыток» (Арташастра).

Китайский свод законов перечисляет орудия, с помощью которых добивались признания; а в творениях администраторов подробно описываются подходящие и неподходящие пыточные методы (Дулитл Дж. Социальная жизнь Китая).