Текст книги "Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти"

Это, однако, вовсе не отрицает экстраординарной роли, которую сыграли брамины и их учение в правительствах хинду и мусульманской Индии. Все четыре касты, по словам браминов, появились из разных частей тела Брахмы, а каста браминов – из самой благородной его части, то есть изо рта. Но великая «Книга законов», авторство которой приписывают Ману, особенно подчеркивает божественную природу царя. И это свидетельствует о том, что его правление носило, несомненно, теократический характер.

Правительство хинду обладало очень важными квазииерократическими качествами. С ведических времен рядом с царем всегда находился жрец, которого называли пурохита, и этот человек вскоре сделался советником царя по всем самым важным вопросам. Книги законов, написанные браминами и принятые правительством как руководства к действию, требовали, чтобы царь имел при себе пурохита, «который должен был быть главным во всех действиях и поступать согласно своим инструкциям» (Грюнебаум Г. Средневековый ислам).

Жрец давал царю советы и помогал ему управлять с помощью законов, сформулированных им самим. В книге «Законы Ману» утверждалось, что ученый брамин (но никто другой) должен самым тщательным образом изучить эти законы и передать их идеи своим ученикам. В сомнительных случаях хорошо образованные брамины должны были решать, что правильно, а что нет, а при дворе жрецы вместе с царем и его помощниками или в одиночку должны были исполнять роль судей.

Хорошо образованные и пользующиеся политическим влиянием, жрецы имели уникальные возможности решать задачи управления. Пурохита мог стать главным министром царя. Аналогичным образом, жрецам могли поручать различного рода фискальные задания. Такая ситуация сложилась в классическую эпоху индуистской культуры и оставалась главным трендом до конца мусульманского периода. Дюбуа утверждает, что «брамины сделались необходимыми для мусульманских принцев, которые не могли править без их помощи». Мусульманские правители обычно назначали своим государственным секретарем брамина, и вся государственная переписка проходила через его руки. Брамины также нередко становились секретарями и писцами при губернаторах провинций и областей (Виттфогель К., Фен Ч. История китайского общества Ляо).

Английские колонизаторы не внесли никаких изменений в этот древний метод работы. Брамины «занимали самые высокие и доходные посты в различных административных учреждениях и правительственных офисах, а также в юридических учреждениях различных районов. Фактически не оставалось ни единой отрасли общественной администрации, где бы они не сделались незаменимыми. Эти люди занимали посты помощников сборщиков налогов, писцов, изготовителей копий, переводчиков, казначеев, бухгалтеров и так далее. Особенно трудно было обходиться без помощи браминов в делах, связанных с расчетами, ибо у них был замечательный талант к арифметике. Я видел, как несколько мужчин в течение нескольких минут выполнили, до самой последней цифры, длительные и сложные вычисления, на которые у лучших бухгалтеров Европы ушло бы несколько часов (Дюбуа Ж.А. Манеры, обычаи и церемонии в эпоху хинду).

В течение всего хиндского периода и после него многие квалифицированные жрецы выполняли очень важные правительственные функции. За исключением пурохита и, возможно, некоторых других персон, которые временно исполняли обязанности судей, жрецы служили чиновниками, которые трудились полный рабочий день. Как и в других гидравлических цивилизациях, они сохраняли свои религиозные навыки, но профессиональными жрецами стать уже не могли. По всей вероятности, они не составляли большинства среди чиновников, ибо к тому времени уже имелась многочисленная «правящая» каста кшатриев, представители которой были специалистами в административных и, в особенности, в военных делах (Сунь-Цзы. Об искусстве войны).

Изменение положения доминирующего слоя священников в гидравлическом обществе

Эти доводы не позволяют нам утверждать, что в ранней фазе развития гидравлические государства находились под управлением жрецов и что позже их сменили светские власти, состоявшие в основном из военных.

Еще раз хочу повторить: иерократия, то есть правление священников, которые одновременно продолжали исполнять свои прямые обязанности, встречалась довольно редко, и правление жрецов вовсе не было характерной чертой древних гидравлических цивилизаций. Во многих из них, древних и более поздних, царила теократия, но это вовсе не означало, что у власти стояли жрецы.

Это правда, что в начальный период существования Месопотамии, а также во многих гидравлических областях Западного полушария храмы, скорее всего, играли решающую роль в выборе суверенов и чиновников, но в нескольких ведущих гидравлических центрах Древнего мира такого не наблюдалось. В Китае ни одна крупная организация профессиональных жрецов не представляла доминирующей в стране религии. В Египте эпохи фараонов не было недостатка в жрецах, но в Древнем царстве многие важные религиозные функции выполняли сами фараоны и определенные чиновники высшего ранга. В самом начале истории арийской Индии управление страной находилось в руках светских «воинов» (кшатриев). Лишь в более поздние времена жрецы начали постепенно, прямо или косвенно, участвовать в работе правительства.

Не можем мы утверждать и того, что более поздние и более крупные гидравлические сообщества находились, как правило, под управлением военных. В следующих главах будет более подробно рассказано о том, каким образом военные чиновники могли доминировать над гражданской бюрократией. Но эта черта ни в коем случае не была присуща одним лишь более поздним и более сложным гидравлическим сообществам. Более того, по вполне очевидным причинам, это было исключением, а вовсе не правилом, поскольку в агроуправляемом государстве политический организатор («перо») имел больше власти, чем военный лидер («меч»).

Три функциональных аспекта, но единая система тотальной власти

Но каковы бы ни были недостатки теории о перерастании жреческой власти во власть военных, она помогла привлечь внимание к многочисленным функциям гидравлического режима. В отличие от государств феодальной Европы, в которых большинство военных лидеров (феодальных баронов) было очень слабо и весьма условно связано со своими суверенами, доминирующая религия была независима от светских правителей. Армия гидравлической страны являлась неотъемлемой частью агроуправленческой бюрократии, а доминирующая религия имела тесные связи с государством. Именно эта мощная концентрация жизненных функций и подарила гидравлическому правительству его поистине деспотическую тотальную власть.

Глава 4
Деспотичная власть – тотальная и немилосердная

Никто не брался всерьез оспаривать тот факт, что гидравлический способ управления носит деспотический характер. Термин «восточный деспотизм», который обычно используют для характеристики древних вариантов этого явления, означает крайне жесткую форму абсолютной власти.

Но те люди, которые признают безжалостность восточного деспотизма, часто утверждают, что режимы подобного типа имели институциональные и моральные ограничения, которые превращали их в весьма терпимые, а временами даже милосердные. Но насколько терпимым и милосердным может быть гидравлический деспотизм? Несомненно, на этот вопрос можно ответить лишь при одном условии – если тщательно изучить имеющиеся у нас факты.

Тотальная власть

Отсутствие эффективного конституционного контроля

Наличие конституционных предписаний вовсе не означает, что в стране существует правительство, власть которого ограничена конституцией. Все правительства, существовавшие долгое время, – и многие другие – подчинялись определенным правилам (конституции). Эти правила можно выразить в письменном виде. В странах с развитой культурой так обычно и делается; временами эти правила составляли упорядоченную коллекцию или кодекс.

Появление письменной конституции ни в коей мере не означало, что действия правительства будут теперь ограничены этой конституцией. Так же как закон может быть не связан с правительством (lex data) или принят с согласия этого правительства и независимых от него сил (lex rogata), так и конституция может быть навязана людям или согласована с ними. Термин «конституционный» первоначально относился к указам, предписаниям и мандатам, которые были односторонними и вводились римскими императорами своей властью.

Надо отметить, что даже высоко систематизированные кодексы не могли связать руки самодержавным законникам; принимались лишь те из них, что были неотъемлемой частью наложенных на себя ограничений. Правитель, обладавший безраздельной административной, управленческой, юридической, военной и фискальной властью, мог использовать эту власть для принятия любых законов, которые устраивали его самого и его помощников. Выгода и инерция благоприятствовали введению большей части этих законов на неограниченный срок, но абсолютистские режимы могли изменять его нормы в любое удобное для них время, и в истории гидравлических цивилизаций периодически появлялись новые законы и кодексы. Примерами тому служат «Собрание законов» императорского Китая, «Книги законов» Индии, а также административные и юридические труды Византии и исламского Востока.

Изменения в конституции тоже вносились одной стороной. В Китае вся законодательная, исполнительная и судебная власть принадлежала императору. В Индии эпохи индуизма «царь, согласно конституции, имел право принять или отвергнуть законы, которые были приняты во время правления его предшественника» (Рангасвами А. Размышления по поводу некоторых аспектов древней индийской политики). В Византии не было ни одного государственного органа, которому было бы даровано право контролировать самого императора. Или, если быть более точным, монарх в своих действиях в качестве законодателя и правителя страны нес ответственность только перед небесами.

В исламском обществе халиф, как и все другие верующие, должен был подчиняться священному закону, и в целом он готов был соблюдать это требование, как часть доминирующего в стране порядка. Но он утверждал свою власть, когда находил нужным, создавая (административные) светские суды и руководя ими с помощью специальных декретов (ганунов или сияса). А религиозные судьи, кади, стремились всячески поддерживать правительство, которое назначало и смещало их, когда считало нужным[11]11
  Шахт писал: «Священный суд или исламский суд одно время занимался только личными делами людей, такими как женитьба, семья и наследство, в то время как светский рассматривал в основном криминальные дела, налоги и земельные споры. Такое положение сохранялось не только при арабских халифах, но и при турецких султанах».


[Закрыть].

Так теоретическое отсутствие законодательства изменяло внешний вид, но не сущность исламского абсолютизма. «Халифат… являлся деспотизмом, который вкладывал в руки правителя неограниченную власть» (Арнольд Т. Халифат).

В этих и других похожих случаях режим представлял собой определенный структурный и оперативный образец или конституцию. Но этот образец не был согласован с народом. Он был навязан сверху, и правители гидравлических стран создавали, поддерживали и совершенствовали его, но не как контролирующие агенты общества, а как его хозяева.

Отсутствие эффективных социальных методов контроля

В гидравлическом режиме не бывает независимых центров власти, способных контролировать власть гидравлического режима

Конечно же, отсутствие финального конституционного контроля не обязательно подразумевает отсутствие общественных сил, интересы и намерения которых должно уважать правительство. В большинстве стран постфеодальной Европы абсолютистские режимы были ограничены не столько официальной конституцией, сколько реальной силой землевладельцев-дворян, церковью и городами. В абсолютистской Европе все эти неправительственные силы были организованы политически и умели четко выражать свои идеи. В этом они разительно отличались от представителей землевладельцев, церкви или ремесленников-горожан гидравлического общества.

Некоторые из этих групп на Востоке были малочисленны, а их сознание не развито, и ни одна из них не превратилась в политическую единицу, способную ограничить гидравлический режим. Индийский ученый А. Рангасвами совершенно корректно описывал эту ситуацию, определяя истинный абсолютизм как «форму правления, при которой вся власть находится в руках правителя, и при этом не может быть никакой иной конкурирующей или независимой власти. Люди подчиняются ей по привычке, как и сам правитель, и эта власть по закону может противостоять ему или призывать его к ответу» (Рангасвами А. Размышления по поводу некоторых аспектов древней индийской политики).

Так называемое право на восстание

Отсутствие законных способов сопротивления правительству – очень важная черта деспотизма. Когда такие методы недоступны, недовольные и отчаявшиеся люди берутся за оружие и в конце концов свергают старую власть. После этого новые правители оправдывают свои действия тем, что их дело правое, а прежний режим совсем прогнил, а историки и философы объясняют периодическую смену династий теми же причинами. На основе этих событий и идей было выведено так называемое право на восстание.

Термин «право на восстание» крайне неудачен, ибо он смешивает юридические и моральные аспекты. Официальные дискуссии о том, как развивалась и угасала династическая власть, преподносились обществу как способ предупреждения будущих мятежей, а не как руководство ими, и право на них, разумеется, не было прописано ни в одной конституции и ни в одном законе. Право на восстание может быть применено лишь в тех случаях, когда существующие законы нарушаются и возникает риск полного уничтожения тех, кто их установил.

Следы так называемого права на восстание можно найти практически во всех гидравлических обществах. В фольклоре индейцев племени пуэбло с гордостью повествуется об успешных действиях против недостойных вождей, а революцию на Бали оправдывали теми же самыми аргументами. Тот факт, что в Китае право на восстание было сформулировано еще в классических трудах Конфуция, способствует контролю над тотальной властью не больше, чем учение Маркса и Ленина, которое утверждало, что революция должна покончить с гнетом самодержавия.

Выбор деспота – вовсе не спасение от гнета

Режим не становится менее деспотичным даже в том случае, если правитель получает свой пост не по наследству, а в результате выборов. Передача власти и титула близкому родственнику умершего суверена, предпочтительно старшему сыну, помогает сохранить стабильность в государстве, поскольку подразумевает выбор человека, способного управлять страной. Первый принцип преобладает в гидравлических обществах, второй – среди пасторальных и других народов, которые, как победители таких обществ, нередко старались увековечить прежний способ передачи власти (Виттфогель К., Фен Ч. История китайского общества Ляо).

Византийский обычай выбора императоров уходит корнями в республиканский Рим. Тогда это отвечало условиям древней империи, которой управляли в основном военные и суверенов которой чаще всего выбирало «войско, а не группа высокопоставленных гражданских чиновников». Когда начиная с времен Диоклетиана императора стал избирать сенат, политический центр тяжести переместился от военных к гражданской ветви бюрократии[12]12
  Византийский сенат для административной бюрократии был всего лишь «местом конкурентной борьбы», утверждал Ч. Диел в своей книге «Правительство и управление Византийской империей».


[Закрыть]. Выборы были не лучшим способом для получения нового императора, но, закутанные в плащ традиции и законности, они, несомненно, отвечали требованиям бюрократического абсолютизма[13]13
  Династические методы управления кристаллизовались только после того, как Византия лишилась своих гидравлических провинций.


[Закрыть]. Частые же смены верховного правителя не могли избавить его самого и всю бюрократическую иерархию, которую он возглавлял, от присущего им деспотического характера.

В древней Мексике и в большинстве китайских захватнических династий новый правитель избирался из числа родственников старого. Эта процедура совмещала принцип наследования с принципом ограниченного выбора; а в случае с Византией люди, которые имели право выбора, представляли собой ведущих членов политической иерархии. Такое положение усиливало власть хозяев государственного аппарата, но отнюдь не власть неправительственных сил общества.

Развенчать веру в то, что выборность правителя способна демократизировать деспотическую власть, помогают негидравлические параллели. Режим Чингисхана, который стал ханом в ходе выборов, правда весьма ограниченных, остается одним из самых ужасающих примеров тоталитарной власти. А передача лидерства от одного члена большевистского политбюро к другому на какое-то время делала советское правительство менее стабильным, но отнюдь не более демократичным.

Момзен называл государство Восточного Рима «самодержавием, умеряемым революцией, которая легально считается перманентной». Бери переводит формулировку Момзена как «самодержавие, умеряемое законным правом [устроить] революцию» (Бери Дж. Б. Конституция поздней Римской империи). Обе формулировки проблематичны, ибо они подразумевают, что подданные имеют законное право заменить одного императора другим. На самом деле такого права у них нет. Диель в своем труде «Правительство и администрация Византийской империи» признает это, когда говорит о «самодержавии, умеряемом революцией, или убийством правителя», а Бери в своей работе заявляет, что «официального способа устранения деспота не существует». Но он добавляет, что «члены сообщества имеют средства свергнуть его, если этого не сумело сделать правительство, провозгласив нового императора».

Этим и занимались военные чиновники Восточного Рима; как следствие этого, узурпация власти считалась законной, если завершалась успехом. Иными словами, восстание становилось законным постфактум. Бери писал: «Если он [претендент] не имел достаточного числа сторонников, чтобы претворить в жизнь свое воззвание, и терпел поражение, то с ним поступали, как с мятежником».

Таким образом, в Византии, как и в других странах гидравлического мира, любой человек мог попытаться узурпировать власть; а выборность суверена в сочетании с временным доминированием военных способствовала частым попыткам подобного рода. Однако такие действия не были защищены законом. В Византии людей, попытавшихся сбросить существующее правительство и потерпевших неудачу, наказывали с ужасающей жестокостью. В Китае мятежников, решивших воспользоваться своим правом на восстание, подвергали казни. Во времена трех последних династий их разрубали на куски (Сан-Николо М. Управление Египтом во времена Птолемеев и Рима).

Возникает вопрос: если вооруженные конфликты, восстания и убийства слабых правителей не делали восточный деспотизм более демократичным, то, может быть, они, по крайней мере, как-то облегчали положение трудящихся? Этот аргумент не столь убедителен, как может показаться с первого взгляда. Мятежи очень редко ослабляли традиционные формы угнетения, административного и юридического, а стремление повлиять на верховное руководство с помощью открытого насилия, скорее, усиливало желание людей, находившихся у власти, действовать еще более жестоко. Более того, разрушения, вызываемые длительной гражданской войной, обычно резко усиливают экономическое бремя для простых людей. А частые случаи насилия внутри правящего класса вовсе не ослабляют гнет деспотизма, а делают его еще более жестоким.

Межправительственные влияния: абсолютизм и самодержавие

Но, может быть, внутри правительства существовали силы, которые помогали ослабить жестокость агроуправляемого деспотизма? Такой вопрос фокусирует наше внимание на связи между абсолютизмом и самодержавием. Эти два понятия вовсе не идентичны, как может показаться, но тесно связаны между собой. Правительство является абсолютистским, если неправительственные силы не имеют над ним эффективного контроля. Человек, управляющий абсолютистским режимом, становится самодержцем, если его решения не могут подвергаться контролю со стороны внутриправительственных сил.

Абсолютистские режимы гидравлического общества обычно возглавляет один человек, в лице которого концентрируется власть над всеми главными решениями в стране[14]14
  За немногими временными исключениями, вроде Индии, например.


[Закрыть].

С чем это связано? Может быть, крупные водные сооружения, которые характерны для центров гидравлического мира, действительно требуют централизованного управления и порождают автократическую власть? Ведь контролируемые (демократические или аристократические) правительства тоже создают и содержат крупные общественные предприятия. Они имеют огромные дисциплинированные армии и/или флотилии и управляют ими в течение длительного времени, но при этом автократические образцы управления не возникают.

Появление автократических режимов зависит не только от существования крупных государственных предприятий. Во всех настоящих гидравлических обществах подобные предприятия играют огромную роль; здесь, как и на их границах, всегда находятся дисциплинированные войска и, нередко, все необходимые организации для разведки и связи. Однако никаких препятствий к тому, чтобы эти предприятия возглавили ведущие чиновники страны, нет. Так обстоят дела в контролируемых правительствах, в которых руководители министерств отделены друг от друга, а их власть сбалансирована.

Деспотические государства не имеют эффективных механизмов внешнего контроля и внутреннего баланса. При таких условиях развивается то, что можно назвать тенденцией накапливания неограниченной власти. Эту тенденцию можно было бы не принимать во внимание, если бы руководители общественных работ, армии, разведки и налоговых систем обладали более или менее одинаковой силой в вопросах организационной и карательной власти. В таком случае во главе абсолютистского режима могла бы встать сбалансированная олигархия, «политбюро», члены которой могли бы реально и в более или менее равной степени участвовать в руководстве страной. Но, к великому сожалению, организационная, коммуникационная и карательная власть ведущих секторов любого правительства очень редко обладает подобным балансом. При абсолютистском режиме правитель, усиливающий свое могущество за счет культивируемой им тенденции к неограниченной власти, стремится путем альянсов, маневров и безжалостных схем захватить все другие центры управления и превратиться в единовластного владыку.

Тот момент, когда усиление правительственных функций делает внешний контроль невозможным, в разных институциональных конфигурациях различен. Но можно с уверенностью сказать, что, как только критическая точка пройдена, кумулятивная мощь верховной власти порождает единственный самодержавный центр организации и принятия решений. Могущество этого центра не ограничивается тем фактом, что держатель верховной власти может передавать часть своих функций высокопоставленному помощнику, визирю, канцлеру или премьер-министру. Не уменьшается его власть и оттого, что он (или его помощник) может полагаться на советы и быстрые действия специально отобранных групп тщательно проверенных чиновников, занимающихся стратегически важными делами. Правительственный аппарат в целом не перестает быть абсолютистским, поскольку реальный центр принятия решений временно и часто в завуалированном виде перемещается под руководство людей или групп, находящихся ниже правительства.

Суверен агробюрократического государства может находиться под влиянием своих придворных или администраторов; но такое влияние качественным образом отличается от институционального контроля сбалансированной власти. С течением времени глава контролируемого правительства должен подстроиться под требования эффективно действующих правительственных сил общества, в то время как абсолютный владыка этому требованию не подчиняется. Любой умный деспот должен прислушиваться к голосу опытных людей – чисто в интересах самосохранения. В большинстве агроупрявляемых государств имелись советники, которые нередко являлись постоянными членами правительства. Но правитель вовсе не обязан был прислушиваться к их советам.

Был ли суверен своим собственным руководителем, передавал ли он часть своих функций визирю или следовал подсказкам официальных и неофициальных советников, зависело, помимо обычаев и обстоятельств, от личности монарха и его помощников. Но несмотря на многочисленные попытки бюрократов подчинить абсолютного суверена контролю своих чиновников, тот всегда мог управлять, если намерен был это делать. Великие монархи восточного мира, почти без исключения, правили сами, то есть были самодержцами.

Ни законы природы, ни культурные образцы не могли стать эффективным сдерживающим средством

Серьезные ученые в целом не пытались оспаривать этот факт. Среди них были и такие, которые стремились преуменьшить его значение, ссылаясь на нравы и верования людей, которые, по их мнению, были способны ограничивать даже самые тиранические режимы.

Нравы и верования людей и вправду играли в этом определенную роль, так же как и законы природы. Впрочем, потенциальных жертв деспотического режима это не утешало. Они знали, что поступки их господ, как и их собственные, зависят от законов природы и более или менее установившихся культурных традиций. Но они прекрасно понимали, что, невзирая ни на что, их судьбу определяет тот, кто обладает верховной властью.

Механизмы управления и связи зависят от того, как человек понимает законы природы, и от его умения их использовать. Деспотические режимы были одними в неолитический период, другими – во время железного века и стали совсем иным в наше время. Но в любом случае правящая группа людей устанавливает свою тотальную власть в природных условиях своего времени, используя при этом доступные в его эпоху технологии. Жертва жестокой формы деспотизма не считает своих палачей менее влиятельными, поскольку при более развитых технических условиях они могли схватить ее и уничтожить другими способами и гораздо быстрее.

Не сомневается она и в их абсолютном превосходстве, ибо они действуют в соответствии с господствующими в это время культурными традициями. Эти традиции всегда определяют поведение правителей (и их подданных), а порой ускоряют или, наоборот, удлиняют, на определенных этапах, правительственные процедуры. Но это не мешает правительству достигать своих конечных целей. Во многих странах людей, которым был вынесен смертный приговор, не казнят в определенные сезоны или дни, но это вовсе не означает, что им удается избежать гибели. А тот факт, что доминирующая в стране религия восхваляет акты милосердия, вовсе не мешает властям применять меры исключительной жестокости.

Потенциальная жертва деспотизма хорошо понимает, что природные и культурные условия, несмотря на временные передышки, не помешают ее казнить. Деспотическая власть правителя над своими подданными не становится менее тотальной, если ее ограничить теми факторами, которые определяют человеческую жизнь в обществе любого типа.