Текст книги "Акцентуированные личности"

Не новые ли поводы к ненависти и вражде в их семействе? А главное, кого ему, Алеше, жалеть? И что каждому пожелать? Он любит их обоих, но что каждому пожелать среди таких страшных противоречий? В этой путанице можно было совсем потеряться, а сердце Алеши не могло выносить неизвестности, потому что характер любви его был всегда деятельный. Любить пассивно он не мог, возлюбив, он тотчас же принимался и помогать.

Ко всему Алеше, точно так же, как и Мышкину, неведомо чувство вражды, и тем более ненависти. Он всегда настроен кротко, миролюбиво. Он никогда не нападает на другого, как бы его ни оскорбляли.

Особенно характерно поведение Алеши в сцене его случайного вмешательства в драку школьников, когда один из них избивает его камнями, а затем до крови прокусывает ему палец. Хотя Алеша знает, что нападение на него совершено без всякой причины, он тем не менее не испытывает гнева к злобному мальчишке (с. 226):

Алеша закричал от боли, дергая изо всей силы палец. Мальчик выпустил его, наконец, и отскочил на прежнюю дистанцию. Палец был больно прокушен, у самого ногтя, глубоко, до кости; полилась кровь. Алеша вынул платок и крепко обернул в него раненую руку. Обертывал он почти целую минуту. Мальчишка все это время стоял и ждал. Наконец Алеша поднял на него свой тихий взор.

– Ну, хорошо, – сказал он, – видите, как вы меня больно укусили? Ну, и довольны ведь, так ли? Теперь скажите, что я вам сделал?

Мальчик посмотрел на него с удивлением.

– Я хоть вас совсем не знаю и в первый раз вижу, – все так же спокойно продолжал Алеша, – но не может быть, чтобы я вам ничего не сделал, – не стали бы вы меня так мучить даром. Так что же я сделал и чем виноват перед вами, скажите?

В лице Алеши Достоевский также создал нечто вроде фигуры Христа. На это есть непосредственные указаний и в самом романе. Между Алешей и Ракитиным происходит следующий разговор (с. 447):

Ракитин не выдержал:

– Что же, обратил грешницу? – злобно засмеялся он Алеше. – Блудницу на путь истины обратил? Семь бесов изгнал, а? Вот они где, наши чудеса-то давешние, ожидаемые совершились!

– Перестань, Ракитин, – со страданием в душе отозвался Алеша.

– Это ты теперь за двадцать пять рублей меня давешних «презираешь»? Продал, дескать, истинного друга. Да ведь ты не Христос, а я не Иуда.

Доброму человеку Алеше Ракитин противопоставлен как злое начало, как Иуда. Он всюду сеет раздор, из которого жаждет извлечь для себя выгоду. В дальнейшем мы столкнемся с персонажами, злоба которых гораздо более жестока, чем у Ракитина.

Не лишен некоторого романтического преувеличения и «добрый» человек, изображенный Байроном в драме «Сарданапал». Ассирийского царя Сарданапала все считают недостойным потомком предков-воителей, так как он настроен против кровопролитных войн, против завоеваний. В бредовых снах ему является могучая владычица, его прабабка Семирамида. Сарданапал называет ее «чудовищем средь царственного рода»; «целомудренной бабкой-ведьмой, воинствующей Семирамидой». Позднее он обращается к ней так: «Прочь ты, прабабки тень, пятой кровавой/, Там в Индии, ступавшая по трупам». Посылать людей на смерть, покорять себе целые народы? Нет, у него другие идеалы: «Лучше было б, /Чтоб, сидя во дворце, она соткала/ Десятка два одежд, чем так бежать /С двумя десятками солдат, оставив /Волкам и воронам и вражьей злобе/ Тьмы тем своих рабов…» Сарданапал знает себя: он склонен любить, творить добро и прощать безрассудство. Он восклицает: «С меня довольно, /Коль я могу снять с подданных своих/ Нужду и страх и дать им умереть спокойно». Когда брат его жены, ассирийской царицы, нарушает границы этикета, Сарданапала лишь на мгновение охватывает гнев, а затем он произносит: «Я снисходителен и терпелив, /Ты знаешь это. Чем же ты встревожен?»

Он не может быть жестоким и к своим скрытым противникам – придворным, хотя не сомневается в их вине: он оставляет им оружие, обрекая себя на гибель. Мирра, его возлюбленная рабыня-гречанка, так говорит об этом поступке (с. 360):

– Он сбил его ударом крепким с ног,

И негодяй спастись пытался бегством,

Но, пожалев о нем в последний миг,

Царь спас его, своим венцом рискуя.

Сарданапал заставляет страдать свою жену, полюбив гречанку-рабыню, но и сам он страдает, видя скорбь царицы Зарины. Будучи уже близок к гибели, он организует бегство ее и детей, хотя Зарина не хочет покидать его, она все еще любит мужа. Попрощавшись с нею и оставшись один, он горестно восклицает (с. 350):

– Мне ль так страдать,

Не причинявшему мучений людям!

Неправда! С ней любили мы друг друга.

О, роковая страсть! Зарина,

Я дорого расплачиваюсь за твои мученья…

Его возлюбленная, рабыня Мирра, достойна столь самозабвенного чувства, она предана царю и говорит о своем унижении (с. 353):

Сарданапал

Ты ведь говорила о позоре.

Мирра

Да, и лишь моя любовь сильней его.

Несмотря на все старания царя спасти Мирру, она идет с ним на смерть.

Создавая образ Сарданапала, Байрон основывался на рассказе Диодора Сицилийского, который отмечает в царе «женственные черты». Может быть, этим объясняется то, что Байрон наделяет своего героя, наряду с мужественностью и благородством, некоторыми сугубо женскими качествами. Так, перед тем как отправиться в бой, Сарданапал смотрит на себя в зеркало; к лицу ли ему военные доспехи. А возможно, Байрон приписывает царю собственные черты характера. Как известно, поэт был тщеславен и всегда старался блеснуть изысканностью одежды. Сарданапал, можно сказать, идеал добродетели: это миролюбивый человек, владыка, испытывающий искреннюю жалость и сочувствие к своим подданным.

Вообще мы не так уж редко встречаем в художественной литературе описания людей добрых, хотя они и не всегда настолько колоритны. В «Войне и мире», например, большой добротой отличается Соня, которая сама всегда остается в тени. Она «сопереживает» все радости и горести семьи Ростовых, в которой выросла; никогда она не забывает о долге в отношении Ростовых, почти без борьбы отказывается от своих прав на молодого Ростова, несмотря на горячую к нему любовь и на обещание, которым он себя с нею связал. Конечно, на разрыве настаивает старая графиня, и Соня почти не оказывает сопротивления.

Подобной фигурой, несколько тщательнее выписанной в деталях, является Врени из романа Готхельфа «Ули-арендатор». Она тоже воспитывается в чужой семье, но привязана к ней всей душой. Она также не «борется» за возлюбленного, который полюбил ее сводную сестру, не достойную Ули, и вообще не стоящую доброго слова (с нею мы еще познакомимся подробнее). У Врени есть все основания относиться к ней враждебно, но она ничего не предпринимает против соперницы. К концу романа Врени все же становится женою Ули и «навсегда остается его путеводной звездой».

Не менее редко встречаются в художественной литературе и персонажи, воплощающие злое начало, такие как Ричард III, Яго («Отелло»), незаконный сын Эдмунд («Король Лир»), старшие дочери короля Лира Регана и Гонерилья, секретарь Вурм («Коварство и любовь» Шиллера). У всех этих лиц нет сочувствия к окружающим, к близким, они причиняют им жестокие мучения, нисколько не стыдясь своих поступков. К тем, кто стоит им поперек дороги, они относятся враждебно, с ненавистью; ненависть вносит активную ноту в присущую им злобность. Таким образом, в любой их черте мы находим прямую противоположность доброте. Доброе или злое начало проявляется в человеке там, где оно «накладывается» на определенную ситуацию. Например, злоба Реганы и Гонерильи носит сначала довольно пассивный характер, но, охваченные ревнивой любовью к Эдмунду, они становятся желчны, исполнены ненависти и даже как-то дьявольски активны.

В реальной жизни злобность (как и доброта) в подобных масштабах не свойственна людям. Такого мнения, видимо, был и, например, Шекспир – Яго говорит своей жене, когда та описывает сходного с ним самим негодяя: «Фу, Эмилия, оставь! Таких людей не бывает! Право, это невозможно».

Блестяще показана скверна и низость действительности в другом образе художественной литературы, Жорже Дюруа, – герое романа «Милый друг» Мопассана. «Милый друг» – так называют этого пожирателя женских сердец. Но лишь единицы знают, что Дюруа, или барон Дю Руа де Кантель, мультимиллионер, обязан своими успехами холодному расчету и что добился он их, потеряв не только элементарное сочувствие к людям, но и всякий стыд и совесть.

С характером этого типа, которого мы с полным правом можем определить как законченного подлеца, мы знакомимся уже в самом начале романа, когда Дюруа вспоминает о своей солдатской жизни в Африке (с. 5–6):

Дюруа невольно пришли на память два года, которые он Африке, в захолустных крепостях на юге Алжира, где ему часто удавалось обирать до нитки арабов. Веселая и жестокая улыбка мелькнула на его губах при воспоминании об одной проделке: трем арабам из племени Улед-Алан она стоила жизни, зато он и его товарищи раздобыли двадцать кур, двух баранов, золото, и при всем том целых полгода им было над чем смеяться.

Читатель в самом начале может предположить, как в дальнейшем будут складываться отношения Дюруа с женщинами, так как Мопассан и здесь слегка приоткрывает занавес прошлого:

Гарнизонная служба благоприятствовала его сердечным делам; помимо мелких побед у него были связи с женщинами более высокого полета, – ему удалось соблазнить дочь податного инспектора, которая готова была бросить все и идти за ним, и жену поверенного, которая пыталась утопиться с горя, когда он ее покинул.

Пока Дюруа удается снова «развернуться» в Париже, проходит некоторое время, поскольку вначале ему приходится бороться с денежными и профессиональными (овладение профессией журналиста) трудностями. Первый порок Дюруа, с которым мы знакомимся по ходу развития фабулы, – это отсутствие стыда. Он не только не отказывается от денег, которые его возлюбленная тайком сует ему в карман, но даже расплачивается этими самыми деньгами с какой-то проституткой. Однако его бессердечие в этом периоде еще не проявляется. Более того, он так ласково обращается с маленькой Лориной, дочерью своей возлюбленной, что все считают его добрым, чувствительным человеком. Но и эти забавы с малышкой построены на голом расчете. Во всяком случае она, та самая девочка, которая придумала ему прозвище «Милый друг», впоследствии упорно уклоняется от игр с ним; ее отталкивает от Дюруа здоровый инстинкт. По мере развития действия мы все чаще убеждаемся в том, что герой полностью лишен сочувствия к тем людям, которым он наносит моральный или материальный ущерб. Нет у Дюруа даже элементарной порядочности. Он глубоко потряс возлюбленную сообщением о своей предстоящей женитьбе, сначала он делал вид, что сожалеет об этом, но на самом деле замечает (с. 133):

Он чувствовал себя так, точно сбросил с себя невероятную тяжесть, да, он был свободен, спасен, мог начинать новую жизнь.

Дюруа из расчета женится сначала на госпоже Форестье, вдове своего друга. Некоторые детали наводят его на мысль, что Мадлена, состоя в первом браке, обманывала своего мужа; и вот отныне он называет покойника (своего лучшего друга!) только «этот рогоносец Форестье». Он заявляет жене, которую это оскорбительное выражение всегда коробит (с. 206):

Так ведь это правда, дорогая! А кому вредит правда теперь, когда этот рогоносец Форестье уже отошел к праотцам?

Дюруа считает, что ему выгодно будет вступить в интимную связь с госпожой Вальтер, женой своего шефа. Несколько раз, беседуя с ней, он вворачивает в разговор лестные замечания о ее глазах, а затем почти силой вынуждает ее к сожительству с ним (с. 224):

Заперев за собой дверь, он бросился на нее, как хищный зверь на добычу. Сна отбивалась, боролась, шептала: «Боже мой!.. Боже мой!..

Вскоре после этого он отталкивает от себя полюбившую его мадам Вальтер самым грубым образом, так как нащупал более реальные возможности обеспечить свои деловые интересы.

На этот раз он начинает ухаживать за молоденькой дочерью того же шефа. Этот союз обещает куда больше, чем сомнительная выгода связи с мамашей, ведь Вальтер назначил за дочерью колоссальное приданое. Правда, чтобы загрести эти капиталы, необходимо освободиться от жены, брак с которой в свое время тоже принес ему и деньги, и почет, – но все же куда скромным капиталам Мадлены до миллионов дочери Вальтера!? Дюруа добивается оснований для развода бессовестным и наглым образом. Плевать ему на то, что он сам, женатый мужчина, постоянно имеет любовницу, а то и двух; он устанавливает слежку за женой. В сопровождении полицейского инспектора он проникает в комнату, в которой находится Мадлена со своим любовником. Мотив для развода, так нужный Дюруа, он держит теперь в руках! После этого он окончательно покоряет дочь шефа и увозит ее. Отчаяние матери, которая теряет не только дочь, но и любовника (а она все еще безумно его любит), оставляет Дюруа совершенно холодным. Он и на этот раз демонстрирует полное бездушие.

Дюруа совершает еще не одну гнусность. Выходки Дюруа сопровождаются его «злорадным смехом»: он хохочет всегда, когда добивается своего.

Госпожа Вальтер очень долго не может поверить в его низость (с. 290):

Она долго думала о том, замешан или не замешан в интригу этот человек. Нет, Милый друг, наверное, ничего не знает о выходке Сюзанны… Но если он подбил ее на это, то какой же он негодяй!

Госпожа Марель, его возлюбленная, находит правильные слова для оценки его поведения (с. 295):

– Значит, ты, как только разошелся с женой, тут же начал закидывать удочки, а меня преспокойно держал в качестве временной заместительницы? – глядя ему в лицо проговорила она злобным шепотом. – Какой же ты негодяй!..Как же это я не раскусила тебя с самого начала? Да нет, я никогда не думала, что ты такая дрянь.

Когда же Дюруа просит ее быть поосторожнее в выражениях, она окончательно взрывается (с. 295):

– Как? ты хочешь, чтобы я разговаривала с тобой в белых перчатках? Все время ты поступаешь со мной по-свински, а я не смей слова сказать? Ты всех обманываешь, всех эксплуатируешь, всюду срываешь цветы наслаждения и солидные куши и после этого хочешь, чтоб я обращалась с тобой, как с порядочным человеком?

В финале этой сцены грубость Дюруа достигает апогея. Когда госпожа Марель бросает в его адрес, наряду со справедливым, также несколько ложных обвинений, он жестоко избивает ее (с. 296):

Он бросился на нее, подмял ее под себя и принялся избивать ее так, точно это был мужчина.

Эта сцена подтверждает, что Дюруа обрушивает на тех, кто стоит ему поперек дороги, яростную ненависть. В начале романа это свойство было не столь заметно, но постепенно оно обрисовывается все ярче, а к корыстным устремлениям теперь присоединяется еще и агрессивная тактика. Дюруа восклицает: «Горе тем, кто помешает моим планам! Я никогда ничего не прощаю». Даже его шеф Вальтер понимает это: «Черт возьми! С этим молодчиком надо быть в ладах… Да, этот негодяй далеко пойдет». В этот момент Вальтер еще не знает, что Дюруа замышляет сразить его самого.

И снова мы видим, что три слагаемых психики определяют Дюруа как носителя злого начала: недостаток сочувствия, в первую очередь жалости к людям, отсутствие стыда и тенденция устранять препятствия, встающие на его пути, прибегая к человеконенавистническим выпадам. Если мы находим в художественной литературе много персонажей, которым присущи все три качества, это объясняется отчасти профессиональными соображениями: изображение гнусного персонажа открывает писателю возможность показать трагическую судьбу положительного героя, столкнув того и другого. Людям добрым, наивным, сердечным злые наносят ущерб, а нередко служат причиной их гибели; тем самым художник достигает эффекта трагической коллизии. Впрочем, как правило, погибают не только добрые, но и злые… Герой Мопассана в этом случае составляет исключение: Милый друг обманом и коварством обеспечил себе превосходное будущее. Правда, Дюруа никого не уничтожал физически, лишь госпожа Вальтер была близка к самоубийству.

Цель, к которой стремится Дюруа, – добиться денег и положения. Но нет оснований утверждать, что эти эгоистические устремления носят патологический характер: просто их осуществлению ничто не препятствует. Любому человеку хотелось бы добиться почета и материальных благ, но у большинства людей достаточно развито этическое начало, чтобы не позволить себе идти к цели «по трупам». Но существуют лица, у которых тщеславие и жадность выходят за пределы нормы.

Принадлежит ли к таким персонажам Франц Моор из драмы Шиллера? Перед нами, несомненно, дьявольский характер. Но все же Франц – явный истерик: наряду с прочими качествами добиться успеха ему помогает великолепное искусство притворяться. При наличии истерической структуры личности злобные проявления человека требуют особого подхода. В таких случаях сложно определить, отсутствует ли у данного лица этическое начало полностью, или, может быть, оно имеется, но вытеснено истерическими тенденциями, что усугубило эгоистические проявления. К Францу Моору мы еще вернемся.

То же можно сказать о Тартюфе Мольера, который под личиной елейного ханжества совершает величайшие гадости. Можно было вспомнить и о миледи из «Трех мушкетеров» Дюма, истинной дьяволице в обличье красивой женщины. Ее притворство так совершенно и убедительно, что, несомненно, носит истерический характер. Молодой офицер Фельтон должен доставить миледи к месту назначения как преступницу, но миледи, находясь под конвоем, сумела так оплести своего конвоира, что он под конец пути видит в ней чуть ли не ангела, преследуемого низкими людьми. Фельтон преклоняется перед ней, «как перед святой», она же толкает его к гибели, такой ценой покупая свободу. Теперь у нее развязаны руки и она может совершить подлость в отношении Констанции Бонасье, которую также подкупает «своей притворной ангельской улыбкой».

Конечно, привлечение такого фактора, как истерические элементы в структуре личности, может в какой-то мере смягчить отрицательную оценку подлого поступка, но ни в коем случае не снимает ее полностью. Впрочем, истерия не противоречит наличию у человека нравственных принципов.

Выше мы рассмотрели преобладание эгоистических устремлений в тех случаях, когда альтруизм, если и был представлен, то в зачаточном состоянии. Однако существует к такое положение, когда сила эгоистических интересов подавляет всякие проявления альтруизма даже тогда, когда он заложен в человеке. Эффект в общем примерно одинаков. Но все же интенсивность активного, «наступательного» эгоизма обычно заметнее. Особенно сильно разрушительное действие эгоизма сказывается у люден честолюбивых, честолюбие также принадлежит к сфере стремлений и склонностей.

Превосходную иллюстрацию честолюбия такого плана дает нам Стендаль в романе «Красное и черное». Все мысли и поступки Жюльена Сореля подчинены честолюбивым планам. Для него не свойственно паранойяльное честолюбие, так как ни подозрительности, ни патологической обидчивости в его реакциях нет. Отсутствует и паранойяльная борьба за «правду». Правда, в романе неоднократно упоминается о том, что Жюльен с ненавистью смотрит на представителей высшего общества, однако в этом сказывается лишь досада честолюбца, но отнюдь не протест угнетенного человека. Поэтому Жюльен ни к кому не настроен враждебно и никогда не чувствует серьезной обиды. С другой стороны, ему чуждо и желание быть в центре внимания, свойственное истерикам. Он не склонен к притворству, напротив, часто фальшь, царящая в высших сферах, Жюльену отвратительна. Внешний блеск человека должен быть лишь спутником уважения, которое он вызывает у окружающих,

Уже в юности Жюльен мечтает о славе. Его идеал – Наполеон (с. 70):

В продолжении многих лет не было, кажется, в жизни Жюльена ни одного часа, когда бы он не повторял себе, что Бонапарт, безвестный и бедный поручик, сделался владыкой мира с помощью своей шпаги. Эта мысль утешала его в его несчастьях, которые ему казались ужасными, и удваивала его радость, когда ему случалось чему-нибудь радоваться.

Взаимность госпожи де Реналь Жюльен решается завоевать только из честолюбия. Ему удается получить первое доказательство ее чувства (с. 106):

Госпожа де Реналь, совершенно упоенная своей любовью, пребывала в таком блаженном неведении, что даже не упрекала себя ни в чем. Всю ночь она не сомкнула глаз: счастье не давало ей уснуть. Жюльен сразу заснул мертвым сном, совершенно изнеможенный той борьбой, которую в течение целого дня вели в его сердце застенчивость и гордость.

Когда вскоре после этого госпожа де Реналь делает отчаянную попытку своей холодностью, строгостью порвать с Жюльеном, это вызывает у него не страдания, а только высокомерное возмущение (с. 132):

На его лице можно было прочитать только гнев и возмущение… На подвижном лице его отразились оскорбленная гордость, гнев.

Теперь госпожа де Реналь покорена окончательно; она ищет любви Жюльена, еще больше подогревая его честолюбие (с. 132):

Будь она уверена в привязанности Жюльена, может быть, ее добродетель помогла бы ей устоять против него. Но сейчас, когда она боялась потерять его навек, она не противилась своему чувству и забылась до того, что сама взяла Жюльена за руку, которую он в рассеянности положил на спинку стула. Ее жест вывел из оцепенения юного честолюбца. Как ему хотелось, чтобы на него поглядели сейчас все эти знатные, спесивые, господа, которые за званым обедом, когда он сидел с детьми на заднем конце стола, посматривали на него с такой покровительственной улыбочкой! «Нет, эта женщина не может презирать меня, – сказал он себе, – а если так, то мне незачем противиться ее красоте, и если я сам не хочу потерять уважение к самому себе, я должен стать ее возлюбленным».

И в отношениях с Матильдой де ля Моль Жюльен вначале, как и с госпожой де Реналь, ищет только самоутверждения. Он говорит весьма самоуверенно: «Было бы забавно, если бы она меня полюбила». Получив от Матильды письмо с объяснением в любви, он испытывает чувство триумфа (с. 412):

Удовольствие восторжествовать над маркизом де Круазенуа окончательно подавило голос добродетели.

– Как бы я хотел, чтобы он вышел из себя! – говорил Жюльен. – С какой уверенностью нанес бы я ему теперь удар шпагой! – И он сделал стремительное движение выпада. – До сих пор я был в его глазах просто холуем, который расхрабрился не в меру. После этого письма я ему ровня.

– Да, – медленно продолжал он, с каким-то необыкновенным сладострастием смакуя каждое слово, – наши достоинства – маркиза и мои – были взвешены, и бедняк плотник из Юры одержал победу.

Первая ночь у Матильды вызывает в душе Жюльена больше триумф, чем счастье любви (с. 432):

Боже великий! Какая разница! В его ощущениях сейчас не было решительно ничего нежного. Это был просто бурный восторг честолюбия, а Жюльен был прежде всего честолюбив. Он снова стал рассказывать ей, какие у него были подозрения, какие меры предосторожности он придумал. И, рассказывая, он обдумывал, как бы ему воспользоваться плодами своей победы.

В дальнейшем отношения между Жюльеном и Матильдой носят характер неровный: то они любят друг друга, то унижают; во всяком случае сознание успеха у Матильды в гораздо большей степени влечет за собой удовлетворение гордости Жюльена, чем пылкие любовные переживания. Стендаль прямо говорит об этом: «Это было больше счастье честолюбия, чем любви».

Роман Стендаля дает наглядное представление о том, что такое человеческое честолюбие. Впрочем, поэтическое преувеличение и здесь весьма заметно, ибо вряд ли можно встретиться в действительности с такой силой, упорством и постоянством честолюбивых устремлений. Люди, основным стимулом которых является сильное честолюбие, в реальной жизни обладают другой структурой личности – это личности паранойяльные. Честолюбие Жюльена Сореля – это черта сферы стремлений и склонностей. Она является яркой особенностью индивидуальности Жюльена, но образ, созданный Стендалем, не дает оснований причислить Жюльена к акцентуированным личностям. Эмоциональные реакции Жюльена, порой чересчур бурные, мы относим за счет естественного поэтического преувеличения.

Весьма характерно сочетание честолюбия и чувства долга.

Мы уже знакомились с таким сочетанием у Корнеля на примере его Химены, отличающейся не столь острым сознанием долга, как сознанием чести. Еще сильнее такое сознание чести выражено там, где сочетаются чувство долга, довлеющее даже над чувством стыда, и честолюбие, содрогающееся перед унижением.

Сочетание этих компонентов можно проследить на примере драмы Лопе де Вега «Дань из ста девушек».

Испания отправляет в Египет сто испанских девушек, предназначаемых в жены арабам, – так верховный властелин арабов использует право взимать дань с побежденных. Герой пьесы, Нуньо Озорно, сначала охвачен возмущением, получив приказ своего короля доставить «транспорт» по назначению, но затем долг заставляет его подчиниться распоряжению. Он сам занимается «изъятием» из соответствующих семей девушек, на которых пал жребий. Слыша вопли несчастных угоняемых, он полон глубокого сочувствия, но чувство долга Нуньо перед королем сильнее. О том, что существует сознание долга и перед бедными жертвами, Нуньо сначала не задумывается. Перелом начинается благодаря поведению одной из девушек, Санчи, которая, кстати, в финале пьесы становится супругой Нуньо. По пути к арабам Санча вдруг раздевается донага и в таком виде расхаживает по кораблю среди подруг и конвоя: все считают ее сумасшедшей. Однако, увидя арабов, она тотчас закутывается снова в одежды. Нуньо хочет выяснить мотивы ее странного поведения. Санча объясняет, называя при этом Нуньо «трусом» и «позором человечества». Известно, что женщины друг перед другом наготы не стесняются. А перед таким конвоем наготы стесняться тоже нечего, так как конвоиры-то еще и слабее и трусливее любой женщины! Но когда Санча увидела мавров, настоящих мужественных мужчин, о, тут она сразу набросила на себя одежды. Так чем же она унизила женскую честь, сбросив одежды перед жалкими трусами?

Слова Санчи сильно задевают честь Нуньо. Как? Он, гордый рыцарь, герой, назван «бабой» и оценен соотечественницей гораздо ниже, чем мавры?! Слова Санчи глубоко унижают Нуньо, а тон ее повергает его в ярость. Он клянется кровью отцов, что не потерпит издевательства женщины! Но если она права? Так вот, значит, куда заводят соглашения и приказы короля Альфонсо? И Нуньо отдает распоряжение готовиться к бою с маврами, хотя их пятьсот, а испанцев всего сотня. Он не боится смерти… Кто погибнет в бою, тот всего-навсего выполнит священный долг перед угнетаемыми…

Два долга было у Нуньо Озорно: долг перед королем и долг перед угоняемыми в рабство. Первый долг затмевал для него все. Но коль скоро оказалась задетой его гордость, он пересмотрел свою позицию, и победу одержало то чувство долга, которое поддерживалось честолюбием.

Чувство чести в Древнем Риме, где величию империи были подчинены все личные чувства, воплощено Корнелем в его Горации (в одноименной драме). Гораций в поединке убил одного из врагов Рима, который обручен с его сестрой Камиллой. Камилла оплакивает смерть возлюбленного и, охваченная горем, проклинает Рим. Тогда Гораций, закалывая сестру кинжалом, восклицает: «Такой удар ожидает всякого, кто посмеет оплакивать врагов Рима!». Его отец – человек такого же склада, над трупом дочери он заявляет: «Я не сожалею о Камилле: она была преступницей». Женщины в этой пьесе противопоставлены мужчинам: жена и сестра Горация воплощают чувство человечности.

Чувство долга и честолюбие борются друг с другом и в драме «Минна фон Барнхельм» Лессинга, где «невольником чести» является майор фон Теллхейм. Во время войны он обручился с богатой Минной фон Барнхельм, но после войны, несправедливо обвиненный в проступке, вынужден покинуть армию и уйти в отставку. Обедневший Теллхейм не считает себя вправе жениться на этой девушке (с. 85–86):

Словом, сударыня… Вы не дали мне кончить. Я хотел сказать: если у меня так оскорбительно отнимут мне принадлежащее, если моя честь не будет полностью восстановлена, то я не могу, сударыня, быть вашим. Ибо в глазах света я не достоин этого. Фрейлен фон Барнхельм заслуживает ничем не запятнанного мужа. Какая цена любви, если она не боится навлечь презрение на свой предмет? Какая цена мужчине, если ему не стыдно быть обязанным всем своим счастьем женщине?

Лишь искусной тактикой Минне удается вернуть себе возлюбленного и любовь торжествует над чрезмерной гордостью героя.

Кодекс чести определенной социальной касты, например, офицеров или студентов, обязывал их испытывать огромную гордость от сознания принадлежности к ней. Ни под каким видом и ни при каких обстоятельствах представитель касты не смел уронить, запятнать эту гордость.

Так не являются ли некоторые вышеописанные герои не индивидуальностями, а типами, представляющими, пусть несколько схематически, идеи и принципы определенной социальной касты, прослойки? Из этих соображений нам кажется уместным привести в качестве иллюстрации также персонаж из простонародья, так как в этом случае человек не понуждается к тем или иным нормам поведения никакими классовыми «предписаниями».

Эльзи, странная батрачка – героиня одноименного рассказа И.Готхельфа. Эльзи нанимается – вдали от родины – батрачкой к зажиточному крестьянину. Здесь она всем понравилась, ее любят и ценят. Но она не соглашается стать женой полюбившего ее парня, ибо стыдится признаться в том, что ее отец, богатый мельник, по собственной вине стал нищим. И лишь перед лицом смерти – возлюбленного убивают, когда Эльзи находится рядом с ним – она сознается ему в своем чувстве. Трудно представить себе, чтобы любящая девушка в вопросе, решающем для нее будущее, проявляла такую стойкость, а лучше сказать, упрямство. Но Готхельф, глубокий психолог, пытается объяснить нам мотивы поведения героини. Важнейшими в характере Эльзи являются две черты: гордость, относящаяся к сфере честолюбия, и чрезвычайно уязвимое чувство долга. Писатель характеризует оба элемента ее личности довольно однозначно. Сначала мы сталкиваемся с гордостью Эльзи (с. 256):

Одна дочь осталась в доме отца, самая красивая и самая гордая мельникова дочь в стране. Она мало участвовала в детских забавах, в играх подростков, – они были ей не по душе, а ее считали гордячкой. Женихи ходили свататься к ней толпами, но один казался ей хуже другого. А парни обижались и повсюду поносили ее спесь и заносчивость.

Но в душе доброй дочери мельника живет и чувство долга (с. 256):