Текст книги "За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные"

Удержать или отпустить

– Вот, – убежденно говорит Вики, – что я называю сплоченной семьей.

Покончив с едой, слоны сходятся вместе, дети в центре, взрослые вокруг, головами наружу. Джин осторожно дотрагивается до Джолин, легонько ее поддерживая.

– Видите, они стоят все вместе, бок о бок, прикасаясь друг к другу то хвостом, то хоботом, – и это так здорово! Все в безопасности. Сейчас у них, наверное, тихий час.

Слонята развалились на земле и сопят в две дырочки под охраной слоних. Взрослые стоят тихо. По крайней мере, кажется, что тихо.

– Уши, видите, шевелятся? – показывает мне Вики. – Это они разговаривают. Просто нам не слышно.

Лайелл Уотсон описывает пронзительную сцену, которую ему довелось увидеть на побережье Южной Африки, где он наблюдал за китами:

«Стоя на вершине утеса, я, казалось, ощущал вибрацию воздуха вокруг. Китиха ушла под воду, а воздух продолжал колебаться. Неведомый ритм шел теперь откуда-то сзади, не с океана, а с берега. Я обернулся, чтобы бросить взгляд через пролив <…> и обомлел.

Там под сенью дерева стояла слониха <…> и смотрела на океан <…> Я сразу узнал ее по обломанному почти у основания бивню – я помнил цветной снимок в департаменте водопользования и лесного хозяйства, там еще надпись была: „Последняя слониха в Найсне“. Это она, слониха-матриарх.

Она вышла на берег, потому что там, в лесу, ей не с кем поговорить. Здесь, в воде, находился другой, ближайший к ней мощный источник инфразвука. Для старухи, привыкшей к низким частотам, звукам жизни ее стада, этот рокот прибоя, идеально попадавший в ее диапазон, был живительным бальзамом, единственной заменой.

Мое сердце рвалось ей навстречу. Трагическая мысль о том, что эта бабка и прабабка стольких внуков вдруг впервые осталась одна, вызывала в памяти вереницу других душ, таких же старых и одиноких. Но в тот момент, когда меня почти поглотила безнадежная тоска, произошло невероятное <…> Воздух снова наполнился пульсирующим биением, и теперь я понял почему. Самка синего кита вновь поднялась на поверхность. Развернувшись головой к берегу, так что дыхало было хорошо видно, она словно ждала чего-то. Слониха-матриарх пришла сюда ради нее. Между самым большим млекопитающим Земли и самым большим обитателем морских глубин было каких-нибудь сто метров, и я готов поклясться, что они общались. Общались на инфразвуке, в гармоничном дуэте; общались два гигантских мозга, два длинных века, понимающих, как больно отдавать всю себя многочисленному любимому потомству; общались две редкие и прекрасные гранд-дамы, познавшие важность и радость сложного социума. Они сострадали друг другу через разделявшие их прибрежные скалы, как женщина женщине, как матриарх матриарху, обе почти последние в своем роде.

Я смахнул рукой слезы и пошел прочь. Человеку меж ними места не было…»

Солнце еще высоко.

Слоны долго шли сюда, к этой высокой траве. Они наедятся досыта, а потом пойдут на водопой. Тут воды нет, значит, пойдут за белыми цаплями, потому что они там, где вода. Когда напьются, то, вероятно, сделают большой крюк и снова вернутся сюда, за новой порцией еды. Это будет коллективное семейное решение, потому что время водопоя и водных процедур определяют взрослые.

Слоны наконец готовы тронуться в путь, и все разворачиваются в одном направлении. Но семья трогается с места только по решению матриарха.

– Я много раз наблюдала, как они выстраиваются и ждут чуть не полчаса, пока матриарх не даст добро, – рассказывает Вики.

Ну, вот и сигнал. Макелеле, которому одиннадцать лет, сильно хромает. Лет пять назад он явился с переломом правой задней ноги. Судя по всему, боль была адская, и нога срослась под чудовищным углом, так что колено вывернулось назад, как бабка у лошади. Но парень выжил, потому что кругом свои.

– Он очень старается, но получается медленно, – сокрушается Вики. – И остальные всегда его ждут.

Еще один слон в Амбосели – точнее, слоненок по имени Тито – сломал ногу, когда ему был всего год. Он провалился в мусорную яму. Ходить ему было больно и трудно. Он двигался очень медленно, но мать всегда ждала его, чтобы он не отстал и не потерялся. Он протянул всего пять лет. Макелеле уже вдвое старше.

Его семья много бродит. Они уходят на тридцать-сорок километров в глубь Танзании.

– Далеко, конечно, – вздыхает Вики.

Но Макелеле держится молодцом. Он еще по-детски толстенький, но совсем скоро начнется период бурного подросткового роста, и вот тогда сможет ли искалеченная нога выдержать его вес?

В любом случае Макелеле уже смог прожить достаточно долго, чтобы стать независимым, как все слоны-самцы. Я от души надеюсь, что хромота для него будет самым страшным из зол, потому что на фоне слоновьего беби-бума, человеческой экспансии и повышенного интереса к слоновой кости времена нынче для слонов и прекрасные, и ужасные.

– Смотришь на все эти замечательные стороны их жизни, – рассказывала мне Синтия Мосс за завтраком, – и видишь заботу, верность, семейные узы, помощь брошенным, сотрудничество – все то, чего нам так не хватает в нашей жизни. Видишь, как они помогают малышам и друг другу. Видишь какие-то редкие, невероятные вещи: как одна слониха кормит другую, потому что у той поврежден хобот. Как слониха пытается кормить умершую, потому что не хочет верить в ее смерть. Их поддержка и сочувствие распространяются не только на слонов. Мы много раз наблюдали, как слоны приходят на помощь попавшим в беду или искалеченным людям. Такие и десятки похожих проявлений говорят не о том, что слоны похожи на людей, отнюдь. Они говорят, что слоны не похожи на людей, но между ними существуют осознанные отношения, и, для того чтобы поддерживать, укреплять и гармонизировать свои социальные ценности, слон призывает на помощь тело, голос, запах и сознание.

В 80-е годы XX века в одном из гостевых домиков Амбосели стали намеренно привечать слонов и приманивать их лакомствами на потеху туристам. Бесхитростные слонихи зачастили в гости, но очень скоро от их визитов начали страдать садовые деревья и кухонные постройки. Люди пытались отгонять слоних, орали на них, чтобы напугать, кидались предметами, даже били метлами и жердями. Любая слониха могла бы прихлопнуть обидчика как комара, поводов и возможностей для этого было предостаточно.

– И тем не менее, – говорит Синтия, – хотя я собственными глазами наблюдала множество стычек, ни Тупозубиха, которую так прозвали за то, что у нее не было бивней, ни другие ни разу не пытались напасть на человека. Однажды Таня вышла из себя и пошла было на туристку. Та помчалась к домику и упала. И буквально наступавшая ей на пятки Таня резко затормозила и встала над женщиной как вкопанная. Потом сдала назад, развернулась и иноходью пошла к своим. Достаточно было одного прикосновения – и она затоптала бы несчастную насмерть. Но, хотя слониха была раздражена, они прилагала такие колоссальные усилия, чтобы не прикоснуться к женщине, что от торможения на полном ходу в почве остались глубокие борозды.

Откуда такая выдержка?

Нам кажется, животные не в состоянии понять, почему человек вдруг проявляет доброту. И мы не в состоянии понять, что заставляет слона внезапно «брать себя в руки». Слоны стремятся уходить от конфликтов, у них есть специальные социальные навыки ненасильственного самоутверждения и демонстрации собственного превосходства без причинения физического вреда друг другу.

Порой такую же выдержку можно наблюдать и у других животных. Скольким из нас приходилось сталкиваться со злой собакой, которая почему-то не бросалась! Шимпанзе Ним, которого обучили языку жестов, разозлившись, не кусался и не дрался, а знаками показывал слова «кусать» и «злой», причем гнев его после подобного монолога шел на убыль. Получив возможность продемонстрировать гнев с помощью жестов, он эту свою потребность удовлетворял и успокаивался.

Слоны способны вынашивать планы мести. Возможно, они способны предвидеть, что за нанесение физического вреда человеку их ждет расплата. Затопчи Таня женщину, ее бы саму убили. Неужели она не тронула туристку только потому, что та – человек? Вряд ли бы взбешенный слон затормозил, оставляя в земле борозды, стараясь ненароком не затоптать разозлившую его гиену.

Тупозубиха (только не путать с матерью Бутча, Большой Беззубкой из семьи Б/Б), Таня и их семья регулярно наведывались в лагерь. Тупозубиху Синтия описывает как «умную, смелую, находчивую, отчаянную» слониху и в то же время видит в ней «одно из добрейших созданий, с которыми когда-либо сводила жизнь». Синтия пишет, что у нее никогда не хватало духу по-настоящему разозлиться на эту семью, как бы они ни безобразничали. Любви и восхищению совершенно не противоречил тот факт, что для Синтии они «продолжают оставаться дикими животными. Мы принимаем друг друга и приходим к какому-то пониманию границ дозволенного и недозволенного».

Но когда слоны пытаются очертить границы дозволенного сообразно своему пониманию, люди, как правило, в ответ впадают либо в панику, либо в бешенство. Январским днем 1997 года местные жители обратились в Службу охраны дикой природы Кении с жалобой на то, что слон (они подчеркнули, что это был взрослый самец с бивнями) затоптал их корову. Сотрудники службы приехали в деревню, нашли неподалеку семейство из нескольких самок со слонятами и устроили гонки с преследованием, которые длились битых два часа. И когда доведенная до белого каления слониха-матриарх повернулась к обидчикам, чтобы заступиться за свою семью, они ее убили. Одним выстрелом. Матриарха звали Тупозубиха, и принять ее за самца с бивнями было невозможно.

Тупозубиха при жизни была настоящей звездой, ее снимали более чем в ста кинофильмах о животном мире Кении. Ни одного другого слона в Амбосели не фотографировали так много и охотно, и, как горько вспоминает Синтия, ни один другой слон в целом мире не дарил туристам столько радости и восторга.

– Я и представить себе не могла, что будет так больно ее потерять.

Буйные головы

Сегодня утром по лагерю ходил отчет, из которого следовало, что за последние десять лет от рук браконьеров пали (только вдумайтесь!) сто тысяч африканских слонов. За последнее десятилетие только в Центральной Африке популяция слонов сократилась на 65 %, и эта тенденция сохраняется на всем континенте.

Цифры меня ошеломили. Диссонанс между чудовищной жестокостью и добрыми семейными существами, которых я успел полюбить всей душой, напрочь лишил меня способности что-либо осознавать. Это абсолютно иррациональная величина, которую я в обитель моего сознания вписать не в силах.

Катито подтверждает, что отголоски истребления ощущаются и здесь.

– В прежнее время в Амбосели было полно гигантских самцов с гигантскими, просто гигантскими бивнями. Теперь их намного меньше. Никакого сравнения.

Слоновая кость – белый материал с очень темным прошлым. Статистика убийств снова пошла вверх по всей Африке и достигла показателей начала девяностых, которые привели к введению по инициативе ООН моратория на торговлю слоновой костью. По мнению Катито, слонов, несмотря на слоновий беби-бум, ждут трудные времена.

У Национального парка Амбосели нет жестких границ, поэтому слоны свободно бродят туда-сюда по всей территории Танзании. Коренные обитательницы Амбосели откочевывают из заповедника, им на смену приходят семьи с Килиманджаро, потом, глядишь, забредут на побывку самцы из Цаво. Формально Цаво считается национальным парком, но это не рай. Браконьеры убивают слонов, егеря и полицейские убивают браконьеров, браконьеры убивают егерей и полицейских. Ружейные выстрелы могут выдать местонахождение охотника, а методы слежения становятся все совершеннее, так что браконьеры вернулись к отравленным стрелам. В 2014-м две такие атаки с интервалом в три месяца привели к гибели одного из крупнейших в Кении экземпляров, слона Сатао, которого умертвили из-за бивней весом девяносто килограммов. Настоящее заказное убийство.

Но если обладатели бивней подвергаются такой опасности, почему не посадить их за забор? Слоны по одну сторону, люди по другую.

Вики категорически возражает:

– Тогда получится не охрана дикой природы, а ее окультуривание, и в долгосрочной перспективе такой заповедник станет подобием зоопарка. Мы уже столько потеряли, что терять еще просто не имеем права, иначе нам охранять будет нечего.

Один из самцов Амбосели отправился на север Танзании, к озеру Натрон. Это, если по прямой, добрых сто сорок километров. Но он, как все нормальные слоны, по прямой не пошел – ведь он настоящий дикий слон. Дикие слоны – часть создавшего их мира, и они сами создают этот мир. Так что на карте стоит первозданность. Первозданность, которая утекает как вода сквозь пальцы.

Большинство из этих слонов, по всей вероятности, пребывают в состоянии глубочайшего стресса. По данным последних исследований, после утраты зрелого опытного матриарха в крови уцелевших слоних повышенный уровень гормона стресса сохраняется как минимум пятнадцать лет и у них падает рождаемость. Вот еще одно доказательство того, что смерть индивидуума отражается на оставшихся в живых.

Биолог Ричард Руджеро, которого я знал по магистратуре, тридцать лет проработал со слонами в Центральной Африке. Он утверждает: «Это животное, которое непостижимым образом понимает, что в его судьбе происходит нечто страшное. Это существо с обостренной чувствительностью, осознающее, что вокруг идет геноцид».

– Они знают, что у нас им безопаснее, – говорит Вики, – поэтому, если где-то начинается беда, они со всех ног бегут назад, в Амбосели.

Бегут, правда, только уцелевшие.

Сразу же за пределами Амбосели нас встречают последствия перевыпаса. В истощении почвы и оскудении растительности виноват домашний скот – стада коз и коров, принадлежащих масаи. Каждый масаи и воин, и пастух. Все они одеты в красные покрывала шука и по традиции вооружены копьями, дубинками рунгу и широкими ножами сими. Волосы масаи убраны в длинные мелкие косички, подхваченные головными повязками с металлическими подвесками.

У легких на ногу масаи свои игры и выкрутасы с властями. Им дозволено в определенное время и в строго отведенных местах пригонять свои стада на территорию Амбосели на водопой и в виде исключения даже пасти их там. Правила эти придумали не масаи, они их только соблюдают или нарушают. Когда их колодцы пересыхают, они поят свои стада в заповеднике, порой по закону, порой нарушая его. Они жалуются, что власти только обещают заботиться о состоянии их колодцев, но ничего не делают. Вот еще один источник раздоров и напряжения.

Для слонов Амбосели самая серьезная опасность, которую надо усвоить, исходит именно от этих людей: туземцев-скотоводов масаи. Такой вот удивительный парадокс, заключающийся отчасти в том, что животный мир Африки долгие века процветал на бескрайних просторах Черного континента вопреки экспансии масаи. Катито, которая сама из этого племени, напомнила мне, что масаи не берут в рот мяса диких животных. Для них это «божья скотина», поэтому на исконных землях народа масаи они всегда водились в изобилии. В 80-е, во время моего первого путешествия в Африку, я много времени провел с моим товарищем масаи. Мы беспрепятственно бродили по равнинам и холмам Лоита, где масаи пасут своих коров рядом с зебрами и газелями, спали в хижине из сухого навоза при свете костра и протирали глаза на рассвете, досматривая сны из самого сердца Африки.

Масаи, о свирепости которых не зря шла слава, многократно разоблачали браконьеров-чужаков и не пропускали их в Амбосели. Так что тамошняя популяция слонов была в относительной безопасности по сравнению с тем, что творилось в других местах.

Некогда земли на тысячу километров к югу от Центральной Кении и чуть ли не половина Танзании принадлежали народу масаи. В 1904 году колониальные власти Британской империи, действуя в интересах европейских переселенцев, оставили масаи всего 10 % их исконной территории, сократив ее до двух резерваций, соединенных коридором шириной восемьсот метров. Вскоре коридор упразднили, и в 1911-м масаи были загнаны в единственную оставленную им резервацию, потому что прибывавшим из Европы фермерам требовалось все больше земли. По большому счету в племенах туземцев и слоновьих семьях белые фермеры видели прежде всего сельскохозяйственных вредителей, виновников потравы, поэтому мириться с их существованием не собирались.

Популяции диких животных начали хиреть и сокращаться после того, как европейцы принялись в них стрелять, захватывать землю и взращивать на ней гроздья гнева, масаи же искони существовали как часть живой природы. Поэтому усилия европейцев по ее сохранению сосредоточились именно на принадлежащих масаи территориях, где обитает максимальное количество видов, живущих в естественных условиях. Вот она, горькая ирония судьбы. В 40-е годы британские власти стали объявлять эти территории заказниками, изгоняя оттуда масаи и отрезая им доступ к источникам воды, служившей им залогом жизни. После того как в 1961 году народу масаи запретили пасти скот в центральной части Национального парка Амбосели, они в отместку ополчились с копьями на слонов и носорогов. В охране живой природы они видели зловещее наследие колониализма, очередную несправедливость.

Тем не менее, хотя землепашцы торжествовали над скотоводами, а на местах свободного обитания животных выросли города, масаи и их стада сегодня кажутся не угрозой существованию дикой природы, а причиной, по которой эта природа все еще существует. Только благодаря неусыпному надзору масаи за своими землями национальным паркам удается зарабатывать такие огромные деньги.

– Вы вдумайтесь: наши слоны до восьмидесяти процентов времени проводят на территориях масаи. Их триста воинов! – Вики молитвенно воздевает руки к небу. – А у нас тут всего сорок егерей.

Слонам в заповеднике тесно, и они вынуждены уходить за его границы. Масаи приходят в заповедник поить скот, когда на их землях нет воды. За пределами парка слоны сталкиваются со скотоводами. Внутри парка они снова сталкиваются со скотоводами. Жутковатая симметричность совместного существования. Встречное напряжение идентичных потребностей.

По мнению Вики, будущее слонов в этом регионе зависит от того, получат ли масаи возможность продолжать свой патронат. Это совсем не означает, что между ними и слонами царит безоблачная идиллия. За сорок лет работы заповедника от рук масаи пали многие сотни слонов.

Слонов они и почитают, и поносят. Они верят, что душа есть только у человека да у слона. Новобрачную, когда ей предстоит покинуть родительский дом, наставляют, чтобы не смела оглядываться, ведь стоит ей посмотреть назад, как из девушки она превратится в слониху. Вот почему у слонихи женская грудь. Когда масаи находят кости слона, то покрывают их травой в знак уважения. Со скелетами простых животных они так не поступают.

Слава о свирепости масаи к чужакам веками давала обитателям этих земель возможность безбедно плодиться и размножаться. Эти территории по сию пору открыты и свободны, и это хорошо. Но даже без решеток и заборов кольцо сжимается, и это плохо.

Земли масаи по большей части поделены. На долю каждого масаи приходится примерно двадцать четыре и три десятых гектара. Среди чужаков немало желающих купить эти гектары. Тот, кто продает, получает деньги, но лишается источника существования. На вырученные за землю доллары можно купить мотоцикл, которому требуется дорогостоящее топливо и который, в отличие от скота, не приносит дохода. Уровень жизни у большинства стремительно падает. Североамериканские индейцы через это прошли. Закон о распределении земли[30]30
  Закон о распределении земли (закон Дауэса) – принят в 1887 г. по инициативе комиссии Дауэса с последующими важными поправками. Регулировал передачу земель резерваций, находящихся в общинной собственности, в индивидуальную собственность. За период действия закона из 138 млн акров, находившихся в общинном владении индейцев, осталось 48 млн акров.


[Закрыть] превратил коренное население США из простых бедняков в нищих. На землях масаи эти анклавы, принадлежащие новым владельцам, либо распахиваются, либо застраиваются туристическими объектами. Турбазы и фермы будут и дальше разрушать ареал обитания диких животных и мешать их беспрепятственному передвижению. Так что это роскошная дорога в никуда.

Аутентичная культура масаи была никак не связана с промыслом слоновой кости. Сегодня бедственное положение и деньги, которые сулят за слоновую кость, превращаются для некоторых в непреодолимый соблазн. В языке масаи есть слово «морани», которое обычно переводится как «молодые воины». Так называют юношей, прошедших обряд инициации. Вступив в эту возрастную группу, они на несколько лет становятся для племени главными защитниками и одновременно зачинщиками конфликтов. Это солдаты. Если молодым солдатам, собравшимся вместе, нечего делать, они начинают дебоширить, например громить витрины или ломать рекламные щиты. Но в этих местах магазинов нет. Значит, бунтарские настроения можно вымещать на слонах. Слоны оказываются жертвами морани по разным причинам: тут и месть, и подростковая бравада, и политический протест.

Вики рассказывает мне про слона по имени Эзра.

– Он за всю свою жизнь мухи не обидел. Даже во время муста запросто подходил к машине, чтобы поздороваться. Сама доброта.

Догадываетесь, чем все кончилось?

– Сорок шесть лет бродил себе по холмам, никого не трогал, в потраве замечен не был. Морани, выступая против политики властей, метнули в него семь (!) копий. Люди долго шли за ним по пятам, но раны были такими глубокими, что он истек кровью. Ему было не помочь, он умер от кровопотери. И каждый раз, как я проезжаю мимо места, где последний раз видела его…

Голос Вики прерывается. Какое-то время мы молча наблюдаем за слоновьей жизнью на болоте. Потом Вики продолжает:

– Это был ответ морани на пренебрежение со стороны властей, и они в своем праве.

Оказалось, что мальчика масаи затоптал африканский буйвол, и представитель администрации Амбосели, которому полагалось оценить размер денежной компенсации, предположил, что ребенка могли убить ради этих денег члены семьи.

– Это было настоящее оскорбление. Члены племени были вне себя. Понимаете, масаи, они же хорошие. И детей своих любят, как все нормальные люди. Человеческая жизнь для них значит очень много.

Представитель Амбосели, кстати, был не из народа масаи, так что все это спровоцировало и межплеменные разборки.

Прошлым летом на глазах у Вики триста морани пришли в парк, чтобы забивать копьями животных в знак протеста.

– Смотреть на это было тошно. И жутко, потому что, когда эти юнцы выходят из-под контроля, мы бессильны и беспомощны.

Самосознание, самоопределение, слоны. Дискриминация, дискредитация, дисгармония.

Но самое главное, слоны Амбосели боятся масаи, и тому есть причины. Стоит им учуять масаи в радиусе восемьсот метров, у животных начинается паническое бегство.

На разных людей слоны реагируют по-разному.

Ричард Бирн и Люси Бейтс в ходе своих экспериментов демонстрировали слонам футболки, которые раньше надевали на себя либо представители народа камба[31]31
  Камба – народ группы банту, третий по численности народ Кении. Численность 3,8 млн человек. Около 60 % христиане (в основном протестанты), остальные придерживаются традиционных верований. Земледельцы и скотоводы. Часть камба уходит на заработки в города.


[Закрыть] (будучи земледельцами, со слонами они сталкиваются редко), либо потрясающие копьями масаи, либо сами исследователи. Реакция страха была только на футболки масаи. Вот как сильно развиты у слонов обоняние и умение распознавать запахи. И вот какой ужас внушают им масаи.

Человеческое ухо не очень точно различает слонов по голосам. А вот слоны не просто способны распознавать таким способом до сотни сородичей, но и могут отличать один человеческий язык от другого. Запах репродуктора остается неизменным, доносится ли из него английская речь или слова на языке масаи. Тем не менее, когда слонам включали записи с голосами людей камба, англичан из группы Бирна и Бейтс и масаи, они пугались только последних.

Записанное на пленку звяканье колокольцев, которые масаи вешают на шеи своих коров, ученые проигрывали чуть ли не двум десяткам разных слоновьих семей. Животные тут же застывали как вкопанные, поворачивались на звук и принимались крутить головами, стараясь поточнее определить его источник. Все это время вздернутые вверх хоботы жадно нюхали воздух. Потом они сбивались потеснее, разворачивались и начинали отступать – как правило, бегом – на расстояние не меньше трехсот метров, где занимали оборону, сгрудившись вокруг поставленных в центре слонят. Звуки антилоп гну, которые слонам тоже давали послушать, никак не отражались на их занятиях: они не останавливались и к источнику звука не поворачивались. Вот как хорошо слоны ориентируются в своем мире.

Большой объем мозга – не обязательное условие для некоторых сложных аспектов умственной деятельности (да взять хоть ворона, воспетого Эдгаром По, – мозгов чуть, а ума палата). Тем не менее мозг слона действительно очень велик, он больше, чем можно ожидать исходя из масштабных соотношений размера тела и объема головного мозга у большинства млекопитающих. У слона самый большой мозг среди всех наземных млекопитающих. Его пирамидальные нейроны[32]32
  Пирамидальные, или пирамидные, нейроны – основные возбудительные нейроны мозга млекопитающих. Также обнаружены у рыб, птиц, рептилий. Впервые исследованы и описаны Рамон-и-Кахалем. В кортикальных структурах млекопитающих – кора мозга, гиппокамп, миндалевидное тело – представляют наиболее многочисленную популяцию возбудительных нейронов.


[Закрыть], отвечающие за регуляцию моторики, усвоение информации, распознавание и так далее, крупнее, чем у человека, и образуют значительно большее количество связей. Возможно, этим объясняются поразительные способности слонов к запоминанию и обучению. Каждый слоненок выучивает и запоминает накрепко, что люди бывают разные и некоторые люди очень опасны.

На хоботе одной слонихи видна едва затянувшаяся рана от удара копьем: даже думать страшно, при каких обстоятельствах ей ее нанесли.

– Сейчас уже получше, – одобрительно кивает Вики.

Оказывается, еще несколько месяцев назад из раны текла прозрачная жидкость.

– Бывает, что слоны убивают людей, – напоминает мне Вики. – Среди них попадаются настоящие человеконенавистники, которые будут нападать при любой возможности.

Я спрашиваю почему.

– Обычно это происходит после какого-то страшного случая. Не бывает, чтобы слон возненавидел человека просто так, без причины.

Какой процент из находящихся в Амбосели слонов сталкивался с человеческой жестокостью по отношению к себе?

Вики медлит с ответом.

– В семье А/А каждая слониха старше десяти лет потеряла кого-то из близких, павших от руки человека. При этом, «ашки» не кочуют за пределами Амбосели, они все время тут. Дж/А тоже особо не разгуливают, но вон ту большую дыру в ухе Джексон получил от удара копьем. Я раньше как-то об этом не думала, но в семьях Э/Б и Э/А каждая слониха становилась жертвой нападения или жестокости со стороны человека.

Это означает, что на их веку на семью нападали и они испытывали чувство паники. Некоторые кроме этого испытывали боль и получили увечья.

И когда слонам выпадает возможность поквитаться, они ее не упускают. Несмотря на то что жизнь народа масаи меняется, они по-прежнему остаются скотоводами и основой их благополучия были и остаются коровы. Слониха по имени Фенелла убивала коров. Потом она пропала.

Но с какой стати слонихе убивать коров?

Ослов, например, слоны не трогают. Ослы – это женская собственность. Женщины масаи никогда не ходят со своими ослами в буш, мужья им этого не позволяют (подозреваю, не только из соображений жениной безопасности). Так что ослик пасется сам по себе, а потом возвращается домой. Коровы же сами по бушу не ходят, их сопровождают пастухи масаи, мужчины или мальчишки лет девяти-десяти. И слонов на своем пути они могут просто не заметить. Страшнее всего быть застигнутым врасплох. Во время засухи масаи гонят скот к последним оставшимся источникам воды, и, когда они пытаются оттеснить слонов от водяных скважин, страсти разгораются не на шутку.

Мужчины масаи как будто сталкивают коров со слонами. Инициаторы конфликтов – именно масаи. Согласитесь, если всякий раз появление коров сопряжено с угрожающими действиями со стороны мужчин, коровы начинают вызывать ненависть. Их научили этому люди. Иногда слоны выражают протест, и в ответ в них летят копья. В отместку слоны убивают коров и людей. Месть влечет за собой карательные действия, и это повторяется снова и снова. Ненависть тлеет, как межплеменная междоусобица, и разорвать этот порочный круг не может ничто.

Ничто, кроме денег. Потому что для масаи скот – это деньги. Сегодня масаи, живущие в окрестностях Амбосели, могут получить денежную компенсацию, которая способна вывести слонов из-под удара мстителей в красных покрывалах. Цель этих «утешительных» выплат – гармонизация отношений между масаи и слонами. Так что в слонов Амбосели сегодня летит намного меньше копий. Откуда берутся деньги? Это пожертвования. Вы тоже можете сделать свой взнос по интернету.

Ближе к вечеру нам встретилось большое стадо слонов, возвращающееся после водных процедур на ночевку. Они двигались через равнину, освещенную косыми лучами заходящего солнца. Их основной жизненный принцип легко можно почувствовать. Он очевиден: живи сам и давай жить другим. Жизнь их по сравнению с нашей непритязательна. Они подобны людям бедным, почти дикарям. Довольствуются малым, не то что мы. Берут у мира самую малость, не то что мы. И с окружающим миром способны попасть в резонанс. Не то что мы.

Когда сотни слонов вокруг мерят шагами пыльные просторы, устремляясь к холмам вдалеке, одна семья по непонятной причине продолжает плескаться и играть в глубоком, щедро поросшем зеленью озерце, которое подпитывается ключами. Хотя, возможно, причина понятна: им просто ужасно весело.

Они ныряют, как гиппопотамы, и взметывают вверх фонтаны воды, словно киты; они катаются с боку на бок, плещутся и чуть не пашут дно, так что на поверхности торчат одни зады. Хоботы выгибаются как перископы, втягивая воздух, и слоны скользят, будто черные подводные лодки.

Немного погодя они вереницей выбираются на противоположный берег, глянцевито поблескивая, словно автомобили после мойки. Но одна слониха осталась. Она еще даже в воду не зашла и стоит на берегу с малышом. Слоненок трусит. Мать хоть и трогает воду хоботом, но терпеливо ждет. Наконец она заходит в озеро, и следом за ней слоненок. Он держится к матери вплотную, уцепившись хоботом за ее бивень. Вот течение подхватывает малыша, и материнский хобот направляет его в нужную сторону.