Текст книги "Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся"
Автор книги: Карл Сафина
Жанр: Биология, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Семьи
Глава шестая
Биография его в значительно большей мере, чем у других китов, все еще остается ненаписанной.
ГЕРМАН МЕЛВИЛЛ. МОБИ ДИК
Софокл возвращается в наш мир внезапным прыжком, похожим на взрыв, и с оглушительным грохотом, как если бы из океана вдруг вырвался школьный автобус. То, как эта огромная квадратная голова, эта темная туша может взлететь над водой, кажется невероятным – но ведь взлетает же, и мы видим ее прыжок своими глазами. Наш сегодняшний послеполуденный выход в море начинается очень многообещающе.
Проходит несколько минут, и – пфу-у-уш-ш-ш! – почти рядом с нами выныривает Иокаста, шумно обновляя воздух в своих легких.
В полукилометре от Иокасты показывается Лай. Полкилометра для них вообще не расстояние, и минут через десять они одновременно вскидывают хвосты и снова ныряют.
Часом позже Иокаста и Лай всплывают недалеко друг от друга, в 3,6 километра от того места, где они занырнули. Добавьте к этому расстояние, пройденное вниз, а затем вверх, и получится, что в общей сложности они проплыли около 5,5 километра.
Все это время юная Иона кажется предоставленной самой себе. Но она неотступно следует за матерью, Софокл, только поверху, и каждый час ненадолго воссоединяется с ней.
В этом-то и суть: в бескрайнем океане поддержание семейного единства требует постоянных усилий. Иначе говоря, действия китов – намеренные.
Не существует в мире ни учебника, ни свода правил, по которым кашалоты учились бы быть кашалотами. Есть только потребности и обобщения, ритмы и образцы. А в конечном итоге – обширный глубокий океан и семейные узы.
Когда вы слышите слово «кит», первое, что приходит вам в голову, – это «тяжелый». Но в воде кит практически невесом. Да, у китов огромная масса. Но в океане масса не имеет прямого отношения к весу. На суше действует гравитация. Океан противопоставляет ей плавучесть. На суше масса соотнесена с весом, но в воде она соотнесена с расстоянием. В воде кит может летать. Крупное океаническое животное с каждым толчком преодолевает большее расстояние, нежели существо меньшего размера. Это облегчает путешествия в глубину и к поверхности и объясняет огромность ареалов обитания и немыслимую дальность миграций.
Жизнь кашалотов подчинена особым ритмам, которые задаются динамическим напряжением противоборствующих сил. В часовом измерении их жизнь описывается вертикальными перемещениями, когда они, подобно какому-нибудь метафорическому йо-йо, устремляются то к свежему воздуху и свету, то к холодной, сокрушающей легкие темноте глубиной в полмили. Свет и тепло, воздух и свободное дыхание – наверху. И детеныши тоже наверху. А пища внизу. Главный суточный ритмоводитель нашего, человеческого существования – смена дня и ночи – для этих китов не имеет большого значения. Мы радуемся солнечной погоде, а киты в то же время странствуют в вечной тьме. Однако наибольшую склонность к общению они проявляют на закате и по ночам. Некоторые исследователи называют эти периоды «чаепитиями» – когда киты собираются вместе и проводят время, обмениваясь кодами, играя, укрепляя социальные связи прикосновениями друг к другу.
«Это самые драгоценные минуты, – признается Шейн. – Чувствуешь, какое счастье – находиться здесь, с ними».
Мне тоже довелось увидеть это однажды в Калифорнийском заливе. В группе китов появился детеныш – очевидно, считаные минуты назад, потому что его хвостовой плавник еще толком не расправился и была видна пуповина. Все члены группы держались на поверхности близко-близко друг к другу, на расстоянии прикосновения. Они вели себя так, когда мы впервые заметили их, и остались в том же положении, когда мы удалились, оставив их в покое.
Столь откровенное удовольствие, которое испытывают киты от событий, укрепляющих их групповые связи, напоминает мне о том, как радостно приветствуют друг друга слоны во время их в высшей мере эмоционально насыщенных семейных ритуалов, когда они трубят и сплетаются хоботами с членами семьи или друзьями. И еще мне вспоминаются африканские львы, когда они, проснувшись после долгого отдыха, трутся друг о друга, как большие кошки, которыми они, собственно, и являются. Или волки, когда члены стаи оживленно лижут друг другу морды и машут хвостами. Или даже наши собаки, когда они здороваются с нами поутру.
Эти животные не просто демонстрируют, что узнали друг друга. Они явственно показывают, что (иначе и не скажешь) чрезвычайно рады быть вместе. Но что они выражают? Что они счастливы? Или что у них отличное настроение? Или что им приятно быть вместе с членами своей семьи, к которым они испытывают эмоциональную привязанность? Едва ли найдется другое, более очевидное объяснение их поведению. По крайней мере, мне не под силу придумать, что еще могло бы лежать в основе этих эмоций, у которых явно есть и причина, и назначение.
К половине третьего, через 2,5 часа после того, как мы расстались с семейством Иокасты, мы успеваем пройти примерно девять километров к юго-западу. Шейн снова слышит кашалотов и думает, что это другая семья.
В большинстве случаев здесь, у западного побережья Доминики, на протяжении дня можно встретить лишь одну семейную единицу зараз. Но Шейну доводилось видеть вместе шесть семей, всего около трех десятков китов. Тот случай был отмечен прибытием самца, который и вызвал общий сход. Вероятно, они все прекрасно провели этот день.
Но кого бы Шейн ни слышал сейчас, голоса очень слабы. И они раздаются с большой глубины. Так что мы движемся туда, где сигналы будут звучать хоть немного сильнее.
Такие кошки-мышки, где мышка имеет размер кита, начинают увлекать меня. Это интересно. Это имеет научную основу. Это охота. Это игра. И это метафора. Ведь мы все стремимся во что бы то ни стало сделать правильный выбор, оказаться в правильном месте (или хотя бы в более или менее подходящем) – и сейчас, и готовясь к тому, что ждет нас в будущем.
В следующей точке остановки щелчки слышны уже яснее. Киты где-то рядом. Внезапно сигналы прекращаются. Шейн, в шапке, темных очках и наушниках, командует: «Все к борту».
Мы рассредоточиваемся вдоль бортов, глядя на море в разные стороны.
Не проходит и минуты – фонтан! Всего в 50 метрах от носа лодки.
Стоит киту выставить из воды хвост, как Шейн тут же восклицает: «Миссис Райт!» Помимо нее, в семью «R» входят Рип и ее детеныш Рэп, Рокес и ее детеныш Райот, а также Рита, Рема и Роджер. Роджер – самка, а назвали ее в честь радиокода roger – «принято».
Еще два кита из тех, которых мы слышали, всплывают на расстоянии полумили друг от друга и тут же выдувают белые облака пара, будто раскуривают трубки мира. Это Салли из семьи «S» и Роджер из «R». Уже известно, что их семьи хорошо ладят. Стоит ли и говорить, что они принадлежат к одному клану?
То, что кашалоты готовы общаться только с семьями, которые делят с ними общий кодовый диалект, означает, что коды служат маркерами каких-то более глубоких различий между кланами. Я вслух гадаю, что же это могут быть за различия.
«Различия, которые лежат в основе разделения кланов? – переспрашивает меня Шейн. – Ну, пока на этот вопрос никто не может ответить».
Если на одном полюсе – товарищество и единение группы, то на другом должны быть боязнь друг друга и размежевание. И где-то глубоко скрывается ответ на мой вопрос: «Почему?» Вот только часто – увы, очень часто – мы этого просто не знаем, даже если речь идет о нашем собственном виде.
«Это особенно важно, если ты оказался среди незнакомцев, – говорит Шейн. – И тебе необходимо решить: "Что мне делать с вами? Общаться и сотрудничать – или же бояться и избегать вас?"»
Чтобы различия между группами имели смысл, необходимо знать, чего ты ожидаешь от группы, понимать, что она делает, и, наконец, обладать возможностью к ней присоединиться. Не случайно же говорят, что рыбак рыбака видит издалека. Так что вопрос, который я задал, не такой уж неразрешимый. По мнению Шейна, его корень – в проблеме сотрудничества. Любая кооперация основана на общности ожиданий. Общие ожидания дают возможность действовать вместе. Однако в разных культурах ожидания различаются подчас весьма существенно. Например, если я работаю на тебя, я ожидаю, что ты мне заплатишь за работу. При этом, если я рассчитываю получить деньги, а ты собираешься просто отплатить мне той же услугой когда-нибудь потом, между нами возникают проблемы. Если же мы оба подразумеваем оплату работы деньгами или же оба согласны на бартерный обмен, то никаких проблем нет. То есть члены одной группы должны иметь сходные ожидания.
Ожидания, связанные с культурой, чрезвычайно изменчивы. Скажем, здороваясь, вы можете приветствовать собеседника рукопожатием либо поклоном. Приступая к еде, вы можете брать пищу вилкой, палочками или просто руками. Знакомясь, вы можете вручить свою визитную карточку или представиться иным образом. Одеваясь на выход, вы выбираете наряд, соответствующий вашей культуре. Зачастую единственная причина, объясняющая ваш выбор, звучит так: «Потому что мы здесь всегда так делаем». Даже небольшие, казалось бы, различия могут привести к тому, что вы окажетесь не способны действовать в чужом для вас коллективе. Общие ожидания связывают членов одной группы и удерживают на расстоянии группы, ожидания которых отличаются от ваших.
Среди кашалотов групповые различия в поведении приводят к различиям в выживаемости. К примеру, один из кланов, который изучали вблизи Галапагосских островов, – так называемый клан «Регулярных» – всегда держался ближе к побережью, повторяя своим извилистым маршрутом его очертания и преодолевая за сутки примерно 20 километров. Напротив, представители клана «Один-плюс» держались дальше от островов, в открытом море; их перемещения были более прямолинейными, и они проходили свыше 30 километров[62]62
Whitehead and Rendell, Cultural Lives of Whales and Dolphins, pp. 152–54.
[Закрыть]. Этот «прямой» клан получал преимущество в годы Эль-Ниньо, когда запасы пищи оскудевали. Зато в другие годы в более выгодном положении оказывался «извилистый» клан. (Эль-Ниньо – старое название периодического климатического явления, при котором изменяется направление преобладающих тихоокеанских ветров и морских течений. Этот феномен сильно сказывается на продуктивности океана и влияет на погоду по всему миру.)
Здесь, возле Доминики, один из кланов тоже обычно держится ближе к побережью. На вопрос: «Как мы живем здесь?» – каждая группа имеет свой ответ, который передает каждому новому поколению детенышей. Этот ответ включает знание того, где нужно жить, как плавать, чем кормиться. Когда, допустим, в одной популяции косаток родители учат детенышей, как охотиться на скатов, а в другой – как пробиваться сквозь прибой, чтобы хватать морских львов прямо на лежбище, это похоже на то, как человеческие дети из разных культур осваивают с помощью старших полезные умения, будь то рыболовство, фермерство, семейный бизнес, организованная преступность или что угодно другое. Одним словом, они учатся у старших специальным навыкам. А культурная специализация, которая объединяет одних и разобщает других, создает разнообразие.
И из этого следует один очень важный вывод. Поскольку культура влияет на то, кто выживет, а кто нет, гены, способствующие культурному обучению, получают преимущество. До возникновения культуры все поведение диктуется генами. Когда она есть, уже поведение начинает диктовать, какие гены будут работать. Так как гены влияют на обучаемость, а обучаемость влияет на выживание, то преимущества в усвоении культурных навыков способствуют выживанию и дальнейшему распространению генов, облегчающих культурное обучение. То есть вид становится более культурно одаренным.
Следовательно, это преодоление очень важного порога, и оно привело к огромным эволюционным последствиям. Мир меняет живущих в нем существ. Иногда меняет настолько, что эти существа сами получают возможность менять мир. Даже такие поверхностные, казалось бы, различия, как разные вокальные диалекты – вполне аналогичные человеческим языкам, могут порой со временем привести к другим изменениям, куда более глубоким и устойчивым.
Допустим, одна группа учится одной специальности, а другая группа – другой. Пусть это будут разные способы добывания пищи. И допустим, что обладатели разных специализаций избегают друг друга. Культурная сегрегация приводит к еще большей специализации. Со временем специализация приведет к генетической эволюции и заметным физическим изменениям. При таком сценарии получается, что культура играет ведущую роль, а гены лишь следуют за ней[63]63
Там же. См. также: Danchin, E., et al. 2004. «Public Information: From Nosy Neighbors to Cultural Evolution.» Science 305: 487–91. И еще: Aplin, L. M. 2019. «Culture and Cultural Evolution in Birds: A Review of the Evidence.» Animal Behaviour 147: 179–87. И еще: Foote, A. D., et al. 2016. «Genome-Culture Coevolution Promotes Rapid Divergence of Killer Whale Ecotypes.» Nature Communications 7: 11693.
[Закрыть]. В конечном итоге эволюция может со временем превратить специализированные популяции в разные виды.
Именно это и произошло с косатками. Обитающие в северо-восточной части Тихого океана рыбоядные косатки и питающиеся морскими млекопитающими плотоядные косатки посещают одни и те же побережья и бухты, но при этом неукоснительно избегают друг друга. Они не скрещиваются друг с другом уже десятки тысяч лет. За минувшие поколения плотоядные косатки приобрели более мощные челюсти и зубы, чтобы справляться с куда более крупной и опасной добычей. И хотя все эти косатки по-прежнему носят одно название, Orcinus orca (поскольку получили его прежде, чем ученые разобрались в ситуации), по сути, они представляют собой два самостоятельных вида.
В целом существующие в мире 10 или около того экотипов косаток различаются главным образом именно пищевыми предпочтениями, причем избирательность их почти невероятна. Одни кормятся строго определенным видом лосося. Другие охотятся только на акул. В Антарктике один экотип нападает в основном на малых полосатиков, а другой ест исключительно пингвинов. Антарктические косатки, избравшие себе в жертву ластоногих, желают только тюленей Уэдделла и безразличны к крабоедам, которые составляют едва ли не 85 % всех местных тюленей. Их привередливость доходит до того, что, заметив лежащего на льдине тюленя, они сначала удостоверяются, что он относится к интересующему их виду, и лишь затем зовут друзей. Если это окажется тюлень Уэдделла (а может, и не один), косатки используют усвоенный ими особый метод охоты: выстроившись в ряд, они на большой скорости плывут в направлении льдины, синхронно нагоняя высокую волну, которая перекатывается через льдину и смывает тюленя в воду. Другие косатки охотятся на мелкую, проворную сельдь, ловко сгоняя ее в плотный шар и оттесняя к поверхности, а потом хлещут по нему хвостами и заглатывают оглушенную рыбу, плавающую в гуще облетевшей чешуи. Эти незаметные на первый взгляд культурные различия направляют эволюцию разных групп косаток по всему миру по все более расходящимся траекториям. Мы почему-то привыкли думать, что культура – это нечто противоположное генетической эволюции. Однако для многих видов сегрегация, основанная на культурных различиях, имела огромные эволюционные последствия, которые ученые до сих пор большей частью упускали из виду.
У сообществ дельфинов тоже есть своя скрытая культура. Многие группы дельфинов специализируются на той или иной технике охоты, очевидно учась у других и передавая навыки потомству и друзьям[64]64
Gazda, S. K., et al. 2005. "A Division of Labour with Role Specialization in Group-Hunting Bottlenose Dolphins (Tursiops truncatus) off Cedar Key, Florida." Proceedings of the Royal Society of London B 272: 135–40.
[Закрыть]. Скажем, какие-то из них используют специального «загонщика», который гонит рыбу на других дельфинов, или поднимают со дня кольцевые облака ила, ограничивая ими косяки мелкой рыбы. В Адриатическом море две группы дельфинов охотятся на одних и тех же участках «посменно», посещая их в разное время[65]65
Genov, T. 2019. «Behavioural and Temporal Partitioning of Dolphin Social Groups in the Northern Adriatic Sea.» Marine Biology 166: 11.
[Закрыть]. Одна из групп приспособилась следовать за рыболовными траулерами, подбирая отбросы, тогда как другая никогда этого не делает. В Австралии, у побережья Брисбена, прибытие креветочных траулеров спровоцировало своего рода культурный раскол: 154 афалины начали следовать за ними, подбирая выброшенную рыбу, остальные 88 афалин из того же района этим не пользовались. Когда запасы креветок истощились и суда покинули регион, афалины-побирушки вернулись к охоте, и в итоге все представители популяции снова смешались и начали общаться между собой[66]66
Chilvers, B. L., et al. 2003. "Influence of Trawling on the Behavior and Spatial Distribution of Indo-Pacific Bottlenose Dolphins (Tursiops aduncus) in Moreton Bay, Australia." Canadian Journal of Zoology 81: 1947–55.
[Закрыть].
Склонность сообщества «держаться того, что хорошо знаешь», по-видимому, и приводит к возникновению резидентных и нерезидентных групп. В Южной Каролине основоположники природоохранных исследований, биологи Салли и Том Мёрфи, однажды взяли меня с собой, чтобы показать, как местные афалины действуют небольшими группами, загоняя мелкую рыбу на илистые отмели. Этим традиционным методом пользовались исключительно резиденты, а дельфины, оказывавшиеся здесь лишь время от времени, – никогда. Иными словами, местные – это не просто дельфины. Это особенные дельфины, умеющие делать особенные вещи.
Приверженность своей группе может приносить выгоду просто по той причине, что все в этой группе знают, чего следует ожидать и как взаимодействовать. Скажем, если ты косатка, охотящаяся на рыбу, тебе самое место в большом, шумном стаде, которое вспугивает косяки, вынуждая их сбиваться теснее; но группа косаток, промышляющая морских львов, должна быть небольшой и очень скрытной, чтобы незаметно подкрадываться к жертве. Две стратегии несовместимы, и владеющие разными методами специалисты не должны смешиваться. Они этого и не делают.
В нашем сегодняшнем глобализованном, перенаселенном, многонациональном и многоязычном обществе чрезвычайно важно уметь принимать все свалившееся на нас многообразие иных традиций и культур. Но наш мозг, который формировался совсем в других условиях, сопротивляется этому, и порой довольно жестко. Наш мозг эволюционировал, приспосабливаясь к социальной жизни на диких просторах, где группы людей были невелики и все в них знали всех, а появление чужаков почти наверняка влекло за собой неприятности. И поскольку для нас сотрудничество с другими людьми – необходимое условие выживания, наш мозг с его сложившимися адаптациями всякий раз предостерегает нас, советуя избегать носителей другого языка или других обычаев. Люди тянутся к тому, что им хорошо знакомо.
Самые основы человеческого существования в разных культурах мало чем различаются. Однако разница в деталях порой велика настолько, что последствия могут оказаться фатальными. Только представьте себе женщину, выросшую в Лос-Анджелесе и работающую в банке, которую внезапно перенесло на эскимосское стойбище, где она не понимает ни слова из местного языка и где ее выживание будет целиком и полностью зависеть от умения управлять ездовыми собаками, выделывать шкуры и охотиться на тюленей. Или представьте себе эскимоса в меховой парке, который вдруг оказался за окошком кассы в калифорнийском банке. Или вообразите, скажем, селение пустынного народа сан (бушменов, как мы их называем), где воду для питья добывают, выжимая из определенных растений. Если вы выросли, охотясь на обезьян с духовой трубкой, для китобоев с их гарпунами вы окажетесь только помехой. Людям, внезапно оказавшимся в окружении совершенно чуждой культуры, придется пережить очень трудные времена, и не исключено, что они погибнут. И это я еще не упомянул о том, что носители местной культуры могут их нарочно избегать. Так что для тех, кто родился и вырос среди определенных знаний, традиций и навыков, будь то умение пользоваться кредитной картой или метать копье, культура имеет огромное значение. Культура – это дом.
Добровольная сегрегация начинается с того, что всегда проще взаимодействовать с кем-то, кого ты понимаешь. Так обстоит дело у людей. И то же самое – у кашалотов. Трудно представить себе, каким образом у этих китов могла бы возникнуть их система кланов, если бы стремление замкнуться в своей группе не имело решающего значения для выживания. Но она возникла. И каждый в ней знает, кто он такой и кто все остальные. Каждый знает, каким образом «мы» должны делать то или иное. Вооруженные этим знанием, кашалоты странствуют по морским просторам всего мира, никогда не забывая, к какому клану они принадлежат.
Семьи
Глава седьмая
Если во время охоты острога китобоя поражает эти части у кормящей китихи, молоко изливается в воду вместе с кровью, на много саженей вокруг окрашивая море двухцветными полосами.
ГЕРМАН МЕЛВИЛЛ. МОБИ ДИК
Когда я говорю Шейну, что один мой знакомый уверял меня, будто видел белого кашалота, когда пересекал на своей яхте центральную часть Северной Атлантики, Шейн отвечает как само собой разумеющееся: да, этот кит хорошо известен исследователям, работающим вблизи Азорских островов. Кстати, и белых горбачей тоже встречали и даже фотографировали и давали им клички. За два столетия промышленного истребления китов было отмечено несколько кашалотов-альбиносов – с ожидаемыми для них последствиями.
Герман Мелвилл сам читал об одном таком ките по имени Мóча Дик[67]67
J. N. Reynolds. «Mocha Dick; or, The White Whale of the Pacific: A Leaf from a Manuscript Journal.» The Knickerbocker, or New-York Monthly Magazine 13, no. 5 (May 1839): pp. 377–92; http://bit.ly/2xUwEsp.
[Закрыть], прозванном так за то, что он часто появлялся недалеко от острова Моча у побережья Чили. По имеющимся сведениям, этот «белый, как шерсть» кашалот пережил не меньше дюжины ожесточенных столкновений с китобоями. Некий Иеремия Рейнольдс записал и опубликовал историю убийства Моча Дика со слов первого помощника капитана китобойного судна, который вел промысел возле острова Моча. Тот человек, примерно 30 с лишним лет от роду (Рейнольдс не приводит его имени), возможно, слегка преувеличил кое-какие подробности. Но само существование кита сомнений не вызывает.
Первый помощник поведал Рейнольдсу, что с судна было спущено несколько вооруженных гарпунами вельботов и команда, выстроив их в ряд, налегла на весла и преследовала стадо кашалотов на протяжении полутора километров, пока все киты не занырнули. Китобои оставили весла и стали ждать. Спустя пять минут они вдруг заметили на поверхности воды нечто, что оказалось совсем юным, еще молочным детенышем кашалота, который «играл на солнышке». В этом возрасте китята еще не способны нырять за взрослыми на большую глубину. Китобои к тому времени уже немало знали о повадках самок, чтобы обратить их себе на пользу. Дальше рассказ ведется от лица самого первого помощника:
«Взводи и бей, – велел я третьему помощнику. – Это приманит кого-нибудь из взрослых, а может, и все стадо».
Он так и сделал, и месть не замедлила явиться! ‹…› Не успел китенок забиться в агонии, как огромная самка-кашалот возникла рядом со своим раненым отпрыском. Ее первым побуждением было прикрыть его плавником и увести прочь; и нет ничего на свете поразительнее, чем эта материнская нежность, проявленная ею в попытках добиться своей цели. Но бедняга умирал, и, пока она тщетно пыталась побудить его следовать за нею, он перевернулся и уже мертвый покачивался на волнах у нее под боком. Обнаружив, что детеныш невосприимчив к ее ласке, она развернулась, чтобы немедля обрушить месть на его убийц, и ринулась прямо на лодку, в пароксизме ярости хлопая громадными челюстями. Отдав команду рулевому на корме, помощник метнулся вперед, обрезал линь, на котором болтался китенок, сорвал с крюка последний оставшийся гарпун и изо всей силы вонзил его в тело матери, пока лодка разворачивалась, чтобы избежать столкновения с ней… В этот самый миг примерно в миле от нас на поверхность прорвался еще один кит… мой старый знакомец, Моча Дик… белый, как сугроб!
…Не успела его огромная квадратная голова подняться из моря, как он бросился в атаку, вздымая по мере своего стремительного продвижения тучи брызг и пенные буруны… прокладывая себе путь к тому самому месту, где был убит китенок. «Эй, гарпунщик, разверни лодку и дай мне выстрелить!» – крикнул я, перескакивая на нос… хотя это был не иначе как сам Вельзевул! ‹…› Я поднял гарпун над головой… и метнул его, шумно выдохнув, прямо в его толстый белый бок! ‹…› В то же мгновение, как сталь вошла в его тело, раненый Левиафан погрузил голову под воду и принялся с огромной скоростью кружить и биться, мощно вспенивая море хвостом и плавниками, содрогаясь от ярости и боли.
Моча Дик занырнул с такой быстротой, что даже клюзы вельбота задымились от сотен фатомов[68]68
Единица длины, равная 6 футам (1,83 метра). – Прим. ред.
[Закрыть] линя, с жужжанием продернутых сквозь них. Однако, «изнемогшее от ран и истощенное яростным сопротивлением… огромное создание было все же вынуждено снова вынырнуть, чтобы глотнуть свежего воздуха». Он возник на поверхности, протащил за собой лодку еще метров 400, а потом резко остановился «и завалился, словно охваченный параличом… содрогаясь и изгибаясь всем телом». Кит еще пытался атаковать лодку, но лишился сил и умер.
Поскольку людям все же удалось убить печально знаменитого Моча Дика, этот рассказ завершается на триумфальной ноте. Куда более сдержанно описывается (из-за весьма плачевных для корабля и его команды последствий) нападение разъяренного кита, потопившего в 1820 году приписанное к Нантакету китобойное судно «Эссекс».
В то время когда Мелвилл ходил на китобойном судне «Акушнет», ему посчастливилось познакомиться с Уильямом Чейзом, который состоял в команде другого китобойного судна. Уильям приходился сыном Оуэну Чейзу[69]69
Отчет Чейза цит. по: Ellis, Great Sperm Whale, pp. 16–17.
[Закрыть] – очевидцу нападения кашалота на «Эссекс», который спасся с него на одной из шлюпок и сумел пережить все те жуткие злоключения, что выпали ему и его товарищам в последующие три месяца. Уильям передал Мелвиллу записки отца, озаглавленные как «Повесть о самом необычайном и горестном кораблекрушении китобойного судна „Эссекс“»[70]70
Русскоязычное издание: Чейз О. Китобоец «Эссекс». В сердце моря. – М.: ТД «Алгоритм», 2015.
[Закрыть]. Позже Мелвилл сделал такую пометку на собственном экземпляре воспоминаний: «Чтение этой поразительной истории посреди открытого моря, да еще так близко к широтам, где случилось то самое кораблекрушение, оказало на меня удивительное воздействие».
Команда «Эссекса» обнаружила, что намеченный ею промысловый участок к западу от южноамериканского побережья уже истощен. В связи с этим двадцатидевятилетний капитан китобойного судна Джордж Поллард решил довериться слухам, что китов видели в 4000 километров к западу от тех мест, где их обычно искали; это сулило весьма серьезный переход по незнакомой части океана. В конце концов китобои нашли китов, и Оуэн Чейз, которому исполнилось тогда 23 года, загарпунил самку, пробившую хвостом брешь в его вельботе. Заткнув течь одеждой, китобои сумели вернуться на судно. Снова оказавшись на борту «Эссекса», Чейз увидел всплывшего на поверхность огромного самца. Он несколько раз выпустил фонтан и скрылся, но затем разъяренный кит – «насколько я мог судить, около восьмидесяти пяти футов длиной» – появился снова и ринулся прямо на 26-метровый «Эссекс». Он врезался ему в нос, и «корабль встал так неожиданно и резко, словно налетел на скалу, и несколько секунд дрожал, как лист». Должно быть, удар о крепкую обшивку корпуса оглушил кита, так как он появился «по-видимому, в конвульсиях, на поверхности воды, в сотне родов[71]71
Единица длины, равная 5,03 м; сотня родов, соответственно, – около полукилометра. – Прим. ред.
[Закрыть] с подветренной стороны… я отчетливо видел, как он смыкает челюсти, словно обезумев от гнева и ярости». Но, как оглушенный боксер на ринге, кит стряхнул с себя помрачение, словно вдруг вспомнил, что сражение еще не кончилось. Корабль уже начал тонуть, и тогда, по словам Чейза, произошло следующее:
Я обернулся и увидел кита… плывущего, как видно, вдвое быстрее обычной своей скорости и, как мне показалось в тот миг, с удесятеренной яростью и жаждой мщения в облике. Во всех направлениях от него разлетались буруны, и его курс к нам был отмечен белой пеной… Голова его была примерно наполовину высунута из воды, так он и напал и снова ударил судно. ‹…› Облик его был страшен и выражал негодование и ярость. Он явился прямиком из стада, в которое мы только что вошли и в котором забили троих из товарищей его, словно бы охваченный местью за их страдания.
Ущерб от первого удара уже был достаточен, чтобы пустить «Эссекс» ко дну. Второй раз кит ударил в носовую часть корабля ниже ватерлинии. До тех пор никто ни разу не слышал, чтобы кит потопил корабль.
Из всех вельботов «Эссекса», которые были заняты промыслом, лодка капитана Полларда вернулась к тонущему кораблю первой. Как писал Чейз, «он встал примерно в лодочном корпусе от нас, но не имел силы издать ни звука: он был настолько подавлен открывшимся ему зрелищем… Вскоре он, однако, смог меня спросить: "Боже мой, мистер Чейз, что случилось?" Я ответил: "Мы разбиты китом"».
Надо полагать, команда с невыразимым ужасом смотрела, как их обиталище глубже и глубже погружается в бескрайнюю соленую пустыню, протянувшуюся во все стороны далеко за грань горизонта. Матросы кое-как похватали то немногое, что еще можно было спасти, включая запас хлеба и пресной воды, и вручили свою судьбу трем небольшим вельботам. К ближайшему острову – Таити – они отправиться не рискнули, поскольку ошибочно полагали, что там им угрожает опасность стать добычей каннибалов. По горькой иронии, эти беспочвенные страхи не только обрекли большинство китобоев на смерть, но и вынудили самих выживших сделаться теми, кого они так боялись.
Три месяца спустя, преодолев более 7000 километров, восемь едва живых моряков из тех двух десятков, что покинули тонущий «Эссекс», были подобраны британским фрегатом. История выпавших на их долю чудовищных страданий и каннибализма, за счет которого эти восемь все же смогли выжить, пересказана в книге Натаниэля Филбрика «В сердце моря»[72]72
Филбрик Н. В сердце моря. – М.: Эксмо, 2015.
[Закрыть], во многом основанной на записках Оуэна Чейза, а также в дневнике уцелевшего четырнадцатилетнего юнги по имени Томас Никерсон.
«Эссекс» затонул в 1820 году, когда Мелвиллу был только год от роду. Чейз записал свою повесть в 1821 году. Моча Дика убили в 1810-м, но рассказ об этом происшествии опубликовали лишь в 1839-м. В том же году Томас Бил явил миру свою великолепную «Естественную историю кашалота». В 1841 году, после встречи с сыном Чейза Уильямом, Мелвилл сошел с «Ашкунета» на Маркизах и отправился в долгий путь домой. В 1851 году был издан «Моби Дик».
В том же 1851 году у побережья Галапагосских островов кашалот укусил, а потом разнес в щепки вельбот, с которого его загарпунили, после чего протаранил китобойное судно «Энн Александр», сделав в нем пробоину и потопив его. В 1902 году, в полутора тысячах километров к востоку от Бразилии в Южной Атлантике, пока все три вельбота китобойного барка «Кэтлин» были заняты загарпуненными кашалотами, уцелевший кит атаковал судно, нанеся достаточный ущерб, чтобы пустить его ко дну.
Как высказался по поводу всех подобных случаев Ричард Эллис, «мы едва ли можем приписать какой-либо мотив этим китовым нападениям. ‹…› Мы попросту понятия не имеем, какой ход мысли может управлять действиями кашалота – или, если уж на то пошло, способно ли вообще это существо с его гигантским мозгом к мыслительному процессу»[73]73
Ellis, Great Sperm Whale, p. 22.
[Закрыть].
Высказывание Эллиса в полной мере отражает нашу столь обычную и столь же глубокую несостоятельность в отношениях с другими животными. Все киты, которые когда-либо нападали на вельботы или топили корабли, незадолго перед этим подвергались атаке гарпунеров или видели, как те напали на их сородичей. Неужели так трудно разглядеть причину и следствие? Мотив очевиден: оборона. Либо самооборона, либо защита своей группы.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?