Текст книги "Очерки по аналитической психологии"

Проблема «канала» носит в высшей степени практический характер и возникает при анализе многих фактов. В тех благоприятных случаях, например, когда свободная энергия, так называемое либидо[27]27
  Из сказанного должно быть ясно, что и понятие либидо, введенное Фрейдом, весьма подходящее для практического словоупотребления, я применяю в гораздо более широком смысле, называя либидо психическую энергию, которая равнозначна степени интенсивности психических содержаний. Фрейд, согласно своей теоретической предпосылке, отождествляет либидо с Эросом и считает его отличающимся от общей психической энергии. Так, он утверждает следующее (Gesammelte Schriften, Bd. 5, р. 92): «Мы устанавливаем понятие либидо как некое количество изменяющейся силы, которой можно было бы измерять процессы и преобразования в сфере сексуального возбуждения. Либидо мы отличаем от той энергии, которую следует считать находящейся в основе психических процессов вообще…»
  В другом месте Фрейд упоминает о том, что в случае инстинкта разрушения у него нет «термина, аналогичного либидо». Но так как инстинкт разрушения есть энергетический феномен, то, мне кажется, было бы проще определить либидо как общее понятие психических интенсивностей, т. е. просто как понятие психической энергии. Ср.: Symbole der Wandlung.


[Закрыть], направлена на разумно выбранный объект, принято полагать, что это преобразование удалось осуществить сознательным усилием воли. Но это заблуждение, поскольку и величайшего усилия воли оказалось бы недостаточно, если бы не существовало наряду с ним канала, имеющиего то же направление. Насколько важен уклон, можно наблюдать в тех случаях, когда, с одной стороны, приложены самые отчаянные усилия, а с другой – избранный объект или желаемая форма очевидны для каждого в силу своей рациональности, но тем не менее преобразование не удается, а просто снова происходит какое-то новое вытеснение.

В процессе исследований я уяснил для себя, что лишь там, где есть «канал», продолжается тропа жизни. Однако, где нет создаваемого противоположностями напряжения, там нет энергии, поэтому должна быть найдена противоположная установка сознания. Любопытно наблюдать, как эта компенсирующая противоположность сыграла свою роль и в истории возникновения теорий неврозов: теория Фрейда представляет Эрос, а концепция Адлера – Власть. Логической противоположностью любви является ненависть, или, иначе говоря, Эросу противостоит Фобос (страх). Однако психологически это означает все ту же волю к власти. 1де господствует любовь, там отсутствует воля к власти, а где преобладает власть, там отсутствует любовь. Одно является тенью другого. Для тех, кто находится на позиции эроса, компенсирующей противоположностью будет воля к власти, для тех же, кто делает упор на власть, наоборот, компенсацией является эрос. С точки зрения односторонней установки сознания тень является моментом личности, не имеющим ценности и поэтому вытесненным сильным противодействием. Но чтобы возникло напряженное соотношение противоположностей, без которого невозможно дальнейшее движение, вытесненное должно быть осознано. Сознание располагается в некотором смысле сверху, а тень – снизу, и поскольку высокое стремится снизиться, а горячее – охладиться, то каждое сознание, возможно не догадываясь об этом, ищет свою бессознательную противоположность, без которой оно осуждено на застой, измельчание и закоснение. Лишь от соединения противоположностей зажигается жизнь.

То, что побудило Фрейда определить противоположность эроса инстинктом разрушения и смерти, было уступкой, с одной стороны, интеллектуальной логике, а с другой – психологическим предрассудкам. Во-первых, эрос не равнозначен жизни. Для кого же это так, тому, разумеется, кажется, что противоположность эроса – смерть. Во-вторых, каждый считает противоположность своему высшему принципу чем-то разрушительным, смертоносным и злым. Он не признает за ней позитивной жизненной силы, поэтому избегает и боится ее.

Как уже упоминалось, множеству высших принципов жизни и мировоззрений соответствует такое же множество различных форм компенсирующей противоположности. Выше я выделил два основных, как мне кажется, типа противоположностей, которые обозначил как интровертный и экстравертный тины. Уже Уильям Джеймс[28]28
  Pragmatism, 1911.


[Закрыть] обратил внимание на наличие этих двух типов среди мыслителей. Он различал их как «tenderminded» и «toughminded» (англ. – мягкий и жесткий). Точно так же Оствальд[29]29
  Grofie Manner, 1910. Оствальд Вильгельм Фридрих (1853–1932), немецкий физико-химик и философ-идеалист. Выдвинул идеи «энергетизма» (разновидность «физического идеализма»).


[Закрыть] выявил аналогичное различие классического и романтического типов среди великих ученых. Таким образом, я со своей идеей типов не одинок – даже если ограничиться лишь этими известными именами. Исторические исследования убедили меня, что многие глобальные спорные вопросы, возникавшие в истории духа, имели в своей основе противоположность этих двух типов. Самый значительный случай такого рода – это противоречие между номинализмом и реализмом, начало которому положили разногласия между платоновской и мегарской школами и которое унаследовала схоластическая философия. В последней величайшую признательность снискал себе Абеляр[30]30
  Абеляр Пьер (1079–1142), французский философ, богослов и поэт. В споре о природе универсалий развил учение, позже названное концептуализмом.


[Закрыть], осмелившись на попытку объединить противоположные точки зрения в концептуализме[31]31
  Psychologische Ту реп, 1950. р. 64 ff. Ges. Werke, Bd. 6. Paragr. 65 ff.


[Закрыть]. Этот спор продолжается и в наши дни, проявляясь как противостояние идеализма и материализма. Точно так же, как это происходит во всеобщей истории духа, каждый отдельный человек причастен к противоположности типов. При весьма тщательном исследовании выяснилось, что в брак вступают преимущественно люди, относящиеся к разным типам, и причем, как выяснилось, совершенно бессознательно – для взаимного дополнения. Рефлексивная сущность интроверта склоняет его постоянно размышлять или собираться с мыслями перед тем, как что-то делать. В результате, разумеется, его действия замедляются. Робость такого человека перед объектами и недоверие к ним делают его нерешительным, и, таким образом, он всегда трудно приспосабливается ко внешнему миру. Экстраверт, наоборот, позитивно относится ко всему. Оно, так сказать, притягивает его, новые незнакомые ситуации привлекают. Чтобы узнать нечто неизведанное, он готов окунуться в него без оглядки. Как правило, он сначала действует и только после раздумывает об этом. Поэтому он действует быстро, не сомневаясь и не колеблясь. Эти два типа как бы созданы для симбиоза. Один берет на себя обдумывание, а другой – инициативу и практические действия. Поэтому брак между представителями этих двух различных типов может быть идеальным. Приспосабливаясь ко внешним нуждам жизни, они великолепно подходят друг другу. Но если, например, активная половина заработала уже достаточно денег или судьба послала им большое наследство и трудности жизни отпадают, то у них появляется время, чтобы заняться друг другом. До этого они словно бы стояли спиной к спине и защищались от нужды, а теперь поворачиваются друг к другу лицом и, желая достичь понимания, делают открытие, что никогда и не понимали друг друга. Они говорят на разных языках. Так возникает конфликт двух типов. Этот спор, даже если ведется очень тихо и самым интимным образом, язвителен, связан с насилием и взаимными переоценками. Ибо ценность одного является отрицательной ценностью другого. Было бы разумно полагать, что один, осознавая свою собственную ценность, мог бы спокойно признать ценность партнера, и любой конфликт был бы исчерпан. Я наблюдал много случаев, когда выдвигалась аргументация подобного рода, однако ничего удовлетворительного не достигалось. Там, где речь идет о нормальных людях, такой критический переходный период преодолевается более или менее гладко. Формальным считается тот человек, который может существовать в абсолютно любых обстоятельствах, лишь бы они обеспечивали ему необходимый минимум жизненных возможностей. Однако многие на это не способны, поэтому-то и не слишком много у нас нормальных людей. Тот, кого мы обычно называем «нормальным человеком», это, собственно, некий идеальный человек, и счастливое сочетание черт, определяющих его характер, явление чрезвычайно редкое. Подавляющее же большинство более или менее дифференцированных людей требуют жизненных условий, которые бы не ограничивались только сравнительно обеспеченным питанием и сном. Для них окончание симбиотических отношений означает тяжелое потрясение.

Почему дело обстоит именно так, становится понятным не сразу. Однако если принять во внимание, что ни один человек не является чистым интровертом или экстравертом, а сочетает обе возможные установки, но так, что лишь одна из них получает в нем развитие в качестве функции приспособления, то легко можно прийти к предположению, что у интроверта где-то на заднем плане, в неразвитом состоянии, дремлет экстраверсия, равно как и наоборот. Так оно и есть на самом деле. Интроверт имеет экстравертную установку, однако она долго остается для него бессознательной, так как его сознание постоянно направлено на субъект. Он, правда, видит объект, но имеет о нем ложные или затормаживающие представления и по возможности держится на дистанции от него, словно бы опасаясь его.

Поясню, что я имею в виду, с помощью простого примера. Двое юношей путешествуют по стране. Они приходят к одному прекрасному замку. Оба хотят в него заглянуть. Интроверт говорит: «Я бы хотел знать, как он выглядит изнутри». Экстраверт отвечает: «Давай войдем» – и собирается пройти через ворота. Интроверт удерживает его: «Аможет быть, туда нельзя входить». (Задний план здесь – смутные опасения полиции, наказания, злые собаки и т. д.) На что экстраверт отвечает: «Но мы же можем спросить, и, наверное, нас пропустят». (Задний план – представления о добродушных старых привратниках, радушных хозяевах замка и возможных романтических приключениях. И вот на основе экстравертированного оптимизма они действительно входят в замок. Но тут возникает трудность: замок изнутри перестроен, и в нем открыты лишь два зала с какой-то коллекцией старых рукописей. Едва увидев их, юноша-интроверт пришел в восторг, он словно преобразился и, не скрывая своих чувств, сразу погрузился в созерцание сокровищ. Он заговаривает со смотрителем, желая получить от него как можно больше сведений, и поскольку результат оказался скромным, юноша осведомляется, как увидеть хранителя, чтобы немедленно задать ему свои вопросы. Робость юноши исчезла, объекты обрели соблазнительный блеск, и мир предстал в новом обличье.

Между тем бодрость экстраверта, напротив, все больше и больше убывает, лицо его постепенно вытягивается, и он начинает зевать. Здесь нет ни добродушных привратников, ни рыцарского гостеприимства, не видно и намека на возможность романтических приключений – это всего лишь замок, частично переоборудованный в музей, а рукописи можно рассматривать и дома. Заметьте, в то время как энтузиазм одного нарастает, настроение другого падает: замок нагоняет на него тоску, рукописи напоминают о библиотеке, библиотека ассоциируется с университетом, университет – с зубрежкой и грозящим экзаменом. И постепенно мрачная пелена безразличия окутывает замок, который недавно казался ему столь интересным и привлекательным. Объект обретает для него негативные черты. «Как же здорово, – восклицает интроверт, – что мы совершенно случайно обнаружили такую чудесную коллекцию!» – «Мне кажется, здесь ужасно скучно», – отвечает второй, не скрывая своего дурного расположения духа. Это вызывает досаду приятеля, и он про себя решает никогда больше не путешествовать с экстравертом. Последнего же раздражает недовольство первого, и он приходит к мысли, что всегда считал друга бесцеремонным эгоистом, готовым из своих личных интересов пренебречь прекрасной весенней погодой, которой там, снаружи, гораздо приятнее было бы наслаждаться.

Давайте подробно проанализируем, что же произошло. Итак, оба путешествовали в приятной компании друг друга, пока не подошли к роковому замку. Там размышляющий заранее (прометеевский) интроверт выразил свои желания осмотреть его изнутри. Действующий и после размышляющий (эпиметеевский) экстраверт открыл доступ к желаемому[32]32
  Ср. мой разбор книги Шпиттелера в: Psychologische Ту реп, 1950, р. 227 ff. Ges. Werke, Bd. 6, Paragr. 261 ff.


[Закрыть]. И теперь происходит обращение типа: интроверт, который сначала опасался туда входить, теперь уже не хочет покидать замок, тогда как экстраверт проклинает тот момент, когда они вошли сюда. Первый околдован объектом, второй обуреваем своими негативными мыслями. Как только первый увидел рукописи, его словно подменили: робость его исчезла, объект завладел им, и он охотно отдался своему интересу. Второй, напротив, ощущал в себе нарастающее сопротивление объекту и, наконец, оказался в плену у своего находящегося в дурном настроении субъекта. Таким образом, первый стал экстравертом, а второй – интровертом. Однако экстраверсия интроверта отличается от экстраверсии экстраверта, как и наоборот. Когда раньше оба путешествовали совместно и пребывали в полной гармонии, они не мешали друг другу, потому что каждый сохранял свое естественное своеобразие. Оба были позитивны друг для друга, потому что их установки взаимно дополняли одна другую. Однако это происходило потому, что установка одного всегда включала в себя другого. Мы видим это, например, в коротком разговоре перед воротами: оба хотят войти в замок. Сомнение интроверта по поводу того, возможно ли это, имеет свою силу и для другого. Инициатива экстраверта также значима и для его спутника. Таким образом, установка одного включает в себя и другого. Так в той или иной мере дело обстоит всегда, если индивидуум пребывает в естественной для него установке, так как эта установка более или менее коллективно адаптирована. Это относится и к установке интроверта, хотя та всегда исходит от субъекта. Она просто направлена от субъекта к объекту, тогда как установка экстраверта направлена от объекта к субъекту.

Но в тот момент, когда объект у интроверта перевешивает субъекта и притягивает его, тогда его установка теряет социальный характер. Он забывает о присутствии своего друга, не включает его больше в свою установку, погружается в объект и не видит, как сильно заскучал его друг. Соответствующим образом и экстраверт, разочаровавшись в своих ожиданиях, перестает принимать во внимание другого и уходит в себя, погружаясь в свои субъективные представления и капризы.

Исходя из этого смысл события можно определить следующим образом. Под влиянием объекта у интроверта проявилась неполноценная экстраверсия, тогда как у экстраверта место его социальной установки заняла неполноценная интроверсия. Тем самым мы возвращаемся к положению, из которого исходили: ценность одного есть отрицательная ценность другого.

События, как позитивные, так и негативные, могут поднять наверх неполноценную противофункцию. Но в таком случае появляется ранимость как симптом наличествующей неполноценности. В этом случае создаются психологические основы для разлада и недоразумений, и не только для разлада между двумя людьми, но и для разлада с самим собой. Дело в том, что сущность неполноценной функции[33]33
  См.: Psychologische Туреп, 1950, с. 615 f. Ges. Werke, Bd. 6, Paragr. 852 f.


[Закрыть] характеризуется автономией; она самостоятельна, она охватывает, околдовывает и опутывает нас так, что мы уже перестаем быть хозяевами самих себя и не можем четко прослеживать грань между собой и другими.

И все же для развития характера необходимо, чтобы мы дали проявиться другой стороне, т. е. неполноценной функции; ибо скорее всего мы не можем надолго предоставить другому симбиотически заботиться о некоторой части нашей личности, так как момент, когда у нас возникнет нужда в другой функции, может наступить в любое время и застать нас неподготовленными, как наглядно показывает приведенный пример. И последствия могут быть тяжелыми: экстраверт утрачивает свое, необходимое ему, отношение к объектам, а интроверт – к своему субъекту. Но опять-таки необходимо, чтобы интроверт добился действия, которое не тормозится постоянными раздумьями и колебаниями, и чтобы экстраверт вспомнил о себе, не причиняя тем самым ущерба своим отношениям.

Думается, вполне ясно, что когда мы говорим об экстраверсии и интроверсии, то речь идет о двух противоположных друг другу естественных установках или направленных движениях, которые Гете однажды назвал диастолой и систолой. Своим гармоническим чередованием они должны были бы осуществлять ритм жизни; однако, похоже, для того, чтобы достичь этого ритма, необходимо высочайшее искусство жизни и надо быть либо совершенно бессознательным, чтобы естественный закон не нарушался никаким актом сознания, либо сознательным в еще гораздо более высокой степени, чтобы суметь также изъявлять волю и совершать противоположные движения. Так как наше развитие не может быть направлено вспять, к животной бессознательности, то остается лишь нелегкий путь вперед, к более высокой сознательности. Разумеется, такая сознательность, которая дала бы возможность свободно и намеренно жить великими «да» и «нет» Жизни, – это прямо-таки сверхчеловеческий идеал, но вместе с тем и цель. Наш современный духовный склад, пожалуй, позволяет лишь сознательно волеизъявлятъ «да» и по меньшей мере переносить «нет». Если дело обстоит так, то этим уже многое достигнуто.

Проблема противоположности как внутренне присущий человеческой природе принцип составляет дальнейший этап нашего прогрессирующего процесса познания. Эта проблема, как правило, является проблемой зрелого возраста. Правда, практическая работа с пациентом никогда не начинается с этой проблемы, особенно если речь идет о молодых людях. Источником появления неврозов у молодых людей выступает, как правило, конфликт между реальностью и неадекватной инфантильной установкой, каузально характеризующейся аномальной зависимостью от реальных или воображаемых родителей, а с точки зрения цели – недостижимыми фикциями, т. е. намерениями и устремлениями. Здесь вполне уместны редукции Фрейда и Адлера. Однако выявлено множество неврозов, которые лишь в зрелом возрасте возникают или усугубляются настолько, что пациенты становятся, скажем, профессионально нетрудоспособными. Без сомнения, в таких случаях можно доказать, что уже в юности у пациента отмечались патологическая зависимость от родителей и всевозможные ребяческие иллюзии, но все это не помешало человеку избрать себе профессию и успешно работать, жениться или выйти замуж и как-то вести семейную жизнь – вплоть до того момента в зрелом возрасте, когда прежняя установка не проявит свою несостоятельность. В таких случаях, естественно, мало проку от того, чтобы делать сознательными детские фантазии, выяснять степень зависимости от родителей и т. д., хотя это и является необходимой составной частью процедуры и посему нередко оказывается небесполезным. Но по сути дела терапия в таких случаях действительно начинается лишь тогда, когда пациент понимает, что уже не отец или мать стоят как бы на пути, а он сам, т. е. бессознательная часть его личности, продолжающая роль родителей. Однако это понимание, каким бы полезным оно ни было, носит пока еще негативный характер, т. е. оно лишь гласит: «Я знаю, что это не отец и не мать противостоят мне, а я сам».

Но кто же в нем самом противостоит ему? Что это за таинственная часть его личности, скрывавшаяся за образами отца и матери и так долго заставлявшая его верить, что причина недуга некогда внедрилась в него извне? Эта часть является противоположностью его сознательной установки и не даст ему покоя и будет мешать до тех пор, пока он ее не примет. Разумеется, для молодых людей может оказаться достаточно освобождения от прошлого, поскольку перед ними простирается манящее, богатое возможностями будущее. Стоит лишь разорвать некоторые узы, и жажда жизни довершит все остальное. Однако перед нами возникает совсем иная задача, когда мы имеем дело с людьми, у которых уже большая часть жизни позади и которым уже не только не высвечиваются какие-либо заманчивые возможности в будущем, но ждут все те же давно надоевшие обязанности и сомнительные удовольствия приближающейся старости.

Если нам удается освободить молодых людей от их прошлого, то мы видим, что они переносят образы своих родителей на более подходящие замещающие фигуры: чувство, которое было связано с матерью, теперь направляется на жену, и авторитет отца уступает место авторитету уважаемых наставников, начальников или же институтов. Это, правда, не фундаментальное решение проблемы, но практический путь, по которому бессознательно и потому без особых достойных упоминания препятствий и противодействий идет и нормальный человек.

Совершенно иначе выглядит проблема, возникающая перед человеком пожилым, который с большими или меньшими трудностями уже прошел эту часть пути. Может быть, он уже освободился от давно умерших родителей, искал и нашел свою мать в жене (или отца – в муже), уважал своих учителей и институт, сам стал отцом (или матерью). Возможно, что все это у него уже позади и он научился понимать: что сперва означало для него поддержку и удовлетворение, оказалось тягостным заблуждением, юношеской иллюзией, на которую он теперь оглядывается отчасти с сожалением, отчасти с завистью, так как впереди у него уже нет ничего, кроме старости и конца всех иллюзий. Все то из его иллюзий, что он прежде проецировал в мир и в вещи, постепенно вернулось к нему отработанным и изжившим себя. Возвращающаяся изо всех этих отношений энергия приходится на долю бессознательного и в ускоренном темпе оживляет в нем все то, развитием чего он до сих пор не занимался.

Движущие силы, скованные в неврозе, будучи освобожденными, сообщают молодому человеку душевный подъем, ожидание и возможность его дальнейшего развития. Для человека, находящегося на второй половине жизненного пути, развитие дремлющей в бессознательном противоположной функции означает некоторое обновление жизни. Однако это развитие уже не проходит через освобождение от детских привязанностей, через разрушение детских иллюзий и перенесение старых образов на новые фигуры. Оно проходит через проблему противоположности.

Принцип противоположности, разумеется, составляет основу юношеского духовного склада, и психологической теории о юношеской психике следовало бы учитывать этот факт. Воззрения Фрейда и Адлера поэтому противоречат друг другу лишь в притязаниях на то, чтобы выступать в качестве общезначимой теории. Пока же они довольствуются тем, чтобы оставаться техническими вспомогательными инструментами, они не противоречат друг другу и не взаимоисключаются. Психологическая теория, претендующая на нечто большее, чем просто быть техническим средством, должна базироваться на принципе противоположности, ибо без учета последнего она могла бы реконструировать лишь некоторую невротически несбалансированную психику. Без противоположности нет ни равновесия, ни саморегулирующейся системы, которой и является психика.

Если продолжить ту линию нашего рассуждения, от которой мы отклонились, можно сказать, что теперь становится ясно, каким образом именно в неврозе могут заключаться те ценности, которых не хватает индивиду. Давайте снова вернемся к рассмотренному случаю молодой женщины и попробуем применить к нему полученное знание. Если предположить, что эта больная «проанализирована», т. е. благодаря лечению ей стало ясно, какие бессознательные мысли скрывались за симптомами, и она снова овладела бессознательной энергией, составлявшей силу ее симптомов, то тогда возникает практический вопрос: что же должно произойти с отныне свободной энергией? Согласно психологическому типу больной, было бы разумно снова перенести эту энергию на объект: например, это могла бы быть благотворительная деятельность или еще что-либо полезное. В исключительных случаях – для особенно энергичных натур, которые не боятся при случае довести себя до самоистязания, или для людей, склонных именно к такого рода деятельности, – этот путь возможен, но в большинстве случаев – нет. Почему? Не будем забывать, что либидо (именно в смысле психической энергии) уже бессознательно имеет свой объект: это молодой итальянец или какой-либо подходящий реальный человеческий заменитель. При данных обстоятельствах, разумеется, подобная сублимация столь же желательна, сколь и невозможна, так как по большей части реальный объект представляет более подходящий канал для выхода энергии, чем какая-либо этическая деятельность, сколь бы прекрасной она ни была. К сожалению, слишком многие всегда говорят лишь о том, каким человеку желательно быть, но никогда – о том, каков он на самом деле. Однако врач имеет дело с реальным человеком, который упорно остается таким, каков он есть, пока его реальность не будет всесторонне удостоверена. Воспитательный процесс может осуществляться, только опираясь на действительность, а не на какой-либо идеальный призрак.

К сожалению, в большинстве случаев дело обстоит так, что человек не может произвольно задать направление так называемой свободной энергии, и она следует по своему каналу, найденному еще до того, как мы целиком освободили ее от привязанности к неподходящей форме. И здесь мы делаем открытие, что фантазии пациентки, прежде направленные на молодого итальянца, теперь перенесены на врача[34]34
  Фрейд ввел понятие переноса для того, чтобы обозначить тем самым проекцию бессознательных содержаний.


[Закрыть], который поэтому сам стал объектом бессознательного либидо. Если же больная ни при каких обстоятельствах не желает признавать факт переноса[35]35
  В отличие от некоторых, я не убежден в том, что «перенос на врача» является феноменом закономерным и необходимым для успешного лечения. Перенос – это проекция, а проекция либо есть, либо ее нет. Необходимой она в любом случае не является. Она не может быть никогда и «сделана», ибо возникает per definitionem (лат. – по определению) из бессознательных мотиваций. Врач может либо годиться для проекции, либо нет. Вовсе не утверждается, что при всех обстоятельствах он соответствует естественному складу пациента; ибо вполне возможно, что последнему предоставляется гораздо более значительный объект для проекции. Отсутствие проекции, направленной на врача, может при определенных обстоятельствах даже значительно облегчить лечение, поскольку тогда на первый план более ясно выступают действительные личностные ценности.


[Закрыть] или если врач не понимает сего феномена или понимает его неправильно, то возникает ожесточенное сопротивление, цель которого – сделать невозможными всякие отношения с врачом. В таких случаях больные уходят и ищут другого врача или такого человека, который их понимает, а если уж они отказываются от таких поисков, то их проблема остается неразрешенной.

Если же происходит перенос на врача и если он принимается, то тем самым найдена некоторая естественная форма, которая не только заменяет прежнюю, но и делает возможным относительно бесконфликтное течение энергетического процесса. Поэтому если предоставить либидо естественную свободу движения, то оно самостоятельно находит путь к предназначенному ему объекту. Там, где этого не случается, возникает своевольное сопротивление законам природы или появляются негативные влияния.

В переносе сначала осуществляется проекция всех возможных детских фантазий, которые должны быть стерты, т. е. подлежат редуктивному разложению. Это было названо разложением переноса. Тем самым энергия высвобождается и из этой непригодной формы, и мы снова оказываемся перед проблемой свободной энергии. В этом случае мы также должны поверить природе в том, что еще задолго до начала наших поисков уже был избран объект, который дает наиболее благоприятную направленность.