Текст книги "Леди доступна"

Из-за тяжелых стекол смотрели глаза беззащитного, ранимого существа.

– Лейтенант, вчера, когда я ушел от этой женщины, – напряженным жестом он указал на Беллу, – она почти умоляла вас, чтобы вы овладели ею. Она пыталась возбудить вас своей наготой, но вы отказались. Я бы отдал все за то, чтобы хоть раз побыть на вашем месте в такой ситуации.

Руки Беллы медленно упали вдоль тела. Она смотрела на него с изумлением, словно видела впервые. Отчасти это было правдой, такого Ламберта она видела впервые.

Он долго гипнотизировал меня взглядом. Потом глубоко вздохнул.

– Больше всего мне хочется, – начал он, – оставить вас с этим чувством вины до конца дней, лейтенант, – зазвучал его глубокий бас. – Но этого не допускает мое тщеславие. Я заплатил слишком высокую цену за свою силу, и не примитивному существу мериться со мной. Но можете обманывать себя, убеждая в том, что все-таки сражались моим же оружием на моей территории. Нужно равновесие, лейтенант. – Он лениво двинулся ко мне. – Должны быть жизнь и смерть, жадность, похоть, страх и боль, ужас и ненависть. Все это важно. А вот в каких пропорциях все это нужно – секрет. Виноваты ли вы в смерти троих? Посмотрим! Вы решили все разгадать, начиная с Хардейкра, ведь так? – Снисходительность тона Ламберта была неподдельной. – Наверное, поняли, что человек, затеявший все это, сумеет применить множество приемов дл единственной цели… Впрочем, я лучше объясню вам более просто…

– Не трудитесь, – заговорил я. – Я могу убить человека из-за пачки долларов, и это будет основанием для обвинения. Но я же могу совершить убийство, потому что это дает тайное, отравляющее, как наркотик, ощущение собственной силы. Я могу прикончить толстяка с пачкой долларов, потому что мой отец был толстяком и, когда я был маленьким, в наказание запирал меня в туалете. Но даже если я убью пятьдесят толстяков, это не приблизит меня к мести, в которой я нуждаюсь.

– Вы хотите быть первым среди первоклашек, лейтенант, – беззаботно заметил он. – Что ж, хорошо. Хардейкр должен был умереть, потому что взял то, чего я никогда не мог иметь. Белла должна быть наказана за то, что отдалась ему. И тут вмешиваются Деккер и Майер. Что они собой представляют? Физическая сила и звериная жестокость. Тут же и Жанин Майер – абсолютное развитие женского начала, но спеленутое липким коконом ложной морали в сочетании с ложной же аморальностью…

– А Кент Верной, ваш сводный брат? – спросил я с оттенком ленивого любопытства.

– Он моя единственная опора в этом враждебном мире. – Голос Ламберта ощетинился горькой иронией. – Но он испортил мне жизнь! Кент – блестящий молодой человек, добрый, великодушный, тщеславие Бога и остроумие осла! Между двух компаньонов, каждый из которых не сулит ему ничего особенного. Моему брату понадобилось так много времени, чтобы понять это! Но он продолжал стремиться к успеху. Жена Майера привлекательна. По ее дурацким стандартам позволить себе быть совращенной художником, которому ее муж платит за ее портрет, должно быть позорно и низко. Но позволить себе быть совращенной блестящим молодым человеком, которому ее муж доверяет – пусть даже это происходит в ее доме, – вполне приемлемо.

– Время идет, Ламми, – заметил я. – Переходите к сути.

– Используя великолепную картину Беллы с ее же собственным задом, я смог унизить Жанин Майер до предельной степени, – удовлетворенно сказал Ламберт. – Но картина, как вы знаете, сделала больше. Она автоматически доказывала, что Жанин была любовницей Хардейкра. И это дало Майеру мотив для…

– Эл уже говорил об этом, – вмешалась Белла. – Я не хочу слушать еще раз. Я хочу, чтобы ты доказал ему, что он действительно не мог предотвратить смерть этих троих.

Ламми помолчал, что-то бормоча себе под нос.

– Отлично! – произнес он. – Лейтенант был занят тем, что ходил от одного к другому, говоря убедительную полуправду об опасностях и угрозах. Когда сделал их всех потенциальными виновниками смерти Хардейкра, я должен был позаботиться о том, чтобы никто из них не имел алиби. – Он снисходительно кивнул мне. – Вы довольно быстро обнаружили это. Первая половина моей операции была таким образом завершена. Теперь переходим ко второй, заключительной части. И пожалуйста, не забывайте о множественности целей и многообразии наслаждений. Чего же я добивался? Удовольствия. Убить такого кретина, как Хардейкр. Одним ударом выбить почву из-под ног у таких, как Деккер и Майер, чье процветание основано на порочности и коварстве.

– Сюда не вписывается Кент Верной, – напомнил я.

– Не забыл. – Ламберт качнул огромной головой-тыквой. – Я спас его. Мой дорогой брат, который упорно отказывался публично признать, что мы с ним братья. Он только прозрачно намекал всем, что он единственная опора умственно отсталого брата. И все думали, что брат заперт где-нибудь в лечебнице, и тряслись от ужаса и отвращения, представляя себе обитель монстров-полулюдей. Я всегда любил Кента за это. – В его голосе зазвучали мечтательные нотки. – Для Кента я приготовил три подарка: крах бизнеса, где он функционировал в качестве блестящего молодого человека и имел приличное жалованье, кровавая и ужасная смерть его любовницы Жанин Майер, и наконец – суд и его собственная казнь. Наказание за преступление, которого он не совершал.

– Ламми, – нервно произнесла Белла. – Но как бы ты смог дальше существовать без Вернона? Ведь он был твоей единственной опорой.

– Я думаю, Ламми мог бы контролировать ситуацию, – сказал я ей. – Я полагаю, что состояние Вернона, слегка пополненное страховыми полисами, досталось бы Ламберту.

– Именно так, лейтенант. – Он улыбнулся. – Но подождите. Я пропустил кое-что важное. У Кента не было алиби и не было желания что-то объяснить.

– Я понимаю, – бросил я.

– Вы ведь знаете теперь, где был Майер – на пустынной дороге. Я доказал Кенту, что визит к его даме сердца будет совершенно безопасен. Конечно, так и было, исключая то, что теперь, если бы он захотел доказать свое алиби, ему пришлось бы скомпрометировать жену босса. Мне нужен был катализатор дл событий сегодняшнего вечера. Что может быть лучше ревнивого мужа для такой роли? Следуя своей роли хорошо осведомленного доброжелателя, я позвонил Майеру в контору и дал нужные сведения о его жене и Кенте. Если бы он не поверил, я предложил бы ему хорошенько отшлепать любимую жену, и она бы призналась. Но мне еще нужен был человек, который доказал бы, что Верной – убийца Хардейкра. Вот почему вы никак не могли застать Вернона, он ускользал от вас, словно был виновен. Наконец я предложил ему позволить вам застать его. Я велел ему остаться дома и позволить вам прийти к нему домой. А важное свидание, о котором он говорил, – это было свидание со мной. Майер бросилс между тем домой и потащил Жанин в ее комнату. Через пять минут она призналась, ведь он был осведомлен о ее отношениях с Кентом не хуже ее самой. А я в это время позвонил Хэлу Деккеру и сказал, что Майер только что узнал, что Верной спал с его женой, и сейчас как безумный. Я сказал, что Майер уверен, что все это подстроил Деккер, и как только Майер разделается с Верноном, он застрелит Деккера. Деккер понял это как заговор Майера и Вернона с целью убить его. Он вообразил, что не стоит ждать, пока это произойдет. Он схватил дробовик и кинулся к Майеру. А я между тем позвонил Майеру и назвался Кентом Верноном. Я уверял, что да, я любовник его жены и так и будет продолжаться, а Майеру лучше убраться, иначе все это плохо кончится. Я знал, что теперь Майер ждет Вернона, чтобы изрешетить его. Жанин решила предупредить любовника. Она позвонила ему и все с преувеличениями описала. Не так уж трудно было убедить Кента, что неуравновешенный Майер способен убить свою жену. И Кент отправился к Майеру – спасать Жанин. Майер уже ждал с ружьем. Мне необходимо было отвлечь его внимание. Я велел Кенту отвлечь Майера, пока я прокрадусь в дом и скажу Жанин, чтобы она была готова к бегству. Кент принялся преследовать Майера. Я пробрался в комнату Жанин и сделал то, что сделал. Она не издала ни звука. Я выскользнул из дома незамеченным и счастливо ждал, когда же появится Кент. Я собирался сказать ему, что возлюбленная ждет его, а пока он будет с ней, я, мол, займу Майера, заставив его гоняться за мной по парку. Я дружески похлопал бы его по спине и незаметно подсунул бы ему в карман ножницы. Через пять минут я бросился бы к Майеру и сказал, что из его дома раздаются ужасные крики. А когда он войдет в дом, как раз появится Деккер.

– Но что-то нарушилось в вашем плане? – спросил я.

– Кент не вернулся. Я видел, как Майер прошел в дом с ружьем под мышкой и с самодовольной ухмылкой на лице. Я должен был соображать, что этот болван окажется неплохим стрелком и подстрелит Кента. Майер вошел в комнату жены и вышел оттуда в шоке. Таким его и увидела горничная. Она побежала наверх, обнаружила тело Жанин и потеряла сознание. А тут прибыл Деккер и по-своему позаботился о Майере. Но все необычное всегда происходит в самый неподходящий момент. – Ламми пожал плечами.

– Что необычное? – Я нахмурился.

– Необычное! – Ламберт ухмыльнулся.

– Хильда! – Я сжал кулаки. – Крик разбудил ее, она вышла и увидела Майера…

– В этом ничего необычного нет.

– Жанин мертва, Майер в трансе, Деккера еще нет, кто же кричал и разбудил Хильду?

– Ночная птица или гудок железной дороги, – предположил Ламберт.

– Что это? – вдруг произнесла Белла.

– Что? – Ламми съежился.

– Как будто кто-то что-то тащит по лестнице. – Белла снова задрожала.

– Надеюсь, я убедил вас, лейтенант, что вы не могли предотвратить все эти смерти?

– Убедили, – признался я.

– Но вы все еще хотите арестовать меня.

– А что мне еще остается делать!

Я тоже слышал, как кто-то тащится по лестнице.

– Кажется, я не убедил вас, лейтенант. – Глаза за толстыми стеклами не сводили с меня напряженного взгляда. – Вы все еще хотите арестовать меня? Или убить прямо здесь?

Шаркающий звук сделался вполне отчетливым. Белла прижала ладонь к губам.

– Кент? – вдруг пискляво выкрикнул Ламми. Верной двигался медленно. Его лицо было лихорадочно-бледным, глаза горели, костюм был весь в грязи. Чувствовалось, что он едва переносит боль.

– Кент? Ты ранен? – пищал Ламми. Правая нога вяло тащилась вслед за Верноном, словно бы вовсе и не принадлежала ему.

– Майер подстрелил меня, – металлическим голосом произнес Верной.

– Кент! – Голос Ламми снова обрел свое басовое звучание и выразил бездну участия. – Мы должны отправить тебя в больницу.

– Это может подождать, – произнес Кент без всякого выражения. – Майер даже не пожелал проверить, жив я или умер. Он сразу ушел в дом. Я пополз туда же, мне некуда было деваться. Это отняло чертовски много времени. Я решил, что скорее выживу в доме с Майером, нежели один под кустом, истека кровью. Я вполз в дом. Майер окаменел в прихожей. Я выдернул у него из-под мышки винтовку и использовал в качестве костыля. Я начал звать Жанин. Она не отвечала. Я встревожился. С трудом мне удалось добраться до ее комнаты.

– Значит, это ваш крик разбудил горничную, – сказал я.

– Наверно. Когда я услышал ее шаги, я спрятался в туалете. Я думал, что все примут меня за убийцу Жанин. Горничная вошла и упала без чувств, это дало мне возможность спуститься по лестнице и выйти через черный ход.

– Какой опасности ты подвергался, Кент! – Ламберт смотрел на него с сочувствием. – Но тебе нужен врач.

– Потом, – отмахнулся Верной, его правая рука подхватила ружье, которое он использовал в качестве костыля, и он прицелился в брата. – Ты убил ее, – произнес Вернон сдавленным голосом. – Заколол. Насмерть. Как Хардейкра.

– Кент… я… – У Ламберта вдруг пропал голос.

– Я бы позволил лейтенанту арестовать тебя. Но ведь тебя запрут в какой-нибудь лечебнице, и я никогда не буду чувствовать себя в безопасности, – хриплым голосом продолжал Верной. – В любое время ты сможешь убежать, убив кого-нибудь из больных или врачей. – Кент обратил на меня холодный взгляд. – Если вы попытаетесь остановить меня, лейтенант, я застрелю вас. Я отвечаю за это все. Я его брат. – Он горестно сжал губы. – Я должен был решиться на это много лет назад, но у меня не хватило мужества.

Уродливое тело Ламми задрожало. Он был совершенно беспомощным. Голова его тряслась.

– Его надо было убить еще при рождении, – хрипло сказал Верной. – Уже тогда было ясно, что он лишь отчасти человек, а в остальном – монстр.

Крик боли и отчаяния вырвался из груди Ламберта. Потом Вернон начал стрелять из ружья и стрелял до тех пор, пока не кончились патроны. Верной смотрел на брата, труп которого чудовищным гротеском распростерся на полу. Ружье упало рядом.

– Должно быть, он был маньяком, – шептал Кент. – Не думаю, что для Ламми есть подходящее название.

В офисе Аннабел Джексон упорно предлагала мне свой стул для отдыха. Я сделал слабую попытку оправдать свое поведение во время нашей встречи, но она не дала мне докончить.

– Не надо ничего говорить, Эл, – произнесла она таким голосом, каким разговаривают с родственниками усопшего в ожидании выноса гроба. – Я понимаю. – Голос ее звучал тошнотворно-сладко она посмотрела мне в глаза. – Может быть, все к лучшему.

– Что?

– Коронарная недостаточность! – со значительным видом произнесла она.

Я ничего не понимал.

Мне ничего не оставалось делать, как отправиться в кабинет Лейверса. Лучшее место, где можно ничего не делать, – это рядом с шефом. Он даже не заметит.

– Разве вы не ушли из моего кабинета пять минут назад? – Шериф холодно взглянул на меня.

– Возможно, – вежливо ответил я. – Но я так скверно чувствую себя, что даже не помню, где я находился пять минут назад.

– Шли бы вы домой, Уилер, – предложил он. – Не путайтесь у меня под ногами. Вы ни черта не делаете после того случая с Ламбертом Пирсом, а это было уже десять дней назад…

– Я хотел бы вам задать по этому поводу несколько вопросов, шериф, – поспешно заговорил я. – Слышали вы что-нибудь о Кенте Верноне?

– Кажется, они смогут спасти ему ногу. Шину наложили вовремя. Через десять минут было бы поздно.

– Как вы думаете, что с ним будет?

– Дело тяжелое, – грустно произнес Лейверс. – Может быть, обвинение в непредумышленном убийстве. Но полностью его не оправдают. Даже если он считал, что казнит справедливо, все равно приговор ему вынесут.

– Шериф, меня еще кое-что беспокоит. Почему так быстро забылось дело Ламберта Пирса. Всего десять дней прошло, а ни в одной газете – ни строчки.

– Слишком страшное дело. – Шериф поежился. – Ламберт был жуткой личностью. Брат убил его на том основании, что он даже не был человеческой личностью. Люди не любят сосредоточиваться на подобных вещах. Надеюсь, вы понимаете?

– Думаю, да. Но это чем-то напоминает заговор с целью забыть о самом существовании Ламберта.

– После того как вы видели три трупа и думали, что все эти люди погибли из-за вас, вы хотите вспоминать о Ламберте Пирсе?

– У меня нет выбора, шериф, – честно признался я. – Вы не слышали его, когда он в последнюю ночь рассуждал о равновесии и пропорциях – жизнь и смерть, ужас и ненависть, похоть и…

– Так! – прервал шериф. – Спокойной ночи, Уилер.

Я вышел из офиса, сел в свой «хили»и отправился домой. Затем наступил прекраснейший момент дня: я нажал кнопку и ждал. Конечно, она могла куда-нибудь выйти или уехать на пару дней в Чикаго.

Дверь приоткрылась, два беспокойных серых глаза проверили: один ли я.

– Спасибо, Хильда, – мягко поблагодарил я и вошел. – Все готово?

– Да, сэр, – дерзко ответила она.

Я чувствовал себя важной персоной, так как был единственным копом в стране, у которого есть собственная горничная. Я поправил галстук, расправил плечи и спросил:

– Готово?

– Готово! – сказала она.

Я лениво вошел в гостиную. Тихо звучал проигрыватель, нежно позвякивали кубики льда в двух только что приготовленных коктейлях из шотландского виски. Итак, глубокое уютное кресло и горничная, готовая подать бокал.

Я гордился ее униформой, которую сам же и придумал. Прелестный сборчатый чепчик и черный шелковый передник.

– Сядешь ли ты до того, как я умру от холода? – вдруг прошипела Хильда.

Я развалился в кресле. Она подала холодный как лед напиток. Лукава улыбка осветила лицо Хильды. Она нежно погладила меня по затылку.

– Эл! – проворковала она.

– Господин! – мягко поправил я.

– Господин?

– Рабыня? – Я вопросительно поднял брови.

– Я подумала, что мне надо надевать лифчик. В прошлый раз я превратилась просто в кубик льда. – Ее внезапная трепетная дрожь напомнила мне почему-то о сказках «Тысячи и одной ночи».

– Никаких лифчиков, – твердо сказал я.

– И еще одна вещь, – продолжала она. – Фартук ты придумал изысканный, но забыл одну деталь. У него нет задней половинки.

– Ничего я не забыл! – весело сказал я.

– Но ты понимаешь, – горячо проговорила она, – если я повернусь…

Я посмотрел на свои ногти, потом некоторое время полировал их о лацкан.

– Рабыня, повернись! – повелел я с блаженной улыбкой.