Текст книги "Последние часы. Книга II. Железная цепь"

– Сначала мне казалось, что он не забыл мисс Блэкторн. Но теперь я вижу, что он вовсе не пребывает в тоске и печали, как несчастный отвергнутый влюбленный.

Корделия почувствовала облегчение, наконец-то получив возможность поговорить с кем-то о своих тревогах.

– Не знаю… Когда он увидел ее на балу у Розамунды, мне показалось, что он упадет замертво.

– Это пустяки, поверь мне. Всякий раз, когда я вижу Чарльза, мне кажется, что я вот-вот упаду замертво. Но это вовсе не означает, что я по-прежнему… Не верь романтическим бредням и стихам, Корделия; неразделенная любовь не может длиться вечно. А если любимый человек обошелся с тобой плохо, ты от этого не начинаешь любить его сильнее.

– Алистер, – мягко сказала она. – Я не сожалею о своем браке, но сожалею о том, что мне пришлось оставить тебя одного в этом доме в тот самый день, когда вернулся отец. Неужели тебе каждый вечер так же тяжело, как сегодня?

Алистер покачал головой.

– Не заботься обо мне, Лейли. Есть нечто такое, что делает все это, – и он сделал неопределенный жест, словно имея в виду их существование в доме на Корнуолл-гарденс, – все это… не таким невыносимым для меня. Это мысль о том, что тебя здесь нет, что тебе не приходится теперь его перепады настроения, его нелепые требования, мириться с удобными для него провалами в памяти. – Он улыбнулся. – Может быть, это прозвучит эгоистично, но теперь, когда ты знаешь правду и я могу поговорить об этом хоть с кем-то, мне легче нести свое бремя.

Люси ушла от Анны поздно ночью. Она не получила никакого удовольствия от вечеринки: ни шампанское, ни разговоры с друзьями не помогли ей забыться. Она чуть ли не ежеминутно оборачивалась к окну, рассеянно смотрела на крупные хлопья снега, падавшие с серого неба, и думала о том, как же должно быть сегодня холодно в Чизвике, в том сарае без крыши.

Она знала, что Джессу это безразлично, что он не чувствует холода. Но ей все равно было больно.

Наконец она попрощалась с хозяйкой и направилась к выходу, не обращая внимания на просьбы друзей остаться, еще поболтать и сыграть партию в какую-то настольную игру. Филомена, несмотря на клятву завоевать Анклав, большую часть вечера провела за оживленным разговором с вампиром, который разделял ее увлечение художественным направлением ар-нуво, набиравшим популярность в Европе. Филомена пообещала, что попросит кого-нибудь проводить ее домой. Люси обошла перевернутый обеденный стол и группу танцующих, загнала Мэтью в угол и попросила его отвезти ее в Институт.

Он ответил ей бессмысленной улыбкой, пошатнулся и едва не уронил Персиваля, чучело змеи, украшавшее гостиную Анны. Люси решила, что лучше отправится домой в одиночестве. Ей очень не хотелось иметь дело с захмелевшим Мэтью; это зрелище причиняло ей боль. Каждый раз, когда Люси видела его таким, ей хотелось тряхнуть его хорошенько и спросить, по какому праву он губит свою жизнь. Почему он так не любит себя, почему не может относиться к себе самому так, как относится к нему Джеймс. Зачем намеренно причиняет себе вред, разрушает свое здоровье и рискует при этом здоровьем и жизнью Джеймса.

Итак, Люси в полной тишине шла по Перси-стрит, любуясь снежинками, кружившими в желтом свете газовых фонарей. Лондон, укрытый белой пеленой, был похож на рождественскую открытку. На проезжей части намело высокие сугробы, а вереница фонарей напомнила Люси бриллиантовое ожерелье. Люси плотнее закуталась в каракулевую шубу. На поясе позвякивали кинжалы и ангельские клинки, прихваченные из дома на всякий случай. Осторожность никогда не помешает, считала Люси.

Пройдя несколько кварталов, девушка почувствовала, что замерзла, несмотря на руну тепла, которую нанесла себе, прежде чем уйти от Анны. В кармане нашлись перчатки. Там, в квартире, было очень жарко; через некоторое время гости напились, принялись отплясывать на столе и безбожно флиртовать друг с другом, а хозяйка уселась на пианино и наблюдала за всем этим с улыбкой Джоконды. Сестра Томаса Евгения танцевала с Мэтью; прическа ее рассыпалась, длинные темные волосы растрепались, но она не обращала на это внимания. Какая-то простая девушка сообщила Люси, что никогда не посещала таких бурных вечеринок, а потом поинтересовалась, не принадлежат ли присутствующие к богеме.

Люси хотела ответить, что они не относятся к богеме, что они просто вампиры, оборотни и охотники на демонов, но потом решила не шокировать бедняжку.

– Да, – сказала она. – Богема.

– Боже мой! – воскликнула девица. Через некоторое время Люси увидела, как они с Анной целуются в оконной нише, и подумала, что гостья начинает привыкать к богемному образу жизни.

Когда Люси проходила мимо безмолвной темной громады Британского музея, снегопад усилился. Величественные колонны были покрыты тонким слоем инея. В этот момент Люси ощутила какое-то странное покалывание в затылке и поняла: за ней наблюдают. Выдохнув белое облачко пара, она резко обернулась и стремительным движением выхватила из-за пояса кинжал.

Он был там – темная фигура на фоне белого снега и белых колонн. Снежинки не касались его, не оседали ни на темных волосах, ни на неизменной рубашке и черных брюках.

– Ты меня напугал! – воскликнула Люси, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Джесс холодно улыбнулся.

– Я же призрак. Я мог бы выскочить из-за угла и завыть замогильным голосом… но, как видишь, сдержался.

Дрожа от волнения, она бессвязно пролепетала:

– А я думала, ты больше не хочешь меня видеть.

– Я ничего такого не говорил.

Люси казалось, что он накрыт невидимым стеклянным куполом, куда не могут попасть снежинки; он сам и пространство вокруг него словно находились в каком-то ином мире. Однако глаза его были ясными и блестящими, как всегда.

– Если хочешь знать, мне стало интересно, как развивались дальше отношения принцессы Люсинды и лорда Джетро.

– Прекрати издеваться надо мной.

Не глядя на Джесса, Люси быстро зашагала прочь.

– Я вовсе не издеваюсь, – мягко произнес он, догоняя ее. Они некоторое время шли по Хай-Холборн, мимо грязного месива, оставленного экипажами, потом свернули на Чансери-лейн. Здесь карет не было, пустые тротуары покрывал слой свежевыпавшего снега, и крохотные кристаллики мерцали в тусклом свете фонарей.

– Мне просто хотелось с тобой увидеться.

Люси потерла руки, чтобы согреться. Перчатки почему-то не помогали.

– Интересно зачем. В прошлый раз ты предельно ясно дал понять, какие чувства испытываешь ко мне.

– Правда? – прошептал Джесс, потом добавил: – Я должен извиниться перед тобой за эти слова.

Настроение у Люси внезапно улучшилось.

– О, прекрасно, если уж речь зашла об извинениях…

Его зеленые глаза сверкнули.

– Ведь ты же не патрулировать собралась в таком наряде?

Люси подобрала подол бледно-зеленого шифонового платья, видневшийся из-под шубы.

– В таком наряде я собиралась в гости, – легкомысленно ответила она, – и я пошла в гости, а теперь – как и подобает приличной молодой леди – возвращаюсь домой в сопровождении приличного джентльмена.

– Значит, это был приличный званый вечер?

– Вовсе нет! Если Анна приглашает тебя на вечеринку, о приличиях можно забыть. Но именно поэтому у нее всегда так весело.

– А я ни разу не бывал в гостях, – сказал Джесс. – Мне так хотелось бы когда-нибудь заглянуть к Анне.

– Как это, не бывал в гостях – мы же с тобой познакомились на балу в Институте, – напомнила ему Люси.

– Верно. Но я не мог танцевать, не мог чувствовать вкуса еды и вина. – Он наклонил голову и лукаво взглянул на девушку сверху вниз. – Ты же писательница. Опиши для меня эту вечеринку.

– Описать?

Они повернули на Сент-Брайдс-лейн. Улицы в этом квартале были узкие, поэтому Люси чувствовала себя более уютно; снег скрыл грязную мостовую, дома и фонари были увенчаны пушистыми белыми шапками. С водосточных труб и деревянных карнизов старинных домов свисали блестящие сосульки, из окон со свинцовыми переплетами падал теплый свет. Люси высоко подняла голову.

– Что ж, принимаю твой вызов, Джесс Блэкторн. Я подробно опишу тебе сегодняшний вечер, и ты почувствуешь себя так, словно сам побывал там.

И Люси начала рассказ, представляя себе, что пишет первую главу нового романа. Она приукрасила разговоры гостей, сделав их более забавными и остроумными, чем они были на самом деле, в мельчайших подробностях описывала блюда и напитки, таявшие во рту слоеные пирожки, ароматный пунш, искристое шампанское. Она в красках изобразила диковинный галстук в горошек, который Мэтью надел с полосатыми шелковыми брюками и пурпурным жилетом. Потом вспомнила, что Джесс еще не видел Филомену, и рассказала о молодой римлянке и ее поклоннике-вампире.

– Филомена отлично танцует, – закончила Люси. – Она научила нас новому вальсу, который совсем недавно вошел в моду в Перу.

Они остановились у ворот Института. Средневековая церковь была погружена во мрак, а шпиль, казалось, пронзал низко плывущие облака. Люси обернулась к Джессу.

– Спасибо, что проводил меня. Но я так и не услышала обещанных извинений. Нельзя читать рукопись без разрешения автора.

Он прислонился к каменному столбу. Точнее, так казалось со стороны; Люси знала, что бесплотному духу вовсе не требуется прислоняться к чему бы то ни было.

– Ты права, – сказал он. – Мне не следовало этого делать.

В этот момент Люси пришло в голову, что Джесс в некотором смысле является полной противоположностью Мэтью. Мэтью отпускал остроты и смеялся в любой ситуации, какой бы грустной и страшной она ни была, предпочитал делать вид, будто ничего особенного не происходит. Джесс никогда не пытался приукрашивать истину, скрываться от реальности, оправдывать себя.

– И еще тебе не следовало говорить, что я считаю тебя развлечением, а твою историю – анекдотом, – добавила Люси. – Все, чего я хочу, – это помочь тебе. Я должна тебя вернуть.

– Вернуть человека, которого давно нет в живых? – тихо произнес он. – Люси. Все-таки ты была неправа кое в чем – но только, когда сказала, что ты не похожа на принцессу Люсинду. Что ты не такая храбрая, умная и сильная, как она. Это не так. Ты в сто раз лучше ее. Ты лучше любой выдуманной героини. Ты – моя героиня.

Люси почувствовала, что краснеет.

– Тогда почему…

– Почему я рассердился? Должно быть, ты подумала, что мне не понравилась книга, – быстро заговорил он, словно хотел высказать все, что было у него на уме, пока смущение не заставило его умолкнуть. – Подумала, что мне не понравилось, как ты пишешь, или раздражал этот герой, Джетро. Нет, ничего подобного! Если хочешь знать, я завидую ему, потому что он может свободно говорить о своих чувствах. – Джесс помолчал, посмотрел на небо, на снег. – Ты должна понять… я всегда, всегда считал, что ты равнодушна ко мне. Именно поэтому мне казалось, что я могу, ничего не опасаясь, чувствовать по отношению к тебе… то, что я чувствовал.

Люси замерла. Наверное, она не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы сейчас перед ними возник демон шакс.

– Что это значит? – прошептала она. – Что ты чувствовал ко мне?

Джесс отошел от стены. Она поняла, что он сильно взволнован; когда он жестикулировал, руки его оставляли в воздухе мерцающий шлейф. Ей приходилось прежде видеть призраков в отчаянии – хотя ей не хотелось думать о Джессе как о простом призраке вроде Джессамины или Старой Мол.

– Жестокая шутка, – произнес он с горечью, поразившей Люси. – Призрак влюбляется в живую девушку и предается безутешным страданиям у себя на чердаке, пока она живет своей жизнью. Но я мог бы вытерпеть это, Люси. Просто очередная трагедия, каких мне пришлось перенести уже немало.

«Призрак влюбляется в живую девушку».

Странное тепло разливалось по телу Люси; где-то в груди словно тлел уголек, готовый разгореться, зажечь пожар в ее крови.

– Любовь – это не трагедия.

– Мне кажется, Ромео и Джульетта не согласились бы с тобой. – Голос его дрогнул. – Как ты не понимаешь? Если… если ты полюбишь меня, тогда это будет трагедией не для одного из нас, а для обоих. Потому что у такой любви нет будущего.

– Джесс, – прошептала она. – Джесс, ты дрожишь?

Он поднял голову и с изумлением оглядел себя. На миг перед ней появился тот юноша, который вытащил ее из ямы в лесу Брослин, когда она была маленькой, юноша с бледным лицом и зелеными глазами, которого она приняла за принца, похищенного фэйри.

– Мне кажется, – тихо сказал он, – что сейчас… я думаю, что чувствую холодный ветер.

– Вот видишь? – Люси поймала его руку; рука была не теплой, но и не холодной. Пальцы их сплелись, и ей показалось, что призрак притягивает или улавливает тепло ее тела. – У нас есть будущее. Я тебе обещаю, мы…

Свободной рукой Джесс погладил ее по щеке.

– Прикажи мне, Люси, – хрипло проговорил он. – Я тебя прошу: прикажи мне потанцевать с тобой. Научи меня этому новому вальсу из Перу.

Очень медленно, продолжая пристально смотреть ему в глаза, Люси начала расстегивать шубу. Она так и не сняла перчатки, и ей не сразу удалось справиться с непослушными пуговицами. Наконец, полы шубы распахнулись; налетел ледяной ветер, принялся трепать кружева на груди Люси, хлопать юбкой. Хрупкая фигура девушки вырисовывалась под тонкой тканью. Люси чувствовала, как золотой медальон приподнимается и опускается у нее на груди при каждом вдохе и выдохе, и ей казалось, что Джесс не может оторвать от нее взгляда.

– Танцуй со мной, Джесс Блэкторн, – прошептала она. – Я тебе приказываю.

Он протянул руку, обнял ее за талию под шубой, привлек к себе. Она положила ладонь ему на плечо, взяла его левую руку в свою, прижалась к нему. Несмотря на холод, краска бросилась ей в лицо. Но потом Люси велела себе ни о чем не думать. Инстинкт подсказывал ей, что чудеса не нужно анализировать. На улице стояла полная тишина, и музыкой им служил лишь ветер и едва слышный шорох снежинок. Это было как во сне. Снег запорошил ресницы, волосы Люси, снежинки таяли на ее пылающих щеках. Она не могла отвести взгляда от Джесса. Он был таким красивым, он был нестерпимо прекрасен, подобно мраморной статуе ангела – но ни у одной, даже самой совершенной, статуи не могло быть таких волнистых черных волос, таких ярких изумрудных глаз. Джесс крепко обнимал ее, и ей казалось, что она ощущает прикосновение его тела, его сильных рук, чувствует, как напряжены мышцы под тонкой рубашкой.

Юбка Люси разметала свежевыпавший снег, но, оглянувшись, девушка увидела лишь беспорядочные отпечатки своих ботинок. Там, где ступал Джесс, не оставалось даже самого легкого следа. Подняв голову, она обнаружила, что он смотрит на нее, на ее глаза, губы. У нее возникло странное чувство, будто он прикасается к ее губам кончиками пальцев, обводит их контуры. Взгляд Джесса был прикован к ее лицу; ни он, ни она не в силах были отвернуться…

Скрипнула парадная дверь Института. Волшебство рассеялось, призрачная музыка смолкла, и они замерли.

– Не уходи, – прошептала Люси, но в этот момент совсем рядом раздались чьи-то шаги. Джесс поднял руку и вытащил из волос Люси позолоченный гребень. Глаза его сияли, как звезды.

Люси услышала голос дяди Габриэля, который звал ее по имени, потом заскрежетали чугунные ворота. Джесс бросил на нее последний взгляд и исчез, растаял, словно снежинка, упавшая на ладонь.

По дороге домой Джеймс молчал, что было для него нехарактерно. Корделия, естественно, сразу же разволновалась, испугалась, что после вечера с ее родителями и братом он уже жалеет о решении связать с ней свою жизнь, пусть даже всего на один год. Когда они снимали верхнюю одежду в вестибюле, она подумала, что сейчас он сбежит в свою комнату. Наверное, ему хочется почитать любимую книгу, отвлечься, отогнать неприятные воспоминания о ее эксцентричных и не слишком хорошо воспитанных родственниках, говорила она себе. Но Джеймс не ушел; обернувшись к Корделии, он устремил на нее взгляд своих удивительных золотых глаз. Лицо его было непроницаемым.

– Мне пока не хочется спать, – сказал он. – Не побудешь со мной в кабинете?

«С радостью». Все лучше, чем сидеть одной в своей комнате, без конца прокручивать в голове тревожные мысли и сгорать от стыда за поведение отца и брата.

В кабинете, как всегда, было тепло и уютно; Эффи к их возвращению развела огонь в камине, на шахматном столике стояло блюдо с шоколадными бисквитами. Корделия свернулась в кресле у камина, словно маленькая девочка, и протянула замерзшие руки к огню. Джеймс, который даже в собственном доме вел себя церемонно, как взрослый, опустился на диван и задумчиво смотрел в никуда.

– Что с тобой, ты устал? – заговорила Корделия, чувствуя себя неловко в полной тишине, нарушаемой лишь треском поленьев в камине. – Могу представить, с каким нетерпением ты ждал отъезда.

Джеймс вернулся к реальности, с удивлением посмотрел на Корделию.

– Я ждал отъезда? Отношения между членами твоей семьи причиняют страдания не мне, а прежде всего тебе, Маргаритка. Я поехал с тобой лишь для того, чтобы помочь тебе, смягчить неловкость. Если моего присутствия оказалось недостаточно…

– О нет, ты мне очень помог. Ты покорил матушку. Мне кажется, она сама охотно вышла бы за тебя замуж, если бы это было возможно. А отец только и ждал подходящего момента, чтобы выложить все свои истории новому слушателю. И еще… я не знала, что ты начал изучать персидский язык.

– Я помню, Люси пыталась научиться говорить на персидском, чтобы произвести на тебя впечатление, – слегка улыбнулся он. – И мне показалось, что это самое меньшее, что я могу сделать для тебя.

– Люси хватило только на то, чтобы запомнить несколько предложений, – рассмеялась Корделия. – У нее намного лучше получается писать на родном языке. – Она наклонила голову набок. – Значит, ты такой… такой серьезный не потому, что провел отвратительный вечер?

Джеймс смотрел на пламя, и пляшущие рыжие язычки отражались в его черных зрачках.

– Ты говорила, что Алистер до недавнего времени скрывал от тебя состояние здоровья отца. Что ты ни о чем не подозревала.

– Верно.

– К сожалению, прежде я не понимал, каково вести такую жизнь, не мог представить, как ему тяжело. Такое нелегко утаить. Нелегко справляться с человеком, который страдает от… у которого подобные проблемы.

– С того дня, как Алистер рассказал мне, я не могу избавиться от чувства вины, – вздохнула Корделия. – Когда я была маленькой, мне казалось, что Алистер ревнует. У него всегда делалось такое лицо, когда он видел меня с отцом… Но теперь я понимаю: он просто боялся, что я догадаюсь, что отец снова пьян, и мне будет больно.

– О, должен признать, что твой отец после нескольких бокалов вина может быть интересным собеседником, – заметил Джеймс. – Как Мэтью.

Корделия удивилась.

– Мэтью совсем не такой, как мой отец. Мэтью пьет, чтобы развлечься и развлекать других – а отец хочет спрятаться от реальности, уйти в мир фантазий, без конца перебирать воспоминания о лучших днях. Мэтью вовсе не… – «Не болен», хотела она сказать, но ей показалось неправильным и оскорбительным применять такое слово по отношению к Мэтью. Это просто не могло быть правдой.

– Он не разочарован в жизни, как мой отец, – закончила она.

– Иногда я задаю себе вопрос, – медленно произнес Джеймс, – способен ли один человек по-настоящему понять другого. – Он провел рукой по волосам. – И прихожу к выводу, что мы можем лишь попытаться это сделать.

– Я очень благодарна, – ответила она. – За то, что сегодня ты попытался.

Он неожиданно улыбнулся – легкомысленно и хитро.

– Я знаю, как ты можешь отблагодарить меня. Есть одна вещь, о которой я уже давно мечтаю.

Корделия взглядом попросила его продолжать.

– Почитай мне вслух что-нибудь из «Прекрасной Корделии».

– О, во имя Ангела, Джеймс, только не это. Это же не настоящая книга. Люси написала ее только для того, чтобы развлечь меня.

– Именно поэтому я прошу, чтобы ты мне ее почитала, – с обезоруживающей прямотой объяснил Джеймс. – Я хочу узнать, что делает тебя счастливой. Что заставляет тебя смеяться. Я хочу узнать о тебе больше, Маргаритка.

После этого просто невозможно было сказать «нет», и Корделия отправилась за книгой. Когда она вернулась в кабинет, оказалось, что Джеймс лежит на диване, завернувшись в плед. Он снял туфли и галстук, его волосы рассыпались по подушке.

Корделия села рядом и открыла переплетенную рукопись, свадебный подарок Люси.

– Я не буду начинать с первой главы, – сказала она. – По правде говоря, этот роман можно читать с любого места, хоть с середины, а кроме того, Люси пришла в голову эта идея, когда мне и ей было всего по тринадцать лет, так что… завязка романа сейчас не имеет особого значения.

И она приступила к чтению.

«Храбрая принцесса Люсинда бежала по мраморным залам дворца.

– Я должна найти Корделию, – задыхаясь, вымолвила она. – Я должна ее спасти.

– Принц держит ее в плену в своем тронном зале! – воскликнул сэр Джетро. – Принцесса Люсинда, вы – самая прекрасная и мудрая из всех знакомых мне высокородных дам, но даже вам не под силу в одиночку сражаться с сотней вооруженных до зубов дворцовых стражников! – Зеленые глаза рыцаря вспыхнули. Его черные волосы растрепались, белая рубашка была расстегнута.

– Я обязана прийти к ней на помощь! – настаивала Люсинда.

– Тогда я буду сражаться рука об руку с вами!

А тем временем в тронном зале прекрасная Корделия упорно пыталась высвободиться из тяжелых железных цепей, которыми негодяй приковал ее к полу.

– Воистину, я никак не могу понять, почему ты не хочешь выйти за меня замуж, – угрюмо произнес принц Огастес. – Я буду любить тебя до конца жизни, осыплю золотом и драгоценностями, подарю табун лучших скакунов.

– Мне ничего не нужно от тебя, – с достоинством ответила прекрасная и благородная Корделия. – Я хочу лишь одного: чтобы ты освободил из заточения моего возлюбленного, лорда Байрона Мандрейка.

– Никогда! – вскричал принц Огастес. – Он злодей и пират. До того ты была влюблена в разбойника с большой дороги, а еще прежде была целая шайка контрабандистов. Став моей женой, ты, наконец, превратишься в честную женщину.

– Я не хочу быть честной женщиной! – возразила Корделия. – Я ищу настоящую любовь!»

Корделия не сразу осмелилась оторвать взгляд от книги, но, услышав странное сдавленное шипение, сообразила, что Джеймс корчится от смеха на диване.

– Драгоценности, – с трудом выговорил он, отдышавшись, – и табун… табун скакунов.

Корделия в ответ показала ему язык.

– А ты хотела бы получить табун скакунов? – снова давясь от смеха, спросил он.

– В Лондоне это было бы несколько неуместно, – сказала Корделия.

– В отличие от совместной жизни с лордом Байроном Мандрейком? – фыркнул Джеймс. – Неужели это и есть истинный возлюбленный прекрасной Корделии? Что-то он мне не очень нравится.

– О, вовсе нет. У Корделии множество поклонников. Она знакомится с мужчиной, тот ухаживает за ней, они целуются, а потом кавалер обычно умирает мучительной смертью, чтобы освободить место следующему.

– Несладко им приходится, – посочувствовал Джеймс. – Зачем же всех убивать?

Корделия отложила книгу.

– Скорее всего, Люси просто не знает, что происходит между мужчиной и женщиной после поцелуя.

– Многое, – рассеянно пробормотал Джеймс, и Корделии внезапно стало очень жарко.

Должно быть, Джеймс подумал о том же, о чем и она, потому что он резким движением сбросил с себя плед и повернулся лицом к ней. Маска исчезла, но Корделия по-прежнему не могла понять, что у него на уме. Он оглядел девушку – ее лицо, губы, глаза, шею; потом взгляд его опустился ниже, и у нее возникло странное ощущение. Как будто его руки ласкали ее тело, его изгибы и округлости.

– Маргаритка, – тихо заговорил он. – А ты когда-нибудь была влюблена?

Корделия выпрямилась.

– Я… испытывала чувства к одному человеку, – не сразу ответила она.

– Кто он? – отрывисто спросил Джеймс.

Корделия улыбнулась и постаралась придать лицу беспечное выражение.

– Если хочешь получить ответ на свой вопрос, – сказала она, – тебе придется выиграть у меня партию в шахматы.

Сердце гулко стучало. Атмосфера в комнате стала напряженной, как в лесу перед грозой. Сейчас что-то произойдет, думала она.

Вдруг Джеймс поморщился, словно от боли, и прижал руку ко лбу. У Корделии перехватило дыхание.

– Что с тобой?

На лице Джеймса промелькнуло непонятное выражение – смесь удивления и растерянности. Казалось, он пытался вспомнить что-то важное, но не мог.

– Ничего, – медленно выговорил он. – Ничего. Ты устала. Лучше пойдем спать.