Текст книги "Никогда в жизни!"

САХАР ВРЕДЕН

У нас в деревне зарядил дождь. С небо лило, наверное, дня два, а когда льет, по нашей дороге не проехать. Я уныло сидела перед компьютером, потому что плохая погода всегда нагоняет на меня тоску, и вместо того, чтобы писать, лениво водила курсором по экрану. На улице лужи, сплошная грязь. А раз грязь, то никто не заглянет и ничего не произойдет.

Поэтому я прозевала первый звонок. Когда раздался второй, вскочила, не веря собственным ушам. В самой грязи, у ворот, стояли женщина и мужчина, довольно молодые и совершенно незнакомые. Я вышла, прикрывшись курткой. Пока добрела до ворот, насквозь промокла. А чужаки выглядели так, что не приведи Господь!

Выяснилось, что возле самых путей их маленький «фиат» застрял в луже, которую местные объезжают во время дождя. Выбоина имеет то свойство, что выехать из нее уже невозможно – разумеется, в ливень. Я угодила в нее, когда впервые приехала на свои угодья. Девушка и парень были перепуганные, мокрые до нитки и выглядели вполне симпатично. У парочки не было сотового, чем они также снискали мое расположение. Молодые люди хотели только, чтобы я позвонила в «Техпомощь».

Я взглянула на девушку: сверху до колен ее фигура потемнела от дождя, от колен донизу – грязево-глинистая. Ее спутник был только мокрый. Значит, она пыталась толкать машину! Не выношу мужиков, которые заставляют своих женщин вытаскивать из грязи машины. Я сама когда-то по просьбе Эксика толкала. Но женщины, возле которых такие мужчины, вызывают глубокое сочувствие, а потому я пригласила пришельцев выпить чаю, пока не подоспеет помощь.

Мы познакомились. Они вошли. Я поставила воду, они куда-то позвонили. Я принесла чаю.

– Не клади столько сахара, – сказал мужчина своей спутнице.

Девушка отдернула руку от сахарницы и залилась румянцем – давно я не видела, чтобы кто-нибудь краснел. Даже если вначале я и питала какую-то симпатию к молодому человеку, теперь от нее не осталось и следа.

– Сахар вреден, ведь вы тоже так считаете?

Да, я тоже так считаю и кладу полторы чайной ложки. Мне стало жаль эту красивую девушку, которая хотела немножко подсластить себе жизнь.

– Вы понимаете, – продолжал противник сладкого, – женщины более склонны к полноте, поэтому Ане надо пить чай без сахара, а то поправится. Я уже столько раз ей говорил, а она опять за свое. Впрочем, и с машиной – я предупреждал, что мы застрянем. Но она настаивала, чтобы ехать к тетке. Вот мы и засели, – констатировал он удовлетворенно. – Ведь я был прав.

Я взглянула на мокрые ноги Ани, ботинки молодые люди оставили в прихожей.

– В такую дыру «Техпомощь» уж точно раньше чем через час не доберется, – разглагольствовал, войдя в раж, молодой человек. – Вы так любезны, что пригласили нас выпить чаю. А соседей нет? Я ее предупреждал, что в такую погоду лучше не выходить из дома. Когда мы с Аней поехали в Закопане – я люблю немного побродить в горах, – уже в поезде я знал, что вылазка будет неудачной, у человека порой появляется такое предчувствие. И в первый же день Аня подвернула ногу, а ведь я ей говорил, чтобы поторапливалась, иначе что-нибудь неприятное случится, если не вернемся до сумерек, ну и вот, пожалуйста! – Триумф в его голосе звучал угрожающе. – Вся поездка пошла насмарку. Разве не так, дорогая?

Дорогая кивнула и потупилась.

– Так-то оно и получается, что жизнь человеку подножки ставит! Все не так просто! И сейчас тоже наверняка будем ждать неведомо сколько этой помощи и сдерут с нас столько, что своих не узнаешь. Надувают на каждом шагу, ведь правда?

Я бы не сказала, что меня обманывают на каждом шагу (Ирек канул в Лету), но бедная Аня бросила на меня такой взгляд, что пришлось кивнуть.

– И еще этот дождь. Льет и льет. Зарядил, похоже, на целую неделю, – радостно заметил мужчина. – Надеюсь, все обойдется только насморком. В прошлом году я переболел таким бронхитом, думал, что никогда из него не выберусь, – пустился он в воспоминания.

Пани Аня чихнула.

– Вам с нами одна морока, нам еще ждать и ждать, я уж эти дела знаю. Даже «скорую» приходится ждать, и пока она приедет, человек умирает.

В течение последующих пятнадцати минут я узнала, что конец света, предусмотренный на июль, вероятно, был рассчитан неправильно и наступит вот-вот. Дождь затянется на ближайшие несколько недель, лето промчится быстро, а зима будет тяжелой и высосет из нас все соки. Улыбка не сходила с лица зануды. Он весь светился компетентностью, осведомленностью, знанием жизни, людей и законов природы. Пани Аня сидела рядом с ним, помятая, с испуганными глазами, поддакивающая и безучастная.

Мой гость вспомнил все случаи, когда кто-то чего-то не выполнил, не приехал вовремя, опоздал. В этот момент у ворот загудел клаксон. Я бросилась открывать. Машина техпомощи пыхтела на дороге.

– Они уже приехали, – сообщила я с облегчением.

– Так быстро? – На лице незнакомца впервые появилось разочарование.

Пани Аня улыбнулась, а ее спутник замолчал. Они ушли.

Я выглянула в окно. На западе тучи отошли, освободив место солнцу.

С востока на небо медленно выплывала вылинявшая радуга. Капли подрагивали на траве, мокрая земля отражала последние лучи солнца. Поднималась и плавно покачивалась золотистая дымка.

По дороге проехала сначала «Техпомощь», за ней маленький «фиат». Он разбрызгивал воду, брызги с шумом опадали. Водителю наверняка не повезет: кого-нибудь обдаст грязью или его остановит полиция за превышение скорости. Или кто-нибудь проколет шину, потому что жизнь – поганая штука.

И я вдруг поняла, что именно поганая жизнь и составляет счастье этого типа. Он усердно просчитывает все неожиданности, которые могут случиться. И не дай Бог, если обойдется без предусмотренных проблем. Никакого удовлетворения, ни радости, ни сильных ощущений. Одно разочарование – как с той «Техпомощью», которая приехала слишком быстро. Я утешилась тем, что, возможно, он заплатит за услугу так много, что не почувствует себя обманутым. Пусть, в конце концов, получит от жизни то, чего ждет.

А затем я села к компьютеру и подумала – всегда что-то может произойти.

Я ответила на двенадцать грустных писем двенадцати попавшим в затруднительное положение людям, в том числе тринадцатилетней девочке, которая хотела бы одолжить немного денег у нашей редакции, чтобы улететь в Америку, потому что получила двойку по математике и не знала, как об этом сообщить дома.

Видимо, пора мне сходить в Тосину школу. Интересно, какие отметки у нее.

Еще я подумала, что люди обычно получают то, что хотят. И мне уже не было жаль пани Аню. Пусть пьет несладкий чай, если боится растолстеть! И что я никогда уже не буду жаловаться, что мне плохо. Какое счастье, что рядом со мной нет мужчины.

Голубого я оставила напоследок. На десерт.

Дорогая пани Юдита!

Сдаюсь, Вы меня убедили, Ваша рождественская курица вне всякой конкуренции. Очень мило. Боюсь, что мне далеко до Ваших друзей в изобретательности, но я бы охотно стал одним из них, однако, как я узнал из Вашего письма, Вы любите какого-то другого мужчину, который приехал к Вам издалека. А может быть, это всего лишь «licentiapoetica»[15]15
  Поэтический вымысел (лат.)


[Закрыть]…

О Дева Мария, что это значит? Какая курица?

Я проверила по компьютеру – ах ты Господи! – соединились два файла, я не закрыла свой, так перенервничала из-за Тоси, и вся моя писанина оказалась в одном письме. Мамочки! Письмо о белом коне соединилось с моими воспоминаниями, и все это было отправлено Голубому! А девушке, которой так не везет с подарками, отослано описание чешуйниц!

Жизнь потеряла смысл. Я полностью скомпрометировала себя и как профессионал, и как женщина, и как мать. Ну сколько по статистике женщин совершает подобные ошибки? Сколько, скажите?

Мне было нечего терять. Я еще раз напечатала письмо той женщине, которая мечтала о белом коне, в конце принесла свои извинения. И поехала в редакцию.

Шеф просиял, завидев меня. И ни слова о клиторе и сексе. Предложил мне писать фельетоны – мягкие, милые, полные человеческого тепла. В стиле моих писем. А работу с письмами он был готов перепоручить другому. Потому что «вы, пани Юдита, можете писать для более широкого круга читателей, а о чешуйницах так, при случае».

И улыбнулся! А затем добавил:

– И брошенным мужчинам тоже при случае.

У меня подкосились ноги. Ведь это значит, что он контролировал всю переписку! Что же, главному делать больше нечего? И радеть о содержании журнала «при случае», зато заниматься письмами? Меня проверять? Он решил меня выгнать? Тогда почему предложил постоянную рубрику?

– Если у вас появятся какие-нибудь идеи на тему взяток и взяточников, о том, что люди огромное значение придают деньгам, хотя бывают подарки, сделанные от чистого сердца, мы весьма охотно это опубликуем – для начала.

У меня запылали щеки. Я опустила голову. Он читал!

– Кроме того, я бы хотел, чтобы вы съездили и подготовили репортаж. Переговорите с заведующей отделом. Она вас введет в курс дела.

Ура!

* * *

Я ответила на последнее письмо Голубого. Деваться было некуда. Я же не маленькая девочка, которая боится ответственности. Я не могу позволить себе безрассудных детских выходок, ведь я взрослая, опытная женщина. И должна помнить об этом. Необходимо уметь отвечать за последствия собственной небрежности и беспечности.

Уважаемый читатель!

По ошибке Вам был выслан текст, который был предназначен другому. Очень прошу, извините меня, пожалуйста, больше это никогда не повторится, тем более что в мои обязанности теперь не входит отвечать на письма, поступающие в редакцию.

Я весьма признательна за то, что Вы предлагаете мне дружбу.

Не могу пожаловаться на отсутствие друзей, речь не идет, понятно, о моих не очень удачных отношениях с противоположным полом, правда, иного свойства.

С уважением, от имени редакции…

Очередной мужчина, перед которым я скомпрометировала себя.

НЕ ЖЕЛАЮ ПИСАТЬ РЕПОРТАЖ!

Я открыла конверт, полученный от заведующей отделом. Из него вывалилась куча каких-то дурацких служебных бумаг. Не хочу писать никакой репортаж!

…Я не могла уснуть. До половины второго просидела над этими материалами. Уму непостижимо, что творится на свете! У людей неизлечимо больной ребенок, умирающий, который нуждается в постоянном уходе, – а тут какой-то районный чурка пытался их выставить из квартиры, простаивавшей пустой, которую семья заняла шесть лет назад! Квартирка была крохотная, однокомнатная – и это меня так взбесило, что на задний план отошли и дырка в носу у Тоси, и мои кошки.

Утром я надела костюм, заколола волосы, подкрасила глаза, загрузила в сумку всю переписку родителей ребенка с чиновником и поехала к Оле, чтобы одолжить диктофон. Я позеленела от злости. Оля глазам своим не верила, неужели это я! И глаза не смазаны, и на каблуках я держалась уверенно. Затем с диктофоном я отправилась в районную управу.

Я ожидала этого чурку под дверью секретариата битых два часа. Секретарша то и дело выходила ко мне и сообщала, что чурка на собрании. Ничего, я настроилась на ожидание. Она сообщила, что чурка, вероятно, после собрания сюда не вернется. Подожду. Потом она сказала, что столоначальник уедет, по-видимому, в командировку и что мне надо записаться на прием. А по какому я вопросу?

Я улыбнулась.

Что-то уж очень зачастила ко мне секретарша.

Спустя два часа я пересела в другое место. Когда секретарша открыла дверь, она меня не увидела. Через ми-нугу оттуда вылетел мой чурка. И прямо на меня. На мой диктофончик. У него, к сожалению, не оказалось времени беседовать со мной, но послезавтра он был готов, даже с удовольствием.

* * *

Послезавтра выяснилось, что он вынужден был уехать и что с этим делом я могу обратиться в нижестоящую инстанцию. Я обратилась. Все в порядке. Жилплощадь была занята незаконно – как же, как же, управа сочувствовала несчастью этой семьи, но увы, квартир не было. Если бы были, им бы немедленно выделили. Само собой разумеется.

Злость отступила. Вместо нее появилась созидательная ярость.

В течение пяти дней я собирала материал. Я разузнала все о районе, квартирах, сотрудниках, чиновниках, их партнерах, узнала даже, сколько стоит кофе в буфете городской мэрии.

Пока я бегала, Тося исправно кормила кошек и даже несколько раз помыла посуду.

В этом районе я обнаружила четыре прекрасные стометровые пустующие квартиры – о стольких по крайней мере мне удалось узнать благодаря коллегам-газетчикам. Обычные люди о них не знали. Квартиры находились в ведении районной управы.

Я вежливо позвонила чурке, которого – само собой – не было на месте, и вежливо навела справки у секретарши о двух все еще пустующих квартирах. В течение трех минут она перезвонила, вежливо поинтересовалась, могу ли я поговорить с чинушей. Я могла. Он был предельно любезен, поинтересовался, нельзя ли решить вопрос полюбовно. Ни к чему вся эта шумиха.

По-моему, решить вопрос было можно. Например, если семья получила бы ордер на двухкомнатную квартиру. Чинуша быстро закончил разговор.

Благодаря приятельнице друга Гжесика, с которым они вместе были интернированы, я узнала, что в прошлом году управа выдала ордера на две квартиры. Один (на очень большую и хорошую) – некоей бездомной, к которой тут же вселился начальник одного из отделов управы, ушедший двумя годами раньше от своей жены к этой бездомной, с которой им приходилось снимать домик; во второй, не самой плохой восьмидесятиметровой квартире, проживала сейчас жена сына какого-то начальника, но под своей девичьей фамилией.

Я позвонила чурке. Его не было. Вежливо справилась у секретарши о бездомной искусительнице и о снохе. Не успела положить трубку – раздался звонок. Чинуша любезно приглашал меня на ленч, чтобы вместе обсудить некоторые детали дела, он от всей души желал пойти навстречу и той семье, и столь милой особе в моем лице. Уж коли те люди действительно в таком тяжелом положении – кто б мог подумать! – он ни в коем случае не допустил бы и так далее.

Ну да, само собой.

В четыре утра я закончила текст о семье с больным ребенком в крохотной квартире. О районной управе, начальнике, заведующих, снохе, метражах и деньгах. Шеф два раза звонил, пока я добиралась домой.

Текст, к сожалению, не подходил для нашего ежемесячного журнала. Я так и знала…

Он передал его в одну из центральных ежедневных газет, и материал пойдет завтра. Такого я никак не могла предположить!

* * *

Весна, все цветет, наши березы покрылись почками, а мне грустно. И шея болит. Скорее всего у меня деформация позвонков.

Сначала дегенераты-мужчины, потом позвонки. Мне все безразлично. Даже Голубой мне больше не напишет… Я никому не нужна.

Только что звонила Оля.

С Олей мы познакомились не очень давно. Этой зимой я пригласила Агнешку и Гжесика на картошку, запеченную с чесноком, базиликом и сыром. Все вкусное либо дает лишний вес, либо аморально – так говорила Мэрилин Монро. Так вот, на эту нездоровую пищу я их пригласила, а они позвонили за полчаса до прихода, чтобы спросить, могут ли взять с собой знакомых, которые к ним пришли. А то нет?! Конечно, я согласилась. Вилок и ножей хватит на всех, а каждое блюдо можно разделить на бесчисленное количество порций. Естественно, чем больше гостей, тем меньше порции, но какое это, в конце концов, имеет значение.

Увидев незнакомку, я охнула от восхищения. Мало того что она была хороша собой, так на ее плечи была еще наброшена умопомрачительной красоты шаль. Я тут же выплеснула весь свой восторг и в отношении гостьи, и ее шали. Женщина оказалась очень приятной в общении, шаль была из Флоренции, ее муж подыгрывал нам на гитаре, вечер удался, картошки все-таки не хватило. Завязавшееся тогда знакомство мы продолжили, потому что эта пара пришлась мне по душе.

А теперь они, в свою очередь, устраивали пикник у себя в саду. И приглашали меня. Я объяснила Оле, что у меня что-то вступило в шею. Как выражаются в таких случаях немцы, ведьма уселась на загривок. Не знаю, почему ведьме приглянулась именно я. Олин муж – немец. Могла бы остановить свой выбор на ней…

Пикник удался на славу – если бы не мои шейные позвонки, я бы чудесно провела время. Хотя надо признаться, расспросы о здоровье малость улучшили мое самочувствие. Однако ничто не могло утешить мою исстрадавшуюся душу, потому что нет ничего приятнее, чем жалость к себе самой.

– Я могу тебе как-нибудь помочь? – спрашивала Оля. – У нас есть отличный массажист. Чем бы тебя порадовать? Ты не такая, как всегда. Как ты себя будешь чувствовать, зависит только от тебя.

Эти слова крепко запали мне в душу, я вспоминаю их с тех пор, как только подворачивается случай. Особенно если ситуация безнадежная, как, например, тогда. Бррр. До меня ничего не доходило.

Когда я засобиралась домой, Оля сказала:

– Подожди минутку – в связи с моим днем рождения у меня есть подарок и для тебя.

Крикнула мужу, чтобы он меня не выпускал, и убежала.

Я услышала топот на лестнице, потом ее голос:

– Шатси, где ножницы?

Я стояла в дверях и думала о том, что ножницы у меня есть, но я, конечно, притворюсь обрадованной, если получу еще одни. Буду рада любому, самому неожиданному, подарку. Может, ей пришла охота подурачиться, отсечь меня от моей безысходности или что-то в этом роде?

Шатси искал ножницы, их собака выла, за ней завыли другие местные псы, гости пили водку, магнитофон хрипел среди ночной тишины, что «для танго нужны двое», а я стояла на пороге в ожидании ножниц.

Время шло. Мне было грустно, я была одинока, мне нездоровилось. И когда я решила, не сдержав обещания, исчезнуть в ночи, Оля сбежала по лестнице, а у нее в руке развевалась шаль. Вернее, не шаль, а ее половина.

Она улыбнулась так, словно увидела перед собой не меня.

– Держи, это тебе, она и так была слишком большой, я разрезала пополам, будем теперь обе носить и радоваться.

Я лишилась дара речи. Изумительная квадратная шаль из Флоренции превратилась в пару треугольных платков со слегка мохрящимися краями, но не утратила своей неописуемой красоты.

Оля лучезарно улыбалась:

– Только край надо подшить, на-ка! – И набросила платок на мою многострадальную шею.

Я вернулась домой. Половина шали как нельзя лучше вписалась в меня. Утром я проснулась и первое, что увидела, была та самая половина. Я подумала: то, как я себя чувствую, зависит только от меня. Подумала о том, что, возможно, не смогла бы разрезать свое любимое платье. И что, если кто-то это сделал для меня и помнил все эти месяцы мой тогдашний восторг, то, наверное, мир не такой гадкий и унылый, а шею мне все-таки удастся вылечить. А если я еще хоть раз стану такой беспросветной занудной, то пущу себе пулю в лоб.

Я повесила половинку платка над кроватью. Это будет мой талисман. Ибо мир, в котором происходят такие вещи, еще не стал окончательно серым, угрюмым и злым.

* * *

Фантастика. После моего репортажа полетел с должности глава управы, надо думать, это первый случай в нашей стране; мэр города направил в редакцию специальное письмо, в котором отметил… и так далее. Наш журнал поместил сообщение о предоставлении жилплощади той семье с ребенком – трехкомнатной квартиры из фондов другого района, где непорядочность чиновников вызвала негодование.

Мне звонили из других редакций, у них тоже была масса идей. А я радовалась тому, что живу в деревне и не обязана вникать ни в какие дела. Разве что…

Я не верила собственным глазам. Секретарь редакции переслала мне письмо. Оно пришло в журнал на мое имя. Не на редакцию. На нем было крупно написано: «Частное». От Голубого. Теперь все подумают, что у меня с ним роман. Вот всегда так. Дашь палец, отхватят всю руку! Обычное письмо, преспокойно лежало себе в почтовом ящике.

Пани Юдита!

Я не хотел Вас обидеть. Я очень рад той ошибке, она позволила мне узнать Вас с другой стороны. Понимаю, Вам, должно быть, очень неловко, поскольку это было сделано ненамеренно, но ведь не произошло ничего, что могло бы скомпрометировать Вас в моих глазах…

Не преувеличивай, Голубой, неужели ты думаешь, что меня волнует твое мнение, пусть даже на мой счет? Не важничай так, Голубенький. Не будь таким великодушным и столь изощренно коварным. Я догадываюсь, что ты на самом деле думаешь!

…впрочем, полагаю, вряд ли Вас чем-то можно скомпрометировать.

Ясно – ты меня еще не знаешь. Как бы ты отнесся к тому, что я почти влюбилась в симпатичного женатого гангстера? А сколько бед я пыталась накликать на Йолю? Которой теперь желаю всяческих благ?

Вы написали мне откровенное письмо, а я чувствую за собой вину. Я хотел бы объяснить Вам все лично. Можем ли мы встретиться?

Сообщаю адрес своей электронной почты и буду ждать ответа.

Ни в коем случае, абсолютно исключено. Я не собираюсь договариваться о встрече с незнакомыми людьми. И вообще встречаться с мужчинами. Нет, ни за что. За исключением, конечно, друзей. Я бы, наверное, со стыда провалилась под землю.

Интересно, на что намекал Голубой, в чем пытался покаяться? Видно, как каждый, мужик что-то сбрехнул. Но я не горела желанием выслушивать чьи-то душеизлияния.

P.S. Прошу Вас, подумайте, прежде чем мне отказывать из-за смущения или стыда. Эти чувства не лучшие наши советчики.

Стыд и смущение! Ну, Голубой, ты загнул! Я не испытывала ни того ни другого.

В три часа мне удалось выйти в сеть, чтобы отправить сообщение. Ночи, разумеется. И чтобы из-за какого-то мужика я не спала, как все нормальные люди!

Я написала, что очень сожалею, но встретиться с ним не смогу. И чтобы он перестал мне писать. Он мог бы мне понравиться. Если бы не врал. Или если бы не был мужчиной.

Звонил Иероним К. Тот самый, мафиози. Тоже пытался мне что-то объяснить. Эпидемия у них, что ли?

* * *

Какой изумительный день! Лето вот-вот наступит. Я уже спала под одним одеялом.

Заехала Манька, похудевшая и по-прежнему влюбленная. Интересовалась, есть ли у меня кто-нибудь. Я с самым подавленным видом ей заявила, что, наверное, куплю вибратор.

– А что, у тебя его еще нет? – спросила Манька и вынула из кармана мобильник, потому что звонил жених. Потом позвонила Юстина – попрощаться перед отъездом в Лондон. К этому англосаксу, который, оказывается, писал и звонил ей и приезжал сюда три недели назад, а теперь к нему отправлялась она. К нему! Весь мир ополчился против меня.

Еще позвонила давняя знакомая, сказала, что хочет повидаться со мной. Непременно. Она говорила, что не хочет жить, что все летит в тартарары. Он уходит. Я провела у телефона полтора часа, пытаясь ее приободрить, хотя по себе знаю, что в таких случаях белый свет не мил и жить не хочется. И все летит в тартарары.

Как же так? Ведь у них был настоящий счастливый брак! Она работящая и полностью от него зависимая, что мужчинам очень импонирует; даже обесцветила волосы, потому что ему нравились блондинки! Известие о разводе свалилось на нее нежданно-негаданно – еще днем они вместе обедали у его родителей, после обеда все вместе пошли на прогулку, после прогулки все вместе посидели за чаем, а после чая он заявил: разводимся. Коротко и ясно. Объяснил, что он ее уважает и питает самые лучшие чувства. Но больше не любит. Я вот думаю, а может, случайно у нас был общий муж?

Порой у меня создается впечатление, что каждая женщина в мире по крайней мере раз в жизни услышала, что мужчина ее очень уважает и испытывает к ней теплые чувства, но, к сожалению, не любит. Вот тогда происходит странная штука. Этот мир переворачивается с ног на голову. Деревья становятся серыми. Воздух спертым. Краски тускнеют. И незачем жить. И непонятно, что делать…

Все именно так и было у моей давней знакомой, для которой он являл собой целый мир. И образ этого мира был гармоничным до тех пор, пока этот мир, то есть мужчина, дарил ей особенную, исключительную любовь, и наоборот. Но она забыла о том, что если мужчина становится миром, то, безусловно, его ego[16]16
  Собственное «я» (лат.)


[Закрыть] – вещь сама по себе тяжелая, громоздкая – будет несказанно польщено тем, что, кроме него, ничего не существует. Его приятно польщенное ego будет набирать силы, разрастаться. Иногда так, что для другого человека там уже не останется места. А ведь она даже волосы, даже работу, даже знакомых… Как он посмел?

Я ей искренне сочувствовала. Он оказался подлой тварью, попользовался и бросил. Эгоист до кончиков ногтей и псих, неспособный на высокие чувства. Клятвопреступник. Отмороженный тип – бесчувственный и низкий. Я утешала ее как могла. Говорила, все мужики одинаковые. Надо полагать, что мне удалось ее убедить, потому что подруга как-то быстро закончила разговор. И не сказала, когда заедет. И что особенно интересно, даже не спросила, как обстоят дела у меня.