Текст книги "Вилла Пратьяхара"

24

Весь вчерашний день прошел так же бездарно, как и начался. Выбраться к Стасу мне, разумеется, не удалось. Кое-как спрятав с Жанниных глаз долой сумку с продуктами, я убила много часов, чтобы придумать хоть сколько-то убедительную причину отвязаться от подруги, но ничего стоящего в голову мне так и не пришло. Жанна, как заколдованная, упорно не желала оставаться одна, не хотела ни массаж, ни спать, ни общаться с новыми друзьями, вилась вокруг меня, куда бы я ни пошла, и даже дошло до того, что вечером она кормила моих ящериц: «Дурь какая, но прикольно! Давай второй фонарь!» Стыдно признаться, но меня уколол неожиданный приступ ревности к моим чешуйчатым подопечным. По всей видимости, я все-таки жуткая индивидуалистка и в глубине души считаю ящериц своей личной собственностью, а их кормление – обрядом, закрытым для непосвященных.

На ночь мне удалось проявить смекалку и, напугав подругу неминуемым после столь длительного перелета джет-лагом, всунуть в нее пару таблеток «донормила», но все оказалось тщетно. Стас этой ночью не приходил. Возможно, он почуял неладное или слышал разносившиеся по всему пляжу крики русских и понял, что появляться около нашего дома небезопасно даже ночью. Забавно, но я поймала себя на том, что ни капли не переживала о том, голоден ли он и что он там вообще делает.

Арно так за весь день и не вышел на пляж, и это расстраивало меня гораздо больше.

Сидя вечером на террасе, мы с Жанной долго ждали луны, но ее не было. Только озверевшая от полной безнаказанности Венера дразнилась и кривлялась с чернильного небосклона. Я показала ее Жанне, но та лишь пожала плечами и зевнула. Спать мы легли рано. Я устроила подругу во второй спальне. Кровать там жесткая и отчаянно скрипит, но это даже к лучшему. Чем меньше комфорта Жанна получит, тем быстрее уедет.

Оставшись, наконец, одна, я курила перед сном на подоконнике и удрученно размышляла о том, что за весь день это, пожалуй, единственная никем не украденная у меня сигарета. Я считаю, что получить удовольствие от курения – истинное, глубокое, осознанное – возможно только в одиночестве, а непонимающих этого жалких людей, панически боящихся остаться наедине с собой и нуждающихся в компании для перекура, можно считать пропащими… Пожалуй, непременное условие абсолютного одиночества относится ко всем чувственным удовольствиям вообще, кроме секса (хотя и это вопрос спорный), и наличие людей вокруг крадет львиную долю наслаждения, словно бы по какому-то неписанному закону оно делится на всех при нем присутствующих. Размышляя так, я выбросила в окно окурок, посмотрела, как он еще долго тлел на темных мрачных скалах моей каменистой террасы, потом забралась в кровать и попыталась придумать предлог, под которым могла бы исчезнуть завтра из дома часа на полтора-два. (По моим прикидкам, для того, чтобы спокойно добраться до Стасовой пещеры, поговорить и вернуться домой, мне требовалось именно столько), – но, видать, сказался общий стресс столь бурного дня: умные мысли не бороздили мою усталую голову, и вскоре я заснула.

Вопреки всем стараниям нещадно скрипевшей кровати, наутро Жанна проснулась в праздничном настроении. Обрядившись в вопиюще-прозрачную тунику, достававшую ей до пят, она царственно перемещалась по дому с чашкой кофе, шутливо пинала ногой мебель и подтрунивала над моей «Виллой» и погодой. Погода сегодня, и в правду, была странная. Кажется, впервые за время моего пребывания на острове боги вняли моим неустанным молитвам и собирались устроить нам дождь. По небу фривольно, словно дешевые проститутки, шастали туда-сюда несколько мрачноватых туч, а ночной ветер вместо того, чтобы как обычно стихнуть к утру, наоборот, лишь окреп. Я расположилась на террасе с кофейником и пыталась не реагировать на Жанну, а собраться с мыслями и придумать, как от нее получше избавиться. Кофе, слава богу, у нас сегодня в доме уже был: единственным достижением вчерашнего дня был совместный поход в магазин, где в числе прочего были приобретены кофе, сахар, свежий хлеб, пара новых джемов, салями, пачка полумягкого сыра, а также крекеры, чипсы, немного овощей и синюшная замороженная курица, глядя на которую я с издевкой задумываюсь, не приготовить ли для Стаса курицу-карри?

– А все-таки? Ты придумала, как ты будешь меня развлекать? – интересуется появившаяся на террасе Жанна, явно собираясь получить такое же удовольствие от моей раздраженной гримасы, что и вчера.

Вопрос можно смело отнести к риторической группе. Ни у самой Жанны, ни, разумеется, у меня ответа на него нет и даже, возможно, таковой и не предполагается. И именно это выводит меня из себя больше всего.

– Да, – отрубаю я совершенно неожиданно.

– Придумала?! И что?

Жанна выглядит удивленной. Поставленная задача казалась ей невыполнимой.

– Я отправлю тебя на экскурсию по острову!

– Одна я не пойду! – протестует она.

– А я и не говорю, что ты пойдешь одна. Отправлю тебя в сопровождении гида. – Я перехватываю ее испуганный взгляд. – Да не бойся ты! Нормальный гид, тебе понравится.

При этих словах что-то больно колет меня в груди. Как бы ей действительно он не понравился! Но разве у меня есть хоть какой-то выбор? Если я собираюсь наведаться к Стасу, то мне просто необходимо избавиться от Жанны хотя бы на пару часов.

– Как у тебя с Рафиком кстати? – на всякий случай интересуюсь я.

– Никак.

– Жаль…

– Ой, да ладно! Я забила уже. Теперь я отрыта для всех новых ветров!

Худшего ответа она дать не могла! В моей груди повторно что-то сжимается, но никаких альтернатив я не вижу.

– Ладно, жди тогда. Я пойду про тебя договорюсь.

– А сама ты не пойдешь с нами?

– Да я бы с удовольствием, – говорю я совершенно искренне. – Более того, я бы охотно с тобой поменялась ролями. Но не смогу. Мне надо э-э-э… мне надо рисовать.

– Рисовать?!

– Ну да. Я не говорила? Я опять решила делать свои лампы.

– А-а-а… – тянет Жанна, поглядывая на меня, как на психа.

Сплавить Жанну на Арно, как выяснилось, не составило большого труда. Он легко принял спутанные извинения про ту ночь у меня в доме (вдаваться в подробности про украденные деньги у меня не хватило духа, и я никак не объяснила Стасову выходку, ограничившись лишь тем, что просила не выдавать пока его присутствия на острове), немного удивился просьбе развлечь нежданно нагрянувшую подругу, но спорить ни с чем, слава Богу, не стал. Уже через полчаса он в полной готовности нарисовался на моей каменной террасе: обрезанные по колено линялые джинсы, майка с умилительной дырочкой на плече, потертые кеды и перекинутая крест-накрест котомка. Волосы впервые при мне собраны в живописный хвост и, видимо, даже вымыты шампунем (солнечные блики так и переливаются на длинных вьющихся прядях), обрамленные длинными французскими ресницами глаза, как обычно, иронично улыбаются и блестят.

– Вау, – только и выдыхает выглянувшая из окна спальни Жанна. – Вот это да! Это мой гид?!

– Хватит пялиться, собирайся лучше! – командую я, распахивая один из Жанниных чемоданов. – Никакой он не гид, и уж тем более – не твой! И одевайся адекватно! Что ты опять за вечернее платье схватилась? Бери вот эти длинные штаны и майку. И резиновые вьетнамки.

– У меня нет резиновых вьетнамок.

– А это что?!

– Это? – Жанна в тоске смотрит на выставленные ей под нос шлепанцы. – Это я взяла, чтобы по дому ходить.

– Вот и надевай их. Все приличные люди в Тайланде только в таких и ходят.

– Хорошо, но зачем мне эта жуткая майка? Может, я просто надену лифчик от купальника?

Я смеряю ее звериным взглядом. Жанна начинает коситься на меня подозрительно.

– Это же какое-то уродство ты мне собрала! Самые мои плохие вещи! Ты уверена?

– Уверена.

Сердце сжимается в дурных предчувствиях, но никакого выбора у меня нет. Я подпихиваю неожиданно зарумянившуюся подругу в спину.

– Ой, мамочка, какой красавчик! Я даже распереживалась! А я по-французски не говорю, это не проблема?

– Зато сиськи у тебя силиконовые. Дуй давай! И раньше, чем через два часа не возвращайтесь! Мне порисовать надо.

О, как тоскливо и холодно у меня щемит внутри, когда я смотрю в удаляющиеся вниз по камням спины. Кажется, я прожигаю в них дыры. Обугленные по краям, они должны быть размером с мою тоску, с большой тропический арбуз, сквозь них должен быть виден весь пляж! Интересно, Жанна даже не споткнется под моим взглядом?

Жанна споткнулась. О, черт, лучше бы я так не смотрела! Еле устояв на ногах, она теперь обвивает Арно за талию и прижимается к нему всем полуголым торсом! Несмотря на довольно закрытую маечку, на которой я все-таки настояла, ее резиновые груди выпирают словно две пизанские башни. Даже замершая на досках «Пиратского бара» Барбара отвлеклась от своего блокнотика и проводила ее удивленным взглядом. Кстати, американка начинает мне нравиться все больше и больше, особенно после того, как выяснилось, что она кропает стихи.

Запретив себе терзать душу дальнейшими наблюдениями за неспешно удаляющейся парочкой и свирепо покидав продукты в сумку, я семимильными шагами прыгаю по камням в сторону когда-то такого милого, нашего с Арно пляжа. Как быстро все поменялось! Арно сейчас, наверное, под руку подсаживает Жанну в лодку, а я тем временем (сердце обливается кровью) замедляю шаг, с минуту с грустью смотрю вниз на нашу каменную бухту, и решительно направляюсь к перевалу через расщелину, туда, где по моим понятиям должна находиться злополучная пещера. Сегодня я опять не делала ни утренней прогулки, ни заплыва, а на море бросила лишь косой взгляд. Ветер на минуту затих и, улучив момент, оно прикидывается сейчас тихим и ласковым, с приторной кроткой нежностью льнет к прибрежным скалам, напоминая мне прижавшуюся к Арно Жанну. Меня перекашивает гримаса злости и отвращения.

Про географию скал в тех местах, где должно находиться убежище Стаса, мне до сегодняшнего дня было известно лишь то, что если от моего дома пойти в сторону нашего с Арно пляжа и прямо перед прогнившим мостом подняться чуть выше вдоль расщелины, туда, где француз вырубил для меня кустарник, то тропка, сбегающая вниз по противоположной стороне каменной трещины, приведет в нашу галечную бухту. Но, судя по тому, что виденная мной однажды пещера находилась довольно высоко в нагромождениях серых валунов, путь в нее лежал где-то поверху скал. Поэтому, налюбовавшись на нашу бухту, я в сердцах плюю вниз и продолжаю карабкаться дальше, балансируя руками и рискуя сорваться с двадцатиметровой высоты. Сбиться с дороги здесь, кажется, невозможно: с одной стороны от узкой горизонтальной площадки, по которой я двигаюсь, далеко внизу бьются пенистые волны, с другой – почти вертикально уходит к небу серый, расцвеченный черными прожилками и золотыми блестками, растрескавшийся горный массив.

Минут через пять разломы в скалах становятся еще причудливее и глубже, вселяя в меня надежду, что до пещеры осталось совсем недолго, а площадка, по которой я иду, заворачивает за особенно крупный нарост на утесе и немного расширяется. Я останавливаюсь перевести дух и почти сразу же вижу не одно, а целых три отверстия в горах. Из них, как из могил, веет прохладой, плесенью и затхлостью. О господи! Лучшего пристанища Стас себе подобрать не мог?

Первая из пещер оказывается не настоящей пещерой, а длинным узким лазом, быстро заканчивающимся тупиком. Вторая густо заросла мелкими кривыми деревцами и о присутствии человека здесь ничего не говорит. Зато последняя – бинго! – встречает меня горой разбросанных у входа пустых винных бутылок, пачек от сигарет и прочего мусора. Перешагнув через него, я заглядываю внутрь и, когда мои суженные от солнца зрачки привыкают к полумраку, моему взгляду открывается довольно экзотическое зрелище.

У дальней стены длинной просторной пещеры, закутавшись с головой в спальник и тупо глядя перед собой, сидит взлохмаченный человек похожий на музейный экспонат:

Автор: Экономический кризис

Материал: Бывшее человеческое существо

Год: 2009

Название произведения:…

Название сего трогательного произведения мне придумать не удается.

Руки его переплетены крест накрест и обнимают поджатые к груди колени, на которых покоится узкий подбородок, заросший паклей клочковатой рыжей щетины. Длинные пальцы на босых ногах, в лучших Стасовых традициях, впиваются в каменный пол. Стоящая рядом початая винная бутылка идейно завершает сей художественный образ.

При моем появлении изваяние слегка оживает, реагирует на раздражитель, слабо поворачивает голову, медленно вытягивает из-под одеяла руку и неожиданно энергично чешется подмышкой.

– Господи, дарлинг! Ты ли это, солнце мое?!

Дарлинг с минуту продолжает чесаться, потом рука его убирается обратно под спальник, а на лице появляется удовлетворенное выражение сытой обезьяны. Он по-прежнему молчит, голова его остается повернутой ко мне, а в глазах появляется любопытство и что-то еще, похожее на иронию.

– Я принесла тебе бритву, – говорю я и ежусь от холода. По стенам пещеры кое-где стекают мелкие струйки воды. Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до одного из них – на ощупь вода абсолютно ледяная. – Боже, как тут противно! Почему ты здесь сидишь? Вышел бы наружу!

– А мне здесь хх…ххорошо, – наконец разлепляет синие губы изваяние. – Уютно. Спокойно. Ничто не отвлекает.

– Не отвлекает от чего?

– Ни от чего. От мыслей.

Я молча кусаю губу и оглядываю пещеру. Довольно большая, около пятнадцати метров длиной и не менее семи шириной, она напоминает декорацию из фильма ужасов. Мрачные, почти черные стены поблескивают от сочащейся везде воды, в своде потолка по центру проходит глубокий разлом, теряющийся в темноте, а в центре композиции на полу валяются обгоревшие до углей деревяшки. Вероятно, Стас делал себе костер. Рядом с кострищем стоит перевернутый вверх дном ящик из-под бутылок, на нем, приваренные воском, расположились живописной группой с десяток оплывших свечей. Моих. Так вот куда так стремительно исчезали мои запасы! На ящике, служащем здесь столом, и рядом с ним раскиданы всяческие пакеты, моя книжка Стивен Кинга, моя же пропавшая расческа, маникюрный набор, мобильник и несколько картонных коробочек с лекарствами. Но невероятнее всего здесь смотрится стоящая прямо на каменном полу шахматная доска с расставленными на ней фигурами.

– Боже… – выдыхаю я. – Ты что, играешь сам с собой в шахматы?

Стас сглатывает слюну и что-то мычит в знак согласия.

– Я вообще не знала, что ты знаешь такое слово: шахматы. Где ты их взял?

– Привез с собой. Я заранее продумывал свой дд…ддосуг, – отвечает Стас. – Я много чего привез, – кивает он в сторону притулившегося под стеной чемодана, и на его губах начинает играть кривая усмешка, – даже лэптоп и электрическую зубную щетку прихватил. Забыл только, что вот незадача – в пещерах не бывает розеток… Все на хер поразрядилось в первые же дни, так что я вот, шахматами теперь балуюсь. Читать здесь в темноте – глаза сломаешь, а шахматные фигуры отлично видны почти до самого заката. Да и после него, если при свечах… А играю я, кстати говоря, отлично, у меня еще со школы первый разряд. Как я погляжу, плохо ты меня знаешь, honey.

Я ставлю принесенную сумку с продуктами на пол, подхожу ближе к Стасу и присаживаюсь на корточки. На его верхней губе запеклась огромная черная лихорадка, а в глазах поблескивает нехорошая безуминка.

– Пошли на солнце, я тебя прошу. У меня здесь мурашки. И ты весь простуженный уже, кажется. Господи, какой бред ты учудил! Ну неужели нельзя нормально жить в нашем доме? Тебя прямо ищут? И могут приехать сюда? Не знаю… по-моему, это бред какой-то! Я не верю вообще…

Стас опирается на одну руку и медленно встает на ноги.

– Отсырели, – комментирует он хруст в коленях, – а про «не верю» – это ты напрасно…

Мы выходим на свет божий. Я ловлю себя на том, что постоянно порываюсь подставить Стасу плечо или поддержать под локоть. Он напоминает мне смертельно больного, последний раз выведенного посмотреть на голубое небо. Дневное освещение ослепляет нас, и мы долго щуримся, как герои повести Короленко. Я надеваю солнечные очки, и пасмурное небо становится от этого еще более угрюмым, а черные скалы выглядят драматическими декорациями. Вдобавок ко всему за те десять-пятнадцать минут, что я провела в пещере, откуда-то налетел совсем уж жуткий ветер, порывами буквально сбивающий с ног.

Я отхожу в сторону, чтобы присесть на удобный плоский камень.

– Не туда. Это мой WC, – предупреждает меня Стас.

– Что?

– Ничто! Сру я за тем камнем, говорю!

Я отскакиваю в сторону, и Стас разражается хриплым лающим смехом, от чего его глаза увлажняются и на розоватых тонких веках начинают поблескивать слезы.

– Козел, – говорю я.

– Сама коза!

– Высокие у нас отношения! Ничего не скажешь. Пойдем, может, лучше тебя искупаем? От тебя воняет. А потом бы я тебя побрила и постригла. Я принесла ножницы и шампунь. Здесь есть нормальный спуск на маленький пляжик…

– Это ваш-то с адвокатом? Голубиный насест?

– Почему голубиный?

– Не знаю, почему. Потому что воркуете вы там вдвоем. Видел я, и не один раз видел. Пп…пполучил прямо удовольствие. Можно сказать, налюбовался. Нахер ваш пляж! Еще не хватало, чтобы твой голубь туда сейчас приперся и меня увидел! Ты хоть сообразила заткнуть его, чтоб он не выболтал, что я приехал?

– Сообразила. Он никому не скажет. А на пляж он сегодня не придет, не бойся. Я его услала подальше, Жанну развлекать, чтоб я сюда прийти смогла.

– Жанну?!

Я вздыхаю.

– Твою Жанну?! Она что? На острове?!

– Ну… я ее как-то недавно позвала… не подумав… А она возьми и приедь вчера. Ну я же не знала тогда…

– Бля-я-я… – Стас хватается руками за голову и закатывает глаза, ища поддержки у богов. – Ты вообще что ли?! Нах… нам тут Жанна?!

– Все! Прекрати орать! Что сделано – то сделано. Я сказала, я ее нейтрализовала, ее теперь будет развлекать Арно.

– Арно? Это у этого придурка еще и имя есть? Ну у нас тут прямо как большая семья образовалась! Жанна, Арно… Красота!

Черт меня, правда, дернул позвать сюда эту Жанну! В этом Стас, разумеется, прав. Разозленная, я поворачиваю на тропку и направляюсь в сторону расщелины:

– Я ушла купаться.

Помедлив, Стас засеменил за мной, продолжая в полголоса жаловаться небу на мою непроходимую тупость, но через пару минут приотстал, свернув куда-то. Его шаги зашуршали по камням снизу от меня. Я в раздражении оборачиваюсь и, как выясняется, делаю это очень вовремя.

– Стой! Господи, это невыносимо! Куда ты пошел? На этот мост нельзя, он полностью прогнил! Его надо обходить вот тут, иди за мной. Где кустарник выстрижен, видишь?

– Спасибо, что сказала, – хмуро бурчит Стас, но видно, что сердце его подпрыгивает от неожиданности. – А то могла бы остаться богатой вдовой.

– Мы не женаты, – замечаю я, продолжая путь. Теперь я на всякий случай постоянно оглядываюсь на Стаса.

– И что?

– Наследство после твоей смерти отойдет не мне, а твоим родителям.

– А при чем тут наследство?

– Ну ты ж говорил, что вроде украл где-то деньги?

– А-а-а… Так вот почему ты про мост сказала! Это ты зз…ззря… Деньги-то официально твои, а не мои.

– Это еще как?

– А так. Они должны со дня на день поступить на твой счет в Бангкоке.

Я останавливаюсь, как вкопанная.

– В смысле, на мой счет?

Раскрасневшийся от ходьбы Стас тоже останавливается и смотрит мне в глаза.

– В самом прямом. Когда мы покупали этот драный дом, мы тебе счет открыли, забыла? Чтоб деньги-то сюда перевести. Ну вот на него я и жду поступления. У меня никакого другого счета здесь нет, между прочим. И я тебе доверяю. Или ты думала, что я чемоданчик с девятью миллионами украл и с ним сюда прямо в самолете и прилетел? Да? Прям прижимая его потными ручонками к груди… Так ты это себе представляла?

Неожиданно огромная волна с грохотом обрушивается на подножье скалы, на которой я стою, и я вздрагиваю. За ней, с ревом откатившейся обратно, немедленно следует вторая, старательно прицеливаясь и пытаясь оплевать меня брызгами. В воздухе начинает пахнуть электричеством. Почуяв грозу, с верхушек деревьев выше по склону срывается стая птиц и с тревожными криками прочерчивает несколько кругов у нас над головами. Внезапно небо прорезается ослепительной вспышкой молнии, с торжественным опозданием в несколько секунд воздух сотрясают оглушительные раскаты грома, и мне кажется, что вместе с ними сотрясается весь мой шаткий островной мир.

– Сколько ты сказал? – сглатываю я возникший в горле ком.

– Что, сс…ссколько?

– Денег… сколько ты украл?

– Ты слышала.

– Девять миллионов?

– Если быть точным, девять с половиной.

– Рублей?

– Сама ты рублей! Что я, осел, что ли, за такие копейки жизнью рисковать?! Евро!

Я поворачиваюсь к Стасу спиной и спускаюсь на пляж. На ходу скинув с себя одежду, захожу в море, набираю полные легкие воздуха, опускаю голову и начинаю изо всех сил грести к горизонту. Выныриваю, набираю полные легкие воздуха и опять, и опять ныряю, пока не оказываюсь далеко от берега. Вынырнув в очередной раз, я обнаруживаю, что окружена крупными пузырями ливня. Небеса словно прорвало. Мне на голову хлещет стена воды. Ударяясь о море, она отскакивает высокими брызгами, от чего линия горизонта размывается, превращаясь в мутную полосу, через которую не видать ни островов напротив, ни берега, и я теряю ориентацию, не понимая, в какую сторону грести, но все равно гребу. Мне уже не важно куда. Мне хочется утонуть. Кругом мелькают молнии, шум бушующего моря оглушает меня, в спину больно, словно иглы, впиваются ледяные капли, но проходит не меньше получаса, пока я, наконец, заставляю себя выбраться на берег.

Стас уже спустился на пляж и с элегантностью промокшего воробья скорчился под выступающей скалой. Разумеется, ему даже не пришло в голову побеспокоиться, не утонула ли я, не пора ли меня спасать. Его тонкие волосы прилипли ко лбу, с кончика носа течет ручеек, бледная незагорелая кожа покрыта остроголовыми мурашками. Одежда прилипла к телу и по ней струями стекают потоки воды.

– Ну вот и помылись, – бурчит он, завидев меня.

Дрожа, я выбираюсь на берег и встаю рядом с ним. Выступ в скале настолько мелкий, что никакого толка кроме чисто символического от него нет. Я обхватываю себя руками и ссутуливаюсь, втягивая голову в плечи.

– Чьи это деньги? – чеканю я, клацая зубами то ли от нервов, то ли от холода.

Ничего не отвечая, Стас несколько раз приглаживает мокрые волосы. При таком ливне это не имеет никакого смысла и похоже на нервный тик.

– Чьи это деньги?! – ору я. – Тащерского?!

– Ты заткнешься или нет?! – начинает в ответ орать Стас. – Нельзя потом поговорить? Ты видишь, нас сейчас нафиг отсюда вообще смоет! Пипец дождина, в жизни такого не видел!

Но, видит бог, вовсе не дождь сейчас меня волнует.

– Тащерского?! – кричу я. – Это поэтому он тебя ищет?!

– Кто тебе сказал, что он меня ищет?!

– Ляля!

– В пиз… твою Лялю!

– Так это его деньги или нет?!

– Какая тебе разница, чьи это деньги? Наши это деньги, понятно?!

– И ты думаешь, он тебе их вот так вот отдаст?! Просто забудет и искать не станет?!

Стас поворачивается ко мне, и его лицо будто бы наезжает крупным планом: распахнутые красные глаза, пульсирующая на лбу вена, большая дождевая капля на кончике острого носа.

– Заткнись!!! Сил моих нету!!! Никто в этой жизни никому ничего за так не отдаст! Это давно всем, кроме тебя, ясно! Не надо считать себя самой умной! Самый умный здесь – я!!! Понятно?! Я! Самое умное было хватать деньги и бежать! Я все продумал, не было другого выхода, понимаешь?! Просто не было! Бывает такое! ВЫХОДА НЕТ! Как в метро! Ты давно в метро была?! Отвечай, мать твою, не зли меня! Давно была в метро? Ты только на иномарке себя и представляешь! А ты зайди, бомжей понюхай, втолкнись в человеческую воронку у эскалатора!

– Я не понимаю! Это ты, что ли, любитель метро? Ты сам на чем ездишь? Ты чем меня попрекаешь? Моим пятилетним «гольфом»?

– Ничем, дура, я тебя не попрекаю! Я тебе объясняю, что не было другого выхода просто! Лопнула наша с Артемом контора! Дошло до тебя? Я успел последнюю трансакцию на твой счет перевести и все.

– В смысле лопнула? Совсем лопнула? А как же Артем, Ляля?!

– Да какой, нафиг, Артем-Ляля?! Какая тебе разница? Артем, может, и выкарабкается. У него израильский паспорт и у отца там бизнес. На что, по-твоему, Ляля себе двадцатую шубу покупает? Поэтому Артем хочет – ходит на работу, хочет – не ходит, хочет – вообще нафиг уезжает на месяц на лыжах! А у нас совершенно другая ситуация! Я всегда, понимаешь?.. всегда в этой конторе сидел! Один! Есть Артем, нет Артема!

– Я все понимаю, но это же не наши деньги, а Тащерского! Он будет нас искать!

– Он нас никогда не найдет!

– Почему?

– Потому, что мы уедем! Как я тебе, идиотке, уже говорил! Придут деньги, снимешь и уедем!

– Но я не хочу никуда уезжать!

– Хочешь!

– Нет!

– Да! – ревет Стас мне в лицо. – Да! Да! Да! Да!..

– Замолчи, я не могу больше! У меня барабанные перепонки сейчас лопнут! – ору я, пытаясь перекричать дождь, и закрываю уши ладонями. – Почему ты всегда на меня кричишь?!

Дрожащие от холода плечи начинают подпрыгивать еще сильнее, и я понимаю, что плачу. Стас прекращает орать и обнимает меня обеими руками, утыкаясь лицом мне в макушку.

– Извини. Боже, извини меня, пожалуйста! Я тебя очень люблю. Не плачь, я тебя умоляю. У меня нн…ннервы. Я устал. Эта пещера. Черт-те что… Француз еще твой. Если бы ты знала, как я боялся тебя потерять! И еще деньги задерживаются почему-то. Неделю назад должны были уже прийти на счет. Извини. Мы уедем. Ты просто пока не понимаешь. Ты ничего не понимаешь, но это не беда. Ты подумаешь и поймешь.

Мы стоим, обнявшись и дрожа, и по нашим спинам бьют струи постепенно затихающего ливня. Чем больше Стас меня целует, – в щеки, нос, лоб, – чем нежнее его губы на моих ресницах, тем сильней я плачу. Я наврала Арно, я понимаю, что все-таки люблю Стаса, и от этого мне становится только больней.

Уже десять часов вечера. Я успела вернуться домой, принять горячий душ, согреться, сходить поужинать с Ингрид (русские вели себя как обычно, и старушка непрестанно отвлекала меня от мыслей, жалуясь на каждое их движение), но Жанна с Арно так до сих пор и не появлялись. Я покормила ящериц. Короткохвостая сегодня была на редкость ручной. Я убила для нее комара и положила на подлокотник кресла, в десяти сантиметрах от своей руки, указав ей на него лучом фонаря. Она долго изучала ситуацию, боялась подойти и, казалось, заглядывала прямо мне в глаза, пытаясь удостовериться в невинности моих намерений. Но комар был удивительно жирный и аппетитный, вдоволь напившийся моей крови, с длинными сложенными ногами и толстым жалом, и Короткохвостая решилась: сбежала по стене, спряталась под креслом и через минуту выглянула уже из-за моего локтя. Я ободряюще улыбнулась и застыла. Через минуту она совершила прыжок, распахнула крошечную пасть, проглотила комара, замерла, изогнулась и протолкнула его чуть поглубже, живот при этом слегка раздулся, и… никуда не ушла. Уселась поудобнее и стала меня пристально изучать. Наверное, прониклась, наконец, доверием. Эту небольшую сценку можно считать единственным хорошим и хоть как-то меня согревшим моментом за весь сегодняшний день.

Я бросаю взгляд на стоящую рядом бутылку. Вина осталось уже меньше половины. Вздохнув, я наливаю себе еще один стакан.

Вернувшись от Стаса, я так и не смогла выйти из тревожного и гнетущего состояния, в которое я проваливаюсь в ту же секунду, что начинаю думать о девяти с половиной миллионах евро, мало того, что украденных, так еще не у кого-нибудь, а у Тащерского! Перспектива провести всю жизнь в бегах по удаленным островам и континентам, в постоянном страхе перед каждым крупным аэропортом, вздрагивая от случайно услышанной за спиной русской речи, немедленно парализует мой мозг, и я впадаю в состояние тупого и животного безмыслия. Взгляд стеклянно застывает, становясь похожим на тот, что я видела сегодня у Стаса в пещере. Не может быть, не укладывается в моей голове, чтобы Стас на такое решился! Просто немыслимо! Мне все еще кажется, что произошло какое-то дурацкое недоразумение, плохая шутка, все это не по-настоящему и еще повернется вспять. Деньги еще не пришли на счет, а значит ничего не случилось, у нас их нет, и, дай Бог, никогда и не будет. Каким-то образом они вернутся обратно Тащерскому, или рассосутся по дороге. Думать о совершенном Стасом, как об уже свершившемся факте, я отказываюсь, у меня просто нет на это сил. Наверное, поэтому я и переключаюсь на другую, более реальную и легкую проблему, а именно изгрызть себя ревностью – решение, бессознательно возникшее и в общем-то, даже спасительное, по крайней мере, отвлекающее меня от кражи девяти с половиной миллионов. Тем более что тот факт, что Жанна с Арно до сих не вернулись, меня действительно страшно бесит.

Уставясь в темноту, я проклинаю тот день и час, когда мне пришло в голову позвать на остров Жанну. Я проклинаю Рафика, так невовремя ее бросившего, ее неспособность устроить свою судьбу, выйти замуж, нарожать, растолстеть, вместо того, чтобы вставлять в грудь всякую гадость. Я проклинаю Арно за то, что он мужчина, а не бесполое существо, не ангел, с которым я могла бы беспрепятственно общаться и при Стасе, и при Жанне. Проклинаю за то, что он француз и к тому же неуместно хорош собой, и даже за то, что у него, скорее всего, давно не было женщины. Хотя откуда я могу это знать?

В темноте раздается какое-то шуршание. Крабы или человеческие шаги? Я прислушиваюсь, но звуки замирают, и лишь из отеля слабо доносится музыка: вероятно, русские доводят Ингрид вечеринкой. Бедная старуха. Взяв фонарик, я обхожу свои владения, шарю лучом по скалам, но обнимающихся и хихикающих Арно и Жанны не видно. Вместо них за камнями обнаруживается парочка бездомных собак. Та, что покрупнее, пританцовывает на лишайных задних лапах, опершись передними о спину суки. Не сопротивляющейся, по-животному покорной своей сучьей судьбе. Увидев меня, кобель рычит. Даже при слабом свете фонарика мне бросается в глаза откровенно непристойный блеск ярко-розового, влажного жала, венчающего его центральную конечность.

Настроение окончательно портится, собаки выводят меня из себя.

– Фу! – ору я, нагибаясь за камнем. – Пошли вон! Вон отсюда!

Кабель соскакивает и пятится в сторону.

– Во-о-он! – снова ору я и бросаю в их сторону камни до тех пор, пока обе псины не убегают в темноту.

– Сволочи какие… – бормочу я, возвращаясь к дому.

Чуть не плача от внезапно охватившей меня досады, я на миг теряю бдительность и тут же пребольно спотыкаюсь о что-то твердое. Включаю фонарик и обнаруживаю, что это горшки с моими же цветами. Вот блядство! В припадке злости я пинаю их ногами. Стоят на дороге! Мешают ходить! Надо их убрать к черту! Выбросить! Все это нелепо, я не найду здесь ничего, мой приезд на остров абсолютно напрасен, лучше бы я осталась в Москве! Глядишь, мне удалось бы вовремя удержать Стаса от этого дикого шага, на который он решился в мое отсутствие. Мой фонарь отражается в маленьком водоеме с карпами. Зачем мне карпы? Что за безумная мысль полагать, что, назвав дом «пратьяхара» и кормя каких-то дурацких рыб и ящериц, я почувствую, нащупаю, уловлю в жизни какой-то смысл? Идти к Стасу немедленно! Прямо в темноте. Если я упаду и сломаю шею – большой потери не будет, а если дойду, то мы немедленно сделаем двойню. Я научусь варить обезжиренные овощные супы и выучу заодно с детьми парочку иностранных языков. А можно их записать на конюшню и по выходным кататься на лошадях. Тихий, спокойный быт, регулярные насморки, проверка дневников, родительские собрания, ветрянка – чем не смысл жизни? Или, по крайней мере, как говорит Ляля, такое занятие, при котором уже не останется ни сил, ни времени задумываться о чем-то еще.