Текст книги "Вилла Пратьяхара"

Не попрощавшись, я бросаюсь догонять подругу, но та идет на удивление быстро, и мне удается настигнуть ее только у камней «Пиратского бара». Не выдержав конкуренции с отелем, он сегодня закрылся раньше времени. Огни потушены, музыки нет, и только хозяин-таец сидит темным силуэтом на фоне лунной дорожки, жирно прочерченной на незаметно успокоившемся море, и задумчиво курит гашиш.

– Подожди, – я хватаю Жанну за локоть.

– Иди к черту, – вырывается она и начинает карабкаться на скалы.

– Тут нет тропы, она левее…

– Отстань.

Я вынуждена лезть за ней.

– Да погоди же ты! Мы сорвемся, здесь нельзя взобраться.

Жанна молчит и продолжает остервенело штурмовать огромные валуны. Зажатые в руке туфли мешают ей, и она швыряет их вниз, к подножью скал. Прогремев каблуками по камням, они падают в опасной близости к воде. Если прилив будет сильный, то к утру их смоет и унесет в море. Но Жанна даже не оборачивается, чтобы проверить, куда они упали, и, пыхтя, лезет все выше и выше. Мне не остается ничего другого, как карабкаться за ней. Только ее смерти и не хватало на моей совести.

Удивительно, но минут через десять громкого кряхтения и шмыганья носом мы все-таки выбираемся на мою террасу.

– Ты поставила рекорд. До этого момента никому и в голову бы не пришло, что здесь можно взобраться к дому, – говорю я, отряхивая руки.

– Где твой ключ? – отрывисто выдыхает Жанна.

– А где твой? – удивляюсь я.

– Я где-то оставила свою сумку. Завтра найду, при свете дня.

– Господи, ты это серьезно? А я тоже где-то оставила свою.

– Отлично, – констатирует Жанна холодно. – Значит будем спать на свежем воздухе. Спокойной ночи. – И, ни капли не сомневаясь, растягивается прямо на камнях у двери.

Я присаживаюсь на корточки, опасливо ощупываю землю, выбираю несколько камней покрупней и отбрасываю их в сторону, потом сажусь по-турецки и берусь за голову:

– Тебе хорошо, ты хоть пьяная.

– И ты выпей, – советует Жанна.

– Где я тебе возьму алкоголь, если дом закрыт? Опять попрусь вниз к Лучано?

– Ну это твои проблемы.

– Спасибо, – говорю я.

Несколько минут мы молчим, потом я первая не выдерживаю:

– Могу предложить тебе, как гостье, гамак.

Жанна молчит. Я пару минут жду ее реакции, но она не снисходит до меня ответом. Тогда я поднимаюсь и занимаю гамак сама.

Жанна стоически вертится на камнях, пытаясь найти более-менее сносную позу.

– Не дури, иди сюда, – зову я. – Здесь на двоих хватит места.

– Пошла к черту.

Я чувствую, что нам надо поговорить, но глаза слипаются и меня клонит в сон. Сегодняшний день оказался невероятно длинным, и я боюсь, что после разговоров со Стасом и Арно, мне уже не выдержать еще один.

Минут через двадцать гордячка молча распихивает меня и забирается в гамак. Его веревки подозрительно скрипят, но выдерживают. Не зная, как бы расположиться поудобнее, я приобнимаю ее за плечи.

– Я сейчас валетом лягу, – предупреждает она.

Я убираю руку и засовываю ее себе под голову.

Вдвоем в гамаке оказывается невероятно неудобно. Сон – нетвердый, робко проклевывавшийся сквозь усталость – покидает меня. Усталость остается, но заснуть я больше не могу. Судя по ее неровному дыханию, Жанна страдает от той же проблемы.

– Может, будем спать по очереди? – предлагаю я через вечность. – Я могу первая уступить тебе гамак.

– С чего это такая забота?

– Ну… ты все-таки у меня в гостях. Я пытаюсь о тебе заботиться.

– Да? – Жанна аж садится в гамаке, отчего веревки опять протяжно скрипят, подумывая разорваться. – Поэтому и к Арно меня отправила? Типа лучшее отдала? Как детям?

Я вздыхаю.

– Ну, а чем ты так, в конце концов-то, недовольна? Он провел с тобой отличную ночь, ты, помнится, была в восторге. Ухаживал, воду носил, остров показывал, в ресторане кормил и не раз, танцевал вот сегодня…

– Да? А ты знаешь, как он танцевал? Как будто его там не было танцевал! А как ты ушла, сразу побежал вслед, как собачка!

– Мне было плохо. Возможно, он как-то это почувствовал, пришел поговорить. Не о любви, а о жизни. Мы с ним не любовники. Мы говорили о раке, о смерти…

Жанна морщится:

– Ой, только не надо, ладно? Ты все сама знаешь. Ты использовала меня. Ты все сделала специально. Не знаю, что уж у вас тут за больные игры, только ты отвела мне в них слишком унизительную роль. А я, дура, нет бы сразу все просечь! Повелась как идиотка!

– Да что ты имеешь в виду? Не я же его убедила переспать с тобой! Он сам. А значит хотел тебя, я его не заставляла. Следовательно, ты ему нравишься. Ну, в какой-то мере. Да и как ты вообще кому-то можешь не нравиться? А про то, что он сразу же женится и увезет тебя в Париж, чтобы ты там поплевывала в Сену, ты сама себе придумала, я тут ни при чем.

– Я не про Париж и не про Сену.

– А про что?

– Да ни про что. Дрянь ты просто, – резюмирует Жанна устало. – Злая жестокая дрянь. Если бы я была мужиком, я бы тебя ударила. Вылезай из гамака, моя очередь первая.

29

Жаннина очередь длилась до утра. Разбудить ее у меня не хватило мужества. Свернувшись калачиком в гамаке, она сначала тихонько поплакала (или мне это показалось?), потом засопела, дыхание ее выровнялось и она провалилась в забытье. Я же долго еще бродила по скалам вокруг дома, пока не истощила себя настолько, что смогла заснуть сидя, в своем ротанговом кресле. Последнее, что я помню, это розоватое сияние над горизонтом и мысль, что сегодня мне, наконец, впервые удастся полюбоваться на рассвет. Но сон все-таки сморил меня незадолго до него, и я ничего не увидела.

Судя по защемленной и одеревеневшей к утру шее, голова моя ночью свесилась набок, как у измотанных людей в московском метро. Зато Жанна выглядела почти свежо. Сбегала за забытой у Лучано сумкой, растолкала меня, молча скосила глаза на распахнутую дверь, показывая, что цитадель открыта, и заперлась в ванной. Долго ли она там заседала, я не знаю, потому что, едва добравшись до мягкого матраса, я снова погрузилась в сон. Мне снились падающие звезды, целый звездопад. Тысячами они проносились по небосклону, прочерчивая его пересекающимися хвостами, напоминающими сперматозоиды из школьного учебника биологии, падая в море, ударяясь о землю, которая представляла из себя длинное угрюмое шоссе, окруженное рабицей с колючей проволокой. При каждом ударе где-то за кадром звучал загробный бабушкин голос: «царство небесное», «царство небесное», «царство небесное»… и тоскливо (тоже где-то за кадром) пели свои заунывные мантры оранжевые буддисты.

Проснувшись уже ближе к обеду, я спускаюсь на кухню и застаю там роющуюся в холодильнике Жанну. Завидев меня, она захлопывает дверку и молча уходит на террасу. Я наливаю себе сок и тоже выхожу из дома. Небо затянуто низкими грозовыми тучами, кое-где подсвеченными желто-золотым тревожным светом, вдали у горизонта сверкают молнии. Разгулявшийся ветер обещает перерасти в ураганный, играючи швыряя по террасе все, что плохо лежит. Я подхожу к прудику с карпами и аккуратно вытаскиваю из него загнанный туда журнал «Cosmopolitan». С мокрых страниц у моих ног натекает лужица воды.

– Дожди в сухой сезон здесь редкость, но если уж они случаются, то мало не покажется, – говорю я Жанне.

Она по-прежнему со мной не разговаривает. Облаченная лишь в полупрозрачную комбинацию и босая, она ежится на ветру и обнимает себя за плечи. В грозовом освещении ее рыжие волосы приобрели какой-то демонический оттенок и напоминают ведьмовские кудри, разметанные по мраморным плечам. Ей так и не удалось загореть, кожа ее отливает парным молоком, солнце лишь сделало ее веснушки крупнее и ярче. Подойдя к краю террасы, я нагибаюсь и вглядываюсь вниз, туда, где мы вчера поднимались. Узкая полоска песка исчезла под приливом, волны изо всех сил бьются о скалы, море у берега превратилось в белую кашу, рваная пена оседает на скалах грязной ватной паклей. Вырванные с корнем факелы «Пиратского бара» швыряет туда-сюда волной: периодически выныривая из воды, они напоминают обломки кораблекрушения.

– Ты забрала свои туфли или их смыло? – спрашиваю я, вытирая с лица морские брызги.

– Какая тебе разница?

Я пожимаю плечами. Подхваченная порывом ветра, пепельница-ракушка переворачивается и десятки окурков разлетаются по всей площадке перед домом. Нахмурившись, я иду отвязывать гамак.

– Надо занести все внутрь. Сейчас начнется шторм. Лучано говорит, что при особенно сильных ураганах волны долетают до нашей террасы и заливают все водой.

– Не нашей, а твоей. Здесь все твое, – бросает мне Жанна, но все-таки прихватывает с собой ротанговое кресло, уходя обратно в дом.

Тоскливо поеживаясь, он белеет на фоне свинцового неба, готовясь отражать шторм. Шероховатая побелка на стенах словно покрылась мурашками, распахнутые окна глухо постукивают, вырвавшиеся на свободу занавески бесновато пританцовывают по наружной стене. Дом скрипит и стонет сразу всеми ставнями и половицами, будто бы жалуясь на старость, обветшалость и нелегкую судьбу. О том, чтобы идти сейчас в пещеру за забытой сумкой, опять пытаться говорить со Стасом, выдерживать его взгляд, нет и речи. Ну хоть от этого природа избавила меня. На меня падают первые крупные капли.

Забрав все, что можно, в дом, я задвигаю засов, плотно зашториваю окна, и «Вилла Пратьяхара» погружается в полный мрак. Жаннины шаги меряют спальню на втором этаже. Уж не собирает ли она вещи, чтобы уехать? Если это так, то я буду испытывать стыд, но, к чему кривить душой, и облегчение тоже. Я включаю электрический свет, но он выглядит слишком угрюмо и я выбираю свечи. Завернувшись в плед, я пытаюсь читать, но мое внимание то и дело отвлекается на дождь.

Сначала редкие крупные капли барабанят по оставшемуся снаружи столику, пытаются стучаться в окна, потом им на помощь приходят другие, почаще и помельче, и, наконец, после очередной серии оглушающих раскатов грома, вода начинает литься стеной. Вспышки молний пугают меня своей силой и безмолвием, удары грома опаздывают на несколько секунд. Сначала вспышка, потом звук. Свечи дрожат и плавятся от сквозняка, пытающиеся следить за строчками глаза быстро начинают болеть от плохого освещения и я откладываю книгу.

Я вспоминаю вчерашние слова Арно о том, что дождь – это время для себя, чтобы подумать, оценить прелесть жизни. С подумать проблем не возникает, но вот прелесть жизни привычно ускользает от меня. Более того, с каждым ударом грома меня преследует все усиливающееся чувство неминуемо надвигающейся беды. Мне кажется, что все безумства природы, будь то бури, землетрясения, шторма или цунами – есть проявления воли Бога и что-то значат, другое дело, что мы просто не в состоянии правильно интерпретировать их смысл. Почему шторм решил начаться именно сегодня? Нет ли в этом какого-то дурного знака, метафорического предзнаменования бури, ожидающей меня в самом ближайшем будущем? Как там переживает непогоду бедный Стас? В пещере даже нет двери: свечи, наверняка, задуло, и он сидит там, один, в сыром промозглом холоде, в кромешной темноте, подавленный толстыми каменными стенами, сочащейся водой, полный обиды и недоумения за мое вчерашнее решение, в страхе перед непонятным будущим, больше не согретым никакой надеждой.

Внезапно меня озаряет. Почему, собственно, я должна принимать решение за двоих? Ладно, я хочу покоя, который невозможно будет получить в бегах, но у Стаса совершенно другие планы и желания, и кто дал мне право решать за него? Выход, простой и очевидный, внезапно приходит мне в голову. Разумеется, я могу поехать в Бангкок, снять деньги, отдать Стасу и позволить ему самому выбрать, что делать. Он может вернуть их владельцу и остаться со мной, или же бежать с ними один, а я спокойно вернусь в Москву. Денег у меня нет, где Стас, я искренне не знаю, и Тащерский оставит меня в покое. На что жить, – вопрос почему-то меня ничуть не беспокоит. Я опять открою галерею. Сначала буду брать заказы от старых клиентов, потом накоплю средства и сниму помещение. Может, не такое шикарное, но зато это будет не магазин, а действительно галерея. Или поступлю наоборот: поеду в Москву, быстро доделаю ремонт, сдам квартиру, а на вырученные деньги вернусь обратно на остров и проведу остаток своих дней в «Вилле Пратьяхаре».

Радость от, как мне кажется, правильного решения переполняет меня. Спрыгнув со стула, я кружусь по комнате, но мне тесно, и я распахиваю входную дверь, впускаю в дом свежий ветер и брызги, летящие от камней. Дождь все еще льет стеной, но почему-то больше не кажется ни угрюмым, ни зловещим, ни предвещающим что-то нехорошее. Выбежав на террасу, я широко раскидываю руки в стороны и зажмуриваюсь. Струи хлещут меня в лицо, немного больно, но в целом почти весело, будто смывая с души тяжелый камень, умывая, причащая ее.

Благословенен круговорот воды в природе. После дождя нагретые за день скалы начинают отдавать долги небесам, воздух напитан влажными испарениями, кажется, что его можно пить, настолько он сочный, вкусный.

Из-за туч темнеет сегодня раньше обычного. Поужинав сэндвичами с тунцом и луком и запив все это бутылкой вина, мы сидим с Жанной на террасе и смотрим на море. Кризис миновал и Жанна уже понемногу начинает со мной разговаривать. Еще не очень тепло, но хоть как-то.

– Комарье достало, – говорит она и хлопает себя по колену. – Удача! Девять-семь!

Последние полчаса моя подруга, заскучав от обычной охоты на комаров, открыла им счет. Ее очки складываются из убитых ею, их – из безнаказанных укусов. Кучка убиенных длинноногих жертв валяется на полу слева от ее стула. (Да-да, сегодня мне удалось первой занять свое кресло!).

– Кто ведет? – интересуюсь я.

Меня не кусают. Я не вкусная. Какой-то не тот тип крови, или, как выразилась любезная Жанна, я «полна говна». Собственно, с этой реплики, которую я молча проглотила дабы не осложнять и без того непростое наше сожительство, она и начала сегодня со мной разговаривать.

– Кто ведет? Я, разумеется, кто ж еще?

– А тех, которых ты убила уже после того, как они успели тебя укусить, ты как считаешь?

– Как свою победу. А что? – Жанна бросает на меня укоризненный взгляд. – Вон же они валяются мертвые на полу, а я живая. Значит, победа моя. Смотри, у тебя у колена вертится жирный какой! Вот, гады, повылазили после дождя!

Я нагибаюсь и изучаю свою ногу. Секунду назад меня будто что-то действительно кольнуло в икру, но комариного следа не видно, и вроде бы не чешется.

Раздается громкий хлопок в ладоши.

– Десять-семь! Этого взяла в лёт! Даже присесть не успел, гадина!

Мне почему-то вспоминается, как мы познакомились с Жанной. Лет двадцать назад. В Москве стояли жуткие морозы, воздух хрустел от холода, я возвращалась домой и пропустила последний автобус. Улицы были по-январски безлюдны, а мне еще на беду пришло в голову сократить расстояние, срезав по темным дворам, и я вышагивала одна, пугаясь каждого звука, когда заметила сзади шаги. Я пошла быстрее, шаги тоже. Я завернула, они завернули. Но окончательно я убедилась в том, что человек действительно преследует меня, только когда он повторил за мной крайне нелогичную восьмерку по дворам, приведшую нас практически в исходную точку. Меня пронзило ужасом. «Комсомольская правда» буквально пестрела ежедневными статьями про маньяков и убийц. Уже не скрываясь, я побежала. Шаги сзади тоже прибавили хода, слышно было, как снег скрипит под их тяжестью. Дьявол, ведь просил же папа меня звонить, если я возвращаюсь поздно одна! Уже ничего не соображая, я галопом забегаю за угол дома и почти врезаюсь в незнакомую девушку. «Там! Маньяк! Сзади!» тараторю я, вращая глазами и увлекая ее за собой, но девушка оказывается не из робких. «Глупости какие!» говорит она и внезапно становится на четвереньки. Рыжие волосы выбиваются из-под белой меховой шапки, искусственная шубка у нее тоже белая и на редкость мохнатая, и только варежки черные, похожие на лапы белого медведя. Подкравшись к краю пятиэтажки, она замирает и прислушивается. Шаги (теперь их слышно совсем отчетливо) приближаются к углу и, не успевают толком завернуть, как девушка бросается вперед, прямо под ноги маньяку, истошно при этом рыча. Эффект превзошел все мыслимые ожидания. Мужчина отшатнулся, издал короткий вскрик, на миг схватился одной рукой за стену дома, другой за сердце, а, оправившись от первого потрясения, развернулся, закрыл лицо перчаткой и убежал. Проулюлюкав ему вслед что-то победное, девушка элегантно поднялась, стряхнула снег с коленей и ладошек и мило улыбнулась: «Это и был твой маньяк? Тьфу! Пошли лучше купим пива. Я – Жанна».

– Одиннадцать-семь! Я делаю успехи! – говорит Жанна. – Я всегда говорила, что главное в любом деле – это приноровиться, и все пойдет как по маслу. Нет ничего такого, чему не может научиться человек.

В ногу меня опять что-то кольнуло. Не укусило, а именно словно бы ударилось. Я свешиваюсь с кресла и рассматриваю все еще покачивающийся на полу мелкий камушек. Не успеваю я разогнуться, как прилетает еще один, на этот раз упав в нескольких сантиметрах от моей ноги.

– Погоди, – я встаю с кресла и, подойдя к краю террасы, вглядываюсь в темноту.

Из-за скалы высовывается Стас. Указательный палец выразительно прижат к губам, волосы растрепаны.

– Пойду проверю, не засорился ли дождевой слив за домом, – говорю я подруге как можно небрежнее.

– Чего это ты вдруг? Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, нет! Я сама.

– Как хочешь… Ни фига себе какая наглость! Укусил! Одиннадцать-восемь! Это ты меня отвлекла!

– Вот, вот, и я о том же, не отвлекайся, а то проиграешь. Их много, а ты одна.

– Ничего удивительного, я уже привыкла. Их всегда много, а я одна… – замечает Жанна философски, но остается сидеть на террасе.

Затолкав Стаса за большой валун, я присаживаюсь на корточки.

– С ума сошел? Зачем ты сюда приперся? – шиплю я.

– Ну ты же не пришла сегодня, – обижается Стас.

– Дождь был. А еды у тебя много должно было остаться.

– Точно?

– Что точно?

– Что из-за дождя не пришла?

– А из-за чего ты думаешь?

– Ну… – Стас берет меня за руку и внимательно ее рассматривает, потом поднимает глаза на меня. – Ты не обиделась? За… Ну ты понимаешь.

Я вздыхаю.

– Не обиделась.

– Да? – Его голос опять становится уверенным. – Ну и прекрасненько! Детка! Я подумал. Ты во всем была права. Надо вернуть деньги. Ты снимешь их со счета, в дорожных чеках, привезешь сюда и мы вместе позвоним Тащерскому. Это единственный вариант. Если возвращать деньги банковским переводом, это займет еще кучу времени. Так что он приедет за ними сам. Заберет чемоданчик с чеками и на этом все будет кончено. Я думал об этом, поверь мне. Другого решения нет, а то, что деньги надо вернуть, это ты была права.

Я не верю собственным ушам. Я была права? И я слышу это из Стасовых уст? Все мои терзания были напрасны?

– Мир? – спрашивает он и больно сжимает мою кисть.

Я выдерживаю паузу, но все-таки киваю.

– Тогда предлагаю его закрепить! – провозглашает он настолько торжественно, насколько это возможно шепотом. – Завтра же едем кататься на лодке! Помнишь, ты давно хотела? Да и мне тоже не повредит небольшая разгрузка, а то я засиделся, аж кости ломит. Пещеру эту я буду вспоминать до конца своих дней, чтоб ее, страшно представить, опять сейчас туда возвращаться!

Я медленно пытаюсь адаптироваться к нежданным хорошим известиям.

– Так, а зачем тебе пещера теперь? Ты же больше не в бегах. Деньги ты вернешь и бояться дальше нечего. Пойдем в дом. Я сделаю чай.

Я тяну его за руку и пытаюсь встать.

– Не сейчас, – резко останавливает меня Стас. – Сядь. Я не готов. И потом… как мы объясним твоей дуре, откуда я появился? Не-е-е… Днем больше, днем меньше, мне уже не столь важно. Я вернусь в пещеру, а ты молчи обо мне. Завтра поедем на лодке, придумаем план, как лучше объяснить мое появление, и после лодки вернемся уже вместе. Идет?

Я удивленно пожимаю плечами.

– Как хочешь…

– Да, да, именно так я и хочу. А ты пока молчи обо мне, запомнила? И жди меня в шесть у этого же камня.

– Почему в шесть? Не поздно для лодки? Почему не с утра? В семь же уже темнеет, – недоумеваю я.

– И отлично. Я… я просто хочу как романтичнее. Ну закат там, сама понимаешь. А днем я не могу. Я обгорю. Я весь белый.

– У меня есть крем…

В голосе Стаса опять появляется сталь.

– Детка! В чем проблема?

– Ни в чем, – спешу оправдаться я. – Просто все немного неожиданно. И кататься на закате…

– … очень романтично и достойно тебя, – перебивает Стас. – Так что жду тебя в шесть. Надуй лодку насосом и притащи сюда, мы скинем ее с камней, а сами нырнем. И еще… раздобудь нам шампанского и еще вот тут кое-что, я написал список. Справишься?

Я, не глядя, прячу бумажку с загадочным списком в карман и киваю. Стас привлекает меня к себе и целует в щеку. Ту самую, вчерашнюю.

– Больше не болит?

– Не болит.

– Тогда иди. А то эта идиотка переполошится. А, и вот, – он протягивает мне мою сумку. – Ты вчера забыла. И последняя просьба: подержи Жанну на террасе еще минут десять, я залезу через окно, пошарю на кухне чего пожрать.

– Давай я сама тебе вынесу?

– Нет, нет! Жанна заметит и заподозрит неладное. Иди. Я сам. Главное, проследи, чтобы она десять минут в дом не входила.

Удивительно устроен мир! – размышляю я, вернувшись в свое кресло. Не успела я перестроиться на позитивный лад и сообразить, что могу отдать Стасу его деньги и оставить ему самому решить, как поступить с ними, как эхом моим мыслям Стас уже тоже перестроился позитивно! Даже не дождавшись, пока я скажу ему о своем решении. Вот и не верь после этого в телепатию между близкими людьми! Меня распирает от счастья, что все разрешилось еще лучше и быстрее, чем я смела надеяться! Я плохо относилась к Стасу, не доверяла ему! Почему я думала, что он ничего не поймет?

– Что это ты вся светишься? – Жанна косится на меня с подозрением.

Меня распирает все ей немедленно выложить, но я решаю отблагодарить Стаса и сдержать слово молчать до завтрашнего вечера.

Я игриво пожимаю плечами:

– Ничего. Бывает, что просто так, ни с чего особенного, но жутко вдруг становится хорошо. Ночь тихая, воздух сладкий. У тебя разве не бывает?

– Не знаю… – неуверенно тянет Жанна, но тут же хлопает в ладоши. – Четырнадцать-десять! Опять в лёт!

К валяющимся на полу трупикам комаров протянулась тоненькая струйка муравьев. По двое-трое они обхватывают передними лапами комара, и пятятся в сторону толстой щели под дверью, отчаянно мешая друг другу и напоминая лебедя, рака и щуку.

Жанна потягивается:

– Пойду сделаю нам чай.

Я вздрагиваю и смотрю на часы. Прошло ровно десять минут, возможно Стас замешкался и все еще находится в доме.

– Не надо!

– Почему? – удивляется Жанна. – Я хочу чай.

– Я сама принесу. Расслабься, побудь моей гостьей.

– Или твоей обузой?

– Гостьей.

– Обузой.

Встав, я захожу в дом, но Стаса уже там нет, только распахнутое кухонное окно покачивается от сквозняка. Что за странный план с лодкой пришел ему на ум, и зачем все-таки до последнего скрываться от Жанны? И каким таким образом я завтра надую четырехметровую лодку, вытащу ее из дома, сброшу со скал и прыгну вниз сама так, чтобы рыжеволосая любопытница не сунула в это своего носа? Или услать ее опять к Арно? Хотя уж лучше к русским в отель, на Арно она может среагировать неадекватно. Или, наоборот, адекватно, и неизвестно еще, что хуже. Хотя все это уже не имеет никакого смысла. Я возвращаюсь к жизни со Стасом, уже завтра он будет спать в моей спальне, а француз, надо полагать, с этого момента окончательно исчезнет с горизонта. Оно и к лучшему, от него было слишком много суеты. Надо же, я чуть было всего не поломала, чуть было не потеряла контроль над собой.

Заварив два мятных пакетика, я медленно, чтобы не пролить кипяток, выхожу с кухни. В глаза бросается чуть приоткрытая дверь в кладовку. Видать Стас заглядывал туда проверить лодку. Сморщенная резина выглядывает из-под коробок на полу кладовки. Подойдя, я останавливаюсь и смотрю на нее в полной тоске. Хорошо если удастся найти насос, иначе вся романтическая затея сорвется. Хотя не думаю, что меня это сильно расстроит, план с катаниями на закате кажется мне немножко бредовым.

Прикрыв дверь, я выхожу на террасу.

– Э-э-э… – говорит Жанна немного странным голосом. – Тут пока тебя не было… произошло небольшое… э-э-э…

Мне не нравится ее интонация. Аккуратно поставив чашки на столик, я разгибаюсь и смотрю на нее с тревогой.

– Короче… Вот там… – скашивает она глаза на пол слева от себя.

Я прослеживаю за ее взглядом. В первый момент я ничего не понимаю, но потом медленно, очень медленно до меня доходит, что это за тонкая ниточка, непонятный кусочек чего-то бежеватого так странно, будто маятник, дергается из стороны в сторону.

– Это… – начинаю я, похолодев, и тут замечаю замершую в темноте неподалеку кошку.

Поймав мой взгляд, она отводит назад уши, вздыбливает шерсть, предупреждающе шипит и пятится боком к краю террасы. Розовый язык несколько раз облизывает пасть. Мне мерещится, что сейчас она удовлетворенно рыгнет и осклабится.

Обежав вокруг столика, я присаживаюсь на корточки и наклоняюсь над все еще шевелящимся кусочком. Без всяких сомнений, это хвост, вернее то, что от него осталось. Светло-бежевый, кривой и нелепо короткий. Застонав, я задираю голову и вижу, что на крыше замерла всего одна ящерка, Полосатая. Моей любимой Короткохвостой нигде нет!

– Я увидела киску, – оправдывается Жанна, – подманила ее остатками сэндвича, она подошла, съела, потом вроде бы осталась посидеть, умывалась, облизывалась… Я не видела… Я же не обязана следить… Наверное, эта ящерица спустилась с крыши за убитыми комарами, они как раз тут валялись под моим стулом…

– Ты? Сама подманила эту хищную тварь?! – выдыхаю я, все еще не до конца осознавая случившееся.

Короткий огрызок хвоста, все, что осталось от моей любимицы – нежного ловкого создания, прикормленного мной, прирученного, с блестящими маленькими глазками и крохотными цепкими лапками – так и продолжает судорожно дергаться из стороны в сторону. В этих движениях есть что-то жуткое, я смотрю на них как завороженная, не в силах оторвать взгляда. Мне кажется, сейчас меня стошнит.

– Слушай, я не обязана следить за всеми этими твоими дебильными пресмыкающимися, – поднимает голос Жанна. – Ты могла бы сама этим заниматься, раз уж тебе так хочется.

– Я… Ты услала меня за…

– Никуда я тебя не услала! Я сама собиралась заняться чаем. Это ты настояла, что пойдешь сама!

– Я…

Я механически соображаю, что Жанна права, я сама вышла сделать чай, потому что так надо было Стасу. Надо же, именно в это время Жанне приспичило чай, и именно когда я вышла, пришла эта драная кошка, и вместо того, чтобы ее прогнать, Жанне взбрело в голову подманить ее тунцом! А глупая ящерка выбрала именно этот момент для того, чтоб спуститься за лакомыми комарами. Какое дикое, нелепое стечение обстоятельств! И вот результат. Моя нежная и трогательная любимица мертва, причем не просто, а съедена заживо, почти у меня на глазах! Кто в этом виноват? Стас, затеявший весь этот цирк с отвлеканием Жанны? Жанна, зачем-то подозвавшая кошку? Сама чертова кошка? Или я? Я опоздала на какие-то секунды, максимум на полминуты! Не замешкайся я у кладовки! Не уставься на дурацкую лодку!

Хвост постепенно затихает, перестает дергаться. Не осмеливаясь оттолкнуть его ногой, Жанна смотрит на меня чуть ли не с вызовом:

– Выбросишь или хоронить будем?

Я сажусь в кресло и закуриваю. Потом встаю, тычу недокуренной сигаретой в пепельницу и опять подхожу к останкам моей любимицы. Оставить их здесь тяжело. Выбросить в помойку не поднимается рука. Хоронить как-то нелепо и слишком трагикомично. Я замираю в нерешительности.

– Будем носить цветы на могилку, – продолжает Жанна.

Двумя пальцами я поднимаю хвостик, делаю круг по террасе и, наконец, бросаю его в море.

Чаще всего именно так и бывает, – не виноват никто. Просто «так сложилось». Упс… На сердце легла тяжесть и ощущение надвигающейся беды, настроение снова безнадежно испорчено.