Текст книги "Время библиомантов. Книга крови"

Кай Майер
Время библиомантов
Книга крови

Трилогия

Книга третья

Все права защищены. Любое копирование разрешено только с письменного согласия правообладателей

Перевод с немецкого Татьяны Лавровой

Original published as: Kai Meyer «Die Seiten der Welt. Blutbuch»

© 2015 by Kai Meyer For German edition © 2017 S. Fisher Verlag GmbH, Frankfurt am Main

© ООО «Издательство Робинс», перевод, издание на русском языке, 2018

* * *

От переводчика

…Идея куда-то сбежать, когда тебе все до смерти надоели, существует давным-давно. Идея сбежать в другой мир и пережить в нём волшебные приключения – тоже. Взять хотя бы ребят из книжного цикла Клайва Льюиса про Нарнию. Собственно, в основе книг, написанных в жанре фэнтези, и лежит мысль создать на книжных страницах такой мир, чтобы в него захотелось сбежать.

Однако есть писатели, которые этой целью и ограничиваются. Великое множество авторов сочиняют фэнтези для того, чтобы вдоволь наиграться в эльфов, фей и единорогов, а в центре чтобы был персонаж, похожий на самого автора, но самый умный, самый красивый, самый везучий, этакая Мэри Сью.

Когда мне в руки попала книга Кая Майера, я сначала решила, что он того же поля ягода.

И ошиблась.

Последняя часть трилогии о книжном волшебстве – это книга, простите за выспренность, о самопожертвовании. Причём не о картонном самопожертвовании, которое без раздумий совершают персонажи плохого фэнтези. Идея о том, что те или иные действия человека могут угрожать жизням других людей, – пусть даже это будут действия от чистого сердца, проистекшие из желания сделать как лучше, – приходит к главной героине трилогии Фурии Саламандре Ферфакс исподволь, не сразу. Ей требуется время, чтобы увидеть логику событий (хотя эта логика достаточно очевидна) и чтобы принять эту идею, потому что принять её сложно. Не сразу приходит и готовность переступить через себя и тем самым подарить другим надежду на спокойную и счастливую жизнь. В мире библиомантики, как и в реальном мире, нет гарантий на хороший конец. Но мир библиомантики, как и реальный мир, в конечном итоге справедлив, и поэтому судьба вознаграждает Фурию.

Заключительная часть трилогии о книжном волшебстве – это книга о праве на жизнь. О том, что право на жизнь имеют все существа, даже если они уродливы, необразованны, верят во всякую чушь и даже говорить-то толком не умеют. В отличие от многих других персонажей, Фурия не делает разницы между чернильными поганками, экслибрами и обычными людьми: все они живые, и, следовательно, никем из них нельзя жертвовать.

И наконец, последняя часть трилогии о книжном волшебстве – это книга в книге. Один из любимых мною моментов третьего тома – момент, когда Рашель Химмель, персонаж несгибаемый и жестокий, но, несомненно, живой и симпатичный автору, пройдя через зеркало, оказывается в нашем с вами мире и беседует с Каем Майером собственной персоной. И Кай Майер говорит: «Зибенштерн создал библиомантику, написав соответствующую книгу. А я создал Зибенштерна, написав роман о нём. И кто знает, возможно, кто-то таким же образом создал меня, – если представить, что кто-то сидит и сочиняет, как я тут разглагольствую». Идея эта, конечно же, не нова. Однако Майер подаёт её нам с нового ракурса. Возможно, сейчас, в эту минуту, кто-то, захватив фонарик под одеяло (или, в нашей нынешней реальности, закачав книгу на читалку или планшет), затаив дыхание следит за нашими приключениями так же, как мы следим за приключениями Рашель и Фурии. И завидует нам, какая у нас умопомрачительно интересная жизнь. Вот бы попасть туда!..

И значит, возможно, нам не стоит мечтать оказаться в той или иной любимой книге.

Мы уже в ней.

Приятного чтения, друзья мои!

Татьяна Лаврова,

переводчик этой книги

Часть первая
Корабли-порталы

Глава первая

В пустом зале витали призраки книг. Аромат самих книг давно уже улетучился, однако отзвуки записанных в них историй по-прежнему заполняли пространство между голыми стенами.

В бывшем читальном зале Британского музея не было ни души, когда внезапно на одной из галерей, опоясывавших пространство над круглым залом, появились мужчина и женщина. На мгновение, равное взмаху ресниц, в их глазах словно бы отразился нездешний золотой закат.

Изида взялась за металлические перила.

– Как тут высоко! – бодрым голосом сказала она, пытаясь скрыть слабость и дрожь в теле. Ей не хотелось, чтобы спутник заметил, что она чувствует себя так плохо.

Дункан взглянул через перила вниз. Он не мог не беспокоиться за Изиду, потому что видел её насквозь. В своё время у них обоих прекрасно получалось обманывать окружающих и скрывать то, что было необходимо. Тайны. Однако сейчас, стоило им встретиться взглядами, все попытки ввести друг друга в заблуждение разбивались вдребезги. Они читали друг друга, как открытую книгу.

Когда-то библиотечные шкафы громоздились в зале в три этажа, однако с тех пор, как национальную библиотеку перевели из музея в другой район Лондона, шкафы канули в Лету, а купольный зал во внутреннем дворике музея опустел и обезлюдел. Одно время здесь устраивались выставки, однако сейчас двери зала были закрыты, а внутри было темно и пусто.

Через высокие окна в барабане купола на стены зала проникал свет фонарей, освещавших музейный двор, – неверный жёлтый отблеск, терявшийся в темноте бывшей библиотеки. Другая сторона огромного полукружия купола тонула во мраке. Даже если там кто-то прятался, увидеть человека на таком расстоянии было невозможно.

– Тут никого нет, – заметил Дункан, чьи мысли в очередной раз текли параллельно мыслям Изиды.

– Я знаю. – Изида чувствовала себя слабее обычного, хотя и не до такой степени, чтобы не распознать присутствие чужака.

Даже сейчас, спустя многие годы после того, как отсюда вывезли книги, воздух зала всё ещё был буквально пропитан библиомантикой. Тому было несколько причин, и главная из них скрывалась глубоко под полом зала, где были тайно погребены его создатели.

Книга, которой Изида и Дункан воспользовались для того, чтобы попасть в бывшую библиотеку, уже растворилась в воздухе. Вероятно, исчезла и её книга-близнец, давным-давно спрятанная в тайнике, в стене зала, вместе со многими другими. О тайнике знала лишь горсточка посвящённых, главным образом агенты Адамантовой Академии.

После разрушения Санктуария прошло всего несколько дней. Мир библиомантов бурлил от возбуждения. У так называемого Комитета систематического перехода, взявшего на себя функции правительства, было полно хлопот: нужно было упрочить свои позиции и утвердить Рашель Химмель в качестве нового представителя Академии.

Кроме того, над миром библиомантов по-прежнему нависала угроза: идеи, появлявшиеся из золотой бездны между страницами мира и уничтожавшие одно убежище за другим, никуда не делись. Они ещё не добрались до убежищ высшего ранга, таких как Либрополис или Уника, однако в провинциях множились слухи о паническом бегстве людей. Способа задержать распространение губительных идей пока не изобрёл никто.

Дункан облокотился о перила и снова заглянул вниз, в полутьму. Они с Изидой находились на более высокой из двух галерей.

– Не нравится мне всё это. Если Аттик побывал здесь, у него должна была быть для этого веская причина. А это, в свою очередь, означает, что, скорее всего, в зале расставлены ловушки, препятствующие проникновению библиомантов.

Аттик Арбогаст, злейший враг мятежников, стоявший во главе агентов Академии, был учителем Дункана и Изиды в лицее Ле Карре. Во время битвы в Санктуарии он пал от руки Дункана. Только вчера Изиде наконец удалось связаться с одним из её лицейских информантов и узнать, что вплоть до последнего времени Аттик по крупице собирал сведения о столкновениях библиомантов с идеями. Один из следов привёл его сюда, в Британский музей, в книжный тайник под читальным залом.

Как и Дункан, Изида обшаривала взглядом зал в поисках признаков возможных опасностей. До конца исключить вероятность того, что информант попросту заманил их в ловушку, было невозможно. По собственному горькому опыту Изида знала, что после любого переворота единомышленники отсеивались один за другим. Возможно, люди, презиравшие власть Трёх родов, будут безоглядно преданы новому Комитету. Кроме того, никто пока не понял, что за роль будет играть Рашель Химмель и не вызовут ли её юность и смазливое личико симпатии тех, кто только что оказался у власти.

Изида на мгновение задержала взгляд на Дункане. Каштановые волосы спадали ему на плечи, лицо обрамляла короткая густая борода. Изиде показалось, что щёки Дункана за последние несколько дней ввалились ещё больше. И она с ужасом поняла, что у них с Дунканом практически не было времени на то, чтобы перекусить и отдохнуть. Сама она не чувствовала голода с тех пор, как зависимость от Абсолоновой книги бросила тень на её образ мыслей. Изида ощутила угрызения совести: Дункан вёл себя самоотверженно, подчиняя свои потребности её собственным. Ей захотелось протянуть руку и погладить его лицо, но она боялась, что он может понять её превратно – принять её желание за попытку обманом отобрать у него Абсолонову книгу. Сама мысль о том, что Дункан может решить, что её недуг довёл её до такого состояния, вгоняла Изиду в краску до такой степени, что ей было легче вовсе отказаться от попыток сближения.

Они прибыли в Лондон этой ночью с целью собрать сведения об идеях – загадочной опасности, таившейся между страницами мира. Во время разрушения Санктуария идеи поглотили Фурию – Фурию Саламандру Ферфакс, последнего библиоманта из рода Розенкрейцев. А ей только что исполнилось шестнадцать. Она пропала несколько дней назад. Возможно, навсегда.

Однако Изида не хотела смиряться с этой мыслью. Чтобы найти Фурию или получить достоверные сведения о её судьбе, она была готова на всё. Причём времени для этого оставалось всё меньше: через четыре, самое позднее – через пять недель зависимость от Абсолоновой книги окончательно возьмёт над ней верх и погубит её. Уже сейчас Изида ощущала, как недуг высасывает из неё силы и неумолимо отравляет разум. В состоянии помутнения рассудка желание открыть Абсолонову книгу и погрузиться в неё с головой становилось непреодолимым. В моменты, когда Изида была способна мыслить ясно, ей приходилось признать, что она едва может контролировать себя, и ловила себя на том, что бросает злобные взгляды на Дункана, хранившего у себя Абсолонову книгу. Пару раз Изида готова была вырвать у него книгу любой ценой, забыв и о судьбе Фурии, и о мятежниках, и о чувствах, которые к Дункану когда-то питала она сама.

– Давай уже разберёмся с тем, за чем мы пришли, и как можно скорее, – сказала Изида. – Чем быстрее мы отсюда уберёмся, тем лучше.

Дункан кивнул:

– Тогда вперёд!

Они медленно спустились с галереи в купольный зал по узкой лестнице. В своё время учёные со всех уголков земного шара съезжались сюда, чтобы поработать с книгами Британской библиотеки. Давным-давно за одним из пюпитров (которые, как и вся остальная мебель, уже давно были вывезены) Карл Маркс создавал свой «Капитал». При свете дня купол библиотеки представлял собой истинное произведение искусства: кремовые тона, небесно-голубые вставки, золотая лепнина. Сейчас, в сумерках, тени от выпуклых узоров сплетались на потолке, образуя многослойную паутину.

На восточной стороне зала Изида приложила ладони к стене. Всем своим существом она ощущала, что на протяжении полутора веков здесь жили книги, – они стояли на полках, которые, будучи выстроены в единую линию, тянулись на много километров. Оттого, что времена изменились и книги покинули своё обиталище, к горлу подкатывал комок. Любая покинутая библиотека дышала грустью, которая пронизывала балки и перекрытия здания так же, как запах гари сохраняется на пожарище в закоулках здания спустя годы. В этом же зале витали отзвуки большой литературы, её слабое эхо, которое Изида услышала сразу же, оказавшись здесь.

Молодая женщина закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на невидимом водовороте слов, который кружил вдоль стен зала и, вероятно, будет кружить по нему до скончания времён. Сосредоточение было сродни увеличительному стеклу. Перед внутренним взором женщины стали проступать буквы, среди которых она осторожно, словно ощупью, начала искать то, что могло бы указать на Аттика или на артефакты библиомантов, – неприметные знаки, сравнимые с отпечатками пальцев. Она обнаружила множество таких знаков на отдельных буквах. Изида убедилась в том, что не пропустила ни одного, вычленила нужные буквы из водоворота и мысленно сложила из них слово-разгадку. Когда разгадка оказалась у неё перед глазами, Изида заметила, что стена перед ними меняет форму: в ней открылся мерцающий прямоугольник высотой в человеческий рост, за которым виднелся тайный проход.

Изида махнула рукой Дункану, чтобы тот следовал за ней, и тут только поняла, что он не заметил, что происходило с ней. Умение управлять силой, которой она обладала, будучи экслиброй из рода Зибенштернов, постепенно становилось непроизвольным – настолько непроизвольным, что она забыла: Дункан, хотя и талантливый библиомант, не обладал и десятой частью её способностей.

– Как это у тебя получилось?! – недоумевающе спросил Дункан, указывая на отверстие в стене. Он не видел ни буквенного водоворота, ни сло́ва, открывающего проход.

– Защита, которой ты опасался. Я её выключила, – объяснила Изида, борясь с подступающим головокружением.

– Так просто – выключила, и всё?..

– Ну, не совсем уж так просто… – Она слабо улыбнулась.

Сквозь изумление Дункана проступало беспокойство.

– А если бы ты не…

– Вероятно, мы всё равно смогли бы открыть проход, но далеко вряд ли продвинулись бы. – Изида указала на тёмный прямоугольник. – Те, кто сделал его, были осторожны. И кроме того, тот, кому удалось сообщить Аттику слово-разгадку, наверняка сильно из-за этого пострадал.

Экслибра заметила, что Дункан не смотрит ей в глаза, а, как загипнотизированный, уставился на её рот. Она непроизвольно провела тыльной стороной левой руки по верхней губе и увидела кровь.

– У тебя часто идёт носом кровь? – озабоченно спросил Дункан.

– Нет, даже насморка не бывает.

Вероятно, кровотечение указывало на то, как быстро Изида теряет силы. Нет, не силу библиоманта, а обычные силы человеческого тела. Рано или поздно её организм не выдержит чрезмерного напряжения. В голове экслибры пронеслась мысль: когда это произойдёт, сколько ей останется жить? Возможно, Дункан знал ответ на этот вопрос… Но Изиде не хотелось снова начинать с ним спор о её зависимости от Абсолоновых книг.

– Дай мне книгу, – попросила она. И тихо добавила: – Пожалуйста.

Дункан бросил взгляд на часы на своём запястье и покачал головой:

– Через пять часов.

Неужели он не понимал, что при книжной зависимости и привыкании к Абсолону временны́е промежутки сокращались?

– Она нужна мне прямо сейчас!

– Скоро тебе вообще ничего больше не будет нужно! Поэтому и говорят: зависимость.

Дункан слегка сгруппировался, как будто готовясь отразить нападение. Он не хотел, чтобы Изида заметила это, – благое, но совершенно бессмысленное намерение.

Взгляд Изиды перекочевал на сумку, в которой Дункан носил книгу в тёмно-синем холщовом переплёте, и её сердце забилось чаще. Книга была совсем рядом. Ей нужно было только запустить руку в сумку, раскрыть книгу и прочесть слова, написанные Александром Абсолоном больше столетия назад. Сохранились только три Абсолоновы книги. Местонахождение остальных двух было неизвестно. Экземпляр Дункана был для Изиды единственной надеждой.

– Отдай! – теперь уже потребовала она.

В голове мелькнула мысль, словно бы не принадлежащая ей, – приложить его хорошенько головой об стену, зарыться носом в книгу и читать её столько, сколько захочется. Она сядет на пол и будет глотать слова Абсолона одно за другим. До утра дочитает книгу до конца, а потом начнёт перечитывать…

– Изида!

Это был не голос Дункана, а девичий голос.

– Фурия? – Изида завертела головой: да, это она, девушка среднего роста, с длинными светлыми волосами, падавшими поверх чёрной кожаной куртки. Короткая серая юбка, бордово-красные колготки, разодранные в клочья, и массивные чёрные ботинки. Именно так – так, как Фурия не одевалась никогда, – она была одета во время битвы в Санктуарии.

– Изида! – повторила Фурия и протянула к ней руку. Её изображение мерцало, кожа как будто сияла изнутри.

Изида вновь обернулась к Дункану и заметила, что он открыл свою сердечную книгу – ровно настолько, чтобы заложить палец между страницами. Из щели лился свет, и Изида поняла, что у него на уме.

– Ты действительно думаешь, что это могло бы?..

И умолкла, потому что до неё дошло: уловка Дункана уже сработала. Призрак Фурии, сотворённый Дунканом, на несколько секунд отвлёк её от мыслей про Абсолонову книгу. На нынешней, ранней, стадии зависимости этого было достаточно. Изида всё ещё чувствовала влечение к Дункану, но её воля вновь окрепла настолько, чтобы побороть его. Во всяком случае, на какое-то время.

Дункан закрыл свою сердечную книгу. Свет, падавший из неё, погас. Когда Изида обернулась, призрак Фурии уже исчез.

– Извини, – сказал Дункан.

– Нет, это ты меня извини.

Какое-то время она избегала смотреть на него, однако потом всё же выпрямилась и взглянула ему в лицо. Одновременно она шагнула к нему и осторожно коснулась рукой его щеки. Если Дункан и подумал, что это могла быть уловка для того, чтобы вырвать у него книгу, он скрыл эту мысль, улыбнувшись.

Изида была серьёзна, серьёзна как никогда.

– Без тебя… – начала она и не договорила.

– Я не допущу, чтобы эта пакость взяла над тобой верх! – прошептал он. Как будто Абсолонова книга была диким зверем, на которого Дункан собирался обрушиться, если тот приблизится к Изиде.

Дункан накрыл своей ладонью ладонь Изиды. Его пальцы были тёплыми, её – холодными как лёд.

– Пошли разберёмся с этим, – произнесла она.

Давным-давно они были влюблены, потом расстались и смогли пережить горечь расставания, не убив друг друга. Можно было надеяться, что им удастся выйти живыми и из этой истории.

Через плечо Изиды Дункан бросил взгляд на отверстие в стене, сжал губы и кивнул. Его тёмные брови озабоченно сошлись на переносице. Он наклонился и поцеловал Изиду в лоб. Экслибра не помнила, когда кто-то в последний раз так прикасался к ней. Она настолько отвыкла от этого, что в первый момент даже испугалась. Под чёрным плащом с капюшоном её стало познабливать, когда она вспомнила о том, что неизбежно надвигалось на них. Сердца в её груди бились не так, как бьётся обычное сердце. Если бы она раскрыла страницы, прятавшиеся за молнией куртки, свет наверняка залил бы весь читальный зал. Но пока перед закрытыми дверями дежурила служба безопасности музея, лучше было этого не делать.

Прежде чем Изида успела что-то сказать, Дункан улыбнулся ей и направился к проёму. Его сердечной книгой был затрёпанный роман с треснувшей обложкой о приключениях Джеймса Бонда, и сейчас молодой человек раскрыл его, разгладив пальцем разворот. Серебристое сияние осветило тайный проход. В глубине показалась лестница.

Навстречу им запрыгала хрупкая пожелтевшая птичка-оригами. Она с трудом преодолела расстояние до края верхней ступеньки, не удержалась на гладкой поверхности и упала вниз.

Ударившись об пол, птичка разлетелась в пыль.

Глава вторая

Ночь казалась бесконечной. Ветер, дувший в лицо, пах серой. То тут, то там в разрывах тёмных туч сверкали зарницы, освещая красно-коричневую бурлящую массу, как будто кто-то открыл дверцу доменной печи. Однако жарко не было. Наоборот, зуб на зуб не попадал.

Фурия карабкалась вверх по нагромождениям застывшей лавы, усталая и измождённая. Каждая её косточка ныла. На ней были широкие камуфляжные штаны и серый свитер, который был ей слишком велик. Ей выдали их по прибытии в ночное убежище. В пещерном бункере Федры вся одежда, – а также многое другое, увиденное Фурией, – была когда-то подобрана на полях сражений и отвратительно пахла. Приблизительно как бинты, снятые с мумии.

Каждые несколько шагов Фурия останавливалась, чтобы посмотреть, поспевает ли за ней Зибенштерн. Он опирался на свой посох, для которого старику всё сложнее становилось находить точку опоры среди бесконечных ям. Её спутник уверял, что помощь ему не требуется. Девочка размышляла, отклонял ли он именно её помощь или просто слишком много времени провёл в одиночестве – здесь, в ночных убежищах, и до этого, на вилле Анжелосанто, в которой он отгораживался от мира целых полтора года, – и поэтому привык рассчитывать только на себя.

Порывы ветра трепали чёрный дождевик старика и часто забрасывали длинные седые волосы, собранные в хвост и выбившиеся из-под воротника, через плечо ему на грудь. Когда пряди волос падали на лицо и мешали смотреть, старик изрыгал проклятия.

– Может, скажешь наконец, что нам тут понадобилось? – повысила голос Фурия, перекрикивая рёв бури и дальние раскаты грома на горизонте.

То, что она вначале приняла за грозовой фронт, закрывающий небо, оказалось совсем не грозой, теперь она ясно видела это. Идеи уже давно добрались до ночных убежищ и «обгладывали» их края. В недалёком будущем они поглотят и долину, в которой укрылись тысячи чернильных поганок.

– Сейчас увидишь, – ответил старик. – Ты обязательно должна узнать всё. Всю правду.

Неужели? Фурия не верила, что старик беспокоился именно о ней. А если и беспокоился, то скорее о своей собственной правде, о том, что он сам считал таковой, о том, во что хотел заставить поверить и её. Фурия безуспешно искала в его морщинистом лице черты юноши, которого она когда-то знала, Северина Розенкрейца, её последнего предка, оставшегося в живых. В своё время он написал множество книг и вызвал к жизни мир библиомантов. Теперь же, почти двести лет спустя, о бурной молодости Зибенштерна напоминали лишь его глаза, зорко следившие за каждым движением девочки.

Старик настоял на том, чтобы Фурия вместе с ним поднялась на этот горный хребет, хотя было очевидно, что подъём давался ему с трудом. Возможно, Фурия правильно сделала, что не стала ему отказывать. И возможно, он действительно чувствовал себя перед ней в долгу и хотел рассказать ей что-то похожее на правду. Или хотя бы объяснение всему происходящему.

Они молча продолжали восхождение по пересечённому расселинами хребту, переступая через трещины, обдирая колени и щиколотки об острые камни. Один раз они спугнули тощего кролика, одного из тех, что в изобилии водились в этих местах, – костлявые, странно сложенные зверьки. В ночных убежищах кролики тоже мутировали – до́ма, в Котсуолде, фермер с ружьём пустился бы бежать без оглядки, завидев такое уродливое создание.

С самого начала своего пребывания здесь Фурия много раз пыталась открыть ворота в другое убежище – безрезультатно. После её исчезновения библиоманты Адамантовой Академии запечатали убежища, и у Фурии не хватало сил сломить заклятие.

– Ты мне не доверяешь, – заметил Зибенштерн, шедший позади неё. – И я могу тебя понять. Но так уж случилось, что мы оказались здесь вдвоём и больше нам не на кого положиться – ни тебе, ни мне. Посреди всего этого светопреставления нам придётся держаться вместе.

Голос старика ничем не напоминал голос молодого Северина Розенкрейца, когда-то писавшего ей романтические письма. Северин превратился в Зибенштерна, разочарованного творца библиомантики, отгородившегося от мира и с горечью осознавшего неизбежность конца. Его главное детище, его рывок к абсолютной свободе в итоге стал его же темницей.

Когда до вершины хребта оставалось всего несколько шагов, Фурия остановилась и снова обернулась к своему спутнику.

– Светопреставление, да? – Она протянула руку в направлении тёмной бурлящей массы на горизонте. – Это ты называешь светопреставлением?

– Изо всех нас тебе можно опасаться идей меньше всего, – возразил Зибенштерн. – Они уже отпустили тебя однажды и отпустят снова.

– Что ты знаешь про них, если так уверен в этом?

Старик пожал плечами:

– Я слишком стар, чтобы подвергать сомнению факты. Они проглотили тебя, а потом выплюнули. Разве это не доказательство?

– С ума сойти, как мне повезло! – Фурии не понравился собственный сарказм, с которым она широким жестом указала на потрескавшуюся бесплодную пустыню вокруг. – Если бы я умерла во время гибели Санктуария, хуже места мне бы не досталось.

Кряхтя, Зибенштерн наконец нагнал её.

– Тебя бы просто стёрли. Ты бы перестала существовать. Ни рая, ни ада не существует. Не существует даже понятия «ничто». Конец – это действительно конец. Наши мысли и воспоминания, всё то, чем мы когда-то были, просто пропадают. Именно поэтому мы не в состоянии представить себе, как это бывает. Это за пределами наших возможностей.

Представление о посмертном небытии действительно пугало Фурию, но она не хотела показывать это Зибенштерну.

– Раньше беседовать с тобой было веселее.

– Раньше у меня была надежда.

– О господи, Северин! – Фурия таращилась на него чуть дольше, чем обычно, потом покачала головой и продолжила восхождение.

Внезапно на них посыпался град из угольной крошки – посыпался и тут же закончился. Такие странные вещи в этой про́клятой Богом местности происходили постоянно, и Фурия считала, что название «Забытые земли» было прямо-таки комплиментом по сравнению с фактическим положением дел в ночных убежищах.

В любом случае мутировать, как чернильные поганки и кролики, она не успеет: в ближайшем будущем идеи уничтожат этот край.

Фурия не могла не думать о младшем брате Пипе и остальных обитателях имения, в том числе об экслибре, полагавшем себя Джимом Хокинсом, главным героем романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров Сокровищ», одной из её любимых книг. Раньше, когда девочка слышала о том, что читательницы влюблялись в книжных персонажей, она считала это глупым ребячеством, теперь же замечала, что сама тратит кучу времени, сравнивая Джима из романа с Джимом, которого встретила в Санктуарии. Про персонаж она помнила всё – роман Стивенсона читала раз двадцать, – а вот живой мальчик, встреченный ею, оставался для неё загадкой. Фурия успела обменяться с ним всего парой слов, однако не могла отделаться от ощущения, что знала его давно и хорошо. Она вспоминала его смелость и решительность, его наивное желание сразу же довериться людям, которые использовали его во имя собственного блага. В романе Джим купился на лесть одноногого пирата Джона Сильвера, а после того как выпал из книги – на притворную симпатию баронессы Химмель.

Фурии казалось, что она знает Джима, не будучи знакомой с ним. Это был примерно такой же идиотизм, как, например, прогулка с Зибенштерном по этой бесплодной пустыне. Может быть, в её истории старик тоже играл роль Джона Сильвера, демона-искусителя, чьим уговорам она не могла противостоять, несмотря на доводы рассудка.

Наконец они добрались до вершины. Фурия обернулась и протянула своему спутнику руку, чтобы помочь ему перебраться через последнюю трещину. Такие трещины на самом деле были стыками плит, из которых были сделаны ночные убежища, – стыками, которые, словно неправильно подобранные кусочки пазла, не совпадали друг с другом.

– Не волнуйся, – произнёс Зибенштерн, заметив опасливую осторожность, с которой она смотрела на трещину. – Эта часть ночных убежищ относительно надёжна.

– Я слышала, что плиты постоянно движутся.

– Во всех остальных местах – да, а здесь – нет.

Фурия бросила взгляд вниз, в долину, из которой они поднялись сюда. Практически всё обширное пространство, местами даже захватывая склоны гор, занимал лагерь чернильных поганок – целое море палаток и покосившихся от ветра загородок размером с небольшой город. Между хлопающими на ветру палатками и причудливыми постройками из разнообразного материала, оставшегося в убежищах после войны, мерцали огоньки костров.

Жилище Федры, в котором Фурия пришла в себя после встречи с идеями, располагалось около горного склона и представляло собой старый блиндаж с потрескавшимися стенами и земляным полом. Война закончилась около сорока лет назад, однако вещи, пережившие войну, выглядели гораздо старше. Губительный климат Забытых земель ускорял распад – это касалось как живой, так и неживой природы, а также рукотворных предметов.

– Ты ещё не бывала в лагере? – спросил Зибенштерн. На самом деле он сам не хуже Фурии мог ответить на этот вопрос: с момента появления девочки в приюте и до настоящего момента он не спускал с неё глаз.

Фурия покачала головой:

– Федра не разрешала.

– А я-то думал, что запрет только раззадорит тебя спуститься.

– Возможно, мне так и следует поступить. Пока ещё есть время.

Зибенштерн махнул рукой:

– Существуют вещи и поважнее!

Фурия действительно думала, что старик потащил её наверх, чтобы с высоты показать ей лагерь – во всём масштабе и во всей неприглядности нужды, в которой прозябали чернильные поганки. Костры в долине освещали лишь малую часть обширного поселения. Над палаточным городом, словно дырявое чёрное одеяло, раскинулась вечная темень мира ночных убежищ. Там, внизу, жизнь бессмысленно копошилась, словно в гигантском муравейнике, с различных концов которого доносился ритмичный стук барабанов. Чернильные поганки всё время устраивали какие-то свои странные церемонии и исполняли не менее странные обряды.

Зибенштерн загородил Фурии вид в долину:

– Обернись.

Колеблясь, она последовала его указанию и взглянула с горного хребта вперёд, в соседнюю низину. Сначала её глаза могли разобрать в темноте только какие-то смутные силуэты, словно бы вырезанные ножницами. Она не смогла определить, что это. Потом в небе снова полыхнули зарницы, и их ослепительные вспышки осветили картину, которую Фурия меньше всего ожидала увидеть.

С другой стороны хребта лежал остов затонувшего колёсного парохода. Во всяком случае, в первый момент она подумала именно так, прежде чем поняла, что судно, лежавшее внизу, во много раз превосходило по размерам пароходы, неспешно плававшие по Миссисипи на страницах «Приключений Тома Сойера» Марка Твена. В неверном свете проблесков молний было практически невозможно определить реальные размеры корабля, но Фурия не сомневалась, что длина остова составляла несколько сот метров – практически современный круизный лайнер!

– Тут раньше был водоём? – спросила она.

– Разве что потоки после дождей и гроз. Самое большее – ручей. Река здесь точно никогда не протекала.

– Но этому великану нужно море! В крайнем случае – огромное озеро.

– Только если предположить, что это обычный корабль, а также допустить, что его строили именно для этих мест.

– Он из другого убежища? А как он попал сюда – с неба свалился, что ли?