Текст книги "Как рушатся замки"

Глава 5. Не доверяйте рыжим волшебникам

тэмес, 12, 1905 год

У Лис определённо имелись задатки министра финансов. Она не взялась за перо по указанию колдуна, хотя нескрываемая обоими давность знакомства предполагала какое-никакое доверие. Его не рушили ни контакты с антимонархистами, ни конфликт, который приводил к грызне и препирательствам. О доверии говорила и твёрдость, проявленная ей в намерении принять помощь от старого приятеля.

Отказавшись покинуть повозку, Лис преподнесла арканисту жизни на блюдце – двух разыскиваемых беглянок, за чьи головы не пожалели назначить солидную награду. Он мог сдать их без угрызений совести и значительно выиграть от этого – кто бы осудил его за преследование своих интересов вопреки чужим.

Однако девушка не проявляла тревожности или напряжённости. От её спокойствия у Эйвилин начинали шалить нервы. Воображение живо рисовало заговор: удачных стечений обстоятельств становилось до неприличия много. Чудесное освобождение из камеры, фантастическое появление Призрака с подробной картой подземелий, абсолютно сказочная встреча с арканистом посреди дремучей чащи… Тут и у доверчивого человека неизбежно закрались бы сомнения относительно непричастности спутника к череде «случайностей». Лис на добропорядочного человека не походила, о чём не переставала напоминать сама. Вывела принцессу-преступницу не из сердобольности. Не из верноподданства взялась укрывать её от революционеров. Этой сумасбродной девице было что-то от неё нужно, но тайнами она делиться не торопилась.

Эйвилин ничего не стоило изображать наивность дальше: она выбрала меньшее из возможных зол, вверив Лис заботу об их будущем. Спланировала ли та всё заранее: от попадания за решётку до пересечения с колдуном – значения не имело. Эти двое явно не помышляли вручать её Россу под торжество фанфар. Незачем столько рисковать, чтобы за вознаграждение передать выкраденную из тюрьмы принцессу обратно антимонархистам. С учётом вызванного переполоха, кто бы ни привёл её к ним, он запах денег вдохнуть не успеет – заработает пулю в лоб без следствия. Нет свидетеля – нет скандала. На него же легче лёгкого повесить пособничество в побеге: виновный найден, заморачиваться с поиском реального преступника не понадобится. Сброд он и есть сброд – занимается делами по пути наименьшего сопротивления, вершит самосуд и полагает, что прекрасно справляется с управлением страной.

Вспомнив самоуверенность Росса, его ядовитую кичливость, Эйвилин на эмоциях стиснула чашку. Фарфор хрустнул, чай – повезло, полуостывший – пролился на колени, в кожу впились острые края. Она охнула и ссыпала оставшиеся в руке осколки на стол. На ранках выступила кровь. Лис отняла взгляд от документов. В улыбке от уха до уха отразилось удовлетворение – антитеза кислой мине Сонхи. Он любовно сгрёб разбитую посуду в ладонь и погладил сохранившийся рисунок шелковицы.

– Из сервиза мастера Сёнку Ра, – удручённым тоном изрёк арканист. – В следующем году ему бы исполнилось двести пятнадцать лет.

– Мастеру или сервизу? – ехидно уточнила Лис, перевернув страницу.

– Сервизу, неуч! Ты историю искусств в школе прогуливала?

– Сдались мне эти твои мастера, я с ними рюмку не делила, – не поддалась на провокацию магиструм. – Нечего было выпендриваться и расчехлять раритет. У наследницы стресс.

– Я заплачу́, – заверила Эйвилин зардевшись.

– Не беспокойтесь, моя госпожа, – одарил её улыбкой арканист. – Мрачные думы мутят рассудок. Я не посмел бы предъявлять вам чеки на компенсацию. Вина на внутренних демонах, а они кошельков не носят. У вас, смею заметить, с деньгами надсадно – в долг им не дадите.

– Крыса ты, Сонхи, – надулась Лис. – Меня бы до белья раздел и сверху долговую расписку взял под проценты. Перед принцессой доброту разыгрываешь.

Неестественные зрачки колдуна сузились сильнее. Он отставил чайник и вручил Эйвилин новую порцию напитка.

– Обижаешь, прелесть. Я бы и бельё снял.

Уголки губ девушки дрогнули, и она поспешила спрятать улыбку за глотком. Уступить в перепалке для них равносильно смертельному поражению. Вечно находили что съязвить.

– Ты распишешься или нет?

– Дочитаю – распишусь. С арканистами нельзя терять бдительность.

– Со многими знакома?

– Мне тебя предостаточно.

Сонхи убрал за уши непослушные рыжие пряди. Тщательно прорисованные стрелки на веках сверкали золотом, на скулах переливались тёмно-золотые полосы, в серьге блестел крупный жёлтый гелир1919
  Гелир – драгоценный камень.


[Закрыть], нити цвета охры переплетались в орнамент на халате. Освещение в совокупности с макияжем приближало оттенок кожи арканиста к бронзовому.

Эйвилин ненароком засмотрелась на него. Не человек и не лис-оборотень – изваяние из сплошных острых углов и блеска. В Парящем Дворе она вдоволь повидала франтов всех статусов и мастей. Привлекательные, нарядные, сладкоголосые, они производили впечатление на женщин, не оставляли равнодушными мужчин и, как один, представляли собой пустышки. Броская внешность, некогда придуманная для образа, вытягивала из них личность. За фальшью с ужимками терялись люди.

В Сонхи же воплотилась их противоположность. Над ним не витал дух притворства, от него не веяло лизоблюдством. «Родился с павлиньим пером в волосах», – говорили о подобных ему в народе. Красота, кукольная и диковинная, не создавалась кропотливо для достижения некой цели – она отражала саму его сущность.

– Вы хотите задать вопрос или запоминаете меня?

Лисий прищур обличал девушку с головой. С отрицаниями она опоздала: её поймали с поличным – поэтому вместо отступления она выбрала цапнуть за закинутую мужчиной удочку.

– Угадал.

– С чем конкретно?

– Запоминаю. И вопросы у меня есть.

– Сведений о клиентах не разглашаю, – предупредил арканист, предвидя направление её мыслей.

Он сместился к ней. Вытянутые ноги упёрлись в тумбу.

– Предлагаю проявить взаимность, моя госпожа. Ваш вопрос – мой ответ. Мой вопрос – ваш ответ.

– Зачем тебе спрашивать? Для арканистов разум – открытая книга. Вы читаете прошлое. Из приличия идёшь на диалог?

– Глупости. Мы не заглядываем никому в голову. Прошлое нас не касается. По нашей части будущее.

Заинтересованности девушка не выказала, при этом любопытство заскреблось внутри втрое активнее.

– Легенды о вас врут? Неужели все-все?

– Нет. И это вторая связка вопросов. Я пропустил очередь, – заискивающе подмигнул он. Его пальцы легли поверх её. – Позвольте позаботиться о вас. Могли застрять осколки.

Эйвилин медлила до тех пор, пока Сонхи не наклонился к ней, мягко отобрав чашку. От него пахло конфетами и приглушённо – табаком.

Корочки на порезах треснули, снова выступила кровь. Ничего катастрофического – она бессчётные разы обрезалась о листы книг, травинки, разбитую посуду, падала, сбивая локти до сочащихся ссадин. Присы́пала обеззараживающим порошком, который привыкла носить в сумке «для непредвиденных ситуаций», – и дальше погружаться в прерванное занятие. Кровь её не пугала. В свободные от учёбы дни она напрашивалась в подручные к дворцовому лекарю: всерьёз он «помощницу» не воспринимал, но, повинуясь прихоти, делился знаниями, вручал книги по медицине с тысячами заметок, доверял несложные поручения. Изредка допускал наблюдателем до перевязок, приговаривая: «Не должно Вашему Высочеству страсти лицезреть… Вон и фрейлины посерели». Она принимала его полуотеческое попечение, велела девушкам подышать воздухом на балконе и успокаивала: с ней обморока от вида раны не приключится. Лгала поначалу: сшитые края плоти – стежок к стежку – доводили до тошноты. Со временем выработалась привычка и отвращение пропало.

Смехотворно! Крохотные капельки не ввели бы её в ступор… Почему она ни с того ни с сего оцепенела? От огня насыщенный рубиновый близок к бурому – завораживает.

Из-под тела натекает лужа. Тёмно-красный пропитывает юбку на коленях, отпечатком лежит на лифе, ключицах, подбородке. Эйвилин непослушной рукой размазывает тёплую влагу, не отрываясь от созерцания мертвецов перед ней. У охранника перерезано горло. У его убийцы наискось вспорот живот. Кровь переливается на белом мраморе до мерзости красиво. Знамя и шторы лижет огонь.

Сморгнув наваждение, Эйвилин откинулась на спинку кресла. Сонхи с недовольным цоканьем подался за ней. О его неудовольствии она не беспокоилась: без принуждения изъявил волю посуетиться над ней. Кем бы он ни звался, как бы ни помогал, уважения от неё он не заслуживал – зачатки разбились вдребезги благодаря его контактам.

Длинный ноготь с нажимом вывел на её запястье руну. От страха сдавило под рёбрами.

– Что ты натворил?! – вырвавшись, воскликнула она.

– Заклинание. Не пугайтесь.

От руны пополз жар. Вены вздулись чёрными змеями, запульсировали до дискомфорта. Рисунки на предплечьях обожгло – и неприятные ощущения унялись.

Арканист казался озадаченным. Подоспевшая Лис тряхнула его за ворот.

– Крыша поехала?!

– Такого не должно быть… – нахмурился он. – Я использовал заклинание на лечение. Оно не сработало.

Магиструм выпустила его одежду из захвата. Негодовала или растерялась – по ней не определить.

– Разучился колдовать?

Не предоставляя права на выбор, Сонхи удержал её за плечо и повторил рисунок. Лис вскрикнула, стукнулась о стол копчиком и, рвано вдохнув, коснулась пореза на животе. Он затягивался сам собой. То же происходило с мелкими ранками.

След от укуса никуда не делся.

– Не разучился, – констатировал арканист.

– Гадство, – выдавила магиструм, не пояснив, относилось то к выходке старого знакомого или к аномалии с заклинанием.

– Я проверял, – последовало оправдание. От шлепка по загривку это не уберегло.

– Проверял он, – пробурчала девушка. – Я тебе не зверушка подопытная.

Эйвилин скривилась. Воняло подпалённой кожей – как тогда, в камере.

– На вас не воздействуют чары.

Он не спрашивал – утверждал. Девушка отвернулась. На какую откровенность он надеялся? Что она, бедная-несчастная, но пригревшаяся под его крылом, на духу выложит подноготную семьи Арвель?

Точно принимали её за недалёкую дурочку. Она-то и думать себе о чём-либо важном запретила, не убеждённая заверениями колдуна о невозможности «подглядывания» за мыслями.

– И магия?..

– Не вычёркиваем твою оплошность, – втиснулась между ними Лис. – Целительные заклинания неустойчивы. На кого-то повлияют положительно, на кого-то чесотку навлекут. Не мне тебе разжёвывать.

– Оставьте меня в покое! И прекратите изображать, что меня с вами нет! – не вынесла Эйвилин.

Настаивать на признании Сонхи не стал. Извиняться тем более. Тему он отпускал предсказуемо легко.

Он выпрямился и подёргал за колокольчик. Позвонили в ответ.

Лис как ни в чём не бывало потрясла перед ней документами.

– Распишись.

– Для чего? – опасливо спросила она, отодвинув от себя предложенное перо.

– Я указала тебя поручителем. Четвёртая строчка снизу. Знаешь, для чего нужен поручитель? – Эйвилин кивнула. – Хорошо. Сомневаешься в моей честности – ознакомься с пунктами.

Сомневалась – не то слово. Для неё на поверхности плавало, что с Лис связываться нельзя. Она состояла из недомолвок пополам с непроницаемостью.

Инстинкт умолял бежать – бежать, опять-таки, толку мало. Её учили быть принцессой – элегантной, величественной, образованной наследницей престола, женой, будущей матерью императоров и императриц.

Выживать – нет. Ей не вручали оружия и не декламировали правила ведения боя. Не объясняли, как притворятся простолюдинкой и как покидать предавшую её страну в трюме корабля, ежесекундно предвосхищая провал.

Разбитость перерастала в изнурение, изнурение заглушало инстинкты. Лис рисковала, вытаскивая их. Скрываться в одиночку проще. Эйвилин повисла на ней ни на что не годным балластом, но магиструм не отказалась от полубезумной идеи вырываться из неприятностей вдвоём. Под героизмом хоронился помысел – бес с ним, пусть.

Вдобавок протеста её спасительница не оценит. Не примет. Эйвилин пробыла с ней порядочно, чтобы уяснить рубежи предложения и распоряжения. От неё разило предупреждением: «Не сопротивляйся». За гримасничество принцессу насильно принудят удостоверить контракт – колдун прикинется слепым, девчонка сменит беззлобный нажим на угрозу.

Бес с ним.

Из худшего в худшее положение не перетечёт. Некуда ему. Края безысходности достигли.

Она вывела роспись напротив росписи Лис. Сонхи прихлопнул в ладоши.

– Я в тебе не разочарован, прелесть! В правоведы не нацелилась? Талант пропадает! – выхватил он контракт у магиструма. – Формальности разрешены. Перейдём к увлекательному?

Неприкрытый сарказм не спровоцировал Лис и подарил Эйвилин приторное послевкусие обмана. Остротами колдун метил в подругу, а попадал в неё – сторону под номером три, что не рвала на себе волосы за принятое решение исключительно под влиянием остатков достоинства.

– Снимай с меня эту дрянь, – скомандовала магиструм.

От нетерпения она сцепила пальцы в замок. Теперь издевательства рвались из Эйвилин. Кто из них, позвольте разузнать, «комок нервов»? Для арканиста – творца чар – разобраться с заклинаниями на ошейнике, по его же уверениям, – поручение нехитрое. Сцена с контрактами, клятвами и препирательствами под соусом из обид воспринималась никчёмным фарсом ради фарса. С образом Сонхи вязалась.

Из дружеских побуждений – по крайности, из стыда за содеянное с памятью девушки! – он мог избавить Лис от «неприятности» при их обозначении в дверях повозки, чего не сделал. Долговые расписки милее альтруизма.

– Госпожа Эйвилин, будьте любезны переместиться на диван. Он за шторой.

– Я предпочту не выпускать из поля зрения людей, которым не доверяю.

– О доверии следовало позаботиться до побега, – обнажил он ряды острых зубов. – Принимаете вы или нет, мы делим с вами лодку. Будьте любезны, – настоял повадно, – пойдите отсюда.

– Кем вы себя возомнили?! – прорычала Эйвилин, окончательно расставшись с самообладанием. – Смеете указывать принцессе?! Смеете грубить?! Я не собираюсь позволять всякому сброду помыкать мной по его усмотрению.

И всё-таки, несмотря на душивший гнев, она отчётливо осознавала, что не имеет на него права. О да, она умела проявлять твёрдость и непреклонность, но сейчас… Сейчас правота колдуна не требовала доказательств. Девушка вывела аналогичные заключения до подписания контракта – глупо противоречить и себе самой. Тем более, для них – людей низвергнутого мира – её мнение не значимее писка мыши.

Понимание, что неудивительно, вспышки не умалило. Оно подливало масла: её бессовестно дурили, внушая принудительное смирение.

– Я принцесса! – повторила она с оттенком отчаяния, от которого стало тошно. – Не злоупотребляйте моей благодарностью.

– Я вас умоляю, маленькая госпожа, забудьте о вашем несуществующем положении. За отсутствием легитимности оно – фикция. Титул, попрошу принять во внимание, официально упразднён, народ вас не признаёт, законы называют «диссидентом». Не испытывайте меня на прочность. Я добрый хозяин, пока мои гости соблюдают мои правила.

– Мне наплевать, кем меня считает сборище убийц и предателей, – вскинулась она. Голос повышать прекратила, перейдя на дребезжащее шептание. – Я по-прежнему Эйвилин Арвель, дочь императора Адоэля Арвеля! Проявите должное уважение к моим предпочтениям!

Беззастенчиво хохотнув над тирадой, Лис разорвала платье от лифа до талии. Ткань разошлась с характерным треском, упала с измазанных кровью и грязью плеч. На поясе толщина шва не поддавалась – от натуги у магиструма взбугрились мышцы. Она рванула за края посильнее.

Ошеломлённая её поступком Эйвилин шумно сглотнула и вперилась в профиль Сонхи. Он мягко, как унюхавший лакомство кот, обогнул приятельницу по кругу. Рукав халата повёл над подсвечником, затушив огарок свечи. За ним, повинуясь негласной воле колдуна, погасли фонари – и кабинет захлебнулся в глухой черни.

– Не проявляя уважения, не просите о нём, – сахарное щебетание растеклось перед ней, чуть ли не губы в губы.

В хмельном раже, не видя ни зги, девушка отпихнула от себя наглеца. Под смешок сориентировалась в стёртой теменью обстановке, чтобы задавить гордыню и спрятаться, завернувшись в плед, за диваном. Её опалило унижение: почему, почему она не раскусила их замысел! Не выдворяли ведь, чаем угощали, присыпая жажду лукавством! «Формальности разрешены!» – ликовал арканист, и за его торжеством Эйвилин по ошибке распознала ехидство. Дружбу Лис с Сонхи вообразить было затруднительно; секс без обязательств, приправленный официальными взаимодействиями, – шутя. Не устояли перед влечением – с кем ни приключится.

От обиды – от омерзения – бросало в жар. Она сдвинула штору, малость не выдернув с гвоздиков, запуталась в ней и, распалившись, развернулась на каблуках к невыносимой парочке. Бархат обмотал стопы, она пошатнулась.

Арканист цыкнул.

– День порчи моего имущества, а?

Реплику от Эйвилин – разгромную – упредил донёсшийся откуда-то звук удара. За ним – кряхтение.

– Развлёкся? Свет где, позёр? Не наугад же перевязывать.

– С тобой не забалуешь.

От вышивки на наряде Сонхи отделилась бабочка. Лимонные крылья сияли, но неравномерно: они пульсировали в такт взмахам.

– Брысь! Я тебя не для эстетики вызывал, – прогнал её с носа творец. Насекомое вспорхнуло, перекочевав на лампу. – Правильно. Нечего бездельничать.

От его фаланги до тельца бабочки повисла мерцающая нить.

– Позёр, – пробубнила Лис.

– Что плохого в фокусе? Порадую нашу маленькую госпожу, – сообщили ей.

По мере включения фонарей крылышки блёкли. Создание – плод волшебства – обессиленно приземлилось на костяшку Эйвилин, перебрало лапками, щекоча, и рассыпалось искрящейся пылью.

– Спасибо, не впечатлило, – объявила она.

– А я под впечатлением, – почесал подбородок арканист. Нить тоже исчезала, будто подожжённый фитиль.

Лис плюхнулась в кресло, затолкав тряпьё в угол. Обнажённая, сплошь и поперёк изрезанная шрамами, в ошейнике, она царапала корочку на ране.

– Не трогай, – одёрнула принцесса: – в тюрьме говорила, – и почему-то обхватила себя за талию.

– То-о-очно, – зевнула магиструм. Её клонило в сон. – Сонхи, перебинтуй сначала Эйви. Я потерплю.

– Не утруждайтесь. Я в порядке. И не смей сокращать моё имя. Я запрещаю.

Она и правда спряталась за диваном, обложившись подушками. Подозрения не оправдались: Сонхи болтал без умолку, Лис вскрикивала, ругалась и твердила, что шить по-человечески за сотни лет «кое-кто» не научился. Сладость в воздухе переменилась на противную горечь растворов.

За полночь девушка улеглась на расстеленное одеяло.

«Эйви», – звала сквозь дрёму магиструм.

«Э-й-в-и», – отбивали дробь колёса повозки.

«Э-э-эйви, – ласкал ненавистный голос. – Я тебя догоню, Эйви. Ты ждёшь меня?».

Засыпая, она ощущала на щеке невесомый поцелуй.

«Беги, беги от меня. Я найду».

***

тэмес, 13, 1905 год

Полчаса назад Азеф спустился в зал гостиницы, заказал тибу́ и занял диван за цветочным горшком. Широкие листья растения закрывали его от ранних посетителей, забегавших за булочками или перекусывавших бутербродами с чаем перед рабочим днём. Они обращались к девушке за прилавком по милому прозвищу «Пэнни»2020
  Пэнни на одном из сорнийских диалектов означает «сладкая, конфетка».


[Закрыть], здоровались с людьми за соседними столиками, если замечали приятелей, и делились местными новостями. Не о политике, не о войне – о бытовых вещах вроде набежавших в подвалы мышей, любовнике чьей-то жены, застигнутом в шкафу без трусов, ремонте квартиры.

Судачили и о глобальном: через сутки Высокая Палата назначила присягу канцлеров – зрителей предвиделось немерено. Кости ставленникам парламента перетирали с предусмотрительной сдержанностью; персоны прославленные, они позиционировались наиболее подходящими кандидатурами. Слыша о себе, мужчина усмехался: разыскиваемый преступник, «ярый радикал», добрался до первостепенной государственной должности! В десять он мечтал составить депешу императору с откровениями о бедствиях народа, в двадцать – добиться политических свобод через диалог с властью. К тридцати о дипломатии не велось речи: он удостоился чести украсить своей физиономией листовки полиции с ремаркой «особо опасен!». Император боялся его – гласа сорнийцев, который призывал посыпать порохом столпы монархии и запустить в них спичку. Не напрасно. Подпиленные у основания диверсиями, под взрывами они не выстояли.

Азеф отхлебнул из стакана. Поморщился. В реальности затейливые метафоры олицетворялись в кровавых потрясениях. Без романтики. Без прикрас. Воевали против своих – брат на брата, дочь на отца. Неизбежная жертва моралью. Её в храме не замолишь – потомки припомнят.

Революция прорезала лбы бороздами, закралась сединой в вихры, исполосовала шрамами да не переломила. Оправились, взбодрились – и о житейском. Вилы, коловшие «государевых законников», воткнули в сено для коров; изрешечённые пулями вагончики для материалов переправили на заводы для плавления; ларьки застеклили на средства, реквизированные у знати. В стране восстанавливался порядок.

«Зримость порядка», – осадил себя мужчина.

Проблем у них с запасом до преклонного возраста.

За полчаса немудрёной трапезы к нему подступали шесть человек: солдаты, доносчик, младшие министры и подчинённый Элерта. От хлопот за цветком не схорониться – тиба́ остывала, он вникал в рапорты. Мистер Катлер с присоединением затягивал.

Приехал он поздно, вернее, ворвался в номер Азефа всклоченным котом, выдворил его из кровати и выдал в свойственной ему манере: «Эйвилин покинула Сатгрот». Росс поперхнулся слюной, а Элерт добил: «Погибли охранники. Хольм Ландег прикончил напарника». Схематичный пересказ излагал хронологию, не заводя в дебри. Сержанты, прибывшие из тюрьмы, в рапорте фокусировались на расследовании, из которого наклёвывался сюжет сказки для непослушных детей. Восставший труп перевоплощается в монстра, разрывает друга и с воем бродит по крепости – диковинка жанра.

Он бы прописал выволочку следователям за наведение суеты и склонность к фантазёрству, не подкрепляйся версия сбивчивыми показаниями свидетеля. Для наглядности солдаты привезли его с собой – посмотреть, без преувеличения, было на что. В Сатгрот кого попало не набирали. Надзиратели отличались опытностью, ладными физическими данными и крепкой психикой. Виргин, действующий начальник тюрьмы, за обновлённый штаб ручался: люди проверенные. Ни за кем из них не отмечалось предрасположенности к срывам. Вываливавшимися органами их не пронять, ружья под гвалтом взрывов не выпускали. Бывалые.

Красные от лопнувших сосудов белки, тремор, запинающаяся речь в критерии «устойчивости» не укладывались. Мужчина, прописывалось в формуляре, не достиг сорока – седина и морщины прибавляли ему лет пятнадцать. Он озирался, просил не гасить лампу и не изымать у него оружие.

– Вам не угрожают. Закурите?

Азеф положил перед ним коробку сигарилл и отослал солдат «проветриться» к стойке для выдачи заказов. Свидетель с благодарностью чиркнул спичкой – поймал воздух вместо тёрки, выматерился и, поднатужившись, зажёг.

Рот он открыл на четверти скрутки.

– Я, сэр, д-дерьмо видал, но чтоб п-ер-ревёртыш из тр-рупа вылезал… Яяка2121
  Яяка (в ортоканизме) – мать-заступница, избранница Всевышнего.


[Закрыть] милостивая, чуть не п-помер! Она ев-во по горлу, – он очертил разрез, – он – брык, г-готов! Ружьицо-то я вскинул – п-п-р-ристрелить мерзавку – наш помеш-шал. Б-быс-стрые, с-суки. Не-не приц-ц-целился. Там этот, Х-хол-льм… Д-давай… давай под-дыматься! Я-я ж видал: чик по горлу – к-кровища фонт-таном!

– Дождь лил. Не померещилось?

– Я-я ж думаю: померещилось, ш-што л-ле. Дуло оп-п-пустил. Д-дык у него голова за-зап-прок-кинута, из ло-лоп-паток х-х-хре-реновины торчат. И кр-ряхти-и-ит!

Покусывая сигариллу, Азеф сверился с отчётом: показания от него не отклонялись.

– Что вы предприняли?

Свидетель побагровел.

– Обделался я. Тр-руханул. Он… оно па-парня разломало и на девку пе-пер-рем-ме-метнулось. Ну я-я-я за-за мер-мерлоном у бочек залё-лёг.

Его затрясло. Азеф, упреждая ухудшения, мягко постучал ему по спине.

– Я вас не виню. Не спрячьтесь вы, мы бы лишились троих бойцов. Никчёмный героизм добра не делает.

Бедняга утёр пот платком. Из ноздри у него текло, лохматая борода кое-где собралась сосульками. От невозмутимого мужчины на фото в формуляре уцелела оболочка из типовых параметров.

Азеф соврал: трое ими утрачены безвозвратно.

– С перевёртышем разделалась девушка?

– Н-нет. Её оно с-с-смело. К-ко-костей не соберёшь п-п-после п-по-поцелуя с бру-русчаткой.

«По свидетельству очевидца, неопознанное существо ликвидировано заключённой», – фигурировало в записях.

Несостыковка усматривалась с ходу, но от обвинений мужчина воздержался. Ротозеи, включённые в состав следственной комиссии, второпях не организовали бы повторный допрос – солдат пребывал в шоке, они накинулись на него без предварительной подготовки, выдавили информацию и сослали приводить себя в надлежащий вид. Полицейская закостенелость перекочевывала из эпохи в эпоху и пока что эволюционировать не стремилась. Под грозным оком разыскание истины продвигалось плавнее, нежели под приятельским. Побочные показатели в расчёт не брались: человек от давления на него к выдумкам бывал склонен – изливал в признаниях то, чего от него добивались, вместо фактов.

– Значит, был сообщник? Вы опознали его?

Замявшись, свидетель понизил голос. Знание о ком-то – третьей переменной в их задачке – волновало его почище монстра в солдатской форме.

– Он н-не сообщник. Д-д-демон.

На реплику Азеф грянул стаканом по деревянному подлокотнику. Этот солдат болен – свихнулся от потрясения. Насочинял небылиц и выдавал за чистую монету отборную ересь. Либо вчера спятил мир.

– Вы за кого меня держите? Какой, нахрен, демон?! Он под крышей на жёрдочке куковал, крылья под дождиком намочил?! Феи ночью хороводы в тюрьме не водили?!

Мужчина вытаращился на него. Лепет смешался во что-то бессвязное.

– К-к-клянусь! Д-демон. Из-из те-те-темноты вы-вылетел! Он… она там… п-п-послушайте! Чёрный, м-мо-морда белая! Вылетел! Не-не-не с ней… не-не-не спасал!

Азефу пришлось закурить. Спустившись, Элерт проведёт ему лекцию о том, что друг курит дрянь, и заворчит на вонь: сигариллы он не переносил, чего не скажешь об алкоголе.

Под скрутку соображения раскладывались по полочкам проще. У него в висках трещало: они отпустили принцессу, закопали людей, набрели на очередную неведомую тварь и обзавелись психом в свидетелях.

Банк чудес сорван, господа! Лавочка прикрыта!

– Он Оруилом2222
  Оруил – демон из писаний, переодевшийся посланником Всевышнего.


[Закрыть] не представлялся? – хмыкнул мужчина.

– К-кто? – не уловил юмора свидетель. – Я не-не-не за-за-запомнил всего. Белое на-на чёрном. Кры-крылья как… как у пере-ревертыша.

Азеф затянулся, выпустил чадное облачко – оно, извиваясь, преобразовалось в кривую.

И закашлялся.

«Подозрительное, сэр? Нет, без происшествий. Хотя… патруль застал Призрака в десятом часу. Сообщил, что нарушает режим из-за поручения капитана Катлера», – докладывал ему старший сержант, присланный Виргином.

– Приведи я вам «демона», опознаете? – полюбопытствовал он.

– Наверное… – опешил солдат.

– Поступим так: вам выписан отпуск, поезжайте к семье. Жена, дети? – свидетель рассеянно закивал. – Отлично. Навестите их, отдохнёте, полечитесь. Проживаете в столичном округе? Нас сопроводите как раз. Следователь оформил подписку о невыезде – для вашей безопасности, для нашего спокойствия. Найдём «демона» – пригласим на допрос. Не уклоняйтесь от него, привод не отменяли. В Тэмпль отчаливаем после обеда. Не опаздывайте.

Он снял с пальто мужчины кармину «купола»2323
  Купол – заклинание, поглощающее звук.


[Закрыть] и выпроводил под надзор солдат. Тиба́ остыла. На рапорте серели разводы от напитка. Неаккуратно выведя пометки на свободном клочке, он ущипнул себя за переносицу. Недосып вырезал зазубрины на нервах.

Скатерть усыпали хлопья пепла. Азеф забарабанил по пачке. Половина. С его темпами до столицы опустеет. Дрянным пристрастием он обзавёлся в ссылке. Мать бранила, рвала, выменивала на хозяйственные мелочи: носки, нитки, уголь – курево в мерзлоте северо-восточных поселений-лагерей бесценнее купюр. Он не бросил – за подработки надсмотрщики расплачивались сигаретами. Умиротворение они приносили, усмиряли издёрганность. Какой бросать…

– Прополощи рот с мылом.

Перед ним приземлилась булочка-плетёнка. На подрумянившейся корочке пекарь выложил узор из голубики.

– Lá aṕṕet, shér immé2424
  Приятного аппетита, радость моя (сутенский).


[Закрыть], – отвесил ему полупоклон Элерт.

– Я позавтракал.

– Не умаляй мои старания. Мисс Пэнни выманила угощение для тебя у пирожника по моей просьбе. По шестицам они не пекут с ягодами.

– Проштрафились, мистер Катлер, и сладостями искупляете? Не прокатит, – пробурчал Азеф, отламывая кусочек. Аромат стоял восхитительный. – Выспался?

Устроившись с ним на диване, друг подавил зевок. За цветком их не видно – мимолётных слабостей скрывать не приходится. Без подсказок ясно: с отдыхом у них не задавалось в равной степени.

– Нет. По ощущениям кости ломали заново. В кабинете забыл обезболивающее.

Азеф сдвинул брови. О самочувствии Элерт не распространялся: подорванное здоровье восстанавливалось неохотно, увечья зарубцевались, шрамами он запасся на жизнь вперёд – в застенках не деликатничали. Закулисный девиз «Плохо и плохо – пройдёт» он, не стесняясь в формулировках, растолковал «опекунам» на больничной койке. Переживания порождали суету, от которой он открещивался и за которую наделил друзей титулами «куриц-наседок». Их любовная возня с ним одобрения от него не снискала – через неделю они сдались под градом из брани и каламбуров.

Элерт талантливо пускал песок в глаза, отыгрывал почище актёров в театре – люди велись на смену масок, не подозревая за ними подвоха.

У легенд не гнулась спина, не тряслись колени, не приключалось астении. На публике.

Легенды прикрывали ослабевшие, искалеченные пальцы перчатками, хлебали таблетки по рецептам докторов и в непогоду выли в подушку от боли. Вполне по-человечески.

Вынув из кармана пузырёк с надписью «Вильмин»2525
  Сильное обезболивающее.


[Закрыть], Азеф передал его Элерту.

– Твой подчинённый принёс. Не хотел тебя будить.

– Спасибо.

Он откупорил склянку и добавил в чай несколько капель. От острого запаха лекарства Азеф поморщился, но Элерт с невозмутимым видом осушил чашку в два глотка. Затем, не меняясь в лице, открутил крышку фляги и запил горечь вином.

– С каких пор доктора прописывают употреблять лекарства с алкоголем? – хмуро поинтересовался мужчина, выхватив флягу у друга. – Не рискуй.

– Рисковать, дружище, – это по палубе в открытом море без штанов щеголять. А вино, чтобы ты знал, рекомендовано к ежедневному распитию в оздоровительных целях.

– В оздоровительных целях я его реквизирую. Бросай дурить.

– Бросай курить дрянь, – подражал ему Элерт.

Доедали в тишине.

– Что Призрак забыл вчера после девяти во дворе Сатгрота? По твоему приказу.

Азеф разбалтывал на дне гущу от тибы́. Она покрывала грани смазанными волнами. У капитана обязано отыскаться объяснение: отряд – демоны с белыми мордами – подчинялся ему беспрекословно. Показания свидетеля в связке с рапортом не попахивали бреднями – они указывали на конкретного участника, понадеявшегося выйти из воды сухим.