Текст книги "Время шинигами"

Цукуёми покачал головой:

– Они мне не…

– Мне нужно идти, – перебила его я, махнув рукой, чтобы он заткнулся. – Жнецы все еще в Идзумо?

– Не знаю, – ответил Цукуёми. – Они были там прошлой ночью, но…

– Тогда мне нужно с ними поговорить.

Меня снедало предчувствие, что эта встреча не обещает быть приятной, однако так или иначе их нужно было выгнать.

Я повернулась к Цукуёми, но не нашла слов, чтобы прогнать и его. Часть меня хотела, чтобы он остался – идеальный образ человека, которого я не надеялась увидеть. Однако другая, большая, часть мечтала, чтобы он ушел и никогда не возвращался, позволив мне притвориться, что я вообще его не встречала. Так было бы намного проще.

– Стражи проводят тебя, – произнесла я наконец. – Спасибо за предупреждение, – быстро добавила я только потому, что, по моим ощущениям, именно это должна была сказать богиня.

Но Цукуёми даже не шевельнулся.

– Боюсь, не все так просто.

Я замерла в дверях, рука напряженно ухватилась за косяк.

– Почему нет?

– Отец приказал мне присматривать за тобой на случай, если тебе понадобится защита. Я уверен, тебе известно: тот, кто убьет тебя, унаследует твое царство.

– Ага, слышала об этом, – отозвалась я, подавляя желание закатить глаза. Не секрет, что Идзанаги считал меня некомпетентной. – Мне не нужен телохранитель. Уверяю: я не собираюсь вручать жнецам ключи от своего царства. Все, теперь можешь идти.

– От приказов моего отца… не то чтобы можно отмахнуться, – поморщился Цукуёми. – Если с тобой случится какое-либо… несчастье, я буду сурово наказан.

– Если я и умру, то не от рук жнецов, – твердо сказала я. Если я в чем-то и была уверена, то только в этом. Я сделаю все, чтобы остановить собирателей душ, которые загнали меня в эту страну тьмы, проглотившую моего брата. Тех, кто погубил меня, сделал жестокой и бессердечной.

– Мой отец не хочет брать на себя ненужный риск, – отозвался Цукуёми.

Я стиснула зубы. Мне некогда было спорить. Жнецы оказались здесь по мою душу. Если Цукуёми хотел узнать, что такое пытки временем от Высших жнецов, то это его выбор. Вероятно, это отпугнет его.

– Если пойдешь со мной, – произнесла я, – я не берусь нести ответственность за то, что жнецы могут с тобой сделать.

– Без проблем, – ответил он, отковыривая от своего безупречно белого кимоно застывший воск.

– Ты никогда раньше не встречал жнецов.

– Ну, теперь я знаю одного, – сказал он, кивая в мою сторону. – И могу поклясться, Рэн, что видел созданий и пострашнее.

Глава 4

Идзумо был городом божеств, и именно поэтому я его ненавидела.

Здесь находились одно из старейших святилищ во всей Японии и первая дверь в Ёми, скрывающаяся под сенью горы Якума. Самой высокой точкой города была украшенная золотом святыня храма, наклонная крыша которого тянулась к ясному небу, словно мост от земли к небесам. Идзумо представлял собой вытянутую, поросшую молодым лесом и будто бесконечную береговую линию чистейшей реки, словно сияющей изнутри. Мне здесь были совершенно не рады.

Шесть лет назад я узнала, что каждый год в десятый месяц по лунному календарю в Идзумо собираются все божества и жители приветствуют их великим празднеством. Всех, кроме меня.

Когда я спросила об этом Тиё, она лишь покачала головой и ответила, что раз уж меня намеренно не пригласили, то заявляться туда и злить одновременно всех синтоистских божеств – не лучшая идея.

Я, прищурившись, смотрела на Цукуёми и размышляла, как бы ненавязчиво спросить у него, что происходит на этих собраниях, – так, чтобы не показаться озлобленным ребенком.

Мы продвигались по пыльным дорогам. Солнце позднего лета палило настолько сильно, что я задалась вопросом, не ненавидит ли меня вдобавок и богиня Солнца, обжигая, чтобы я не уползла обратно в свою тьму, как таракан. Солнце было еще низко над горизонтом, и я поняла, что вновь наступило утро. В Ёми различия между днем и ночью стирались, а дни сливались друг с другом, словно лужи горячего воска. Глаза щипало от недосыпа, но откладывать это путешествие было нельзя.

Мы прошли по мягкой траве, усеянной гробницами – округлыми полусферами, нарушающими четкие линии полей. Я чувствовала под нами кости древнейших времен Японии, смерть, которую людям еще предстояло обнаружить. Мы пересекли канал, рассекавший город, точно свежая рана, истекающая серой водой реки Хиикава. На скалах высоко над нами вырос белый маяк, его мигающий свет напоминал пульс медленно бьющегося сердца.

Пока мы приближались к городу, люди обходили нас по широкой дуге. Возможно, они ощущали вокруг меня облако Смерти или реагировали так потому, что самураи упразднены несколько десятилетий назад и женщина с катаной – крайне необычное явление. А может быть, они просто принимали меня за чужестранку.

Я проводила среди людей так мало времени, что последнее десятилетие их мнение обо мне не слишком меня волновало.

Шинигами и мертвые Ёми, по крайней мере, вынуждены изображать уважение, пока я не вызову у них недовольство, но для живых во мне не было ничего особенного. Для них моих знаний никогда не будет достаточно – даже после десяти лет страданий на уроках с суровой Тиё.

Когда Тиё впервые увидела, как я пишу по-японски, она чуть не потеряла сознание, – мой почерк представлял собой кривые каракули со случайным порядком черт, которые я и сама не могла разобрать. Уж после этого она решила позаботиться о том, чтобы богине Ёми не приходилось краснеть оттого, что она была «чересчур англичанкой». Она заставила меня изучить японскую классику, каллиграфию, чайную церемонию и даже игру в сёги. Поскольку никто в моем окружении не говорил по-английски, мой японский за эти годы стал намного лучше. Но ни в одном из языков – ни в японском, ни в английском, ни в любом другом – не было слов, способных убедить японцев увидеть во мне кого-то, кроме иностранки.

Я часами просиживала перед зеркалом, пытаясь разглядеть то, что видели они. Ни одна черта лица не выдавала во мне англичанку – ничего из того, что я была в силах изменить. Мне просто не хватало всего понемножку: излишне строгое лицо, напоминавшее об отце, очень много его же холодного высокомерия и вечная разочарованность во взгляде.

Когда-то людское осуждение пробуждало во мне желание выколоть им глаза и пустить кровь. Теперь их слова и взгляды я воспринимала, скорее, как солнце, обжигающее мою бледную кожу. Я никогда не буду полностью соответствовать их идеалу. Мой гнев должен утихнуть, как только я смогу проглотить эту правду. Я стала богиней, и предполагалось, что меня перестанет заботить то, что думают обо мне люди и другие существа. Неважно, что для меня нет дома ни на одном клочке земли. Я была Рэн из Якусимы, богиней смерти, девушкой, которая должна была умереть, но вместо этого каким-то образом украла целое царство, и этим все сказано.

Я с вызовом посмотрела на женщину, напоминая себе, что однажды она умрет и станет одной из моих подданных, и эта мысль помогла мне почувствовать себя немного лучше. Я положила ладонь на рукоятку катаны, надеясь, что это отпугнет еще больше людей, и зашагала перед Цукуёми.

Я предполагала, что в солнечном свете он будет выглядеть бледным призраком, но, к моему раздражению, когда солнце растягивало его темную тень, как плащ, он, наоборот, казался еще более царственным. Я могла с легкостью представить, будто снова путешествую по Японии с Хиро, а не пытаюсь предотвратить худшее из того, что может случиться, с Цукуёми. Мы пересекли деревянный мост через реку, настолько спокойную, что она была похожа на лист стекла, и направились к серой горной тени.

– Сейчас я не вижу никого со светлыми волосами, – заметил Цукуёми, держась позади и соблюдая вежливую дистанцию. Казалось, солнце беспокоит его намного больше, чем меня: он постоянно прикрывал лицо рукой и бросал настороженные взгляды в небо. – Однако ночью мое зрение намного лучше. Может быть, они прячутся?

Я покачала головой.

– Сомневаюсь, что они ожидают моего прихода так скоро, – ответила я. – Они не знают, что у меня есть всевидящий бог Луны, который рассказал мне о них.

– Меня вряд ли можно назвать всевидящим, – отозвался Цукуёми. – Должно быть, ты очень важна для них, раз они притащились в такую даль, чтобы найти тебя.

Не дойдя до конца моста, я остановилась, моя тень скрючилась на неровной земле, больше напоминая уродливое чудовище, каким я была внутри.

– Нет, это не так, – возразила я. – Я была никем.

На самом деле я была даже хуже, чем никем. Никто не занимал бы последнее место в классе, не опозорил бы семью Скарборо и не ослепил бы двух Высших жнецов, посеяв хаос в катакомбах.

– Ты не из благородной семьи? – спросил Цукуёми, приподняв брови.

Я фыркнула.

– Нет, – ответила я, хотя технически это было не так. Мой отец, Эмброуз, был членом Верховного совета. Я могла бы унаследовать его место, если бы он не отказал мне во всех правах, юридически оставив меня сиротой. Иногда я думала о нем, надеясь, что он наконец начал сморщиваться и увядать. Или что его обвинили в моем побеге и в конце концов исключили из Верховного совета – лишили единственного, что когда-либо было для него важно.

– Тогда зачем они пришли сюда за тобой?

Я вспомнила о том, как мы с Нивеном ползли по вентиляционной шахте над залом Совета, пока там планировали мою поимку и последующую казнь.

«Мы найдем ее, – сказал тогда Верховный советник Кромвель. – Она слишком опасна. Ее нельзя оставлять в живых».

– Потому что они поклялись, что накажут меня, – ответила я. – А если жнецы обещают что-то на языке Смерти, они обязаны это выполнить во что бы то ни стало.

Это была единственная причина, которую я могла назвать, но она не объясняла, почему они пришли за мной только сейчас, спустя десять лет после моего побега. Неужели меня так сложно было найти? Они, может, и поклялись прикончить меня, но не уточнили когда, так что должны были удовлетвориться моим уходом. Видимо, что-то изменилось.

Цукуёми кивнул, как будто все встало на свои места.

– Ни одно общество не может функционировать в бесчестии.

– Не в этом дело, – сказала я, покосившись на него. – И вряд ли есть что-то честное в убийстве моих шинигами.

– Тоже верно, – отозвался Цукуёми. – Какое странное противоречие. Интересно, знают ли они о нем?

– Можешь задать им этот вопрос, когда они будут ломать твой позвоночник.

Цукуёми кивнул, будто и впрямь обдумывая мое предложение. На его лице застыла безупречная маска спокойствия, не позволяющая прочесть ни одной мысли. Его взгляд упал на мою цепочку.

– Почему ты носишь кольцо на шее, а не на пальце? – спросил он.

Я спрятала кольцо под одежду и отвела взгляд. К черту Цукуёми и его бесконечные вопросы.

– Это серебро с золотом, – ответила я, глядя в землю. – Подходит, чтобы останавливать время.

– Но я читал о жнецах, – возразил Цукуёми. – Разве вам не нужны для этого часы?

– Не знала, что ты такой специалист по ювелирным украшениям, – съязвила я. – Для того, кто носит кимоно цвета кожи остывшего трупа, у тебя ужасно много замечаний по поводу моей внешности.

Цукуёми кивнул.

– Значит, кольцо тебе подарил мой брат.

Я нахмурилась:

– Как ты…

– Когда речь заходит о нем, это выводит тебя из себя.

Прежде чем снова заговорить, я сделала глубокий вдох – просто чтобы не дать ему убедиться в правоте своих слов.

– Ты еще не видел, как я «выхожу из себя», – возразила я.

– Меня интересует только од… – он прервался на полуслове, уставившись куда-то мне за спину.

– Нет уж, пожалуйста, закончи свое предложение, – процедила я, заранее сжав кулаки. Будет очень жаль, если его чистенькое кимоно окажется залитым кровью.

Он покачал головой и сощурился, глядя поверх моего плеча.

– Позади тебя стоит кто-то со светлыми волосами.

Не говоря ни слова, я схватила его за рукав и потащила под ближайшее дерево, натягивая на нас тени.

– Не произноси моего имени, – наказала я. – Ничего не говори по-английски. У них очень тонкий слух.

Цукуёми механически кивнул, широко раскрыв глаза. Я запоздало поняла, что прижала его к стволу дерева. Отпустив его руки, я отступила, мое лицо внезапно потеплело. Я выглянула из-за дерева, успев мельком увидеть светлые волосы прежде, чем незнакомец свернул за угол, на другую улицу.

– Идем, – сказала я и ворвалась в толпу, не удосужившись проверить, последовал ли Цукуёми за мной. Мы пробирались между людьми, ныряли в дверные проемы и под навесы, выслеживая двух жнецов, углублявшихся все дальше в город. Даже без светлых волос их легко было узнать по небрежно завязанным поясам и английским ботинкам.

Чем дольше мы за ними шли, тем нерешительнее становились их шаги. Должно быть, они чувствовали приближение Смерти, как птицы предчувствуют надвигающуюся бурю. Но лицо Цукуёми было им незнакомо, а мне достаточно было отвернуться, когда они оглядывались, чтобы они не заметили ничего, кроме завесы длинных темных волос, как у любой другой японской женщины.

– Кажется, кто-то нас преследует, – прошептал один из них другому. В море окружавшего нас японского языка вычленить эти несколько английских слов было проще простого.

Нужно схватить их немедленно. Стоит жнецам почувствовать угрозу, как они тут же возьмутся за часы и остановят время, чтобы перепрыгнуть куда-то в другое место, оставив своих преследователей позади.

Я увидела возможность, когда они прошли мимо переулка, окутанного тенями высоких зданий.

Тени потянулись и схватили жнецов за запястья, затаскивая их в переулок и набивая их рты тьмой, чтобы заглушить крики.

Я толкнула Цукуёми за угол вслед за ними и опустила завесу тьмы, чтобы отделить нас от мира живых.

Мои тени придавливали жнецов к стене, надежно связав им руки над головами, пока они бессильно бились, выпучивая глаза. Первым делом я выудила кинжал и срезала цепочки, которыми жнецы крепили часы к одежде. Цукуёми зачарованно наблюдал за моими действиями. Затем я наконец выдернула тени из их глоток.

Перед нами были два молодых жнеца, глядящих на меня ярко-голубыми глазами. Им было не больше трехсот лет.

– Зачем вы здесь? – спросила я. Было странно ощущать на языке английские слова. Прошло так много времени с тех пор, как я последний раз с кем-то говорила по-английски. – Отвечайте. Сейчас же.

Но вместо того, чтобы заговорить, один из жнецов сплюнул мне под ноги.

Я вздохнула и шагнула вперед. Одной рукой разжала его челюсть, а другой дернула за язык. Крепко держа его между пальцев, я занесла кинжал.

– Тебе когда-нибудь приходилось отращивать язык? – спросила я. – Не самое приятное чувство. Не так ужасно, как отращивать зубы или пальцы, но чуть позже мы дойдем и до этого.

Жнец задергался, но мои тени только крепче сжали его, обескровив руки и ноги.

– Кто ты, черт возьми? – яростно выплюнул второй жнец, но его глаза помутнели, выдавая страх.

– А, значит, ты тоже умеешь говорить, – отозвалась я. – Сначала ответь на мой вопрос. Зачем вы здесь?

Когда я сильнее сжала язык первого собирателя душ, он заскулил, впиваясь ногтями себе в руку. Второй перевел взгляд с его языка на мое лицо.

– Нас послали за шинигами по имени Скарборо, – сказал он.

Так я и думала.

– Зачем Совету это нужно? – спросила я. – Для чего отправлять столько жнецов за границу ради поимки одного человека?

Жнец нахмурился:

– Откуда ты знаешь о Совете?

– Отвечай! – рявкнула я, и первый жнец вскрикнул, когда я дернула его за язык.

– Я… я не знаю, – сказал его спутник. – С тех пор как Кромвели победили Анку…

– Что? – моя хватка ослабла настолько, что жнец выдернул свой язык и попытался укусить меня. Не отрывая взгляда от второго собирателя, я ударила его локтем в живот.

Семья Айви захватила власть? Предполагалось, что они, как наследники Анку, в конце концов все равно займут его место, но я не ожидала, что это произойдет так быстро.

– Кромвели свергли Анку, – сообщил жнец. – Следующим в очереди был Верховный советник, но его нашли мертвым за день до вознесения. Теперь Анку – Айви Кромвель, и она многое поменяла.

Я застыла, неотрывно глядя на собирателя и не чувствуя ничего, кроме того, как увлажнилась моя ладонь, в которой был зажат кинжал. Конечно, Айви пойдет ради власти на что угодно, даже на убийство собственного отца. Такими были Высшие жнецы – они вырезали слабых из стада, кем бы те ни были. Любовь означала слабость, а слабость вела к смерти.

– Она послала вас за мной? – прошептала я.

– За тобой? – второй жнец отшатнулся, его лицо исказилось от гнева. – Так и знал! Ты Рэн Скарборо?

Я тихо выругалась, поднося кинжал к горлу первого жнеца. Он вжался в стену, его глаза были похожи на сияющие аметисты.

– Так это из-за тебя нам пришлось провести десять месяцев в море и перерыть весь этот протухший город? – спросил второй собиратель.

– Заткни пасть, – оборвал его тот, которому я угрожала кинжалом. – Ты же слышал, что она сделала. Она сдерет кожу с наших лиц.

– И что же именно я сделала? – спросила я, сузив глаза. Я была далеко не милосердна, но пытки мне никогда не нравились, в отличие от некоторых. К тому же сдирание кожи с лиц – это скорее в стиле Айви, чем в моем.

– Айви сказала, что ты выколола глаза трем Высшим жнецам, – произнес второй, пытаясь стряхнуть оковы теней.

Я закатила глаза.

– Это был несчастный случай. И глаза я им не выкалывала. Просто ослепила.

Цукуёми позади меня издал удивленный возглас, но я не обратила на это внимания.

– Она сказала, что единственная причина, по которой тебе вообще было позволено пожинать, – то, что ты соблазнила Верховного советника Кромвеля.

– Что? Ну и бред!

Я оглянулась на Цукуёми, но по его лицу нельзя было понять, о чем он думает. Мне хотелось протестовать гораздо громче – чтобы у Цукуёми не возникло каких-нибудь отвратительных мыслей на мой счет, – но я не хотела показывать англичанам, что их слова задели меня за живое.

– Она сказала, что шинигами едят собственных детей, но, поскольку у тебя их нет, ты похитила своего брата, чтобы поджарить его на вертеле.

Я ударила кулаком по стене рядом с головой первого жнеца. Дерево раскололось, и все здание задрожало.

– Можешь передать ей, что она зря тратит время, – прошипела я. Ядовитые слова на языке Смерти слетали с языка точно искры. – Только шинигами могут добраться до моего дома в Ёми. Ее ложь не поможет ей найти меня, пока я сама этого не захочу.

Говорливый жнец резко хохотнул, и первый бросил на него страдальческий взгляд.

– Мы уже убили троих шинигами, – признался он. – Как думаешь, что сделает Айви, если ты спрячешься под землей, точно репа? Думаешь, она пожмет плечами и вернется обратно в Англию? Здесь достаточно душ, которые она, я уверен, будет готова собирать, пока это не убедит тебя выйти и поговорить с ней.

Сама того не желая, я сильнее прижала клинок к шее первого жнеца. По его ключице потекла холодная капля крови.

– Где она? – спросила я. – Скажи мне.

Собиратель подо мной сжался, оглушенный мощью языка Смерти, дохнувшей ему прямо в лицо.

– Ее тут еще нет, – выжал он из себя.

Когда жнец попытался сморгнуть тошноту, его глаза окрасились в разные цвета.

– Еще? – потребовала я, сильнее надавливая на лезвие. Парень вздрогнул, стараясь не сглатывать, чтобы я не перерезала ему горло.

– Мы делаем для нее карту этих земель, – произнес он сухим, осипшим голосом. – Ее корабль отправился на неделю позже нашего.

«Всего неделя?» – подумала я, пытаясь заставить руку не дрожать.

Впервые я порадовалась, что мои глаза не меняют цвета, как у жнецов. Они не смогут определить по ним мою тревогу.

– И как долго вы здесь?

– Лиам, – сказал другой собиратель, бросив на своего спутника предупреждающий взгляд. Но я лишь чуть сильнее надавила на лезвие – и Лиам задрожал. Я была намного страшнее Высшего жнеца.

– Три дня, – сказал он.

У меня перехватило дыхание. Осталось всего четыре дня до прибытия Айви – едва ли этого достаточно, чтобы подготовиться, учитывая, что я даже не знала, что мне следует сделать.

Другой жнец тяжело вздохнул и перевел взгляд на меня.

– Не волнуйся, полукровка, – произнес он. – Скоро она придет за тобой.

Все мое тело напряглось.

– Как ты меня назвал? – прошептала я.

Вокруг запястий обоих собирателей сомкнулись тени, ломая их, точно ветки. Мужчины закричали, но я уже почти ничего не замечала. Сколько времени я не слышала этого слова? Вероятно, последней, кто так меня назвал, была Айви.

Вместо желания обрушить на них свою ярость – прошептать на языке Смерти, как легко я могу сломать их позвоночники, вскрыть грудные клетки и полакомиться их сердцами, – я будто проглотила океан льда.

Руки задрожали, горло сжалось. Шинигами не нужно было дышать, но мне это требовалось, мои легкие отчаянно нуждались в воздухе. Кости стали такими хрупкими и замерзшими, что, казалось, любое неосторожное движение могло разбить меня на осколки.

Десять лет назад Айви сорвала с меня капюшон, издеваясь надо мной.

«Полукровка! – насмехалась она, – Можно подумать, одежда скроет твою истинную сущность».

Сейчас ее здесь не было, но каким-то образом она все равно отнимала у меня мой дворец, слуг и позолоченную катану, шепча мне на ухо эти жестокие слова. Если и я, и Айви теперь богини, то кто из нас могущественнее? Я знала, что, если придется, я кость за костью разорву старого Анку на части, но представить Айви истекающей кровью было невозможно.

– Оу, посмотрите-ка, кажется, я задел ее чувства, – ухмыльнулся второй жнец, глядя на дрожащий кинжал, который больше не холодил горло его спутника. – И это наследница Высшего жнеца? Неудивительно, что от тебя отказались.

Я увереннее сжала кинжал. Прежде чем жнецы успели сказать что-то еще, я вогнала его грубияну между ребер.

Он вскрикнул, белая рубашка расцвела красным. Я вырвала лезвие, вызвав брызги крови, и двинулась к другому жнецу, но меня остановила рука Цукуёми.

– Рэн, – позвал он.

Я обернулась. Я почти забыла, что Цукуёми тоже здесь.

– Рэн, я думаю, если оставить тела здесь, это может вызвать среди людей панику, – заметил он. – Можем закончить допрос в другом месте.

– Нет, – возразила я, пытаясь стряхнуть его руку, но хватка Цукуёми оставалась твердой, будто он обратился в мрамор.

– Рэн, я понимаю, что они были с тобой нелюбезны, но…

– Ты ничего не понимаешь! – воскликнула я, перехватывая кинжал второй рукой и молниеносно отшвыривая его назад. Он вошел второму жнецу в живот, пригвоздив того к стене. Мужчина взвыл, захлебываясь кровью. Давным-давно мои кинжалы, вероятно, не нанесли бы Высшим жнецам вреда, потому что победить их могли только более могущественные существа. Но теперь я была богиней. Мое лезвие несло смерть любому собирателю, вне зависимости от его статуса.

Цукуёми отпустил меня, широко распахнув глаза.

– Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о них, – сказала я, делая шаг ему навстречу. – Больше никогда не стой у меня на пути.

– Рэн, – произнес Цукуёми нарочито терпеливым тоном, будто я была диким зверем, которого он пытается приручить. Мои тени отпустили жнецов, и те, истекая кровью, сползли на землю. – Я лишь имел в виду, что стратегически, возможно, было бы мудрее…

– Когда это ты успел выработать стратегию? – спросила я, и тьма поднялась за моей спиной, словно крылья падшего ангела – тысяча острых когтей, готовых атаковать. – Не учи меня, что делать с мне подобными! Они уже узнали, кто я, Цукуёми. Они побежали бы обратно к Айви и рассказали ей, что видели меня.

Цукуёми ничего не ответил, но почему-то его каменное лицо снова разозлило меня.

– Думаешь, что все знаешь, но ты родился в величии, – сказала я. – Ты получил все при рождении, а я свое право стоять рядом с богами вырвала силой. Так что не читай мне лекций о том, как правильнее получить то, чего я хочу.

На долю секунды – миг, который я смогла уловить лишь потому, что была жнецом и могла разорвать время на миллион мгновений, – лицо Цукуёми потеряло свое идеальное мраморное совершенство.

Его губы распахнулись, глаза вспыхнули болью, звезды в них померкли. В эту долю секунды, когда он оказался таким беззащитным, он до боли напомнил мне Хиро. Весь мой гнев смыло холодной волной раскаяния.

– Это… это неправда, Рэн, – произнес он наконец. Его слова были настолько тихими, что разобрать их стоило мне определенных усилий. Его голос звучал так же, как у Хиро: та же неприкрытая честность, которая могла выскоблить меня изнутри. Затем Цукуёми моргнул, и момент улетучился. Он расправил плечи, и его лицо снова стало безразличным. Он взглянул на жнецов позади меня и вздохнул.

– Полагаю, больше здесь делать нечего, – сказал он, поворачиваясь, и вышел из переулка.

Я собрала свои кинжалы, бросив на мертвых жнецов в залитой кровью улочке лишь один, последний, взгляд. Может быть, другие жнецы придут, чтобы собрать их души, или они навсегда зависнут в небытии. В любом случае это уже не моя забота.

Должно быть, людей отпугнуло убийственное выражение моего лица, потому что никто не осмелился сказать ни слова ни об испачканных кровью кинжалах в моих руках, ни о тянущейся за мной дорожке кровавых следов, которые становились все бледнее и бледнее, пока не исчезли во влажной земле на окраине города.