Текст книги "Время шинигами"

Глава 6

Мы вновь отправились на берега Идзумо, но на этот раз не стали заходить в город. Цукуёми привел меня в укромное место на пляже. Мы сбросили обувь на белый песок и зашли в холодную воду.

Город идеально подходил для того, чтобы сквозь человеческое море войти в царство богов, где под самыми темными водами скрывался Сусаноо. Однако ничто на берегах Идзумо не намекало на божественное присутствие. Воды были неподвижны и гладки, сливались с далеким горизонтом в дымке тумана. На мокром песке не было никаких следов, кроме наших: все признаки жизни были смыты приливом.

– Мой брат живет во тьме, как и ты, – сказал Цукуёми. – Нам придется плыть в самую глубину океана.

Он вытащил из рукава тонкую пеньковую веревку с крошечными кисточками и обвязал один конец вокруг своего запястья.

– Что это? – спросила я.

– Это симэнава[5]5
  Веревка из рисовой соломы свежего урожая. В традиционной японской религии синто ею отмечают священное пространство.


[Закрыть], – ответил Цукуёми. – Она ограждает священное место и отгоняет зло. Тот, кто пожелает навредить нам, не сможет разорвать ее, поэтому у океана не получится нас разлучить.

– Думаешь, Сусаноо попытается нам навредить?

Избегая моего взгляда, Цукуёми жестом попросил меня вытянуть руку. Он молча завязал веревку на моем запястье и затянул узел – веревка впилась мне в кожу. Я посмотрела на темную, зловеще неподвижную воду под ногами и засомневалась, была ли идея встретиться с Сусаноо удачной.

– Рэн, – сказал Цукуёми, не сводя глаз с симэнавы, – помнишь, я говорил тебе, что родился из глаза моего отца, когда он омыл его после побега из Ёми?

– Да, я читала «Кодзики», – ответила я.

– Создавая Сусаноо, наш отец совершил ошибку, – сказал он.

Я замерла.

– Какую ошибку?

– К нему прилипла Смерть из твоего царства, – Цукуёми не отводил взгляда от веревки. – Глаза моего отца были чисты, когда он вышел из Ёми, поэтому мы с сестрой не пострадали, но Сусаноо родился, покрытый тьмой Ёми.

Я моргнула, ожидая продолжения, но Цукуёми лишь уставился на меня, будто предполагал, что я закричу, или заплачу, или устрою еще одно землетрясение.

– И всё? – спросила я. – Тьма Ёми пропитала меня насквозь. Вряд ли это может меня напугать.

Цукуёми сжал губы в тонкую линию. Он смотрел куда-то мимо меня, словно тщательно взвешивал следующие слова.

– Сусаноо ведет себя не так, как положено божествам, – произнес он наконец.

– Тогда, похоже, мы поладим.

Цукуёми вздохнул.

– Я просто прошу тебя выражаться осторожнее, – сказал он. – Сусаноо может быть довольно непредсказуемым, а я не хочу, чтобы ты пострадала.

Странная искренность этой фразы заставила меня покраснеть. Я отвела взгляд, теребя распустившийся край веревки на запястье.

– Разве твоему отцу не должно быть безразлично, пострадаю ли я? – спросила я, но слова прозвучали резче, чем мне хотелось. – До тех пор, пока я не сдохну от рук чужеземцев, всё в порядке, разве нет?

Цукуёми ничего не ответил, просто потянул за веревку и шагнул в океан.

– Идем, – сказал он.

Затем отвернулся и погрузился в холодную темную воду, увлекая меня за собой.

Я зашла в океан, такой же ледяной, как моя кровь. Вода скользила между пальцев, и мне показалось, что я не плыву, а летаю в невесомости. Цукуёми с головой ушел под воду, и мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

Мимо нас не проплыла ни одна рыба, рядом не покачивалась ни одна водоросль, а по песку не сновал ни один краб. Океан был таким же темным и бесплодным, как Ёми, – ровная песчаная плоскость, внезапно обрывающаяся невидимой бездной.

Пока я осматривала бесконечную пустоту, Цукуёми погружался все ниже, утягивая меня за собой. Я почти не видела солнечного света. Казалось, будто океан затянул нас гораздо глубже, чем мы предполагали, захлопнул за нами дверь и крепко ее запер.

Тупая боль в глазах напомнила о давлении. Внезапно вода стала еще холоднее, темнота поглотила последний далекий солнечный луч. А затем океан наконец наполнился жизнью.

Мимо проплывали рыбы, сливающиеся с черными водами, в которых были видны только их белые глаза, парившие в пустоте, точно созвездия. Морские водоросли – мертвые и серые – качались на волнах, готовые рассыпаться на части. Нас обступали кораллы цвета пепла – окаменелые деревья в мрачной безмолвной чаще.

В миг, когда мы коснулись дна, песок обволок наши ноги, удерживая на месте. Я попыталась высвободить ступни, но песок сковал их, царапая песчинками мою кожу.

– Он близко, – сказал Цукуёми, и его слова казались далекими, но в то же время звучали отчетливо сквозь толщу воды.

Затем со всех сторон раздался голос – он шел от ломких водорослей, от тысяч глаз, вращающихся вокруг нас, от мерцающих проблесков солнечного света высоко над нами, похожими на далекий сон.

– Зачем вы явились сюда? – спросил он.

Звук резонировал, отражаясь от песка, отдавался дрожью в моих костях. Я оглянулась, отчаянно желая увидеть лицо обладателя столь мощного голоса.

– Брат, это я, – отозвался Цукуёми.

– У меня много братьев, – ответил голос, – и не всем здесь рады.

– Тогда выйди и взгляни на меня своими глазами, – предложил Цукуёми, скрестив руки на груди.

На какое-то время воцарилось безмолвие. Водоросли замерли, перестав раскачиваться. Мягкие волны застыли. А потом из-за коралла вышла высокая фигура.

Как и Цукуёми, Сусаноо тоже напоминал Хиро, но был гораздо холоднее.

В его глазах словно собралась вся тьма Ёми, но так казалось не из-за их цвета, а из-за глубины – при взгляде в них возникало ощущение, будто падаешь в бездну. Лицо серое и узкое, под глазами и на щеках пролегли тени, губы – безжизненно синие. Он был выше братьев, очень худой, одет в белое кимоно, которое ритмично вздымалось, будто под ним билось сердце самого океана, тяжелая ткань рукавов пульсировала, как пара крыльев, жаждущих полета.

Он встретился со мной взглядом – и мои кости сковало холодом.

– Сусаноо, это Рэн, богиня… – начал было Цукуёми.

– Я знаю, кто она, – оборвал его Сусаноо, не сводя с меня глаз. – Ты уже забыла Хируко, я смотрю? Признаю, Цукуёми получше, но ненамного.

Я сжала кулаки и дернула ногами, пытаясь высвободиться из песчаных оков, но не могла сдвинуться с места.

– Его звали Хиро, – выдавила я.

– Мы здесь не поэтому, – продолжил Цукуёми, покосившись на меня.

– Тогда скажи, чего вы хотите, – отозвался Сусаноо. – Я спрашиваю уже во второй раз. Третьего раза не будет.

– Ты впустил в Японию жнецов, – сказала я. Я не собиралась бросаться обвинениями, но что-то в его резком тоне заставило и меня стать жестче, чтобы показать ему, что он не смеет предъявлять требования богине. Цукуёми окинул меня испепеляющим взглядом, полным разочарования.

– Да, я пропустил в наши воды корабль с чужеземцами, – ответил Сусаноо, поднимая брови. – Япония больше не закрытая страна, поэтому я должен дозволять торговлю. Ты просидела под землей, как картошка, так много времени, что ничего не знаешь о политике нашей страны?

– Жнецы не имеют никакого отношения к политике Японии! – воскликнула я.

Цукуёми переводил взгляд с меня на брата, будто в любой момент ожидал взрыва бомбы. Энергия Смерти вокруг нас уже выкрасила воду в черный, сделав ее горькой и острой, словно иголки.

– Богиня жнецов идет за мной, – продолжила я. – Я хочу, чтобы ты помешал ей ступить на берег.

Сусаноо хмыкнул, откинулся на спинку кораллового ложа и скрестил руки на груди.

– Это твоя проблема, а не моя, – сказал он. – Жнецов сюда привела ты – сама с ними и расправляйся.

У меня зачесались кулаки: хотелось стереть с его лица все самодовольство.

– Брат, – вмешался Цукуёми, – жнецы пришли сюда не из-за одной Рэн. Они навредят не только шинигами, но и людям.

Сусаноо повернулся к Цукуёми и направил в его сторону поток воды, тот пошатнулся и заслонился руками. Кристаллы соли оставляли на его предплечьях крошечные царапины.

– Меня изгнали из мира смертных! – крикнул Сусаноо, и его голос отпугнул косяк рыб и поднял бурю серого песка. – Думаешь, меня вообще заботит царство Идзанаги?

«Изгнали из мира смертных?» Я уставилась на Цукуёми, ожидая объяснений, но он отвел глаза.

– Если Анку убьет меня, она займет мое место, – пояснила я Сусаноо. – Ты правда хочешь, чтобы Ёми правили жнецы?

Сусаноо повернулся ко мне. Облака песка опускались вокруг нас серым снегом, а все дрейфующие рядом глаза вдруг разом уставились на меня.

– Ёми и так уже правит жнец.

Его слова пронзили мою грудь, и без того стесненную из-за давления воды. Вот что он во мне видит, вот что во мне видят все шинигами. Мысль о том, что я надеялась, будто когда-то статус богини избавит меня от этого клейма, чуть не заставила меня расхохотаться над собственной глупостью.

– Сусаноо, – обратился Цукуёми к брату тоном, которым собаке приказывают больше не кусаться.

Но Сусаноо проигнорировал его и приблизился ко мне. Вода стала невыносимо ледяной.

– Я знаю свое место, – сказал он. – Пора бы и тебе знать свое. И если жнецы должны зарезать тебя и вырвать катану Идзанами из твоих мертвых рук, то так тому и быть. Если у них это получится, значит, они заслуживают ее больше, чем ты.

Я сглотнула – мои тени заколыхались в воде – длинные качающиеся нити тьмы, окружившей нас.

– Неужели ты позволишь своей злобе помешать другому божеству, даже если это будет означать падение твоей страны?

Какое-то время Сусаноо молчал и вдруг расхохотался – его холодный, злобный смех царапал мои уши и раскалывал нежные коралловые деревья.

– Божества Японии не рождаются в британской канализации, – ответил он. – Можешь угрожать своим людям катаной Идзанами, сидеть на ее троне, даже повелевать ее тьмой, но ты никогда, никогда не будешь богиней.

Он быстро посмотрел на меня в последний раз, затем повернулся спиной и направился прочь.

Как только он отвернулся, мою грудь сжало что-то острое, как будто легким не хватало воздуха, хотя мне вообще не нужно дышать. Больше всего меня задели не его слова, а взгляд, которым он окинул меня, уходя: будто я была пятном, которое нужно стереть. Точно так же жнецы смотрели на меня в Лондоне, когда я была никем и ничем.

Возможно, он был прав: я никогда не буду обладать такой же силой, как Идзанами, создавшая все японские острова, каждый отрезок бескрайнего неба и глубокое черное море. Но я заполучила ее оружие и каким-то образом, несмотря ни на что, все еще держала его в руках.

Я вырвала ноги из песчаной хватки, не обращая внимания на то, что острые песчинки сдирают кожу. Океан изо всех сил удерживал меня, но я сделала еще шаг вперед.

– Не смей уходить от меня! – крикнула я, и слова, сказанные на языке Смерти, образовали вокруг меня черные облака, закружившись в воде. Мои тени пробились сквозь сокрушительное давление воды, повалили Сусаноо с ног и поволокли его по дну. Ко мне метнулась стая рыб, но я взмахнула рукой – и поднявшаяся волна отшвырнула их, а мои тени искромсали их, окрасив воду кровью.

– Это была не просьба, – произнесла я, нависая над Сусаноо. Он уставился на меня, сжимая в кулаках песок, будто только так мог оставаться в вертикальном положении. – Я уже убила одно божество, Сусаноо, и могу сделать это снова.

Его глаза сузились, как будто больше всего на свете он мечтал разорвать меня на куски. Его грудь тяжело вздымалась, зубы были плотно сжаты.

– Рэн, – мягко сказал Цукуёми, делая ко мне крошечный шажок, – я думаю, что…

– Заткнись! – оборвала я его, махнув рукой. – Я не уйду отсюда с пустыми руками.

Цукуёми с трудом подавил негодование, мелькнувшее на лице. Его выражение теперь было почти равнодушным, если не считать раздраженного подергивания левого глаза.

Сусаноо покосился на брата, затем запрокинул голову и вновь расхохотался.

– Ладно, – сдался он. – Хоть ты и чужеземка, но, по крайней мере, не псина, кормящаяся с рук Идзанаги, как некоторые. – Он кивнул в сторону Цукуёми – тот стоял, скрестив руки на груди и нахмурившись. – Может быть, наблюдать за тем, как ты погубишь и его, будет даже забавно. Позволь мне встать.

Я не пошевелилась и лишь вопросительно взглянула на Цукуёми. Тот вздохнул так, словно ужасно устал, а затем махнул рукой, подав знак отпустить его брата.

– Он очень непостоянный, – заметил Цукуёми. – С ним такое бывает.

– Я не с тобой говорю, – фыркнул Сусаноо и швырнул в лицо Цукуёми песок. Тот закашлялся и принялся отплевываться.

Я отозвала свои тени, и Сусаноо, поднявшись на ноги, снова навис надо мной.

– Думаю, мы можем заключить союз, – сказал он, улыбаясь жемчужно-белыми зубами, которые казались ужасно острыми.

Я моргнула.

– Я не выйду за тебя.

Сусаноо закатил глаза. Цукуёми позади нас снова закашлялся.

– Да-да, все мы знаем, как славно закончится твой последний брак, – продолжил он. – Это не единственный способ, которым божества заключают союзы. Я дам тебе то, чего ты хочешь, если ты дашь мне то, чего хочу я.

– И чего же ты хочешь?

Сусаноо махнул в сторону коралловой стены, которая по его приказу с треском раскололась и приняла новую форму. Белый коралл собрался в меч, но не изогнутый, как у Идзанами, а в идеально прямой, с заостренным концом и зазубренными краями, похожими на изгибы океанских волн.

– Я ищу меч под названием Кусанаги-но Цуруги, который выглядит вот так, – пояснил он. – Я нашел его в теле великого змея много лет назад и подарил своей сестре Аматэрасу в качестве… извинения за ошибку, если угодно.

– Ошибку? – переспросил Цукуёми, приподняв брови. – Ты проделал в потолке ее дома дыру и сбросил туда дохлую лошадь.

– Я сказал, что говорю не с тобой, – рявкнул Сусаноо, посылая в лицо Цукуёми еще одно облако песка. Затем повернулся ко мне. – Аматэрасу подарила меч первому императору Японии – не спрашивай меня, какое ей было дело до людских забот, – и долгие годы он благополучно провел на земле. Однако твоя предшественница чудесно поработала, разозлив всех ёкаев в округе.

– Ты имеешь в виду их уничтожение? – спросила я. Идзанами неодобрительно заворчала в моих ушах, но я стиснула зубы и проигнорировала ее.

– Мне-то наплевать, но для них это выглядело именно так, – ответил Сусаноо. – Многие из них принялись атаковать святилища, выражая свое презрение к божествам. Они забрали меч много лет назад, но по праву он принадлежит мне, и я хочу его вернуть.

– Ты хочешь, чтобы я допросила каждого ёкая в Японии, пытаясь найти твой меч? – уточнила я. – Я немного тороплюсь.

Сусаноо взмахнул рукой – и образ меча слился с коралловой стеной.

– Не беспокойся о ёкаях, – сказал он, скривив губы. – На твоем месте я бы начал с Аматэрасу.

– С сестры? – Цукуёми нахмурился. – Зачем ей твой меч?

Сусаноо закатил глаза.

– Быть самым умным из братьев – настоящее проклятье. Ты строишь слишком много предположений, Цукуёми. Я никогда не говорил, что меч у нее.

– «Самым умным из братьев?» – Цукуёми сжал челюсти.

– Может, вернемся к мечу? – предложила я и пнула песок, поднимая его волну в сторону Цукуёми. Затем повернулась к Сусаноо. – Зачем мне спрашивать о нем у Аматэрасу?

– Потому что, будучи солнцем, она видит все, что совершается при дневном свете, – ответил Цукуёми прежде, чем Сусаноо успел открыть рот. – Ее зрение даже сильнее моего, так что она, вероятно, знает, куда могло запропаститься нечто столь важное. Не это ли ты имел в виду, Сусаноо?

Сусаноо театрально зааплодировал.

– Поздравляю, брат, ты понял, как работает солнце! Тебе потребовалось на это всего несколько тысяч лет. Только представь, какие чудеса ты откроешь для себя в следующем тысячелетии!

– Почему ты не можешь спросить ее об этом сам? – поинтересовалась я прежде, чем Цукуёми успел парировать его выпад.

– Меня изгнали из ее дворца, – ответил Сусаноо, его лицо помрачнело.

Я подняла брови.

– И ты думаешь, что она поможет мне, если я буду действовать от твоего имени?

– Ты ведь тоже просишь меня кое о чем непростом, – отозвался он. – Мне нужно будет проверить все корабли, заходящие в каждую гавань. Думаешь, я буду заниматься этим за просто так?

Я оглянулась и посмотрела на Цукуёми, надеясь на его поддержку, но выражение его лица было до странности несчастным. Помощник из него, конечно…

– Хорошо, – согласилась я. – Я найду твой меч, если ты помешаешь жнецам прибыть в Японию.

Сусаноо кивнул.

– Договорились, – он протянул ладонь для рукопожатия, но тут же убрал – быстрее, чем я могла бы пожать ее. – Просто для ясности, – добавил он, – это всего лишь сделка. Не считай меня своим союзником и уж тем более – другом.

Я сдержалась, чтобы не закатить глаза.

– Не волнуйся, я тоже тебя презираю.

– Чудно, – ответил он, наконец пожимая мою руку. Его кожа царапнула мою, как бугристый коралл. Он повернулся к Цукуёми. – Будь с ней осторожен, брат, – произнес он с ухмылкой. – Не закончи как Хируко.

Затем он устремился обратно в темные воды, и его очертания быстро расплылись. Песок поднялся столбом и поглотил его целиком, взметнув бурлящую волну пузырей. Я не успела и слова вымолвить, как океан подхватил меня и с невероятной силой повлек за собой.

Огромная волна швырнула меня назад, я врезалась в коралловую стену, и от удара та разлетелась на осколки. Веревка вокруг запястья натянулась, когда Цукуёми потащило вслед за мной.

Течение кидало нас, точно игрушки. Меня беспокоила не нехватка воздуха, а непонимание, где верх и где низ, – я не знала, плыву ли я к солнечному свету или опускаюсь все глубже во тьму.

Я вцепилась в часы – и время замерло. Я обнаружила себя висящей вверх ногами, к горлу подступала тошнота. Вода загустела, превратившись в соленый сироп. Я перевернулась и с Цукуёми на буксире поплыла к слабому солнечному свету, который едва могла различить.

Я удерживала время, пока мы не достигли берега и Цукуёми не стал слишком тяжелым, чтобы я могла тащить его дальше. Когда я разморозила время, на нас снова обрушился океан. Цукуёми закашлялся, размахивая руками. Он пытался плыть, но только набрал полные пригоршни песка. Волосы мокрыми прядями липли к лицу.

Цукуёми протер глаза.

– Как мы…

– Спасибо было бы достаточно, – заметила я, развязывая веревку.

Он сплюнул соленую воду и, освободив свой конец веревки, засунул ее обратно в карман кимоно.

– Все прошло лучше, чем я ожидал.

Я нахмурилась:

– А чего ты ожидал?

– Что мои легкие набьют песком, – признался он. – Учитывая все обстоятельства, могло быть и хуже.

Я не могла не согласиться. Я видела, на что способны божества, когда они действительно разгневаны.

– Полагаю, наша следующая остановка – дворец Аматэрасу? – спросила я.

Цукуёми вздохнул и посмотрел на солнце, склонившееся к горизонту.

– Скоро закат, – заметил он. – Придется подождать до завтра. Попасть в ее дворец ночью невозможно.

Я вздохнула. До прибытия Айви оставалось всего четыре дня – времени у меня не было. Но даже если бы я могла помчаться к богине Солнца прямо сейчас, вероятно, появиться на пороге ее дворца с видом мокрой кошки – не лучший способ завоевать ее расположение. Я обняла колени и уставилась на город, видневшийся за скалами.

– Что Сусаноо имел в виду, когда сказал, что его изгнали? – спросила я.

Цукуёми поморщился.

– Наш отец Идзанаги отрекся от Сусаноо и изгнал его из царства живых, – пояснил он. – Я не удивлен, что брат не хочет помогать его людям.

– За что его изгнали? – поинтересовалась я, прокручивая в уме тысячу ужасных поступков, которые мог совершить Сусаноо. По нему не скажешь, что он из тех, кто использует божественные силы на благо.

Цукуёми сидел неподвижно, наблюдая, как у его ног плещется океан. Люди сказали бы, что вид у него равнодушный, но я ощущала внезапно сковавшее его тело напряжение: он почти перестал дышать.

– Я уже плохо помню, – произнес он после долгого молчания. – Когда это случилось, мы были детьми. Сестра рассказывала мне, что Сусаноо так сильно скучал по матери, что плакал сотни лет, иссушая реки и моря. Тогда Идзанаги спустился на Землю и потребовал объяснения, почему он плачет вместо того, чтобы управлять океаном. Когда Сусаноо все ему рассказал, отец был так возмущен его слабостью, что изгнал, отправив на морское дно.

– Только потому, что он скучал по матери? – уточнила я. И где тут справедливость? Хотя если Идзанаги похож на Идзанами, то он, вероятно, даже не знает, что это такое.

Цукуёми повернулся ко мне. Его лицо ничего не выражало.

– Божества не должны плакать, даже будучи детьми, – сказал он. Эти слова прозвучали глухо, как правило, которое он когда-то выучил наизусть и теперь повторяет раз за разом. Как будто на самом деле он в это вовсе не верит.

Я выдохнула, откинувшись на песок.

– И сколько всего детей ваши родители выкинули по нелепым причинам?

Это было скорее риторическим вопросом, но тяжелое молчание Цукуёми поведало мне больше, чем могли сказать слова.

Я придвинулась ближе.

– Есть кто-то еще, кроме Хиро и Сусаноо?

Плечи Цукуёми напряглись, пальцы впились в колени и туго натянули ткань кимоно.

– Эй, – сказала я, толкая его в плечо, – ты же понимаешь, что, если ты не двигаешься, это не значит, что я тебя не вижу?

Он выдохнул, по-прежнему глядя мимо меня.

– Цукуёми, – спросила я, – сколько?

– Пять, – прошептал он, поморщившись, как будто сразу же пожалел, что открыл рот.

Пять? Первыми двумя, должно быть, были Хиро и Авасима – дети, родившиеся до того, как Идзанами и Идзанаги заключили брачный союз. Я также читала о Кагуцути, духе огня, который обжег Идзанами во время родов, и Идзанаги в гневе обезглавил его. Еще Сусаноо, который, по-видимому, с рождения был отравлен тьмой Ёми.

Выходило всего четыре.

– Кто пятый? – спросила я.

Цукуёми молчал, уставившись на песок, и это подтвердило мою догадку.

– Это ты, верно?

Цукуёми нахмурился. Яркие звезды в его глазах внезапно утонули во мраке, серпы лун потускнели до призрачно-серого. Он наклонился ко мне, и, хотя он был не намного выше меня, его фигура поглотила последний свет на горизонте. В его глазах была ненасытная тьма, слишком напоминавшая мне о Хиро в ту ночь, когда он пытался убить Тамамо-но Маэ.

– Не спрашивай, – попросил он, сжимая челюсти, и ярость в его взгляде заставила меня отпрянуть.

Но я не собиралась повторять ошибку. Я позволила Хиро кормить себя полуправдой, разрешила ему смягчить меня, привязать мою душу к его. К тому времени, когда я узнала, кто он на самом деле, для объективности было слишком поздно. Больше этого не случится. Теперь я буду знать наверняка, с кем путешествую и чего он хочет, – в противном случае предпочту продолжить путь в одиночестве.

– Я не боюсь тебя, – сказала я, уставившись на него в ответ. Возможно, он думал, что сможет запугать меня мрачным взглядом, но я была королевой тьмы. – Расскажи мне, за что тебя изгнали. – Цукуёми не ответил, лишь сильнее сжал кулаки. – Что ты натворил? – спросила я, поднимаясь на ноги. – Я имею право узнать прежде, чем мы сделаем вместе еще хоть шаг.

Цукуёми издал сухой смешок и посмотрел на потухающее солнце. Наконец он взглянул мне в глаза.

– Я убил свою сестру.