Текст книги "Роковая любовь"

– А я заявляю тебе, что эта встреча помешает его выздоровлению, и все наши с тобой усилия пропадут, – раздраженно воскликнула сестра Марка.

– Фрэнсис, ты знаешь, что своего мнения я не изменю. Мы будем так только бесконечно и бессмысленно спорить. Ты уже убедилась, что ни я, ни ты ничего не можем сделать с Марком. Только у Энэлайз есть такой шанс.

Сестра Марка повернулась к Энэлайз и злобно прошипела:

– Разве папа не сказал тебе, что Марк изувечен, что он стал инвалидом? Его внешний вид оттолкнет тебя.

– Нет, Фрэнсис, – спокойно, взяв себя в руки, ответила Энэлайз. – Это ты, вот кто отталкивает меня. Ты так желала полностью распоряжаться своим братом, что его болезнь тебе только на руку.

Энэлайз повернулась и продолжила свой путь в комнату Марка. Фрэнсис, глаза которой зло вспыхнули, двинулась за ней. Но ее отец крепко схватил ее за руку и остановил.

– Нет, Фрэн. Будь благоразумной! Я уговорил Энэлайз встретиться с Марком и требую, чтобы ты не вмешивалась.

Энэлайз молча слушала перепалку отца с дочерью, а затем, так ничего и не сказав, повернулась и пошла в двери. Сейчас она увидит Марка. С замирающим сердцем она протянула руку к дверной ручке.

Сержант Джексон, сидевший в своем кресле у окна, повернул голову на звук открывающейся двери. Марк продолжал сидеть и читать книгу, даже не удосужившись посмотреть, кто пришел. Зато у Джексона рот раскрылся от удивления, когда он увидел появившуюся в дверях красавицу. Такой красивой женщины он еще в жизни не видел!

На ее нежном лице с белоснежной кожей сверкали большие голубые глаза, блестящие черные локоны были красиво уложены. Она была одета эффектно в ярко-красное платье и такой же жакет с черной отделкой. Туалет дополняла модная красная шляпка. Ее красота не была хрупкой, изысканной. В ней чувствовалась огромная жизненная энергия. Джексону не нужно было ее представлять. Он сразу понял, что перед ним стояла жена полковника – Энэлайз. Никем другим эта красавица быть не могла. Теперь Джексон понял, наконец, почему полковник так сходил по ней с ума. От такой женщины это немудрено.

Энэлайз уже увидела мужа и, хотя выражение ее лица не изменилось, тихонько охнула. Марк повернулся на этот звук и напряженно замер.

– Энэлайз?! – выдохнул он, и взгляды их встретились.

Она рассматривала его, не веря своим глазам. Этот худой, бледный и старый человек ничем не напоминал ей Марка. На его лице, обезображенном сине-багровым шрамом, залегли глубокие морщины. Его волосы тронула седина, и весь он выглядел таким постаревшим, что в нем было невозможно узнать красавца-капитана Шэффера.

Но это был он! Ее Марк! – прошептала про себя Энэлайз.

Марк сидел на кушетке. Его вытянутые ноги были укутаны пледом. Он еще раз взглянул на Энэлайз и вдруг его потухшие глаза ожили и в них блеснула прежняя гордость.

От одного этого взгляда ее охватила все та же страсть, и ноги ее подкосились. Чтобы не упасть, она оперлась о дверную ручку и робко улыбнулась:

– Здравствуй, Марк!

В эту минуту Марк, застывший при виде Энэлайз, вспомнил о своем нынешнем положении, и глаза его стали холодными, а на лице появилась язвительная усмешка.

– О, моя «любимая женушка» возвратилась, – сказал он злорадно. – Они, наверное, сказали тебе, что я вот-вот умру?

Энэлайз была так ошеломлена, что ответила ему чисто машинально, пользуясь старой привычкой вести с ним словесные баталии.

– Нет, они сказали мне только то, что ты немного изменился, но оказалось – они сказали неправду.

Сержант, наблюдавший их перепалку, взволнованно взглянул на полковника. Как ни странно, его отчужденное лицо чуть просветлело и появилось даже какое-то подобие улыбки.

– Неужели они тебе ничего не сказали? – спросил Марк, по-прежнему жадно глядя на Энэлайз и отмечая все изменения, произошедшие в ее облике за время их разлуки. Сейчас она стала много прекрасней, чем в его памяти. Уже не было юной, страстной девушки. Перед ним стояла прекрасная, уверенная в себе зрелая женщина. Господи, какое страстное желание вспыхнуло в нем!

Нет, он не отдаст ее этому чертовому торговцу-немцу; он заявит свои права на нее как на свою жену; он заставит ее снова полюбить себя!

И тут его лицо передернулось от страдания – как он, ставший теперь калекой, сможет заставить ее полюбить себя? Даже ребенок не сможет смотреть на него без страха, а любовь придется покупать только у проституток!

Энэлайз, наконец, справившись со своими эмоциями, отошла от двери и направилась к его ложу.

– Могу ли я присесть? – спросила Энэлайз. Марк утвердительно кивнул и указал ей на кресло. «Как грациозно она движется!» – подумал Марк, а Энэлайз, уже сидя в кресле, опять смотрела прямо на него.

Ей было так больно смотреть на Марка, ей было безумно жаль его.

Боже мой, что сделало ранение с его гибким, сильным телом? Как он, наверное, страдал от боли! – мелькнуло у нее в голове.

– Ну? Что? Пришла глаза таращить? – спросил он грубо.

– Нет, – ответила Энэлайз, судорожно переведя дыхание. «Сейчас, похоже, он стал еще более невыносимым и вредным! Неужели ему мало было своей боли?» – подумала она, а вслух сказала:

– Я пришла сюда потому, что меня попросил твой отец. Он хочет, чтобы мы опять жили вместе, как муж и жена.

Губы Марка опять злобно скривились.

– Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы согласиться?!

Эти слова, сказанные таким тоном, больно ранили ее. Она очень пожалела, что согласилась прийти в дом Шэфферов. Ясно, что он по-прежнему ненавидит ее, и больше ей незачем здесь оставаться.

– Я согласилась только потому, что хотела еще раз попытаться спасти нашу любовь, – произнесла Энэлайз.

Марк сухо рассмеялся.

– Спасти нашу любовь?! Зачем? Чтобы ты опять мне изменяла? Тем более у тебя теперь при муже-инвалиде будут все права!

Энэлайз вскочила с кресла, щеки ее запылали от гнева.

– Как ты смеешь так со мной говорить! Раз так, то позволь и мне высказать все, что я думаю. Ты подлый, бессердечный обманщик. Это ты изменял мне! Жить вместе с тобой может только последняя дура, да и то, рискуя получить каждую минуту сердечный удар. А я совсем не дура, я не желаю возвращаться к тебе, а тем более, в твой дом!

Гневно сверкая глазами, Энэлайз выпалила эту тираду, но не успокоилась, а продолжила:

– Это ты, Марк, последний дурак, самый большой дурак из всех, которых я знала! Я так любила тебя, а ты все разбивал и разбивал мое сердце! Но больше я не позволю тебе этого делать! Я стала умнее, и теперь я освободила себя от той любви и желания, что питала к тебе. Я не хочу больше быть с тобою. Я хочу сейчас только развода, и когда я получу его, я выйду замуж за Курта Миллера! А теперь, прощай, Марк!

Глава 15

Энэлайз повернулась и быстро вышла, с силой захлопнув за собой двери.

Марк мрачно посмотрел ей вслед, а Джексон, совершенно ошеломленный случившимся, вскочил с кресла и закричал, обращаясь к полковнику:

– О Боже! Что вы наделали?! Ведь она хотела вернуться к вам, а вы отвергли ее! Ведь вы два года только ею и бредите! Почему?!

– Ты думаешь, Джексон, мне было легко отказаться от того, что желаешь больше всего на свете? – ответил Марк дрожащим голосом. Трясущимися руками он схватил бутылку с виски и жадно глотнул прямо из горла. – А что мне еще оставалось делать? Посмотри на меня! Как бы дальше я смог держать ее? Я теперь беспомощный инвалид с лицом, которого даже дети боятся. Она осталась бы, конечно, но только из жалости. Но я не могу обречь ее, такую полную сил, на жизнь с калекой!

Джексон понял насколько полковник любит Энэлайз. В его глазах была такая печаль и боль. Теперь он уже налил себе виски в бокал, залпом осушил его, а потом язвительно усмехнулся:

– И почему я такой дурак, черт побери! Она сказала, что любила меня, и что я убил эту любовь. Я думаю, что она права. Я действительно причинил ей много боли. Я шантажировал ее, чтобы она стала жить со мной, я подверг ее позору в обществе, и я унижал ее. Стоит ли удивляться после всего этого, что она покинула меня ради другого мужчины? Знаешь, Джексон, я решил, когда мы поженились, что она будет искренне меня любить, но теперь ясно, что этого не произошло. Она вышла за меня замуж, чтобы дать ребенку имя, да еще отомстить мне за прежние унижения. Она добилась своей цели. И раз так, мне она тоже больше не нужна. Если бы она вернулась ко мне, только из жалости, или опять затеяла какую-то нечистую игру. У меня не осталось силы, чтобы удовлетворить женщину, а на жалости ее долго не удержишь. Она станет изменять мне с Миллером, а может быть, и с другим мужчиной или многими. И я ничего не смогу с ней поделать. Это будет так унизительно для меня, но Бог свидетель, что я не приму ее жалости и не дам ей возможность снова мстить мне, – закончил свою исповедь Марк.

Джексон вздохнул. Ему было так тяжело это слушать. Полковник верил в то, что его жена бессердечна и лжива, и не хотел снова страдать от ее неверности.

Ведь на фронте он не получил от нее ни единого письма, а сестра полковника сообщила, что Энэлайз связалась с богатым торговцем и ушла из дома.

И сам Джексон со всей силой презирал эту женщину за боль, которую она причиняла его храброму командиру. Но, увидев сегодня ее впервые, Джексон изменил свою точку зрения. Энэлайз совсем не казалась бессердечной, напротив, первый взгляд, брошенный ею на полковника, был так любящ и сострадателен. А когда полковник отказался от нее – сколько боли было в ее глазах, прежде чем она гневно ответила ему. Джексону показалось, что Энэлайз любила полковника много больше, чем тот думал.

Но их опять разделила гордость. Джексон был уверен, что командир режет себя по сердцу, отказываясь от своей жены.

Он видел, что на его печальном лице вспыхнула и любовь, и страсть, и гнев, как только появилась Энэлайз. И сразу исчезли апатия и жалость к себе.

Джексон преклонялся перед командиром и решил, что надо использовать шанс, данный судьбой, чтобы тот вернулся к жизни и стал снова смелым, жизнерадостным и страстным человеком.

Джексон поспешно вышел из комнаты, чтобы догнать Энэлайз, и опасаясь, что она уже давно ушла из дома.

Но, проходя по коридору, он заметил ее в открытую дверь музыкального салона. Она стояла там у окна, и слезы стекали у нее по щекам. Отец Марка с печальным выражением на лице сидел в кресле напротив, а рядом с ним стояла, торжествующе усмехаясь, Фрэнсис Джексону никогда не нравилась сестра Марка – ее высокомерие и постоянные причитания над братом. Видимо, Фрэнсис, явно ненавидя жену командира, распускала о ней сплетни, – понял Джексон. Все это очень подозрительно.

– Миссис Шэффер, – обратился к Энэлайз Джексон.

Она обернулась от окна, и он заметил, что нижняя губа ее была закушена до крови – так она пыталась подавить свои слезы.

Сержант понял, что она была такой же гордой, как и полковник, и теперь молил Бога, чтобы она не оказалась такой же упрямой, как и он.

Восхищаться ими и жалеть их можно было обоих.

– Я хотел бы попросить вас не делать того, о чем вы сказали, а остаться с полковником Шэффером.

– Вы что, с ума сошли? Вы ведь были там и слышали, как он сказал, что я не нужна ему.

– Да, но я также слышал, как полковник говорил матери о том, что ее сын умер героем, а на деле тот был подстрелен, когда бежал с поля боя…

– К чему вы говорите это? – спросила Энэлайз.

– Это значит, что полковник может очень хорошо солгать, если считает это нужным, – ответил Джексон.

– Вы меня не убедили, – сказала сухо Энэлайз, хотя и у нее самой закралась тень сомнения.

– Марк боится, что вы опять разобьете его сердце, – начал Джексон.

– О, его сердце! – закричала Энэлайз. Но Джексон упрямо продолжил:

– Сегодня, когда вы появились, он вдруг ожил. Я не видел его таким с момента его ранения. Миссис Шэффер, он не заботится о себе и его ничто не интересует. Он даже не пытается разрабатывать свои искалеченные конечности, хотя доктора говорят, что возможно частичное восстановление, по крайней мере, руку можно излечить. Но сейчас он только пьет и тем самым сводит себя в могилу. Он махнул рукой на жизнь.

– И почему вы думаете, что я могу что-то изменить? – спросила Энэлайз.

– Мэм, – сказал Джексон. – Я видел его лицо в ту минуту, когда вы появились в двери. А вообще, он махнул рукой на жизнь давным-давно, когда потерял вас.

– Потерял меня!? Почему вы все …. – начала сердито говорить Энэлайз, но Джексон грубо перебил ее.

– Да, когда он вернулся домой из того отпуска, он был мрачнее тучи. Казалось, что он совсем не хочет жить. И он на самом деле не хотел жить, потому что потерял вас, – сказал Джексон.

Сзади за спиной приглушенно вскрикнула Фрэнсис, но сержант даже не взглянул на нее.

– Он ходил на самые опасные задания, всегда рвался в самую гущу боя и все искал своей смерти. И вот, наконец, нашел. Только вот смерть не взяла его, и он остался калекой на всю жизнь. Вы в долгу перед ним, миссис Шэффер. Это из-за вас он попал в такое положение.

– Нет, – вздохнув сказала Энэлайз и отвернулась от сержанта. У нее закружилась голова – все зашло слишком далеко. Она того и гляди упадет в обморок – сначала потрясение от вида Марка и возрождения всех старых чувств, затем – боль и гнев от его отказа. И, наконец, этот сержант, сердито обвиняющий ее в состоянии Марка. Это было слишком жестоко, она больше ни с кем не хотела это обсуждать, но все же она ответила.

– Нет. Это неправда. Марк совсем не любил меня и не любит. Из-за этого он не мог желать и тем более искать смерти.

– Не любит вас?! – воскликнул сержант Джексон. – Да я видел, каким он возвратился из отпуска! Он был в отчаянии, потому что вы ушли к другому мужчине. Я слышал, как он не мог спать по ночам и уходил в поле. А когда в бреду после ранения он только и говорил о вас и так звал вас… Я все видел и понимал. А когда он не получал от вас письма с почтой, вы бы видели какое разочарование и безнадежность были в его глазах! Вы не писали ему!

– Как я не писала ему?! – закричала Энэлайз. – Какую чушь вы несете. Не могу понять – или вы – лжец, или – сумасшедший?! Только хочу вас заверить, что вы абсолютно не правы. Я очень часто писала Марку – вначале два или три раза в неделю. Это он не писал мне. Я не прекращала писать до тех пор, пока он не приехал сюда и не сказал, что не хочет больше никогда видеть меня. Только тогда я перестала писать совсем. Не думаю, что это было так жестоко с моей стороны после того, что произошло, не так ли?

Джексон изумленно глазел на нее. Боже! Эта женщина действительно лжива! Кому лучше, как не ему, адъютанту полковника, знать – приходили ему письма или нет. Ему писали из дома, но только не жена!

– Нет надобности мне лгать вам, миссис Шэффер. Я знаю, что…

– Сержант, – вдруг вмешался в разговор мистер Шэффер. Голос его дрожал. – Я не позволю оскорблять свою невестку в моем доме!

– Но, сэр…

– Она говорит правду, сержант. Я могу засвидетельствовать, что очень часто видел ее письма Марку, лежащие на столике для корреспонденции, откуда у нас все забирает почтальон.

Теперь Джексон изумленно посмотрел на отца командира – что за сумасшедший дом?!

– Но… но…. сэр! – волнуясь и запинаясь от этого продолжил сержант. – Я точно видел и знаю, что от жены командир не получил ни одного письма. Да вы его самого спросите! Ему-то зачем лгать?

– А зачем лгать мне или мистеру Шэфферу, – опомнившись, уже спокойно сказала Энэлайз.

– Но, может быть, вы адрес неправильно писали? – тихо спросил Джексон.

– Ведь письма ни разу не возвратились домой, ведь переадресовать их неправильно уже не могли …. – задумчиво заметила Энэлайз.

– Знайте же! – вдруг раздался громкий голос Фрэнсис.

Все обернулись к ней. Она стояла вся смертельно бледная, дрожащая, ее глаза горели каким-то безумным блеском.

– Я возненавидела ее сразу, потому что она была так похожа на Талиссию и заполучила моего брата тем же способом, что и моя мать моего отца! Я не хотела, чтобы Марк был так же несчастен всю жизнь, как отец! Я хотела, чтобы он понял, какого сорта эта женщина, и ушел от нее. Я думала, что он поначалу попереживает, а потом – все пройдет. Я любила Марка и не хотела причинять ему зло. Я не думала, что он так ее любит, что станет искать смерти…

– Фрэнсис? – суровым голосом произнес ее отец. – Ты хочешь сказать, что ты перехватывала письма, написанные Марку его женой?!

– Да! Я уничтожала их. Я забирала их со столика перед приходом почтальона и сжигала, – истерично закричала сестра Марка и замахнулась на Энэлайз. – Ты была несчастьем для него! Несчастьем! Я только хотела спасти его! – продолжала она кричать.

Энэлайз побледнела. Она была ошеломлена – так значит Марк никогда не получал ее писем, ее первых страстных писем, где она писала ему о своей любви, тех радостных писем, в которых она писала о рождении их ребенка; тех последних писем, где она умоляла, заклинала его написать хоть строчку! Он ничего не знал о ней, он не знал, как она скучала, как ждала его возвращения, как радовалась, что сын во всем похож на нее!

А Марк думал, что он ее не интересует, и потому она не пишет.

«Боже! Что наделала Фрэнсис! – промелькнуло у нее в голове, и ослабевшая Энэлайз опустилась в кресло.

– Сержант, вы говорили, что Марк писал мне?

– Да, мэм, часто … по крайней мере сначала, – ответил сержант.

– И ты забирала и те письма тоже, Фрэнсис? – спросил мистер Шэффер.

– Да! Да! Да! – прокричала сквозь слезы Фрэнсис. Теперь отец подошел к Фрэнсис и, схватив ее за плечи, затряс ее и грубо спросил:

– А то, что ты говорила мне и Марку, – про Энэлайз и того немца. Это тоже правда?

– Нет! – закричала она вновь и ненавидяще посмотрела на Энэлайз. – А впрочем, я знаю, что у нее с ним был роман. С чего бы она уезжала отсюда?

– Значит, ты лгала нам, когда рассказывала, что шла по пятам за Энэлайз, пока она не вошла в дом немца? – гневно спросил мистер Шэффер и еще больше сжал дочь за плечи.

– Да, – сердито и неохотно ответила Фрэнсис.

– А как насчет детектива, которого ты наняла следить за домом Миллера, где Энэлайз, с твоих слов, проводила ночи напролет? Это правда? – вновь спросил мистер Шэффер.

– Нет, это тоже неправда, – призналась Фрэнсис, но затем опять начала истерически кричать. – Но я знаю, что у них что-то было! Я знаю это! Просто я не смогла ее выследить!

– Боже мой! – как ужаленный отпрянул от Фрэнсис мистер Шэффер. – Я никогда бы не поверил, что ты так зла и вероломна. И это моя собственная дочь!

Энэлайз поднялась. Гнев переполнял ее.

– Я не знаю даже, как назвать то, что ты сделала, – обратилась она к Фрэнсис. – Ты разрушила жизнь своего собственного брата, ты причинила ему такую боль. Но мало этого – ты разрушила мою жизнь и жизнь маленького Джонни. Ты – настоящая гадина! Ты отлично знаешь, если посылала следить за мною детективов, что я не была любовницей Курта Миллера. И из вашего дома я ушла только из-за тебя, из-за твоей ненависти. Это не имело к Марку никакого отношения. Да и не о Марке ты заботилась в первую очередь. Ты думала о себе. У тебя совершенно патологическая любовь к брату, и ты всеми силами хотела, чтобы он принадлежал только тебе. Не сомневаюсь, что ты радовалась, когда он возвратился домой искалеченный, и всю свою жизнь теперь будет зависеть от тебя!

– Нет! Я никогда не хотела, чтобы с Марком что-то случилось? – запротестовала Фрэнсис.

В ответ Энэлайз дала ей сильную пощечину. Какое-то мгновенье они стояли и смотрели, готовые вцепиться друг в друга! Энэлайз, пылающая от гнева и Фрэнсис, бледная как мел. Потом Энэлайз выбежала из комнаты.

Изумленный Прентисс Шэффер сказал, обращаясь к Фрэнсис:

– Теперь пойдем к Марку. Ты сама расскажешь ему всю правду!

Фрэнсис всплеснула руками и запричитала:

– Нет, папа! Пожалуйста, не заставляй меня делать этого.

– Ты сотворила страшное зло, Фрэнсис, и теперь должна расплатиться за него. И, хотя ты никогда и ничем не сможешь искупить его страдания, но ты пойдешь и все ему расскажешь, иначе я никогда не прощу тебя.

Марк принял страшные новости внешне спокойно. Но глаза его стали похожи на глаза израненого зверя, хотя ни один мускул не дрогнул на лице.

– Мои письма ты уничтожала тоже? – спросил он у Фрэнсис, а когда та отрицательно покачала головой, сказал: – Тогда, пожалуйста, сделай это сейчас.

– Нет, подожди, – вмешался в разговор отец. – Марк, ты не можешь так распорядиться ими. Энэлайз имеет право прочитать их. Она должна узнать, что ты не бросил ее, а любил и ждал встречи. С каким горьким чувством она жила здесь все эти месяцы, думая, что тебе безразличны как она, так и ваш ребенок.

– Я не хочу ее знать! Я не хочу, чтобы она читала те несправедливые вещи, что я написал в последних письмах. Я не хочу, чтобы она узнала из писем, как сильно я любил ее. Прошло больше года, и у нее было много времени, чтобы забыть меня. Энэлайз больше не любит меня. Она уже решила выйти замуж за Миллера. Пусть так и будет. Так лучше. Если она прочтет письма, где я писал о своей любви, она может из жалости вернуться ко мне, – сказал Марк.

– Но она вернется туда, где ей и положено быть, к своему очагу, – сказал отец.

– Нет! – неистово закричал Марк. – К черту! Разве ты не понимаешь? Я все еще люблю ее и не хочу, чтобы она связалась с беспомощным калекой. Я отказываюсь это делать. Я не вынесу отвращения и страха в ее глазах, когда ей придется лечь в постель рядом со мной.

– Дай ей шанс, Марк. Откуда ты знаешь, что она тебя не любит? Откуда ты знаешь, что она отвернется? – спросил мистер Шэффер.

– Только посмотри на меня! Мужчина, которого она любила, был сильным, здоровым и красивым, а не таким беспомощным как я. Подумай только, что ей придется взглянуть на мое голое тело, увидеть мои искалеченные ногу и руку! Она увидит множество багровых, скрученных шрамов, множество глубоких отметин от шрапнели…

Его прервал сдавленный крик Фрэнсис. Марк посмотрел на нее, а затем продолжил:

– Что? Не обращать внимания на все это? Да? А как же с этим жить?

Фрэнсис повернулась и быстро выбежала из комнаты, Марк посмотрел ей вслед, и в его глазах был суровый приговор.

– Отец! – сказал он. – Не пускай ее больше ко мне никогда. Мне не хочется ее видеть. Да и забери от нее мои письма.

– Хорошо, заберу. Но ты, пожалуйста, подумай хорошенько о том, что ты сказал Энэлайз. Муж и жена должны быть вместе, а Джону Прентиссу нужен отец.

– Пусть Миллер станет ему отцом, – возразил Марк. – Я ведь только напугаю ребенка.

Тяжело вздохнув, отец вышел из комнаты Марка, оставив бесполезный разговор и направился к дочери, чтобы забрать, как обещал Марку, его письма к жене. Он шел и думал, что, конечно, не станет их уничтожать, как просил Марк, и пока не станет показывать их Энэлайз, как хотел он сам. Надо хорошенько подумать, как распорядиться письмами.

После ухода отца, Марк закрыл глаза и вытянулся на диване. Он устал не только от того, что произошло, но и просто сидеть.

– Энэлайз! – Он стал вспоминать, как она выглядела во время их встречи. Она была такая стройная, с такой тонкой талией, такая желанная. Ее щеки горели так же, как и ее красное платье. Марк даже застонал – она всегда была неотразима в красном. Он вспомнил ее в прозрачной алой ночной сорочке, и как он заставил ее надеть подарок, и что за ночь была потом! Как всегда он ее желал! «О, нет, никаких желаний», – подумал Марк. – Они ни к чему такому отвратительному калеке».

Ему достаточно воспоминаний о тех ночах, что он уже пережил с Энэлайз. Но его тело не слушалось голоса рассудка, и сильное желание охватило его. Вряд ли это желание утолит проститутка, даже если он уговорит Джексона привести ее тайком сюда домой. Марк слегка улыбнулся, представив, что сказал бы по этому поводу его пуританин-отец.

Никто, кроме Энэлайз, не мог удовлетворить его страсть. За те долгие месяцы войны, когда он страдал, не получая от нее ни строчки, у него было несколько женщин. Но ни одна не смогла зажечь его. Боже, как он был глуп тогда, когда пришел к ней домой и не дал ей ни одного шанса объясниться. Он злился и ревновал, он изнасиловал ее, еще больше оскорбив! Впрочем, если бы ей представилась возможность оправдаться, то он, конечно, не поверил бы ей! Он никогда не верил и дико ревновал. Он никогда не пытался изменить их отношения к лучшему, а только усложнял их. Он соблазнил ее, унизил, сделал так, что общество отвернулось от нее, обременил ее ребенком, и, тем самым, принудил выйти замуж.

А ведь она, как он, влюбилась с первого взгляда там, на балу в Новом Орлеане. Да и когда они поженились, ему показалось, что ее радость и любовь были искренни.

Но отсутствие писем и наветы Фрэнсис опять пробудили его ревность. И здесь появился Курт Миллер – всегда внимательный, всегда готовый помочь. Марк понимал, что фактически он сам толкнул ее в объятия другого мужчины.

– Неизвестно, – продолжал свои горькие размышления Марк, – как она поведет себя, узнав, что Фрэнсис одурачила их обоих? Будет ли она сожалеть? Или испытывать чувство вины? Может быть, она сочтет своим долгом вернуться к нему? Но все-таки хорошо представить ее здесь, рядом. Она вернет его к радостям жизни, и ему не будет так одиноко и больно долгими бессонными ночами. Нет, зачем питать себя иллюзиями!

Он не позволит, чтобы жалость привязала Энэлайз к нему. Он не сможет пережить отвращение в ее глазах при виде его искалеченного тела. И он настолько любит ее, что не может испортить дальше ей жизнь. Хватит того, что он уже сделал. Если она вернется – он заставит ее уйти. Это все, что он еще может для нее сделать.

Выбежав из дома Шэфферов, Энэлайз пошла, не думая, куда она идет, не чувствуя ни расстояния, ни времени. А просто шла и шла, не замечая ничего вокруг себя, пока совершенно не выбилась из сил. Остановившись, она осмотрелась и поняла, что оказалась очень далеко от дома, в совершенно незнакомом районе. Пока она бродила, гнев ее прошел, но она была совершенно разбита.

Она окликнула извозчика и поехала домой. Вернувшись, она, даже не став ужинать, рухнула в кровать и проспала как убитая до утра. Силы ее восстановились и, проснувшись, она, оставаясь еще в кровати, стала вспоминать, что она узнала за эти сутки.

Итак, Марк вернулся с фронта искалеченным, и он писал ей, и любил ее так сильно, что даже поверив в ее измену, не захотел жить.

Слезы опять покатились из глаз, когда Энэлайз представила себе, как этот жизнелюбивый и сильный мужчина переживает свое сегодняшнее состояние. Смахнув слезы и накинув халат, она тихо спустилась в кухню, чтобы приготовить себе кофе. Она была рада тому, что еще никто не проснулся, и ей можно спокойно обдумать, что делать дальше. Сон снял все бурные, гневные эмоции дня, улетучилась боль, накопившаяся за это время и осталось только одно – она все так же любит Марка и быть счастлива без него никогда не сможет. Как только она увидела его, любовь и страсть опять нахлынули на нее.

Даже искалеченный, он, как всегда, победил ее и зажег страсть своими черными глазами.

Но своими грубыми речами, полными сарказма, он вновь заставил ее дрожать не только от страсти, но и от гнева.

И все равно – только он предназначен ей судьбой, а его обращение с ней неважно! И ее сердце, и ее тело открывались навстречу только одному взгляду Марка.

Она очень уважала Курта и была искренне благодарна ему за помощь, но счастлива с ним она не будет! Бедный Курт, он очень любил ее, но их брака не будет. Она любила его как брата или родственника. Ему будет больно услышать ее окончательный отказ, но всепоглощающая сильная любовь к Марку не оставляла выбора.

Энэлайз чуть улыбнулась сама себе – как ни странно, но их любовь жива, несмотря на обиды, ревность и клевету. Она не хотела его любить, она боролась с этим чувством долгое время и всеми силами, но оказалась побежденной. Ей нужно понять это и перестать противиться. Она будет любить его всегда!

И Марк любит ее тоже. Он ведь сломался, не получая ее писем и узнав от Фрэнсис о том, что она якобы неверна ему. Он впал в такое отчаяние, что не хотел жить. Да, он любил ее. Если бы они могли позабыть прошлое и начать все сначала…. но не повторяя ошибок.

Да, она начнет все сначала! – Энэлайз допила кофе и вернулась к себе, чтобы переодеться. Сегодня ей хотелось выглядеть как никогда хорошо.

Она перебрала все свои наряды, пока не остановилась на голубом, цвета сапфира, платье. Оно было простым, но очень элегантным и так совпадало с цветом ее глаз.

Она надела в уши серьги с сапфирами, на шею – серебряное ожерелье с цветами из сапфиров и бриллиантов. Внимательно осмотрев себя в зеркало, она осталась довольна. Что скажет Марк, когда увидит ее? Что он сделает?

Энэлайз закрыла глаза и представила себе, как он подходит к ней, сжимает ее в своих объятиях, и их губы встречаются…

Она затрепетала. Сколько бы воды не утекло, но она и ее муж должны быть снова вместе!