Текст книги "Объяли меня воды до души моей..."

Исана вдруг вспомнил, что нужно было делать. Присев на матрасе, надел рубаху и брюки. Он увидел такие прекрасные и совершенные, что даже дух захватывало, удлиненные груди Инаго, склонившейся над тихо плачущим Дзином.

– Скажу Тамакити про Дзина, – сказал Исана, заставляя себя оторваться от зрелища, на которое так и глядел бы без конца.

На третьем этаже тоже соблюдалась светомаскировка, лампочка без абажура освещала только винтовую лестницу. Ноздри щекотал едва уловимый запах порохового дыма, исходивший от черных спин Тамакити и Такаки, прильнувших к бойницам. Тот же запах исходил от Радиста в темном углу комнаты, с наушниками на голове низко склонившегося над слабо освещенной шкалой приемника.

Когда Исана подошел к свободной бойнице между теми, у которых стояли Такаки и Тамакити, Такаки предупредил:

– Осторожно. Стекла вынуты.

Действительно, стекла в круглых окнах были вынуты, и холодный ночной воздух ударял в лоб, как предвестник пуль, которые вот-вот полетят в него.

– Да и было бы стекло, что стоит пуле пробить его. Раз – и готово, – сказал Тамакити. – Хотя, возможно, полицейские не получили еще приказа стрелять.

Он говорил обдуманно и спокойно, по-взрослому убедительно. Если снаружи не стреляли, значит, оба выстрела сделаны Тамакити. И благодаря этим выстрелам он как-то сразу возмужал. Он не был уже тем щенком, которого просто возбуждает ружейная пальба. Исана посмотрел на автомат, лежавший дулом к стене, у колен Тамакити. Даже в темноте деревянные части – приклад и ложе – отливали красным глянцем, а металлические – ствол и магазин – едва поблескивали.

– Два часа тридцать минут, – сообщил Радист. – Попробую поймать ночной выпуск новостей.

– Если в ближайшие полчаса ничего не случится, значит, они решили ждать до утра, – вздохнул Тамакити.

– Еще бы, прожекторы большой полицейской машины ты ведь разбил, – сказал Такаки, обернувшись. – Два выстрела – два прожектора.

– Ровно в два часа полицейская машина включила прожекторы, – объяснил Тамакити. – Чтобы мы не скрылись в темноте. Кокнул я один прожектор, они сразу второй потушили; минуты три прошло – снова включили, я и его кокнул.

– Ты что, слышал звон стекла?

– Да, здесь всего-то метров сто пятьдесят, – сказал Тамакити. – И солдат еще говорил: точность этих автоматов известна во всем мире. А он как-никак в силах самообороны служил...

– Ни одна станция о нас не сообщает. И экстренных сообщений пока тоже не было, – доложил Радист.

– Может быть, еще действует запрет? – прикинул Тамакити. – Но к утру все станции только и будут твердить об осаде. Теперь-то у них нет сомнений, что в этом здании люди, готовые отстреливаться из автомата.

– Видимо, так, – согласился Радист.

– Прожекторы у них разбиты, до рассвета они ничего не предпримут, – сказал Такаки. – Ждут прибытия корреспондентов. Может, нам поспать по этому случаю? Уничтожив прожекторы, ты, Тамакити, показал твердую волю Свободных мореплавателей и их стрелковое мастерство. Теперь до утра не стреляй.

– Не буду, конечно, – ответил Тамакити задумчиво. – Я теперь хочу, чтобы моя пуля убила человека. Иначе какой толк в оружии?..

Глава 19
Из чрева кита

Исана так и не успел сказать: подумайте о Дзине, у него очень тонкий слух. В дверях показалось багровое от возбуждения и тревоги лицо Красномордого.

– Четверо из наших «образованных» – предатели, – сказал он с несвойственной ему грубостью, еще сильнее заливаясь краской. – Услышав выстрелы, они затряслись от страха и хотят уйти. Их сейчас Доктор пытается удержать, но...

Красномордый вошел в комнату и, тяжело дыша, уселся рядом с Тамакити, а тот, с автоматом на коленях, все так же молча смотрел через бойницу. Возможно, он хотел показать, что дело это решать не ему, а Такаки. Тот поднял с пола две пустые гильзы и, зажав между большим и указательным пальцами, стал молча их разглядывать. Вдруг послышался звук, точно крохотный краб пускал крохотные пузыри. Звук шел из наушников, которые снял с головы Радист. Чувствуя, что тело его холодеет, будто от потери крови, и к горлу подступает тошнота, Исана обратился к душам деревьев и душам китов: «Так начинается суд Линча. Повторение того, что случилось с Коротышом. Но повторение одного и того же означает застой, загнивание. Значит, они идут к своей гибели...»

– Они даже не предатели, просто отщепенцы, – задумчиво произнес Такаки. – Так сказать, списались с корабля на берег...

Когда он снова умолк, раздался решительный голос Тамакити:

– Ты говоришь, Доктор пытается их удержать. Но ведь не силой же, а уговорами. Кстати, они вооружены?

– Оружейный склад рядом с их койками, вот в чем дело, – ответил Красномордый.

– Тогда лучше выпустить их. А я прошью их очередью из автомата.

– Я гляжу, ты помешался на убийствах, – оборвал его Такаки. – Зачем убивать их? Списались с корабля, и все. Мы решили забаррикадироваться не потому, что нас объединяет какая-то идея. И не нужно никаких ярлыков: «правы» – «не правы». Разве за это убивают?.. Верно я говорю? Разница между остающимися и теми, кто уйдет, единственная: в одних жива мечта о корабле, а в других – нет.

– Почему же мы убили Коротыша? – набросился на него Тамакити.

– Коротыш сам виноват в суде Линча. Он, из-за своих взглядов, сам жаждал быть убитым и сделал все, чтоб не оставить нам другого выхода. В конце концов, я пошел на это. И когда все совершилось, я увидел свою мечту гораздо яснее. Но для чего сейчас убивать тех, кто расстался с мечтой о Союзе свободных мореплавателей и списался с корабля? Я никогда не хотел и не собираюсь убивать людей просто так.

– Значит, ты не хочешь стрелять и в полицейских?

– Если б можно было обойтись без стрельбы, не стрелял бы. Но они явились уничтожить мечту Свободных мореплавателей, и мы, верные нашей мечте, вынуждены сопротивляться.

– Делай, как знаешь, – произнес Тамакити.

– Конечно, мы их отпустим без оружия, но они хотят убежать прямо сейчас, – возмущался Красномордый.

– Ты говоришь, хотят убежать, – сказал Такаки. – Но вряд ли им удастся удрать от моторизованной полиции. Чтобы их не обстреляли невзначай в темноте, выпустим их, когда рассветет.

– Я согласен с Такаки, – сказал Красномордый.

– Я тоже – после истории с Коротышкой, – смущенно сказал Тамакити.

– Нужно их убедить, – напомнил Исана, – что и мы с Дзином хотели бежать из убежища, но нас оставили в качестве заложников.

– Думаете, эти типы, которые смываются, поверят, что вы с Дзином тоже хотите бежать? – спросил Красномордый. – Они же прекрасно знают, что вы принадлежите к Союзу свободных мореплавателей...

– Но ведь они до выстрелов Тамакити были уверены, что и сами принадлежат к Союзу свободных мореплавателей, – сказал Такаки. – Они-то скорее всего поверят, что другие тоже хотели бежать.

– Дзин в самом деле не переносит выстрелов, – вставил Исана, улучив момент. – У него слишком тонкий слух.

– Это правда? – спросил Такаки участливо. – Выстрелы доставляют Дзину страдания? Может... что-нибудь придумать, увести его отсюда?..

– Если Дзина с Инаго посадить в бункер и закрыть крышку люка, он ничего не услышит.

– Ладно, так и сделаем, – согласился Такаки.

– Пришло время поработать и специалисту по словам Союза свободных мореплавателей, – сказал Исана, он был благодарен Такаки за участие. – Напишу письмо жене от имени заложников, запертых в убежище. Если оно попадет в руки полиции, она не сможет игнорировать версию, что мы с Дзином здесь – заложники.

– Беглецы могли бы отнести письмо, – сказал Тамакити. – Боюсь, правда, все это ни к чему.

– Перечислите в письме условия, на которых мы готовы выдать заложников: беспрепятственный выход всех осажденных, предоставление корабля и машины, на которой мы сможем доехать до порта.

– Пока корабль не выйдет в открытое море, заложники останутся на борту. Нам гарантируют неприкосновенность корабля. Это тоже стоит написать.

– Может быть, указать, какой нам нужен корабль? – спросил Исана. – Когда я разговаривал с женой, то не знал еще, что именно нам нужно.

– Да никакого корабля они нам не дадут, – сказал Красномордый. – Полиция не разрешит.

– Подумать о корабле все-таки не мешает, – отрезал Такаки. – Красномордый, это ведь по твоей части: размеры, технические данные.

В четыре часа утра четверо подростков, положив руки на затылок, как в детективных телефильмах, и понурясь от стыда, вышли из убежища. Исана, как заложник, которого бдительно стерегут, остался рядом с Радистом и через бойницу смотрел им вслед.

– В четырехчасовых известиях запрет на передачи о нас снят. Треплют все подряд – что было и чего не было. Нас называют отрядом партизан-убийц, – сказал Радист невозмутимо, словно сообщая время.

Из бойниц прямо напротив убежища были видны две полицейские машины. Тамакити разбил стекло еще в одной бойнице: щитов на колесиках, за которыми укрывались готовые к атаке полицейские моторизованного отряда, становилось все больше.

– Можешь разбить хоть все стекла в бойницах, – предложил Исана.

– Ни к чему. Достаточно показать им, что мы не остановимся перед тем, чтобы обстрелять отсюда полицейские машины. Убивать всех полицейских подряд я не собираюсь. Конечно, если их командир высунет из машины голову, я снесу ее, чтоб доказать решимость Свободных мореплавателей.

Такаки чертил план расположения моторизованного отряда, окружившего убежище. Пока он мог точно указать лишь, где находятся две полицейские машины и цепь полицейских со щитами; однако легко было предположить, что на холме за убежищем расположена еще одна машина, которую из бойниц не видно; он обозначил ее пунктирной линией. Рассматривая свой план, Такаки пытался путем несложных рассуждений установить, откуда ждать нападения. Боеприпасов было совсем мало, поэтому решили, что стрелять имеет право один Тамакити, да и то лишь с целью предупреждения. Убежище очень выгодно расположено для обороны, поскольку противнику придется наступать с заболоченной низины. Оставалась, правда, возможность нападения с тыла. Когда Свободные мореплаватели глубокой ночью делали вылазку, они по украденной на складе лесоматериалов бамбуковой лестнице легко забрались на крышу убежища. Если полицейские поставят за убежищем снабженную лестницей пожарную машину, осажденные окажутся в критическом положении.

– У нас достаточно времени на подготовку, – сказал Такаки. – Полиция пойдет на штурм еще не скоро. Возможно, уловка с заложниками сорвется, но все равно полицейские будут проявлять осторожность – ведь в убежище ребенок. Даже если полиция не предаст гласности письмо, не сообщит о нем вашей жене, она так или иначе приедет. Пресса будет все время сообщать об осаде убежища. Вряд ли ваша жена не обратит внимание на то, что здесь происходит.

О Свободных мореплавателях теперь знали все. Видно, ребята, схваченные в Идзу, наболтали лишнего. Союз свободных мореплавателей, твердило радио, это – организация бешеных, обладающая огромной маневренностью и широким полем деятельности. Его члены – взбесившиеся мотоциклисты: угнать машину им ничего не стоит. К тому же в их распоряжении автоматы, охотничьи ружья, гранаты, динамит, патроны, украденные у сил самообороны, у американских войск в Японии и в частных домах. Эта необычайно опасная группа под руководством солдата сил самообороны провела военные учения в горах Идзу. Фотографии учений опубликованы в еженедельнике, фоторепортер, сделавший снимки, варварски убит. На трупе, обнаруженном недалеко от их тайника, – нанесенные камнями раны, повреждения внутренних органов. Из тела извлечена пуля калибра 7,62, выпущенная из автомата, находящегося на вооружении сил самообороны. Можно считать установленным, что солдат сил самообороны, покончивший с собой после перестрелки и взрыва гранаты, и был их военным инструктором на учениях. Идейные позиции группы пока не ясны. О них не известно, не известно, ничего не известно...

Согласно показаниям арестованных, Свободные мореплаватели ждали разрушительного землетрясения в районе Канто и рассчитывали, узнав о нем, высадиться в Токийском заливе с корабля, служащего им тайным укрытием, и напасть на жертвы землетрясения. Во имя чего, во имя чего, «во имя чего?» Теперь эти социально незрелые, но обученные военному делу люди укрылись, вооруженные автоматами, в железобетонном здании. Подросток, найденный вчера утром мертвым в аркаде клиники Токийского университета, который напал на рабочих, сносивших строения киностудии, и был ими избит, принадлежал к этой же группе. Труп подростка подбросили его товарищи. Видимо, они давно уже вознамерились забаррикадироваться в этом здании. Что будет, если в Токио действительно произойдет разрушительное землетрясение? Необходимы серьезные полицейские меры, чтобы отбить нападение этой антисоциальной бандитской группы. «Расправимся с ней, уничтожим ее! Перебьем, сожжем, выкорчуем!» Подобные призывы распалившихся комментаторов неслись из радиоприемника.

– Я вижу, рассчитывать на смягчающие вину обстоятельства не приходится, – грустно сказал Такаки, протягивая Радисту штекер от наушников, чтобы он выключил динамик. – А теперь еще прибавят, что мы под угрозой оружия захватили заложников – умственно отсталого ребенка и его отца.

– Во время землетрясения мы собирались уничтожать машины сильных мира сего, создающие пробки на дорогах, забитых беженцами, чтоб уравнять шансы людей, спасающихся бегством, – сказал Тамакити. – И значит, были бы своеобразным спасательным отрядом. Сволочи, все с ног на голову перевернули! Может быть, ребята, которые ездили в Идзу, сделали ложное признание?

– Но нам и в голову не приходило помогать слабым, которые будут спасаться бегством, – уныло возразил Такаки. – Чтобы быстрее добраться до своего корабля, мы собирались крушить машины, которые могли нас опередить... Разве не такой был у нас план? А что бы ты сам сказал, если бы полицейские стали тебя избивать и допрашивать? Вот они и раскололись: мол, собирались в панике, сопровождающей землетрясение, уничтожать машины, чтоб отомстить обществу.

– Я вижу, у нас теперь два специалиста по словам, – съязвил Тамакити.

– Но зато специалист по стрельбе один, – ответил Такаки. – Ты совсем не спал, пойди поешь и поспи хоть немного.

– Не вздумайте без меня стрелять. Сбить с полиции пыл можно, только доказав, что мы стреляем без промаха.

– Если потребуется кого-нибудь застрелить, вызовем немедленно, – пообещал Такаки, и Тамакити спустился вниз. – Странный парень, – добавил он. – Даже аппетит у него пропадает от мысли, что стрелять будет не он, а кто-то другой.

Теперь в карауле стоял один Исана, он напряженно смотрел в бойницу. На безоблачном небе ярко сияло солнце, посылая на землю дрожащие паутинки серебряных лучей. Половина седьмого. Невооруженным глазом были видны лишь полицейские машины и щиты. Ни живой души. Тамакити категорически запретил пользоваться биноклем, опасаясь, как бы отблески линз не послужили отличной мишенью. Но было ясно, что за щитами – полицейские в касках и пуленепробиваемых жилетах, а в полицейских машинах – снайперы такого класса, что впору выступать и на Олимпийских играх. Людей, однако, по-прежнему не было видно, и это придавало пейзажу какую-то сюрреалистическую странность, напоминавшую кошмарные сны детства. Хотя был день и ярко светило солнце, все вокруг казалось мрачным и таинственным. Даже деревья...

Внезапно у Исана возникло ощущение, что окружающий мир окутан непроницаемой пеленой тайны, сквозь которую не просочится и капля воды. Ему чудилось, будто перед глазами плотно законопачено все – каждая щелочка. И ощущение это пугало своей конкретностью. Тело его вмиг покрылось потом.

– Случилось что-нибудь? – спросил внимательно наблюдавший за ним Такаки.

– Ничего определенного, – сказал неопытный караульный. – Я сразу понял, что там прячутся люди. Но теперь вдруг ощутил это физически.

Такаки, с его практическим складом ума, сразу взял бинокль и, отойдя от бойницы на полметра, поднес окуляры к глазам.

– Прячутся, точно. Как насекомые, копошатся. Кишмя кишат. Замаскировались, чтоб мы не обнаружили их и не стреляли, лишь иногда высунут голову и наблюдают одним глазом... Что они хотят увидеть? Ну точно циклопы. Может, с тех пор, как мы порвали с миром, произошла ужасная катастрофа и все, кроме нас, превратились в одноглазых циклопов?

Взяв у Такаки бинокль, Исана взглянул на залитый солнцем мир за стенами убежища. Все, что он раньше видел невооруженным глазом, вроде бы не изменилось – и покрытая густой летней травой заболоченная низина, и полицейские машины, и два ряда щитов по сторонам. Но развалины снесенной киностудии превратились в баррикады из металлических балок, бревен, кусков железа, бетона. Среди этих баррикад выделялась одна, куда бульдозер сгреб куски железобетона и камни, – она сверкала на солнце, как ледяной дом эскимосов. За баррикадами повсюду виднелись одноглазые. У некоторых их единственный глаз был снабжен фотообъективом. Едва исчезал один одноглазый, тотчас появлялся другой. Сколько же одноглазых укрылось там? Что за сила заставляет их попеременно наблюдать и прятаться? Зрелище это напоминало мельтешение красных кровяных телец под микроскопом. На переднем плане беспрерывно перемещались серовато-синие фигуры – полицейские, прикрытые с головы до колен щитами. В сторону убежища они не смотрели.

Кладя бинокль на пол, Исана заметил автомат, оставленный Тамакити. Возникло непреодолимое желание взять его и выстрелить в эти мечущиеся красные кровяные тельца с одним глазом...

Однако ответственный за оружие Союза свободных мореплавателей, словно угадав, что подобное желание вот-вот возникнет у кого-нибудь, вернулся, так и не поспав.

– Полицейская машина повернула в нашу сторону. Выстрелю-ка в водителя. Дзин с Инаго в погребе, ничего не услышат.

Тамакити приник щекой к красному прикладу, и лицо его стало грустным, спокойным и очень похожим на лицо Боя, словно они были родными братьями. Он вздохнул, сосредоточился, будто стараясь припомнить что-то. Раздался выстрел. Тамакити быстро опустил автомат и, прижавшись к бетонной стене, выглянул в другую бойницу. Перед выстрелом Исана зажал уши, но в них все равно стоял звон. Он наблюдал за энергичными, решительными действиями Тамакити, они казались ему судорожными. На плече и шее в том месте, куда он прижимал приклад, выступили красные пятна.

– Убил ли – не знаю, но попал – точно. Пуля разбила стекло. Полицейские, прикрывшись щитами, пытаются вытащить водителя из машины, он лежит на сиденье. Я целился ему в шею, между каской и пуленепробиваемым жилетом.

Тамакити протянул бинокль Такаки. Исана видел, как тяжело дышит раскрасневшийся Тамакити, красное пятно с его шеи уже сошло. Исана, когда подошел его черед, отказался от бинокля. Тамакити лишь глянул на него, но промолчал. Послышался шум вертолета, кружившего над зданием.

– Сбить бы его, то-то будет потеха, – сказал Тамакити. – Но вылезешь на крышу – сразу пристрелят.

– Хватит с тебя, – сказал Такаки. – Сбивать вертолет ни к чему. Теперь они долго не начнут наступления. Если не хочешь спать, пойдем съедим чего-нибудь.

Какие железные желудки у Такаки и Тамакити, подумал Исана. Но он и сам почувствовал приступ голода. Наверно, они все уже тут привыкли к своей маленькой войне.

В утренние часы осаждающие ничего не предприняли. В бинокль было видно, что за баррикадами прибавилось репортеров. Зевак, похоже, разогнали. Над убежищем кружило уже несколько вертолетов. Передвигающиеся люди, бегущие животные ни разу не попались на глаза Исана. Его уставшие от яркого солнца глаза различали лишь безлюдную пустыню, которую обволакивали густые тени. Но все было в беспрерывном движении. Ветер колыхал траву и деревья. Колыхались тени, и чудилось, будто перемещаются даже неподвижные камни. Вишня у входа в убежище, казалось, мчится, как слониха. Искореженная крона ее с густой до черноты листвой яростно бросалась на обжигавшее солнце. «Я надеюсь, когда полицейские ворвутся сюда, они не повредят ни твоего ствола, ни твоих веток и листьев», – сказал Исана душе вишни. Но, возможно, дерево гневалось не только на тех, кто окружал убежище...

– Ой! – вдруг непроизвольно, по-детски вскрикнул Тамакити.

Все пространство, обозреваемое из бойницы, было заткано прозрачно-голубым стеклянным волокном. Пучки волокон были усеяны серебристыми шариками. Вода. Струи огромного водопада низвергались с холма за убежищем. Вода лилась непрерывным потоком, извиваясь крохотными серебристыми рыбками.

– Сволочи, – сказал Тамакити, вздохнув с видимым восхищением. – Пригнали-таки пожарную машину. Решили испытать ее.

Прильнув к бетонной стене, Тамакити прижал лоб к углу бойницы и посмотрел вниз. Исана тоже смотрел вниз. На поросшем густой травой склоне виднелась тропинка, протоптанная (как давно это было!) Исана и Дзином. В ямках, выбитых среди голой земли, отражая солнце, стояла вода. Края прозрачно-голубых лужиц сверкали осколками гранита. Лужицы эти приковали к себе глаза и сердце Исана. «Они только что возникли и вскоре исчезнут, но все же как прочно и незыблемо все сущее на земле, кроме человека», – прошептал Исана, обращаясь к душам деревьев и душам китов. – «Сейчас рядом со мной люди, а я смотрю на лужицы с тем же волнением, как и прежде, когда размышлял здесь в одиночестве...»

– Уж не вскрылись ли здесь россыпи серебряной руды, – заговорил Тамакити, моргая глазами от ослепительного сияния. – В детстве я как-то видел справочник геолога (он не сказал: «читал»), и мне тоже захотелось открыть рудные залежи. Я знал, что не обнаружу на улице никаких залежей, и все же не мог без волнения смотреть на все блестящее. А в горах мною овладевал такой азарт, что даже в ушах звенело. Сколько лет прошло, и вдруг неожиданно вспомнилось, вернулось ко мне это странное чувство. Я понимаю, передо мной обычные лужи, а мне видятся россыпи серебра. Но даже если задуматься и убедить себя, что перед тобой не серебряные россыпи, а обыкновенные лужи, я не огорчусь – ведь я все равно вижу настоящие сверкающие россыпи.

– Россыпи серебра?

– Правда, я не могу подойти к моим россыпям и проверить, не простые ли это лужи. Не то меня сразу убьют...

– Тамакити, нужно как-то обеспечить тыл нашего убежища, – сказал Такаки, поднявшись в рубку с американской винтовкой на плече. – Что сообщают в последних известиях?

Но Радист, свернувшись калачиком у своей рации, мирно спал. Торчащие ноги его были красны, словно сваренные в кипятке огромные креветки. Эти ноги, полные жизненных сил, воспринимались как неистощимый источник энергии. Спящий теперь подросток, питаемый этим источником, много часов подряд возился со своей рацией. Наверно, и на лодочной станции он был так же полезен.

– Раз уж Радист оставил свою рацию, ничего нового не произошло. Итак, что ты думаешь, Тамакити?

– Есть только один способ. Не знаю, удастся ли...

– Попробуем, – не задумываясь, сказал Такаки.

– Потребуются две гранаты. Еще одну используем потом, когда пойдут в атаку полицейские машины, а последнюю, четвертую, – в решающей схватке, чтоб подбодрить ребят, – сказал Тамакити, повернувшись к Исана. – Помните, вы нам рассказывали о соотношении силы взрыва и разрушительной мощи атомной бомбы. А приложимо все это к такой маленькой бомбе, как граната?

– Если взорвать сразу две гранаты, то, вероятно, сила взрыва удвоится. В этом смысле приложимо.

– Хорошо, – сказал Тамакити. – Попробую забросить на холм за убежищем две гранаты сразу. Я хочу, чтобы засевшие там полицейские были хорошо видны отсюда.

– А вдруг склон обрушится? Тогда и здание наше рухнет, – усомнился Такаки.

– Нет, здание прочное. Небольшой оползень ему не страшен, – сказал Тамакити. – Только вот Дзин меня беспокоит.

– Присмотрите за Дзином, Исана, – сказал Такаки. – Выберется наружу с гранатами один Тамакити, а мы с Радистом разбаррикадируем и потом снова заложим дверь. Неужто вдвоем не справимся?

– Да это и одному под силу, – заверил Радист, проснувшись и надевая наушники.

Тамакити, дав волю охватившему его возбуждению, стремглав сбежал по винтовой лестнице.

– Как бы его не убили, – сказал Исана. – Если даже полиция и поверила в нашу версию, вряд ли человека, вылезшего на крышу с гранатами, примут за заложника.

– Тамакити – парень осторожный. Когда он был бешеным мотоциклистом, его ни разу не ранило серьезно, – ответил Такаки.

Комната, куда спустился Исана, была наполнена журчащими голосами птиц. В бункере – Тамакити оставил люк открытым – Дзин слушал магнитофон. Утопая в птичьих голосах, Красномордый что-то писал. Исана заглянул через его плечо, и тот поднял залившееся краской лицо – у него был растерянный вид застигнутого врасплох школьника. На листе бумаги Красномордый изобразил двухмачтовое судно в вертикальном разрезе и в плане и снабдил рисунок подробными пояснениями. Стиснув зубы, он старался скрыть свое смущение.

– Я описываю размеры и конструкцию корабля, который нам требуется, – объяснил он.

– Молодец, это скоро понадобится, – сказал Исана.

Из люка показалась голова Тамакити. Когда он вылез, в руках его оказались два полиэтиленовых мешочка с чем-то тяжелым и твердым. Он держал их с преувеличенной осторожностью, будто там были не гранаты, а бутылки с горючей смесью.

– Через десять минут атакую. Влезайте в бункер и закройте крышку люка, – сказал он с важностью.

– Смотри не ошибись, а то еще бросишь их из рубки вниз, – съязвил Красномордый, но Тамакити не удостоил его взглядом.

Исана и Красномордый, как спасающиеся от бомбежки мирные жители, спустились в бункер, и Исана плотно прикрыл крышку люка. Погруженный в птичьи голоса, Дзин тихо называл имена их обладателей. Раньше в птичьих голосах для него был заключен весь мир. Теперь же, называя имена птиц, Дзин знакомил с каждой из них Инаго, задумчиво глядевшую на него.

– Это пестрый дрозд... это козодой (казалось, Дзин подбадривает Инаго, точно она заблудилась в ночном лесу), это длиннохвостая сова... это иглохвостая сова... это погоныш...

– Дзин – настоящий знаток птичьих голосов, – сказал Красномордый.

– А ты – знаток кораблей. Здорово оборудовал бункер под кубрик, – похвалил Исана.

– Прежде чем сделать чертеж, нужно было представить себе настоящий корабль. Вот мы и сделали его здесь, – объяснил Красномордый. – Нам нужна переоборудованная рыбачья шхуна: водоизмещение – шестнадцать с половиной тонн, длина – пятнадцать метров; тогда здесь поместятся койки для команды из десяти человек.

– Переоборудованная рыбачья шхуна? По-моему, корабль в павильоне киностудии выглядел куда романтичнее.

– Сначала Союз свободных мореплавателей предполагал выйти в море на паруснике, – сказал Красномордый. – Но надежнее всего переоборудованная рыбачья шхуна.

– Здравая мысль, – одобрил Исана.

В углу, возле газовой плиты и мойки, Доктор, сидя на корточках, раскладывал продукты. Должно быть, он подменил Инаго, занятую с Дзином.

– Чего-нибудь не хватает, Доктор? – спросил Исана, дождавшись паузы в птичьем пении.

– Нет, все в порядке, – улыбнулся Доктор. – Хорошо, что вы нашли консервированный шпинат и маринованную капусту. Они очень полезны. Хороши и консервы: вскипятил – и ешь на здоровье. Нет, современное человечество продержится долго. Только вот как быть с водой? Если они перекроют водопровод...

– Нужно набрать хоть ведерко. Противник небось не станет раздумывать, перекроет воду – и все, – сказала, повернувшись к ним, Инаго.

Дважды ударили взрывы. Они слились, как две ползущие по стене капли, но каждый возник отдельно, сам по себе. Бункер качнуло, точно комель могучего дерева. Лента с птичьими голосами крутилась по-прежнему, но Дзин молча протянул к Инаго руки с несошедшими еще пятнами от сыпи. Испуганные, широко раскрытые глаза Инаго смотрели на Исана растерянно, беспомощно.

– Ну, Дзин, объясняй дальше. Назови-ка мне всех этих птиц, – сказала Инаго.

– Это мухоловка... это жаворонок, – снова заговорил Дзин, дрожа всем телом.

Исана, Красномордый и Доктор взбежали по металлической лестнице и закупорили крышкой люка звучавшие позади голоса птиц. Слышно было, как в заднюю стену здания ударяют камни и комья земли. Прижав к боку автомат дулом вниз, по винтовой лестнице сбежал Тамакити. Он выскочил в прихожую и, едва переводя дух, навалился плечом на входную дверь.

– Вы прячьтесь наверху. А Красномордый и Доктор помогут мне, – хрипло приказал Тамакити. – Я сейчас возьму пленного.

Он перехватил поудобнее автомат, чтобы можно было стрелять не целясь, а левой рукой открыл замок.

– Спрячьтесь наверху, вы ведь заложник!

Над головой Исана слышался чей-то приглушенный голос. Он узнал хриплый говор Такаки, но разобрать слова было невозможно. Прильнув к бойнице, Такаки что-то кричал. Стоявший рядом с ним Радист проверял, хорошо ли вставлена в винтовку обойма. Исана выглянул наружу из соседней бойницы. Перед ним открылась комическая и в то же время впечатляющая картина. Справа от убежища, похожая на убитого носорога, лежала на боку полицейская машина. Перед ней в полном вооружении растерянно стоял полицейский. Он не знал, что ему делать: бежать вперед, к машинам и рядам щитов, страшно, слишком далеко. И потом, его удерживали крики Такаки.

– На этот раз здорово вышло, – сказал Радист, передавая Такаки винтовку.

Тот высунул ствол в бойницу и выстрелил. Точно связанные с этим выстрелом, в стены убежища ударили несколько пуль. По шлему полицейского застучали отскочившие от стены пули и куски бетона. Он, свалившись вместе с машиной, – это оказался водитель – был сначала похож на оглушенную рыбу, но тут сразу вышел из шока. Решительно повернувшись кругом и прижав локти к бокам, он затопал огромными черными ботинками к убежищу – сдаваться в плен.

– Порядок! – крикнул, отвернувшись от бойницы, Такаки, возбужденный, словно собака, загнавшая зверя.

Его худое лицо, когда он стремглав бежал вниз по лестнице, от избытка радости раскраснелось, точно в него плеснули красной краской, глаза сияли. Тут же стукнула дверь: приняв пленного, ее сразу захлопнули. Прислушиваясь к происходящему в прихожей, Исана понял, что с пленным что-то делали, но не похоже было, чтоб он оказывал сопротивление. Возможно, он просто бранился. Наконец, отчетливо послышался возмущенный крик:

– Д-уракиии!

Первую букву он произнес с такой силой, что она как будто оторвалась от всего слова, а последнюю тянул, сколько возможно затягивать гласную в японском языке. Конечно, он просто крикнул: дураки! Но чувствовалось, какую невероятную враждебность вложил он в это слово. Вдобавок еще и тон у него был насмешливо-презрительный. Полицейский снова и снова выкрикивал свое «Д-уракиии!»; наверно, в прихожей, под дулами двух винтовок с ним что-то делают, а он вынужден подчиняться. Скорее всего это просто крик несогласия и гнева, так сказать, словесный протест.