Текст книги "Город, который забыл как дышать"

Старик прошел в комнату Ким и встал над ее постелью. Он наклонился, чтобы получше рассмотреть пространство между женщиной и стеной. Пусто. У Ким дрогнули веки. Даг отступил на шаг, Ким открыла глаза.

– Тари у тебя? – спросил он.

Ким приподнялась и похлопала руками по одеялу.

– Нет, – хрипло ответила она. – А что?

– Ее нет в спальне.

Ким вскочила и кинулась в коридор. Ее шатало, на ней все еще была вчерашняя одежда. Ким пробежала мимо мисс Лэрейси, задремавшей в плетеном кресле. Даг даже до порога не успел дойти, а Ким уже вернулась, сон как рукой сняло, глаза расширились от ужаса.

– Где она? – Ким метнула взгляд на темное окно, потом на свечу в глиняном подсвечнике. Даг покачал головой:

– Я не…

– Тари! – изо всех сил закричала Ким и прислушалась. Ни звука. Старушка проснулась, выпрямилась в кресле и подслеповато прищурилась. Ким схватила с подоконника свечу. Побежала к двери.

– В воде она, – пробормотала мисс Лэрейси.

– Что? – переспросила Ким. Уже стоя в коридоре, она уцепилась свободной рукой за косяк и втащила себя назад в комнату.

– В воде.

– Что? – Ким посмотрела на Дага. – Что?

– Хватит чепуху молоть! – одернул старушку Даг.

– Да какая ж тут чепуха! Дите-то целехонько. – Мисс Лэрейси широко улыбнулась беззубым ртом. – Жива, жива девчоночка.

Ким некоторое время ждала продолжения, потом, не дождавшись, повернулась и вылетела из комнаты.

– Тари! Джо! – закричала она.

Даг возмущенно покачал головой.

Ким одну за другой обыскивала все комнаты в доме. Повсюду разносился ее отчаянный крик: «Джо!». Даг продолжал испепелять взглядом мисс Лэрейси. Но упрямую старушку это не смутило. Она подмигнула и ухмыльнулась:

– Чего ж на суше искать-то? На суше ее нет. Ее призраки в воду уволокли. Ух, они это любят.

– Да уймешься ты когда-нибудь! – Даг сердито выскочил из комнаты и скатился по лестнице. Открылась входная дверь, в прихожую вошел Джозеф. Он удивленно оглядел взволнованную жену.

– Тари с тобой? – спросила Ким.

– Нет. – Джозеф и раньше был не слишком розовый, а теперь совсем побелел, стал почти бесцветным.

– Где она? Ее уже убили? Чья теперь очередь?

– Что?! – Ким в ярости выбежала на улицу, со всей силы толкнув Джозефа в грудь. – Что ты несешь? – Она скрылась в темноте, продолжая звать Тари. Своим криком Ким перекрыла даже шум вертолетов у залива.

– Рановато ее убили, – сказал Джозеф, – представление еще не окончено.

В столичных новостях передавали, что в Уимерли отключилось электричество, осложнив и без того непростую ситуацию в районе.

Чейз вышел из душа с влажным полотенцем на бедрах. Он сел в кресло за рабочим столом и надел наушники, чтобы тайком от жены послушать через интернет информационные выпуски. Когда-то эта комната была спальней, но Чейз заявил на нее свои права и оборудовал здесь кабинет. Стены прямо поверх бесчисленных слоев пожелтевших от времени обоев он обшил гипсокартоном. В тех местах, где крепились картонные щиты, на стенах еще остались дырки, их предстояло замазать гипсом, но в целом помещение стало вполне пригодным для работы. Тереза осталась внизу, она смотрела передачу о садоводстве.

Чейз своими глазами видел, что в Уимерли нет электричества, и заявление министра энергетики прозвучало для сержанта полным бредом. «Технических причин прекращения подачи электроэнергии в город не обнаружено. По сведениям местной электростанции, электричество в район поступает». Вот так вот. И это говорит сам министр.

Чейз зашел на другой сайт. Общенациональные новости. Даже здесь была небольшая заметка о событиях в Уимерли, седьмая или восьмая строчка в списке репортажей. Сержант щелкнул мышкой по заголовку «У ПОБЕРЕЖЬЯ НЬЮФАУНДЛЕНДА НАЙДЕНЫ ТЕЛА» и посмотрел передачу. Ничего нового. Повтор местных новостей. Просто выкупили репортаж. Чейз напомнил себе, что уже поздно и пора ложиться. Бог знает, сколько он просидел в интернете. С другой стороны, идти спать неохота. Чего там делать, лежать одному в холодной пустой постели и пялиться в потолок? Тереза смотрит телевизор часов до трех-четырех утра, а то и вовсе остается спать на диване. Что толку высыпаться, когда впереди такие дни? Нет, спать совсем не хочется. Вот душ – другое дело, но ведь не будешь его принимать каждые пять минут.

Чейз открывал и закрывал окошки сайтов, везде передавали одно и то же. Информации мало, ответов на вопросы и того меньше. Интервью с врачами. Авторитетные специалисты раздуваются от гордости и собственного профессионализма, вот только сказать-то им нечего, они тоже ни черта не понимают в происходящем. Одни говорят, инфекция распространяется по воде, другие – по воздуху. Никакой определенности. Сплошные догадки.

Все-таки странно видеть знакомые места на экране компьютера. Особенно, когда только что вернулся с места событий. Да в конце концов, можно просто выйти на задний двор, и вон он, городок, на другой стороне залива, а вон и огромный мыс. А в интернете при этом идут репортажи из Уимерли. Можно никуда не ходить и все-таки быть в курсе. Прямой эфир. Или, как это еще называется, «вживую». Сколько тел уже выловили? Даже это толком неизвестно. Чейз покачал головой. Он открыл следующий сайт, стащил с одного уха наушник и прислушался. Из гостиной не доносилось ни звука. Ради чего, спрашивается, они сбежали от кошмара Саскачевана? Ради того, чтобы оказаться в эпицентре невиданной катастрофы? Там, в Саскачеване, Чейза всегда утешала мысль о том, что остальной мир живет по нормальным человеческим правилам. Пусть по свету разгуливают серийные убийцы, пусть в газетах пишут об их кровавых преступлениях, жизнь все равно продолжается. Но вот это уже чересчур. Такое в страшном сне не приснится. При этом никто, никто не знает, что будет дальше. Новая эпидемия вполне может перекинуться и на Порт-де-Гибль.

Чейз снова надел наушники. Журналисты выдвигали теории, пытались дать хоть какое-нибудь разумное объяснение происходящему. Сержант знал то, чего не знали репортеры. Командор Френч поделился с ним некоторыми данными. Потому-то сержанту и разрешили покинуть Уимерли. Заболевание не инфекционное, и заразиться им нельзя. Больше Френч ничего объяснять не стал. У Чейза сложилось впечатление, что командор знает больше, чем говорит. Сержант негодовал. Это надо же, предложить ему, дежурному инспектору канадской полиции, съездить домой и отдохнуть! В такое-то время! Может, Френч просто не хотел, чтобы полиция болталась под ногами? Чейз стал возражать, дескать, сейчас не до отдыха, тем более что в городе карантин. Тут-то Френч его и ошарашил: болезнь незаразная, а посты на дорогах оставили для виду. Вот идол! Сидит, как каменный, по лицу не поймешь, что он там себе при этом думает. Одно только ясно: лишнего слова из него не выжмешь.

Еще один сайт. Тот же видеоролик. Панорама ночного залива. Над волнами летают вертолеты, прожекторы ощупывают поверхность воды. На горизонте вспыхивают и снова гаснут красные точки. Похоже на репортаж с места военных действий. Причем корреспонденты спокойны, как удавы. Подумаешь, нашли тела. Ну и что такого, что некоторым из них много лет?

На экране замигал значок телефонного вызова, и Чейз быстро нажал кнопку «ответить». Он понимал, что телефон громко звонит на кухне, а Терезу беспокоить не хотелось.

– Алло, – сказал он в микрофон над монитором.

– Сержант Чейз? – Звонила диспетчер из полицейского управления в Сент-Джонсе.

– Да.

– Нам доложили, что в Уимерли пропал человек. Девочка. Восемь лет. Волосы светлые, глаза голубые. Рост и вес пока не уточнили. Поскольку вы назначены дежурным по этому району, мы решили в первую очередь оповестить вас.

– Кто заявил?

– Джозеф Блеквуд, отец ребенка. Записывайте адрес: Уимерли, Верхняя дорога, дом старика Критча. Это все, более точного адреса он не дал.

– Ничего, разберусь, – сказал сержант. Он сразу вспомнил парня на причале, который помогал дочери вытащить из воды ерша.

– Давно она пропала?

– Час или два назад. Так мне записать, что вы приняли вызов?

– Да, позвоните мистеру Блеквуду. Скажите, выезжаю.

Джозеф позвонил в полицию, там ему сообщили, что оператор свяжется с дежурным инспектором, и тот сразу же выедет на место. Голос в трубке был какой-то механический, бездушный, укоризненный. Словно дочь пропала по вине Джозефа.

Джозеф выругался и бросил трубку. Дядя Даг оттер его в сторону, снова набрал номер и прислушался. Потом нажал на рычажок, подождал, снова отпустил. Опять нажал, послушал.

– В чем дело? – спросила Ким.

– Нет гудка. – Даг повесил трубку.

– В телефоне? – Ким в отчаянии выхватила у старика трубку и посмотрела на мужа. – Нет гудка. – Она повесила трубку и повернулась к Джозефу. – Так ты, что ж, ни с кем не говорил на самом деле?

– Да говорил я! – крикнул он и сжал кулаки. – Только они меня не слышали.

– Что?

– Пошли. Надо самим искать. – Даг быстро двинулся к входной двери, Ким и Джозеф последовали за ним по пятам. Мисс Лэрейси сидела на диване в гостиной, накрыв колени бело-желтым вязаным одеялом.

– Живехонька, – приговаривала старушка. Никто, кроме Джозефа, не обратил на нее внимания.

Они вышли во двор. По воде сновали катера, над волнами трещали лопастями вертолеты. Джозеф решил вернуться и прибить старушенцию. Она уже старая, смерть ей в радость. Бабуся легко концы отдаст, хотя будет только лучше, если она немного побрыкается. Наверху есть подушки.

Огромные прожекторы освещали холмы с запада, два вертолета опускали на тросах что-то большое и металлическое. Дядя Даг встал рядом с машиной Ким. Джозеф смотрел, как на дороге то появляется, то исчезает луч света. Фонарик. Наверное, старик куда-то собрался. Ну и чудненько. Без него гораздо лучше. Все-таки родственник. При нем надо сдерживаться, вести себя подобающе. А это сейчас не годится. Сейчас годится кому-нибудь навредить. Прямо распирает, как хочется все на ком-нибудь выместить.

– Кто за руль сядет? – спросил Даг.

– А куда ехать-то? – Ким сердито переступила с ноги на ногу. Ей хотелось двигаться, искать, вернуть то, что у нее отняли. – Тари где-то тут, поблизости. Куда она могла пойти? – Ким сложила ладони рупором и закричала:

– Та-а-а-ри!

Никто не ответил. Джозеф подумал, что Джессика, дочь Клаудии, могла бы кое-что порассказать. Покойница. Небось, потащила Тари куда-нибудь играть. Мертвые всегда так поступают. Они жадные, никого, кроме себя, не любят. Вот только, если они мертвые, как же они могут быть жадными? Сто пудов, Тари слиняла с Джессикой. Только куда? В сарае их нету. В лесу темно, не очень-то погуляешь. Ребенку по такому лесу далеко не уйти, вмиг застрянет в кустарнике. Может, жене сказать? Если, конечно, эта женщина и вправду жена. А еще дяде Дагу. Бывалому рыбаку. Командиру. Сказать ему, что Тари пошла играть с утопленницей? Семейка всплеснет руками, все скажут: «Что ж ты раньше молчал?! Тогда можно не беспокоиться. С Тари все в порядке, она играет с мертвой подружкой». Подружка ведь и вправду мертвая. Мертвее некуда. Какой от нее может быть вред?

Эти поймут. У местных вообще крыша на привидениях поехала. Вот большой город – дело другое. Там никто в сказки не верит. Веки Джозефа дрожали, дорога перед глазами все время мерцала. На тыльной стороне ладони откуда-то взялась капля. Джозеф поднял руку и посмотрел на кожу, туго обтянувшую кости. Прозрачная капля. Он лизнул. Вода. Посмотрел в небо. Ни облачка. Ослепительно яркие звезды. Еще одна капля упала на голову и медленно растеклась по волосам. И еще одна, теперь уже на щеке. Все. Больше не капает. Джозеф вспомнил о старушке в доме. Пока есть время, надо убить ее, порезать на кусочки. В доме ведь столько подходящих инструментов. И все подробно заснять. Потом продать снимки издательству. Можно даже поторговаться, найти самое богатое. Вроде в машине есть фотоаппарат? Старушке давно пора окочуриться. Зажилась. Убить ее. Убить. Молодые поймут, молодые оценят. В герои произведут.

– Та-а-а-ри! – Ким прошла вперед по дороге.

Джозеф смотрел на нее и решал, сломать ей шею или пробить затылок разводным ключом? Размахнуться и… ХРЯСЬ! Очень нужно сделать что-нибудь отвратительное. Нет, лучше не ключом. Лучше удушить, повалить на землю и размозжить ей башку о камень. Джозеф представил, как жена отбивается, кричит, в изодранную блузку уже наползли личинки. Сучка бездетная. На что она годится? Не смогла младенца в брюхе удержать. И Тари из-за нее пропала. Надо было не дрыхнуть, а следить за ребенком.

Джозеф повернулся к дому Клаудии. Сходить, что ли, к ней? Такие, как она, не сопротивляются, они умирают легко. Клаудия будет ждать смерти, выйдет на порог в погребальном платье, в руках цветы, к бледным губам прижато распятие. Может, Тари у нее? Одна девчонка уже умерла, и слава богу: работы меньше. Но Джозеф совсем недавно подглядывал в соседские окна и Тари не видел. Только Клаудию. Она вплыла в гостиную, встала у окна, тени метнулись к ее лицу. Неземная красота! Глаза Клаудии запали еще глубже, она смотрела на Джозефа так печально, что ему стало жаль соседку, жаль разбитого сердца и загубленной жизни. Надо ее убить, чтоб не мучилась. Она же этого хочет. Так пусть, наконец, получит то, к чему стремится. Взять ружье и вставить ей дуло в рот. А что, очень даже сексуально.

Джозеф заметил, что дядя Даг подозрительно смотрит на него и щелкает кнопкой фонарика. Луч бил в глаза, пришлось поднять руку и заслониться от света. Старик поправил козырек бейсболки и тихо выругался.

– Ты идешь?

Даг спрашивал племянника, но откликнулась Ким:

– Иду. – Она пошла вверх по дороге, потом оглянулась на мужа через плечо и поразилась, до чего он стал ничтожным и никчемным. Впереди над верхушками деревьев темнел шпиль старой церкви.

Джозеф грубо схватил жену за руку.

– Никуда ты не пойдешь, – прошипел он.

Ким вскрикнула и вырвалась. Джозеф злобно ухмыльнулся.

– Да что с тобой такое? – закричала Ким, чуть не плача.

– Ты что делаешь? Обалдел? – резко спросил Даг.

Джозеф скривил губы и представил себе, как сверлит в жене дырки – уж тогда она точно станет мягкой и покладистой. Он шумно выдохнул и прислушался к своим ощущениям. В легких чего-то не хватало. Чего-то очень нужного.

– Я в ту сторону. – Даг кивнул на городок у подножия холма. – На вот, возьми. – Старик отдал Ким фонарик. Она щелкнула кнопкой, луч осветил деревья.

Джозеф неотрывно смотрел на гряду холмов. Три стройплощадки, три разных проекта, три чудовищных сооружения. Что если вернуться домой, спрятаться в шкафу и подкараулить первого, кто войдет? Да, есть ведь еще старуха. Можно на ней попрактиковаться.

Ишь ты, разбрелись. За кем идти-то? За стариком? Или за этой, как ее, женой? Надо быть мужчиной, сердцеедом. Вырвать у нее сердце и съесть. Так поступают победители.

Даг вернулся, чертыхаясь себе под нос. Подошел, снял бейсболку и стукнул Джозефа по затылку козырьком.

– Догоняй жену, – рявкнул дядя. – Не стой столбом, дубина.

Ким уходила все дальше и дальше. Она уже почти скрылась в темноте, наконец, не выдержала, повернулась и сердито крикнула:

– Так ты идешь?

Джозеф решил, что женщина обращается к нему. Но у него же вроде другие планы? Или нет? Кажется, надо кого-то искать. Так ведь он уже все нашел. Чистую ярость. Без всяких прикрас. Они потеряли, а он нашел.

Старик спускался по дороге, вертел головой, поднимал ветки кустов и кого-то звал. Джозеф шагнул вперед. Ноги подгибались, он тонул, все глубже погружаясь в ил. Перед глазами стояли лица утопленников, их тусклые бессмысленные глаза. Нет – внимательные, требовательные. Одна утопленница подплыла поближе, и Джозеф узнал ее. Когда-то он был к ней привязан, теперь это не имело значения. Когда-то она звалась его «дочерью».

Женщина впереди светила фонариком себе под ноги. Джозеф пошел следом. За этой дурой красться легко: все время кричит. Кто ж так прячется?

Сержант Чейз подъехал к дому Критча, прошел по темному двору, поднялся на крыльцо, постучал и прислушался. В окне гостиной горела свеча, от этого тюлевые занавески стали оранжевыми. Чейз оглянулся на уличный фонарь. Фонарь не горел. На крыльце солнечного дома сидела большая черная собака. Сержант снова постучал. Никто не ответил. «Наверное, девочку искать пошли», – подумал он и вдруг услышал дребезжащий старушечий голос:

 
Плачет невеста: «Где ты, мой милый?»
Милому воды стали могилой.
Под одинокую песню кита
Рыбы целуют немые уста.
 

Чейз не был уверен, что песня доносится из дома, но все-таки повернул ручку, и дверь подалась. Он неуверенно заглянул в прихожую. В гостиной действительно горела свеча. Пламя отражалось в полированной крышке старого пианино у дальней стены. Поначалу сержант решил, что в комнате пусто. Седенькую старушку на мягком плюшевом диване он заметил не сразу.

– Здрасте, – сказал сержант. Он даже немного испугался: уж больно пронзительным был у старушки взгляд.

Старушка кивнула, улыбнулась и запела:

 
Помнят ветра, как шептал, умирая,
Парень вдали от родимого края:
«Не хороните в пучине меня,
Там не бывает сияния дня».
 

Она выжидающе замолчала, словно ждала, что Чейз будет горевать вместе с ней.

– Это отсюда девочка пропала? – спросил сержант. Он переступил порог и захлопнул входную дверь. Сразу стало уютно и спокойно. Может, призрачный свет напомнил о годах юности, когда Чейз любил зажигать свечи и ароматические палочки? Или дело в песне, в красивой и печальной песне, которую он никогда раньше не слышал?

– Отсюда, милый.

– Новости есть какие? – Чейз снял фуражку и покрутил ее в руках, он чувствовал себя неловко в присутствии пожилой женщины.

– А у нас одна новость. Дите потерялось.

– Я говорю, не нашли пока? – Он шагнул в гостиную, сразу запахло старинной обивкой и деревянной мебелью.

– С ней-то беды не будет.

– Так что, нашли? – с надеждой спросил Чейз. Он заметил на столике синюю вазу с букетом полевых цветов, а рядом карандашный портрет женщины с длинными рыжеватыми волосами. Если это нарисовал ребенок, то ребенок очень талантливый.

Старушка не отвечала.

– А где все?

– Ищут.

– Понятно. – Чейз оглядел комнату. – Какое время назад пропал ребенок?

– А время, красавчик мой, назад не идет. – Старушка хихикнула, потерла губы пальцем и снова хихикнула. – Если бы назад шло, я бы сейчас молодая была.

Ее несуразные речи начинали действовать Чейзу на нервы.

– Вы бабушка ее? – спросил он.

– Надо же, на суше ищут! – озабоченно сказала старушка. – Чуть что, давай на суше искать. А дите-то в море. И все там будем.

Понедельник

Райну разбудил резкий звонок телефона. Она зевнула и потянулась. В голову будто мокрого картона напихали, и притом никак не меньше тонны. Сейчас, стало быть, полдесятого утра По понедельникам Томми Квилти всегда звонит в это время, проверяет, как она себя чувствует. Муж Райны, Грегори, утонул шесть лет назад. С тех пор Томми взял над ней шефство. Райна не знала, радоваться ей или горевать, что у нее такой ангел-хранитель. Томми был очень милым, но иногда излишне навязчивым, особенно по утрам, когда Райну терзало похмелье.

По Грегу Райна не слишком тосковала. Он был грубым и жестоким, чуть что, распускал руки. Томми с самого начала знал об этих выходках. Однажды Грег и его побил: нечего, дескать, жене с кем попало чай пить. Схватил «придурка» за шиворот и выволок на улицу. «Придурок». Грег всегда его так называл. У Райны чуть сердце от жалости не разорвалось, пока Томми катался по земле и скулил. Райна хотела Грега оттащить, а он и ей пару синяков под глазами подвесил. Муженек всегда был скор на расправу. И все-таки без него Райне чего-то недоставало, а чего, она и сама сказать не могла. Не Грега, это уж точно. Разве только ощущения, что он дома. Не пьяница и хам, а тот веселый парень, каким Грег был когда-то.

Телефон не умолкал. Вечером Райна прикончила целую бутылку рома, и голова теперь раскалывалась. От выкуренных сигарет во рту стояла горечь. Вчерашний день вспоминался с трудом. Вроде бы Райна споткнулась, когда шла через двор, и упала. Нет, не шла. Она за кем-то гналась. Может, за кошкой? Пыталась заманить в прихожую? Или прогнать? Так или иначе, кому-то какую-то пакость она творила. Ой, как нехорошо.

Райна обняла подушку, прижалась к ней лицом и застонала. В последнее время Томми звонил уже через день, и Райна подозревала, что причина – во всех этих странных смертях и находках.

Вчера вечером она смотрела репортаж про Уимерли. Интервью давали все кому не лень, даже Кларенция Пайк и Алиса Фицпатрик. Вот уж клуши. Как будто их пыльным мешком стукнули. Одна кудахчет, что у нее в чайнике рыба: «такая мерзость, такая мерзость!», другая вообще ничего кроме: «ужас, ужас!» придумать не может. А журналисты со всей Канады слушают, кивают с умным видом, хотя сами понимают еще меньше. И такое переживание на рожах, ну прямо сейчас разрыдаются от сочувствия. Тут как раз свет вырубился. До сих пор, кстати, не дали. Телефон тоже не работал. Райна вспомнила, что пыталась кому-то позвонить. Кому? Томми?

Электронные часы-радио на тумбочке у кровати так и показывали пол-одиннадцатого со вчерашнего вечера. Райна нашарила трубку и поднесла к уху.

– Алле, – просипела она и схватилась за голову. Голова трещала немилосердно. Райна тяжко вздохнула.

О том, чтобы пошевелиться, не могло быть и речи. Лучше всего тихонечко полежать. На том конце запыхтел носом Томми.

– Томми?

– Я, – сразу откликнулся он. – Вставай, красотуля! Птички давно проснулись, тебя одну все ждут.

Райна расплылась в улыбке и прикрыла глаза. Осторожно кашлянула и тут же об этом пожалела: затылок чуть не лопнул. На столике воняла переполненная пепельница. От одного вида окурков Райну затошнило. Она привыкла, что Томми подолгу молчит, а потому не торопила его и спокойно ждала продолжения.

– Что поделываешь? – спросил он через некоторое время.

– Лежу. Скоро встану… кажется.

– И я.

– Тоже лежишь?

– Не-а.

Райна умилилась. Томми как ребенок. Он один никогда ничего от нее не требует. Просто заботится, хочет быть рядом, скучает по ней.

– Знаешь, чего?

– Чего?

– Я тут в Порт-де-Гибле вчера была. В продуктовой лавке. Ну, и зашла в галерею к Максайну. У них картинки твои новые висят. – Томми молчал. Райна потянулась за сигаретой и вдруг заметила, что не дышит. Она изумленно выпрямилась, сделала вдох и прислушалась к ощущениям. Все вроде нормально. Разве что вспотела, хоть выжимай. Так это с похмелья. Бр-р-р, вонища! Срочно в душ. – Томми?

– А?

– Пойду я.

– Давай. А можно я, того… загляну?

– Спрашиваешь!

Райна сделала глубокий вдох и запаниковала. Ей не дышалось.

– Господи, – пробормотала она и приложила руку к груди. – На улице духота?

– Как?

– Тут дышать нечем.

– А?

– Да нет, ничего, – задумчиво произнесла Райна, – приходи, как соберешься.

Она положила трубку и спустила ноги на пол. Вылезла из-под простыни, натянула красную футболку, которую с вечера бросила в ногах кровати. Воздух ощущался кожей при каждом движении. Райне стало страшно. А вдруг она подцепила этот вирус, о котором все болтают? Стало еще страшнее. Нет, просто курить надо меньше. Райна встала. Ноги служить отказывались. Пришлось снова сесть. В голове – одна звенящая пустота.

На лбу выступили капельки пота, потекли по бровям. Надо выпить. Подлечиться. Райна утерла пот краем футболки, прижала ткань к лицу и закрыла глаза. Пустота.

– Надо выпить, – вслух произнесла она.

Только что сказанные слова моментально стерлись из памяти. Райна огляделась. Что это за комната? Чей это дом? Чужой? Несколько секунд она не могла понять, где находится. Наконец Райна вспомнила. Она эту комнату знает, как свои пять пальцев. Это же ее спальня.

Доктор Томпсон вошел в приемный покой и оглядел очередь. Это наверняка родственники тех, кто подхватил новый вирус. Люди стояли и сидели вдоль стен. Несчастные родители. Хотя какие ж они родители, если среди заболевших нет ни одного ребенка. Ни одного. Только взрослые. Почему, позвольте спросить? Есть, конечно, заболевания, характерные дли определенного возраста. Вот только какие? Сразу и не вспомнишь.

Донна Дровер больше не разговаривала, а у Дэрри начались провалы в памяти. Странная какая-то амнезия. Обычно она наступает в результате травмы или сильного переживания. А тут – едва ли не на пустом месте. У всех пациентов одно и то же: умственная деградация без признаков патологии мозга.

Томпсон провел в больнице всю ночь. Вчера вечером, когда он сидел у Мюрреев, наслаждался роскошным ужином и едва сдерживался, чтобы не застонать от удовольствия, зазвонил мобильник. Тринадцатый раз за день. Разговоры на кухне сразу стихли. Все обернулись к доктору. Телефонные трели напомнили собравшимся, что Томпсон вторгся в их маленький тесный мирок. Доктор вскочил, сорвал с пояса мобильник и застыл посреди кухни с набитым ртом. В комнате воцарилась тишина, Уилф Мюррей поправил козырек бейсболки и выставил вперед колючий небритый подбородок. Телефон снова зазвонил. Томпсон одной рукой открыл крышку мобильника, а другой продолжал держать полную тарелку. Пытаясь одним махом проглотить все, что было во рту, он едва не подавился. Одновременно кашлять и слушать собеседника было трудно, но Томпсон все-таки понял, что Донна Дровер только что впала в кому.

Томпсон ненадолго заехал домой и покормил Агату. Несчастную, голодную и брошенную. Пришлось взять беднягу с собой. Последние метры по больничному коридору доктор преодолел бегом. Естественно, опять до тошноты разболелась лодыжка. Пришлось выбирать: сбавлять ход или расставаться с ужином гостеприимной миссис Мюррей.

Теперь в палате лежали еще две женщины из Уимерли. Обе с кислородными масками, трубки в трахеи пока не вводили. У одной глаза были закрыты, другая, привязанная к койке, кровожадно смотрела на доктора. В ушах у Томпсона снова зазвучал вопрос Донны: «что я?», а еще слова командора Френча: «ловцы человеков».

– Как вы себя чувствуете? – спросил доктор у привязанной. Она покачала головой, выражение ненависти на ее лице постепенно сменялось отчаяньем и беспомощностью. Томпсону стало искренне жаль пациентку. Он осмотрел Донну и отправился в ординаторскую. Там тихонько беседовали два незнакомых врача, наверное, приехали на помощь из другой больницы. Хрупкая темноволосая женщина средних лет считала, что какое-то ядовитое вещество поражает мозговые клетки обитателей Уимерли. Ее коллеге, курчавому шатену в очках с толстыми стеклами, на вид было не больше тридцати. Он полагал, что речи о заражении местности быть не может, поскольку ни одно ядовитое вещество в телах умерших найдено не было. Он считал, что дело в психологическом состоянии пациентов, какой-то разновидности массового помешательства.

– Физически они были совершенно здоровы, – утверждал он.

– Как тогда вы объясните их смерть? – не соглашалась женщина. – Как можно умереть от истерии?

– Не знаю, – ответил молодой человек. – А вы знаете? Ну вот, в этом все и дело. Никто ничего не знает.

Томпсону уже приходила в голову мысль о массовом психозе, но эта версия не выдерживала никакой критики. К тому же доктор слишком устал, чтобы вмешиваться в обсуждение. Врачи посмотрели в его сторону, ожидая, что он присоединится к спору, но быстро поняли, что Томпсону не до них, и тут же о нем забыли. Доктору действительно было не до них. Он беспокоился об Агате. Как она там в машине? Не задохнулась бы. Нет, вроде водительское окошко приоткрыто. Томпсон вернулся к рассуждениям о болезни. Итак, что мы имеем? Сначала агрессия, потом угнетение дыхания, распад личности и амнезия. А теперь еще и кома. При этом среди заболевших – ни одного ребенка. Он так и сяк вертел в голове эти симптомы, пока засыпал. Вскоре по ординаторской разнесся его храп.

С тех пор прошло два часа, и вот он стоит в приемном отделении и ждет чего-то. Чего? Томпсон вспомнил, что уже был здесь пару дней назад вместе с сержантом Чейзом. Доктора еще тогда поразило, с какой злобой мужчины и женщины смотрели на него. В их глазах читались очень недобрые намерения. Сегодня в стеклянных дверях отделения поставили охранника: руки за спиной, ноги на ширине плеч. И никакого оружия. Разве охранникам оружие не полагается? Город на чрезвычайном положении, беспорядки могут начаться в любую минуту, даже от больничных стен веет хаосом. Из глубин организма поднялась отрыжка, во рту появился привкус вчерашнего ужина. Хоть что-то приятное.

Приемный покой был забит до отказа. Повсюду сидели взрослые и дети. Пустые, равнодушные лица. Старики и старухи жались друг к другу, перешептывались, качали головами. Эти люди не в первый раз сталкивались с бедой, и теперь сравнивали новую болезнь с былыми несчастьями. Попадались тут и обычные больные с простудами, порезами и растяжениями. От толпы несло тяжелым человеческим духом, жара стояла невыносимая.

Томпсон переводил взгляд с одного лица на другое. Никаких признаков агрессии. Может, позавчера все просто почудилось? Вдали послышался вой сирены. Доктор обернулся к раздвижным стеклянным дверям.

Люди в очереди тоже повернули головы. Посещения инфицированных запретили, но никто из родственников не расходился, все ждали хоть каких-нибудь новостей. Томпсона со всех сторон спрашивали о состоянии больных. Увы, ничего определенного он сообщить не мог. Приходилось отвечать доброжелательно, но уклончиво. Шестой этаж больницы уже целиком закрылся на карантин.

Двойные двери разъехались перед Томпсоном, и он вышел на улицу. Снаружи оказалось довольно-таки прохладно. Утренний ветерок бодрил. Доктор посмотрел на еловый лес вдали. Над верхушками деревьев плыла одинокая ворона. Сирена взвыла совсем близко, и наконец замолкла. В больничный двор въехала карета скорой помощи. Машина заслонила от Томпсона лес, перед глазами остался только белый борт с оранжевой надписью. Фельдшер с водителем спрыгнули на асфальт и бросились к задней дверце вытаскивать носилки. Они привезли девочку лет семи или восьми. Санитары подогнали каталку.

– Что у нее? – спросил Томпсон.

– Гипотермия. Температура не повышается, – ответил один из санитаров. Каталка с грохотом въехала в вестибюль. Томпсон старался не отставать.

– В воде нашли?

– Военный катер из моря выловил. Ее сначала на рыбозавод отвезли, думали, еще один труп. А потом смотрят – одета по-современному. – Санитар взглянул на врача и покачал головой, словно и сам не верил своим словам. Процессия быстро двигалась по коридору. Томпсон смотрел на лицо ребенка, скрытое кислородной маской. Где-то он эту девочку видел. Пациентка? Точно. Та самая, в которую камнем попали! Как же ее звать? Имя у нее какое-то зверушечье. Нет, птичье. Доктор бормотал названия птиц до самых дверей реанимации. Там уже ждали врачи. Медсестры в синих халатах стояли по сторонам коридора. «Тари, – вспомнил он, когда прямо перед его носом захлопнулись двери. – Ее зовут Тари».