Текст книги "Город, который забыл как дышать"

За несколько часов до этого на Хрыч-лейн Ким наступила в кротовину, споткнулась и уронила в кусты фонарик. Она чуть не упала, но все-таки удержала равновесие. И тут на нее налетели сзади. Ким покатилась по камням, кто-то тяжелый придавил ее к земле. После короткой борьбы этот кто-то перевернул Ким на спину. Из-за веток выглянула луна, осветив нападавшего. Джозеф. Лицо перекошено, глаза превратились в узкие щелочки. Ким с омерзением попыталась увернуться от его смрадного дыханья. Джозеф крепко схватил ее за руки.

– Ах ты, шлюха! – прошипел он сквозь зубы. – Ты ему дала! Рыбаку!

– Пусти! – Лягаться было трудно: падая, Ким ударилась бедром. – Больно! Да пусти же ты!

– Теперь не уйдешь…

– Пусти! – Ким продолжала сопротивляться, забыв о боли, но Джозеф был слишком тяжел.

– Шлюха. – Он помусолил палец и потер ей щеку. – Наштукатурилась! А внутри-то что? Ну-ка, покажи зубы. – Он влепил ей оплеуху. – Сейчас просверлим тебе пару дырок в черепушке. Поглядим, кто ты на самом деле. – Он схватил Ким за горло, но душить не торопился, а лишь слегка сдавливал и отпускал, будто проверяя упругость.

Ким схватила камень и ударила мужа в висок. Джозеф ослабил хватку, глаза помутнели, голова начала клониться. Было непонятно, то ли он сейчас потеряет сознание, то ли укусит. Ким снова подняла камень. Но Джозеф лишь поцеловал ее, уколов щетиной. Этого Ким никак не ожидала. Поцелуй был нежным, так целуют на прощанье. Джозеф вскочил на ноги и пропал за деревьями. В тишине еще долго раздавались треск сучьев и почти звериное рычанье.

Ким осталась лежать. Гравий впивался в тело, бедро снова напомнило о себе. Она зарыдала от бессилия, но потом рассердилась и взяла себя в руки. Ким с трудом поднялась, поискала в кустах потерянный фонарик, но так и не нашла. Джозеф, ее Джозеф, напал на нее. а потом скрылся в лесу!

От боли и потрясения ее вырвало в придорожную канаву. Ким, всхлипывая, пошла вниз по Хрыч-лейн и снова начала звать Тари. Боль становилась сильнее, перед глазами все плыло, голова кружилась. Но Ким упрямо продолжала идти.

В конце улицы открылся кошмарный (другого слова Ким подобрать не смогла) вид на бухту. Недалеко от берега на темных волнах качалась лодка, двое тащили из воды что-то тяжелое, видимо, очередное тело. Прожекторы вертолета освещали высокий борт, водолазов в блестящих черных гидрокостюмах и утопленника у них на руках.

Ким вдруг показалось, что она ищет дочь в незнакомом, чудовищном мире, порожденном не силами природы, а чьим-то больным воображением. Дочь пропала. Или, может, ее украли. И Ким никогда ее не найти, не понять и не разгадать этой ужасной, ужасной загадки. Кто мог знать, что случится такое несчастье? Ким почувствовала себя маленькой и никчемной. Она никак не могла понять, почему пропала Тари. Не могла заставить себя обдумать происходящее, а могла только продолжать поиски.

Ким сделала несколько шагов по нижней дороге и остановилась. В лесу под чьей-то тяжелой ногой хрустели сучья. Она повернулась и заметила тень, кто-то шел по пятам и шагнул в лес, как только Ким повернулась. Джозеф. Он что, совсем из ума выжил? Выслеживает ее, как хищник добычу, снова готовится напасть. Ким пошла быстрее, внутри все сжалось от страха. «Та-а-ари!» – отчаянно звала она.

Никто не отвечал. Ким все отдала бы за то, чтобы найти дочь, спасти ее. «Господи, – умоляла Ким снова и снова. – Господи, помоги мне, помоги моей девочке!».

Ким дошла до первого кордона и хотела пройти дальше на запад, но солдаты с фонариками преградили ей путь. Они не сжалились даже тогда, когда Ким закричала, перекрывая шум вертолетов над головой:

– Мне нужно! У меня пропала дочь!

Длинный солдат, который не то на самом деле был главным, не то притворялся, заметил, что у Ким повреждено бедро и вызвал по рации врачей, после чего сообщил, что жителей города за этот кордон не выпускают. Второй солдат стоял поодаль и с ужасом вглядывался в черные волны. Ким тоже испугалась, начала визжать и царапать длинного, который загораживал проход. Третий солдат схватил ее сзади и оттащил от товарища.

– Вы уж простите, – сказал длинный.

Ким отступила, но не успокоилась. Она уже собралась пойти поискать какую-нибудь лазейку, когда сверкнули фары. Ким прикрыла глаза ладонью. Подъехала машина с сине-красной мигалкой. В лучах света появилась фигура полицейского. Он был еще выше и крупнее первого солдата.

– Миссис Блеквуд? – крикнул полицейский.

– Да, – устало ответила Ким и побрела навстречу. – Да, – уже громче повторила она, стараясь перекричать шум вертолета, кружившего прямо у них над головами.

Высокий солдат снова преградил Ким путь. Она оттолкнула его обеими руками, военный попятился.

– Пропустите ее, – громко сказал полицейский, подошел к Ким и взял ее за руку. – Я сержант Чейз. Что, ногу повредили?

– Вы нашли мою дочь? – спросила Ким.

Полицейский открыл ей заднюю дверцу машины.

– Да нет пока. Но мы поисковую команду снарядили. Скоро подъедут.

Скривившись от боли, Ким забралась в салон. Тепло. На улице холодно, а внутри тепло. Давно уже ночь, потому и холодно. А тут тепло, тут печка работает. Так приятно, когда тепло. Даже слишком. Бедро болело невыносимо, от этого снова скрутило желудок. Сержант сел за руль. Ким обернулась и сквозь заднее стекло посмотрела на холмы, залитые искусственным светом. Вертолеты воздвигали на них громадные серебристые диски размером с дом.

– Едем искать? – спросила она Чейза.

– Искать?

– Ну да.

– Ночью бесполезно. А уж вдвоем-то мы ее точно не найдем.

– Нет, найдем! – Ким ударила кулаком по переднему сиденью. – Господи!

– Тут всем вместе надо. Нельзя разбредаться. В поиске система нужна. – Он глянул в зеркало заднего вида. – Дети, они ведь не как взрослые. Они по лесу не бродят, когда потеряются. Спрячутся где-нибудь и садят. – Ким проследила за взглядом полицейского и заметила Джозефа, который выглянул на дорогу и снова исчез в лесу. Высокий солдат тут же двинулся следом.

Сержант отвез Ким обратно в дом Критча. По дороге он предложил заехать в больницу, чтобы осмотреть ногу. Ким отказалась, соврав, что просто споткнулась в темноте и упала.

– Ерунда, – отмахнулась она.

В доме Критча сержант связался по рации с военным штабом в здании городского клуба и спросил, нет ли новостей о Тари. Ему сообщили, что какого-то ребенка действительно нашли, но подробностей никто не знал, неизвестно было даже, мальчик это или девочка, да и жив ли ребенок.

– Где она? – Ким требовательно глядела на Чейза.

– Да пока не понятно, – ответил сержант. – Надо тут подождать. Как что-нибудь прояснится, нам первым делом сообщат.

Сколько времени прошло с этого разговора? Ночь, неделя или только несколько секунд? В комнате горела свеча, на улице было все еще темно, тьма душила. Ким приняла три таблетки успокаивающего. Никакого эффекта. Пришлось принять еще две. Она впала в ступор, время от времени ударяясь в панику. Бедро болело не переставая. Ким поднялась с дивана. Ей казалось, что боль – это знак. Тари нужна помощь. Однако ступить на ногу было практически невозможно. Ким упала на диван. Беспомощная никчемная развалина! Ходить и то разучилась.

Мисс Лэрейси сидела у окна гостиной в кресле-качалке, Чейз любезно согласился перенести его вниз из комнаты Джозефа. Старушка раскачивалась и что-то напевала. Ким показалась, что это «Ночная тишь». Сержант молчал, он просто не знал, что делать. Потом его вызвали по радио и сообщили, что поисковая команда уже на месте.

– Где супруг ваш? – спросил Чейз.

Ким покачала головой:

– Понятия не имею.

Сержант извинился и вышел в кухню, чтобы позвонить по телефону. Ким прислушивалась, но так ничего и не смогла разобрать, доносилось только невнятное бормотание. Чейз вернулся, молча сел на стул у пианино и стал ждать, когда наступит утро. Вскоре в комнате стало светлее.

– Пора. – Чейз взял с журнального столика свою фуражку и встал.

Мисс Лэрейси на минуту прервала пение:

– Жива твоя дочурка, – сказала она.

Сержант Чейз молча взглянул на старушку и вышел из гостиной.

Ким проводила его до дверей, стараясь сильно не наступать на больную ногу.

– Попробую мужа вашего разыскать.

– Разыщите дочь.

Машина сержанта отъехала от дома. За окном из тумана проступали очертания бухты. Пусто, ни лодок, ни вертолетов. Небо постепенно синело. Море было спокойным, словно и не было вчера ничего, так, пустая фантазия, эстетская киноподелка.

Ким оглядела дорогу. Не идет ли обратно дядя Даг? Пусто. Такие, как он, не отступают перед натиском тьмы. Ким утешалась мыслью, что уж он-то продолжал искать Тари вместе с друзьями и соседями. Взяли, наверное, фонарики и ушли в лес. Жители Уимерли хорошо знали эти места, знали, где может потеряться маленькая девочка. Если, конечно, Тари потерялась. Если ее не украли. Не убили. Ким больше не могла выносить эту муку. С каждым часом надежда таяла, таяла, таяла. Ким вернулась в гостиную.

– Жива твоя дочурка, – сказала мисс Лэрейси.

Ким села на диван и закрыла глаза, едва сдерживая слезы. Она стиснула зубы и повернулась к старушке. Кто это вообще такая? И что здесь делает? Вестница беды. Злодейка. Ведьма с мудрым лицом. Еще и ухмыляется. Ухмыляется!

– Жива твоя дочурка.

– Прошу вас, – сказала Ким и прижала руку ко лбу, – прошу вас, просто…

– И не проси, – голос старушки стал тверже, – не замолчу. Потеряешь веру – пиши пропало. Верить надо, барышня. Господь милостив!

Ким сердито взглянула на мисс Лэрейси.

– А ну-ка припомни ее хорошенько. Чтоб как наяву. – Внезапно старушка посмотрела в потолок, потом на бухту, потом снова на потолок, потом на стену и сказала: – Жди вестей. – Наконец она заметила на столике телефон, и взор ее прояснился.

Немедленно грянул звонок. Ким сорвала трубку.

– Алло, – чуть не закричала она. От резкого движения снова разболелось бедро.

– Джозеф Блеквуд дома?

– Это его жена. Вы насчет Тари? Я ее мать.

– Это доктор Томпсон из больницы в Порт-де-Гибле. Я пытался дозвониться, но телефон не работал.

– Что с Тари?

– Пожалуйста, приезжайте в больницу. Немедленно.

Часто хватаюсь за окружающие предметы, потому что мне все время кажется, будто меня тянет вводу. Словно смещается центр гравитации. Я могу проскользнуть мимо травы, и деревьев, и слоистых камней и упасть прямо в воду. Может быть, там мне и место? Место всему живому, в конечном счете? И если это так, отчего же я цепляюсь за землю? Пусть меня унесет в море.

Сидела в мастерской и смотрела в окно. Бухта прекрасна. И днем, и ночью. Она всегда разная. Новое освещение – новые образы, новые краски. Ход времени неотвратим. Каждая секунда – новая реальность, новое восприятие мира. На самом деле, это просто выдумка. Просто вид из моего окна в багете стен, картин и фотографий. Вот они-то точно не меняются. Все это маскарад, фальшивка. От реализма – к абстракции.

Сегодня проснулась, а Джессики нет. Куда она пошла?

Доедаю последние запасы кураги и чернослива. Так сладко. Продолжаю лепить сарайчики и дома. Городок в миниатюре. Уже принялась за человечков. Рыбаки в глиняных лодочках и солдаты в джипах. Каждый дом, каждая фигурка близка к завершению. Глиняные человечки приходят и стучат в мою дверь. Я не отвечаю. Они приходят снова. Я жду, что вот-вот кто-нибудь из них ворвется.

Сны о Редже становятся ярче, переживания сильнее. Я слабею, а Редж, похоже, набирает силы. Не буду больше закрывать глаза. Во сне он четче, чем наяву. Я вижу его в Джозефе. Человек, похожий на того, кто был когда-то моим. Нельзя больше любить. Никогда больше не буду любить. Мне отчаянно хочется сбежать по ступеням на первый этаж, выдвинуть на кухне ящик для ножей, схватить нож, пробежать по траве к дому Критча и колоть Джозефа, резать его, пока он не умрет, резать его снова и снова.

Почему во мне все время бушуют плотские страсти? Можно убить Джозефа, но как мне убить Реджа? Если я покончу с собой, останусь ли я навсегда прикована к Реджу цепями брака? Сон. Муж и жена. Мы держимся за руки, он тащит меня за собой к вечным мукам, всю избитую, тащит, как тряпичную куклу. Следы этого сна я нахожу наяву.

Слова свободно лились из-под пера Клаудии, но тут в дверь постучали. Она прислушалась: не показалось ли? Снова постучали. Клаудия вздохнула и поднесла кончик ручки к бумаге, но мысль пропала. Только стук в ушах. Громкий стук.

Терпеть его не было сил, и Клаудия нехотя поднялась. Стук становился все более требовательным, он подгонял, заставлял живее спускаться по ступеням. Кто же это такой?

Клаудия открыла дверь, на пороге стоял симпатичный молодой человек в военной форме. Он прижимал к груди блокнот и заметно нервничал.

– День добрый, – сказал он.

– Здравствуйте.

– Матрос первой статьи Несбитт, мэм.

За его спиной сверкал залив. Вдоль всего берега был воздвигнут забор из фанеры, очевидно, для того, чтобы любопытные не лезли на пляж и не увидели, не дай бог, чего лишнего. Над холмами на западе по-прежнему кружили вертолеты, они устанавливали гигантские металлические диски, на которых то и дело что-то вспыхивало. Интересно, зачем они? Спутниковые антенны для передачи сигнала с места событий для прессы?

– Мы обходим дома, проверяем, здоровы ли жители. – Несбитт заглянул в блокнот. – Вас зовут Клаудия Кайл?

– Да. – Ее поразило, насколько юным выглядел этот солдатик, лет восемнадцать-девятнадцать, не больше, совсем ребенок. – Ко мне кто-то уже приходил.

Несбитт оглянулся, у дома Критча хлопнула дверца. Заработал мотор, и вниз по дороге промчался автомобиль. За рулем женщина. Жена Джозефа. Машину слегка мотало из стороны в сторону. Солдат собрался было помчаться за ней следом, он поднял руку и открыл рот, чтобы крикнуть, но передумал. Несбитт снова повернулся к Клаудии, щеки его горели от смущения.

– Ничего, с ней я еще поговорю, – сказал он и облизнул губы. Улыбка у него была неуверенная, мальчишеская.

– Поговорите.

Несбитт взглянул на грудь Клаудии и поднял голову.

– Как ваше самочувствие? – спросил он и покраснел еще больше.

Клаудия закрыла глаза, ноги подкашивались от слабости, она нахмурилась.

– Самое главное, мэм, как у вас с дыханием?

– С дыханием? – Клаудия открыла глаза, мир стал как будто немного ярче. Лицо у молодого человека было таким чистеньким, таким взволнованным. Она посмотрела на его губы. Не слишком полные, но и не слишком тонкие. Ей страшно захотелось его поцеловать. Прильнуть к этому юнцу и тем спастись. Только и всего. Просто поцеловать его. Ну, может, еще прижать к груди. Погладить теплую голову, теплые волосы. Поцеловать и, не чувствуя времени, не двигаясь, глядеть ему в лицо. Позабыть все свои беды.

– Ну да.

Она глубоко вдохнула, потом выдохнула.

Несбитт еще раз быстро взглянул на ее грудь. Результат его удовлетворил, он кивнул, поставил галочку в своем блокноте и написал какую-то цифру рядом с галочкой.

– Благодарю вас, мэм. Простите, что побеспокоил. Если понадобится помощь, звоните по этому номеру. – Он протянул ей. – Бумажку можно наклеить на телефонный аппарат. Да, в доме, кроме вас, кто-нибудь еще есть?

– Никого. – Клаудия взяла бумажку и равнодушно посмотрела на номер. – У меня нет телефона. – Она заметила, что солдат читает надпись у нее на рукаве.

Несбитт посмотрел ей прямо в глаза, но ничем не выдал осуждения за то, что она сотворила с ночной рубашкой. – Мне нужно наклеить это на вашу дверь. – Он достал из своих бумаг еще один листок, на этот раз зеленый и побольше размером. На нем были нарисованы три зеленые волны. Несбитт отклеил от задней стороны белую бумажку и прилепил знак на стекло в двери Клаудии.

– Спасибо, – сказала она.

– Да что вы. – Солдат улыбнулся и приложил пальцы к фуражке. – Значит, в доме больше никого нет?

Клаудия молча смотрела на него. Ей вспомнилась цитата, неизвестно откуда: «Мой дом никогда не пустует, и сердце всегда переполнено».

– Нет, – наконец ответила она.

Молодой человек снова кивнул, улыбка у него была честная и открытая, казалось, он знает Клаудию намного лучше, чем она думает, и намного лучше, чем можно было бы ожидать, к ней относится. Несбитт повернулся и пошел к дому Критча. Клаудия посмотрела на большую зеленую наклейку, покусала нижнюю губу и захлопнула дверь. Руки дрожали.

Клаудия вернулась наверх в мастерскую, села за стол и начала писать:

Я снова вернулась. Ходила вниз. В мою дверь постучал солдат. Мы поговорили, он оставил мне наклейку, и я прилепляю ее сюда. Это номер телефона на случай беды. Меня спасет тот, кому я позвоню. Солдат стоял прямо передо мной всего минуту назад. Теперь он ушел, но все еще занимает место в моей голове. Оптическое эхо. Я вижу, как он протягивает наклейку, как улыбается мне. Он ушел из моей жизни, но остался со мной. Я стояла с ним лицом к лицу, и теперь он со мной. Все, кого я когда-либо видела, остались со мной. Словно затем, чтобы я не сошла с выбранного пути. Из них, их жизней, их забот, состоит и моя жизнь. Моя жизнь. Что значит эта жизнь, если я одна?

Над головой раздается тихий стук. В нем то появляется, то пропадает ритм. Птица стучит клювом по крыше. Скорее всего, ворона, словно я уже запечатана в гробу, и темные создания подбираются ко мне, крадутся, ползают и летают. Я превращу себя в пыль. Я не стану гнить им на радость.

Почему, ну почему я такая?

Не успел Несбитт поднять руку, чтобы постучать в дверь дома Критча, как дверь распахнулась, на пороге стояла старушка.

– Да? – сказала она и улыбнулась, на маленьком личике и розовых деснах играли солнечные блики. Старушка прищурилась, чтобы получше разглядеть гостя, и ободряюще погладила его по руке.

– Ну, рассказывай, с чем пришел, голубок.

– Это дом Критча? – спросил Несбитт.

Женщина выглядела немножко чудной, от ее прикосновения по руке разлилось приятное тепло, глаза старушки, казалось, смотрели прямо ему в душу, даже сердце забилось чаще под ее нежным взглядом. Такое с ним случалось только, когда он был влюблен.

– Да, только сам-то Критч помер давно.

– Я так понимаю, дом сдается.

– А то как же.

– И снимают его отец с дочерью.

– Ну да, сперва они, а теперь и другие появились, – кивнула она.

– Другие люди? – спросил Несбитт. По тону женщины он понял, что она намекает на нечто потустороннее. Молодой человек надеялся, что больше ничего странного не случится, он и так уже был напуган до чертиков всеми этими утопленниками и чудищами в океане. Летающая рыба. Он очень переживал из-за того, что ему довелось здесь увидеть. Похоже, остальные солдаты ничего не замечали.

– Люди, люди. Городские отдохнуть приехали.

Несбитт сверился с блокнотом. Буквы расплывались перед глазами, он никак не мог сосредоточиться и прочитать написанное. Никакой ясности слова все равно не прибавили, матрос подозревал, что они нужны только для того, чтобы запутать его еще больше.

– Боюсь, у нас нет ваших данных, – сказал молодой человек и нахмурился, стараясь взять себя в руки.

– А чего тут бояться-то? – беззаботно рассмеялась старушка. – Что это вы там наворотили? – показала она на холмы. – Серебристое такое?

– Не знаю, мэм, – Несбитт все что-то искал в своем блокноте. – Значит, это дом Критча? Вы миссис Критч?

– Это ж надо! Полчаса ему талдычу: Критчи померли давным-давно! Ухи-то свои оттопырь чуточку!

Несбитт уставился на женщину. Он никак не мог придумать, что на это ответить.

– Будьте добры, представьтесь, пожалуйста, – наконец выдавил он.

– Элен Лэрейси. – Она как будто заметила, в каком взвинченном состоянии он пребывает, и снова погладила его по руке. – Ты не волновайся, голубок. Все наладится.

Тон ее заметно смягчился. Старушка сочувственно смотрела на Несбитта. Если бы не обстоятельства, он бы прижался к ее груди и умолял утешить его.

– Дамочка, что тут живет, только что в больницу уехала. Остальные дочку ищут маленькую, потерялась она. Дурачки такие, на суше ищут, – сообщила мисс Лэрейси.

– А-а. – Несбитт заметил на запястье у старушки нитку четок с маленьким серебряным крестиком и пучком медальончиков с изображениями святых. – Как ваше самочувствие? В смысле, вы здоровы? Я за этим послан. То есть… меня послали. За этим.

– Лучше всех. – Старушка широко улыбнулась, подмигнула и протянула ему обе руки. – На, золотко, пощупай пульц.

Несбитт коротко рассмеялся.

– Нет, нет, благодарю вас. Это необязательно.

– А чего ж тогда тебе не хватает? Я ж вижу, что-то тебе в головушку втемяшилось.

– А?

– Я говорю, может, спросить чего хотел?

– Ну да, хотел. Понимаете, нам, в смысле морской пехоте, тела бы опознать…

– А я вам на что? Меня пока, слава тебе, господи, опознавать не надо!

– Нет, не вас, мэм, а тех, кого к берегу прибило. Мы список старожилов составляем. Может кто-нибудь поможет опознать утопленников?

Мисс Лэрейси прищурилась и снова коснулась руки Несбитта.

– Ой, не части, сынок, говори помедленнее. Не поспеваю я за тобой.

– Вы давно живете в Уимерли?

– С рождения самого.

– Так может быть, вы кого-нибудь из них сможете узнать?

– Узнать-то я всех узнаю.

– Значит, вы не против? – Несбитт обрадовался, поняв, что старушка согласна помочь. Он печенкой чувствовал, что эта женщина может кое-что прояснить.

– А заплатят чего?

– Деньги?

– Деньги, милый.

– Я думаю… нет.

– Хм.

– Вы бы нас очень выручили.

– Кого это «нас»?

– Ну, свой город…

– Это вы, что ль, мой город? – фыркнула она. – Понаехали тут, толкучку устроили. Одна морока от вас.

– Мы приехали, чтобы помочь.

– Да ладно тебе! – Старушка снова указала на холмы. – Вот это вот серебристое на что сдалось?

– Я правда не знаю, мэм, – честно признался Несбитт.

– Всех нас изведете! Наизобретали, остроумцы! То пилы электрические, то лыжи с мотором. Всю жизнь тут перевернули. Вот скажи ты мне, куда все лошади подевались? А упряжки собачьи? А где мужики здоровые, которые одним топором с сосной управлялись?

Рыбаки из-за вас целыми семьями вымирают.

Несбитт не знал, что ей ответить.

– Всех, всех изведете.

Томми не стал стучать, а сразу вошел в дом Райны. Церемонии были не к месту. Что толку стучать в дверь, когда за ней скрывается беда? На заднем крыльце он наклонился и развязал шнурки на кроссовках, и вот тут Томми сразу понял, что в доме что-то не так. Понял по запаху, по звуку, по цвету, по какой-то напряженности воздуха. Томми сунул блокнот под мышку, он взял его с собой, чтобы показать Райне последний рисунок, тот, который шел сразу следом за листом, закрашенным в один цвет. Она всегда хвалила его рисунки. Томми радовался, видя, как ей по душе то, что он делал. Эти картинки Райне уж точно понравятся. Его портреты духов всегда были симпатичными. Даже он сам так считал.

– Привет, – крикнул Томми и поспешил в кухню. На столике стояла пустая бутылка из-под рома, в раковине гора немытой посуды, на плите грязные кастрюли. Томми отчаянно хотелось все помыть, привести в порядок, увидеть, что вещи лежат на своих местах. Он даже остановился на секунду, но потом прищурился, задумчиво покачал головой и отказался от этой мысли.

– Райна! – позвал Томми и прислушался.

Где-то в глубине дома раздался глухой звук удара о стену. Томми посмотрел на свои носки и увидел, что кончики свободно болтаются, а не натянуты туго на пальцы. Его это расстроило. Пришлось наклониться и подтянуть их, а потом аккуратно подравнять края носков на лодыжках, чтобы они крепко держались и не сползали. Вот так гораздо лучше. Выполнить этот трюк с блокнотом, зажатым под мышкой, было делом не из легких, но он справился. Томми выпрямился и, не теряя ни секунды, кинулся в прихожую.

– Райна!

Еще один удар, и следом вскрик боли.

Томми перекрестился и неуклюже побежал по коридору к спальне Райны. Он никогда раньше там не бывал, но знал где это. Томми много раз видел, как Райна уходит туда, чтобы переодеться. Дверь была слегка приоткрыта. Томми неуверенно наклонился к щелке, кровь прилила к щекам, ему стало ужасно неудобно, и он отпрянул раньше, чем разглядел, что там творится. Томми рассердился на себя. Нельзя заглядывать в чужую комнату, нельзя подглядывать за Раиной. А вдруг она не одета?

Пол под ногами вздрогнул от нового удара. Томми храбро заглянул в щелку, но увидел только стену и выбоины в штукатурке. Он открыл дверь. Райна стояла у кровати, она непонимающе таращилась на стену и выглядела взбудораженной. Вокруг нее пропали всякие цвета. Райна повернулась, глаза ее сузились, костяшки пальцев были все в крови. Она с трудом вдохнула, закричала и пробила в стене новую дыру.

Томми шагнул к ней, потом снова попятился.

– Райна, – испуганно прошептал он, но она только свирепо взглянула ему в лицо. Томми и моргнуть не успел, а Райна уже повернулась, схватила со столика у кровати лампу и швырнула прямо Томми в голову. Он увернулся. Блокнот выскользнул из рук, упал на осыпанный штукатуркой ковер и раскрылся на самом последнем рисунке: высоко в темном небе летят оранжевые духи, постепенно спускаясь к черной воде.

Райна затихла. Томми боязливо поднял глаза. Райна смотрела на рисунок. Лицо ее больше не было злобным. Она долго глядела на картинку, не двигаясь и даже не дыша. Томми показалось, что Райна и сама нарисована. Портрет, запечатленный его рукой. Он и правда рисовал ее, и выражение у нее было как теперь. Внезапно тело Райны обмякло. Она стала заваливаться на бок и упала на кровать. Раздался булькающий звук, словно это была не кровать, а поверхность воды.

Сержант Чейз бродил по ельнику где-то между верхней и нижней дорогой. Просто поразительно это могущество леса даже вблизи домов и людей. Он поглощает тебя, отрезает от всей твоей жизни в тот самый миг, как ты вступаешь под сень деревьев.

Чейз повсюду видел одни стволы. Темные еловые лапы мешались со светло-зелеными ветками сосен и салатовыми иглами пихты. Тут же росли клены, березы и рябина. Деревья на Ньюфаундленде были пониже, чем в Саскачеване, их рост задерживали ветер, соленая вода и короткое северное лето. Здесь было меньше жучков, не так жарко, не так влажно. Вообще, гулять по лесу на этом острове было намного приятнее. Но только не при таких обстоятельствах.

Чейз шел в арьергарде поисковой группы. Даг Блеквуд возглавлял команду, он звал Тари и прорубался через кустарник при помощи мачете, которое, как утверждал старик, его отец привез в качестве трофея с Первой мировой. Чейзу вспомнилась последняя его спасательная экспедиция. Они искали маленькую девочку всю ночь и так и не нашли, пока не рассвело. Тогда она сама вышла на их зов. Девочка пряталась под кустом, Чейз заметил ее сквозь деревья, она шла по просеке как ни в чем не бывало и вела рукой по стебелькам высокой травы. Сержант позвал ее, и девочка просто застыла на месте и ждала, пока они к ней подойдут. Позже она рассказала, что очень испугалась, потому что страшилище звало ее по имени всю ночь, у него был один светящийся глаз, и оно все время бродило мимо ее убежища взад-вперед, и звало, звало ее. Оказалось, что одноглазое страшилище – это один из спасателей с фонариком. У страха глаза велики.

Справа от Чейза раздавался еще один голос. Он все время повторял: «Просыпайся, просыпайся, просыпайся». Замолкал и начинал заново. Над ухом жужжали насекомые, целые тучи белых, почти невидимых мошек. Кто-то постоянно кричал: «Тари! Мы пришли тебя искать. Тари! Мы пришли тебе помочь». То справа, то слева от Чейза похрустывали ветки, это пробирались вперед члены поисковой команды вместе с теми, кого собрал в городке Даг Блеквуд.

Сержант наткнулся на группу Дага на рассвете. Они встретились на Хрыч-лейн, Блеквуд только что вышел из чащи с восточной стороны улицы, леса здесь примыкали к скалам и обрыву над океаном. Даг показывал двум мужчинам и одной женщине на западную сторону улицы. Чейзу сразу же нашлось дело. Старик сообщил полицейскому, что сколотил поисковую группу из тех, кто собрался у Хани Грининг, Уилфа Мюррея и Брена Катленда. Только в этих трех домах и остались люди, не павшие жертвой новой болезни. Последние здоровые жители поселка. Они собрались, не боясь подхватить заразу, и отправились на поиски пропавшей девочки.

«Интересно, почему именно в этих трех домах все остались здоровы? – подумал Чейз. – Почему они не заболели?» Он вспомнил, как собирались люди в резервации. В больших домах накрывали столы, готовились лакомства для целого пира, рассказывали сказки и всякие небылицы. В вигвамах проводились банные церемонии, от нагретых камней поднимался пар, каждый пел песню и восхвалял в ней создателя, и выражал свою преданность ему. Места, где собирались люди. Эта мысль не давала сержанту покоя. Он нырнул в кусты и с трудом побрел, раздвигая ногами спутанную траву. Рядом раздалось жужжание пчелы или осы. Чейз надеялся, что никто не наступит на осиное гнездо.

Сержант споткнулся, собственные мысли не очень отвлекали от дела, он продолжал внимательно оглядывать кусты и боковым зрением заметил справа какое-то движение. Наверняка, один из спасателей. Чейз повернулся. Похож на Джозефа Блеквуда, отца девочки, сержант видел его с удочкой на причале пару дней назад. Тогда в городке еще было спокойно. Точно, это Блеквуд. Он яростно продирался через кусты и вдруг со стоном упал на землю. Чейз позвал Дага, и тот с надеждой кинулся назад по прорубленной просеке. Когда старик понял, почему сержант позвал его, он разочарованно вздохнул и начал прорубаться к Джозефу широкими взмахами мачете. Чейз и Даг подошли к Джозефу и помогли ему подняться на ноги. Он был бледный и дрожал от ужаса.

– Уберите деревья… – бормотал Джозеф. – Деревья уберите. Они не нужны. Только скрывают от нас воду… пьют ее… Оттуда, снизу. – Он посмотрел себе под ноги и топнул по земле. – Под нами везде вода. Не хочу падать.

Даг оглядел племянника с головы до ног и молча ушел.

– Ну как? – Он окликнул партию спасателей слева от него.

Ему никто не ответил.

– Вам нужно к врачу, – сказал Джозефу Чейз. Рация, которую сержант сунул в карман летней рубашки, застрекотала. Чейз вынул ее, не отрывая глаз от лица Блеквуда.

– Сержант Чейз. Что там у вас?

– Говорит командор Френч. Мы нашли девочку. Отзовите поисковую команду. Ребенок в больнице в Порт-де-Гибле. Уже опознана. Как поняли?

– Вас понял.

Джозеф выхватил рацию из рук сержанта и начал ломать ее дрожащими руками. Чейз подумал было пустить в ход баллончик с перцовым газом, но Блеквуд стоит совсем близко и есть шанс распылить на себя не меньше, чем на него. Тогда сержант вспомнил о железной раскладной трости в кожаном чехле, притороченном к поясу. Он мгновенно выхватил палку и махнул рукой так, чтобы звенья разложилась на полную длину. Джозеф судорожно нажимал на кнопку вызова, но прибор молчал.

– Там внутри пусто, – подозрительно сказал Джозеф. Он поднес рацию ко рту, ударился о панель зубами и что-то забормотал, потом укусил прибор, стараясь порвать обшивку. – Пластмасса. – Джозеф истерически рассмеялся. – Не настоящая. И ты не настоящий.