Текст книги "Город, который забыл как дышать"

– Стараемся… Беритесь. – Чейз подставил мисс Лэрейси локоть, за который она уцепилась с видимым удовольствием. Рыба так и осталась лежать в траве, а сержант и старушка побрели к «лендкрузеру».

– Ей бы, голубушке, на сковородке самое место, да боюсь, червивая она. Дохлая – не дохлая, а червивая, уж ты мне поверь.

В соседском доме хлопнули дверью, но никто не вышел. Только черный пес по-прежнему сидел на крыльце, а из окошка второго этажа глядела на океан то ли девочка, то ли невысокая женщина.

– Видишь того черного барбоса?

– Вижу.

– Не отсюда он. Пришлый. Из наших его никто не знает. – Старушка посмотрела на панели солнечных батарей. – И раньше-то в этом доме неладно было, а теперь уж точно жди костлявую.

Мисс Лэрейси мешком повисла на руке у Чейза, так что идти пришлось совсем медленно.

– Помяни мое слово: на таких дворнягах беда ездит.

– Не дай бог. И так уже сколько перемерло.

– Упокойников-то много на заводе?

– Что-то около семидесяти.

– И все утопли?

– Да вроде того.

– Оюшки-горюшки, – сказала старушка, щурясь на солнце. Она вдруг крепко сжала сержанту руку:

– Беда, голубочек.

– Район изолирован, сэр. Забор готов.

Командор Френч оторвался от книги. На картинке плавало в море синее чудовище с огромным птичьим клювом и костлявым рыбьим хвостом. Матрос первой статьи Несбитт стоял перед столом начальника и терпеливо ждал распоряжений. Странная фигура у этого Несбитта: шея тонкая, ноги, как лыжи, весь лоб в прыщах. Вроде подросток подростком, а в глазах такая мудрость вековая, что оторопь берет. И как он с однополчанами уживается? Френч хотел кое-то уточнить по поводу забора, но тут ожила рация: «Приборы последовательной блокировки будут готовы к испытаниям в двадцать два ноль-ноль, сэр». Это докладывал с холмов матрос первой статьи Бакинхем.

– Северные или южные?

– Южные, сэр.

– Южные подождут. Надо опробовать первые три макроотражателя на севере.

В наушнике ответили:

– Вас понял.

Френч взглянул на Несбитта, тот по-прежнему ждал указаний.

– Что с опознанием? – спросил командор.

– К сожалению, никого найти не удалось, сэр.

– Все дома обошли?

– Да, сэр, те, в которых кто-нибудь остался. – Несбитт нервно передернул плечами. Похоже, он в самом деле очень переживал. – Местные отказываются с нами сотрудничать, сэр.

– Это нормально, Несбитт. С чего им нас любить? – Френч перевернул страницу: еще одно чудище. Рогатая голова, длинное чешуйчатое тело, покрытое рыжей шерстью. – Мы дурные вести приносим.

Несбитт промолчал. Френч еще пару секунд разглядывал картинку, потом снова взглянул на матроса. Ведь у парня же наверняка есть родные на гражданке. Каково им будет, если он погибнет на боевом посту? Вот стоит обычный мальчишка в военной форме. Небось, патриот, в демократию верит, в права человека… Или нет? Или просто выполняет свою работу? Чек в конце месяца, все деньги – в семью? Есть у него дом, жена, дети? Дети, которые подпрыгивают от нетерпения и пищат в трубку: «Папочка! А ты когда приедешь?» Френч еще не забыл, как это бывает. Его тоже когда-то ждала жена… Чего она ждала? Когда муж состарится? Нет, конечно. Она хотела большего. И добилась-таки своего. После развода. Еще один человек, с которым Френчу не по пути. И с детьми та же история. На суде он бился за них как лев, а все равно проиграл. И знал ведь, что так выйдет, да не хотел верить.

– Вы свободны.

Несбитт взял под козырек, развернулся на каблуках и исчез за дверью.

Френч вернулся к картинке. Морское чудище с огромными щупальцами размахивает над волнами деревянным кораблем. Френч нахмурился, кашлянул и взял новую пачку сигарет. Он глубоко затянулся, отодвинул том и взял другой: «Цунами в Атлантике». Френч внимательно прочитал все, что было написано на суперобложке, его интересовала каждая деталь. Потом раздавил в пепельнице окурок, изучил корешок и отложил книгу.

– Гады морские, – пробормотал командор и откинулся на спинку кресла.

За прозрачными стенами его кабинета царила суета. Туда-сюда сновали матросы. Они таскали коробки с оборудованием, шутили, смеялись. Никому даже в голову не приходило, насколько все серьезно.

– Это Френч, – сказал командор в микрофон под подбородком. – Приготовиться к эвакуации. Пока только приготовиться. Приказа командования еще не поступало.

Все замерли. Многие с изумлением воззрились на командора. Френч встретил их взгляды совершенно спокойно. Он выбил из пачки сигарету, но тут же расплющил ее в медной пепельнице. Чтобы не подумали, будто он хорохорится. Командор наклонился к столу, отыскал в оглавлении книги о цунами слово «Уцелевшие» и открыл нужную главу. Черно-белые снимки. У развалин домов стоят люди. Волна добралась даже до деревень в глубине острова. Лиц не разобрать: печать слишком контрастная. Вот и женщина с младенцем. Внизу подпись: «Маргарет Френч». Бабушка. За последние два дня Френч смотрел на эту фотографию раз пятьдесят, не меньше. Бабушка в молодости была очень привлекательной, даже на таком снимке видно. Почему-то у всех людей того времени в лицах есть что-то общее. Или дело в прическе? Нет, не только. Каким-то образом век помечает людей. Основательные времена – основательные люди. Неужели и вправду человечество было тогда проще в мыслях и поступках?

Цунами ударило по южному побережью в районе города Бюрина[9]9
  Речь идет о цунами, которое обрушилось 18 ноября 1928 г. на побережье бухты Бюрин. В результате подводного землетрясения силой в 7,2 балла гигантская волна накрыла южное побережье Ньюфаундленда. Погибли 28 человек, из них – 15 в городе Бюрине. Архивные материалы свидетельствуют, что бедствию предшествовали вспышка неизвестного легочного заболевания и снижение популяции различных видов рыбы. За три часа до трагедии в городе отключилась электроэнергия.


[Закрыть] больше семидесяти лет назад. За год до смерти бабушка рассказала одиннадцатилетнему Френчу, как это было.

«И тут где-то далеко-далеко в море как бабахнет! Аж посуда в буфете зазвенела. Поначалу беды-то и не ждал никто. Выхожу себе во двор – деда твоего с промысла встречать. Хотя какой там промысел! Рыба в те дни вся куда-то подевалась. Ну так вот. Гляжу я, стало быть, на море, а вокруг тихо так, только радио на кухне бубнит. Поднимаю голову – батюшки! Небо сизое-пресизое, низкое-пренизкое, прямо дрожь пробирает. Наши из домов повысыпали и тоже давай глядеть – кто с холмов, кто с пристани. Стоят, не шелохнутся. Уже тогда поняли, что плохо дело. И тут вода от берега отходить стала. Все дальше, дальше пятится. И шум такой поднялся: валуны катятся, галька сыплется, дно открылось. А на дне – водоросли, рыба, сети рваные, лодки потопшие… Стоим, рты разинув, а море уходит, дескать, знать вас не хочу. Я тогда с отцом твоим нянчилась, он совсем еще крохой был. Сидит у меня на руках, тычет пальчиком на горизонт и смеется. Глянула я, да так и обомлела: там, вдалеке, море дыбом встало и с небом слилось. Волна, значит, растет. На глазах разбухает. И такого цвета стального, что тоска берет. Поднялась и висит. Повисела-повисела, да как покатится прямо на нас… А мы так и стояли, все глазам не верили».

– Сэр?

Командор с трудом оторвался от книжки и попытался собраться с мыслями. Это ему удалось не сразу.

Матрос Несбитт вытянулся по струнке. Он прямо-таки светился от гордости, даже щеки покраснели.

– Докладывайте, – сказал Френч.

– С нами только что связался сержант Чейз. Он нашел старушку, Элен Лэрейси, которая согласилась сходить на рыбозавод, сэр.

– Благодарю вас, – ответил невозмутимый командор и достал очередную сигарету. «Сейчас бы выпить, – подумал он. – Дернуть стаканчик "Южной истомы", нервы успокоить. Всякая дрянь вмиг из башки вылетит. Двойную порцию, и дело с концом. Ну, и стакан неплохо бы чистый».

– Вы свободны.

Несбитт так резко вскинул руку к козырьку, что Френч испугался, как бы парень не сломал себе запястье или не вывихнул плечо. Матрос сделал «кругом» и вышел из комнаты, печатая шаг.

Командор закрыл книгу. Какой смысл опознавать тела? В море у Бюрина тоже утопленников находили. Их выловили военные на следующий день после цунами. До сегодняшнего дня эта информация оставалась закрытой. Тогда решили, что семь очень старых тел сохранились в иле, а волна вынесла их на поверхность. Один армейский репортер записал на пленку интервью с теми, кто спасся. Френч слушал эту запись. Качество оставляло желать лучшего, но слова вполне можно было разобрать. Жители рассказывали о странных существах, которые появились в заливе. Мифы. Легенды. Чепуха. Все это нужно только для того, чтобы ощутить «связь поколений», почувствовать, что ты потомок настоящих рыбаков. Не может человек без чуда. Уж очень нам верить хочется, что мы сильнее, чем на самом деле. Отсюда и байки. Придумали себе очередную религию.

Перед цунами в Бюрине была зарегистрирована вспышка туберкулеза. К моменту катастрофы умерли пятнадцать человек, все они так или иначе были связаны родственными узами с теми, чьи тела нашли в море. Совпадение? Какая тут может быть связь? Туберкулез… В Уимерли никто не заболел туберкулезом, но ведь вполне возможно, что тогда, много лет назад, врачи ошиблись с диагнозом?

Выпить хотелось нестерпимо. Френч внимательно посмотрел на кончик сигареты и запретил себе думать о прошлом. Если ему придется отдать приказ эвакуировать город, это будет выглядеть просто как мера предосторожности. Никто не обвинит командора в том, что он верит старым рыбацким байкам.

Сержант остановил свой «лендкрузер» на обочине рядом с рыбозаводом. Мисс Лэрейси не отрываясь смотрела на Чейза. Хорошее лицо у этого парня – честное, открытое. Аура яркая, желтая, а кожа смуглая. И до чего на Урию похож! С таким тепло и уютно. Какой-то он настоящий. Добрый, живой. Вот на кого всегда положиться можно.

– Восемьдесят девять человек под кислородом лежат и все из Уимерли, – сказал сержант, выключая мотор. – Это официально. Здоровых пока двадцать четыре, вместе с вами.

– И куда ж бедолаг девали?

– В больницу, в Порт-де-Гибль. – Чейз сунул руку между сиденьями и достал фуражку, которая лежала поверх портативного датчика на содержание алкоголя. – Все палаты забили, даже в подсобку пришлось койки поставить.

– Скоро ужинать пора. А ты, небось, никогда и не поешь как следует. Все всухомятку. – Она улыбнулась и похлопала его по животу. – Ну ничего, я тебя покормлю, как с делами управимся.

– Да спасибо, я не голодный. – Чейз улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

Старушка совсем растрогалась. Ну надо же, еще и вежливый. Видно, что с голоду помирает, а нипочем не признается.

– Надо кушать, надо. Зубы-то у тебя вон какие ладные.

Сержант хмыкнул и выпрыгнул из машины. Он обежал капот, открыл пассажирскую дверцу и подал мисс Лэрейси руку. Ну, прямо, джентльмен. Старушка застенчиво улыбнулась.

– Ах ты, милый какой, – сказала она. – Нянчишься со мной, что с твоей королевой. Подружка-то у тебя есть?

– Есть. – Он слегка помрачнел. – Жена.

– Болеет она у тебя, – сказала мисс Лэрейси, жалея, что Чейз перестал улыбаться. Она сочувственно кивнула и поднялась на цыпочки, чтобы погладить его по щеке. – Но твоей вины в том нет. Ты парень добрый. И с женою ласковый, слова грубого ей не скажешь. Сердце у тебя золотое. Это все тесто…

– Что?

– Тесто тебе покою не дает.

– Какое тесто?

– Из какого тебя замесили. То одна закваска в тебе бродит, то другая. В наши дни мало радости полукровкой быть. Нынче молодняк только об этом и болтает.

Чейз посмотрел на бухту. Аура его сразу потемнела до оранжевой, но все же осталась теплой и доброй, хоть ему сейчас и не по себе. У людей послабее аура стала бы сиреневой с коричневыми пятнами. Вот это цвета нехорошие. Это значит, человек у других силы забирает. Чейз снова посмотрел на мисс Лэрейси – и улыбнулся. Вдвоем они легко дошли до двери рыбозавода, но на ступеньках старушка споткнулась и чуть не упала. Колени подвели. Сержант с часовым помогли ей перебраться через порог.

– У меня от рыбы раздражение, – призналась мисс Лэрейси. – Это мне доктор сказал. Теперь у всех от чего-нибудь раздражение.

Они зашли в морозильную камеру. Старушка оглядела белые столы. Когда-то она тут работала, разделывала треску. Да кто из женщин тут не работал? Раньше в Уимерли все было четко: женщины – на рыбозавод, мужчины – в море. С тех пор многое переменилось.

Тела еще никто не вскрывал, они лежали на столах целые и невредимые.

– Святые заступники! – воскликнула старушка, открыв от удивления рот. Дело было не в том, что мисс Лэрейси никогда не видала столько трупов сразу, а в том, что прямо под потолком витали янтарного цвета духи, растерзанные на куски. Они плакали. Опускались к своим мертвым оболочкам, начинали плакать еще громче и снова поднимались под потолок. Будто что-то не пускало их внутрь.

Понедельник, вечер

У Тари взяли анализ крови. В тонкую белую кожу на сгибе локтя воткнули иглу. Девочка даже не пошевелилась. Пробирка наполнилась густой красной жидкостью. Намного более густой, чем представляла себе Ким. Ужасно, когда у маленького больного ребенка берут кровь. В таком тщедушном тельце ее всего-то ничего. Медсестра сложила пробирки в зеленый лоток на тумбочке у кровати. Хотя эта милая женщина работала крайне внимательно и осторожно, Ким такие процедуры все равно казались варварством. Она находилась в каком-то забытьи, и только сильный запах больничного антисептика время от времени возвращал ее к реальности. Запахло спиртом. Ким отвернулась и посмотрела на соседнюю койку. Там лежал Джозеф, неотрывно глядя в потолок пустыми глазами. Что же с ним такое? Доктор Томпсон помог ему добраться до кровати, и теперь Джозеф дышал при помощи аппарата искусственного дыхания. Ким вспомнился день отъезда мужа и дочери в Уимерли. Погода стояла отличная, багажник загрузили всякой всячиной для отпуска. Джозеф тогда выглядел счастливым. И психически здоровым. Ким передернуло.

Она взглянула на медсестру. Женщина улыбнулась успокаивающе и перед уходом с нежностью, почти с любовью еще посмотрела на Тари. В головах постели пищал кардиомонитор. Ким вспомнила о своем компьютере, о статье, о сроках сдачи. Еще совсем недавно она волновалась, что не сдаст работу в срок. А теперь все прошлые волнения потеряли для нее смысл. Ничтожные беды, ничтожные заботы. Под ногами кафель. Дочь на больничной койке. Вот это важно. Это может в корне переменить жизнь. И обратного хода уже не будет.

Когда муж перестал дышать, доктор Томпсон кинулся к нему с удивительной для своих лет живостью. Он помог Джозефу добраться до соседней кровати. Из-за стеклянной перегородки выскочила медсестра, и доктор потребовал кислород. Сестра почти сразу вернулась с большим баллоном на колесиках. Следом прибежал еще один врач. Медики действовали умело и слаженно, они сделали все возможное, чтобы спасти мужа. Теперь в реанимационном отделении не осталось ни одной свободной койки. Доктор Томпсон предупредил персонал, что за больным нужно наблюдать в течение ночи, и если состояние не ухудшится, перевести на другой этаж.

По всей видимости, Джозеф никого не узнавал. Он смотрел на жену, явно стараясь что-то припомнить. «Возможно, это переутомление», – прошептал доктор Томпсон. Он отвел Ким в дальний угол палаты, чтобы обсудить состояние нового пациента. Стресс. Оказывается, Джозеф принимал лекарства от стресса. А она и понятия об этом не имела. Джозеф вообще не жаловал всякие пилюли. Даже таблетку от головной боли в него никогда не удавалось запихать. Видимо, их развод и события последних недель привели к нервному срыву. Томпсон дал понять, что болезнь Джозефа, очевидно, не связана с нынешней эпидемией. Скорее, корни ее в психосоматических реакциях. Сильное волнение и боязнь заразиться привели к похожим симптомам. Томпсон объяснил Ким, что до сих пор эпидемия поражала исключительно жителей Уимерли. Поскольку Джозеф из Сент-Джонса, ему ничего не угрожает. Случаев заболевания среди приезжих пока не зафиксировано. Ким кивнула, но тут же сообразила, что отец Джозефа местный, из Уимерли. В ужасе она рассказала об этом врачу. Томпсон помолчал, подыскивая подходящие слова, и наконец произнес: «Постарайтесь не волноваться».

Джозеф лежал на постели, такой больной и такой беспомощный. У Ким в душе всколыхнулись прежние чувства, хоть муж и вел себя в последнее время ужасно. Неужели он умрет? Неужели амнезия не минует и его? Она вдруг ясно увидела свой дом, входную дверь, цветочные клумбы, кусты, волчью ягоду во дворе. Ей нестерпимо захотелось, чтобы Джозеф, и Тари, и она сама снова были вместе как раньше. Они все преодолеют, если болезнь отступит. Здоровье. И дом. Ее дом. Их дом, который всегда защитит, главное, не покидать его. Что может быть лучше – спать рядом, тесно прижавшись друг к другу. Когда-то они были целой семьей.

А теперь вместо семьи – две больничные койки. На одной – муж, на другой – дочь. Оба больны, и некому утешить Ким. Когда-то она черпала силы от Джозефа, пусть даже через ссоры. И чего они вечно ссорились? Что делили? Ким казалось, что она теперь одна на всем белом свете.

Закрывая глаза, Джозеф видел сплошную серую пелену. Полное оцепенение. Не пошевелить ни рукой, ни ногой. О том, чтобы встать, не может быть и речи. Проще взлететь к потолку. Он сам теперь серая пелена. Граница между «я» и этой серостью совсем стерлась. Наверное, глаза открыты, раз комната видна. Полумрак. Женщина у постели. Какое страшное лицо. А на соседней кровати – девочка. Совсем маленькая. Ужас какой! Женщина нежно перебирает ей светлые пряди. Далеко. Как они далеко! На мгновение Джозефу показалось, что его в комнате нет. Тяжесть в груди. Он сделал глубокий вдох и отвернулся к окну. Ко рту тянется какая-то трубка. Через нее в легкие со свистом врывается удивительная свежесть, чистота. Вот только разогнать туман в голове ей не под силу. Зато во рту и в горле искорки. Ночь. Тьма проникает в мозг, уносит с собой остатки мыслей. Страшно! Уж лучше на людей смотреть. Женщина и ребенок.

Почему больница? Почему постель? Может, он смертельно болен? Чем? Джозефу показалось, что его болезнь как-то связана с женщиной и девочкой. Может, он чем-то заразился от ребенка? Чем-то столь изощренным, что ни с каким вирусом не сравнить? Да и женщина тоже нездорова, хотя крепится, не хочет признать свою слабость. Вот в огромном стеклянном окне прошла другая женщина. Белый халат. Похоже, здесь безопасно.

Тьма дышит в затылок, манит, притягивает взгляд. Она – сама пустота. В ней ни веры, ни отчаянья – ничего. Если бы только вырваться из цепких лап серой завесы! Разрушить преграду, впустить в комнату всепоглощающую тьму. Чернильный потоп хлынет на кафельный пол. Выше, выше, вот уже скрылись кровати. Ночь утопит всех, погрузит в пустоту, в ничто. Только стекло отделяет людей в палате от этой спасительной тьмы.

Берег с другой стороны бухты сиял крошечными огоньками. Это светились окошки в больнице Порт-де-Гибля. Укутавшись в желтое вязаное одеяло, мисс Лэрейси вышла из дома Критча подышать свежим воздухом.

Над двумя катерами кружил вертолет, море успокоилось. Старушка поставила на сланцевую ступеньку крыльца керосиновую лампу. Из темноты тут же вынырнули мотыльки. Прохладно. Мисс Лэрейси никак не могла отвести глаз от больничных окон. Все Блеквуды сейчас там. Экая напасть! Муж, мать, дочь. А она, старуха, стоит тут, целая и невредимая, воздухом дышит.

После того, как мисс Лэрейси увидела растерзанных духов в морозильной камере рыбозавода, она решила вернуться в дом на холме. Сейчас ее место здесь. Что бы с мертвыми ни происходило – это дело рук живых, так было во все времена. Старушка смотрела на завод у подножия утеса и вспоминала свою утреннюю поездку.

«Узнаете тут кого-нибудь?» – спросил ее полицейский.

Мисс Лэрейси медленно двинулась вдоль рядов и вцепилась в край первого же стола. На нем лежало тело молодого человека лет тридцати, темноволосого, с квадратным подбородком.

– Это Хедли Джексон. В море сгинул. В субботу, в 1957. Жена у него была иностранка, Барбара. Тоже через два года померла. От сердца.

По пятам за Чейзом и мисс Лэрейси следовал солдат. На карточке, привязанной к руке покойника, он сделал пометку: «Хедли Джексон. Пропал в море в 1957».

Старушка заметила, что у парня чудесный почерк. Редкость среди мужиков. Она подняла голову. Дух Джексона витал прямо над телом.

– Внук его, Кристофер, вместе со всеми сейчас в больнице лежит.

Мисс Лэрейси снова испуганно глянула наверх. Дух даже не заметил ее. С другими призраками творилось то же самое. Они ничего не видели и ничего не понимали. Солдат легонько подтолкнул старушку.

– Пошли тихонечко, – сказал он.

Старушка резко повернулась, собираясь его отчитать, но вместо этого застыла в растерянности. Мимо везли каталку, на которой лежала девочка. Пустые глаза смотрели в потолок. Дух девочки то поднимался, то вновь опускался к телу, словно его магнитом тянуло обратно.

– Алиса, – вскрикнула мисс Лэрейси и зажала рот рукой. – Алиса Вэтчер.

Когда-то они вместе играли. Старушка со слезами кинулась к подруге. Она остановила каталку и повела ладонью над лицом мертвой девочки. 1936 год. Алиса бегала по пляжу, широко раскинув руки, и в этот момент сзади накатила огромная волна. Одна единственная, но такая громадная, что в мгновенье ока накрыла ребенка и утащила с собой в морские глубины. Алису так и не нашли. Все произошло на глазах у Элен. Она вскарабкалась на высокую скалу и стала громко кричать: «Назад, Алиса, назад!» Поздно. Элен еще долго звала подругу на опустевшем берегу. С годами все как-то сгладилось, ушло далеко в прошлое, но вот теперь Алиса снова лежала перед ней, и старушка вспомнила, как нежно они любили друг друга. Алиса. Конечно же, это Алиса. И платьице на ней то самое, белое с кружевным воротничком, расшитое желтыми и красными цветами. Элен оно всегда ужасно нравилось, ей очень хотелось такое же.

– Как вы сказали? Алиса? – спросил солдат.

– Да, – прошептала мисс Лэрейси и решилась, наконец, коснуться детского личика. Кожа на ощупь оказалась даже чуть теплой. Слезы капали из глаз мисс Лэрейси и собирались в глазах девочки. – Боже ты мой, Алиса! Подруженька моя! Это что ж такое творится!

Лаборант в белом халате толкнул каталку вперед, но старушка взглянула на него сквозь слезы и тихо спросила:

– Спешишь куда?

Лаборант потупился. Мисс Лэрейси снова склонилась над подругой.

– В понедельник это было. В 1936 году. Как мы с ней дружили! Ее папа с мамой из Уимерли уехали, уж и не знаю, куда. А вот сын их, Дэвид, брат Алисин, вернулся. Дочку его Раиной зовут. Тоже здешняя.

Солдат сверился со списком.

– Райна Вэтчер? – спросил он.

– Нет, она замуж вышла за Грегори Прауза. Пропащий был человек, упокой господи его душу.

– Райна Прауз?

– Она самая. Грегори тоже утонул, между прочим. – Мисс Лэрейси огляделась и указала на другой конец морозильной камеры: – Да вот он, Грегори Прауз. – Мимо по соседнему проходу провезли однорукого человека в военной форме времен Первой мировой. Каталка с Алисой тоже тронулась с места, и мисс Лэрейси в последний раз погладила шелковистый локон подруги. Все. Попрощались.

Старушка встряхнула головой, и воспоминания о прошедшем дне отступили. Над домом кружили уже два вертолета. Шум лопастей нарастал. Мисс Лэрейси смотрела на железных монстров и снова и снова вспоминала слепых, потерянных духов на рыбозаводе. Что-то неудержимо тянуло их к телам, но и отталкивало от привычных оболочек. Почему духи вернулись? Чего им не хватало? Зачем рвутся обратно к бесполезным трупам? Почему не ищут родичей – живых, любимых людей?

Опознавать тела пришли и другие старики. Небось, как прослышали, что мисс Лэрейси на заводе, так и им занадобилось. Испугались, как бы чего интересного не упустить. И Уолт Бойд притащился, и даже Зэкери Далтон. Между прочим, ни эти двое, ни сама мисс Лэрейси никого из своих родственников среди мертвых почему-то не нашли.

«Главное, им друг за друга держаться, – решила старушка и оглянулась на дом. Он еще хранил тепло семейного очага. – Непросто, конечно, но как-нибудь сговорятся, все же они – семья. Двое соединились, дитя родили – какие уж теперь раздоры». Если они вернутся в дом Критча, мисс Лэрейси сумеет им помочь. Столько им всего порасскажет. Истории и байки, что скопились у нее в голове за долгие годы, так и рвутся наружу.

Судя по звездам, сейчас около полуночи. Нет, заснуть сегодня не удастся, хотя вертолеты улетели, и над бухтой, впервые за несколько дней, тишина и покой. С полчаса назад от клуба отъехали четыре армейских джипа. Мисс Лэрейси видела их из окна гостиной. Два повернули на Слейдс-лейн и помчались на запад в сторону холмов, к тарелкам. Два других двинулись на восток к соседней бухте.

На вершине утеса взгромоздилась огромная антенна, еще шесть – над холмами к востоку, почти рядом с Мерсеровой Пустошью, где теперь место для репортеров и всяких зевак. Гигантские тарелки чуть светятся в темноте. Зеленый. Любимый цвет фей. Мисс Лэрейси поискала в карманах коржик и, наконец, нащупала его вместе с пригоршней камушков со свежей могилы Масса Дровера. Хороший был парень Масс, хоть и умер ужасно. А раз хороший, значит, камушки защитят от всякой нечисти. Еще в карманах нашлись четки и плавник пикши, такой острый, что того и гляди порежешься. Тоже талисман.

Звезды росли и тяжелели, словно опускались все ниже. У воды вспыхнули пять синих прожекторов, в их свете стали видны тысячи перекрещивающихся над заливом тоненьких красных лучиков. Постепенно красные нити тускнели, а звезды становились ярче.

Диски на холмах и на вершине утеса разгорались зеленым электрическим светом. Старушка беспокойно взглянула на залив. Красные нити истончались и таяли с каждой секундой, вот они уже почти исчезли. Внезапно яркая оранжевая вспышка прорезала темное небо над Порт-де-Гиблем. Что-то вроде метеорита беззвучно ударило в крышу одного из домов, не причинив, кажется, никаких повреждений.

Мисс Лэрейси вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть. Голова сразу закружилась. Еще один янтарный «метеорит». Мчится прямо на старушку. Мисс Лэрейси замерла, ноги одеревенели. Оранжевое пятно пронеслось мимо, к дому у самой воды. «Там же Масс Дровер жил», – сообразила мисс Лэрейси. Она думала, что «метеорит» останется внутри, как и тот, первый, но нет. Из дома Масса Дровера янтарный клубок направился к рыбозаводу, потом покружил над мысом и полетел в глубь залива. Третий упал на дом в Порт-де-Гибле, прошел сквозь крышу и исчез.

На берегу заработал громкоговоритель. Диски на холмах понемногу померкли. Красные нити над водой зажглись было с новой силой, но синие прожекторы отключились, и снова настала ночь. Тишина. Только волны бьются о скалы. У подножия мыса в воздухе кружится белая пена. А ветра нет. «Чего это море разбушевалось?» – спросила себя мисс Лэрейси. Она подождала, пока нахлынет следующий вал, но напрасно. Море успокоилось, вспышки тоже пропали. «Вот уж чудеса расчудесные», – пробормотала старушка. Она направилась было к сирени, чтобы окунуть лицо в душистые грозди, и тут оцепенела от неожиданности.

– Матерь Божья!

Под деревом стояла маленькая девочка. Керосиновая лампа на ступеньке окутывала тщедушное тельце оранжевым сиянием.

– Здравствуй, – тихо сказала девочка.

– Ну и напугала ты меня, барышня. Чего это ты бродишь в такой час?

– Ничего. Так просто. Умерла, вот и брожу. Как всегда.

Мотылек дорвался-таки до пламени, лампа вспыхнула ярче.

– Ты какой дух? Добрый?

– Не знаю.

– Там, где ты сейчас, любят тебя?

Еще один мотылек пролетел совсем низко над лампой, пламя заколыхалось, на лице девочки заплясали оранжевые блики. Из-за них мисс Лэрейси никак не могла разобрать, улыбается ребенок или хмурится.

– Не знаю, – повторила девочка.

– Ты в тот мир одна попала или с кем из родных? – спросила старушка и сунула руки в карманы платья.

– С папой.

– А он тебя утешил, приголубил?

– Нет.

– Значит, не успокоилась душа твоя. Ты теперь зло несешь. – Мисс Лэрейси вытащила из кармана два камушка, подняла над головой и пощелкала ими, как кастаньетами. Другой рукой она схватила рыбий плавник и рассекла им воздух, сделав движение в сторону призрака.

– Что это ты делаешь? – засмеялась девочка, но быстро погрустнела. Улыбка на ее лице сменилась отчаяньем, и гостья растворилась в ночи.

Мисс Лэрейси разволновалась. Призраки без причины не грустят. В этом почти всегда виноваты живые.

Джозеф так углубился в созерцание тьмы за окном, что не сразу обратил внимание на странный звон. Словно соприкоснулись края бокалов, словно лучи света вдруг обрели звучание. Он вслушался. Нет, это не звон, скорее, шелест крыльев сказочного существа. Он попытался определить источник звука и не смог. Но что-то упрямо звало Джозефа, тащило на поверхность, заставляло вынырнуть из тьмы.

Он повернул голову, еще не осознавая того, что делает. На стуле у кровати сидела женщина. Она, казалось, сверкала и переливалась во тьме, губы ее двигались. Вот кто издавал этот звук! Женщина нежно и тихо пела, глядя на Джозефа. Он узнавал и не узнавал эти глаза, а женщина смотрела так, будто Джозеф был чем-то большим, чем казалось ему самому. Слова завораживали, мелодия качалась, словно кораблик на волнах.

Джозеф сразу понял, что он чем-то связан с этой женщиной. Какая она красивая! Красивей всех на свете. Нет ничего дороже этого голоса, этого лица, пусть даже они совсем не похожи на те, что сохранились в памяти. Жена. Нет, эта женщина не может быть его женой. Таких жен не бывает. Она так чудесно поет, она такая таинственная. И все же такая родная.

Над койками реанимационного отделения звенела песенка:

 
Мне было отроду полдня,
Меня лелеяла родня.
Но колыбель не для меня,
И я пустилась в путь.
Полсотни тысяч миль пешком.
Вы не слыхали о таком!
А мне по тучам босиком —
Что пару раз чихнуть.
 

Ким баюкала Тари и успокаивалась сама. Она погладила дочь по щеке. Что за чудо – спящий ребенок! Слова лились прямо из сердца:

 
Я завела себе щенка.
Он был не больше ноготка,
Но прыгал выше маяка
И мне служил конем.
Видали вы такого пса
С ушами, словно паруса?
Я целый мир за полчаса
Объехала на нем.
 

Раньше Ким никогда эту песню не пела, разве что изредка мурлыкала мотив. Сегодня все слова припомнились неожиданно легко, как будто бабушка Ниари сидела рядом и подсказывала. Она часто пела эту песенку для маленькой Ким. Так уютно было забраться под одеяло в кресло-качалку, слушать, как трещит огонь в камине и потихоньку засыпать.

Ким допела и подумала: «Куда деваются волшебные детские сны, когда мы вырастаем?» И тут же начала «В веселом городе Дублине». Когда Ким была маленькой, она думала, что песня называется «В веселом городе гоблинов». «В веселом городе Дублине, девчонки все – загляденье…» – пела она. Потом еще: «О милый, милый Дэнни, зовут, зовут волынки». Старые ирландские баллады, позабытые, казалось, навсегда, одна за другой возникали в памяти. А вместе с ними бабушка и мама. Да, мама тоже пела эти песни.

Закончилась баллада про Дэнни, и в комнате стало необыкновенно тихо, только попискивали мониторы. Ким снова запела: «Ночь тиха, ночь нежна. На волнах спит луна. Только девушка…» Ким заметила, что Джозеф открыл глаза. В черном стекле над ним отражалась палата с разноцветными огоньками приборов. В глазах у Джозефа блестели слезы.