Текст книги "Город, который забыл как дышать"

– Да что-то мне не хочется. – Доктор грустно улыбнулся и поднял брови. – Тут так интересно…

– Не валяйте дурака. У вас ведь машина есть? Вот и поезжайте.

– Врачу, исцелися сам…

Теперь уже улыбнулся Френч:

– Вот именно.

Доктор задумался.

– У меня вообще-то домик есть в Тавро.[11]11
  Horsechop – поселение на Ньюфаундленде.


[Закрыть] – Он повернулся к мисс Лэрейси: – Давайте, я вас с собой возьму. А когда все…

– Хоть ты тресни, никуда я с этого места не сойду, паря. Да я сроду дальше Порт-де-Гибля нигде не была. Подумаешь, плеснет водичкой. Что ж теперь, в бега ударяться?

– Так плеснет-то не слабо.

– Чихала я на вашу волну. Что она мне сделает? Ну, подмокну маленько. Так я на веревке просушусь.

Томпсон взглянул на командора. Тот кивнул, показывая, что приглядит за старушкой.

– Всех, кому нужна будет медицинская помощь, заберут на вертолете, – успокоил Френч доктора. – Поезжайте. Нам тут калеки не нужны.

– Неполиткорректно выражаетесь, господин военный! – Томпсон протянул руку командору. Френч крепко пожал ее.

– Удачи, – сказал доктор.

– И вам семь футов под килем, – усмехнулся Френч.

– А хватит? – Томпсон тоже улыбнулся.

– Не сомневайся, красавчик, – хихикнула мисс Лэрейси.

Доктор положил руку ей на плечо.

– Берегите себя.

– Да уж постараюсь, док, будь покоен.

Томпсон повернулся и на негнущихся ногах пошел по берегу. Палка то и дело соскальзывала с камней. Добравшись до тропинки к шоссе, он оглянулся. Френч крикнул:

– Вам помочь?

Доктор махнул рукой, упрямо заковылял дальше и вскоре скрылся в чернильной мгле. Заработал мотор, вспыхнули фары.

Райна снова подошла к воде, нагнулась и потыкала мокрой палкой в только что выброшенную на песок разноцветную рыбу. Мисс Лэрейси набрала полную грудь свежего морского воздуха, повернулась к командору и сказала:

– Как насчет чайку да булочки с изюмом, а, Френчи?

Командор хмыкнул. Сколько времени осталось? Когда конец? Зашуршала галька, кто-то шел по берегу. Френч повернулся. В круг света от аварийных фонарей вошел человек, промокший до нитки.

– Томми Квилти, – взвизгнула мисс Лэрейси и перекрестилась. – Святые заступники!

Райна завопила от счастья. Сияя, она бросилась Томми на шею и поцеловала в губы. Томми зарделся как рак.

– Я знал, что ты тут. – Он прижимал к груди мокрый блокнот.

– Ну, паря, ты нас и удивил! Вот радость-то! – широко улыбаясь, заявила мисс Лэрейси.

Джип летел по дороге. Впереди засияли окна Уилфа Мюррея. Машина затормозила. О'Тул остался за рулем, Крокер – на заднем сиденье, а Несбитт побежал в дом и объявил собравшейся там веселой компании, что нужно немедленно уезжать. В ответ раздался хохот. Даже тарелки в буфете запрыгали. Никто своих домов покидать не собирался. «Всякая сопля приезжая нам указывать будет», – проворчал какой-то старикашка.

В доме было полно детворы. Несбитт совсем растерялся и рассказал о цунами. Нужно вывезти хотя бы детей. Над ним снова посмеялись, но уже не так дружно. Молодежь начала переглядываться.

– Я умоляю вас! – в отчаянии закричал Несбитт. Смех сразу стих.

– Вон из моего дома! – взревел Уилф Мюррей. – Плевать мне на прилив и на самого черта со сковородками.

Все посмотрели на Несбитта. Матрос выключил рацию.

– Поймите, – сказал он. – Я точно знаю, что идет цунами, я точно знаю, что вы погибнете. Знаю!

Уилф Мюррей оглядел юношу с головы до ног.

– Э! Паренек-то, похоже, судьбу читает, – произнес он.

Кто-то хихикнул и покачан головой, остальные задумались.

– Уезжайте, – твердил Несбитт, разглядывая носки собственных ботинок и деревянные доски под ногами. – Дом вот-вот накроет.

Старик поглубже надвинул бейсболку, задумчиво взглянул на парня ярко-синими глазами, будто слушал, что подскажет ему внутренний голос, и слегка кивнул.

– Он дело говорит, – сказал Уилф. – Поехали.

Все тут же встали, загомонили, задвигали стульями, женщины начали собирать детей. Наконец, толпа высыпала на улицу. Люди рассаживались по машинам и заводили моторы. Несбитт вышел на крыльцо. Небольшая компания задержалась во дворе, обсуждая что-то перед отъездом.

Последними уходила чета Мюррей. Уилф подал руку жене, миссис Мюррей пошатнулась, переступая через порог родного дома.

– Худеть пора. – Она грустно улыбнулась.

В прихожей осталась гореть керосиновая лампа.

– Надо бы лампу погасить, – предупредил Несбитт.

– Мы всегда оставляем в доме свет, – твердо ответил старик и подмигнул парню.

Матросы убедились, что всем хватило места в машинах, и поехали дальше, к дому Брена Катленда. Из открытой настежь двери лилась музыка, играли на скрипке и аккордеоне. Несбитт и здесь говорил с жаром. Компания нехотя погрузилась в автомобили.

Последний дом принадлежал Хани Грининг. Тут не горели теплым светом керосиновые лампы и фонарики. Только в одном окошке мерцала одинокая свеча. Несбитт подошел к красной входной двери, с досок хлопьями осыпалась краска. На стук никто не отозвался. Матрос повернул прохладную медную ручку и просунул голову в щель.

– Эй, – позвал он.

Тихо.

Несбитт помрачнел. Он вошел в прихожую. Слева на полу лежали отблески света. Все звуки стихли, еще когда он постучался. Матрос заглянул в комнату. На столе горела свеча. Пять человек собралось в круге света. Все молчали. Несбитту стало жутко, он прислонился к косяку. Четверо у стола. Еще один, кажется, ребенок, сидел на корточках в углу. Здесь явно ждали дурных вестей. У Несбитта подкосились ноги, он вдруг понял, что эти люди уже знают свое будущее.

Самая старшая женщина с прямыми седыми волосами и лицом, казавшимся в полумраке пепельным, подняла голову и бесстрашно посмотрела юноше в глаза. Она первой нарушила молчание:

– Сидим вот, истории друг дружке рассказываем.

Голос у нее шелестел, словно осенний ветер сухими листьями. Остальные придвинулись к столу и дружно закивали. Косоглазый молодой человек с кривыми зубами и головой, похожей на яйцо, утвердительно замычал и яростно потер рукой нос.

Человечек в углу оказался вовсе не ребенком, а взрослым мужчиной. Руки и ноги у него были скрюченными, на лице лежали тени. Неожиданно он запел сдавленным голосом:

 
Я хвастаться не буду, но я видал шторма,
Когда борта трещали и лопалась корма.
Я не ходил в героях, которым черт не брат,
Но трусом тоже не был – спросите у ребят.
 
 
Везли домой однажды мы восемь тонн трески,
А ночь, слепая стерва, задула маяки.
Я отстоял полвахты, на море – ни огня.
И вдруг могильной стужей дохнуло на меня.
 
 
Того, что я увидел, не позабыть вовек.
На палубу шагнули двенадцать человек.
Ни шороха, ни слова в ночи не раздалось,
Когда они явились, промокшие насквозь.
 
 
Не видела команда, не видел капитан,
Как наше судно гости направили в туман.
В обход морских ловушек они нас провели,
И вот перед рассветом маяк сверкнул вдали.
 
 
Как только стала таять над морем чернота,
Вся дюжина шагнула обратно за борта.
Кабы не эти парни, восставшие со дна,
Была бы нам могилой морская глубина.
 
 
Когда-то их корабль на рифы налетел,
И вынесло на отмель двенадцать мертвых тех.
Я в призраков не верил. Я верил парусам.
Я в призраков не верил, пока не встретил сам.
 

Несбитт окаменел. Человечек встал и заковылял к столу. Старуха бесшумно поднялась со своего места и поплыла к полке над дровяной плитой, где стоял второй подсвечник. Наклонилась над золотистым пламенем, морщины пропали, женщина показалась вдруг Несбитту совсем молодой. Она задула свечу, лицо сразу окутала тьма.

Женщина снова села. Все взялись за руки и стали выжидающе смотреть на последний огонек в центре круглого стола.

– Ист-тории р-раск-казываем, – заикаясь, произнес яйцеголовый. Он гордо улыбнулся, обнажив гнилые зубы. Крепкая молодая женщина с копной медных волос, рассыпавшихся по плечам, и плутоватым взглядом прижала его голову к своей груди и нежно погладила макушку.

– Т-с-с, – сказала она. – Вот и конец истории. Видишь, нас уже матрос первой статьи Несбитт нашел.

Несбитта затрясло. Он не решился спросить, откуда женщина знает, как его зовут.

Люди за столом смотрели на пламя, словно просили о чем-то. Они одновременно подули на свечу, огонек разделился на пять желтых искорок и погас.

Несбитт успел заметить, как человечек снова уселся в углу, пристально глядя из-под набрякших век. Матроса окутала непроглядная тьма. Сердце его заколотилось, он ждал, что в него сейчас вцепятся чьи-нибудь когти. Несбитт тихонько отступил назад, споткнулся и опрометью бросился вон. Он пронесся через двор и прыгнул в машину.

– Уезжают? – спросил О'Тул. – За тобой что, привидения гнались? Ты чего такой зеленый?

– Там пусто. – Несбитт покачал головой. – Поехали.

– А дверь входную за собой не хочешь закрыть? – пробасил с заднего сиденья Крокер.

– Поехали. Поехали!

По нижней дороге в сторону потроширского шоссе тянулись легковушки и пикапы. Они, судя по всему, направлялись к основной трассе на Сент-Джонс. Матросы огляделись. Больше свет нигде не горел.

Убедившись, что задание выполнено, они вернулись за командором Френчем, но на берегу уже не было ни души. Генераторы, прожекторы и ЕФ-7 одиноко чернели на покинутом пляже. Из-за туч над утесом показалась огромная луна, она осветила армейское оборудование и яркие тушки выброшенных на песок рыб. Отчаянно били плавники, с неба камнем падали птицы, громко хлопая мокрыми крыльями, и взмывали ввысь с добычей в острых клювах.

Несбитт снова включил рацию.

– Долина Уимерли эвакуирована, сэр.

– Несбитт, мы ушли с пляжа и направляемся к автобусу Томми Квилти. Прием.

– Вас понял, сэр.

– Мы займемся эвакуацией тех, кто живет дальше к западу.

– Понял, сэр. Так точно, сэр.

– Поезжайте на запад и гоните что есть духу. Как поняли?

– Есть, сэр.

Томми раньше работал водителем школьного автобуса, но его отстранили, потому что он очень любил детей и все время их обнимал. Просто ничего не мог с собой поделать. Томми смотрел на маленькие курточки и кепочки, на невинные глазенки, на то, как неуклюже малыши карабкаются по ступенькам автобуса, и ему страшно хотелось их расцеловать. Ведь они такие милые, от них исходит такой ровный желтый свет. И Томми стискивал ребятню в объятиях. Он точно знал, что в мире нет ничего прекраснее этих детишек. Они придавали ему сил. Но однажды совет школы постановил, что Томми должен уволиться. От родителей поступали жалобы, все боялись Томми и полагали его ненормальным. Председательница совета позвонила Томми и сказала, что раньше такое поведение считалось вполне естественным, а теперь мир изменился. Нельзя трогать человека, пока он об этом не попросит.

– Даже дружески? Даже если вы друг другу рады? Все равно нельзя? – спросил тогда Томми.

– Нельзя.

Ответ поразил его своей жестокостью.

С тех пор прошло пять лет. Целый год автобус ржавел во дворе, пока местный священник не поручил Томми развозить прихожан из клуба по домам после игры в лото или в карты. В остальное время автобус стоял на приколе. Томми каждый день следил, чтобы в нем не поселились мыши и белки.

Странно было сидеть за рулем ночью в мокрой одежде. Холодная тяжелая ткань противно липла к телу. Еще чуднее было то, что в затылок дышал молчаливый морской пехотинец. Вечером Томми обычно отвозил земляков в клуб. А теперь автобус понадобился для спасения людей от опасности, которой Томми не понимал, но чувствовал печенкой. Рядом с военным на сиденье лежал мокрый блокнот. Краски потекли, рисунки совсем стерлись, на слипшихся страницах остались только цветные разводы.

Томми несколько раз повернул ключ зажигания. Слава богу, завелся!

– Поехали, – крикнул командор.

Томми взглянул в зеркало заднего вида, взялся за мелко дрожащий рычаг передач и подумал о мисс Лэрейси. Старушка наотрез отказалась ехать в Порт-де-Гибль. Ее дом здесь, и пусть ее не уговаривают. Френч сказал, что времени на препирательства нет, и тогда Райна решила остаться с мисс Лэрейси, чтобы составить ей компанию, пока командор не прилетит за ними на вертолете.

По щекам Томми катились слезы. Он ужасно боялся за своих друзей. Одежда постепенно подсыхала и стягивала кожу. Вот бы переодеться в сухое! Томми чуть не зацепил свой фургончик, но все же сумел вывернуть на дорогу. Он включил вторую передачу. Машина попала колесом в колдобину, пассажиров подбросило, мотор взревел.

– Я вышлю за ними вертолет, – громко сказал Френч, будто почувствовав настроение Томми. – Нам надо проверить, что здесь никого больше не осталось. Это очень важно.

Томми вытер глаза кулаком. Он знал, что дома вдоль дороги уже опустели, но не стал говорить об этом командору: не хотел соваться в чужие дела. Томми подумал, что если бы он поговорил со всеми больными в Порт-де-Гибле, они бы поправились, и ничего бы этого не случилось. Все-все – и морские чудовища, и возвращение мертвецов, – все это из-за людей, которые не могли дышать. Томми рисовал их и понял, что они потеряли часть себя. Эта часть оторвалась от них и цветными каплями утекла в воду, туда, откуда вышло все живое. А теперь эта часть должна вернуться, и тогда больные поправятся.

– Дело в энергетических полях, – сказал командор.

Автобус раскачивался и подпрыгивал на кочках.

«Вот интересно, Френч сейчас со мной говорит или по радио?» – подумал Томми.

– Духи состоят из энергии, и теперь она концентрируется. – Командор наклонился вперед и попытался заглянуть Томми в лицо, как будто считал мнение художника очень важным. – Береговой патруль доложил, что позади волны наблюдается оранжевое свечение. Вполне вероятно, что это и есть та самая энергия, которая на наших глазах двинулась в сторону моря. – Френч осекся. – То есть не на наших… Скажем так, некоторые ее видели. А ты?

– Ага.

– Может, это энергия духов с рыбозавода? Как ты думаешь?

Томми пожал плечами. Автобус угодил колесом в здоровенную яму, в животе все смешно перевернулось. Так иногда бывало, когда Томми возил детишек в школу. Он улыбнулся, вспомнив, как разгонялся перед каждой рытвиной. Ребятишки сзади вопили от счастья, и Томми смеялся вместе с ними.

– Мисс Лэрейси мне рассказала, что в детстве тебя украли феи. Это правда?

– Чистая правда, сэр.

– И ты ясновидящий?

– Ага.

– Как ты думаешь, могут духи поднять волну? Томми снова рассеянно пожал плечами и тихонько ответил:

– Я думаю, там, в море на дне есть дыра. Они туда возвращаются и ныряют прямо в водоворот.

– В какой водоворот?

– Ну, в центре дыры.

– И где же эта дыра?

– А прямо под водой.

– Как под водой?

Томми оглянулся на промокший блокнот, закусил губу и решил помолчать. Хорошо бы показать этому военному рисунки. Те, на которых изображены трещина в дне океана и оранжевые лучи, которые в нее ныряют. Может, тогда поймет.

– Так что там под водой?

Томми глянул в зеркало. Командор напряженно ждал.

– Все, – ответил Томми.

Френч непонимающе посмотрел сначала на него, потом в окно.

– Стой. Надо осмотреть этот дом.

Томми затормозил. Руки на руле сильно дрожали. Он кивнул, хотя и знал, что Френч просто теряет время. Если постоянно останавливаться, они никого не спасут и ничего не добьются. Только пропадут зазря.

Луч фонарика скользил по чисто вымытому полу Дагова сарая. К счастью, на этот раз никакой трески тут не было. И привидений не было. И русалки, посылавшей воздушный поцелуй. Даг почти совсем успокоился. Свой генератор он мог найти с закрытыми глазами. Старик уверенно пошел вперед.

Дом стоял высоко на холме, отсюда открывался прекрасный вид на городок и на Порт-де-Гибль по ту сторону бухты. Даг видел, как армейский джип промчался по улицам Уимерли и остановился сначала у дома Уилфа Мюррея, потом у Брена Катленда, и, наконец, у Хани Грининг. Вскоре начался массовый исход. Все бежали из города, словно стайка очумевшей от страха детворы. Когда джип притормозил на Хрыч-лейн, Даг выключил фонарик, шикнул на Колючку и затаился. Мимо. От этих солдат одни неприятности. Слава тебе господи, он их перехитрил. В доме снова воцарились мир и покой.

Колючка терпеливо сидела у ног. Старик поставил генератор на траву у стены сарая. Отец, помнится, всякий раз ругался, когда видел какое-нибудь техническое приспособление. «На кой сдалась эта фигулина?! Чтоб мужик работать перестал, усох и в блоху превратился?». Отец презирал инструменты, которые облегчали тяжелый физический труд. Когда ему показали электрооткрывалку для консервов, он загнул такое, что самому Дагу тошно стало. «Триста тысяч дохлых акул и двадцать пять каракатиц! – бушевал отец. – У вас что, руки в заднице по плечи? Скоро в носу поковырять без машинки не сможете! Ну конечно, мы ж теперь шаманы, над кнопочками колдуем! Нам мужицкая работа не к лицу!»

Даг проверил, сколько осталось бензина. Полно до краев. Он так и думал. Старик неукоснительно следил за тем, чтоб запасы горючего не иссякали, а потому точно помнил, когда в последний раз заливал бензин в генератор. Три недели назад. Лежал он себе в постели и никак не мог понять, что же его так беспокоит. Тут-то Даг и сообразил, что не долил горючки. В тот день он распиливал бревна электропилой и складывал чурбаки в поленницу, чтобы просохли на летнем солнышке. Сложить-то он сложил, а вот бак заново не наполнил. Так и не смог уснуть. Пришлось посреди ночи в сарай переться. Все лучше, чем ворочаться до утра.

Даг дернул за шнур и замычал какой-то веселый мотивчик.

– Гляди, собака, – с пол-оборота запустил, – гордо сказал он Колючке.

Старик вынес из сарая прожектор мощностью в полтора киловатта и сунул вилку в генератор.

– Вот черт, – сердито пробормотал он. – Чего ж так ярко-то?

Белый электрический свет слепил глаза. Колючка встала и перешла на другое место, подальше от прожектора.

Даг вернулся в сарай за краской и новой кистью – специально купил для такого случая. Когда он вышел, Колючка пристально смотрела на огромные колеблющиеся тени на стене и тихонько скулила. Вот дурында, это ж просто мотыльки на прожектор слетелись.

Старик нагнулся и отверткой вскрыл банку. Осторожно, чтобы не перепачкаться, отложил крышку и окунул кисть в краску. Это вам не белила какие-нибудь, которые в чешую превратятся через пару лет! Это настоящая краска, укрывистая. А цвет какой! Даг провел кистью по сухим доскам сарая и полюбовался на свою работу. «Стена будет – загляденье», – сказал он сам себе. Теперь никто не скажет, что Даг Блеквуд лентяй, уж это точно. Старик довольно кивнул и принялся за дело.

– Ну, как, а, Колючка?

Лайка, не отрываясь, смотрела, как растут и пляшут тени. Она снова заскулила и повернула морду к океану.

– Да что с тобой такое, девочка? – спросил Даг. Тени увеличивались, мотыльки тысячами слетались к прожектору. Вскоре они облепили стекло, и стена утонула во мраке.

Навстречу автобусу тянулась бесконечная вереница машин. Томми подъехал к больнице. Волна должна была ударить минут через пятнадцать. В семи домах, у которых они с Френчем останавливались по дороге из Уимерли, никого не было. На краю автостоянки в два грузовых вертолета марки «Лабрадор» и «сикорски» забирались пациентки. Из-за треска лопастей Френч совсем перестал слышать рацию. Лица у женщин были растерянные, но паники не было. Все двигались слаженно и быстро.

– Больных с нарушением дыхания уже эвакуировали? – спросил Френч в микрофон.

Ему никто не ответил. Командор подождал, потом прижал наушник пальцем. Томми стоял рядом с автобусом и смотрел, как заспанные пациентки в пижамах или ночных рубашках шаркают тапочками по асфальту. Некоторое сами катили свои кислородные баллоны, многие несли книги и журналы. Одна из девушек, бледненькая, лет двадцати, в огромных наушниках, прижимала к животу плеер. У ворот автостоянки двое солдат регулировали движение машин, выезжавших на шоссе.

– Что там – уснули? Говорит командор Френч!

Томми волновался все сильнее. Он немного побродил кругами, потоптался на месте и, наконец, собравшись с духом, направился к больнице.

Френч двинулся следом. В наушнике раздался еле слышный голос:

– Нет, сэр. Пациенты с нарушением дыхания лежат на шестом этаже, а мы пока эвакуируем пятый.

– Вас понял. – Они с Томми обогнули несколько машин скорой помощи у главного входа и подошли к двойным дверям приемного покоя. – Женщин всех вывезли?

Тишина. Френч и Томми вошли в пустой вестибюль. С одежды Томми все еще текла вода, кроссовки булькали при каждом шаге. К груди он как всегда прижимал блокнот.

– Повторяю вопрос. Женщин всех вывезли?

Лифт поднял их на шестой этаж. Двери раскрылись, и Томми уверенно показал на одну из палат в самом конце коридора. Он прибавил шагу, но руки так и не опустил. Френч не отставал. Навстречу им солдаты вели под руки больных. Вдоль стены на кроватях лежали люди. Протиснуться оказалось не так-то просто. Медсестра, заполошная толстуха, испуганно уступила дорогу.

– Я не уверен, что всех, сэр. У меня пока недостаточно данных.

– Вас понял… Эй, ты куда? – окликнул художника Френч, но Томми, не оборачиваясь, вошел в одну из палат.

Он тут же уселся на стул рядом с кроватью, посмотрел на лежащего и с деловым видом начал что-то ему говорить. Френч вытащил другой стул на середину комнаты и подозвал Томми, похлопав рукой по сиденью.

– Садись-ка ты лучше тут.

Томми озадаченно посмотрел на командора, потом вдруг широко ухмыльнулся и перебрался в центр палаты. Он опять посерьезнел, прокашлялся, оглядел все койки в комнате и заговорил неестественным деревянным голосом, словно в пьесе играл:

– Вышел я как-то в море на лодке. Погода – просто загляденье, и бури не обещали. Закинул я удочку: треску, значит, ловлю. – Он улыбнулся своим мыслям. Двое больных повернули головы к Томми, ожидая продолжения.

Внезапно улыбка на лице Томми погасла, он взволнованно посмотрел на свои серые кроссовки.

– Тут как потемнеет! Как будто солнце погасили. А на небе ни облачка. Шум поднялся – ни дать ни взять река ледоходит. Оглядываюсь – море на горизонте дыбом стоит. Волна с гору. И на меня. А я даже пальцем пошевелить не могу от страха. В жизни такого не видал. Сижу и таращусь. Жду, что будет.

Еще четверо зашевелились на своих постелях и повернули головы к Томми.

– Все, думаю. Крышка. Кругом совсем почернело, волна уже до неба поднялась. А потом… – Томми перевел дух. Все взгляды в палате были прикованы к нему, – … потом пропала. Как не было. Такие вот дела, ребята. – Последние слова Томми почти прошептал. Повисла тишина. Стало слышно, как ходят поршни в аппаратах искусственного дыхания. – Так и не знаю, было это или не было. Может, помстилось мне, и не выходил я ни в какое море…

Кто-то закашлялся, видно пытался заговорить, но дыхательная трубка не дала, остальные просто кивали. Томми с ногами вскарабкался на стул. С мокрой одежды натекла порядочная лужа и поползла к железным ножкам кроватей. По палате распространился запах водорослей, и глаза у больных тут же прояснились. Через миг в окно, не замечая стекла, влетели шесть оранжевых лучей и исчезли в головах у пациентов.

В наушнике раздался голос:

– Движение цунами замедляется, сэр. Давление внутри – 20 гектопаскалей. Скорость упала до сорока семи узлов. Волна достигнет берега на десять минут позже.

– Вас понял, – ответил Френч и повернулся к Томми: – Теперь куда?

Томми спрыгнул на пол, улыбнулся и показал пациентам большие пальцы.

На другой стороне коридора, в женской палате никого не оказалось. Аккуратно застеленные койки. Взбитые подушки.

Толстуха-медсестра вплыла следом за Френчем и Томми: узнать, чего надо этим «посторонним».

– А где больные? – начальственным тоном спросил командор.

– Ваши забрали, – с вызовом ответила медсестра. – Женщин первым делом вывели.

– А в мужских палатах еще кто-нибудь остался на этаже?

– Дальше по коридору. Мы их к эвакуации готовим. Посещения запрещены.

Френч кивнул Томми, и они пошли в следующую палату. Томми снова сел в центре и рассказал историю, но уже другую, более подходящую, по его мнению, для данной аудитории. И снова больные пришли в себя.

Френч, привалившись к дверному косяку, смотрел на старика, что лежал ближе всех к выходу. Губы больного дрожали, пальцы постукивали по одеялу. Старик не сводил с Томми огромных, черных как смоль глаз. На бледном лице они казались двумя чернильными кляксами. В глянцевых зрачках отражалась лампочка. Старик тряхнул головой, глаза его начали светлеть и стали голубыми. Оранжевый луч бесшумно прошел сквозь стекло и исчез во рту больного. Старик устало улыбнулся, кивнул и задремал.

– Сэр! Давление – 15 гектопаскалей, скорость – тридцать девять узлов. Волна достигнет берега примерно в двадцать три часа сорок семь минут.

– Их болезнь и создает волну, – отрешенно прошептал Френч. – Это духи.

– Повторите, сэр.

Командор стряхнул с себя оцепенение и оглянулся. Томми уже ушел. Френч кинулся в соседнюю палату. Томми важно сидел на стуле, для пущего эффекта размахивая руками и мокрым блокнотом. Теперь его голос звучал уже вполне уверенно.

– Не бойся, ласонька, тут мы как у Христа за пазухой. – Мисс Лэрейси повесила керосиновую лампу на гвоздь и улыбнулась уютному язычку пламени. Райне пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой низкую балку. Мисс Лэрейси стояла, выпрямившись во весь свой крохотный рост, наклоняться ей было незачем. – Эти доски любую волну удержат. – Она ткнула пальцем в потолок подвала, успокаивая Райну. – Они толстые, как кирпичи, и все щели просмолены. Отец у меня корабелом был. Он и дом такой построил, чтоб сплавлять можно было при надобности. Сам его сюда пригнал. Дом у нас путешественник.

На стоптанном полу стоял синий рундук, окованный медью, вдоль стены тянулись полки со всевозможными соленьями и вареньями.

– Я уж лучше вертолета подожду. Наверху. А то еще пропустим…

– Ну-ка, подвинь его, – велела Райне мисс Лэрейси.

– Этот ящик?

– Его.

Райна поднатужилась и попыталась сдвинуть рундук с места. Старушка окинула пытливым взглядом потолочные балки. «Безопасность, – подумала она. – Каких только слов олухи не выдумают». Рундук отъехал сантиметров на пять.

– Здоров шкафец, ничего не скажешь. Я когда-то в этот подвал почем зря бегала, пока отец не запретил. Он-то сюда этот гроб и приволок, чтобы я до сундучка своего не добралась. А там у меня все. Все, что сердцу мило.

Райна уперлась ногами, крякнула и снова налегла на рундук. Между ним и стеной обнаружился полированный деревянный ящичек.

– Уф, чуть пупок не развязался! – пропыхтела она, с трудом разгибаясь.

– Вот он сундучок мой волшебный, – гордо сказала мисс Лэрейси. – Тоже отец сработал. Чистый палисандр. Это дерево самое лучшее. И гладкое, и прочное, и каждое колечко на нем видно. Так Урия говаривал. А сам он это от моего отца узнал. – Старушка наклонилась, любовно погладила полированную крышку и открыла сундучок.

Внутри лежала мужская одежда. Синий свитер, несколько пар брюк, серых и коричневых, и носовые платки. Все было аккуратно сложено. Мисс Лэрейси взяла один из платков с вышитыми краями.

– Сама вышивала. Для Урии. – Старушка подняла свое сокровище повыше, чтобы гостья могла его разглядеть.

– Вещица что надо, – сказала Райна. Она рассеянно сжимала и разжимала кулаки, переминалась с ноги на ногу и посматривала в потолок. – По-моему, это… Шумит, вроде…

– Рано еще полошиться. Сегодня костлявая не тебя караулит.

Старушка положила платок обратно и выудила синий свитер. Он пах шерстью, нафталином, которым когда-то мисс Лэрейси заботливо пересыпала все вещи, и хранил тепло давно погибшего хозяина. Мисс Лэрейси застыла, с головой погрузившись в сладкие воспоминания.

– Матушка Урии всю его одежку мне отдала, мы ведь с ним обручены были.

Шум над головами стал громче, стены слегка задрожали. Райна кинулась к лестнице, остановилась на полпути и протянула мисс Лэрейси руку.

Но старушке было не до того. Она снова понюхала синюю шерсть, закрыла глаза и затаила дыхание. От любви к Урии кружилась голова.

– Пора уже!

Мисс Лэрейси очнулась и удивленно открыла глаза. С сожалением выдохнула сладкий воздух, аккуратно сложила свитер и вернула его на прежнее место.

– Вертолет прилетел. – Райна поднялась на несколько ступенек и нетерпеливо замахала рукой. – Пошли скорей!

– Что ж тебе все неймется? – Мисс Лэрейси захлопнула сундучок и снова погладила крышку, стирая пыль.

– Урия, – прошептала старушка, разглядывая годовые кольца на деревянных боках. Она потянулась за керосиновой лампой и грустно засеменила следом за Райной. Та крепко схватила мисс Лэрейси за руку и потащила вверх по узким крутым ступеням.

Старушка оглянулась на темный подвал. Тьма сгущалась по мере того, как они поднимались по лестнице.

– И куда торопимся? – пробормотала она в спину Райне. И уже громче, голосом, полным отчаянья, повторила: – Куда торопимся-то?… Из дома родного?

Агата давно все подъела, и миска для воды была совсем сухая. Доктор Томпсон, поскрипывая палкой, торопливо вошел на кухню и осветил фонариком эту печальную картину. Пришлось извиняться. Кошка в ответ только мяукнула, в зрачках у нее заплясали искорки. Томпсон подхватил увесистую тушку на руки. Агата потерлась об него шубкой и довольно замурлыкала. Томпсон посветил в открытую дверь туалета – крышка унитаза поднята.

– Ну, значит, смерть от жажды тебе не грозила.

Он уже совсем было собрался бежать с Агатой к машине, как вдруг замер на пороге и задумался, оглянувшись на гостиную. В неверном свете фонарика все казалось призрачным, ненастоящим. Томпсон посмотрел на часы.

– Пара минут у нас с тобой еще есть, – пробормотал он и направился через кухню к заднему крыльцу. Оттуда спустился в подвал, стараясь не споткнуться о свою палку. Там доктор добрался до полки с вином и подумал вслух:

– Чего бы такого прихватить?

На полу валялся старый мешок. Томпсон бросил палку, посадил Агату на плечо и при этом чуть не уронил фонарик. Что у нас самое любимое? Как тут выберешь! Луч скользил по красивым наклейкам. Одни шедевры! КАБЕРНЕ, МЕРЛО, БОРДО, ПОРТВЕЙН и БРЕНДИ.

Агата тихонько урчала над ухом. Томпсон сосредоточенно выбирал и складывал бутылки в мешок, мягко позвякивало стекло. Таблеток от жадности ему никто не выписывал, руки мелькали все быстрее и быстрее, доктор орудовал, словно грабитель, который боится, что его сейчас застукают хозяева. Наконец, он закончил, поднял мешок за края и, кряхтя, взвалил его на плечо. Палку придется бросить. Тут уж либо палка, либо мешок. Мешок. Доктор захромал к лестнице, освещая себе путь фонариком.

Наверху Томпсон открыл холодильник. На полках лежали сыры трех сортов: бри, гаварти с укропом и его любимая брынза. Жутко вредная, между прочим. От нее повышается давление. Ага, вот и икра, прямо из России, а рядом крекеры с кунжутом, он купил их на прошлой неделе в магазине экзотических продуктов в Сент-Джонсе. Раз уж придется куковать в Тавро, пусть хоть будет чем себя развлечь. Доктор набил полиэтиленовый пакет едой и сунул в мешок следом за бутылками.