Текст книги "Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь"

Ночной разговор Бэйба с Мэтти тут же вызывает в памяти сходную сцену с Холденом и Фиби. И хотя между этими эпизодами большая временная дистанция, в мечте Холдена о том, как он станет ловить над пропастью играющих на поле детей, просвечивает обращенная к Мэтти мольба Бэйба хранить детскую чистоту. «Ты будешь умницей, когда вырастешь. Но если ты не сможешь быть умной и славной девушкой, я не хочу видеть тебя взрослой… Будь славной девушкой, Мэтт».

Слово «славный» здесь явно выступает синонимом «естественности» – в противоположность ненавистной Холдену «липе». То есть эта самая естественность уже возведена Сэлинджером в ранг высшей ценности, которую будут беззаветно отстаивать его герои.

Основной посыл рассказа прост, но убедителен. Перед лицом смерти Бэйб преклоняет колена перед прекрасной детской чистотой Мэтти – это означает, что в черством суетном обществе, прославляющем войну, именно красота дарит человеку надежду и придает осмысленность его существованию.

Глава 4
По ту сторону океана

Первого января 1944 года Сэлинджер встретил свое двадцатипятилетие на базе Форт-Холаберд. Он рассчитывал провести здесь не больше шести недель, но прошло уже целых три месяца, а высадка на берегах Европы все еще находилась в стадии подготовки. По слухам, ходившим среди военных в Форт-Холаберде, операция была запланирована на весну[107]107
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, ок. 3 октября 1943.


[Закрыть].

В ожидании погрузки на корабль Сэлинджер проходил спецподготовку для службы в Корпусе контрразведки и много писал, но ни одной вещи ему так и не удалось пристроить в печать. С октября 1943 года до февраля 1944-го один только журнал «Стори» отверг пять его рассказов. А поскольку «Стори» служил Сэлинджеру «пристанищем последней надежды», число полученных им отказов смело можно умножить на два.

Редакция «Стори» отвергала произведения Сэлинджера, имея на то все основания, но формулировки отказов, обычно крайне лаконичные, бывали порой не слишком уважительными. Так, например, 9 декабря 1943 года, вскоре после того как в США прошли выборы, Уит Бернетт писал Гарольду Оберу, что за последнюю вещь Сэлинджера он «голосовать не стал бы». Некоторое время спустя, объясняя нежелание печатать рассказ «Урок, усвоенный Кертисом в дровяном сарае», он и не пытался скрыть пренебрежения: «Рассказ о том, как тупого парнишку взяли на рыбалку. Читать там нечего»[108]108
  Внутренняя переписка издательства «Стори пресс», конец 1943 – начало 1944.


[Закрыть].

Каждый раз, отвергая ту или иную вещь, Бернетт напоминал Сэлинджеру, что ждет от него роман. Он писал Гарольду Оберу: «Не уверен, что этот рассказ будет уместен в журнале. Интереснее было бы посмотреть, что выйдет из задуманного им романа»[109]109
  Уит Бернетт в письме к Гарольду Оберу, 9 декабря 1943.


[Закрыть], или: «На сей раз Сэлинджер мне понравился, но одну очень похожую его вещь мы уже печатали… Я все жду, пока он разродится романом»[110]110
  Уит Бернетт в письме к Гарольду Оберу, 3 февраля 1944.


[Закрыть].

Справедливости ради стоит напомнить, что Бернетт был не только литературным наставником Сэлинджера, но и издателем, то есть деловым человеком. До сих пор, за пять лет, что продолжалась их дружба, Сэлинджер увидел напечатанными в «Стори» всего два рассказа. Оправданны или нет были претензии Бернетта к произведениям Сэлинджера, нам теперь судить трудно, поскольку все пять рассказов, отвергнутых им зимой 1943/44 года, бесследно исчезли.

Впрочем, этот период отмечен для Сэлинджера не только разочарованиями, но и большим профессиональным успехом. На второй неделе января Дороти Олдинг сообщила, что ей удалось продать его рассказы в «Сатердей ивнинг пост». Редактор Стюарт Роуз заплатил внушительную сумму за право напечатать у себя три вещи: «Смерть пехотинца», «Когда гроза, ты меня сразу буди» и «День перед прощанием». Этим радостным известием Сэлинджер поспешил поделиться с Бернеттом. Причем в свойственной ему манере сначала он скромно пишет о том, что ему скоро предстоит отправка за океан, и только затем чуть ли не с восторгом объявляет о сделке с «Сатердей ивнинг пост». «Боже мой! – восклицает в письме Сэлинджер. – Только представьте себе: эти рассказы прочтут миллионы!»[111]111
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 14 января 1944.


[Закрыть]

Сознательно или нет, но, поделившись с Бернеттом своей радостью, Джерри явно должен был уязвить его самолюбие. После того как «Стори» один за другим отвергал рассказы Сэлинджера, «Сатердей ивнинг пост» купил у него не одну, а сразу три вещи, да еще и гораздо дороже, чем по 25 долларов за рассказ, которые он получал от «Стори». Мало того, среди приобретенных «Сатердей ивнинг пост» был один колфилдовский рассказ, относящийся к замыслу романа, на который Бернетт очень рассчитывал получить права.

Тем временем Сэлинджер не ограничивал для себя круг изданий журналами «Стори» и «Сатердей ивнинг пост». Вскоре после процитированного выше послания Уиту Бернетту он написал письмо Уолкоту Гиббсу, замещавшему Гаса Лорано в должности редактора отдела прозы «Нью-Йоркера». Похваставшись для начала успешной продажей рассказов в «Сатердей ивнинг пост», Сэлинджер советовал редакции разнообразить подход к отбору прозы, а также известил Гиббса, что его агент вышлет в «Нью-Йоркер» рассказ «Элейн». При этом он оговаривал, что рассказ может быть напечатан только при условии, что редакторы не станут в нем ничего менять. Ни единое слово не должно было быть вычеркнуто, изменено или переставлено на другое место[112]112
  Сэлинджер в письме к Уолкоту Гиббсу, 20 января 1944.


[Закрыть].

Гиббсу послание молодого писателя показалось чересчур наглым, тогда как сам Сэлинджер считал, что редакция «Нью-Йоркера» заслужила и не такого тона. Он все еще дулся на нее за то, что она не напечатала на Рождество 1941 года «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню». Как будто нарочно, чтобы подогреть обиду, летом 1943 года «Нью-Йоркер» снова предложил Сэлинджеру поместить этот рассказ в следующий рождественский номер. Но на сей раз редакция сочла, что вещь длинновата и ее надо будет основательно сократить. Сэлинджер был возмущен, но скрепя сердце согласился на предложенные сокращения[113]113
  Сэлинджер в письме к Герберту Кауфману, конец лета 1943.


[Закрыть]. Несмотря на это, в декабре номер «Нью-Йоркера» вышел без его рассказа.

Воодушевленный успехом с «Сатердей ивнинг пост», Сэлинджер полагал себя вправе ставить условия редакции «Нью-Йоркера», не дожидаясь, пока она ознакомится с его рассказом. Редакция к такому обращению не привыкла – наглеца надо было поставить на место. Немедленно по прочтении «Элейн» редактор «Нью-Йоркера» написал отказ. В адресованном Дороти Олдинг письме он высказался резко и прямо: «Этот ваш Дж. Д. Сэлинджер нам совсем не подходит»[114]114
  Уильям Максуэлл в письме к Дороти Олдинг, 4 февраля 1944.


[Закрыть].

Редакция «Нью-Йоркера» еще не успела получить по почте рассказ Сэлинджера «Элейн», а его автор уже отплыл за океан. Во вторник, 18 января 1944 года, он поднялся на борт военно-транспортного корабля «Джордж Вашингтон», который взял курс на Британию.

Отплывал корабль из нью-йоркской гавани, поэтому Джерри смог, подобно Бэйбу Глэдуоллеру из рассказа «День перед прощанием», спокойно дома попрощаться с семьей. Так же как и Бэйб, он не хотел прилюдных сцен расставания, поэтому запретил родным, и в особенности матери, провожать его до причала. Но, когда его часть шла маршем по городу, он заметил, как Мириам перебежками, прячась за фонарными столбами, тайком следовала за солдатской колонной[115]115
  Сэлинджер Маргарет. Над пропастью во сне (Dream Catcher). Вашингтон, 2000. В переводе на русский язык книга вышла в издательстве «Лимбус пресс» в 2006 г.


[Закрыть].

Когда пришел срок самому Сэлинджеру расставаться с домом, его отъезд вызвал у него и у родных не совсем те эмоции, какие он описал в «Последнем дне перед прощанием». Поэтому, по всей видимости, еще на корабле Сэлинджер начал новый рассказ «Раз в неделю – тебя не убудет», в котором солдат, уходя на фронт, просит жену позаботиться о его любимой престарелой тетке. В рассказе нет ни шумных проводов, ни бравурных маршей, под звуки которых парней отправляют на смерть. Вместо этого он пронизан пронзительной тоской по миру, который Сэлинджеру пришлось покинуть – не исключено, что навсегда.

«Джордж Вашингтон» прибыл в Ливерпуль 29 января 1944 года. К этому времени на английской земле к вторжению в оккупированную нацистами континентальную Европу готовились десятки тысяч американских военных. Из Ливерпуля Сэлинджер проследовал прямиком в Лондон, где был зачислен сержантом в 12-й пехотный полк 4-й пехотной дивизии армии США. С этим полком он и прошел от начала до конца свой боевой путь.

Начиная с февраля 1944-го вся переписка Сэлинджера проходила через руки военных цензоров – они вымарывали из писем почти все упоминания о его перемещениях по Англии. Тем не менее из них можно узнать, что какое-то время он провел в городе Тивертон в Девоншире, где располагался штаб 4-й пехотной дивизии, и проходил контрразведывательную подготовку в Дербишире и Лондоне. Ближе к предполагаемой дате высадки в Нормандии Сэлинджер принимал участие в масштабных учениях, проводившихся на песчаных пляжах у деревни Слэптон на южном побережье Девоншира, и у курортного местечка Вулакомб на севере того же графства.

Тивертон очень похож на городок, шесть лет спустя, в 1950 году, описанный Сэлинджером в рассказе «Дорогой Эсме с любовью – и всякой мерзостью». Уютно раскинувшийся среди живописных холмов, он насчитывал, за вычетом американских военных, около 10000 обитателей. Сэлинджер любил в свободное от занятий время побродить по его узким, мощенным булыжником улицам, заглянуть в бар или зайти в церковь посидеть на спевках хора.

Штабные службы 4-й пехотной дивизии занимали несколько зданий в Тивертоне и его окрестностях. Собственно штаб располагался в Коллиприст-Хаусе, дворянской усадьбе на окраине города. Именно туда доставлялись адресованные Сэлинджеру письма, там он проходил «весьма специальную подготовку в связи с предстоящей высадкой на континент»[116]116
  Рассказ «Дорогой Эсме с любовью – и всякой мерзостью» цитируется в переводе С. Митиной.


[Закрыть]. На подготовительных курсах его обучали вести разведку в боевых условиях, устраивать диверсии, прочесывать отбитые у неприятеля населенные пункты, допрашивать военнопленных и гражданское население освобожденных территорий.

Занятия оставляли Сэлинджеру достаточно времени для одиноких неспешных прогулок по улочкам Тивертона – и для того, чтобы обдумать и пересмотреть многое в своем отношении к жизни и литературному творчеству. Так, он решил, что впредь постарается быть мягче и добрее как к людям, так и к собственным персонажам[117]117
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 13 марта 1944.


[Закрыть].

В армии Сэлинджер вообще довольно сильно изменился – он стал резче, растерял утонченность в речах и поступках, отличавшую его в ранней юности. В армейских письмах он порой не стесняется в выражениях – попади они в руки к его матери, она бы, наверно, сгорела от стыда. А кроме того он начал выпивать: в письмах из Англии встречаются намеки на то, что ему все труднее справляться с тягой к алкоголю. Язвительный от природы, под действием алкоголя Сэлинджер начинал откровенно задирать товарищей, из-за чего не раз разгорались ссоры. В Англии он старался ограничить себя в спиртном, а если уж выпивать, то так, чтобы никого в пьяном виде не обидеть[118]118
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 19 марта 1944.


[Закрыть].

Влияние войны на характер человека – главная тема написанного в Англии рассказа «Детский эшелон»[119]119
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 2 марта 1944. Сэлинджер колебался, на каком из двух названий этого рассказа остановиться: «Детский эшелон» или «Дневник всеобщей войны». Поскольку опубликован рассказ так и не был, в литературе он фигурирует под обоими названиями.


[Закрыть]. Сэлинджер работал над ним долго, неоднократно переделывал и всякий раз оставался недоволен результатом. Образцом для «Детского эшелона» явно послужил рассказ Ринга Ларднера «Я задыхаюсь», также написанный в форме дневника. Правда, сначала Сэлинджер попытался писать от третьего лица, но потом переписал рассказ в стиле, рискованно напоминающем ларднеровский. В законченном виде рукопись объемом 6 тысяч слов занимала двадцать шесть машинописных страниц – это был самый длинный рассказ из написанных им на тот момент.

Дневник пишет Бернис Херндон, восемнадцатилетняя девушка, комплексующая из-за того, что окружающие, как ей кажется, все еще считают ее ребенком. Когда началась война, она решила, что это повод переменить свои взгляды на жизнь, и теперь старается по-новому смотреть на все, о чем бы ни писала: дружбу, семью, ту же войну. Уверенная, что ее не коснется судьба подруг, чьи мужья один за другим гибнут на фронте, Бернис – главным образом для того, чтобы ощутить себя взрослой, – тайком выходит замуж за невзрачного Ройса Диттенхауэра, служащего в армии в звании рядового.

Отзыв Уита Бернетта о «Детском эшелоне» был совершенно уничижительным – хуже он не отзывался ни об одном другом произведении Сэлинджера. Вся суть рассказа в его устах сводилась к тому, что «тупая девица полюбила парня под стать себе». Кто-то из сотрудников «Стори» приписал к отзыву Бернетта, что читатели вряд ли поверят, будто на свете бывают такие безмозглые девушки. Окончательный приговор редакции гласил: «Публикация этого опуса была бы напрасной тратой бумаги»[120]120
  Редзаключение, 1944.


[Закрыть].

Машинопись «Детского эшелона» уцелела только потому, что в 1946 году Сэлинджер собирался включить эту вещь в сборник своих рассказов, так никогда и не увидевший свет. Однако история «Детского эшелона» на том не закончилась. В 1947 году Сэлинджер переработал его в «Девчонку без попки в проклятом сорок первом», пересмотрев так же кардинально, как Бернис Херндон – свои взгляды.

Пока Сэлинджер готовился к высадке на континент, «Сатердей ивнинг пост» опубликовал два его рассказа. Номера журнала доходили до Сэлинджера с опозданием в несколько недель – и приносили ему сплошные огорчения. Начать с того, что обе вещи были переименованы редакцией. В номере от 20 февраля его рассказ «Когда гроза, ты меня сразу буди» появился под названием «По обоюдному согласию». А рассказ, опубликованный 15 апреля, был озаглавлен редакторами «Мягкосердечный сержант», тогда как сам автор назвал его «Смерть пехотинца». Сэлинджер посчитал, что сотрудники «Сатердей ивнинг пост» поступили подло, воспользовавшись его отсутствием.

Не меньше чем измененные заглавия его поразило окружение, в котором предстали публике его произведения – их со всех сторон буквально душила кричащая реклама. Рассказы, рассчитанные на вдумчивое чтение, терялись на фоне кинозвезд, рекомендующих чистить зубы порошком «Калокс». Оскорбленный до глубины души, Сэлинджер зарекся иметь дело с глянцевыми журналами, какие бы гонорары они ни предлагали: «Уж лучше нищета и безвестность»[121]121
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 22 апреля 1944.


[Закрыть].

Видя, как обошлись с его произведениями в «Сатердей ивнинг пост», Сэлинджер лишний раз убедился: он абсолютно правильно сделал, запретив редакторам «Нью-Йоркера» менять хоть слово в рассказе «Элейн». Впредь писатель мог быть спокоен за судьбу этого рассказа – 14 апреля он лег на стол Бернетту[122]122
  Уит Бернетт в письме к Сэлинджеру, 14 апреля 1944.


[Закрыть], который никогда бы не стал без разрешения править тексты Сэлинджера.

Некрасивое поведение редакторов «Сатердей ивнинг пост» не поколебало решимости Сэлинджера быть отныне мягче и добрее к людям. Решимость свою он подтвердил красивым жестом – пожертвовал 200 долларов в призовой фонд конкурса, который журнал «Стори» устраивал для молодых авторов, пишущих рассказы. Приятно удивленный щедрым взносом и, видимо, в надежде, что он будет не последним, Бернетт особо отметил на страницах журнала, что до сих пор редакция никогда не получала денег ни от одного из печатавшихся в «Стори» писателей.

Двадцать восьмого апреля 1944 года генеральная репетиция высадки союзных войск в Нормандии обернулась трагедией. Операция «Тигр» проходила на южном побережье Девоншира, у местечка Слэптон. Сэлинджер в числе нескольких тысяч американских военных должен был в условиях, максимально приближенных к боевым, десантироваться на пляж. Но в заливе Лайм колонна десантных судов, шедшая под охраной одного-единственного корвета, на заре была атакована отрядом из девяти немецких торпедных катеров.

Неповоротливые, перегруженные людьми и техникой суда стали легкой добычей для катеров, которые учинили в заливе Лайм настоящую бойню. В результате погибли 638 американских военных, тела многих так никогда и не были найдены.

Сэлинджер никогда не упоминал о том, что оказался участником тех страшных событий. Но он точно находился на одном из десантных судов в заливе Лайм – там были все, кто должен был впоследствии принять участие в десанте на побережье Нормандии. Исключения не делалось ни для кого[123]123
  Ежегодный рапорт штаба 4-й пехотной дивизии, 10 января 1945.


[Закрыть].

Армейское командование предприняло все меры, чтобы воспрепятствовать распространению слухов о трагедии. В тот же день, 28 апреля, во все госпитали, куда поступали раненые, были направлены сотрудники Корпуса военной контрразведки. Они, в том числе и Сэлинджер, получили приказ пресекать любые посторонние разговоры между пациентами и медиками. По словам очевидцев, в госпиталях можно было наблюдать такую картину: врачи и медсестры выбиваются из сил, спасая жизни солдатам, а у них за спинами маячат контрразведчики с винтовками с примкнутыми штыками[124]124
  Грин Ральф, Аллен Оливер. Что случилось близ Девона (What Happened Off Devon). «Америкэн Херитидж», февраль 1985.


[Закрыть].

Сэлинджеру, уже начавшему проникаться чувством боевого товарищества, нелегко было смириться с необходимостью следить за разговорами однополчан. Однако этим ему пришлось заниматься еще несколько недель, до самого дня высадки в Нормандии. Корпус военной контрразведки тщательно выискивал малейшие признаки измены и предательства среди десятков тысяч военнослужащих, которые для вторжения в Европу скрытно сосредоточивались на побережье Девоншира, откуда по соображениям секретности было вывезено все гражданское население[125]125
  Харрисон Гордон. Бросок через пролив (Cross Channel Attack). Вашингтон, 2002.


[Закрыть].

Впервые речь о том, что он задумал написать роман, Сэлинджер завел еще в сентябре 1940 года. С того самого момента Уит Бернетт принялся подгонять его с написанием книги. На первых порах Сэлинджер отделывался отговорками, а потом пообещал основательно сесть за роман во время армейской службы. Когда Джерри наконец призвали, Бернетт стал буквально донимать его уговорами если не закончить роман, то хотя бы написать значительную его часть. Для надежности Бернетт пробовал давить на писателя и через его литературных представителей из агентства «Гарольд Обер».

У Бернетта были все основания принимать деятельное участие в судьбе романа – в письмах к нему Сэлинджер неоднократно заверял редактора, что задуманная книга предназначена издательству «Стори пресс», и никому больше.

«Стори пресс» тем временем, дабы расширить ассортимент и поднять тиражи выпускаемых книг, вступило в партнерские отношения с крупным, располагающим внушительными средствами издательством «Липпинкотт пресс». Партнерство обещало взаимную выгоду: среди авторов «Стори пресс» было множество перспективных и уже прославившихся писателей, а «Липпинкотт» со своей стороны имело в своем распоряжении капитал и издательские мощности. Чтобы еще более упрочить репутацию, а с ней и финансовое положение «Стори пресс», Бернетту нужен был настоящий бестселлер. И тут он очень полагался на Сэлинджера.

Впрочем, поводов для беспокойства у Бернетта хватало. Начать с того, что Сэлинджер был мастером небольшого рассказа и пасовал перед более крупными формами. Так, «Детский эшелон» долго не давался ему во многом оттого, что вместо привычных двенадцати страниц эта вещь растянулась у него на целых двадцать пять. Именно объемом рассказа Сэлинджер объяснял свою неудачу с ним[126]126
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 2 мая 1944.


[Закрыть].

Зная за Сэлинджером такую особенность, Бернетт не был уверен, что тот вытянет целый роман. Сам Сэлинджер тоже испытывал некоторые сомнения и поэтому решил писать книгу частями. К марту 1944 года у него было уже шесть завершенных фрагментов – ни один из них он Бернетту пока не показывал.

Располагая достаточно богатым материалом, Сэлинджер колебался: дописывать роман или опубликовать готовые фрагменты в виде самостоятельных рассказов. До высадки в Нормандии оставалось совсем немного времени, когда Бернетт придумал способ положить конец его колебаниям и подтолкнуть к завершению большой книги.

Четырнадцатого апреля Бернетт предложил Сэлинджеру издать сборник рассказов. По его замыслу, сборник должен был называться «Молодые люди», как самый первый из опубликованных Сэлинджером рассказов, и состоять из трех частей. В первую он предлагал включить «рассказы о молодых людях накануне войны, во вторую – так или иначе связанные с армией, а в последнюю – одну-две послевоенные вещи»[127]127
  Уит Бернетт в письме к Сэлинджеру, 14 апреля 1944.


[Закрыть].

Намерение Бернетта включить в третью часть сборника всего «одну-две вещи» означает, по всей видимости, что весь сборник должен был состоять из уже написанных, а то и опубликованных произведений. Тем самым за бортом оставались рассказы, где повествование ведется от лица Холдена Колфилда.

В том же письме Бернетт предупреждал Сэлинджера, что от судьбы сборника в значительной мере зависит его писательская судьба: если книжка провалится, это может привести Сэлинджера к творческому краху. «С другой стороны, – продолжал свою мысль Бернетт, – в случае успеха она поможет читателям дождаться завершения романа»[128]128
  Там же.


[Закрыть].

Сэлинджер писал в ответ, что к изданию сборника он относится с опаской, поскольку понимает, сколь невысоки литературные достоинства его рассказов и какими последствиями может обернуться провал его первой книги. Но при этом саму идею сборника от не отверг и даже предложил восемь рассказов, которые могли бы в него войти[129]129
  Лучшими на тот момент Сэлинджер считал рассказы: «Молодые люди», «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт», «Элейн», «День перед прощанием», «Смерть пехотинца» («Мягкосердечный сержант»), «Когда гроза, ты меня сразу буди» («По обоюдному согласию»), «Раз в неделю – тебя не убудет» и «Крохотулька». (В скобках – названия, данные рассказам редакторами «Стори».)


[Закрыть]. В целом ответ Сэлинджера, как и письмо Бернетта, написан в несколько неопределенном ключе. Зато о романе про Холдена Колфилда он пишет вполне конкретно: работа над ним застопорилась, но шесть фрагментов уже полностью готовы. Литературным агентам он эти тексты не отправлял, потому что «они, – пишет Сэлинджер, – нужны мне самому»[130]130
  Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 2 мая 1944.


[Закрыть].

Среди упомянутых Сэлинджером шести фрагментов романа (которые он запросто называл также рассказами) один был озаглавлен «Я сошел с ума». В декабре 1945 года он был напечатан в «Кольерс», а впоследствии лег в основу двух глав «Над пропастью во ржи»: в одной из них исключенный из школы Холден навещает преподавателя истории мистера Спенсера, в другой – тайком пробирается в комнату Фиби.

Между рассказом «Я сошел с ума» – в том виде, в каком он увидел свет в журнале «Кольерс», – и соответствующими главами «Над пропастью во ржи», при почти полном сюжетном сходстве, есть некоторые интересные отличия. Эти отличия многое говорят о становлении романа – если начинать ему отсчет от первого колфилдовского рассказа «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню».

Если в «Небольшом бунте» повествование ведется от третьего лица рассказчиком, не принимающим участия в описываемых событиях, то в «Я сошел с ума» рассказчик – сам Холден Колфилд. Но при этом рассказ Холдена еще не является потоком сознания – для этого ему недостает спонтанности. Герой-рассказчик в «Я сошел с ума» тщательнее подбирает слова, и во многих случаях речь его точнее и поэтичнее, чем у Холдена Колфилда в романе.

Кульминационный момент в этом рассказе (так же как в «Дне перед прощанием») наступает, когда герой проникает в детскую спальню. Он медлит рядом со спящей Фиби, но озарение снисходит на него у кроватки другой сестренки, Виолы, которая больше ни в каких произведениях о Колфилдах не упоминается. Виола, крепко спящая в обнимку с игрушечным Дональдом Даком, недавно воспылала странной для ребенка любовью к оливкам из коктейля. Холден об этом помнит, он принес ей несколько ягодок и выложил их на спинке ее кроватки. «Одна оливка упала на пол, – рассказывает он. – Я поднял, но на нее налип сор, и я сунул ее себе в карман. А потом ушел». Простой жест Холдена, прячущего от Виолы испачканную оливку, может символизировать осознание им невинности маленькой сестренки и желание защитить ее чистоту. Это осознание является вместе с тем признанием Холденом собственной вины. «Чего уж там, все вокруг были правы, а я не прав», – произносит он фразу, которой нет в романе.

В рассказе «Я сошел с ума», четвертом из колфилдовского цикла, Сэлинджер среди прочего развивает темы, впервые затронутые им в «Дне перед прощанием». К такому же, как и у Бэйба, восхищению детской чистотой у Холдена присоединяется ощущение духовного родства с маленькими сестрами. Если Бэйбу приходится объяснять, что за узы связывают его с Мэтти, то герою рассказа «Я сошел с ума» этого делать не надо – читателю и так все очевидно. Здесь, в этом рассказе, впервые проявляется такая замечательная особенность писательского таланта Сэлинджера, как умение заставить героя непосредственно обращаться к читателю. Ей, этой особенности, в значительной мере и обязан своим ошеломительным успехом роман «Над пропастью во ржи».

Рассказу «Я сошел с ума», при всех его достоинствах, подлинности и нежности, пока не хватает обаятельной духовной мощи романа. Преклонению Холдена перед невинной красотой Виолы еще далеко до откровения. Той неразрывной связи, которая соединит Холдена с Фиби и Алли в «Над пропастью во ржи», только предстоит образоваться. Но прежде самому Сэлинджеру придется пройти сквозь испытания, которые преобразят его душу.