Текст книги "Твоя навсегда"

Кэти Максвелл
Твоя навсегда

Терри Уоллен Уилки и Тэмми Уоллен Уоткинс,

с любовью

ГЛАВА 1

Деревня Спраул, графство Нортумберленд,

Англия, 1806 г.

Глубокий сон Саманты Нортрап был прерван громким и настойчивым стуком.

Она не спешила вставать с кровати, думая, что это северный ветер хлопает оконными ставнями. Тут не было ничего удивительного, ведь расшатавшиеся деревянные ставни, которых в доме викария было довольно много, стучали по стенам при малейшем дуновении ветра. А вот гость, приходящий в дом в глухую полночь, обычно приносит дурные вести.

– Эй вы там, просыпайтесь! – громко крикнул какой-то мужчина. – Мне нужна помощь!

Услышав эти слова, Саманта немедленно вскочила с кровати. Она жила в доме викария не первый год и уже давно привыкла к тому, что прихожанам приходится помогать в любое время дня и ночи. Быстро набросив на плечи плотную шерстяную шаль поверх фланелевой ночной сорочки, она сунула ноги в старые ботинки и поспешила из спальни в кухню.

Их маленький домик примыкал к церкви Св. Гавриила. Это каменное сооружение в нормандском стиле пережило не одну холодную нортумбрийскую зиму, однако нынешняя оказалась на редкость суровой. Ночная сорочка Саманты была плохой защитой от холода, и она поежилась.

Ночной гость с такой силой стучал в массивную дверь из кедрового дерева, что под ударами его кулаков она ходила ходуном.

– Иду, иду, – раздраженно пробормотала Саманта, вдыхая холодный воздух и выпуская изо рта облачка пара. Чтобы сэкономить дрова, она не топила камин по ночам, считая, что вполне может согреться под несколькими толстыми одеялами.

Она зажгла свечу и посмотрела на часы, стоявшие на буфете. Было едва за полночь.

Для того чтобы узнать, кто к ней пришел, Саманта обычно выглядывала в небольшое окошко, находившееся возле двери. Однако эта ночь была такой темной, что она почти ничего не смогла разглядеть. На пороге стоял мужчина довольно высокого роста. Скорее всего, это один из жителей деревни.

Он поднял руку, собираясь снова постучать. В этот момент она отодвинула тяжелый засов и открыла дверь. Саманта увидела высокого смуглолицего человека с пристальным взглядом, совершенно ей незнакомого, и тут же попыталась захлопнуть перед ним дверь.

Однако незнакомец, похоже, предвидел такой поворот событий и предусмотрительно просунул свою ногу в дверной проем, поэтому дверь закрыть ей не удалось. Этот высокий широкоплечий мужчина с копной густых черных волос смотрел на нее блестящими от гнева глазами. И почему она решила, что это кто-то из ее друзей или соседей?

Он не пытался распахнуть дверь настежь, однако ногу из дверного проема тоже не убирал.

– Что вам нужно? – спросила Саманта.

– Мне нужны ключи от фамильного склепа семьи Эйлборо.

Саманта едва не рассмеялась ему прямо в лицо.

– Вы в своем уме? Эти ключи могут брать только члены семьи Эйлборо. И сейчас глубокая ночь.

– Мне нужны эти ключи, – продолжал настаивать незнакомец. Он говорил решительно и твердо. То, как четко и ясно он выражал свои мысли на правильном английском языке, показывало, что он человек образованный. Однако Саманта была задета не только его надменностью и высокомерием, но и пониманием того, что в ее произношении явственно слышатся мягкие картавые нотки, характерные для уроженцев севера Англии.

– Вы не можете взять их без разрешения герцога Эйлборо, – ответила Саманта тоном, не терпящим возражений. За долгие годы общения с прихожанами ей удалось завоевать их уважение и право требовать повиновения. Когда она говорила таким властным голосом, не только упрямые мальчишки охотно пили мерзкий рыбий жир, но и взрослые сильные мужчины низко склоняли головы, осознавая свою вину. Она попыталась закрыть дверь, однако он изо всех сил толкнул ту плечом, распахнув настежь. Потом он заставил Саманту отступить в дом.

Незнакомец был такого высокого роста, что ему даже пришлось пригнуть голову, чтобы не удариться о низкий потолок. Казалось, он заполнил собой всю комнату.

– Мне нужны эти ключи, – сказал он.

Любая другая женщина в такой ситуации затряслась бы от страха (по правде говоря, и у Саманты сильно задрожали колени), однако она была уже вполне самостоятельной особой, привыкшей всегда обходиться без посторонней помощи. Еще бы, ведь ей уже исполнилось двадцать шесть лет. Вот уже почти два столетия приходские священники церкви Св. Гавриила присматривали за фамильным склепом семейства Эйлборо. Саманта не имела права подвести своих покровителей.

Она ринулась в кухню и встала так, чтобы хотя бы стол защищал ее от незваного гостя. Тусклый свет свечи создавал за его спиной мрачные причудливые тени.

– Я не могу дать вам эти ключи.

Прищурившись, незнакомец посмотрел на нее.

– Я, должно быть, ослышался, – сказал он низким вкрадчивым голосом и, не снимая перчаток, широко расставил пальцы. Потом он сжал их в кулаки.

У Саманты от страха перехватило дыхание, но, несмотря на это, она готова была умереть, защищая заветные ключи. С тех пор как год назад скончался ее отец, жители деревни неоднократно намекали ей на то, что пора бы освободить дом приходского священника. И вот сейчас пришло время доказать, что она – достойная преемница своего отца.

– Я не могу дать вам эти ключи, – решительно и твердо повторила она.

Его глаза прямо-таки полыхали гневом. Похоже, он привык к тому, что его приказы всегда незамедлительно выполняются. Что ж, значит, у них много общего.

Она старалась не думать о том, какой он огромный и страшный. Похоже, он обладал дьявольской силой.

И тут, к ее величайшему облегчению, он отступил назад и откинул с лица свои тяжелые, густые волосы. Лицо его было волевым: прямой нос и широкая, слегка вытянутая челюсть. Явно смущаясь, он попытался улыбнуться.

– Простите меня, ради бога, – сказал он, оглядывая маленькую кухню. – Должно быть, мое поведение кажется вам грубым, ведь я среди ночи ворвался в ваш дом, – добавил он. Однако он сказал это так, словно не чувствовал в связи с этим никаких угрызений совести.

– Кто вы? – решилась спросить она.

Он не ответил, окинув полуодетую Саманту безразличным взглядом.

– Где священник? Мне необходимо с ним поговорить.

– Его нет, – выпалила она, молясь о том, чтобы этот человек не догадался, что в доме, кроме нее, никого больше нет. Ей не следовало открывать ему дверь. Жители деревни постоянно предостерегали ее. Они считали, что ей следует быть более осторожной.

Саманта вдруг отчетливо осознала, что она всего лишь беззащитная женщина, и инстинктивно скрестила руки на груди.

– Однако мне необходимо повидаться с ним, – настаивал незнакомец.

– Это невозможно.

– Да кто вы такая?

– Я его дочь, – сделав глубокий вдох, придавший ей храбрости, произнесла Саманта, – и я охраняю фамильный склеп семьи Эйлборо.

– Прекрасно, мисс… – произнес он и сделал паузу, – не знаю вашей фамилии.

– Мисс Нортрап, – сказала она, слегка смутившись, ведь ей пришлось признаться в том, что она не замужем.

– Прекрасно, мисс Нортрап. Я приехал издалека, и мне нужны ключи от фамильного склепа Эйлборо.

Саманта даже застонала от досады. Этот человек – настоящий упрямец!

– По какому праву вы требуете эти ключи?

Она заметила, как напряглось его лицо.

– Это мое личное дело, – сказал он.

– В таком случае, сэр, ничем не могу вам помочь, – твердо заявила она. – Вы напрасно тратите свое время и лишаете меня драгоценных минут сна. Я в ответе за эти ключи и без личного разрешения герцога не дам их никому. Не знаю, кто посоветовал вам явиться сюда среди ночи, однако этот человек оказал вам медвежью услугу. Вам следовало подать прошение лично герцогу Эйлборо.

Он засунул руку в карман своего пальто и вытащил оттуда увесистый кожаный кошелек.

– Сколько вы хотите за эти ключи? – спросил он и, не дожидаясь ответа, швырнул кошелек на стол. – Вот. Здесь пять золотых слитков. Возьмите их и дайте мне ключи.

Саманта пребывала в нерешительности – слишком велико было искушение. Однако ее замешательство длилось не более минуты. Даже при жизни отца их достаток был довольно скромным. Ей еще никогда не доводилось видеть золотые слитки.

Отец часто рассказывал ей о том, что ангелы имеют обыкновение являться посреди ночи к добрым христианам под видом странников для того, чтобы испытать, насколько крепка их вера. Будучи ребенком, Саманта все время надеялась на то, что Господь выберет именно ее для подобного испытания и пошлет в ее дом одного из таких ангелов-странников.

Однако этот мужчина был совершенно не похож на ангела, как она их себе представляла. Да и на странника он тоже не очень похож. Он был так решительно настроен, что, казалось, скорее готов был задушить ее, чем спасать ее душу.

– Эти ключи не продаются, – гордо произнесла она. – Вы не сможете взять их без разрешения герцога Эйлборо.

Мужчина с нескрываемым удивлением посмотрел на нее. Он, видимо, просто не мог поверить в то, что она отказалась от его денег. Теперь, при свете свечи, она хорошо видела его глаза. Они были темно-карими, почти черными. И злыми.

Ему явно не понравился ее ответ.

Саманта, вспомнив, что стоит перед ним в одной ночной сорочке и шали, робко оглянулась и посмотрела в сторону своей спальни. В ее комнате была достаточно крепкая дверь, но замок отсутствовал.

Ей пришлось дорого заплатить за это короткое замешательство. Незнакомец вдруг резко повернулся и подбежал к железному крюку, вбитому в стену рядом с камином. На нем висела связка ключей, среди которых были ключи от церкви и от склепа Эйлборо.

Все произошло так быстро, что Саманта даже не успела вскрикнуть. Схватив ключи, незнакомец выбежал из дома, и она, не раздумывая, бросилась за ним в кромешную тьму.

Луна еще не взошла, и поэтому было очень темно, но она хорошо знала дорогу к кладбищу, пролегавшую через церковный двор. Похоже, незнакомец тоже хорошо знал эту дорогу, однако Саманта вскоре услышала, как он громко застонал от боли, споткнувшись в темноте о просевшую могильную плиту.

– На помощь! – громко закричала Саманта. – Кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне! – молила она, понимая, что ее никто не услышит. В такую ночь все жители деревни крепко спят под теплыми одеялами, плотно закрыв ставни окон и заперев двери домов на тяжелые засовы.

В темноте ночи фамильный склеп семьи Эйлборо, построенный из белого мрамора, светился тусклым серым сиянием. Дойдя до ворот склепа, незнакомец на мгновение остановился. Его силуэт четко вырисовывался на фоне белого мрамора.

Несмотря на шум ветра, Саманта услышала, как со скрипом открылись ворота склепа. Ее отец давно хотел смазать их, но так и не нашел для этого времени. В глухую полночь этот звук казался каким-то зловещим. Ворота уже открыты, а значит, очень скоро этот человек проникнет в склеп.

Она услышала, как он ругается, пытаясь подобрать нужный ключ к тяжелой железной двери. Саманта подбежала к воротам склепа в тот самый момент, когда ему наконец удалось открыть замок и дверь, протестующе заскрипев, открылась. Войдя внутрь, он с силой захлопнул за собой дверь.

– Остановитесь! Прошу вас, остановитесь! – умоляла она его, понимая, что ее мольбы напрасны.

Этот фамильный склеп, представлявший собой миниатюрное подобие древнегреческого храма, был построен более двухсот лет назад. Он состоял из двух помещений – небольшого вестибюля и самой усыпальницы.

Саманта рывком открыла железную дверь и, вбежав в склеп, очень удивилась, увидев, что внутри горит свеча. Незнакомец, очевидно, знал, где находится потайная ниша, в которой хранятся свечи и трут. Она невольно замедлила шаги.

Кто же он?

Ей вдруг стало страшно, и, попятившись, она покинула склеп. В этот миг огонек свечи пропал. Похоже, незнакомец вошел в усыпальницу. Ее охватил настоящий ужас. Ударившись пяткой о твердую деревянную колоду, она едва не упала. Взяв эту колоду в руки, Саманта поняла, что она довольно тяжелая. Итак, теперь у нее есть оружие. Немного приободрившись, Саманта снова вошла в склеп, готовясь дать незваному гостю настоящий бой.

Йель Кардерок стоял в усыпальнице своих предков. Он поднял вверх руку со свечой и в ее мягком свете сразу же увидел то, что искал. Йель подошел к мраморному надгробию, на котором было выгравировано:

ЛИЛАНД КАРДЕРОК ЧЕТВЕРТЫЙ ГЕРЦОГ ЭЙЛБОРО

1743–1805

Это был его отец. Рядом находилось надгробие матери Йеля.

Он провел рукой по надгробной надписи, словно желая убедиться в том, что это не наваждение.

Приехав в Лондон несколько дней назад, он отправился к известному портному, желая обзавестись гардеробом, достойным самого принца, и этот портной рассказал ему о том, что четвертый герцог Эйлборо умер, а случилось это почти два года назад. Йель немедленно покинул ателье портного и вскочил в седло. Он несся во весь опор до самого Спраула, к этому священному месту, находившемуся рядом с церковью Св. Гавриила. Йель просто не мог поверить в то, что это правда. Его отец не мог умереть.

И даже сейчас, положив руку на могилу отца, он все еще не хотел верить в это. Йелю казалось, что он чувствует присутствие отца даже сквозь могильную плиту.

Он невольно сжал руку в кулак, вспомнив все те грубые и оскорбительные слова, которые они с отцом сказали друг другу во время их последней встречи. Эти слова до сих пор так отчетливо звенели у него в ушах, словно были произнесены только сегодня днем. В них было все: гнев, раздражение, презрение и окончательный приговор.

Долгих одиннадцать лет Йель трудился как каторжный, чтобы скопить приличное состояние. Делал он это ради того, чтобы в один прекрасный день вернуться в Англию и доказать отцу, что тот был неправ и он, Йель, тоже чего-то стоит.

И вот он сейчас здесь… и последнее слово в их давнем споре снова осталось за его отцом. Однако совершенно не так, как Йель себе представлял.

Глубоко потрясенный, он застыл на месте.

Что ж, получается, все эти годы были прожиты зря.

В такой ситуации Йелю Кардероку, лишенному наследства младшему сыну четвертого герцога Эйлборо, оставалось только одно. И он сделал это: запрокинув голову, Йель громко рассмеялся. Его смех, полный горечи и гнева, долго звучал под сводами усыпальницы. Йель был просто не в силах остановиться. Его смех напоминал скорбный вой сумасшедшего.

Этот звук гулким эхом разносился по всему склепу. Йель, почувствовав, что по его щекам текут жгучие слезы, испугался, что может лишиться рассудка.

Пошатываясь, он медленно отошел от могилы отца, чувствуя себя сломленным и разбитым.

– Не смейте здесь ничего трогать, или я проломлю вам голову!

Это суровое предостережение, произнесенное со свойственной уроженцам севера Англии мягкой картавостью, напомнило Йелю о том, что он здесь не один. Мисс Нортрап стояла буквально в нескольких шагах от него и угрожающе размахивала каким-то полусгнившим бревном.

Ее появление помогло ему окончательно прийти в себя. Он провел ладонью по глазам, пытаясь стереть остатки предательских слез, делая вид, что ему просто что-то попало в глаз. Потом, все еще держа в руке свечу, он широко развел руки в стороны, давая таким образом понять, что не намерен оказывать сопротивление.

– Теперь вы убедились, что я не совершил ничего предосудительного? – спросил он.

Она смотрела на него с нескрываемым подозрением. В этой маленькой усыпальнице при ярком свете свечи ее темно-каштановые волосы казались золотистыми. Сейчас он смог рассмотреть ее более внимательно. Теперь он ясно видел, что эта девушка намного моложе, чем ему показалось вначале, и… намного привлекательнее.

Конечно же, его не смутили ни ночная сорочка с высоким воротом, ни наспех надетые ботинки, ни растрепанная коса у нее за спиной. Свою шаль она потеряла, когда гналась за ним через кладбище. Однако девушке не стоило бояться того, что такая одежда может ее скомпрометировать, поскольку просторная ночная сорочка скрывала все ее прелести надежнее, чем монашеская ряса.

Похоже, она была настроена весьма решительно. Ее карие глаза воинственно блестели, но это скорее был некий религиозный пыл. От праведного гнева у нее даже горели ярким румянцем щеки. Однако он не сомневался в том, что, если понадобится, она набросится на него и будет колотить своим трухлявым бревном до тех пор, пока ее оружие не рассыплется на мелкие кусочки.

Он не помнил ее, однако это совсем не удивительно, ведь он уехал из Спраула почти двадцать лет тому назад. Его мать предпочитала жить в Лондоне, и, принимая во внимание то обстоятельство, что Йель постоянно ссорился с отцом, становится понятным, почему у него не возникало ни малейшего желания навещать своего родителя, который жил в родовом поместье под названием Брейхолл, что в трех милях от деревушки Спраул.

Даже если бы он приехал сюда, то уж в церковь точно бы не пришел.

– Я не хотел вас напугать… – произнес он и тут же замолчал. Дело в том, что в этот момент в мерцающем свете свечи он заметил еще одно надгробие. Йель в последний раз был в фамильном склепе во время похорон своей матери, но тогда этого надгробия здесь еще не было. Похоже, что его установили раньше, чем надгробие отца.

– Я требую, чтобы вы немедленно ушли отсюда, сэр, – решительно заявила она, однако в ответ на это Йель просто отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи.

Он присел на корточки, чтобы прочитать надпись на этом надгробии. Там было выгравировано:

ЙЕЛЬ ЭЙТЛРЕД КАРДЕРОК

1776–1799?

Так, значит, его родственники считают, что он умер? Ему вдруг показалось, что воздух в склепе стал еще более холодным. Или, может быть, это у него внутри все оцепенело?

– Я требую, чтобы вы ушли отсюда, – с отчаянием в голосе заявила мисс Нортрап. – Немедленно!

Йель поднял голову и молча посмотрел на нее. Он был так потрясен, что буквально лишился дара речи.

– Как он умер? – наконец спросил он, собравшись с силами. Почему они считают его мертвым? пояснил: – Я хочу знать, как умерли герцог и его сын.

Она не ответила ему.

– Прошу вас, уходите, – дрожащим голосом произнесла она.

Поднявшись на ноги, он сказал:

– Это гнилое бревно, наверное, кишмя кишит муравьями. Я бы на вашем месте выбросил его.

Широко раскрыв глаза от удивления, она посмотрела на свои руки, но бревно не бросила. Похоже, что мисс Нортрап была сделана не из того теста, что большинство знакомых ему англичанок. Она была очень крепкой.

– Я требую, чтобы вы ушли, но сначала потрудитесь отдать мне ключи, – настаивала она.

Йель вытащил ключи из-за пояса, куда в спешке засунул их, и протянул ей.

– Вот, возьмите. Я уйду, но только после того, как вы ответите мне на один вопрос, – сказал он.

Нахмурившись, она плотно сжала губы.

– Вы мне не доверяете, – продолжал он, – да это и понятно, ведь я бесцеремонно ворвался в ваш дом среди ночи.

– И еще незаконно вторглись в частные владения, – добавила она.

Йель улыбнулся.

– И незаконно вторгся, – охотно согласился он.

– Кто вы такой? – потребовала она ответа.

Йель молчал. Он посмотрел на надгробие, на котором было выгравировано его имя. Обрадуются ли его родственники, узнав, что он жив? Или все они вздохнули с облегчением, решив, что паршивая овца, портившая их благородное стадо, больше никогда не нарушит их размеренную и спокойную жизнь?

– Меня зовут Марвин, – спокойно сказал он. – Марвин Браун.

Так звали гувернера, который занимался его воспитанием, когда Йель был еще малышом. Он сказал первое, что взбрело ему в голову.

– Браун пишется с буквой «е» на конце, – добавил он, подражая своему гувернеру.

Мисс Нортрап с облегчением вздохнула, опустив бревно, словно подумала, что человек, носящий такое имя, не может быть опасным.

– Мистер Браун, вы должны понимать, что находитесь в священном месте, доступ в которое разрешен только членам семьи Эйлборо. Зачем вы так бесцеремонно ворвались в этот склеп?

– Когда-то я был близко знаком с этой семьей, – ответил он. В его словах не было ни капли лжи. – Весть о смерти старого герцога потрясла меня до глубины души. Я просто не мог поверить в это и решил убедиться во всем лично.

– Теперь, когда вы все увидели собственными глазами, я прошу вас проявить уважение и покинуть это место. Я уверена, что завтра утром смогу ответить на все ваши вопросы.

Йель невольно улыбнулся, однако постарался сделать так, чтобы она этого не заметила. Он еще никогда не видел более упрямой женщины.

– Я уйду отсюда только после того, как вы, мисс Нортрап, ответите на мои вопросы.

– О чем вы хотите спросить меня?

– Я хочу знать, как умерли герцог и его сын, – ответил он. И тут ему в голову пришла одна ужасная мысль, вызвавшая жгучее раскаяние и горькое сожаление. – Скажите, герцог испытывал мучения перед смертью? – спросил он. Ему следовало неотлучно находиться возле постели умирающего отца и молить его о прощении.

Она снова плотно сжала губы, и он подумал, что она опять попросит его уйти, но вместо этого она сказала:

– На протяжении нескольких лет он страдал от какой-то тяжелой и изнурительной болезни. Врачи считали, что это чахотка, но я с этим не согласна.

– Вы не согласны?

Она гордо вскинула голову.

– У нас на севере очень мало хороших врачей. Пожалуй, один только доктор Рис из Морпета и есть. Однако детям герцога он не нравился, а так как сам герцог не хотел никуда уезжать из Брейхолла, то они привозили к нему врачей из Лондона. Меня часто приглашали ухаживать за его светлостью после того, как врачи возвращались в столицу.

– Вы разбираетесь в медицине?

– Я кое-что в этом понимаю, – сказала она нежным мелодичным голосом. Говорила она с легким, приятным для уха акцентом, свойственным жителям севера Англии.

У шотландцев этот акцент более сильный.

– Моя мать много лет болела. Все эти годы до самой ее смерти я была при ней сиделкой.

– Примите мои соболезнования, – сказал Йель. Не то чтобы он действительно сочувствовал ее горю, просто в этот момент он думал о своем отце.

Однако его слова благотворно подействовали на девушку: она явно смягчилась.

– На самом деле смерть стала для нее избавлением от страданий. Впрочем, как и для старого герцога. У них обоих – у моей матери и у его светлости – было время для того, чтобы попрощаться с близкими и обдумать свой земной путь. Отец же мой умер совершенно внезапно всего через две недели после смерти матери. Моих родителей свел в могилу тяжелый грипп, но отец сгорел так быстро, что мы просто не успели ничего сделать.

Ее слова вызвали у него щемящую боль в сердце. Такого с ним не случалось уже много лет. Похоже, его сердце все же не утратило способность сопереживать.

– Значит, вашему отцу не пришлось долго страдать, – сказал Йель. – Уже за одно это можно благодарить Бога.

– Насколько я знаю, страдания его светлости тоже были недолгими. Кардероки – большое и дружное семейство. Они сделали все, чтобы скрасить последние дни его жизни. Дети и внуки дежурили у постели герцога почти круглые сутки.

– Внуки? – переспросил он. Внуки! Конечно же, у отца были внуки, ведь прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как…

– Да, у теперешнего герцога трое сыновей, – охотно пояснила мисс Нортрап. – У его сестры тоже есть дети, но я точно не знаю сколько. Кардероки очень редко приезжают в Спраул. Новому герцогу, в отличие от его отца, не нравится деревенская жизнь.

Йель был так поглощен мыслями об отце, что совсем забыл о том, что у него есть брат и сестра, всего на несколько лет старше его. Перед тем как Йель покинул Англию, его брат Вейланд обосновался в деревне и, казалось, собирался прожить там всю оставшуюся жизнь. Со своей сестрой Твайлой Йель виделся крайне редко, несмотря на то, что она тоже жила в Лондоне вместе с мужем. Брат с сестрой никогда не ладили друг с другом, однако их отношения окончательно испортились после того, как Йель явился на торжественный обед по случаю ее бракосочетания в изрядном подпитии, поскольку всю предыдущую ночь кутил со своими закадычными друзьями, шатаясь по игорным домам и прочим увеселительным заведениям. Твайла была отнюдь не в восторге от его появления.

Он потер виски, чувствуя, что начинается головная боль. Пытаясь достичь заветной цели – поразить отца своими успехами, он ни разу не поинтересовался тем, как же сложилась жизнь у брата и сестры.

– Прошу прощения, мистер Браун, но уже очень поздно и в склепе холодно, как в могиле. Я еще раз прошу вас уйти отсюда.

Йель не сдвинулся с места.

– Что вы можете рассказать о нем? – спросил он, кивнув в сторону надгробия, на котором было выгравировано его собственное имя.

Мисс Нортрап тяжело вздохнула.

– Похоже, вы не хотите, чтобы я вернулась домой и снова легла в постель, не так ли?

Йель невольно улыбнулся. Ему нравилось то, что она ведет себя просто и естественно.

Она положила бревно, встряхнула руки и скрестила их на груди, пытаясь согреться.

– В этом склепе нет останков Йеля Кардерока, – пояснила она.

И это все, что она может сказать?

– Говорят, что он утонул в море, – продолжила она свой рассказ. – Я почти ничего не знаю о его жизни. Мне известно только, что он трагически погиб.

– Тогда расскажите мне все, что вам известно.

Она покачала головой.

– Я знаю только то, что говорили о нем другие люди. О нем ходило много всяческих слухов и сплетен. Я никогда не видела этого человека. Он почти все время жил в Лондоне вместе со своей матерью – герцогиней.

– И что же о нем говорили? – с любопытством спросил Йель.

– О-о, он был неисправимым повесой и распутником, – уверенно заявила она. – Его расточительность и разного рода прегрешения…

– Прегрешения? – переспросил Йель, пытаясь понять, что же, черт побери, это может означать. Однако, вспомнив свою бурную молодость, он решил, что она была одним сплошным прегрешением. Йель действительно не был праведником.

– Отец лишил его наследства, – сказала она, поморщившись. Ей не понравилось, что он перебил ее. – Жители нашей деревни, работавшие в Брейхолле, рассказывали, что его отец, бывало, целыми днями гневно разглагольствовал о том, сколько безумных и нелепых поступков совершил юный Кардерок. Во всем, что случилось с этим юношей, виноват только он сам. Он растратил наследство, полученное от матери. Говорят, что он увлекался азартными играми и проиграл все свои деньги.

«Что ж, это чистая правда», – с горечью подумал он. Сколько раз за последние одиннадцать лет он сожалел о том, что был таким глупцом и так бездарно растратил свое наследство!

– Потеряв эти деньги, – продолжала мисс Нортрап, – он обратился к отцу с просьбой выделить ему долю наследства, однако старый герцог отказал сыну. После этого юноша пустился во все тяжкие – он вел такую беспутную жизнь, что навлек позор на всю свою семью. О, Йель Кардерок был плохим человеком. Судя по тому, что я слышала от других людей, его брат Вейланд – полная ему противоположность. Во всем мире не сыскать более благородного человека, чем новый герцог.

Йель снова почувствовал болезненный укол в сердце. В нем проснулась давняя зависть. Он всегда испытывал это чувство, когда при нем хвалили Вейланда. Как ни странно, по прошествии стольких лет он все еще завидовал своему брату. С глубоким сожалением он признал, что рассказ мисс Нортрап о его юности полностью соответствует действительности.

– Значит, Йель сам себя лишил наследства. Что же случилось потом? – спросил он.

Мисс Нортрап пожала плечами.

– Ничего. Почти сразу после этих событий он исчез. С тех пор его отец потерял покой и пребывал в постоянной тревоге за сына. Мой отец регулярно навещал герцога и пытался облегчить его душевные страдания. Йель связался с плохой компанией, и его родственники боялись, что в один прекрасный день дружки убьют его, а бездыханное тело выбросят в Темзу.

Йель даже и не подозревал, что отец так беспокоился о нем. Ему казалось, что герцог был несказанно рад, избавившись от него.

Между тем мисс Нортрап продолжила свой рассказ.

– Старый герцог признался моему отцу: весть о том, что Йель утонул в море во время сильного шторма, принесла ему огромное облегчение, – сказала она. – Беда случилась почти через два года после того, как Йеля лишили наследства, однако семья узнала об этом только через четыре года после его смерти. Скорее всего, Йель служил матросом на каком-то торговом судне. Я думаю, что герцог утешался мыслью о том, что его сын нашел себе пристойное занятие и умер как порядочный человек.

Йель понял, о каком шторме она говорила. Этот шторм налетел на их корабль возле мыса Доброй Надежды. Корабль разнесло в щепки, и добрая половина экипажа утонула, однако Йель был среди тех, кому посчастливилось выжить. Нахмурившись, он посмотрел на мисс Нортрап.

– Неужели этот парень был таким мерзавцем?

– История его жизни может служить уроком для всех грешников, – уверенно заявила она. – Мой отец не раз обращал внимание на то, что история юного Кардерока напоминает историю библейского блудного сына с той лишь разницей, что здесь не было счастливого конца и сын так и не воссоединился со своей семьей. Отец часто упоминал о нем в своих проповедях, конечно же, не называя его настоящего имени. Однако все жители Спраула понимали, кого он имеет в виду, – сказала она и бросила печальный взгляд на надгробие Йеля. – Его жизнь была просто ужасной, и потратил он ее впустую. Говорят, что он был красивым юношей, но пал жертвой своей красоты и безрассудства.

Йель не мог понять, как он относится к тому, что история его жизни фигурировала в проповедях на тему морали и нравственности.

И все-таки он не признался в том, что остался в живых.

– Неужели никто не оплакивал его смерть?

– Смерть юного Кардерока? – переспросила она. – Старый герцог горько оплакивал его смерть, но он был так тяжело болен, что не смог присутствовать на похоронах. К несчастью, у старшего сына были какие-то неотложные дела в Лондоне, и это помешало ему приехать, а дочь в это время, кажется, носила своего четвертого ребенка. Мой отец был распорядителем похоронной церемонии. Он совершал богослужение в пустой церкви, где не было никого, кроме меня. Так как на похоронах не присутствовали ни герцог, ни члены его семьи, то и жители нашей деревни тоже решили не приходить на церемонию, – сказала она и тяжело вздохнула. – Обычно на похоронах принято говорить об усопшем только хорошее, однако нам пришлось изрядно постараться, чтобы найти хорошие слова для этого человека. Среди тех, кто знал его при жизни, почти не было порядочных и уважаемых людей, – покачала она головой. – А теперь, когда я ответила на все ваши вопросы, не будете ли вы так любезны покинуть этот склеп?

Йель молча кивнул в ответ. Он был так потрясен ее рассказом, что не мог произнести ни слова. Она сказала, что никто не пришел на его похороны. Да это намного хуже, чем просто считаться мертвым!

Тяжелой походкой он шел за дочерью викария, хранительницей останков его предков. Она молча смотрела на него, не имея понятия о том, какая буря бушует в его душе, которая просто разрывалась на части от безумной ярости и жгучей боли. Каким же мерзавцем он был!