Текст книги "Конец лета"

На середине одной из этих программ Эми почувствовала, что не одна на катке. Она остановилась. Горел верхний свет, и ей пришлось прикрыть рукой глаза, чтобы разглядеть трибуны. В третьем ряду сидел человек.

Это был Джек.

Она не поверила своим глазам.

– Джек! – воскликнула она и, глубоко вонзив в лед носок конька, устремилась к нему. Он встал и начал спускаться вниз.

– Ты здесь! Я думала, ты в Кентукки. Я была уверена, что ты не приедешь.

Их разделял доходивший до пояса бортик, но она протянула к нему руки, и он взял их в свои ладони, теплые и сильные.

Выглядел он потрясающе. Даже несмотря на то что был в синем, что рукава его рубашки помялись оттого, что были закатаны, что на джинсах остались глубокие складки от долгого сидения за рулем, что он два дня не брился, он выглядел просто великолепно.

– Давай пойдем куда-нибудь, где можно посидеть. Моя квартира как раз напротив. Мне придется выйти через раздевалку, потому что там все мои вещи, поэтому нам лучше встретиться на улице, я только все быстренько заберу. А душ я приму дома. Ты сможешь выйти?

Эми болтала без умолку. Она не говорила, а именно болтала. Она столько не наговаривала и за неделю. Как хорошо увидеть его!

В раздевалке она стащила коньки, сунула ноги в уличные туфли и натянула большую хлопчатобумажную спортивную фуфайку прямо поверх платья фигуристки. Она чуть не задохнулась, когда выскочила в вестибюль.

Она не остыла, не сделала растяжки. Глупо, так можно и травму заработать.

Ну и ладно. Ну и что, если у нее будет одна травма? Какая разница? Главное – Джек здесь!

Он ждал ее, прислонившись к стене рядом со стойкой службы безопасности и переговариваясь с охранником. При виде ее он выпрямился и протянул руку за ее спортивной сумкой.

– Холли сказала, что ты сначала поехал в Кентукки. Не разумнее ли было с географической точки зрения сначала приехать сюда? – спросила она.

– Возможно.

Она недоумевала, почему он здесь. Может, это и не важно. Так чудесно видеть его! Пока они ждали лифт, она взяла его за руку.

Не снимая своей сумки с его плеча, она достала из бокового кармашка ключи и открыла дверь квартиры. Джек вошел следом.

– Мне надо принять душ, – сказала она. – Я быстро. Но сначала я приготовлю что-нибудь для тебя. Поесть? Пиза? У меня, правда, ничего нет, но я могу позвонить в кафе, и они принесут. – Она не могла остановиться. Она была так счастлива видеть его!

– Я принесу все сам, – ответил Джек. – Лучше я сам все сделаю, чем буду ждать, пока доставят. Ты что-нибудь хочешь?

Эми покачала головой, тут зазвонил телефон.

– Эми? Милая, это мы.

Звонили ее отец и Гвен. Странно, они никогда не ездили в город по вечерам.

Но это же двадцатое августа, день, когда они возвращаются в Айову! У Эми все вылетело из головы.

– Вы дома? Вы, должно быть, только что вошли.

В другом конце комнаты Джек замотал головой и скрестил перед лицом руки – его здесь нет.

Эми внезапно опомнилась. Джек не сказал им, что едет в Денвер.

– Мы уехали с озера сегодня утром, – говорила Гвен. – И потратили на весь путь чуть больше десяти часов. Путешествие было легким.

– Джек убрал мостки и закрыл два других дома, – вмешался Хэл. – Поэтому нам было так просто уезжать.

– Это хорошо. – Эми не знала, что еще сказать.

– Гвен рассказала тебе о световых люках? – продолжал он. – Тебе они наверняка понравятся.

– Она тоже так считает. – Какой ужас! Она не может сказать им, что он здесь, – Твои записи были уже здесь, когда мы приехали, – продолжил ее отец. – Я сгораю от нетерпения. Постараюсь прослушать их завтра.

Он не постарается прослушать их завтра, он это сделает. По тому, что она отправила посылку ночной почтой, точно рассчитав время их приезда, он догадался, что она все еще работает над аранжировкой и ей нужен быстрый ответ.

Какая же она эгоистка! Взяла и послала кассеты, требуя его немедленного внимания, когда завтра ему надо будет заниматься миллионом всяких дел, распаковать все вещи, просмотреть тонны скопившейся в кабинете почты…

Не об этом ли говорила Феба?

– Как продвигается твое катание? – спросила Гвеи.

– Отлично, – ответила Эми. Она отвечала слишком отрывисто. Но как она могла говорить о том, что делает, о новых элементах своей программы, когда рядом стоял Джек, притворяясь, что его нет?

– Над чем ты работаешь? – продолжала Гвен – Составляешь новые программы?

Гвен хотелось поболтать, это было понятно – последние две недели она общалась только с Хэлом и Джеком. Теперь она приехала домой, но дом был незнакомым, это все еще был дом Элеоноры. Разумеется, ей хотелось бы подольше поговорить с наиболее близким для нее членом семьи Хэла.

А Эми отвечала кратко и отстраненно, как будто ее совсем не волнует семья, когда она работает.

Феба говорила и об этом тоже.

Гвен сменила тему: дом показался ей очаровательным, и она предвкушает, как обоснуется здесь. Но Эми только невнятно бормотала что-то в ответ, и минуту спустя разговор окончился.

Она отключила телефон.

– Как же это мерзко, – сказала она.

Джек стоял, засунув руки в карманы и слегка ссутулившись.

– Мне очень неприятно, что я поставил тебя в такое положение.

– Почему ты не хочешь, чтобы они знали, что ты здесь? – спросила она. Ведь он всегда считал, что секретов быть не должно.

– Не хочу объясняться со всеми и каждым.

– А мне ты объяснишь?

Он вынул было руки из карманов, но снова сунул их назад, – То, что ты делаешь на льду, просто потрясающе.

– Тебя удивила скорость?

Он наморщил лоб.

– Не особенно… а что, должна была?

– Нет. Но обычно люди говорят именно это, когда видят нас живьем, – как быстро мы катаемся. Когда смотришь по телевизору, скорость не заметна. Но кажется, тот кусок, над которым я работала, помедленнее.

– Понятия не имею. Я был потрясен, насколько ты сексуальна.

– А, это!.. – Она улыбнулась. – Поражены все, включая меня. Это нечто абсолютно новое. – Это ты меня изменил. Это ты открыл мне столько нового во мне и в моем теле. Если бы не ты, я бы никогда так не каталась.

Но он не поэтому пришел. Она знаком предложила ему сесть на диван, села напротив и в одной из медных колонн увидела свое искаженное отражение.

Он сложил руки на коленях.

– Я уже говорил, что не умею выражать свои чувства.

Эми кивнула.

– И ты должна попять, – продолжал он, – что мне ничего от тебя не надо, что я не думаю, будто то, что я собираюсь сказать, изменит что-то в наших отношениях, потому что все, что касается семьи, пока остается в силе.

Она не понимала смысла его слов.

– Что ты хочешь сказать?

– Что я тебя люблю.

Эми замерла. Каждый ее нерв, каждая мышца, каждая жилочка застыли.

Джек поднялся с дивана и, нервничая, подошел к окну, его движения были непривычно резкими и неловкими.

– Я никогда не говорил этих слов. Думаю, что я никогда даже не задумывался над этим, не задавался вопросом, люблю ли я кого-то, но когда ты уехала с озера, я только об этом и думал. Люблю ли я тебя? Тогда зачем я ставил эти световые люки в бревенчатом доме и сколотил новые-лавки для сауны? Я хотел, чтобы тебе там было приятнее. Я хотел, чтобы ты поняла, что я тебя люблю. Я подумал, что, может, ты приедешь туда в следующий раз, увидишь световые люки и поймешь, что я тебя люблю. Но потом все это показалось мне жуткой глупостью. Во-первых, ты могла приехать только через четыре года, а во-вторых, увидев световые люки, ты могла подумать, что они просто сделали светлее темный дом. И поэтому, хотя я обычно так не делаю, я решил приехать сюда и все тебе сказать.

– О, Джек…

Она сидела, схватившись рукой за горло. И не знала, что сказать. Мы же не любим друг друга. Так она заявила его сестре.

– Может, мне не стоило говорить, раз это ничего не меняет в наших с тобой отношениях, но я не знаю… твоя карьера… то, как тебя любят зрители… Я подумал, что, может, тебе приятно будет узнать, что вдобавок к ним есть еще простой парень, который тоже тебя любит. Не знаю, где я буду, что я буду делать, но ты всегда можешь быть уверена, что любима.

Он любит ее. Эми показалось, будто внезапно под ней исчез пол и она валится вниз так быстро, что ничего не видит и не слышит.

Он любит ее.

Джек поднялся.

– Я хотел, чтобы ты это знала. А теперь мне надо идти.

– Идти? Ты уезжаешь?

– Я не могу здесь оставаться.

– Ты приехал из Кентукки в Колорадо, – Эми даже не представляла, сколько ему потребовалось на это времени, – и уже уезжаешь? Так нельзя.

– Можно. И я сказал тебе, что это ничего не меняет. Это ничего не решает.

О чем он говорит? Это должно все изменить.

– Пожалуйста, переночуй здесь! – взмолилась она. – Опасно снова садиться за руль.

– Я далеко не поеду. Остановлюсь за городом.

– Тогда останься здесь. – Может, утром она найдет слова. – Тебе не нужно быть со мной, здесь есть комната для гостей.

Он покачал головой:

– Я знаю, что произойдет, если я останусь, и скажу честно, что, увидев, как ты катаешься, я ни о чем другом не думал. Но этот мамин звонок все расставил по своим местам. У меня не может быть секретов от семьи.

Он был прав. Эми понимала, что в этот самым момент Гвен там, в Айове, составляет список покупок или сортирует белье, и у нее остался неприятный осадок от того, как немногословна была с ней Эми.

– Эми, я много об этом думал. В твоей жизни для меня нет никакой роли, кроме как любить тебя, а это я могу делать, находясь где угодно.

– Куда ты едешь? Чем собираешься заняться?

Он уже стоял у двери.

– Вернусь в Кентукки, наверное, хотя что буду делать, понятия не имею. Вероятно, думать о тебе.

– О, Джек…

Он уже взялся за дверную ручку.

– Только помни… каждый раз, когда ты наденешь коньки, каждый раз, когда откроешь дверь и защелкает сотня камер, – помни, что ты любима.

Входная дверь уже была открыта, и мгновение спустя Эми тупо смотрела, как закрывается дверь лифта. Она бросилась в гостиную, к окнам, и, отведя рукой легкую занавеску, стала ждать, когда он выйдет из-под навеса, прикрывающего тротуар от дверей до проезжей части дороги. Но она его не увидела. Должно быть, Джек вышел через черный ход.

Все эти недели, пока она каталась как одержимая, он был на озере, мучительно раздумывая, любит он ее или нет.

Он был прав. Его любовь к ней ничего не решала. Если и могло быть какое-то решение, оно должно идти от нее. Ей надо перестать чувствовать себя Эми – младшей сестрой, она не должна больше быть такой пассивной, когда она со своей семьей. Ей нужно взять на себя больше ответственности. Нужно повзрослеть.

И что же она сделала, чтобы этого достичь? Ничего. Она была слишком занята фигурным катанием.

Когда же она наконец повзрослеет? Перестанет ли она когда-нибудь в первую очередь думать о фигурном катании?

Гвен вежливо улыбнулась.

– Если вы начнете прямо сейчас, – говорила жена одного из преподавателей музыки, – вы сможете присоединиться к нам в сентябре.

– Все получится, – добавила другая, – две с половиной недели вполне достаточно, чтобы прочитать «Анну Каренину».

Гвен не согласилась. Две с половиной недели казались ей недостаточным сроком, даже если бы она и хотела, а она не хотела.

Она не вписывалась в этот круг. Такого с ней раньше никогда не случалось, но сейчас в этом не было никаких сомнений. Она отличалась от друзей Хэла. Это были супружеские пары, знавшие друг друга более тридцати лет. Они вместе начинали преподавать, их дети выросли вместе. Эти женщины были подругами Элеоноры, и хотя все они казались очень приятными, Гвен видела, что у нее с ними мало общего. Она была единственной среди них женщиной с ухоженными ногтями, она одна из всех надела темные чулки. На ней была льняная юбка и шелковая блузка, остальные женщины предпочли не требующий сложного ухода трикотаж.

Они больше ее интересовались политикой и больше путешествовали, могли открыто обсуждать здоровье своих мужей, затрагивая вопросы, которые Гвен всегда считала личными. Они говорили об администрации колледжа в таком тоне, какого в отношении военного руководства и в мыслях не могла себе позволить жена моряка.

А теперь они приглашали ее присоединиться к факультетскому книжному клубу жен. В Вашингтоне Гвен посещала книжный клуб, и там ей нравилось. Они говорили о современной художественной литературе (кое-что из этого оказалось довольно сложным), и Гвен нравилось читать то же, что и в книжных клубах по всей стране. Но эти люди с презрением отвергали современную литературу. Для сентябрьской встречи они читали «Анну Каренину».

На военно-морской базе никогда ничего подобного не было.

Новости из Калифорнии поступали плохие. Гвен каждый раз ужасно переживала за Хэла, когда он разговаривал с Йеном по телефону.

Джойс забрала Мэгги и уехала, исчезнув из жизни Йена и младших детей. «Это очень трудное время для Мэгги, – сказала она Йену. – Я нужна ей. Со Скоттом и Эмили ничего не случится. Она полностью отождествляла себя с Мэгги. Значение имела только Мэгги. Как будто последних четырнадцати лет вообще не было и Джойс снова была брошенной матерью беспомощного младенца, неспособная видеть дальше себя и своего ребенка. Даже Скогг и Эмили стали частью внешнего мира.

Йен и Джойс выбирали свой дом из-за его близости к ее работе, поэтому теперь, если кого-то из детей необходимо было свозить к стоматологу, кто-то участвовал в школьной постановке или заболевал, Йену приходилось ехать больше часа, чтобы добраться до них. Это увеличивало и время пребывания детей в группе продленного дня.

Его работа также страдала. Но как он мог отказаться от нее? Его объекты, эти единственные пока живые носители языков индейских племен, умирали, унося с собой свои лингвистические особенности. Никому другому не выделяли средств для этих исследований. С другой стороны, дети были в отчаянии, запутавшиеся и недоумевающие, чувствуя себя отвергнутыми, потому что их мать уехала, забрав старшую сестру, а их оставила.

Наконец Йен принял решение – он должен сам возделывать свой сад – и взял отпуск до конца семестра.

Но даже этого оказалось недостаточно. Он чувствовал, что ничего не успевает, а только ходит в магазин за продуктами и старается держать чистую одежду отдельно от грязной. Они с Джойс были сторонниками государственного образования, но теперь, когда Йен посещал школьные мероприятия, он увидел, насколько школы переполнены и стеснены в средствах.

В школе царил хаос, дома – полный разгром, дети были сбиты с толку, сам он измучен.

Он с неохотой снял трубку.

– Папа, Гвен, можно я привезу к вам детей?

Эми была вне себя.

– Да как он мог так поступить с Гвен? – обрушилась она на Холли, когда та позвонила ей, чтобы сказать, что Йен едет к отцу. – Это же нечестно! С чего это она должна собирать для его детей завтраки в школу?

У Йена были деньги, его доля из трастового фонда матери. Эми отдала свою в счет затрат на обучение фигурному катанию. Он мог бы нанять экономку и отдать детей в частную школу.

– Мама не против, – ответила Холли. – Она любит помогать людям.

Но через два часа Холли перезвонила, и ее голос звучал совсем по-другому.

– Что случилось? – тут же спросила Эми.

– Не знаю точно. Джек попросил меня позвонить тебе. Мы двадцать минут препирались по поводу того, почему он не может позвонить тебе сам, но кажется, он считает, что не может.

Эми вздохнула. Как все запуталось! Он любит ее, но не может ей позвонить.

– Что он хотел сказать?

– Он беспокоится за маму.

– Это понятно, – сказала Эми. – На нее вот-вот обрушится Йен.

– Дело не в этом. Она сможет с этим справиться. Она же вырастила Джека, не так ли?

Возразить было нечего. Джек, по всей видимости, был несносным мальчишкой.

– Тогда почему Джек попросил тебя позвонить мне?

Холли вздохнула:

– Эми, мне все это не нравится. Мне не хочется давить на тебя, но он был очень настойчив. У меня такое чувство, что мне приходится выбирать между вами двумя. Я не должна бы просить тебя об этом, но он мой брат, и…

Эми перебила:

– О чем он просит?

– Чтобы ты на неделю съездила в Айову. Я знаю, что это невозможно, – тут же добавила Холли. – Знаю, что в это время вы готовитесь к предстоящему году. Я ему об этом сказала, но он все равно говорит, что надо тебя попросить.

Поехать в Айову? В сентябре? Сезон у профессионалов становится с каждым годом длиннее, и ее первое большое соревнование должно состояться в начале октября. Новые программы обещают быть такими хорошими! Эми хотела, чтобы ее катание им соответствовало. Она не могла поехать в Айову.

– У меня свободна целая неделя перед Днем благодарения, Я поеду к ним тогда, а сейчас не могу.

– Я это знала. Перезвоню Джеку и все объясню.

– Нет, погоди. – Эми и сама не поняла, почему произнесла эти слова. – Не звони ему – пока. Дай мне подумать. Почему он считает, что я должна поехать? Какой от меня прок? На кухне от меня помощи мало.

– Я не уверена, что он и сам понимает. Все, что он сказал, – это что ты была на ее стороне. С ним это бывает – полная уверенность, которую он не может ни объяснить, ни доказать.

Это заставило Эми призадуматься.

– И он обычно прав, когда так себя ведет?

– Ну да.

Тогда, наверное, ей надо ехать.

В прошлое Рождество, незадолго до того как ее отец познакомился с Гвен, Эми видела, что с ним что-то не так. Он был худым и бледным. Ее это встревожило.

И что она сделала? Ничего. Она даже ни на минуту не задумалась о том, что можно сделать. Ей никогда и в голову не приходило, что она может что-то сделать.

Но это было не так. Поедем с нами в турне на неделю. Она могла предложить это. Он так много понимает в музыке, ему могло быть интересно и все остальное. У меня будет пять свободных дней в Европе. Приезжай ко мне в Англию. Покажи мне Оксфорд. Покажи, где ты познакомился с мамой.

Она сказала что-нибудь подобное? Сделана хоть малейший жест, означающий хотя бы какую-то ответственность? Нет. Если об отце надо позаботиться, если надо что-то сделать, этим, естественно, займется Феба.

Как она могла помочь Гвен? Она никогда ничего не делала для семьи. Она всегда отступала в тень и предоставляла все делать Фебе.

Но если бы Джек считал, что Феба может помочь, он позвонил бы Фебе. Вместо этого он заставил Холли позвонить ей. Разумеется, на самом деле он ничего не знал, ничего не понимал, все это только ощущения, впечатления, интуиция. Как она может нарушить расписание тренировок из-за чего-то настолько неопределенного?

Но это были ощущения, впечатления и интуиция Джека.

Глава 19

Вряд ли она могла сказать отцу и Гвен правду: «Я еду, потому что Джек считает, что я вам нужна». Гвен терпеть не может, когда кто-то за нее волнуется. Не могла она сказать и что едет помочь с детьми Йена. Кто этому поверит? Поэтому пришлось придумать причину:

– Я так удачно изменила содержание своих программ, что подумала: можно немного нарушить мое обычное расписание.

Как эгоистично это прозвучало! Я, мисс Эми Ледженд, вмешиваюсь в вашу жизнь, если это хотя бы чуть-чуть поможет моим тренировкам.

Но когда на следующее утро, перед уходом на каток, она позвонила Гвен, та, казалось, была так рада приезду Эми, что не обратила внимания на причину, а папа… что ж, он, вероятно, давно привык к эгоизму Эми.

Я не этого хотела. Я не знала, что я такая.

– Это чудесно! – воскликнула Гвен. – Когда ты будешь у нас? На сколько останешься?

– Сегодня днем я буду знать точнее, – пообещала Эми. – Сначала мне нужно отработать время на льду.

Когда она пришла на каток, остальные были уже там. Она сообщила им о своем решении во время первого перерыва.

– Расстроился брак моего брата, и он везет своих младших детей в Айову, – сказала Эми. – Мне тоже надо ехать. Я не знаю, на сколько уеду, но больше чем на неделю. Я буду тренироваться самостоятельно.

У Оливера отвисла челюсть, Томми вытаращил глаза от изумления, а Генри почти с угрозой шагнул вперед.

Она подняла руку:

– Можете говорить что хотите, но я еду. Я нужна своей семье.

– Ты кто? – спросил Генри. – Золушка?

– Полагаешь, что это разумно? – спросил Оливер. – Ты никогда не тренировалась одна.

– Знаю, но это необходимо. – Она повернулась к Генри: – Я еду не в качестве Золушки. Может, моя семья меня и не понимает, но они не дураки. Оки знают, что на кухне от меня толку мало.

– Тогда зачем ты едешь? – потребовал ответа Генри. Потом замолчал и махнул рукой. Он не сможет ее отговорить, зачем пытаться понять? – Но ты по-прежнему участвуешь в программе?

Все поняли, о какой программе он говорит, – они катались втроем, втроем ездили в турне с тех пор, как их имена стали приносить прибыль, а их тела как бы соединились в одно. Со временем они станут делать все больше для других фигуристов, выступая в роли продюсеров, хореографов, разрабатывая планы. Фигурное катание будет их жизнью, они никогда не найдут себе другого занятия.

Она посмотрела на Генри. Его всегда больше других заботило, что их ждет в будущем, не только потому, что он был наиболее настойчивым во всем, но и потому, что перемены, вероятно, первыми наступят для него. Его стиль катания требовал больше физических затрат, чем ее или Томми. Они с Томми будут выступать перед зрителями лет на десять дольше его. Их тренировки останутся такими же трудными, как и сейчас, но они найдут другие способы привлечь зрителей.

Да, она по-прежнему этого хотела, по-прежнему «участвовала в программе», но только если в ее жизни будет что-то еще, кроме этого.

Во время обеда Эми пошла в офис, и вместе с Гретхен они занялись подготовкой. Она вполне серьезно говорила о продолжении тренировок, поэтому ей требовался каток с размерами, отвечающими олимпийскому стандарту, где можно арендовать ледовое время.

Новый каток был в колледже. И хотя Эми вложила в его строительство солидную сумму и выступала на его открытии, она никогда не смогла бы на него попасть. Он нужен был колледжу, поэтому его и построили.

Но года за два до того, как был построен новый каток в колледже, кто-то построил частный каток на окраине города. И снова Эми позвонила по знакомому номеру своих родителей, и ей не показалось странным, что ответила Гвен.

– Открыт ли еще каток на Пятой улице?

– Я не знаю точно, где находится Пятая улица, – отозвалась Гвен, – не говоря уж о катке. Ты хочешь, чтобы я попросила твоего отца перезвонить тебе? Хотя… подожди, я посмотрю в телефонной книге.

Гретхен была занята разговором по другой линии, поэтому Эми позвонила на каток сама.

В течение учебного года, сказал управляющий, каток закрыт до часу дня. Да, конечно, они сдают его в аренду частным лицам (Эми пока не назвала себя), кроме вторников и четвергов, когда в десять часов здесь проходят занятия для малышей.

Пять дней в неделю, только по утрам, и лишь час по вторникам и четвергам, – многие фигуристы были бы вполне довольны таким количеством личного времени. Но Эми привыкла заниматься гораздо больше.

Она очень надеялась, что поступает правильно, хотя это могло обернуться катастрофой – она никогда раньше не тренировалась самостоятельно.

Но Джек попросил ее это сделать. Она вздохнула, назвала себя и зарезервировала лед.

Если она поедет завтра, то прибудет раньше Йена. Звучит неплохо. Она попросила Гретхен позвонить в авиакомпанию.

– И возьми в аренду машину, – попросила она. – Мне она понадобится.

Что бы там ни было с Гвен, ситуация не улучшится, если ей придется делить машину с Эми, В начале лета Томми подал идею, чтобы Эми взяла напрокат автомобиль и поехала на озеро сама, а она отмела ее, как не слишком удачную. И вот теперь, всего два месяца спустя, она берет напрокат машину.

Она позвонила Холли, застав ее за ленчем на рабочем месте.

– Завтра я еду в Айову, – заявила Эми.

Холли была в шоке:

– Ты шутишь? У вас же сейчас самые тренировки. Как ты можешь уехать? Эми, Джек ненормальный, не слушай его! С мамой все будет хорошо. Если Джек так волнуется, то мог бы поехать сам. Он-то как раз ничем не занят.

Джек хотел ехать сам, в этом Эми была уверена. Наверное, ему пришлось проколоть себе шины, чтобы удержаться от поездки. Но он должен понимать, что их с Йеном пребывание под одной крышей не поможет решению проблемы.

– Если есть хоть малейшая возможность помочь твоей маме, – сказала Эми, – я еду. Я хочу сделать для нее все, что в моих силах. Я ее люблю.

Холли помолчала.

– На это мне ответить нечего.

В тот вечер, когда Эми собирала вещи, позвонил Джек:

– Я прошу больше, чем можно, да?

Как приятно слышать его голос!

– Возможно, но ничего страшного.

– Тогда почему ты едешь?

– Потому что это ты меня попросил.

– О! – Было ясно, что он не мог придумать никакого ответа.

– Джек, чем гы занимаешься? – вдруг спросила она. – Что ты делаешь?

– Ничего.

– Что значит – ничего? – Невозможно представить себе его ничего не делающим. – Как это ты можешь ничего не делать?

– Потому что мне нечего делать. Я думал, может, Питу – это тот парень, которому я продал свое дело, – нужна помощь. Оказалось, не нужна.

– А как насчет полетов на вертолете? Я думала, ты займешься этим.

– Нет, этим я не занимаюсь.

– Но тогда что ты делаешь? Как проходит твой день?

– Как у всех, за исключением того, что я ничего не делаю.

– Поконкретнее, пожалуйста, – попросила она. Вполне возможно, что понятие Джека о ничегонеделании включает в себя копку нового русла для реки Огайо.

– Я встаю в семь. Принимаю душ. Потом решаю – пойти выпить кофе в кафетерий или приготовить его дома? Читаю газету. На самом деле я прочитываю несколько газет, хотя это странно, потому что мне нет никакого дела до мировых событий. Потом играю на бильярде или иду на бейсбол. Вот так протекает мой день.

– И ты волнуешься о матери! – Похоже, это у него проблемы.

– Я делаю еще кое-что. Думаю о тебе. По правде говоря, большую часть времени я занимаюсь именно этим – думаю о тебе.

Несмотря на то что она взяла напрокат машину, отец собирался встретить ее в аэропорту. Он хотел помочь ей получить багаж, взять арендованную машину, но у него в это время были занятия.

– Все нормально, папа. Я сама справлюсь, – сказала Эми.

И действительно, ей все прекрасно удалось. Она получила свой багаж, подписала договор о найме машины и на скорости тридцать миль в час приехала в Липтон, аккуратно припарковавшись у обочины перед большим квадратным домом из красного кирпича. Гвен, должно быть, прислушивалась, не едет ли машина, потому что ждала на крыльце с белыми колоннами, и было так естественно увидеть ее, тепло обнять и войти с ней в дом. Вместе они внесли багаж Эми наверх.

– Ничего, если ты будешь спать в комнате Фебы? – спросила Гвен. – Эмили согласилась приехать только на том условии, что будет спать в твоей комнате.

Дочь Йена только что пошла в первый класс.

– В моей комнате? Почему ей хочется спать там?

Комната Эми была далеко не самой большой.

Гвен пожала плечами:

– Ей это кажется важным, но это было решено до того, как мы узнали, что ты приезжаешь.

– Если это для нее важно, тогда пожалуйста. Я могу поселиться у Фебы… хотя я ни на миг там не засну, потому что буду бояться, что кто-нибудь войдет и застукает меня за игрой с ее косметикой.

Гвен улыбнулась:

– Думаю, скорее ты застукаешь Эмили за игрой с твоей косметикой.

– Ничуть не возражаю.

– Еще как возразишь! Она воспользуется кисточкой для румян, чтобы наложить тени, и в результате у тебя на скулах появятся большие коричневые полосы.

– Пожалуй, с этим я не соглашусь.

В тот же день вечером они должны были поехать в Айова-Сити, чтобы поужинать с Фебой и Джайлсом. Эми не была в доме сестры с тех пор, как умерла их мать. Как и дом родителей, он был кирпичный, построенный в начале века, с четырьмя квадратными помещениями на первом этаже. Лестница находилась в другом месте, переднее крыльцо было другим, кухню модернизировали, но в целом ок очень походил на дом мамы и папы. Даже мебель была расставлена примерно так же.

Раньше Эми этого не замечала. Неужели ты себе не доверяешь, Феба? Неужели не веришь, что можешь создать для своей семьи совсем другой дом?

– Как приятно, – сказал Джайлс, обнимая Эми, и его шелковистая борода коснулась ее щеки. – Ты надолго приехала?

Эми молча обняла зятя, пряча улыбку на его груди. Она снова не знала, как долго здесь пробудет. Именно на такое поведение жаловалась Феба. Наверное, из-за этого Эми и казалась примадонной.

А она даже не могла дать честный ответ.

– Мне трудно ответить, потому что я не знаю, как пойдут мои тренировки в одиночку.

– Ты никогда раньше не приезжала домой, – сказала Феба.

Ты никогда не приезжала, когда мама была жива. Вот что хотела сказать Феба.

Эми перевела дыхание. Ты права. Вероятно, я не приехала бы домой, если бы мама была жива. Я больше чувствую себя дочерью Гвен, чем собственной матери.

Фебу, наверное, постоянно грызло это осознание неверности сестры.

По твоим меркам я нелояльна, но я не могу жить по твоим меркам.

На следующее утро Эми отправилась на каток и добросовестно принялась за программу тренировок, составленную для нее Оливером. На тот час, что катком завладели дошкольники и их мамы, она поехала в колледж и позанималась в тренажерном зале. Затем вернулась на каток и продолжила тренировку. В двенадцать пятьдесят пришел управляющий обновить лед перед публичными сеансами, и Эми поехала домой.

Гвен меняла постельное белье, готовясь к приезду Йена с детьми.

– Я надеялась управиться с этим до твоего возвращения, – посетовала она, – Не хочу, чтобы ты думала, будто мне нужна помощь.

– Я не против помочь. – Эми подошла к кровати с другой стороны. – Ведь вы бы ждали помощи от Холл и, верно? Думайте обо мне как о Холли.

Йен должен был приехать в субботу. Хэл одолжил фургон и вместе с Гвен и Эми поехал в аэропорт. Скотт и Эмили были измучены перелетом. Йен выглядел похудевшим и усталым, точно как Хэл на прошлое Рождество. Он обнял Эми.

– Эмили в восторге, что ты будешь здесь с нами.

Эми посмотрела на девочку. Она вынуждена была признать, что никогда не обращала особого внимания на эту свою племянницу. На семейных сборищах Эмили и Клер все время держались вместе, и с ними обращались как с единым существом. Единственный раз Эми подумала о ней отдельно, когда заметила, что Клер, дочка Фебы, лучше воспитана и не такая требовательная.

И когда она вспомнила об этом, то поняла, что и Эмили раньше не обращала на нее внимания. Но сейчас она хватала Эми за руку и спрашивала, сядет ли та с ней рядом в фургоне.

– С удовольствием, – сказала Эми. И внезапно коричневые тени на кисточке для румян показались ей не такой уж большой неприятностью.

Самолет прибывал прямо в Айова-Сити, поэтому на обед они поехали к Фебе. Эми думала, что Эмили напрочь забудет о ней, как только увидит Клер, но Эмили не хотела иметь ничего общего с двоюродной сестрой. Она не пойдет смотреть новый велосипед Клер, не станет играть в ее комнате, она даже не сядет рядом с ней за обедом.