Текст книги "Господа Чихачёвы"

В 1850 году в «почтовых сношениях» с астраханским землевладельцем Владимиром Копытовским Андрей переписал для своего приятеля перечень всех деревень и землевладельцев Ковровского уезда, дав бесценное демографическое описание дворянства этой небольшой территории, сопоставимой с английским или американским графством[111]111
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 98. Л. 13 об., 14 об., 17 об., 18 об.


[Закрыть]. Андрей перечислил всего семьдесят деревень, двадцать из которых были населены государственными крестьянами. Описывая как государственные деревни, так и те, что находились в частной собственности, Андрей уточнил, что в некоторых из них насчитывается до 650 крестьянских дворов, но в большинстве – от трех до пятидесяти. Пятьдесят деревень, принадлежавшие частным лицам, были разделены между 159 семьями (деревни часто дробились на дворы, поля и леса, которыми из‐за разделения наследства и продажи долей имущества владели разные люди). Андрей отметил, что из этих 159 землевладельцев лишь тридцать проживало в уезде (включая Чихачёвых). Однако в перечень 129 «отсутствующих» землевладельцев входило пять фамилий, носители которых совершенно точно проживали в своих деревнях в соседних уездах[112]112
  Измайловы, Иконниковы, Кащеевы, Рагозин и Языковы.


[Закрыть]. Среди «отсутствующих» числились также граф Шереметев (член богатейшей дворянской семьи в империи), десять князей и княгинь из других знаменитых семейств (Волконский, Воронцов, Вяземский, Голицын, Горчаков, Долгорукий, Шаховская, Трубецкая и Дашкова), княгиня Елецкая (последняя происходила из древнего, но не особенно богатого и влиятельного рода). Кроме того, в список вошли также члены других известных родов – Мусиных-Пушкиных и Пестелей. Лишь одна титулованная особа (княгиня Гундорова) попала в число проживавших в уезде землевладельцев. Двадцать шесть имен из всего приведенного списка также регулярно упоминаются в других документах архива Чихачёвых: то были их знакомые, друзья или родственники. Десять из них проживали в уезде, а шестнадцать – нет.

Андрей записал каждую из фамилий в женском или мужском роде, а иногда – во множественном числе. Поскольку собственную фамилию он привел во множественном числе, то, вероятно, женские имена в списке – это вдовы, незамужние женщины или женщины, чьи мужья жили отдельно, разойдясь с женами или находясь на государственной службе (то есть не те, кто управлял собственными отдельными поместьями или семейными имениями, проживая вместе с мужем, как обстояло дело с Натальей). 74 из 159 землевладельцев в списке – мужчины, 47 – женщины, фамилии 28 (включая Чихачёвых) приведены во множественном числе; в списке есть еще 10 фамилий иностранного происхождения, которые не изменяются по родам или числам. Эти данные подтверждают несколько гипотез относительно землевладения в России XIX века: 1) большинство деревень находилось в собственности нескольких лиц, не связанных узами родства; 2) многие землевладельцы по меньшей мере номинально проживали вдали от своих имений (хотя лишь немногие из них входили в число весьма состоятельных помещиков, которые жили очень далеко и могли так никогда и не видеть большую часть своих владений); значительную часть землевладельцев составляли женщины[113]113
  Как на более обширном материале показала Мишель Маррезе: Marrese. Woman’s Kingdom.


[Закрыть]. То, что Андрей отдельно указывает мужские фамилии и фамилии во множественном числе, также показывает, что он признавал факт совместного владения супругов, возможно намекая, что многие жены, как и Наталья, не только владели, но и управляли собственностью.

Среди семей, чаще других упоминающихся в документах архива Чихачёвых, были соседи: Мария Петровна Измайлова, чья усадьба граничила с Берёзовиком и которая, по всей видимости, была вдовой, Кащеевы (семья с несколькими «барышнями», часто навещавшими холостяка Чернавина), Пожарские, Черепановы, Иконниковы (также жившие по соседству с Берёзовиком) и Култашевы, владевшие деревней Зимёнки в 6,5 версты от Дорожаево. Все эти люди были частыми гостями в Дорожаево. Иконниковы и Языковы – ближайшие друзья Чихачёвых, что отчасти объясняется их кровным родством через род Замыцких[114]114
  Сложно сказать, какие семьи были, а какие не были связаны родственными узами, так как друзья часто становились крестными родителями детей своих приятелей и подчас говорили о тех, с кем были связаны лишь таким образом, как о членах семьи.


[Закрыть]. Наследник рода – Николай Замыцкий – был холостяком, которого Андрей и Наталья всегда называли «брат», а их дети – «дядя». Его поместье Домнино также было расположено всего в нескольких верстах от Дорожаево в направлении противоположном Зимёнкам. Три его сестры вышли замуж за местных жителей (одна из них вошла в семью Иконниковых, вторая – Языковых)[115]115
  Через свою ветвь семейного древа Чихачёвых Андрей и Наталья были связаны с несколькими другими местными семьями: Владыкиными, Нащокиными, Карякиными, Аксаковыми и Купреяновыми. Алексей Николаевич Чихачёв, вписанный в семейное древо Чернавиных, имел трех дочерей – сверстниц Натальи, проживавших во Владимирской губернии. Их семьи: Майковы, Слепцовы и Костьевские. Складывается впечатление, что Яков поддерживал с Хметевскими и Танеевыми более тесные связи, чем Андрей и Наталья.


[Закрыть]. У Иконниковых и Языковых были большие семьи, а их многочисленные дети стали товарищами Алексея и Александры Чихачёвых.

Исследование Николая Фролова позволяет составить детальное представление лишь о Култашевых из Зимёнок, причем мы получаем картину семейной жизни столь отличной от той, которую вели Чихачёвы, что сопоставление многое проясняет. Усадьба Култашевых, расположенная рядом с Дорожаево, к 1850 году имела две кирпичные церкви (одна из которых была построена на собранные Андреем деньги), а также организованной Андреем общественной библиотекой (основанной в 1854 году), располагавшейся в отдельном здании меж двух церквей. Фролов пишет, что в 1830‐х и 1840‐х годах два брата, Василий Михайлович и Иван Михайлович Култашевы, жили в Зимёнках со своими семьями – оба имени постоянно появляются в бумагах Чихачёвых. Жизнь предшествующего и последующего поколений семейства Култашевых была отмечена скандальными происшествиями. Михаил Васильевич Култашев (1747–1824), отец Василия и Ивана, в течение двух лет был уездным предводителем дворянства; именно он построил первую каменную церковь в деревне. Михаил не был женат, но имел пять детей от четырех дворовых женщин. Он признал всех пятерых, и они унаследовали его собственность, как произошло бы с детьми от законного брака, и получили дворянское звание. Василий и Иван были сыновьями женщины по имени Пелагея. У них были два сводных брата и сводная сестра, каждый со своей крепостной матерью, в документах названной лишь по имени[116]116
  В 1849 году один из двадцати шести детей во Владимирской губернии был незаконнорожденным (ВСО. С. 257).


[Закрыть].

Иван Култашев (родился в 1798‐м, умер после 1847 года) женился на Анне Александровне Меркуловой, и в 1820 году у него родился сын Михаил Иванович (сверстник Алексея Чихачёва). Известно, что Михаил Иванович служил поручиком Белёвского пехотного полка, позже вышел в отставку, а женат был на Вере Аполлоновне. 25 декабря 1851 года он был убит на дуэли, обстоятельства которой нам неизвестны. Его противник, холостяк по имени Василий Евлампиевич Кашинцев (также родившийся в 1820 году и принадлежавший к хорошо известному в уезде семейству), был «смертельно ранен» и после продолжительной болезни скончался 8 апреля 1852 года. Дуэль не упоминается никем из Чихачёвых, а потому нет возможности узнать, как был воспринят скандал в семействе соседей[117]117
  ВР. С. 68, 82–84.


[Закрыть]. Но даже если происхождение дворянина от союза с крепостной женщиной и могло как-либо принизить его репутацию и статус в обществе, по крайней мере оно не оттолкнуло Чихачёвых от дружеских и искренних отношений с такими соседями, а Ивану Култашеву, по всей видимости, не помешало заключить достойный брак – если только именно этот брак и не стал причиной дуэли.

Уездная жизнь все же не избегала внимания со стороны центральных властей. Высшими в иерархии представителями государственной власти на местах были губернаторы. Чтобы успешно воплощать в жизнь циркуляры, которые они непрестанно получали в Санкт-Петербурге, им приходилось полагаться на выбранных на местах представителей («предводителей») дворянства. Большинство уважаемых провинциальных дворян в тот или иной момент занимало эту должность по меньшей мере на уровне уезда, а те, кто пользовался лучшей репутацией среди земляков, – на уровне губернии. Их избирали такие же дворяне, хотя для вступления в должность и требовалось одобрение губернатора. Отец Андрея был уездным предводителем дворянства, как и его опекун, дядя Иван Глебович Замыцкий. Среди других предводителей дворянства Владимирской губернии были члены семейств, связанных с Чихачёвыми родственными или дружескими узами[118]118
  Фролов. Предводители дворянства Владимирской губернии. Владимир: Владимирская областная научная универсальная библиотека, 1995.


[Закрыть]. Сам Андрей, по-видимому, был домоседом и слишком увлечен своими учеными занятиями, чтобы активно заниматься политикой. Тем не менее он жадно следил за выборами в уезде и губернии и голосовал на них, а во время эпидемии холеры 1831 года служил в качестве временного смотрителя, назначенного Комитетом для предохранения от холеры[119]119
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 52. О голосовании и последующих выборах см. его собрание писем за 1859–1866 годы (Там же. Д. 103, 105, 106, 108, 112). Согласно Фролову, в 1835 году Андрей был избран уездным судьей, но не прослужил полного срока: Фролов. Первая ковровская библиотека. С. 7.


[Закрыть]. В письме Алексея, написанном весной 1861 года, отмечено, что родные его жены, Бошняки, успешно претендовали на правительственные посты: зять Алексея Николай Константинович – морской офицер и известный исследователь Дальнего Востока, сподвижник Г. И. Невельского – был представителем правительства в Костромском губернском крестьянском комитете, а тесть, Константин Бошняк – мировым посредником (эту должность занимали дворяне, которых правительство назначало, чтобы они способствовали осуществлению освобождения крестьян в 1861 году, улаживая поземельные отношения, выступая в роли местных судей и надзирая за крестьянскими общинами). Алексей лаконично замечает: «Ай-да Бошнячки, не мне чета!»[120]120
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 108. Л. 52. Со временем и Алексей стал депутатом Дворянского собрания (ВР. С. 152). Деятельность Бошняка в качестве мирового посредника закончилась конфликтом с крестьянами и крупным скандалом. См.: Григоров А. А. Из истории костромского дворянства. Кострома, 1993. С. 34–56.


[Закрыть] Рогозины – семья, в которую, вступив в брак, вошла Александра, – были так же активны, хотя их представителям обычно удавалось достичь лишь поста уездного предводителя дворянства[121]121
  Фролов. Предводители дворянства.


[Закрыть].

Чихачёвы и Чернавины наблюдали за губернскими делами со стороны. Это, по-видимому, означало, что время от времени им приходилось раскошеливаться. В 1837 году Яков получил от губернского предводителя дворянства письмо с просьбой пожертвовать на постройку сторожки у местного памятника – ботика Петра Великого на Плещеевом озере близ Переяславля. Яков с готовностью обещал внести «синеньких три» (пятнадцать рублей), но, что характерно, не мог отослать деньги, пока не высохнет дорога: «[Т]еперь дорога стала – говорят – очень, очень плоха!»[122]122
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 58. Л. 176.


[Закрыть]

В XIX веке провинциальные помещики все чаще и чаще начинали вступать в различные местные организации: сельскохозяйственные, библейские, «патриотические» благотворительные общества и другие объединения, не занимавшиеся политикой и не пользовавшиеся подлинной независимостью, но тем не менее представлявшие собой оживленные собрания близких по духу мужчин, а иногда даже и женщин. Например, Женское патриотическое общество было основано в 1812 году в Санкт-Петербурге и вскоре уже имело отделения в нескольких провинциальных столицах; оно без перерывов просуществовало до 1825 года[123]123
  Жукова Ю. Первая женская организация в России // Все люди сестры. 1996. № 5. С. 38–56.


[Закрыть]. Андрей был членом Владимирского отделения Московского общества сельского хозяйства, крупной общественной организации, занятой популяризацией знаний о рациональном землепользовании и с 1840‐х годов активно обсуждавшего вопросы распространения грамотности среди крестьян. Именно участие в деятельности общества вдохновило Андрея основать общественную библиотеку, и общество оказало ему существенную поддержку[124]124
  См.: Cavender. Nests of the Gentry, где рассказывается об общественной деятельности помещиков Тверской губернии, по большей части сосредоточенной вокруг губернских собраний и полностью согласующейся с тем, что сообщает Андрей.


[Закрыть].

Известно утверждение писателя и историка Николая Карамзина, будто «даже богатые не покупают газет»[125]125
  Grigoryan B. Noble Farmers: The Provincial Landowner in the Russian Cultural Imagination: PhD diss. Columbia University, 2011. P. 73.


[Закрыть]. На самом деле благодаря активной и независимой печати провинциальное дворянство было глубоко включено в публичные дискуссии. Помещики читали все ведущие периодические издания и иногда сами отправляли туда статьи или письма, но в основном – в журналы с менее громкими именами, печатавшиеся в губернских городах. Помимо того, что читали сами Чихачёвы, из «почтовых сношений» Андрея и Натальи ясно, что внутри широкого круга шел постоянный обмен периодическими изданиями и книгами. Одно издание могло побывать в руках шести и более читателей, включая знакомых, не входивших в число близких родственников (например, почетного гражданина Каретникова). Андрей был знаменит тем, что обменивался книгами со всеми – от предводителя дворянства до приходского священника[126]126
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 54. Л. 4 об.; Д. 58. Л. 169 об.; Д. 71. Л. 10 об. «Отец Лев» одолжил «Историю России» Булгарина.


[Закрыть]. Чихачёвы и их соседи дорожили постоянным доступом к новостям и литературным произведениям, в том числе и иностранным. Они не только получали газеты и журналы, но и заказывали книги по почте у книготорговцев Москвы и Санкт-Петербурга или поручали их покупку друзьям[127]127
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 61, 70.


[Закрыть].

Чтение должно было во многом компенсировать дороговизну частных путешествий за пределы родной губернии, что для жителей Центральной России обычно сводилось к нечастым поездкам в Москву. Во время пребывания на военной службе сыновья помещиков имели возможность побывать в обеих российских столицах, иногда даже подолгу путешествовать за границей с армией или, как это произошло с Яковом Чернавиным, с флотом[128]128
  Яков немного говорил по-итальянски и знал несколько фраз на других европейских языках, что поражало и восхищало Андрея (Там же. Д. 61. Л. 71 об.). Он также составил список всех иностранных городов, посещенных им за время службы во флоте (Там же. Л. 112 об.).


[Закрыть]. Находясь на военной службе Алексей Чихачёв смог много повидать на территории Польши, поскольку его полк был год расквартирован в Вильно, несколько месяцев – близ Варшавы и еще месяц в Люблине[129]129
  Там же. Д. 83. Л. 126 об.


[Закрыть]. Чихачёвы дважды жили некоторое время в Москве: в первые годы брака и в 1842 году, когда дети учились в московских школах. Кроме того, в 1831 году Наталья ездила в Москву с Иконниковыми за покупками, а Андрей подчас сопровождал Алексея, когда тот уезжал в Москву на учебу. Вероятно, они время от времени ездили туда ненадолго, но сведений об этих поездках не сохранилось. Лишь однажды, в 1842 году, после выплаты своих долгов, Чихачёвы смогли предпринять продолжительное и не обусловленное необходимостью путешествие с единственной целью: совершить семейное паломничество в Киев. Финансовые ограничения мешали семьям сопоставимого с Чихачёвыми достатка путешествовать чаще и дальше, и весьма вероятно, что многие разъезжали еще меньше. Не все были такими энтузиастами-путешественниками, как Андрей. Описывая каждое совершенное им в жизни путешествие, Андрей также жаловался на то, как неудобно путешествовать в коляске. Это подсказывает нам еще одну причину, по которой помещики, имевшие меньше возможностей обеспечить себе хороший транспорт и гостиницы, чем более богатые дворяне, реже путешествовали на значительные расстояния[130]130
  Там же. Д. 98. Л. 25 об.


[Закрыть].

Письма были для поместных дворян способом общения друг с другом в случае, когда путешествие представлялось непрактичным или слишком дорогим. Письма помогали живущим далеко друг от друга родственникам и знакомым быть в курсе семейных новостей, передавать формальные поздравления и добрые пожелания по случаю каждого большого религиозного праздника, дня рождения и именин, обмениваться вестями о местной политике, слухах и таких событиях, как свадьба, смерть или пожар[131]131
  Кавендер проанализировала зачастую шаблонный характер таких писем, утверждая, что, хотя их авторы неизменно придерживались строгих правил, предписывавших использование определенных клише, они тем не менее выражали и укрепляли таким образом сильную эмоциональную привязанность, существовавшую между родственниками: Cavender M. «Kind Angel of the Soul and Heart»: Domesticity and Family Correspondence among the Pre-Emancipation Russian Gentry // RR. 2002. Vol. 61. № 3.


[Закрыть]. Исследование эпистолярного жанра в России показывает, что почтовая связь в империи с ее огромными расстояниями и плохими дорогами была менее надежной, чем в Западной Европе того времени (и по этой причине эпистолярная культура была здесь не так развита)[132]132
  Fraanje M. The Epistolary Novel in Eighteenth-Century Russia. Munich: Sagner, 2001. Фраанье в основном занимался эволюцией литературного стиля и определенных тем, которые в письмах россиян были менее разнообразны или оригинальны, чем у французов и англичан. Очевидно, однако, что, если такое различие существовало, причина заключалась не в крайней ненадежности почтового сообщения.


[Закрыть]. Однако, судя по документам Чихачёвых, либо почтовое сообщение существенно улучшилось с XVIII века (хотя дороги лучше не стали), либо это предположение ошибочно. Безусловно, жалобы на ненадежность почты – обычное дело в любом месте, где существует почтовое сообщение, и, без сомнения, письма и в самом деле временами пропадали или им требовалось слишком много времени, чтобы преодолеть сотни миль между российскими городами и селами. Однако Чихачёвы и их соседи регулярно отправляли почтой письма, пакеты и даже наличные деньги (письма отсылали и получали по меньшей мере несколько раз в неделю) и мало беспокоились об их сохранности[133]133
  Не все почтовые отделения были готовы взять на себя ответственность за пересылку наличных: Алексей однажды написал, что «в Лежнево приему денежных писем нет» (ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 106. Л. 32–32 об.).


[Закрыть]. Они также могли передавать письма и посылки частным образом, через крепостных или друзей, которые отправлялись в путь в подходящем направлении. Поскольку Чихачёвы владели крепостными в разных деревнях, почти всегда, в любой день, когда дороги были в хорошем состоянии, находился кто-нибудь, кто уезжал из Дорожаево. Этот способ позволял сберечь деньги, которые в ином случае пришлось бы платить за почтовую пересылку, и был удобнее всего для отправления посланий на небольшие расстояния (ближайшее почтовое отделение было в Шуе), но, по всей видимости, гораздо ненадежнее почтовой службы, поскольку курьер (крепостным он был или дворянином) с большой вероятностью мог задержаться или отвлечься на выполнение других поручений[134]134
  «…писали подробно от Катер. Павловны [с которой Наталья ездила в Москву], но как видно не по почте а с ее крестьянами, то я и не получил еще; а в сем случае вовсе не следовало писать по оказии» (ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 54. Л. 30). Из того, что в архиве Чихачёвых хранятся большие собрания писем, относящиеся лишь к периоду с 1859 по 1866 год, не следует делать вывод, будто в это время они писали больше, чем раньше. В предшествующие годы Андрей упоминает, как связывал пачки полученных писем. В архиве есть несколько разрозненных писем, относящихся к ранним годам: большинство адресовано Якову (или является частью переписки между Чернавиным, его матерью, Тимофеем Крыловым и Андреем). Письма 1820‐х и 1830‐х годов по форме и содержанию очень похожи на письма 1860‐х, хотя те, которыми обменивались Чернавин и Чихачёв, менее формальны. Единственное явное различие между этими двумя группами писем – то, что качество бумаги заметно ухудшилось после того, как в середине века началось ее массовое производство.


[Закрыть].

Тем помещикам среднего достатка, которые желали соперничать с более богатыми дворянами в потреблении материальных благ, без сомнения, предстояло вскоре пополнить число обедневших дворян, или, как брат Андрея, они могли повесить свои долги на ближайших родственников: так, некоторые мужья в подобной ситуации исчезали, оставив обремененных долгами жен[135]135
  См.: Helfant I. M. The High Stakes of Identity: Gambling in the Life and Literature of Nineteenth-Century Russia. Evanston: Northwestern University Press, 2001; Marrese. Woman’s Kingdom; Antonov S. Bankrupts and Usurers of Imperial Russia: Debt, Property, and the Law in the Age of Dostoevsky and Tolstoy. Cambridge: Harvard University Press, 2016.


[Закрыть]. Андрей и Наталья владели довольно значительным числом крепостных, но жили в неблагоприятном с точки зрения ведения сельского хозяйства районе, и в результате складывается впечатление, что их дохода едва хватало для сохранения скромного образа жизни, подобного тому, который вели их соседи и родственники (время от времени они нуждались в небольших ссудах, чтобы свести концы с концами в промежуток между сезонным получением доходов). Финансовый расчет, сделанный Андреем в 1822 году, дает нам «моментальный снимок» их финансовой ситуации. Андрей перечислял полученные в марте доходы, в сумме дававшие 14 786 рублей 50 копеек. 2451 рубль из этой суммы нужно было выплатить по долгам государству и Авдотье Семеновне, что оставляло 12 335 рублей «на прожиток». В колонке «кредит» записаны такие суммы, как 644 рубля 50 копеек ассигнациями «налицо» (с вычетом золота, «старинных целковых» и «мелочи») и 110 рублей «за Фомою выкупу за девку недоимки», платежи от 40 до 1157 рублей недоимок из различных деревень, почти 5000 рублей зимнего оброка, мелкие долги различных людей, вероятно крестьян, но также некоего Константина Петровича (200 рублей) и 50 рублей долга «за Маменькой», 2287 рублей за «холст, за баранов и за грибы», а также «за лыки, то есть за решета»[136]136
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 36a. Л. 29.


[Закрыть]. Менее подробная оценка, сделанная в начале 1834 года Натальей в ее приходно-расходной книге, показывает, что на тот момент у нее было 1265 рублей 85 копеек наличными. Кроме того, у каждого из детей были собственные сбережения: у Алексея 127 рублей 24 копейки, у Александры 120 рублей 35 копеек[137]137
  Там же. Д. 55. Л. 46.


[Закрыть].

Сколь бы ограниченным ни был их доход в сравнении с богатейшими землевладельцами, в письме к зятю Андрей заявлял, что неизбежные жертвы были приемлемой ценой за возможность вести сельскую жизнь. Подчеркнув слова «как жаль, что я не богат и хорошо, что я не богат», он продолжает: «…у меня одна поговорочка: „все к лучшему!“. Вырости на Дорожаевских или Бордуковских полях золото, жемчуг, алмазы или оставайся все по-прежнему (а бы только не покупать хлеба и не ссориться с опекунским советом), я все буду жужжать: „все к лучшему“!»[138]138
  Там же. Д. 57. Л. 75. Опекунский совет Московского Воспитательного дома выдавал займы дворянам под залог имений с крепостными крестьянами.


[Закрыть] Дело не только в словах, сколь ни полны они страсти. Тот факт, что Андрей продолжал жертвовать некоторыми удобствами при избранном образе жизни и превозносить привольное сельское житье и после того, как выплатил свои долги, позволяет предположить, что он искренне ставил мирную жизнь в деревне выше богатств. В статье, предназначавшейся для более широкой аудитории, Андрей спрашивал, у кого есть время на то, чтобы следовать моде, а затем подчеркивал, что безрассудно тратить слишком много денег в обстоятельствах, когда в любой момент могут появиться незапланированные расходы: «То купи, другое купи, в самое благополучное время, а прихворнется, а не уродится, а сгорит! Боже ты мой! Как тут могут идти на ум деньгобросие и времябросие»[139]139
  Несколько мыслей сельского жителя // ЗГ. 1850. № 48. С. 379.


[Закрыть].

Несмотря на благоразумие и экономию, Чихачёвы могли побаловать себя некоторыми импортными товарами, в частности – время от времени купить бутылку шампанского или иного французского вина. Обычно они пили красное или белое вино, покупавшееся в Шуе, домашние фруктовые или медовые вина и водку[140]140
  Андрей: «12 ноября 1836, сумерки». ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 66. Л. 136 об. См. также семейные бухгалтерские книги, в особенности: Там же. Д. 36a. Л. 3 об., 5 об.


[Закрыть]. Наталья высоко ценила маленькие сигары и нюхательный табак, покупавшиеся в Москве. Андрей и Яков предпочитали курить трубки и были не столь разборчивы, когда дело касалось табака, но Андрей был ценителем необычных семян и цветочных луковиц из торговой столицы империи. В мае 1836 года Андрей попросил Якова подарить ему «тетрадк[у] белой голландской большого формата бумаги», чтобы написать «пространное письмо, или записку подать какому-нибудь значительному чиновнику». Яков послал ему требуемую бумагу, добавив: «Уверен, что ты будешь доволен; хоть к царю пиши – так хороша: я купил ее еще в Неаполе»[141]141
  Там же. Д. 58. Л. 108 об. (Андрей), 111 об. (Яков).


[Закрыть].

В 1835 году Яков послал в подарок Андрею на день рождения «зрительную трубу» своего отца. Одновременно он также отправил Андрею и Наталье «кресла Вольтеровские». Первый подарок был семейной реликвией и, возможно, то же можно сказать и о креслах. Даже приготовление подарков не было поводом бросать деньги на ветер[142]142
  Там же. Д. 59. Л. 48 об.


[Закрыть]. Это было еще более верным в другом случае, когда очаровательный «сюрприз» Тимофея Крылова Якову оказался надписью «Телеграф», выполненной «золотыми литерами» на обложке сборника кодов для домашней телеграфной системы Андрея и Якова. Яков был в «восторге»[143]143
  Там же. Л. 37.


[Закрыть].

Временами можно было позволить себе роскошь: например, когда в Вильно Алексей купил «новомодную мантилью», чтобы отослать своей «сестрице показать, какие здесь носят»[144]144
  Там же. Д. 83. Л. 56 об.


[Закрыть]. Но даже предметы роскоши покупались с известной скромностью. Тому же художнику, который писал семейный портрет, было заказано написание икон святого Митрофана и для Чихачёвых, и для Якова. Приглашая художника Орехова (его фамильярно называли «Орехыч»), Яков спрашивал Наталью, сколько она заплатила «Рафаэлю», поскольку художник должен был скоро прибыть, а Яков не мог вспомнить условленной цены. Наталья ответила, что он должен заплатить «три четверика», всего лишь семьдесят пять копеек серебром[145]145
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 59. Л. 50 об. «Четвертак» – серебряная монета достоинством в 25 копеек.


[Закрыть].

Столь редко потакавшие своим капризам люди, очевидно, не мерили социальный успех или статус дорогими иностранными товарами. На деле ни в каких бумагах Чихачёвых нет указаний на то, что они когда-нибудь купили что-то (или оценивали что-то выше) лишь потому, что вещь сделана не в России. Считалось, что некоторые товары лучше производят в определенных местах (шампанское во Франции, бумагу в Голландии, водку в Шуе), но большинство вещей можно было спокойно покупать поблизости, причем в список входило большинство материалов для шитья одежды, часть из которых изготавливалась непосредственно в имении. Почти всю одежду шили и вязали здесь же, и часто этим занималась сама Наталья. В одном из редких случаев, когда Андрей признается в мотовстве, покупки включают «чудесную жилетку черную шелковую» и товары на значительную сумму в 180 рублей, купленные у Леонтия Федорова, разносчика из близлежащего Суздаля[146]146
  Там же. Д. 54. Л. 21 об.


[Закрыть]. В другом случае в Вербное воскресенье усадьбу посетил торговец, продававший продукты, и Андрей отметил праздник покупкой «икры, семги, каперцов, оливок», заключая в записке к зятю: «Приезжай кушать!»[147]147
  Там же. Д. 58. Л. 174 об.


[Закрыть] Стол Чихачёвых, по крайней мере по праздникам, не страдал однообразием, но, если говорить об импортных роскошествах, каперсы и оливки – покупка скромная, и они могли быть выращены где-нибудь на юге империи, а не за границей. То же самое радостное возбуждение сопровождало покупку двадцатидвухлетним Алексеем, ехавшим в Вильно, «целого ящика» имбирных пряников из Вязьмы, которая наряду с Тулой в те времена славилась этим лакомством[148]148
  Когда некоторое время спустя Алексей купил еще пряников на ярмарке в Вильно, это тоже оказалось происшествием достаточно важным, чтобы удостоиться упоминания в дневнике. Там же. Д. 83. Л. 7 об., 39.


[Закрыть]. В еще одном случае Андрей отклонил возможность купить у разносчика замечательные ковры из Черниговской губернии («чудо», «загляденье»), стоившие от ста до четырехсот рублей. По-видимому, поберечь деньги его побудили причины нравственного характера: торговец, Ефим Филипыч Громов, «с огромными усами и предлинной бородой», был «пьян до нельзя»[149]149
  Там же. Д. 58. Л. 141.


[Закрыть].

Итак, тот факт, что Чихачёвы покупали сравнительно немного импортных товаров, был результатом не только финансовых ограничений, но и сознательного выбора. Или, скорее, оба фактора были неразрывно связаны. Конечно же, иностранные предметы роскоши были соблазнительны (и, как известно, петербургские щеголи и дамы охотно на них тратились), но Чихачёвы не могли позволить себе бросаться деньгами, когда местные товары обычно вполне удовлетворяли их нужды. Поэтому они расставляли приоритеты, и часто важнее всего оказывались покупки, позволявшие обеспечить комфорт и уверенность в завтрашнем дне, а не возможность пустить пыль в глаза. Андрей прямо подтверждал это в статье о строительстве их «каменного дома в деревне», где он объяснял, что предприятие было отчасти начато из‐за здоровья Натальи, по-видимому подорванного сквозняками и иными неудобствами их старого деревянного дома. Он завершал статью, оценивая жертвы, на которые пришлось пойти, чтобы построить каменный дом, – «шампанское, ананасы, кровные английские кони, произведения итальянских художников и меня точнехонько также прельщают, как и всякого другого» – и объясняя, почему долгое воздержание стоило того: «Но не смею ни на что решиться без моей шкатулки»[150]150
  Каменной дом в деревне // ЗГ. 1845. № 25. С. 199.


[Закрыть]. Чихачёвы считали каменный дом необходимым для своего комфорта, а потому отказались ради него от роскоши.

Обмен поручениями и просьбы о покупках к друзьям и слугам были существенной частью повседневной жизни в этой сельской местности. За помощью в ведении повседневных дел Наталья обращалась к мужу, доверенному слуге (мужчине или женщине) или другу, которому случалось ехать в нужном направлении (или даже, по крайней мере в одном случае, к местному станционному смотрителю)[151]151
  Его попросили отвезти книги и газеты соседу: ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 54. Л. 7 об. «Медника» могли попросить привезти записку от соседа (Там же. Л. 25), а подругу Натальи – купить ткань: «Татьяна Ивановна [Иконникова] на разнощика рассердилась будто он с умыслом за ситец с купидонами лишних запросил несколько копеек» (Там же. Л. 41).


[Закрыть]. Эта система обменов была эффективной и укрепляла социальные связи. Благодаря расширению связей каждой семьи соседи наслаждались поразительной доступностью разнообразных материальных благ. Они, очевидно, также были довольны множеством коротких добрососедских визитов, предполагавшихся при таком образе жизни. Когда Чихачёвы бывали в Бордуках, система обменов становилась еще эффективнее благодаря домашнему телеграфу, который был проведен между их домом и домом Якова в Берёзовике (система была установлена на балконах, выходивших на небольшую речку и обращенных друг к другу. Сигналы подавались с помощью флагов, как на корабле, и прочитывались противоположной стороной с помощью телескопа; впоследствии была разработана ночная версия подачи сигналов – с помощью свечей)[152]152
  Там же. Д. 155 – сборник телеграфных сигналов. Содержит указатель слов и фраз, которым были присвоены кодовые номера, поскольку их часто употребляли. Приблизительно 30 % из них (если не считать личных имен) очевидным образом относится к обмену товарами и услугами (или могло часто использоваться с этой целью). См. также: Там же. Д. 99: подробные описания обменов товарами, новостями и советами в переписке с соседями Култашевыми (л. 77) и Черепановыми (л. 80–81 об.).


[Закрыть]. Также Чихачёвы полагались на ближайшее социальное окружение, когда нужно было одолжить небольшую сумму, повлиять на кого-нибудь, попросить совета или любой помощи во времена финансовых трудностей или болезни. Советами обменивались: в 1850 году Андрей получил письма от двух «племянников», братьев Михаила и Николая Федоровича Степановых из деревни Доброхотово близ Кинешмы, которые надеялись привлечь поверенного Андрея, Зарубина, к участию в грозившем им судебном процессе[153]153
  Там же. Д. 99. Л. 42. Фамилия Степанов не фигурирует в родословной Чихачёвых: ни у Андрея, ни у Натальи не было племянников. Сводных братьев и сестер Андрея звали Замыцкими, Иконниковыми, Языковыми и Авдулиными.


[Закрыть].

Чихачёвы брали в долг у таких друзей, как Иконниковы, в особенности в последние годы, а также одалживали деньги друзьям и родным[154]154
  В 1819 году Андрей взял на себя долг брата, составлявший 9700 рублей, а в 1821 году другой, в 15 000 рублей, к которому в 1823 году прибавилось еще 14 550 рублей. Согласно плану, составленному в 1820‐х годах, они должны были выплатить все три суммы к 1835 году. В других записях перечисляются долги поменьше, которые брали на собственные нужды: например, в начале 1820‐х годов Чихачёвы послали Иконниковым 1975 рублей «в уплату долга» (Там же. Д. 36a. Л. 16, 29, 30 об.). Согласно записям Якова, он по меньшей мере однажды, в 1827 году, взял крупную ссуду в 9200 рублей, по-видимому в Опекунском совете; к 1835 году он выплатил 1781,87 рубля из этой суммы и соответствующую долю начислений (Там же. Д. 59. Л. 17 об.).


[Закрыть]. В 1833 году Наталья перечислила в бухгалтерской книге своих должников. Всего она одолжила 117 рублей шести разным людям, а суммы составляли от 8 до 50 рублей. Лишь один из них носил имя, известное в окружении Чихачёвых, – Дмитрий Васильевич Чернёв, одолживший 50 рублей. Это показывает, что Наталья ссужала деньги людям, с которыми необязательно была хорошо знакома, а также людям иного социального положения, среди которых, весьма вероятно, были крестьяне (одно имя в списке, Гус(ь?), кажется как раз крестьянским, а другие слишком сильно сокращены, чтобы можно было делать обоснованные догадки относительно происхождения их носителей)[155]155
  Там же. Д. 55. Л. 45 об. В другой, относящейся к 1842 году, записи о долгах перечислены значительные суммы, причитавшиеся Николаю Замыцкому, генералу Купреянову, А. Г. Носовой и Сергею Иконникову (Там же. Д. 95. Л. 1).


[Закрыть]. Недавнее исследование долговой культуры Российской империи подтверждает, что взаймы друг у друга с легкостью брали люди, необязательно близкие по статусу или состоявшие в добрых отношениях[156]156
  Antonov. Bankrupts and Usurers. Ch. 2.


[Закрыть]. Другие долги были семейным делом: помимо долгов, унаследованных Чихачёвыми от брата-«мота» Андрея, после смерти матери Натальи они приняли на себя ее долг Опекунскому совету. Этот долг был в конце концов выплачен до июля 1850 года, а переплата в 41 рубль 8 копеек серебром была возвращена Наталье в августе.

В 1860 году Алексей сообщил родителям, что его друг, Никулин, передал ему 100 рублей серебром для Людмилы Васильевны Култашевой, но ему пришлось провести во Владимире полторы недели «с лошадьми» (что означало существенные расходы на их содержание), был вынужден потратить переданные на его попечение наличные и просить родителей самим передать сумму Култашевой, взяв ее из его «жалования» и послав ему расписку[157]157
  ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 106. Л. 31 об.


[Закрыть]. К 1860‐м годам Андрей и Наталья, которые уже разменяли шестой десяток, стали уважаемыми пожилыми членами местного сообщества, и многие полученные ими в эти годы письма содержали просьбы об одолжениях или советах, в зависимости от их опыта и знаний: например, в письме от Култашевой (вероятно, той же самой Людмилы Васильевны, чьи деньги потратил Алексей), которая поведала Наталье о сложной проблеме, касавшейся кормилицы. Людмила Васильевна отвечала на расспросы Натальи, интересовавшейся, «довольны ли [они своей] кормилицей»: возможно, Наталья искала новую кормилицу для своего младшего внука. Людмила Васильевна сообщала: «Прежняя кормилица отказалась, да и Бог с ней, говорят она дурного поведения, – у ней в Шуе есть любовник, который ей и не велит идти в кормилицы, – это рассказала одна гвоздевская женщина нашему кучеру…» Но эта не понравившаяся Култашеву женщина уже была заменена новой: «…а эта баба кажется хорошая и смирная, не знаю, что дальше будет»[158]158
  Там же. Л. 95–96.


[Закрыть]. Она надеялась, что Наталья сможет дать ей совет.

Дружеская взаимная зависимость Чихачёвых и Чернавина показывает, как жители провинции устраивали свои дела в отсутствие институций и посредников, существовавших в городах. В апреле 1836 года Яков писал Чихачёвым (специально обращаясь и к Андрею, и к Наталье), прося одолжить 50 рублей для уплаты пильщикам, поскольку «они работу кончили и хотят итти!». По всей видимости, у Якова было достаточно наличных («по вашей милости», то есть, возможно, благодаря предыдущей ссуде или выплате), «да бедняжки попались под арест!» в его комоде, ключ от которого он не мог найти. Наталья ответила, что «с удовольствием» посылает примечательную смесь монет: восемь «целковых», три полтинника, один талер и один «пятизлотой» (по-видимому, польский). Яков поблагодарил и уведомил сестру, что заплатил пильщикам, но так и не сумел найти ключ. Затем (отчасти, вероятно, в знак благодарности) он пригласил Чихачёвых к обеду и отправил за ними коляску[159]159
  Там же. Д. 66. Л. 51–52.


[Закрыть].

Хотя такая взаимозависимость имела множество преимуществ, она могла также привести к конфликту. В начале 1830‐х годов сосед оспорил права астраханского помещика Владимира Копытовского (с которым Андрей переписывался) на некоторые его земли, и назначенные тогда опекуны этого имения «самовольно рубили лес», что потом, в 1850 году, создало Копытовскому неприятности с лесничими[160]160
  Там же. Д. 99. Л. 264.


[Закрыть].

Иногда бытовые раздоры перерастали в трагедию. Особенно печальный пример обремененной долгом дворянки представляет собой случай Александры Носовой, давшей Андрею и Наталье деньги взаймы. В марте 1850 года она написала Андрею, умоляя его выплатить проценты или даже отдать весь долг до срока. Она надеялась вызвать у Андрея сочувствие к себе, и список ее бедствий и в самом деле впечатляет. Она писала: «Это… было время моего горестного существования, я пережила в полгода более 10 лет несчастия – все, что ум человеческий может представить ужасного, то случилось со мной». Ее несчастья начались «головной» лихорадкой, которой она болела месяц, и «желчными воспалениями, от которых [она] чуть не умерла». Пока она болела, ее девушка-служанка взяла расчет, оставив ее одну в огромном доме, где было «холодно как в Сибири». Ее руки и лицо «покрылись чешуей». По совету своего врача Носова сняла другой дом, за который заплатила 300 рублей за полгода и где она отравилась угарным газом и снова начала замерзать, так что через 20 дней пришлось снова переезжать, несмотря на потерю заплаченных денег. В своем новом доме она согласилась приютить «по глупому характеру услужливости… девицу Никитину из Воронежа», которая была должна ей деньги. Служанка Никитиной украла у Носовой «все… вещи», включая драгоценности. Носова «правосудия нигде и никакого не нашла». Посещая с жалобой «всех властей», она «слышала все грубости, видела все унижения», а также страдала от голода и усталости, так что у нее «мурашки бегали по голове от изнеможения». После этого она поселилась в холодных комнатах, где была вынуждена спать в «трех шерстяных чулках, в сапогах и теплом салопе на голове» и где ее опять обокрали – на 550 рублей. Сменив несколько дорогих гостиниц, Носова в конце концов сняла квартиру, состоявшую из комнаты с кухней, за 550 рублей в год.