Текст книги "Светлая полночь"

Глава 4

В момент взлета над головой прогремел голос пилота рейса 1147:

– …Некоторое время будет трясти, поэтому я прошу всех, в том числе обслуживающий персонал, оставаться на своих местах до того момента, пока мы не минуем зону турбулентности. У нас есть хорошая новость – ураганы принесли нам попутный ветер. Мы планируем ранний прилет – в 9 часов 20 минут утра. В Лондоне идет дождь, температура пятьдесят четыре градуса[2]2
  По Фаренгейту. Соответствует приблизительно 12° С.


[Закрыть]. Откиньтесь назад, расслабьтесь, помните, что болтанка скоро пройдет, и наслаждайтесь полетом.

Прошло около пятидесяти минут, прежде чем самолет перестало трясти и обслуживающий персонал получил возможность предложить услуги элитной части своих пассажиров.

Подали меню, приглашая на роскошный завтрак, который будет подан в ближайшее время, а также на пятизвездочный обед, который начнется за девяносто минут до прибытия в Хитроу.

Затем были розданы журналы и газеты со всего мира, а также предложен внушительный ассортимент кассет с кинофильмами, которые можно было смотреть на мониторах, вмонтированных в удобные подлокотники уютных сидений.

Джейс и Джулия молча взяли меню и так же молча отказались от журналов, газет и кассет. Джейс Коултон продолжал смотреть на грозовые облака, а Джулия Хейли – на кролика, который все так же безмолвно лежал у нее на коленях.

Спустя некоторое время возникла необходимость диалога, по крайней мере со стюардессой. Ее имя было вытиснено золотом на лацкане, и звали ее Марго.

– Мисс Хейли? – спросила она, посмотрев на карточку, где от руки были указаны реквизиты пассажира. – Вы сделали свой выбор? Что вы предпочтете – омлет, бельгийские вафли или фруктовое блюдо на завтрак? Семгу или филе на обед?

– Ничего. Благодарю вас.

– Ничего? – с нескрываемым удивлением переспросила Марго.

– Ничего. Благодарю вас, – повторила Джулия.

– Может, что-то хотите выпить?

– Нет, благодарю вас, – пробормотала Джулия в третий раз.

Марго посмотрела на Джейса, которого оторвала от созерцания облаков беседа между стюардессой и мисс Хейли, занимающей место 2В.

– А что принести вам, доктор Коултон?

– Еды не надо никакой. Если вы принесете мне несколько маленьких бутылочек виски, вы можете забыть обо мне до конца полета.

Однако Марго вовсе не хотела забывать об этом сногсшибательном пассажире.

– Вы, кажется, пластический хирург?

– Нет. Травмохирург. А что?

– Я очень хотела бы выслушать ваше мнение.

Она явно говорила о себе. Джейс давно привык к подобным уловкам и лишь улыбнулся.

– Вы хотите лед для виски, доктор?

– Не обязательно.

– О'кей.

Принесли виски для Джейса – шесть маленьких бутылочек, в которых плескалась янтарная жидкость. Джулия уставилась на них так, как до этого он смотрел на ее пальцы, сжимавшие кролика. Уставилась с таким же, должно быть, сердитым выражением, как и он. Тогда.

Джейс заметил ее удивленный взгляд. Тем не менее она, похоже, не замечала его, сосредоточив внимание на поблескивающих бутылочках. В этом взгляде читалась такая тревога, что Джейс неожиданно почувствовал настоятельную потребность ее успокоить.

Он не был алкоголиком. Это была неоспоримая истина. Он пил только в самолетах, когда не нес ответственности ни за кого, кроме самого себя, и лишь тогда, когда перемещался из одного мира в другой, из Чикаго на войну или из снежного настоящего в трагическое прошлое.

Джейс не собирался выпивать все виски. Но даже если за время трансатлантического перелета он опорожнит все шесть бутылочек, его физиология – доктор Джейс Коултон знал – это позволит. При его росте, весе, мышечной массе он легко переработает все до единой молекулы к тому времени, когда самолет совершит посадку.

И сколько бы он ни выпил, этому бледному, трепещущему созданию на месте 2В не следует волноваться из-за того, что она сидит рядом с буйным, невоздержанным, болтливым пьянчугой.

Желание Джейса успокоить ее перебило неожиданно возникшее еще более сильное желание.

– Ответьте мне, о чем вы думаете?

Голос его прозвучал совсем тихо. Удивительно тихо. Мягко и тихо настолько, что она могла и не услышать.

Но она услышала. Она подняла голову, устремив на него встревоженные лавандовые глаза:

– Что вы сказали?

– Я спросил, – так же тихо повторил Джейс, – о чем вы думаете?

Джейс не был уверен, что она ему ответит. С какой стати ей это делать? Однако она ответила, эта неистовая балерина, причем с неожиданной поспешностью:

– Я думала о том, что вам не следует пить, когда вы подавлены. Ведь алкоголь – депрессант, правда же? Может им быть, во всяком случае.

– Да, верно. Может им быть. Но кто подавлен? Я? – В его темно-зеленых глазах блеснула искорка удивления. И быстро исчезла. Однако глаза продолжали смотреть на Джулию серьезно и пристально. – Или вы?

«Вы, – подумала Джулия. – Вы обижены, угнетены, подавлены». Правда, сейчас она не видела этих признаков. Но раньше-то она их видела, разве не так? Когда он оторвался от созерцания снежных хлопьев. Разве не боль в темно-зеленых глазах прочитала она тогда?

Да, именно так. Джулия хорошо понимала, что он делает сейчас – пытается скрыть горечь и боль за сверкающим фасадом. Все чудесно, утверждал его фасад. Он собирается всего лишь немного выпить, чтобы отпраздновать открытие сезона.

Фасад был великолепный и весьма убедительный, словно Джейс Коултон на самом деле задавался вопросом, уж не она ли чувствует себя подавленной. И беспокоился по этому поводу.

– Я не подавлен, – проговорил он. – И это означает, что скорее всего подавлены вы. Хотели бы вы поговорить об этом?

«Разговорите его», – попросила ее Алексис. И вот сейчас этот мужчина с ледяным взором, проморозившим ее до костей, давал ей такую возможность.

– Наверное, – пробормотала она. – Да. Спасибо.

– Вот и хорошо. Кстати, меня зовут Джейс. А вас?

– Джулия.

– Приветствую вас, Джулия. А это кто? – Джейс жестом указал на кролика.

– Это Флоппи, – прошептала она.

– Привет, Флоппи, – тихо произнес Джейс, почувствовав, как печальная улыбка Джулии резанула его по сердцу. По его сердцу, которое он готов был сжигать каждое Рождество и которое в промежутках между ними оставалось ледяным. Таково сердце Джейса Коултона, лед и пламя – две необитаемые крайности. Но сейчас появилось нечто другое, нечто новое, что заставило его снова задать вопрос:

– Может, вы расскажете мне, Джулия, почему вы подавлены?

Это было необыкновенное предложение. Как будто он и в самом деле хотел это знать, а у Джулии было ощущение, как будто она и в самом деле хочет ему рассказать, почему она когда-то совсем упала духом и алкоголь казался ей единственным средством сохранить рассудок.

– Джулия?

– Мой возлюбленный и я должны были лететь в Лондон вместе. – Произнесенные слова поразили ее, но не его, в особенности то, как она произнесла слово «возлюбленный». – Однако он встретил кого-то еще.

– Другую женщину?

«Женщина», как и «возлюбленный», – это слово Джулия никогда не употребляла применительно к себе. Хотя за семь лет жизни Уинни и семь лет, прошедшие после ее смерти, Джулия перешла из категории подростков в категорию вполне зрелых женщин.

– Да. Другую женщину. Он встретил ее три недели назад. Наша женитьба не отменяется, сказал он, просто откладывается.

– У вас были свадебные планы?

– Мы должны были обвенчаться в Чикаго вчера вечером, а сегодня лететь в Лондон, чтобы провести медовый месяц.

Вот так, подумала Джулия. Это должно подействовать. Джейс поймет, что она говорит о нем, а не о себе, и, несмотря на предупреждения Алексис, они смогут поговорить без лжи.

Джулия была несколько удивлена, что Джейс не разгадал ее замысла. И это было вовсе не потому, что он слушал невнимательно. Наоборот, он слушал напряженно, с полным вниманием. И тогда у нее появились проблески догадки.

– Вы его любите, Джулия? Все еще любите?

Вопрос Джейса был точно такой, какой вертелся у нее на языке, когда она слушала Алексис на аэровокзале. «Любит ли вас еще Джейс, Алексис?» Джулия не задала этого вопроса. Это было справедливо, рассуждала она, честно со стороны Алексис признаться Джейсу, что она ошеломлена его любовью и ей требуется некоторое время, чтобы во всем разобраться. Справедливо, честно. И это вовсе не было предательством любви, в которую Джулия верила.

Однако сейчас Джейс задал вопрос, который не задала в свое время Джулия, и в голосе его послышалась хрипотца, которая хорошо гармонировала с тлеющей печалью в его глазах.

– Еще? – переспросила она. – Что вы имеете в виду?

– Ничего. Забудьте о моем вопросе. Это не мое дело. – «Хотя почему-то меня это дьявольски интересует».

– Нет, Джейс. Пожалуйста, ответьте. Возможно, это поможет. Разговоры помогают, не правда ли?

Помогают ли разговоры? Откуда ему знать? Джейс Коултон держал совет с собой. Всегда. Но этот вопрос задала она, словно сама этого не знала, словно была так же одинока, как и он. Одинока? Вероятно. До тех пор, пока не влюбилась. И тут же столкнулась с предательством.

Одинокая балерина хотела поговорить. С ним. Кажется, ей нужно было поговорить с мужчиной, который не хотел разговаривать, но тем не менее сам начал эту беседу. Мягко, поощряюще Джейс произнес:

– Да, так говорят.

– Я думаю, это правда. Когда говоришь вслух, это помогает. И если бы я знала, что вы имеете в виду под словом «еще»…

– Я скажу вам, Джулия. Но только обещайте принять в расчет источник.

– Вы имеете в виду себя?

– Да. Это ведь не моя специальность.

– Вы имеете в виду любовь?

Любовь, подумал Джейс. Она произнесла это слово так бесстрашно, словно любовь все еще оставалась сокровищем, несмотря на боль, вызванную ее потерей.

– Да, Джулия, я имею в виду именно это.

– Вы никогда не любили?

– Нет. Никогда.

Джулия поняла, что это правда. Она могла судить об этом по чистому блеску его глаз. Джейс Коултон никогда не любил. Это означало, что лгала Алексис, а теперь и она сама.

Алексис Аллен находилась в аэропорту, в котором было множество людей, и она могла отдать свой билет первого класса до Лондона любому. Но почему-то она выбрала Джулию. Хотела помочь отчаявшемуся Джейсу? Проследить, чтобы он не упился до смерти на пути в Хитроу?

Нет. Джейс Коултон не пребывал в угнетенном состоянии. А как же выражение муки, которое она заметила в его глазах, когда он оторвался от окна и посмотрел на Флоппи и на нее? Скорее всего ей показалось. Или же преданный своему делу доктор думал о пациенте, которого потерял, о жертве, которую не смог спасти.

А темные круги под темно-зелеными глазами? Результат бессонных ночей и тоски по женщине, которую он любил? Нет. Этот человек не относится к тем, кто не спит ночами и караулит женщин, он не может быть таковым и никогда не был. Он просто работал, спасая жизни людей.

И все, чего Джейс хотел и на что имел полное право, – это возможность изгнать мучившие его мысли о жизнях, которые он не сумел спасти, и с этой целью выпить немножко виски и отпраздновать в одиночестве тот факт, что Алексис ушла из самолета и из его жизни.

Джейс вздохнул с облегчением, когда Алексис ушла. Вот она правда, которую Джулия видела в зеркале из снежных кристаллов. А какие чувства испытывала Алексис, потеряв Джейса? Ярость. Джулия поняла это, стоило лишь Алексис появиться в зале ожидания.

Выражение ярости исчезло так быстро, что Джулия забыла о нем и вспомнила лишь сейчас. Но оно явно было до того, как Алексис принялась разглядывать толпу измученных ожиданием пассажиров и наконец с удовлетворением остановила свой выбор на ней.

Ибо в этом заключался замысел мести Алексис.

– Я только сейчас поняла, что вы имели в виду, говоря «еще». Вы удивляетесь, как я могу любить человека, который так безжалостно растоптал мою любовь.

Это было, конечно, правильно. Однако отвращение, которое он испытывал к себе, затмило презрение к жениху, который оставил на Рождество симпатичную балерину, мечтающую о свадьбе, подавленной, опустошенной, одинокой.

Впрочем, Джулия не выглядела столь уж опустошенной. Скорее, она испытала потрясение сейчас благодаря ему.

– Вы правы, – кивнула Джулия. – Я не могла бы его больше любить. И не должна.

– Это сказано несколько поспешно, Джулия. Слишком поспешно. Тем более что мы уже определили – и вы с этим согласились, – что я не эксперт в этой области.

– Но я тоже так считаю. Когда кто-то демонстрирует вам, кто он на самом деле, не давайте ему больше шанса повторить это. Такой совет я дала бы вам, будь ситуация обратной. Я не смогла дать этот совет себе. Так что спасибо.

– За то, что я причинил вам боль?

– Вы не причинили мне боли, Джейс. В самом деле. Вы помогли.

– Я не убежден в этом, – мягко возразил он.

– Я отлично себя чувствую. Поверьте мне. И мои проблемы вовсе не в любовных делах.

Глава 5

Джулия сунула руку в голубой рюкзак и нащупала альбом для зарисовок. Ей предстояло закончить две акварели, два образа, воплощающих счастье. Но эта радость была припасена на Рождество и на следующий за ним день. Кроме того, ее рисунки были столь необычны, что ее зеленоглазый сосед непременно их заметит, но из вежливости не станет комментировать…

От альбома рука Джулии скользнула к путеводителю, в котором лежал аккуратно свернутый листок с планом и маршрутами экскурсий на все шесть дней в Лондоне.

23 декабря: Бег (см. карту на стр. 18).

Мейфэр и Найтсбридж. Поесть.

24 декабря: Бег (см. карту на стр. 43).

«Кентерфилдз». Поесть.

25 декабря: Рисовать.

26 декабря (День подарков): Рисовать.

27 декабря: Бег (см. карту на стр. 68).

«Кентерфилдз». Поесть. Прочитать о Британском музее.

28 декабря: Британский музей. Подтвердить заказ на рейс самолета. Организовать отъезд в аэропорт. Упаковаться.

Из-за непогоды она прибудет в Лондон на день позже, чем планировала. Поэтому утренние пробежки придется исключить. В этом не было ничего плохого и даже наоборот. За последние несколько недель, выражаясь фигурально, сжигания мостов она израсходовала больше калорий, чем потребила.

Остаток сил двадцать третьего декабря она планировала посвятить прогулке по праздничным улицам Мейфэра и Найтсбриджа, чтобы пробудить определенные воспоминания и адаптироваться, прежде чем отправиться накануне Рождества в «Кентерфилдз».

С этим местом у нее связаны самые волнующие, самые дорогие, самые будоражащие воспоминания.

Джулия постаралась подавить набежавшую волну паники мыслями о том, что она будет рисовать в номере отеля двадцать пятого и двадцать шестого числа.

Двадцать седьмого она снова навестит «Кентерфилдз», чтобы проститься с прошедшим Рождеством.

Бай-бай, Роство. Джулия услышала родной и любимый голос и даже увидела ручонку, которая махала ей, прощаясь.

Джулия схватила сложенный листок и заставила себя сосредоточиться на двадцать восьмом – последнем дне пребывания в Лондоне. Британский музей – так решила она. Ее эмоциональное путешествие в собственное прошлое будет завершено, и она посвятит себя изучению великих древних цивилизаций, разнообразию форм жизни и миров.

Согласно плану, о Британском музее Джулия должна прочитать накануне. Однако штормовая погода нарушила столь тщательно составленный план. Не последнюю роль в этом сыграли также внимательные и доброжелательные темно-зеленые глаза. Нужно было что-то делать. Сейчас. До окончания полета.

И она, открыв путеводитель, нашла главу «Чудеса Британского музея» и углубилась в чтение.

Джейс взял с собой в дорогу черный портфель, и после того как Джулия занялась изучением путеводителя, он извлек из портфеля пачку документов, полученных им накануне.

Их бригада отправилась в самое горячее место планеты – на Балканы. Одних врачей он знал, других нет. Как всегда, в их группе были представлены специалисты разных профилей – от травматологов до акушеров и педиатров.

Джейс читал документы. Делал вид, что читал в промежутках между взглядами, которые бросал на Джулию.

А Джулия? Она читает, решил он. Добросовестно и тщательно. Вот оторвалась от текста, чтобы справиться с соответствующими диаграммами, схемами и картами.

Однако затем какое-то время она смотрела на схему галереи таким отрешенным взглядом, что было ясно: мысли ее далеки от красот музея.

И вообще, обнаружил Джейс, Джулия смотрела даже не на страницу, а на белый листок бумаги. Интересно, что она там видит? Потерянную любовь? Черное предательство? Безжалостную пустоту после потери надежды?

Джулия произнесла слова: она не должна, не может и не станет продолжать любить человека, который ее предал.

Но именно он спровоцировал соприкосновение с правдой. Именно он причинил ей боль. Он с радостью перенес эту боль на себя.

У Джулии болело сердце из-за него, и Джейс опасался, что она вполне может испытывать и другие страдания. Каждый мускул ее тела был напряжен. Будучи врачом, он начал размышлять о таких явлениях, как ацидоз или некроз, несущих смерть тканям, которые начинают задыхаться без подпитки кровью, насыщенной кислородом, и просить о помощи.

Но Джулия не обращала никакого внимания на эти отчаянные мольбы. Была глуха. И неподвижна, словно мраморная статуя. И только безжалостно кусала губы.

Доктор Джейс Коултон всю свою профессиональную жизнь занимался тем, что прикасался к другим людям. Пациентам. Его прикосновения были иногда весьма агрессивны – шприц в вену, огромная игла в кровоточащую грудь, другие иглы – поменьше, но не менее агрессивные – в сердце, в спинной мозг, в глаз. А иногда он как врач прикасался просто для того, чтобы вселить уверенность.

А в личной жизни? Были чувственные интимные прикосновения рук, губ, рта Джейса Коултона. Неподражаемые. И щедрые. Прикосновения, от которых захватывает дух, заявляли его возлюбленные.

В постели. А вне постели, вне страсти Джейс никогда не держал в руках рук возлюбленной, не прикасался нежно пальцем к красивой щечке, не запечатлевал поцелуя на изящной брови, не обнимал по-хозяйски подругу за обольстительную талию.

Джейс прикасался к любовницам в определенные моменты: во время близости, для получения удовольствия – и только. Потому что ничего другого и не было. Не было чувства. Не было интереса. И определенно не было, никогда не было любви.

Так что же направляло его руку сейчас?

Какой-то удивительный импульс, который без его ведома заставил его руку шевельнуться и подняться.

И вот его рука, его пальцы касаются ее губ.

Они были влажные, эти изжеванные теплые шероховатые губы, которые она все еще продолжала жевать под его изучающим взглядом.

Что, если прикоснуться к этим губам совсем нежно, ощутить их тепло, их трепет, их вкус?

– Простите, – пробормотал он, отгоняя от себя плотские, грешные мысли и убирая от ее губ пальцы.

– Простите? – озадаченно переспросила Джулия, а затем извиняющимся тоном добавила: – Ну да, я жевала губы! Я это иногда делаю. Ужасная привычка. Простите меня.

– Джулия, – мягко остановил ее Джейс, – это я должен извиняться.

– За что?

В ее голосе послышалось такое изумление, что Джейс не сразу ответил. Не смог. Он обнаружил, что не знает, почему он должен просить прощения. За прикосновение к ее губам? Нет. За сочувствие к ее боли? Нет. За свои грешные плотские мысли? Нет. Нет. Нет.

– За то, что причинил вам боль, – высказался он наконец.

– Но вы не причиняли мне боли.

– Да, но… – Внимание Джейса отвлекла Марго.

– Просто хочу узнать, – проговорила стюардесса, – не требуется ли вам чего?

Джулия ответила:

– Нет.

Джейс, возвращая Марго так и не открытые бутылочки виски, попросил:

– Еды.

– Еды, доктор? – игривым тоном переспросила Марго. – Это когда я только закончила с завтраком, а до обеда еще несколько часов? Дело не в том, что совсем ничего нет, однако…

– Подойдут любые калории.

Марго улыбнулась:

– Думаю, что смогу наскрести немного калорий.

– Отлично, – кивнул Джейс. – Спасибо.

– Пожалуйста.

Марго ушла, и внимание Джейса снова целиком переключилось на Джулию.

– Я вдруг понял, что очень голоден, – признался он. – И подумал, что вы тоже.

– Из-за моих губ…

Джейс перевел взгляд с ее озабоченных глаз на изжеванные губы, которых он импульсивно коснулся.

– Из-за ваших губ, Джулия?

– Потому что я их жевала.

Он снова посмотрел ей в глаза.

– Нет. Просто я подумал, что вы, может быть, голодны.

«Потому что я такая худая, – догадалась Джулия. – Потому что я слишком много бегаю и слишком мало ем».

– Вы не должны беспокоиться обо мне.

– Я знаю. Но все же беспокоюсь.

– Или испытываете ко мне жалость?

– Нет. – Он произнес это негромко, но быстро и решительно.

Жалеть ее? Женщину, дорожившую любовью, несмотря на предательство, женщину, считавшую своим долгом (перед кем?) так бережно обращаться с тряпичным кроликом? Джейс был заинтригован. И обеспокоен. Но испытывать жалость к ней? Нет.

– Я сожалею из-за него.

– Из-за него?

– Из-за вашего жениха.

– Никакого жениха нет, Джейс. Это была ложь.

Ложь? Он этого не заметил. Даже еще не начал догадываться.

– Для чего?

– Из-за Алексис.

– Алексис? При чем здесь Алексис? – Тональность его голоса резко изменилась.

– Она сказала, что вы обижены, угнетены, пребываете в отчаянии и нуждаетесь в разговоре. Поэтому я пообещала…

– Откуда вы знаете Алексис?

– Я ее не знаю. То есть я, конечно, знаю, кто она, но… Я находилась в зале ожидания, одна из многих пассажиров, ожидавших своего рейса. Алексис решила отдать свой билет мне.

– Конечно, она сопроводила это рассказом?

– Да. Она сказала, что вы должны были обвенчаться вчера вечером.

– И?..

– Она заявила вам, что хочет отложить свадьбу, потому что… ваша любовь к ней столь грандиозна, что ей требуется некоторое время, чтобы прийти в себя. По ее словам, вы были недовольны, но не стали возражать. Прошло три недели, и накануне свадьбы вы оставили ей сообщение с просьбой провести Рождество с ней вдвоем в Лондоне. Она решила согласиться. Однако к этому утру все изменилось.

– Из-за чего?

– Из-за того, что вы видели ее вчера вечером с Грантом Роджерсом.

– Попробую угадать. Я выслеживал их? – Легкое изумление отразилось в холодном взгляде Джейса. – А когда я увидел ее с другим мужчиной, я почувствовал себя уязвленным, пришел в отчаяние?

– Да. И очень разозлились и не захотели лететь с ней в Лондон.

– И Алексис выбрала вас, потому что вы выглядели такой симпатичной.

«Нет. – Джулия опустила глаза и посмотрела на Флоппи. На свои худые, бледные руки. – Алексис выбрала меня, потому что я выглядела жалкой, а не симпатичной. Жалкой, убогой, несносной». А вслух сказала:

– Алексис выбрала меня, чтобы я вызвала у вас раздражение. Чтобы я нарушила ваше уединение и вам захотелось видеть рядом с собой ее, а не меня.

Джейс понял. Внезапно. С болью. И с гневом, адресованным самому себе. Ему не следовало связываться со знаменитой актрисой. Но Алексис была такой сочной, жаждущей и доступной… И он поддался. И вот теперь пожинает плоды своего выбора.

А сейчас его выбор затрагивает Джулию. Нужно признать, что со стороны Алексис это было весьма проницательно – проникнуть в суть Джулии. Распознать ее способность к сопереживанию и состраданию. Ее добродетельность.

– Джулия. – Его голос прозвучал удивительно тепло, почти ласково. – Из числа многих причин, почему мои отношения с Алексис не сложились, одна из главных заключается в том, что она не знала меня. Совсем не знала. И она даже предположить не могла, кого я хотел бы видеть своим спутником на пути в Лондон.

Джулия оторвала глаза от своих костлявых рук и кролика и посмотрела на него.

– Но вы совсем не нуждались в разговорах.

– С Алексис? Не нуждался. Но я нуждаюсь в разговоре с вами, Джулия. Обо всем. То, что наговорила вам Алексис, не соответствует действительности. – Кривая улыбка коснулась его губ. – Кроме одной маленькой детали. Мы в самом деле однажды решили, что поженимся накануне вечером…

Они встретились в середине октября. Доктор Джейс Коултон пришел в коллектив «Города ветров» проконсультировать друга, у которого была больна жена.

Позже Алексис решит, что его ссылка на друга фальшива. У него не было друзей. Только знакомые, только коллеги.

Только любовницы.

Тем не менее в тот октябрьский день Алексис поняла одно: она хочет видеть этого шикарного доктора в своей постели. Она соблазнила его? Нет. Это было его решение, а не ее обольщение, и выполнено оно было с холодной точностью хирургического скальпеля.

Однако он был великолепен. Если говорить о его любовных ласках. Искусные, чувственные и такие интенсивные, они одновременно и пугали ее, и приводили в восторг. Алексис почувствовала, что секс – это отдушина для него, способ забыться, сбежать от резни и крови и возможность использовать свои удивительные руки хирурга для совершенно иных целей.

Необходимое бегство. Но не безрассудное. Перед тем как вступить в связь, он обсудил с ней возможные последствия страсти и ясно дал понять, чего ей ждать не следует.

Это было конкретное, точное и бесстрастное обсуждение. Джейс Коултон категорически не хотел детей. Что само по себе было прекрасно. Она тоже их не хотела. Алексис не знала причин, которыми руководствовался Джейс, – достаточно было уяснить, что он решителен и категоричен в этом плане, – но она знала свои. Алексис любила жизнь такой, какая она есть, и долго и трудно шла к тому, чтобы добиться нынешнего успеха.

К тому же она действительно не любила младенцев, детей или – Боже упаси! – несносных подростков. Биологические часы, которые по идее должны были призывно прозвенеть при виде гукающего херувима, упорно молчали.

Алексис пользовалась таблетками для предотвращения беременности – самым эффективным контрацептивом. Однако гормоны играли в ее крови и ее постоянно преследовало ощущение, будто она накануне менструации. У нее болела голова, она часто бывала раздражительна. Ей было всего тридцать четыре. Когда-нибудь, в сорок четыре или в сорок пять, безмолвствующие часы могут наконец прозвенеть и пробудить в ней жажду материнства.

Кроме таблеток, Алексис использовала противозачаточный колпачок, меняя его каждые шесть месяцев, а также контрацептивную пену.

Однако Джейс Коултон, со своей стороны, был намерен принять дополнительные меры. И принимал их.

Хотя она и отговаривала его от этого.

Однако в результате она обвинила именно его, его потенцию, его страсть, когда в конце ноября поняла, что произошла семидневная задержка менструации, которая всегда приходила точно в срок.

Она испытала необычный для нее стресс. И именно в этот период ее героиня из «Города ветров», доктор Вероника Гастингс, сделалась самой привлекательной героиней телевидения в дневное время.

Приз «Эмми» за лучшую роль у нее в кармане, предрекали авторитеты телешоу. Что уже само по себе было наградой. Ее агента осаждали сценариями художественных фильмов.

Это был своего рода эйфорический стресс, о котором мечтает каждая актриса.

Но был и другой стресс. Доктор Джейс Коултон. Единственный мужчина на всей планете, который, судя по всему, забыл о том, что она жива. Почти месяц она ничего о нем не слышала, хотя точно знала, что он в городе. Она это проверила.

Казалось просто невероятным, невозможным, чтобы их связь могла так закончиться. Она ведь едва началась. Кроме того, заканчивать связь было прерогативой Алексис. Всегда. Ни один мужчина не успевал устать от нее раньше, чем она уставала от него.

Правда, она никогда раньше не встречала таких мужчин, как Джейс. Он должен позвонить. И, ожидая его звонка, она становилась все нетерпеливее и раздражительнее.

Тем более что задерживалась менструация.

Алексис позвонила Джейсу и, узнав, что он не работает в этот вечер, заявила, что будет ждать его в пентхаусе на берегу озера в восемь часов и что им нужно поговорить.

Какова была реакция Джейса на ее телефонный звонок? Сдержанная и бесстрастная. Похоже, он даже не слишком удивился, как будто для него было вполне рутинным делом заканчивать любовную интрижку, просто перестав звонить, а затем выслушивать настоятельную просьбу отвергнутой любовницы о свидании, чтобы получить подтверждение случившегося при личной встрече.

Но на этот раз она приготовила надменному доктору сюрприз. Она предъявила его сразу же, едва он появился в ее роскошном пентхаусе:

– Что, если я скажу тебе, что беременна?

– А я отвечу, что это невозможно. По крайней мере, – уточнил Джейс, – невозможно, чтобы это был мой ребенок.

– Если младенец есть, Джейс, то он определенно твой.

– «Если», Алексис? Ты не уверена?

– Нет. Но задержка составляет семь дней.

– Выясни.

• – И что тогда? – Алексис знала ответ. Она сделает аборт. И мало того, что она испытает дискомфорт, еще ведь существует риск, что бульварные газеты пронюхают об этом. А что же мужчина, чья потенция стала причиной того, что с ней произошло? Этот мужчина найдет для нее лучшего из лучших специалистов в этой области, наверняка своего коллегу, от которого она вправе ожидать полного молчания и предельной аккуратности.

Однако Джейс не спешил изложить этот очевидный план – дескать, я все беру на себя, – и в воцарившемся молчании что-то происходило.

Две вещи.

Одна происходила с ней, другая – с ним.

То, что происходило с Алексис, было знакомым и понятным – накатывающее тепло в нижней части живота, подающее сигнал о том, что наступило время менструации. Вскоре последуют судороги – неприятные, но не столь уж болезненные, и начнется кровотечение, от слабого до умеренного, которое будет продолжаться пять дней.

Она не беременна, просто случилась задержка, и Алексис, испытав внезапное облегчение, едва не выболтала эту радостную новость.

Однако она все-таки сдержалась – совсем ни к чему позволять Джейсу так легко соскочить с крючка.

Его молчание объяснялось тем, что происходило, – бушующая в нем буря столь заинтриговала ее, что она была не в силах заговорить, даже если бы пожелала. Тем более что она этого и не желала, ей досташшло огромное удовольствие видеть, как он стоит перед ней и смотрит на нее со смешанным чувством ярости, муки, страсти, желания.

Алексис хотелось, чтобы он смотрел на нее вот так всегда, чтобы он прикоснулся к ней и занялся с ней любовью, как делал это раньше.

Она представила себе, как Джейс касается ее, а она начинает дрожать, и теперь просто обязана была заговорить:

– Джейс? Что, если я беременна?

– Тогда, – пожал он плечами, – мы поженимся.

– Поженимся?

– Это мое предложение, Алексис. Мой выбор.

Брак отсутствовал в списке ее желаний, равно как и младенец. Однако все это было в его списке.

Однако Джейс просил ее выйти за него замуж, он хочет этого, он выбирает ее. В качестве невесты. Своей жены. Матери его ребенка.

Судорога в животе напомнила ей, что ребенка-то нет.

Хотя он мог быть. Поэтому ей просто нужно удержать Джейса подальше от постели в течение ближайших пяти дней. У Алексис было тревожное чувство, что подобное воздержание для него не будет трудным, что он отнюдь не жаждет прикоснуться к ней, как жаждала этого она, мечтая о его прикосновениях.