Текст книги "Дикая Душа"

Превозмогая страх, взяв себя в руки, слежу за каждым действием этой твари, Оля назвала её – Ме́ссором. Быстро подхватив меч с земли, ставлю его перед собой, ощущая, как неумолимо трясутся руки. Встречаю огромную лапу с шипами, тем самым блокируя удар лезвием. Оружие чуть не выскакивает из рук при столкновении, да и из-за тяжести руки с трудом справляются с ним. В фиолетовых глазах чудища горит неистовая злость, пропитанная ненавистью. Грозно рыча, тебра́рум замахивается на меня двумя другими конечностями. Я резко отпрыгиваю, пошатываясь на ногах, и понимаю, что не смогу сдержать такой напор. Слишком рано мне было соваться в такое масштабное сражение. Его руки врезаются в землю. Не теряя времени, быстрым и резким взмахом меча ударяю по его тощим конечностям, стараясь плотно удерживать тяжёлое и непослушное оружие в руках. Тебра́рум начинает рычать ещё громче. От этого существа тянет запахом смерти и свежей крови. Ещё удар, мне снова удаётся отпрыгнуть, но в этот момент я совершенно теряю бдительность. Две руки этой твари резко врезаются чуть ниже груди, отдаваясь ужасной болью по всему телу. Мне словно парализует. Вскрикивая, чувствую, как изо рта вылетают кровавые брызги. Тонкая струйка горячей крови медленно стекает по моей губе, падая каплями на серые вставки униформы. Агония пропитывает всё моё существо, сковывая движения. Еле дыша, пытаюсь поднять меч и оттолкнуться, но все мои попытки оказываются безуспешными и до ужаса глупыми и нелепыми. Металлический вкус во рту усиливается, а силы стремительно покидают тело.

«– Какой смысл? Я не самоубийца».

Собственные слова болезненно ударяют по голове. Зачем я вообще полезла во всё это? Веки тяжелеют; поток крови усиливается, вытекая изо рта, смешивается со слюной, скатываясь по подбородку. Тебра́рум смотрит на меня сверкающими глазами, прежде чем резко вырывает руки из моего тела. Боль становится невыносимой. Болезненный стон вырывается изо рта. Голос словно пропадает. Пытаясь вдохнуть, чувствую тягостные хрипы. Падая на четвереньки, я начинаю сильно кашлять. Сгустки крови вырываются изо рта с новой силой, окрашивая траву в багровый цвет. Рана в груди адски болит, а последние силы словно утекают через неё, покидая меня. Я старательно подношу руку к ранениям пытаясь перекрыть поток крови, когда в глазах начинает мутнеть. В конец обессилев, валюсь на землю.

Последнее, что мне удается увидеть – яркая и ослепляющая вспышка зелёного света, после чего сознание ускользает от меня, погружая во тьму.

* * *

– Это поразительно, но она жива, правда потеряла много крови. Рана могла быть и серьёзнее, – это голоса в моей голове или кто-то и в правду говорит рядом?

– Глупая девчонка! – прозвенел знакомый голос, наполненный злостью, но так размыто, что я с трудом могла разобрать хоть что-то.

Медленно открыв слипшиеся глаза, пытаюсь проморгаться, чтобы размытая пелена исчезла. Даётся пробуждение крайне неприятно.

– Она пришла в себя! – мягкий женский голос лепечет почти у меня над ухом.

Как только взгляд немного проясняется, я начинаю различать лица. Мрачный Абе́ктибус смотрит на меня со злостью, в то время как девушка в светло-синей одежде что-то смотрит на мониторах, провода которых тянутся ко мне. Ноющая боль не даёт нормально двигаться, подавляя мои попытки подняться.

– Ты как? – сразу же спрашивает Абе́ктибус.

Он выглядит довольно потрепанно: из разбитой губы показываются кровяные прожилки, из которых едва сочится кровь, всё лицо покрыто ссадинами и мелкими порезами, неизменным остался только его непроницаемый взгляд.

– Что с Бэлп и остальными? – хрипя, произношу я.

– Не напрягайся, тебе нужно отдохнуть, – тревожно произносит девушка.

Глаза снова начинают слипаться, но я изо всех сил стараюсь не отключиться, буравя Абе́ктибуса взглядом. Он тяжело выдохнул, помотав головой.

– С ней всё будет хорошо и с остальными всё в порядке, пара болячек, пустяки. Кэ́лдос почти что успел починить зе́мпсид до того, как ты кинулась на самоубийство… вот только… неважно. Поговорим позже.

После этого я провалялась в лечебнице пару дней, залечивая болячки, оставшиеся после боя. Ко мне заглядывала Оля и мы много болтали с ней на разные темы, в основном она рассказывала, что происходило нового за день и о состоянии Бэлп… на этом наш разговор обычно заканчивался. Девушка улыбалась и, смахивая белокурые волосы, заделанные в высокий хвост, уходила. Медработница удивлялась тому, как быстро затягиваются мои раны, на что я удивлённо хлопала глазами, ведь прежде у меня обычная ранка от пореза заживала как минимум неделю, а тут дыра в груди за пару дней затянулась.

Встав на ноги, первым делом я навестила Бэлп, но она была без сознания, хотя здешние медики утешали, говоря, что её состояние улучшается с каждым днём, а полученные раны не смертельны. Тренировки пришлось отложить на какое-то время, ведь окончательно мой организм так и не восстановился, да что уж там, каждый шаг отдавался болью в груди. А самое сложное было только впереди. Заглянув в свой телефон, я обнаружила большое количество непринятых звонков и сообщений от мамы. Это повергло меня в ужас. Вернувшись в свой мир, мне пришлось выслушать целую тираду. Хотя оно было и понятно, меня не было несколько дней, а придумать внятное и логичное объяснение я так и не смогла. Отмахнулась тем, что была у Ленки, и мы готовились к предстоящим экзаменам. Оставалось дело за малым: чтобы мама не позвонила подруге. Благо, в мире куве́лов работал телефон за счёт небольшого сооружения, о котором я попросту забывала спросить, хотя это меня не сильно волновало. Важнее было то, что я могла поддерживать со всеми связь.

Всё возвращалось на круги своя, в привычное течение этой бурной реки.

Вечер стремительно наступал на мир за завесой. Краски становились насыщеннее, хотя и теряли яркость. Я брела по коридору ордена, намереваясь отправиться домой, ведь мне и правда стоило хоть немного подготовиться к сессии. Окунувшись с головой в свои мысли, даже не заметила, как свернула в другой коридор, по которому ноги сами несли меня в самый конец. Сообразила, что что-то не так, только когда оказалась у деревянной двери. Недоумённо озираясь по сторонам – замерла. Странное чувство, манящее распахнуть дверь, нарастало.

Мне казалось, словно я делаю всё на автомате, не отдавая себе отчёт. Положив руку на ручку, уверенно распахнула дверь, за которой меня встречает мрак. Лучи солнца, струившиеся через окно из коридора, осторожно пробирались в тёмную комнату, освещая некоторые её участки. Заметив уже знакомый рычажок на стене у входа, повернула. Небольшой шарик света навис над устройством, освещая помещение. Оно больше напоминало кладовую: много странных свитков, свёрнутых и сложенных на столе, который был встроен в стену; книги, помещённые в стенды со стеклянной поверхностью и множество непонятных картин, пылившихся как в деревянных рамках, так и без них. Подойдя к одному из трёх стендов, я хотела было дотронуться до книги, как увидела маленькие искры, выглядящие недоброжелательно. Значит, это не стекло, а какая-то пелена, как в том городке вместо витринных стекол. Решая, что прикасаться не стоит, я продолжила осматривать комнату. Повертевшись на месте, решила подойти к одной из картин. На ярком и цветном полотне красовалась девушка в необычном одеянии, нарисованная то ли красками, то ли маслом. Она зачаровывала загадочным взглядом и лёгкой, но такой же таинственной улыбкой.

– Что ты здесь делаешь? – раздался грубый голос позади.

– А… прости, я немного заблудилась, – вздрагивая, смотрю на застывшего в проходе Абе́ктибуса.

– Сюда нельзя, эта дверь должна быть закрыта, – твёрдо пояснил он.

– Я её не взламывала, если ты об этом!

Тяжело вздохнув, он прошёл внутрь, погасил свет и начал выталкивать меня.

– Всё, пошли, ты, кажется, собиралась домой, – подталкивая меня в спину, бубнил Абе́ктибус.

Обернувшись напоследок, я увидела, как глаза на картине сверкнули зелёным светом, буквально на секунду, прежде чем дверь закрылась за моей спиной.

Глава 6. Голос извне

Тёмные синие шторы, наполовину закрывающие просторное окно, устало тянулись вниз, не пропуская искрящиеся лучики света, что упорно пытались прорваться внутрь. Дневная светлая занавеска лениво прикрывала остальную часть окна, поднимаясь и опускаясь от лёгкого ветерка, робко залетающего в открытое настежь окно. Бежевые стены помещения переливались, ловя на себе солнечных зайчиков. Всё вокруг было наполнено жизнью, струящейся в неумолимом яром потоке.

Я снова окинула взглядом пушистые ресницы Бэлп на мирно закрытых глазах. На её ровной, оливкового цвета, коже выступали маленькие крупицы пота. Глубокие раны и мелкие царапины, украшенные синяками, постепенно начали заживать, оставляя после себя еле заметные следы. Она казалась мне спящей красавицей, мирно ждущей своего спасителя, способного пробудить её от неприятного сна, превратившегося в кошмар. Прошло чуть больше недели с того момента, как Бэлп была повержена Даймофэром. Как оказалось, никто кроме меня не видел безжалостное сражение Бэлп и Оли с этим монстром.

Меня всё никак не отпускали воспоминания о том дне. Острые, как иглы, когти проткнули мою грудь в два счёта, а остальные две руки готовились довести казнь до самого конца, вот только суд был прерван, да и остался без внимания присяжных. Я не могу выкинуть из головы то, что мои раны уже затянулись, хотя и болели, а раны Бэлп, в моём воображении, разрушали её изнутри. Тем не менее продвинутое оборудование мира за завесой во много раз ускоряло лечение, а точнее заживление. Эта тварь нанесла ей чуть менее серьёзные раны, чем мне, однако, быть уверенной в причинённом вреде нашим телам – не могу. Ещё я узнала, что инновации этого мира позволяют избавиться от шрамов, если ты сам того пожелаешь, но только при условии, что тело окрепло и боль отступила, иными словами, когда организм полностью восстановится. Даже при наличии такой техники, мне доводилось видеть немало орденовцев со шрамами, которые они не стремились спрятать. Очевидно, что в этом была своя философия.

После того задания все были как на иголках. Более старшие орденовцы опускают глаза, проходя мимо палаты Бэлп, а на нас и вовсе стараются не смотреть. Поначалу мне казалось это очень странным, а после разговора с Олей разорванный в клочья лист бумаги начал скрепляться невидимыми нитями, показывая израненное бытие. В тот день на задание должны были пойти старшие, элитный отряд ми́литов. Однако, они отправились в сайд «Шёпота воды», поскольку кто-то из управления ошибочно указал их отряду, что тебра́румы собираются атаковать именно его, а не сайд «Открытой долины».

Как оказалось, у каждого сайда есть собственное название, отличающее его от других. Это напомнило мне мой мир, поскольку всё в нём имеет своё имя, отличное от другого. Эти тонкие и незримые нити продолжают крепко связывать людей из совершенно разных миров, не утрачивая наше далёкое родство. Хотя этим родством куве́лы явно не гордятся, а причины того мне неизвестны.

– Ты что тут с самого утра? – холодный голос ворвался в стены палаты, безжалостно ударяясь о них и разлетаясь в разные стороны.

– Мне всё равно нельзя тренироваться, вот я и подумала, что смогу составить Бэлп компанию, – пожав плечами, я кидаю на аппараты рядом с её кроватью безнадёжный взгляд.

– Тебе и самой ещё нужен отдых, – безразлично выкинул парень, словно это просто пришлось к слову.

– Со мной всё в порядке, – поворачиваясь к нему, я впиваюсь своими глазами в северно-ледовитые и неисследованные воды его души. – Ты так и не рассказал, – удручённо произношу я, перебирая свои пальцы в нерешительности.

Абе́ктибус вскинул брови вверх, отводя свои глаза к окну и награждая пейзажи своим холодным безразличием. Почему-то рядом с этим человеком, как мне виделось, постоянно ходила серость и шипела на каждого, кто пытался сделать её понаряднее, преобразив новыми цветами.

– Не рассказал, что?

Пушистые, длинные ресницы на его глазах непонимающие то взмывали вверх, то опускались. Правда забыл или просто не хочет говорить?

– Как ты тогда понял, что я чувствовала? – еле выдавив из себя назойливый вопрос, уставилась на него, не желая упускать ни одного его движения.

Абе́ктибус шумно выдохнул и оттолкнулся от тёмного деревянного косяка. Тот, едва скрипнув, недовольно уставился на парня, оставаясь неподвижным. Андрей прошёл к креслу рядом со мной, неторопливо усаживаясь.

– Помнишь, как мы говорили о проклятом даре от этого мира? – сжимая пальцы в замок, Абе́ктибус уперся локтями в ноги, устремив серые глаза в безмолвную стену, будто говорил с ней.

Я затаила дыхание, обдумывая его слова, в ожидании продолжения этой тайны, врезавшейся толстым гвоздём в мою голову и оставляя болевые ощущения от нескончаемого любопытства. Всё, находившееся в этом помещении, от стен до потолков, казалось, затаило неприсущее им дыхание.

– Дар, которым владеет не каждый житель за завесой, – утвердительно проговорила я, для самой себя.

– Именно, – его глаза переменились, начали источать что-то очень близкое боли. – Я и раньше упоминал о нём, думаю, ты и сама это хорошо помнишь.

«– Такой силой обладает не каждый и мы все платим за это очень большую цену. Каждый грёбаный день мы расплачиваемся за наши знания и способности, которые и без всего этого дерьма медленно убивает нас».

Его слова неожиданно всплыли в памяти, прорезаясь наружу и оставляя за собой тёмную дорожку секретов и недосказанности. От воспоминаний у меня встал в горле ком, до того неприятно это было вспоминать.

– Ничего удивительного в этих способностях, по моему мнению, нет, – отчего-то его голос наполнился грустью, казалось, она переполняла всё его существо и проникала гораздо глубже, чем кто-либо мог себе представить. – Моя проклятущая способность не дает мне жить спокойно. Даже раздирает, я бы сказал. И чем дальше я прячусь, тем быстрее она находит слабые места в этой броне. Я – эмпат, – всё с той же скорбью продолжил Абе́ктибус. – Точнее, так это называется во внешнем мире. Каждый грёбаный день я слышу эмоции других людей. Они пытаются прорваться в меня, заполнить собой и уничтожить мою личность.

Я молча впитывала каждое его слово, словно птичка, ловящая капли дождя.

– Этот «дар» позволяет мне чувствовать эмоции у всего живого и не только, – он перевёл свои глаза на меня, ища понимая.

Сжав руку в кулак и помяв пальцы, я нерешительно протянула её к его ладоням, касаясь холодной кожи, ощущая жар, пылающий внутри его души. Понимая, что ему тяжело об этом говорить, порой и вовсе не дышала, чтобы не спугнуть.

Он замер, смотря на мою руку. Секундное напряжение исчезло, давая волю расслабиться.

– Я могу чувствовать тебра́румов, точнее их эмоции. Поскольку они практически состоят из злобы и ненависти их силуэт для меня становится видимым, пока я сосредоточен. Но стоит только раз прикоснуться к этой непробудной тьме, как она тотчас стремится проглотить ту искру света внутри меня, – он ухмыляется, всё ещё глядя на мою ладонь, накрывающую его скреплённые руки. – Внутри каждого из нас каждую минуту идёт война между светом и тьмой, но важно помнить, что исход битвы зависит только от тебя. Принять её, поддавшись искушению или бороться до самого конца, не допуская и малейшего шанса на победу темноте, скрывающейся внутри.

– Так… вот как ты смог определить моё состояние и самих тебра́румов. Прости, – я нелепо усмехнулась, – из-за моего любопытства тебе пришлось рассказать об этом. Наверное, тебе тяжело разговаривать о таком?

Абе́ктибус удивлённо уставился на меня, выражая потрясённость, неуверенно появляющуюся из-за прочной маски безразличия.

– Спасибо, что поняла, – он едва улыбнулся, благодарно заглянув мне в глаза, хотя это больше выглядело так, будто он поджал губы.

Страх перед тьмой, зародившийся ещё до нашего существования, до сих пор продолжает терзать сердца людей, пытаясь очернить душу, беспощадно разрывая её на тысячи маленьких крупиц, что, как пыль, витают в воздухе, порой отражаясь на свету. Она словно пыталась донести до нас свое превосходство, которое с каждым днём крепло и нарастало, словно колючий нерушимый канат, отгоняющий надежду и веру людей.

Если задуматься, то каждый ведёт свою собственную битву, сражаясь до последнего вздоха со злом внутри себя, что питается нашими чёрными мыслями, которые впоследствии перерастают в ужасные эмоции, заполняющие и разрушающие изнутри. А кто-то и вовсе просто принимает тьму. Так или иначе, любой человек свято верит, что его проблемы глобальнее и ужаснее, чем у любого другого человека, существующего в этом мире. А ведь каждый из нас просто пытается выжить, закончить нескончаемую битву, уничтожающую в нас людей, чтобы просто спокойно существовать.

В голове завертелся, как быстро раскрученная карусель, странный вопрос, хотя именно такие необузданные вопросы в последнее время всё чаще посещают мои мысли.

– Ты видел зелёную вспышку в небе? – спокойно произнесла я, осторожно убирая свою ладонь, когда его пальцы начали расцепляться.

Я точно знала, что никто из присутствующих тогда не мог пропустить это странное явление, которое стало очередной тайной для меня. Яркие и резкие лучи, появившиеся из ниоткуда, вспыхнули далеко в небе, словно кто-то включил огромный прожектор с целью ослепить надоевших тараканов.

– Такое сложно не заметить, – Абе́ктибус пожал плечами. – Если тебе интересно, что это, то я не имею никаких представлений.

– Печально, – проговорила я, выдыхая. – Когда я очнулась, ты хотел сказать о чём-то, но отмахнулся. Не хочешь поделиться сейчас?

Его глаза снова стали безжизненно холодными и мрачными, а взгляд приобрёл уже привычную суровость.

– Из сайда «Открытой долины» один из тебра́румов убегал с чем-то в зубах. Это произошло уже после вспышки, – он резко подскочил на ноги, срываясь с места. – Мне пора.

Так теням что-то понадобилось в том сайде? Интересно, ради чего они устроили весь этот бой?

Резкая перемена в настроении Абе́ктибуса показалась мне странной: каким бы он не был замкнутым и неприступным, такое поведение непривычно даже для его холодного рассудка. Меня обуревали вопросы. Что же гложет и так невыносимо больно тревожит его старые раны, которые я ощущаю слишком остро и близко к своему сердцу?

Так, я снова осталась одна, наедине с собственными мыслями и давним другом – одиночеством, в котором мне всегда удавалось найти утешение и уловить успокоение в бушующей бездне бытия, стремящейся поглотить всего тебя.

Время неумолимо текло; песчинки, витающие в воздухе, складывались в минуты, а ветер, неохотно залетающий в помещение – в часы. Рвение и необузданность, до того разжигавшие внутри меня бурю, постепенно успокаивались с наступлением вечера. Я чувствовала странное спокойствие, медленно заполнившее тело. Взглянув на часы, потянулась в кресле и начала собираться уходить. Уже приблизилась к выходу, как вдруг услышала шорохи, исходившие со стороны кровати.

– Бэлп? – осторожно произнеся, подхожу к ней, обращая внимание на аппараты, что в итоге не сильно что-то дало, ведь я в них не понимала совершенно ничего.

Девушка неожиданно промычала, стараясь открыть глаза и пошевелиться, как вдруг её лицо скрючилось, окропляясь болью.

– Не двигайся. Лежи, тебе нужно отдыхать! – быстро и чётко тараторю я, окидывая её беспокойным взглядом.

Бэлп метает на меня взгляд.

– Что случилось? – хрипло произнесла орденовка, в глазах которой витал дурман.

– Тебя привезли в орден после того, как Ме́ссор проткнул твой живот.

Она подозрительно посмотрела на меня, прежде чем кивнуть, слабо улыбаясь.

– У нас получилось? – снова захрипела Бэлп.

– Да. Всё получилось, – успокаивающе произношу я, мягко улыбаясь в ответ.

Ее тёмные глаза, почти что чёрные, устремляются в потолок, буравя его. Наверное, стоило позвать сестру сразу же, как только она очнулась, но я отчего-то медлила, не желая оставлять её тут одну.

– Может объяснишь мне тогда, зачем ты кинулась на когти Да́ймофэра? – строго спросила девушка, сверля меня не менее угрюмым взглядом. – Это было совершенно безответственно. Мы подставляли себя, лишь бы с тобой всё было хорошо, а ты сломя голову неслась прямо в его когти. Никто не в силах постоянно тебя спасать, если ты плюешь на свою безопасность.

Вот тебе на, только очнулась и сразу взялась читать нравоучения. Сейчас её слова звучали грубо и возмущённо, отчего во мне зародилась непонятная злость.

– А для меня было важнее помочь тебе и Оле, нежели печься о собственной шкуре, – кинув злой взгляд на Бэлп, я сжала зубы, пытаясь не наговорить лишнего. – Меня не нужно спасать, это уже неуместно в нашей ситуации. Если хотели спасти, могли просто не втягивать меня в свой мир изначально, – я пожимаю плечами, слабо улыбаясь. – Отдыхай, пока.

– Глупость, – едва пробубнила Бэлп под нос, но я смогла услышать её слова очень отчётливо.

Выходя из её палаты, я почувствовала облегчение, словно невидимые тиски перестали сдавливать моё тело, точно огромный и ненасытный змей, жаждущий проглотить меня. В голове закрутился разговор с Абе́ктибусом и как я накрыла своей ладонью его подрагивающие пальцы, плотно сжатые между собой. На коже ещё остались эти странные ощущения, покалывающие холодком огрубевшую кожу на руке. Перед тем, как покинуть орден, я направилась предупредить медсестру о пробуждении Бэлп, а после ушла домой.

Наверняка сложно быть эмпатом. От твоего сознания не ускользает ни одна эмоция, ощущаемая волосками по всему телу, которые словно магнит притягивают чужие тревоги, глушащие тихий голосок собственных мыслей. По пути к выходу я всё думала, прокручивая одни и те же мысли, путающиеся между собой. Из головы не выходил тот яркий свет, падающий с небес, словно метеорит, стремящийся разбиться о землю. Даже для этого мира такие явления не могут быть нормой, хотя… что я вообще знаю о мире за завесой и о «норме».

Лёгкое недомогание резко пронзило тело, отчего я пошатнулась, почти оказавшись у входной двери. Глубоко выдохнув, я нажала на яркую синюю кнопку, покрытую красивыми узорами. Дверь издала уже знакомый лязг, спешно распахиваясь. Ступая на траву с опущенным взглядом, внезапно замираю, услышав множество голосов, кричащих от ужаса. Подняв голову, столбенею, не понимая, что происходит.

Ночь. Огонь поглощает языками пламени дома, словно кричащие от боли, и распространяется с безумным смехом дальше. Повсюду брызги крови и расчленённые тела людей, из которых вываливаются спутавшиеся с другими органами кишки, заполняя аккуратную плитку. Глубокие порезы, рваные раны, оторванные куски плоти у распластавшихся тел когда-то живых людей, вызывали во мне ужас. В глазах уже трупов не осталось ничего, кроме боли и покоя, данного им смертью. Кровь тонкими ручейками пересекала дорогу, соединяясь с другими потоками, перерастающими в багровые лужи.

Вскинув голову, я замечаю парад планет на небе, плавно двигающихся по тёмной глади, окутанной ярким мерцанием звёзд. Стремящийся вверх дым от горящего сайда, вздымался до самых небес, жаждая заполонить их, скрыв свет искрящихся звёзд и блёкло светящейся луны. Оглянувшись, обнаруживаю отсутствие ордена, из которого вышла буквально минуту назад. Этого не может быть!

В панике мотаю головой, потирая лицо ладонями, и снова смотрю вперёд. Мирно колышущаяся трава безразлично осматривает огромное поле, наслаждающееся тишиной. Ни ярых языков пламени, прыгающих от домов к телам в разные стороны, ни трупов, ни крови, ни парада планет в небе.

Может, я схожу с ума? Теряю рассудок?

Почему в последнее время всё чаще вижу подобные видения? Разве это нормально? Или так на меня действует этот мир?

Солнце постепенно садилось, отражаясь на зелёно-синей траве, робко трепещущей под его заливистыми лучами, старающимися дотянуться до дальних макушек деревьев. Под приглушённое пение птиц, я неохотно достаю, как я его называю, телепорт. Почему бы и нет? В моем мире ему явно дали бы именно это название, попадись такая вещица в руки каких-нибудь учёных. В голове ещё столько вопросов об этом мире! Но ответы ко мне приходят мучительно долго и неохотно, хотя их обещали первым делом, заманивая в свои сети. Очевидно, что они потеряли всякий интерес в объяснении мне всего происходящего. Думаю, из-за творившегося хаоса и бешенной неразберихи, они забыли о девочке из внешнего мира, способной видеть тебра́румов, то бишь обо мне. Получается, что эта сила почти что бестолковая и не приоритетная, по крайней сейчас я вижу её именно таковой.

* * *

Оказавшись в родных стенах дома, прохожу по просторному коридору, спеша оказаться в кровати.

– Катя, ты вернулась? – голос мамы, доносящийся из зала, заставил меня сменить направление.

Медленно и лениво я оказываюсь у входа в зал, где мама смотрит какой-то фильм по телевизору. Окидывая взглядом её заделанные в хвост светлые волосы, я ловлю себя на мысли, что очень бы хотела иметь именно такой цвет, нежели свой тёмно-русый, доставшийся от отца, которого я видела лишь на фотографиях. Она крайне не любила говорить на эту тему, но как только разговор заходил об отце и каким он был, её голос и лицо преображались, отливая светом грусти, поселившимся в глубинах сердца. Мама восхищалась тем, насколько сильно я была похожа на него. Она бережно хранила каждую вещь, связанную с ним. Когда я впервые увидела его фотографию, то замерла, долго смотря на его прекрасные яркие зелёные глаза, искрящиеся чем-то неподвластным и будоражащим моё сердце. Настолько его взгляд был пронзителен, что каждый раз мне казалось, будто он сойдет с фотографии и улыбнется своей обворожительной улыбкой так, как смог бы только он сам. К сожалению, мне уже не доведётся встретить его и рассмотреть лицо во всех присущих ему деталях. Матвей Судаков был убит. Мама никогда не вдавалась в подробности, а я, в свою очередь, не давила на неё, видя, как блеск в её глазах постепенно меркнет. Поэтому обычно для меня это запретная тема.

Временами я представляла, как мы с ним разговариваем или смотрим вместе телевизор, как они с мамой хлопочут на кухне и весь дом заполняется их заливистым смехом. Об этом было больно думать, ведь когда я возвращалась в реальность, то осознавала, что его нет и уже не будет. Тем не менее это не останавливало меня от таких мечтаний.

Мама оставила в зале шкатулку с вещами, принадлежащими отцу, в основном то были безделушки и пара фотографий. Когда я была маленькой, мне часто нравилось разбираться вещи из шкатулки и рассматривать их так, будто вижу впервые.

– Да, привет, мам, – промямлила я, скрещивая руки на груди и облокачиваясь о дверной косяк.

– Как продвигается подготовка к сессии? – она отрывает взгляд от телевизора, направляя свои серьёзные голубые глаза в мою сторону.

– А? Что? – витая в своих мыслях, я смотрю куда-то в окно, резко спохватываясь. – Ох, да… хорошо, но мы пока не занимались с Леной так углублённо.

Снова ложь. Кажется, я уже начинаю медленно, но верно путаться в этом созданном мной комке вранья.

– В последнее время ты какая-то вялая и закрытая, что-то случилось? Не хочешь поговорить? – обеспокоенно спрашивает она.

– А, нет, всё в порядке. Пойду отдыхать, – я вяло улыбаюсь, стараясь её подбодрить. – Спокойной ночи.

– Хорошо, спокойной ночи!

Я поплелась в свою комнату, окончательно обессиленная, сразу рухнула на кровать, как только переступила порог моей обители. Нежданный жар вернулся, разгорячив кожу. Усталость пересиливала все остальные процессы, создаваемые моими телом и разумом. Я провалилась в сон, как только закрыла глаза.

* * *

Тьма медленно подступала ко мне со всех сторон, стремясь поглотить в пустоту, заполненную кромешной чернотой, и протягивала свои страшные и тёмные когтистые лапы. Крохотный луч света, защищавший меня, освещал лишь самую малую часть пространства, в котором я помещалась еле-еле. Чернота начала вести за мной настоящую охоту. Мечась из стороны в сторону, я старалась увернуться от её тисков, пока она напористо протягивала руки, пытаясь ухватить меня.

Когда деваться стало некуда, я попалась в её нехитрую ловушку, ведь единственный луч света начал порывисто блекнуть, оставляя меня один на один со своими страхами в коварном мраке. Когти тьмы стремглав полетели в мою грудь, пронзая её насквозь. Все чувства обострились, когда я вспомнила, что это уже происходило. Перед глазами мелькнул кровожадный и торжествующий оскал.

Адская боль врезается словно молния, и парализует тело от головы до пят. Дышать становится трудно, тело охватывает невыносимый жар. Моргая, я вдруг оказываюсь на поле со всё ещё протыкающей грудь когтистой лапой тьмы, что упоительно хохочет, довольная своей работой. Её безумный смех отдаётся повсюду и захватывает пространство вокруг. Он словно становится шипами, ограждающими меня по кругу, что не дают шанса на побег.

Внезапно яркий, горящий тёмно-алым цветом кнут хватает тьму, отгоняя от меня. Рука моего врага выходит из груди. Дышать тотчас становится легче и свободнее. Девушка со светящимися глазами оказывается рядом со мной и серьёзным взглядом всматривается в моё лицо, изучающе осматривая меня какое-то время. Её горящий красным пламенем взгляд внимательно изучает меня с долей строгости, когда нас обступают тебра́румы, издающие грозное рычание. Сжимаясь от страха, тело замирает вновь. Я замечаю, что её кожа покрыта мелкими царапинами, а в некоторых местах её уродуют глубокие и жуткие кровоточащие порезы. Они начинают спешно затягиваться прямо у меня на глазах, не оставляя после себя и следа от ран. В один момент девушку охватывает красная аура, напоминающая силуэт кошки с ярко-горящими глазами, её рука впивается в моё плечо, яростно протыкая его когтями.

– Проснись, иначе сгоришь! – шипит она и отталкивается от меня.

Подскакивая на кровати, резко распахиваю глаза, чувствуя, как маленькие крупицы пота скатываются по лицу. Руки дрожат от только что увиденного кошмара. Неосознанно я дотрагиваюсь до своей груди, пытаясь понять ранена ли. Облегчённо выдохнув, вдруг начинаю чувствовать, как невыносимый жар пытается прожечь кожу, чтобы вырваться наружу. Голова неистово сильно закружилась, перед глазами всё расплывалось от подступающих слёз, вызванных повышенной температурой. Тело пыталось бороться с поглощающим жаром. Словно эти маленькие солёные струйки были способны потушить разгорающийся костёр внутри меня.

«Кэ́йхаль».

Я вздрагиваю. Чей-то шёпот грубо и настойчиво кружит по комнате. Испуганно оглядываясь по сторонам, стараюсь разглядеть хоть что-то сквозь пелену образовавшихся слёз.