Текст книги "Шаги навстречу"

Глава 12
Делл

– Признаться, не на такой прием я рассчитывал после недельного отсутствия, – говорю я, пытаясь справиться со своим настроением, пока снимаю туфли и ставлю их у двери.

– Прошло только три дня, Делл, – тут же поправляет Эмили.

Зачем она постоянно поправляет меня при детях?

– Ладно, три дня. А теперь, когда мы, к счастью, утрясли все спорные вопросы, кто-то есть хочет? Когда я ехал домой, заметил по дороге пиццерию. И людей там было не слишком много.

– Класс! – восклицает Кейд. – Я голоден как волк.

– Я тоже, – заявляет Бри.

Однако Эмили продолжает хмуриться:

– Неужели никто не чувствует аппетитных запахов? Я весь день стою у плиты, готовлю вкусненькое.

– Ой, ребята, простите. Похоже, у нашей мамы другие планы. Мы поужинаем дома, чтобы ее усилия не пропадали даром.

Эмили едва заметно краснеет, но молча поворачивается и уходит закончить приготовления.

За ужином разговор по большей части ведется о том, насколько здесь было скучно, пока я был в Портленде. Все, за исключением Эмили, живо приводят примеры, как было ужасно. Еще я с пристрастием выспрашиваю Энн о здоровье и дальше по списку своих обычных тревог. А хорошо ли ты отдыхаешь? Не устаешь? В груди не болит?

Как всегда, она отвечает, что все в порядке. Надеюсь, это правда.

Когда разговор иссякает, я вспоминаю, что кое-что забыл в машине.

– Кто хочет поиграть сегодня в игру? – спрашиваю я.

В понедельник, когда мы приехали, я тут же заметил, что в доме не очень-то много настольных игр. Когда дети были младше, мы приезжали на пляж и всегда играли во множество игр, особенно в дождливую погоду. Поэтому сегодня после работы я заехал домой и взял несколько любимых семейных игр. Сразу же после ужина я забираю их из машины и спрашиваю у Кейда, во что он хотел бы поиграть.

– В «Игру жизни», – тут же отвечает он. – Я в ней ас.

– Эмили, – окликаю я ее из гостиной, – мы с детьми собираемся играть в «Жизнь». Будешь с нами?

– Я бы с удовольствием, – раздается ответ, – но мне нужно убрать со стола.

– Хорошо, мы подождем, пока ты закончишь.

Проходит еще четверть часа, прежде чем она наконец-то приходит с кухни в фартуке с крабом и с таким же хмурым видом.

– Почти вовремя, – бормочу я.

Эмили опять краснеет:

– Знаешь, наверное, я лучше почитаю. А вы, ребята, играйте без меня.

– Мы ждали только тебя, а теперь ты заявляешь, что вообще не будешь играть? Супер!

– Прости, Делл. Но у меня больше нет настроения играть. Поиграйте в «Жизнь» без меня. – Из красной она становится пунцовой, совсем как вареный рак. И уходит, больше не говоря ни слова.

– Черт! – чертыхаюсь я себе под нос. – Очередная веселая ночка.

– Может быть, начнем игру? – спрашивает Бри.

Я протяжно вздыхаю:

– Давай, Бризи, ходи первой.

Сперва игра проходит хорошо, но чем дальше, тем все мрачнее и мрачнее становится Энн – с каждым разом, когда вращает диск, чтобы узнать о новом повороте в своей судьбе. Мы уже, наверное, на середине игрового поля – и она ведет, – когда Энн встает и заявляет, что играть больше не будет.

Я так же, как Кейд и Бри, сбит толку ее поступком.

– Энн, в чем дело? Мне казалось, тебе нравилась эта игра.

– Нравилась, когда я была такой, как они, – отвечает она, кивая на брата с сестрой.

– А что изменилось?

– Я изменилась. – Кажется, что она вот-вот расплачется.

– Не понимаю.

Энн наклоняется и одним движением – в порыве злости – сметает фишки с игрового поля.

– Неужели ты не видишь, папа? В моей маленькой машинке целых пять человек! Муж и трое детей в этой глупой игре. На первом повороте я поступила в колледж, на втором – вышла замуж. А сейчас мне выпала карьера и хлопоты из-за покупки дома побольше.

– Ясно, – негромко произношу я. – Прости, Энн. Я об этом даже не подумал.

– Знаешь, чего не хватает в этой игре? Карты, которая разрушает твои мечты. Где карта с раком, с выкидышем, с разводом? А где ход, который предотвращает несчастье? На игровом поле должен быть кружок, попав на который, ты тут же освобождаешься от самых несправедливых жизненных обстоятельств. Не нужна мне зарплата с шестью нулями и огромный особняк, я просто хочу получить карточку, которая уведет от смерти! – Она замолкает и прищуривается, глядя на меня. – Ненавижу эту «Игру в жизнь». Я спать пошла.

– Я понимаю, – негромко произношу я, когда она уходит. – Ты права. Так несправедливо.

После этого вечер обречен на провал. Бри в конце концов тоже отправляется наверх, и обе дочери читают в постели, пока не засыпают. Мы с Кейдом допоздна смотрим телевизор. Он не очень-то хорошо показывает, но, пока Кейд стоит рядом с телевизором и правильно держит антенну, нам удается посмотреть «Оставшегося в живых».

В одиннадцать часов, когда Кейд зевает уже каждые пять секунд, я признаю, что оттягиваю время.

Будь мужчиной, Делл. Нельзя же вечно ее избегать…

Кейд укладывается на диване, а я в конце концов направляюсь в спальню.

– Спокойной ночи, – взъерошиваю я ему волосы. Как жаль, что с женой мне не так просто разговаривать, как с сыном.

Я проскальзываю внутрь и закрываю за собой дверь. Несколько минут в комнате царит молчание. Эмили лежит в постели, читает. Я понимаю, что она знает о моем присутствии, но намеренно не обращает на меня внимания.

– Не хочешь мне объяснить, – осмеливаюсь начать разговор, – почему ты злишься? В чем я на сей раз провинился?

Она продолжает делать вид, что поглощена книгой. Даже головы не поднимает.

– Я не сержусь.

– Нет, сердишься. Ты дуешься. Ты всегда так поступаешь, когда я делаю что-то не так.

– Ты сам должен знать ответ на свой вопрос. Почему ты не думаешь об этом…

Я какое-то время жду, чтобы понять, не даст ли она мне какую-либо подсказку. Она не дает.

– Значит, не скажешь?

Очередное молчание. Потом она отрывается от книги и смотрит на меня:

– Ты знаешь, сколько времени я готовила этот ужин? Три часа! Я целый день простояла на кухне, чтобы вас накормить. Я сегодня собиралась начать разбирать бабушкину комнату, но у меня не хватило на это времени, потому что хотела угостить вас вкусным ужином, когда ты приедешь.

– И я это оценил.

– Неправда! Вот в том-то все и дело. Ты даже не поблагодарил меня! Будь твоя воля, мы бы выбросили деньги на пиццу. Я приготовила куриную запеканку с брокколи, Делл, твое любимое блюдо – а ты не только не поблагодарил за него, но даже не сказал, вкусное ли оно. А потом ты отправляешься играть с детьми, и никто даже не заикнулся о том, чтобы помочь мне убрать на кухне. Вы все уселись на пятую точку и ждали, пока я приду, хотя мы могли бы начать игру намного раньше, если бы вам пришло в голову немного мне помочь.

– Следовало бы сказать, что тебе нужна помощь.

– Ничего я не должна говорить! Мне всегда нужна помощь. Мы должны быть командой, забыл?

– Отлично. Прости. Я должен был тебя поблагодарить. И помочь. И за все остальное, что я не сделал, прости.

– Не нужно со мной умничать. Очень некрасиво.

– Не волнуйся, сейчас я не пытаюсь красоваться.

Я знаю, что мои последние слова ранят… но они и должны ранить.

Я совсем не удивляюсь, когда она начинает плакать. Несколько минут я молча жду, когда она выплачется. Наконец она вытирает глаза и говорит:

– В тот вечер, когда ты уехал, Бри так волновалась из-за нас, что посреди ночи пришла ко мне и спросила, люблю ли я тебя.

– И что ты ей ответила?

– А ты как думаешь?

Я знаю, что это провокационный вопрос, поэтому предпочитаю не отвечать.

– А ты, Делл? Если бы она спросила, любишь ли ты меня?

– Я люблю тебя, – просто отвечаю я. – Даже если ты меня не любишь, я продолжаю тебя любить.

– Это не так.

– Откуда тебе знать? Если говорю «люблю», значит, так и есть.

– Слова сами по себе ничего не значат. Когда я разговаривала с Бри, меня осенило, что мы больше друг друга не любим. Раньше любили. Я имею в виду – по-настоящему любили друг друга, неистово. И мне кажется, что мы до сих пор хотим друг друга любить. Возможно, мы оба продолжаем ощущать на себе определенные обязательства, нас связывает чувство долга, но по-настоящему ты больше меня не любишь, Делл. И я, вероятно, чувствую за собой ту же вину. Мы надеемся на существительное «любовь», но не знаем, куда применить глагол.

– Если честно, я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

– Если бы любил, понимал бы.

– Нет, люблю!

– В таком случае покажи это, Делл. Это все, что мне нужно.

– Да, но это улица с двухсторонним движением, – зло отвечаю я. – Что посеешь, то и пожнешь. – Я ненадолго замолкаю, не зная, что теперь сказать. Молчи. Остановись, пока пропасть не стала еще глубже. – Этот разговор никуда не приведет. Следует остановиться прямо сейчас, пока никто из нас не наговорил того, о чем мы по-настоящему пожалеем.

Глава 13
Кейд

Вчера приехал папа и пообещал, что погода станет лучше.

Ошибся.

Как и всю неделю, продолжает лить дождь. Я уже сыт по горло этим дождем. Мне хочется запускать воздушных змеев, строить замки из песка и кормить чаек, а я сижу в четырех стенах, ничего не делаю, только борюсь с помехами в телевизоре.

Неужели и в Портленде идет дождь? Готов спорить, что нет. У моих друзей, наверное, самое лучшее в жизни лето, а я изнываю здесь от безделья.

После обеда родители отвозят нас опять к бабушке Грейс. Я нечасто бывал со стариками, возможно, поэтому ошибаюсь, но, по-моему, она плохо себя чувствует. Кажется такой слабой, как будто малейшее движение может ее сломать. Такая досада! Нам, детям, всегда было клёво с ней. А сейчас такое впечатление, что она где-то в другом мире, если вы понимаете, о чем я. Как будто в неизвестности, ждет, когда что-то случится.

Печально… Бабушка Грейс, наверное, и хотела бы умереть, но Энн этого не хочет и не заслуживает. Я не понимаю, почему бабушке отмерено жить так долго, а моя сестра может завтра умереть.

Не хочу, чтобы моя сестра умирала. Не хочу, чтобы люди вообще умирали, особенно моя сестра.

И тем не менее, когда мы приезжаем в заведение, где пребывает бабушка, мне приходится зажать нос. Мне действительно не нравится здешний запах. Уверен, что это запах от стариков, которые там живут, но папа говорит, что это от лекарств, которые они принимают. Возможно, он и прав, ведь медсестра ходит по палатам с пластиковыми стаканчиками, наполненными таблетками, которые каждый из них должен принимать.

Как, черт побери, старики все это проглатывают?

– Кстати, о лекарствах, – говорит папа. – Энн, что-то ты сегодня бледная. Ты таблетки принимаешь?

Энн закатывает глаза. Она ненавидит таблетки, но вынуждена каждый день их пить, иначе совсем ослабеет.

– Не скажу, что я в восторге от этого, но принимаю.

Когда мы входим в бабушкину палату, приятно видеть, что она все еще нас узнает. Мама не была уверена, что узнает. Но сегодня речь у бабушки на самом деле невнятная, как будто она гальки в рот набрала. Мы никак не можем разобрать то, что она сказала.

Когда же мама говорит ей, что мы намерены разобрать вещи в ее спальне, чтобы покрасить стены, взгляд бабушки становится отвлеченным, и она произносит что-то вроде:

– Где там-там счетные нарды.

– Что она сказала? – шепчу я.

– Где-то там будут счетные карты, – шепчет Бри.

Вот как?

– Это все проясняет, – хмыкает Энн.

Мама наклоняется ближе:

– Бабуль, я не расслышала, что ты сказала. Какие счетные карты?

Все морщинки на бабушкином лице собрались в недовольное выражение.

– Нагие книги, – медленно шепчет она. По крайней мере, это звучит именно так. – Мне нужны нагие книги.

По взгляду, которым обменялись родители, я понимаю, что они намерены разбирать вещи бабушки в одиночестве, прежде чем пустить нас в комнату помочь.

Все так и происходит. Когда мы возвращаемся в наш пляжный дом, нам говорят, что позовут, когда все будет «чисто».

Хорошая новость – что не приходится помогать прямо сейчас. Плохая – у нас появилось еще больше свободного времени, которое нужно как-то «убить», а погода до сих пор отвратительная.

– Знаю! – восклицаю я, пока мы с сестрами гадаем, чем же заняться. – Может быть, поиграем в «Двадцать вопросов»?

– А может, не будем? – отзывается Бри. – Ты не знаешь разницы между овощем и минералом.

– А как насчет игр, что привез папа?

– Нет, спасибо.

– Там карты есть. Можно поиграть в «Червы».

Энн поднимает голову:

– Нет уж, спасибо, Кейд.

– Почему?

– Правда не понимаешь? Ты хочешь, чтобы я играла в игру, где проигравший тот, кто соберет больше «червей» – сердечек?

Ладно, она права.

– Тогда в «Уно»?[7]7
  Карточная игра «Уно» в значительной степени совпадает с популярной европейской игрой «Мау-мау», больше известной у нас как «Сто одно», но требует специальной колоды карт.


[Закрыть]

– Нет.

– В шарады?

– Нет.

– В манкалу?[8]8
  В манкалу играют на доске с лунками (их еще называют «домами» или «колодцами»), расположенными в несколько рядов (обычно в два или четыре) одинаковой длины.


[Закрыть]

– Тем более нет.

У меня иссякли идеи.

– В прятки?

Сестры переглядываются.

– Да! – восклицает Энн. – Отличная идея. Я первая считаю.

– Класс! – отвечаю я. – Считай до ста.

– Я буду считать до трехсот, чтобы убедиться, что у вас было достаточно времени и вы хорошенько спрятались. – Энн закрывает глаза и начинает медленно считать.

Бри берет свой блокнот и на цыпочках направляется к лестнице. Я за ней. Когда она заходит к себе в спальню, шепчет:

– Я буду прятаться здесь, а ты поищи другое место.

Я киваю. Зачем мне прятаться с ней, когда на примете у меня уже есть идеальное местечко? Я тихонько поднимаюсь на пару ступенек выше, поворачиваю ручку двери на чердак.

Тут темнее, чем я ожидал, даже несмотря на льющийся из коридора свет. Шесть ступеней ведут к чердачному помещению прямо под крышей. Закрыв за собой двери, я пару секунд стою в полнейшей темноте, но потом глаза привыкают. На стене есть выключатель, но, если я включу свет, Энн обязательно меня найдет.

Как привидение, я бесшумно поднимаюсь по ступеням. Чем выше поднимаюсь, тем лучше вижу в темноте. Чердак расположен под скатом крыши, поэтому посредине там можно стоять почти в полный рост, а по сторонам расстояние от крыши до пола всего полметра. Используя все свои чувства, ползу подальше в темноту, пробираясь через груду коробок и мусора, бо́льшую часть которого я и рассмотреть-то не могу, поскольку полоска света, струящегося через вентиляционное окошко, очень узкая. Где-то на полпути я натыкаюсь на рождественскую гирлянду; следующий шаг, когда я наступаю на лампочку, подтверждает мою догадку – замираю, молясь о том, чтобы Энн ничего не услышала. Пробираясь в дальний угол, я также натыкаюсь на комплект, насколько я понимаю, клюшек для гольфа, подставку для новогодней елки, открытую шляпную коробку, сумку со свитерами и то ли на сломанный глобус, то ли на очень гладкий баскетбольный мяч.

Наконец я прячусь за большой коробкой в самой глубине чердака. И жду.

И жду.

Минут через десять Энн кричит:

– Триста! Я иду искать, кто не спрятался – я не виновата!

Жду.

Еще жду.

Продолжаю ждать.

Что за черт! Неужели она не умеет играть в прятки?

Еще минут через пятнадцать понимаю, что, наверное, я единственный, кто продолжает играть в эту игру. Никто не приходит. Я спрятался на чердаке, а они с радостью оставили меня здесь навсегда в одиночестве. Я с досады вскакиваю и бью ногой стоящий передо мной ящик. Но здесь слишком мало места для почти что шестиклассника. Я вскрикиваю от боли, когда ударяюсь головой о скобы на крыше.

Через двадцать секунд распахивается дверь чердака и вспыхивает свет.

– Нашла! – кричит Энн.

– Ты даже не искала, – отвечаю я, щурясь, пока глаза привыкают к свету. Продолжаю потирать ушибленную голову, пытаясь нащупать, не разбил ли.

– Ты просто очень хорошо спрятался.

– Врешь!

– Серьезно. Но я знала, что рано или поздно ты себя выдашь.

– Я ударился головой о гвозди.

– Ох! Больно?

– Я в порядке. Мне просто нужно… – Мой взгляд натыкается на предмет в полуметре от меня. – Боже мой! Я его нашел! Совсем из головы вылетело!

– Что нашел?

– Прадедушкин металлоискатель! Тетушка Бев рассказала, что он здесь. Призналась, что за домом спрятаны сокровища. – Я переступаю через потрепанную коричневую коробку и достаю металлоискатель. – Ничего себе, мы сидим здесь целую неделю, а я только сейчас о нем вспомнил.

– А он работает?

На ручке с боку серебристый выключатель, как я понимаю – пуск. Я переключаю его и приставляю конец со сканирующем устройством к петлям на крыше. Прибор тут же сходит с ума. З-З-З-З-З-З-З-З-З-З-З!

– Круто!

Наконец-то, что бы ни случилось этим летом, я нашел себе занятие: буду искать сокровища!

Я практически бегом спускаюсь вниз, чтобы попытать счастья под дождем, но не успеваю открыть заднюю дверь, как слышу оклик родителей.

– Ребята! Сюда! – кричит папа из бабушкиной спальни. – Все сюда помогать! Берег чист. Здесь ничего предосудительного нет.

– Никакой обнаженки? – хихикает Энн.

Я заглядываю в хозяйскую спальню и умоляю родителей отпустить меня с новой игрушкой на улицу, чтобы я смог найти богатство, которое точно меня поджидает.

Я стану богатым!

– После того как разберем комнату, – отвечает мама.

– Если меня отпустите, отдам вам половину сокровищ.

Папа смеется:

– А что, если ты будешь отдавать мне все, что нароешь в грязи, пока будешь помогать нам здесь убраться?

Не стоит даже пытаться спорить; когда папа и мама заодно – ничего не выйдет. Я кладу на пол металлоискатель и иду к гардеробу помочь Бри сложить вещи в коробки.

– А если бабушке Грейс понадобятся эти вещи, когда ее выпишут из больницы? – спрашиваю я.

На пару секунд все замолкают, как будто я сказал что-то не то.

– Мы не собираемся их выбрасывать, – объясняет мама. – Мы просто сложим их в ящики, чтобы они не мешали, когда будем красить. Не волнуйся, бабушкины вещи в надежном месте. Если она вернется, все будет лежать на своих местах.

– Значит, вы не будете продавать этот дом? – спрашивает Энн.

– Нет, не сейчас. Это было бы неправильно. Мы ничего не будем предпринимать, пока не увидим, как обстоят дела у бабушки.

Бри сдергивает с вешалки блузку:

– Но… бабушка… скорее всего… не вернется домой… разве нет?

Мама устраивается у коробки с бумагами, которую вытаскивает из-под кровати. Усаживается поудобнее на пятки.

– Да, милая. Скорее всего, не вернется. Грустно думать об этом, только не забывай, что ее болезнь… Бабушка очень страдает. Ей тяжело и физически, и морально. Нам, конечно, грустно видеть, как она увядает, но смерть, вероятно, станет для нее избавлением. К тому же она прожила долгую жизнь, поэтому я уверена: она сама чувствует, что время пришло.

Бри кивает в знак понимания.

Я тоже.

Но Энн вне себя:

– Значит, по-вашему, нормально, что она умирает, потому что прожила долгую жизнь?

– Я не это имела в виду, – идет на попятный мама.

– Но ты же сама сказала: «Она прожила долгую жизнь». А если ты не прожил долгую жизнь? Значит, умирать ненормально?

Мама усаживается непосредственно на пол.

– Энн, – шепчет она таким голосом, что кажется, вот-вот заплачет, – пожалуйста, не перекручивай. Я честно не это имела в виду. На самом деле нельзя измерять жизнь количеством прожитых лет. Нельзя сказать, что восемьдесят лет лучше пятидесяти, а пятьдесят лучше, чем пятнадцать. Имеет значение, как ты прожил свою жизнь. Да, бабушка Грейс дожила до преклонных лет, но каждый прожитый день делал ее жизнь особенной. Ни один день не прожит впустую. – Мама, поколебавшись, продолжает: – Прости. Мне следует более тщательно подбирать слова.

– Значит, у вас все будет нормально, если я умру молодой? – Ужасный вопрос, в комнате тут же повисает гробовая тишина.

– Черта с два! – восклицает папа, не давая маме ответить. – И этого не случится, Энн. С тобой все будет хорошо. Слышишь меня?

Энн не сводит глаз с мамы, ожидая, что скажет она.

По маминому лицу текут слезы.

– Если тебе суждено умереть молодой, я буду гордиться прожитой тобою жизнью. И я смирюсь с тем, что пришло твое время. Что ты выполнила свое земное предназначение. Но будет ли со мной все нормально? Нет, Энн. Если я тебя потеряю – это будет самый страшный день в моей жизни. Ты ведь это знаешь, да? И хотя жизнь нельзя мерить годами, обещаю: я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты жила долго-долго. – Она вытирает лицо рукавом. – Я вам рассказывала об инженере?

– Нет.

Мама пытается выдавить улыбку, но безуспешно.

– Не знаю, где я это прочитала, но жил когда-то один человек – инженер, – который работал на железнодорожной дороге. Сломался электронный переключатель стрелки, поэтому он отправился убедиться, что поезда едут по правой ветке, ведь на левой шли ремонтные работы. Если бы поезд поехал налево, он тут же сошел бы с рельсов и разбился. Инженер ждал приближения поезда и уже слышал его свисток. Из-за поворота на полной скорости несся дневной поезд. Инженер налег на рычаг, чтобы вручную перевести стрелку направо, к узкому железнодорожному мосту. И тут он поднял голову и увидел, что по мосту идет его маленький сын, несет обед. Поезд приближался и уже не смог бы остановиться, а сын не мог уйти с моста, чтобы избежать столкновения. Инженер знал: если он будет продолжать налегать на рычаг, поезд поедет направо и его сын умрет. Если отпустит рычаг, поезд поедет налево и все находящиеся в нем люди погибнут.

– Мне не нравится эта история, – деревянным голосом говорит Энн. Она сидит в кресле рядом с бабушкиной огромной кроватью и кажется немного бледнее обычного. – Это история произошла на самом деле?

Мама пожимает плечами:

– Не знаю… наверное.

– И как поступил инженер?

Секунду мама молчит, потом произносит:

– Продолжил налегать на рычаг. – Еще через мгновение поясняет: – Эта история служит метафорой любви Господа. Инженер пожертвовал сыном ради спасения жизни других людей. – Она опять умолкает, опускает глаза. Потом поднимает голову, по щекам еще сильнее текут слезы. – Энн, возможно, я ужасный человек, но, мне кажется, я бы не раздумывала. Если бы на том мосту оказалась ты, Бри или Кейд, я бы отпустила рычаг, отправила поезд налево.

Она хлюпает носом, встает, поднимает стоящую перед ней коробку.

В комнате повисает молчание. Единственное, что остается, – постараться выбросить из головы мысль о том, как маленького мальчика сбивает поезд. В конечном итоге это удается только благодаря хихиканью Энн, переходящему в бестолковый смех:

– Я нашла обнаженку!

Папа тут же восклицает:

– Закрой глаза!

Энн так и светится, глаза ее широко распахнуты. Она лезет в коробок, который разбирала, и достает кипу маленьких блокнотиков на спиралях. Когда все мы собираемся вокруг нее, она быстро пролистывает несколько из них.

– Мне кажется, я только что поняла, что пыталась сказать бабушка Грейс. – Она открывает один блокнот на первой странице и показывает собравшимся.

В самом верху ручкой написано: «1986 год – Раунд 1». Дальше страница разделена на две колонки. Слева указано имя Грейс, справа – Альфреда (нашего прадедушки). Под именами вся страничка исписана цифрами. В заключении, в самом конце – сумма этих чисел: Грейс = 74. Альфред = 61.

– Не выбрасывай блокноты с подсчетами, – медленно произносит Энн, переводя предыдущую бабушкину просьбу. – Мне нужны блокноты.

Где там-там счетные нарды. Мне нужны нагие книги.

Вне всякого сомнения, мы нашли записные книжки, и они действительно похожи на подсчеты. Один вопрос: на кой черт они нужны?

После того как я пару часиков порылся в бабушкиной спальне, папа наконец-то разрешает мне пойти на улицу с металлоискателем. Монотонный дождь стих, лишь немного покрапывает. Я волочу свой прибор к краю пляжа и включаю.

Тут же загораются красные лампочки… и через тридцать секунд «сдыхают».

Я опять включаю – тот же результат.

Еще пять попыток, и я отношу прибор назад в дом.

– Так рано вернулся, – удивляется мама.

– Батарейка села.

– Наверное, из-за того, что долго провалялся на чердаке. Ты не видел, когда прятался наверху, сетевой шнур?

– Не видел, но пойду поищу.

Разумеется, шнур оказывается на чердаке. Я подключаю прибор к розетке и уже через час готов предпринять очередную попытку. Прежде чем выйти на улицу, внимательно рассматриваю висящую на стене фотографию дедушки. Я никогда с ним не встречался, но видел много его снимков. На этом фото он держит за жабры лосося, а по блеску в глазах я понимаю, что он по-настоящему любил жизнь. Или, по крайней мере, рыбалку. Готов спорить, он был таким же любителем приключений, как и я, – мы с ним нашли бы общий язык. На самом деле он гордился бы, что я продолжаю поиски сокровищ.

– Не волнуйся, – говорю я деду. – Если твое сокровище там, капитан Кейд его найдет.

Я и не подозревал, что за спиной стоит Бри, смотрит и слушает.

– Ничего ты не найдешь, – отвечает она. – Никаких сокровищ там нет. А если бы и были, их бы уже давно обнаружили.

– Тетушка Бев сказала: если буду стараться, обязательно найду.

– Не найдешь, не раскатывай губу.

– Ты тоже.

– Спорим на пятьдесят баксов, что ты ничего стоящего не найдешь.

– Спорим!

Тут входит мама и видит меня с металлоискателем.

– Дождь опять разошелся. Ты уверен, что хочешь выходить на улицу в такую погоду?

Я усмехаюсь Бри:

– Да. Мне нужно выиграть спор.

Когда выхожу на заднее крыльцо, вспоминаю все, что говорила мне тетушка Бев о поисках сокровищ: «Твой прадед верил, что вокруг дома спрятаны сокровища… он часами пропадал на пляже… Настоящий пират никогда не сдается, пока не найдет своего сокровища…»

– За домом, – повторяю я про себя, не испытывая особого желания выходить под дождь. Может быть, сокровища не на пляже, а прямо здесь, во дворе?

Щелкаю включателем и начинаю расхаживать взад-вперед по лужайке, медленно и плавно двигая металлоискатель низко над землей. За первые полчаса сканер пищит шесть раз, каждый раз я копаю в указанном месте и что-нибудь обязательно нахожу: десять центов, две монетки по одному центу и три крышки от бутылок.

Через какое-то время дождь немного стихает, и я замечаю сидящую на заднем крыльце под крышей Бри. Сестра потягивает колу.

– Удачно? – спрашивает она.

– Двенадцать центов.

Она в ответ усмехается мне, как я ранее ей.

– Вот видишь. Говорила я тебе, что здесь сокровищ нет.

– Не будь так уверена. Я только начал поиски.

– Ищи, если хочешь. Ты все равно мне должен пятьдесят баксов. – Она опять усмехается и встает, намереваясь уйти.

И тут мой прибор начинает звенеть, как никогда до этого. Я стою у самого края лужайки, возле забора, отделяющего наш дом от соседнего.

– Я что-то нашел!

Снедаемая любопытством Бри спускается с крыльца:

– Что там?

– Нужно копать. Хочешь помочь?

Я даю ей маленький совок, а сам рою руками. Мы убираем мульчу и начинаем копать землю. За минуту вырываем яму сантиметров тридцать глубиной и сантиметров тридцать шириной, но ничего не находим. Я просеиваю кучу земли, которую мы нарыли, чтобы удостовериться, что ничего не пропустили. Ничего… На всякий случай провожу над кучей металлоискателем, но прибор молчит.

– Проведи над ямой, – предлагает Бри. – Может быть, оно глубже зарыто.

Конечно же! Исследую дно ямы… З-З-З-З-З-З-З!

Мы вновь начинаем копать, на сей раз с величайшей осторожностью, чтобы ничего не пропустить. Осторожно набираем землю в пригоршни, разминаем, просеиваем сквозь пальцы на все растущую у ямы кучу. Где-то на глубине полуметра мы наконец-то находим золото. Ну… может быть, и не золото. Но что-то находим.

– Что это? – спрашивает Бри.

– Не знаю. Давай еще копать.

Бри поддевает совком что-то твердое и пытается это выковырнуть. Со второй попытки прямо Бри в лицо летит белый в разводах, грязный предмет и ударяет ей по губам.

– Ай! – восклицает она и начинает неистово сплевывать грязь. – Что это?

Я беру предмет в руки, чтобы рассмотреть получше:

– Мне кажется, это череп.

Она сплевывает еще раз пять, а потом неистово трет губы.

– Какая гадость!

Невозможно сдержать смех.

– Да. Ты только что поцеловала дохлую кошку.

Она еще раз вытирает губы рукавом:

– Я думала, что твоя волшебная палочка ищет только металл.

– Так и есть. – Я беру совок и начинаю обкапывать ямку в том месте, где мы нашли череп. Очень скоро я нахожу кожаный ошейник с железным медальоном с гравировкой. – «Мистер Скиттлз», – вслух читаю я гравировку. – Тебе должно стать легче.

– Почему это?

– По крайней мере, твой первый поцелуй был с мальчиком.

Она изо всех сил толкает меня в плечо, но мне плевать. С этих пор, как бы она меня ни дразнила, я смогу рассказать, что Бри в губы поцеловал дохлый кот по кличке Мистер Скиттлз. А за это можно и синяк на руке получить.

– Какая глупость! – шипит она. – Я домой пошла.

– Отлично, – смеюсь я. – Я тоже скоро приду, когда сокровище найду.

Следующий час я продвигаюсь дальше на пляж, продолжая низко водить металлоискателем над песком. Кажется, что мои руки вот-вот отвалятся, но я продолжаю искать, потому что не могу позволить Бри выиграть.

У меня нет пятидесяти долларов, чтобы ей заплатить!

Темнеет, я начинаю неспешно брести назад к дому. Я не хочу сдаваться, но понимаю, что в темноте сложно найти сокровища, даже с металлоискателем. Когда я подхожу к границе участка, солнце уже настолько низко, что тень, которую я впереди себя отбрасываю, в два раза длиннее моего роста.

Тут все и случается.

Метрах в трех от границы пляжа с нашей лужайкой прибор опять начинает звенеть. Да так громко!

Опасаясь обнаружить очередное дохлое животное или что-то вроде того, я начинаю рыть очень осторожно: аккуратно поднимаю горстями песок, просеиваю его сквозь пальцы до последней песчинки. После двадцати горстей ногти скребут по плоской металлической поверхности предмета размером с ладонь. Предмет не слишком велик для сундука с сокровищами, но больше него я пока ничего не обнаружил. По крайней мере, не очередная проклятая крышка!

Я нетерпеливо провожу по краю чего-бы-это-ни-было, подобно археологу на раскопках. В конце концов предмет приобретает форму. Я, весь исходя слюной, смахиваю тонкий слой пыли, покрывающей надпись, и вдруг… весь трепет пропадает.

– «Жевательные таблетки», – бормочу я, читая надпись на ржавой крышке небольшой коробочки. – «Невероятно сильный мятный вкус». Черт побери! Бри права. Нет здесь никаких сокровищ.

Я уже собираюсь бросить эту ерунду обратно в яму и зарыть, когда внутри что-то звенит. И хотя не ожидаю найти там ничего больше камня или ракушки, сдуваю оставшиеся песчинки, открываю крышку… и ахаю.